"Колдунья" - читать интересную книгу автора (Фэйзер Джейн)

Глава 7

— Господи Боже мой, как же это три здоровенных идиота не смогли поймать семнадцатилетнюю девчонку? — Джаспер Грэшем в недоумении уставился на троих мужчин, ежившихся от утренней прохлады в конюшне Грэшем-холла.

— Это не наша вина, сэр. — Джетро Грант, единственный из троих, державшийся прямо, заступился за своих раненых дружков. — Это все та собака, которая прокусила Джейку руку ну прямо насквозь. И разве ж мы могли подумать, что на дороге вдруг окажется какой-то человек, да еще с ножом! — В его голосе появилась агрессивная нотка. — Вы ничего такого не говорили, что при ней будет охрана, сэр Джаспер. У Неда чертовски здоровенная дыра в плече… прошу прощения, сэр.

Глаза Джаспера, бесстрастные и непроницаемые, скользнули в сторону человека, стоявшего перед ним. Джетро вздрогнул, откашлялся, и его плечи поникли.

— А чьим ножом воспользовался этот всесильный нападавший? — тихо зашипел Джаспер. — Не пытайтесь оправдать свое неумение. Задание было простым, а вы сорвали его. — Он повернулся на каблуках.

Джетро в панике посмотрел на своих дружков, затем снова заговорил, и голос его слегка зазвенел:

— Сэр Джаспер… сэр, а как же наша плата? Вы же обещали по гинее каждому.

Джаспер резко повернулся, и Джетро отшатнулся от его невыразительных и ввалившихся глаз, которые, казалось, раздирали его на части.

— Я плачу за выполненную работу, а не за провал троицы дураков. Убирайтесь отсюда.

— Но, сэр… сэр, Нед не может работать с такой дырой в плече, а ведь ему надо деток кормить… Шестеро их, сэр, и скоро еще один появится.

— Убирайтесь с моей земли все трое, пока я не натравил на вас собак.

— Но, Джаспер, справедливо ли это? — несмелый вопрос задала женщина, закутанная в шаль, только что появившаяся во дворе конюшни.

— Вы сомневаетесь в моем решении, мадам?

Редкая для Луизы Грэшем отвага под пронзительным взглядом мужа тут же сменилась робостью:

— Нет, конечно, нет, сэр. Я бы никогда не позволила этого, только… — Она замолчала.

— Только что же, моя дорогая?

Она понуро покачала головой.

— Нет, ничего… право, ничего.

— Ты простудишься здесь, дорогая. Уверен, что у тебя достаточно дел в доме. — Голос его был мягким, но тем не менее это был приказ.

Луиза поспешно покинула двор, не глядя на троих мужчин, которых она только что пыталась защитить.

— Криспин, проводи их из усадьбы.

— Конечно, сэр. — Отчим ушел, и Криспин оттолкнулся от стены, которую он подпирал в течение всей перепалки. Он прошел в кладовую и вернулся, неся тяжелый хлыст. Его глаза весело сверкнули, когда трое незадачливых похитителей в ужасе кинулись к воротам. Он лениво шел за ними, щелкая хлыстом у их пяток, пока они не достигли аллеи и не остановились у ворот.

— Всего доброго, джентльмены, — сказал он, насмешливо поклонившись, а затем медленно отправился обратно, рассеянно перекидывая ногой камешки гравия на капли крови, оставленные на дороге ранеными мужчинами.

Его мать вышла из тени, когда он вернулся в дом. Она протянула ему пригоршню монет и проговорила испуганным шепотом:

— Криспин, ты должен отдать это тем мужчинам. Жена Неда скоро будет рожать, и если он не сможет работать, то у них не будет еды…

— Не будь такой мягкой, мама. — Криспин взглянул на небольшую кучку монет, зная, как долго его матери пришлось копить эту жалкую сумму, откладывая карманные деньги, которые ей удавалось выпросить у мужа в случае крайней необходимости.

Он взял ее руку и всыпал монеты обратно.

— Если сэр Джаспер обнаружит, что ты пытаешься вмешиваться…

— Криспин, ты не должен говорить ему! — Ее руки взлетели к ввалившимся щекам, и она в ужасе посмотрела на сына.

Криспин покачал головой в полном презрении и зашагал в сторону комнаты для завтраков, где в это время находился его отчим.

Луиза смотрела ему вслед и вспоминала, каким был ее сын, когда был маленьким — до того, как он стал смотреть на мать жестокими и насмешливыми глазами своего отчима. «И не только на свою мать, — подумала она, поворачивая к лестнице. — И не только на женщин, которых они приводили в часовню, а на всю женскую половину человечества. Бедная маленькая Хлоя! Она была таким веселым и жизнерадостным ребенком, несмотря на болезнь матери и отсутствие заботы. Сколько времени потребуется Джасперу и Криспину, чтобы сломать и ее тоже?»

Луиза даже ни на минуту не допускала, что ее муж и сын могут потерпеть неудачу в своем плане относительно дочери Элизабет. Эта первая неудача Джаспера не остановит.

— Значит, пес вернулся, — заметил Самюэль, поднимая кипящий чайник с огня, когда Хьюго вошел в кухню.

Задняя дверь была открыта, яркое утреннее солнце заливало комнату.

Хьюго сморщился от яркого света и запустил руки в волосы.

— Где она?

— Мисс повела его на прогулку. — Самюэль проницательно взглянул на хозяина и добавил еще одну ложку кофе в кружку, прежде чем налить туда кипящую воду.

Хьюго выругался и зашагал к двери:

— У нее что, нет ни грана здравого смысла? Разгуливать по полям после вчерашней ночи!

— Навряд ли она пошла далеко, — Самюэль помешал кофе, — в одной-то ночной рубашке и без туфель. — Он налил в кружку густую, ароматную жидкость. — И, кстати, что там насчет прошлой ночи?

Хьюго ответил не сразу. Он вновь повернулся лицом к комнате и спросил, теряя терпение:

— Ты что, хочешь сказать, что она опять отправилась гулять в ночной рубашке?

— Собаке уж очень нужно было, — решил объяснить Самюэль, подвинув кружку через стол.

Хьюго сжал руками теплую кружку, глубоко вдыхая аромат. Это прояснило его голову.

— Появлялся ли здесь кто-нибудь чужой, пока я был в Манчестере?

Самюэль кивнул:

— Парень. Он искал временную работу. Починил крышу у курятника, вполне прилично.

— А мог он взять собаку?

Выцветшие голубые глаза Самюэля засветились:

— Может статься, пока молодой Билли обедал.

Хьюго рассказал ему о событиях прошлой ночи вплоть до того момента, когда он накинул засов на переднюю дверь и его подопечная с собакой вновь были в безопасности.

— Хлоя думает, что им нужна была собака, но я не уверен, что все так просто, — заключил он.

Он колебался, поделиться ли с Самюэлем подозрениями о причастности Джаспера к этому происшествию, но тогда ему пришлось бы рассказать и кое о чем из их общего прошлого, а к этому он не был готов.

— До тех пор, пока я не решу, как лучше поступить, за ней придется все время следить, но без особого шума. Не вижу никакого смысла тревожить ее понапрасну.

Проницательные глаза Самюэля неотступно смотрели на Хьюго. Он привык к скрытности хозяина и знал, что не стоит пытаться выяснять что-то, если тот не желает об этом распространяться.

Хьюго вновь направился к двери. Когда он раздраженно осматривал окруженный стенами огород, из сада выскочил жизнерадостный Данте, гордо задрав хвост. Хлоя шла за собакой, длинные полы рабочего пальто, надетого поверх ночной сорочки, волочились по траве.

По крайней мере, она усвоила просьбу не разгуливать едва одетой. Хьюго обратил свой взгляд на ее ноги — раньше он никогда не смотрел на них. Это были самые прекрасные ноги, длинные и стройные, с высоким подъемом, прямыми розовыми пальчиками.

Да и разве можно было ожидать, что такое совершенное создание будет испорчено хоть чем-то? У него закружилась голова. Каким-то образом ему нужно знать то, что произошло в пьяном угаре. Он должен заставить и Хлою забыть то, что случилось, или попытаться убедить ее счесть это недоразумением, помутнением его сознания из-за волнений и суеты той ночи.

Больше этого никогда не случится, а сейчас он обязан оказать ей самую большую услугу — убить в ней те ростки безудержной страсти, которые вот-вот готовы были тронуться в рост.

— Впредь ты не должна выходить из дома без сопровождения, — рявкнул он, отойдя в сторону, когда она подошла к двери. — Вернее, ты не должна выходить дальше двора без моего разрешения. Совершенно неприлично для тебя бродить по окрестностям без сопровождения. Ты же не служанка.

Слова, которые она намеревалась произнести в качестве приветствия, замерли у нее на губах; она смотрела на него сверху вниз и казалась столь ранимой и незащищенной, что у него сердце перевернулось. Однако он продолжал так же резко:

— И поскольку этот чертов пес без конца попадает в переделки, ты должна постоянно держать его при себе. Если ты не сможешь контролировать его, в доме ему не быть. Это ясно?

Какое-то мгновение глаза ее были полны боли и растерянности, но затем в них вспыхнул огонек гнева, и она вздернула упрямый твердый подбородок:

— Такая полная перемена мнения, сэр Хьюго, просто приводит в замешательство. Ведь только вчера вы запрещали Данте находиться в доме, или я тоже буду отправлена в конюшню?

— Если будешь продолжать в таком же духе, дитя мое, то узнаешь, как я отвечаю на дерзость, — сказал Хьюго с мягкостью, которая, как Хлоя уже знала, предвещала опасность.

— Но Данте нужно гулять, — возразила она, настаивая на своем. — Двухлетнюю собаку невозможно все время держать в доме.

— Самюэль или Билли будут выгуливать его раз в день. — Хьюго отвернулся, небрежным взмахом отпуская ее.

Это одновременно и взбесило, и обидело Хлою.

— Я тоже не могу постоянно сидеть во дворе, — бросила она ему.

Он резко обернулся, глаза его сузились:

— В таком случае предлагаю заняться домом. Ты не раз язвила по поводу состояния дома и чистоты в нем. Допускаю, что ты захочешь убить сразу двух зайцев: скобление и мытье будут достаточной нагрузкой.

— А я полагала, что подобные занятия не подходят наследнице восьмидесяти тысяч фунтов, — бросила она в ответ голосом, дрожавшим от гнева.

Она не имела представления, по какой причине с ней так резко обращаются сейчас, как и не понимала, чем был вызван его гнев прошлой ночью. Но ее душа восставала против несправедливости, и теперь она даже не могла представить, что когда-нибудь сможет почувствовать по отношению к своему опекуну что-либо иное, кроме неприязни.

— Заодно принесешь пользу, — сказал он, пожав плечами.

Не глядя, Хлоя схватила ближайший тяжелый предмет, который оказался доской для резания хлеба, и швырнула ее вместе с хлебом через кухню. Хьюго отскочил в сторону, но Хлоя не целилась, и доска угодила в стену, а затем с громким стуком упала. Буханка хлеба приземлилась прямо перед носом Данте, который сразу же обнюхал ее, свесив длинный язык.

Хлоя кинулась к двери холла, и Данте, оставив свой неожиданный подарок, бросился за ней. Дверь захлопнулась за ними. Самюэль нагнулся за хлебом, осмотрел его скептически и сказал:

— Чтой-то вы чересчур с девочкой, а? — Он вытер буханку о фартук. — Чего она такого сделала, чтоб вы ее так отбрили?

— Не лезь не в свое дело, черт возьми! — Хьюго с размаху стукнул кружкой по столу. — Следи, чтобы она всегда держала этого пса при себе, и присматривай за ней, — добавил он и, решительно шагая, покинул кухню.

Самюэль слушал, как удаляются его шаги, и, нахмурившись, почесывал нос. За последние четырнадцать лет он стоял рядом с Хьюго Латтимером под огнем пушек и ружей. На его глазах двадцатилетний юноша превратился в мудрого и зрелого командира. Это он, Самюэль, сидел рядом с ним во время приступов глубокой депрессии за бутылкой бренди во время каждого выхода на берег. Но он никогда не знал причины этого отчаяния, хотя постоянно чувствовал, что это загнанный вглубь гнев время от времени распалял Хьюго.

Он спокойно относился к всплескам ярости Хьюго, уверенный в том, что, как только они поднимут якорь, его друг вновь станет веселым, мгновенно принимающим решения, властным командиром. Он также был уверен, что ни один человек, обладающий таким сильным характером и такими яркими способностями, как Хьюго, не сможет вечно находиться под бременем самопрезрения. Что-нибудь непременно произойдет и залечит раны в душе.

Однако после возвращения в Денхолм депрессия все чаще угнетала Хьюго и становилась все более глубокой. И опять Самюэль не искал объяснений, а просто догадывался, что подавленное состояния хозяина вызывают воспоминания о прошлой жизни, а еще — отсутствие смысла в нынешнем существовании. Бренди лишь усиливало его тоску. Самюэль терпеливо пережидал эти приступы, надеясь: что-то произойдет и все образуется.

А потом появилась эта девочка. Она была жизнерадостной, смышленой, склонной к независимости и упрямству, короче — требовала твердой руки. Самюэль надеялся, что она-то и сможет отвлечь сэра Хьюго от его собственных проблем.

Но теперь Самюэль стал замечать, что мисс Грэшем день ото дня значила для него все больше. Хорошо это или плохо, покажет будущее.

Он услышал, что Хьюго возвращается, поднимаясь по ступеням. Он пересек холл, и дверь библиотеки с грохотом захлопнулась. Очевидно, он закрылся в библиотеке надолго, с бутылкой, принесенной из подвала. Самюэль вздохнул. Совершенно ясно, что в данный момент прибытие мисс Грэшем не помогло.

Хьюго открыл бутылку и налил себе стакан. У него начинала болеть голова, и только новая порция бренди могла притупить боль. Он подошел к окну, глядя на заросший сад. Разросшийся розовый куст, который давно нуждался в обрезке, переплелся под окном с буйствующей жимолостью, и комната наполнялась смешавшимися ароматами. Он неожиданно вспомнил непередаваемый аромат, исходивший от Хлои, и мучительное воспоминание было таким ярким, что показалось почти реальностью.

Бормоча ругательства, он отвернулся от окна, и его взгляд упал на кушетку, где совсем недавно они сплелись в такой внезапной и всепоглощающей страсти. Пятнышко ее девственной крови было для него молчаливым укором.

Боже праведный! А что, если они зачали ребенка? Как он вообще мог допустить подобное? Как мог он так беспечно отнестись к последствиям своей пьяной глупости, что даже не подумал об элементарной предосторожности?

Он знал способы избежать последствий, но все они годились для распутниц из его прошлой жизни, тех, что флиртовали, не испытывая никаких чувств, без угрызений совести обманывали своих любовников и мужей, стремясь по запретному пути в поисках безудержных удовольствий.

Снабдить Хлою этими же средствами означало бы поставить ее на одну ступень с такими женщинами, приблизить ее к его горькому и мучительному прошлому. Но был ли у него иной выбор?

Он осушил стакан и вновь наполнил его. Он лишил ее невинности, как последний негодяй. А сейчас что же — утолив желание, убежит, как последний трус, предоставив ей одной справляться с последствиями его похоти?

Мысленно он бичевал себя, выбирая самые мерзкие определения, на которые только был способен его разгоряченный рассудок.

Примерно в таком состоянии, решив отвлечься, Хьюго отправился на конюшню за своей лошадью.

Хлоя была на кухне, завтракая вместе с Самюэлем. Она ела почти без аппетита, что было удивительно само по себе, когда дверь библиотеки открылась. Она встрепенулась, вся — внимание, и в ее глазах вспыхнули надежда и ожидание. Но боковая дверь захлопнулась, и ее плечи поникли, погас свет в глазах.

— Не обращайте внимания на него, — ворчливо сказал Самюэль. — Когда он впадает в такое настроение, никто ничего не может поделать, пока оно не пройдет.

— Но я не знаю, что я сделала не так, — сказала Хлоя, вяло протыкая жареный гриб.

Легкий румянец покрыл ее щеки. Она догадывалась, с чего все началось, но не понимала, почему все закончилось именно так. А довериться этому грубому моряку с золотыми серьгами и язвительным языком она не могла.

— Оставьте его в покое, — снова повторил Самюэль. — К нему лучше не подходить, когда он не в себе.

— Но я не понимаю, почему я должна мириться с этим, — заявила Хлоя, отодвигая от себя тарелку. — Это несправедливо так набрасываться на меня, не объяснив причины. Я же не виновата, что Данте отвязался, и не понимаю, как сэр Хьюго мог думать, что я проигнорирую его лай.

Самюэль пожал плечами, как будто эта тема перестала интересовать его. У Хьюго были свои соображения по поводу прошлой ночи, а Самюэль не собирался ни во что вмешиваться. Он будет присматривать за девочкой и держать рот на замке, как ему и велели.

— В кладовой есть свиная печень для твоей кошки, — только и сказал он.

Хлоя выдавила из себя благодарную улыбку и вышла во двор. Она села на перевернутую дождевую бочку, подняв лицо к солнцу. Данте с громким вздохом плюхнулся на землю у ее ног.

Солнце теплыми лучами грело ее закрытые глаза, и постепенно мягкий свет успокоил Хлою, хотя она, обиженная и растерянная, все еще ломала голову над ответом.

Она получила наслаждение от того, что произошло в библиотеке, и не испытывала сожаления или вины. Она прекрасно знала, что предписывали нормы морали: физическая близость допускается только на супружеском ложе, но для нее эти правила не имели никакого значения, ведь дело касалось реальной жизни. А в данном случае все обстояло именно так. Она никоим образом не пострадала от того что произошло, как раз напротив. Впервые она почувствовала себя открытой всему миру, как будто переступила порог, который отделял невыносимо скучные дни ее девичества от полных жизни, восхитительных ощущений взрослой жизни.

Но что могло так обеспокоить Хьюго? Даже исходя из ее небогатого опыта, было очевидно, что его наслаждение не уступало ее чувствам. Это понимание освободило ее тогда от всякого смущения, позволило ей отдать себя ему без всякого страха или сомнения.

Но потом он был с ней так резок, что это омрачило полноту ее наслаждения. Униженная, она бежала из библиотеки и всю ночь пролежала без сна, недоумевая, чем вызван такой всплеск презрения. А сегодня утром он говорил с ней так властно, словно самый строгий опекун.

А, так вот в чем дело! Глаза Хлои распахнулись, когда она стала понимать: то, что она не испытывала чувства вины, еще не означало, что и он не чувствовал себя виноватым. Он же ее опекун, и, возможно, у него старомодные представления о том, как опекуны должны вести себя со своими подопечными. Она вспомнила, как у него вытянулось лицо от ее предложения воспользоваться ее деньгами. Возможно, он пока еще не понимает, что у Хлои собственные планы относительно будущего и что она не собирается сидеть пассивно и ждать, что с ней произойдет. То, что было между ними прошлой ночью, произошло в гораздо большей степени из-за нее, чем из-за Хьюго. Это дело ее рук, она знала это. Как глупо ему винить себя!

Значительно повеселев, Хлоя соскользнула с дождевой бочки и направилась на конюшню проведать Росинанта. У мерина был столь же плачевный вид, что и раньше, несмотря на теплую мешанку из отрубей и охапку свежего сена.

— Сдается мне, что пуля — самое лучшее для него, — решился высказать свое мнение Билли, качая головой.

— Возможно, — сказала Хлоя. — Если ему не полегчает через несколько дней, я попрошу сэра Хьюго избавить его от мучений. — Она провела рукой по сильно выступавшим ребрам, и ее губы сжались. — Я знаю, кого бы я хотела пристрелить!

Потом она посмотрела на Билли и спросила как бы невзначай:

— Кстати, не знаешь, куда отправился сэр Хьюго?

Билли покачал головой:

— Он только велел мне запрячь своего коня.

— Он сказал, когда вернется?

И опять Билли покачал головой:

— Не-а, да и с какой стати? Это не мое дело.

— Да, наверное. — Хлоя покинула конюшню в глубокой задумчивости. Пожалуй, она сама должна все уладить. Ей только нужно успокоить Хьюго и убедить его в том, что они не сделали ничего плохого. Нужно просто повторить то, что случилось в библиотеке.

Она даже подпрыгнула при этой мысли. Она подозревала, что физическая близость могла дать гораздо больше ощущений, чем показал опыт прошлой ночи, и, представив, что у их отношений может быть продолжение, она почувствовала, что по спине у нее побежали мурашки.

В спальне она внимательно рассмотрела висевшие в шкафу платья от мадам Летти. Утром ей и в голову не пришло надеть их — это утро как раз подходило для коричневой саржи. Но сейчас она снова вся будто светилась, разрабатывая план атаки, и изящные муслиновые платья выглядели очень привлекательно. Конечно, не так впечатляюще, как ярко-голубая тафта, но какой смысл сокрушаться о былых поражениях!

Она отбросила в сторону коричневое платье и надела муслиновое с бантами василькового цвета, изогнувшись, чтобы застегнуть крючки на спине, а потом уже завязать широкий пояс. В комнате не было зеркала, но она вспомнила, что видела переворачивающееся зеркало на трюмо в одной из спален и отправилась на его поиски. В темной и мрачной комнате пыль толстым слоем лежала на дубовом полу, а выцветшие бархатные шторы не пропускали свет. Она отодвинула шторы, чтобы в комнате стало светлее, и попыталась поднять зеркало с трюмо, чтобы отнести его в свою комнату, но оно было чересчур тяжелым из-за оправы красного дерева. Поэтому Хлое пришлось смотреть на себя частями и даже встать на низенький стульчик, чтобы увидеть свой наряд ниже талии.

Грубые полуботинки, подходившие к коричневому саржевому платью, смотрелись совершенно нелепо с тончайшим муслином, но вчера у них не было времени посетить обувную мастерскую. Хлоя скинула ботинки, стянула чулки и пошевелила пальцами ног, стоя перед зеркалом. Она решила, что босые ноги выглядят очень соблазнительно. Сейчас она была похожа на пастушку. Оставалось надеяться, что ее опекун неравнодушен к пасторальным картинкам.

Она всмотрелась в свое лицо в покрытом пылью зеркале, лизнула палец и пригладила брови в аккуратные дуги, поэкспериментировала с волосами, сначала собрав их в узел на макушке, затем собрав в пучок у шеи. В конце концов, она решила, что лучше всего оставить их распущенными по плечам, и отправилась в свою комнату, где расчесывала их до тех пор, пока они не стали переливаться и сиять золотом.

Фальстаф наблюдал, склонив голову на плечо, и бусинка его единственного глаза неотрывно следила за ритмичным движением расчески, в то время как он сопровождал действия Хлои тихим потоком не прекращавшихся ругательств. Беатриче оставила на несколько минут свой спящий выводок и растянулась на солнышке на подоконнике, грея бока. Данте смотрел на хозяйку с надеждой, время от времени постукивая пушистым хвостом по полу.

— Интересно, как вам понравится Лондон, — заметила Хлоя рассеянно, продевая васильковую ленту сквозь пряди волос. — Мы не сможем отправиться туда, пока ты не выкормишь котят, Беатриче.

Кошка навострила уши, а Данте тяжело вздохнул и вновь упал на пол, явно решив, что ничего достойного его внимания не произойдет.

— Правда, думаю, что как раз столько времени и понадобится, чтобы убедить сэра Хьюго и все подготовить, — размышляла она, сидя на подоконнике и старясь не помять платье.

Прошел час, прежде чем одинокий наездник появился в конце аллеи. Хлоя вскочила на ноги, решительно закрыла дверь перед носом безутешного Данте и побежала на лестничную площадку, откуда стала смотреть вниз, в большой холл.

Хьюго поднялся по ступеням и вошел в дом. Лицо его было сумрачным, вокруг глаз и рта залегли усталые складки. Его покрасневшие глаза были тусклыми, как мутные зеленые камни, и сквозь загар на лице проступала бледность.

Он бросил кнут на стол и провел рукой по волосам, массируя виски большими пальцами. Этот жест уже становился привычным для Хлои. Он говорил о такой усталости, что Хлое нестерпимо захотелось успокоить его, утешить. Как же это тяжело — никогда не спать!

Хьюго внезапно поднял голову и посмотрел туда, где она стояла, замерев.

— Спустись в библиотеку, — сказал он отрывисто. Радостная уверенность Хлои несколько померкла от его тона. Занеся одну ногу над ступенькой, она заколебалась.

— Сейчас же!

Она ахнула и понеслась вниз по лестнице так, как будто ее подгоняли кнутом, но он уже повернулся к двери, которая вела в кухню.

— Подожди в библиотеке, — сказал он резко и вышел.

Хлоя медленно подчинилась; ее прежняя уверенность исчезла. Он даже не посмотрел на нее как следует, не говоря уже о том, чтобы обратить внимание на то, как она выглядела. Она стояла в дверях библиотеки, комнаты, где с ней произошло так много. Сейчас она показалась девушке такой же мрачной и недружелюбной, как в тот день, когда Хлоя вошла сюда в поисках письма адвоката Скрэнтона.

Ноги сами понесли ее к кушетке, и она посмотрела на помятые подушки, на засохшее пятно на потертом бархате. У нее было небольшое кровотечение, когда она добралась до своей комнаты, но, потрясенная внезапной резкостью Хьюго после всплеска чувств, тогда она не обратила на это особого внимания. Сейчас она нагнулась, чтобы дотронуться до темной отметины, оставленной ее плотью, пытаясь связать ее с пережитыми здесь счастливыми моментами.

В этот момент Хьюго вошел в библиотеку со стаканом в руках. При виде этой картины чувство презрения к себе всколыхнулось в нем с новой силой.

Хлоя резко обернулась, посмотрев на него широко распахнутыми от волнения глазами.

— Я только… я только, — выдавила она, пытаясь словами выразить то, что она только что подумала.

— Ты должна выпить вот это, — сказал он, отметая неловкую попытку объяснения, отказываясь думать о том, что говорили ее глаза. Он протянул ей стакан.

Хлоя взяла стакан и посмотрела на мутную жидкость, сморщив нос от резкого и приторного запаха.

— Что это?

— Выпей это, — сказал он.

— Но… но что это? — Она растерянно смотрела на него. — Почему ты не хочешь сказать мне?

— Это для того, чтобы не было никаких последствий вчерашней ночи, — ответил он сдержанно. — Пей!

— Какие последствия? Я не понимаю, — на ее мягких губах задрожала робкая, умоляющая улыбка, голубые глаза стали лиловыми, совсем как вереск на шотландских пустошах. — Пожалуйста, Хьюго, — ее рука потянулась к нему, и он отскочил, словно обжегшись.

— Наивная маленькая глупышка! — воскликнул он. — Не могу поверить, что ты не знаешь, о чем я говорю — Он отвернулся от нее к бутылке бренди — своему извечному выходу.

Выпив глоток, он почувствовал, как в желудке разлилось тепло. Дрожь в руках прекратилась, и, глубоко вздохнув, он вновь повернулся к ней.

— Ребенок — вот какие последствия. Ты могла зачать ребенка. Содержимое стакана поможет избежать этого.

— О! — Выражение ее лица стало серьезным. — Я должна была догадаться. Я не хотела быть такой простушкой, — проговорила она сдержанно, затем опрокинула содержимое стакана в рот, закрыла глаза от неприятного вкуса и проглотила. — Это помогает?

— Да, помогает. — Он отошел к окну.

Он узнал про это зелье, когда впервые попал в часовню. Одна женщина попросила его об этом в предутренний час, когда чувство эйфории уже угасло и душе было холодно и мерзко. Он не знал, о чем она говорит, и она стала смеяться над его наивностью. Этот резкий и недобрый смех сильно ранил его юношеское чувство достоинства. Она позвала Стивена и вместе с ним смеялась над неопытностью своего молодого любовника. Но Стивен воздержался от резких упреков. Он отнесся к этому с сочувствием и пониманием и отвел только что посвященного юношу к комоду, где хранились незнакомые ему и странные вещества. Он объяснил, как смешивать травы, препятствующие зачатию, и через несколько дней отвел его в лес в домик угольщика, где занималась своим ремеслом собирательница трав.

Хьюго внимательно слушал, пока Стивен и старуха обсуждали, какие новые запасы необходимы. Он смотрел, как Стивен расплачивается золотом за кожаные мешочки и гипсовые баночки. И в следующий раз, когда нужно было пополнить запасы, этим уже занимался Хьюго.

Собирательница трав все еще жила в домике угольщика. Она узнала Хьюго даже спустя четырнадцать лет, и, на его взгляд, она совсем не изменилась, ну, может быть, прибавилось несколько морщин на ее иссохшем лице, а седые волосы еще сильнее поредели и стали более неряшливыми. Но глаза ее были по-прежнему зорки, а цены по-прежнему высоки.

Хлоя поставила пустой стакан и шагнула к Хьюго, уставившемуся в окно. Сделав глубокий вдох, она потянулась и через плечо коснулась его лица.

— Хьюго, я… — но больше она ничего не успела сказать. Он резко повернулся, так сильно отбросив ее руку, что она вскрикнула.

— Не смей касаться меня! — рявкнул он. — Никогда не прикасайся ко мне, поняла?

Она прижала к себе ушибленную руку и потрясение молчала, глядя на него снизу вверх.

Он взял ее за плечи и встряхнул:

— Ты понимаешь?

— Но почему?

— Почему?! — воскликнул он. — Ты еще спрашиваешь, почему? После вчерашней ночи!

— Но… но я получила наслаждение прошлой ночью, это было так прекрасно. И если ты чувствуешь себя виноватым из-за этого, то напрасно. — Она говорила горячо и настойчиво, глаза ее сверкали. — Тебе не стоит так огорчаться, ведь совершенно не о чем сожалеть…

— Ах ты, самонадеянная девчонка! — воскликнул он. — Ты имеешь наглость говорить мне, о чем нужно сожалеть и о чем не стоит. Так теперь послушай меня, и послушай очень внимательно. — Он так сильно вцепился руками ей в плечи, что она поморщилась, но не могла ни двинуться, ни отвести глаза от пронизывающего взгляда его зеленых глаз. — То, что случилось вчера ночью, произошло потому, что я был пьян. Если бы я был трезвее, этого бы никогда не произошло. Ты что, считаешь меня настолько спятившим, что я не могу устоять перед наивной школьницей?

Еще одна сильная встряска подкрепила этот вопрос.

— Я не ведал, что творил. — Он выговорил эти слова с холодной жестокостью. — И с этого момента держись от меня подальше, если только я сам не позову тебя. Но клянусь могилой моей матери, что если ты еще хоть раз попробуешь испытать на мне свое кокетство, то будешь жалеть об этом всю свою жизнь.

Резко отпустив ее плечи, он оттолкнул Хлою от себя:

— А теперь убирайся отсюда.

Хлоя покинула библиотеку настолько пораженной, что у нее даже не было сил плакать. Казалось, она потеряла способность дышать, как будто ее погрузили в ледяное озеро. Спотыкаясь, она дошла до холла, постояла там немного, пытаясь вздохнуть, пока не затихла резкая боль где-то под ребрами. Затем инстинктивно двинулась в сторону открытой двери в поиске тепла и солнечного света, которые согреют ее окоченевшее тело и вдохнут жизнь в скованную ужасом душу.