"Последнее танго в Бруклине" - читать интересную книгу автора (Дуглас Кирк)Глава XXIII– Такси! – кричала Эллен во весь голос. – Эй, такси! Парочка, торопившаяся на пляж, окинула ее подозрительным взглядом, но Эллен ни на что не обращала внимания. Она увидела, что из-за угла выезжает машина, и кинулась через улицу, едва увернувшись от проезжавшего микроавтобуса. «Куда лезешь, сука!» – заорал на нее водитель, но она его даже не услышала. Бросилась на сиденье, еле переведя дух, прошептала: «В больницу "Сент-Джозеф"». Что там стряслось с Джелло? Взял вдруг и свалился с ног? На прошлой неделе, когда она его последний раз видела, он, правда, покашливал, но ведь кашляет он всегда. Слава Богу, что у Рихарда, видимо, не записывал автоответчик, вот он и приехал сюда утром, не получив ее извещения. Вся ее надежда была на то, что Рихард не опоздал, успел что-то для Джелло сделать. Колесико рассказал такое, что у нее от ужаса кровь в жилах остановилась. Но ведь Рихард самый лучший врач в мире. Джелло хоть в этом повезло: если что-то возможно предпринять, Рихард все сделает. Все, что в человеческих силах. При мысли об этом она немного успокоилась. Да уж, на Рихарда в этом смысле она может положиться. Он швырнул перчатки в бак, сбросил халат, отправившийся в корзинку с бельем для прачечной, окровавленные инструменты сложил в ящичек для стерилизации. Все должно быть сделано по правилам, как бы он ни спешил. Гомес зашивал тело. – Спасибо. – О вежливости Рихард тоже никогда не забывал. – Денек нынче чудесный, правда ведь? – Точно, док. – Гомес в мыслях был уже далеко, смакуя оставшийся на тарелке вишневый торт. Не выпуская из рук холодильную камеру, Рихард спустился на лифте и через запасной выход прошел на стоянку. Его уход из больницы никто не заметил. Прежде чем завести свой «мерседес», он достал из кармана переносной телефон: «Доктор Вандерманн. Можете начинать. Я еду». Через пустую стоянку он добрался до ворот, миновал их и затормозил. Дальше пути не было. Улица от тротуара до тротуара заполнилась толпой евреев-хасидов в длиннющих черных плащах и котелках. Некоторые держали над головами плакатики: «В этой больнице убивают евреев». Так, понятно, демонстрация протеста из-за неудачной операции, сделанной Мойше. Толпа ритмично топала, размахивала кулаками, вопила. Подход к отделению Неотложной помощи был расчищен полицией, но ему-то что с того. – Сержант! – охваченный яростью, крикнул он в окошко. – Послушайте, сержант! Полицейский, следивший за демонстрантами, искоса взглянул на него, но не стронулся с места. – Сержант! – Ну, что случилось? – он нехотя подошел к машине. – Мне необходимо немедленно отсюда выбраться. – А я что могу сделать? У них есть разрешение на митинг. – Я врач, и у меня срочная консультация. – Не знаю, в администрации сказали, что эта парковка по выходным не используется. – Ошиблись они, понимаете, ошиблись. – Ничем не могу вам помочь. – Но речь идет о жизни пациента! – Вечно у вас, докторов, одно и то же: о жизни, о смерти… – Махнув рукой, полицейский двинулся прочь. – Но поймите же, мне надо немедленно ехать на Манхэттен. – Вот и поезжайте. В метро, как все. И, не желая тратить время на этого склочника-иностранца, сержант вернулся на свой пост. – Опять от этих чертовых евреев жизни нет, – проворчал водитель. – Что? – Эллен с трудом оторвалась от собственных мыслей. Осмотрелась. Улица перегорожена толпой мужчин сплошь в черном. Таксист попробовал проехать по переулку. «Тоже никак. Вот только там свободно». Они подъезжали к отделению Неотложной помощи. На счетчике было два с мелочью, она сунула пятерку и не потребовала сдачи. Со всех ног кинулась в больницу. – Мне надо видеть доктора Вандерманна. Незнакомая дежурная включила компьютер, потом протянула ей анкету: – Заполните и сдайте мне, я вас вызову. – Да нет же, – нетерпеливо поправила ее Эллен, – я не пациентка. Я хочу переговорить насчет больного, который сегодня поступил. – А с чем его привезли? – Не знаю… вот потому мне и нужен доктор Вандерманн. – А где он сейчас? – Я об этом вас и спрашиваю. – Успокойтесь, мисс, я не о докторе Вандерманне спрашиваю, а о пациенте: куда его поместили? Эллен тяжело вздохнула. Понятно, слишком уж она разволновалась, не может толком объяснить, что ей необходимо. – Пациента привезли сегодня утром, доктор Вандерманн сам его доставил. Вот поэтому мне и хотелось бы с ним повидаться. – Ах вот что, ну, теперь понятно. Фамилия пациента? – Джелло. То есть, фамилия Бивгейн, Джелло Бив-гейн. Дежурная набрала несколько строк на компьютере. Нахмурилась. – В списках поступивших такого имени нет. – Но я совершенно точно знаю, что примерно час тому назад его сюда привезла «скорая». – «Скорая»? Час назад? Минуточку. – Она полистала какие-то бумажки на столе. – Так, вот это, – и не глядя на Эллен, дежурная протянула ей бумагу со штампом. На ней стояло: «Свидетельство о смерти. Штат Нью-Йорк». Эллен чуть не рухнула прямо на стойку. По всему телу вдруг закололо, защекотало, словно кровь, отлив от лица, пульсировала в каждой жилке. – Вам нехорошо? Она молчала. – Это ваш родственник? – в голосе дежурной чувствовалось ненаигранное сочувствие. Эллен закусила губу, сдерживая рыдания. Покачала головой: – Нет, просто знакомый. – Вы, видно, очень с ним дружили? Эллен кивнула. И едва слышно произнесла: – А где… ну, вы понимаете… – Слово не выговаривалось, хотя вертелось на языке. – В морге. Она медленно отошла от столика дежурной. Резкий звонок – телефон стоял прямо у двери операционной – вывел их из полудремы. Рон вскочил, покосившись на Милта. Опять звонит, а ни одной сестры поблизости. «Милт, послушайте», – хрипло прошептал Майкелсон. Тот не возражал. «Да?» С минуту он держал трубку, внимательно слушая. «Это Милт Шульц, доктор Вандерманн… А они все там, внутри». – Где он, Господи? – умоляюще шептал ему Рон. Милт только отмахнулся. – Метро? – переспросил он. – Ну да, экспрессом, линия Д, остановка есть прямо рядом с клиникой… Как до Бродвея доберетесь, пересадку сделайте, станция «Лафайет»… да-да, шестая линия, которая по Лексингтон идет… Только вот что, доктор, по выходным там интервалы большие. Он повесил трубку, обернулся. Рон с выражением ужаса накинулся на него, прошипел: – Какого хера он там мудохается? – Сам не пойму, что такое случилось. Только едет он сюда не машиной, а в метро. Как заведенная, Эллен медленно брела пыльными подвальными коридорами больницы. Было неясное ощущение, что все это ей уже приходилось видеть. Когда-то она тут вроде бы побывала, только не вспомнить, когда. Свернула направо, в глаза бросилась крупная надпись «Морг». Дверь была открыта. У входа сидел служитель и, чавкая, поглощал вишневый торт. С набитым ртом взглянул на нее, не отрываясь от тарелки. – Я насчет Джелло, – выдавила она из себя. – Чего? – Джелло. – Какого еще джема? Дерьмо собачье этот джем, а вот когда вишни кладут настоящие, – он повертел на вилке кусочек торта, – то это в аккурат для меня. Эллен чуть не охватил приступ истерического хохота. Какой-то сплошной абсурд, не прекращающийся с той самой минуты, как она переступила порог больницы. – Сегодня утром вам доставили… – Ну и что? – Можно посмотреть? – Что, на мертвяка полюбоваться заявились? – Гомес, опять приступивший к своему пиршеству, с любопытством на нее поглядывал. – Понимаете, этот человек… то есть он был… – голос ее задрожал. – В общем, я очень его любила. Можно на него взглянуть? Он пожал плечами, отложил вилку – какое-то дурацкое нынче выдалось воскресенье! – и повел ее вдоль стены из нержавеющей стали, напоминавшей какой-то огромный секретер. Выдвинул ящик внизу. Грохот железа о железо гулко отозвался под сводами, в лицо Эллен ударило холодным воздухом. Она еле распознала очертания тела, прикрытого испачканной белой простыней. – Пожалуйста, а я вам не стану мешать, – и Гомес вернулся к торту. Она, медленно переступая, подошла к ящику. Из отверстия в стене тянуло арктическим холодом. Собравшись с силами, Эллен откинула простыню. Лицо было такого серого безжизненного цвета, что седая щетина почти не обозначалась на нем. Глаза закрыты, губы слегка раздвинуты, словно он сейчас заговорит. – Джелло, милый мой, – прошептала она, – прости меня, если можешь. По щекам ее ручьями текли слезы, капая на его веки, на лоб. Краешком простыни она пыталась их стереть. Майкелсон уткнулся лицом в ладони – ну просто воплощенное отчаяние. Милт с отвращением разглядывал своего шефа. – Ну хватит, Рон, хватит, даже его собственный сын воспринимает все спокойнее, чем вы. – А чего ему волноваться? Ему наследство досталось, а я потерял десять миллионов, десять, вы понимаете? – Но мы же знали, что успех не был гарантирован. – Да, только ведь почти все уже получалось, – Рон никак не мог смириться с тем, что произошло. – Так все тщательно продумали. Этого, который с павианами, нашли, сердце тоже… – Ну что теперь делать, никто же не мог предусмотреть, что старичка прямо на столе еще один инфаркт хватит, пока Вандерманн пытался в схеме метро разобраться там, в Гарлеме. – Это вы ему неправильно объяснили, вы, никто больше. – Вот что, не моя вина, если он велел вскрывать япошку, а сам в метро не на тот поезд сел. Я же ему ясно объяснил: линия Д, потом шестая, по Лексингтон идет. Если он свою остановку проехал, при чем тут я. – Это была ваша обязанность организовать перевозку сердца. – А, пошел ты! – Милт почувствовал, что довольно с него терпеть истерики Майкелсона. – Я что, на руках должен был его сюда доставить? – А я знать не желаю! – орал Рон. – Ваша это обязанность, вот и все. – Нет, Рон, никакая не обязанность. Я должен с актерами работать, помогать им – по крайней мере, так всегда было. – На хер мне нужны эти актеры! Они же у нас только приманка. – Ах вот что, значит, главное студиями торговать да еще всяким говном на лотках? – Милт сам чувствовал, что говорит, как Билл, уволенный год назад, но уже не мог с собой справиться. – Ах ты, говнюк недоделанный! – окрысился на него Рон. – А того не сообразил, что такие деньги сделать, это сколько надо актеров в клиенты заманить? – Интересы у нас разные, Рон. – Разные интересы? – Вот именно, и значит, нам не сработаться. – Не сработаться! – Рон был искренне возмущен. – Сколько лет деньги греб с агентства лопатой, а теперь, выходит, не сработаться? Милт вдруг весь напрягся. – Да я и пробовать больше не стану. – Ну и говнюк. – А ты просто говно. – Я никому не позволяю так с собой разговаривать. Вы уволены! – Меня нельзя уволить. – Еще как можно! – Нет, нельзя, потому что я увольняюсь сам. |
||
|