"Последнее предложение" - читать интересную книгу автора (Барышева Мария)

Часть 3 ГОСПОДА СОАВТОРЫ

Они разместились в просторной гостиной на первом этаже, обставленной красиво, но скудно — Рита уже успела распродать часть мебели, поэтому Роман и Валерий принесли из соседних комнат несколько стульев. Роман успел заметить, что жилых комнат в особняке было очень мало, и в большинстве помещений не было вообще никакой обстановки. Таранов разжег огонь, и гостиная сразу же стала казаться намного уютней. Шайдак и один из мужчин отказались от предложенных стульев и с удобством расположились на медвежьей шкуре перед зевом камина, в котором весело плясали язычки пламени. То и дело кто-нибудь из собравшихся оглядывался на большое окно, к стеклу которого прижимались скопища черных туманных змей. Едва они вошли в дом, как связывавшие их нити мгновенно истаяли, но снаружи уже весь остров погрузился в клубящуюся тьму, сквозь которую едва-едва просвечивала часть сада, в котором буйствовал ветер. Рита зажгла огромную люстру под потолком, похожую на хрустальный дворец, и яркий свет безжалостно освещал чужие лица, не давая спрятать ни страха, ни изумления, ни злости.

Во время рассказа Роман исподтишка изучал новых знакомцев, пытаясь понять, с кем ему предстоит провести ближайшее время и от кого из них следует ждать каких-либо неприятностей. Сидя в кресле, на подлокотнике которого умостилась Рита, и чуть поглаживая большим пальцем ее ладонь, лежавшую в его руке, он поглядывал то в одну сторону, то в другую, то и дело натыкаясь на такие же вороватые, изучающие взгляды. Таранов боком стоял возле окна и курил, внимательно глядя на улицу, и от его крепко сбитой фигуры веяло спокойствием. Нечаев сидел на стуле. Он не слушал, не говорил и ни на кого не смотрел — он просто присутствовал. Роман уже заметил, что Ксения то и дело постреливает в его сторону женски-заинтересованным взглядом, но Валерий, окутанный мрачным, скорбным облаком, ничего вокруг не замечал. По-хорошему, Нечаеву следовало бы сейчас как следует напиться, а потом лечь спать, но никто из них сейчас не мог позволить себе такой роскоши.

Чем дольше Роман смотрел на них, тем больше что-то ему не нравилось, хотя пока он так и не понял, что именно. Что-то в них казалось ему одинаковым — не в лицах, не в жестах, не в словах — может быть, что-то, изредка мелькавшее в глубине глаз каждого — какой-то едва заметный огонек. Но, возможно, ему это только казалось. Люди, которые сидели перед ним, явно не были знакомы друг с другом прежде — даже Шайдак, которая всех знала поименно и со всеми — даже с ним, Ритой и Валерием общалась так, будто они знали друг друга добрый десяток лет. Несмотря на говорливость и довольно развязное поведение, она казалась девицей неглупой и проницательной, но поди еще разбери, что там скрывается в этой коротко остриженной, как у мальчишки, голове?!

Альбина Оганьян, одна из женщин, которых он пугнул в саду, внешне относилась именно к тому типу, который он называл «бархатным» — темноглазая и черноволосая, с мягкими классическими чертами лица и завораживающе плавными, где-то даже томными движениями, и Савицкий сразу же заметил, что Рита, несмотря на обстоятельства, наблюдает за ней внимательнее, чем за другими, и внимательность эта не лишена ревности. Глаза Альбины задумчиво поблескивали из-под длинных пушистых ресниц, и казалось, что она смотрит на всех сразу и в то же время ни на кого, увлеченная какими-то своими мыслями, и ее рука с сигаретой то и дело поднималась к губам так мягко и неторопливо, что чудилось, будто сигарета плывет сама по себе.

Виктория Корнейчук была нервной, костлявой особой с тускло-каштановыми волосами и такими же тусклыми карими глазами, цепко смотревшими сквозь стекла очков. Она казалась самой старшей среди женщин в этой комнате. Возможно она выглядела бы гораздо симпатичней, если бы пользовалась косметикой и одевалась бы поизящней и поярче, но на лице Корнейчук не было и следа макияжа, землистая пористая кожа заядлой курильщицы выглядела неприглядно, а волосы спадали на плечи несвежими прядями. Резкий, с нотками истеричности голос отчего-то ассоциировался у Романа со звуком бормашинки старого образца, а глаза на всех без исключения смотрели неприязненно и подозрительно.

Четвертая представительница женского пола, Елена Токман, по возрасту была не старше Ксении и так же мала ростом, но на этом их сходство заканчивалось. Это была пухлая девица с большой грудью, одетая сплошь в черное, и торчащие перьями угольно-черные волосы делали ее бледное лицо еще более бледным, почти белым. У нее были изумрудные, изумительно красивые глаза — настолько яркие, что Роману вначале подумалось, что это цветные линзы, и только позже он выяснил, что это не так. В отличие от Корнейчук, презиравшей женские косметические ухищрения, Токман была накрашена от души — кроваво-красная помада на губах и густо положенные темно-серые тени, от которых изумрудные глаза, казалось, проваливались куда-то в глубину глазниц. В глубоком вырезе свитера, из которого выпирали белые полушария грудей, блестел свисающий с цепочки золотой оуроборо — змея, кусающая себя за хвост, а на левом крыле носа сиял красный камешек, похожий на застывшую каплю крови. Елена казалась самой напуганной и в то же время самой любопытствующей, и ее манера разговора походила на осторожно протягивающиеся к неизвестной зверюге пальцы, готовые отдернуться в любой момент.

Владимир Зощук, все еще сокрушавшийся по своей несостоявшейся встрече, выглядел человеком, который не представляет из себя ничего особенного ни внешне, ни внутренне. Светловолосый, аккуратненький и невыразительный, он сидел тихонько, то и дело обшаривая комнату оценивающим взглядом и накрепко вцепившись в свой телефон, словно тот был его единственным спасением. Зощук расположился на стуле, который отодвинул подальше от других, и всем своим видом показывал, что он совершенно отделен и к прочим не имеет никакого отношения. Роману он сразу же крайне не понравился, и за Владимиром он наблюдал особенно тщательно, но пока тот не подавал поводов для беспокойства, и на его полном тщательно выбритом лице было лишь испуганное внимание.

Юрий Семыкин, устроившийся у камина рядом с Ксенией, был черноволос, красив и нахален. Испуг и растерянность чувствовались в нем меньше, чем в остальных, а взгляд постоянно ощупывал сидящих в гостиной женщин, не оставляя без внимания даже блеклую Викторию. То и дело в процессе рассказа он как бы невзначай подвигался к Шайдак, прижимаясь к ней плечом, словно бы ища поддержки, и пару раз даже попытался приобнять ее, но Ксения бесцеремонно оттолкнула его, очень тихо что-то сказав — судя по выражению лица Семыкина, что-то очень некультурное, и наблюдавший за ними Илья Безяев, невысокий и юркий, как уж, не выдержав, показал Шайдак два торчащих больших пальца, но тут же, нахмурившись, снова сосредоточился на услышанном, то и дело задавая вопросы. В основном, только он и задавал вопросы, остальные либо слушали молча, либо вставляли разнообразные эмоциональные восклицания, Безяев же, казалось, силился вытащить на свет божий все мало-мальски значимые детали, которые рассказчики, по его мнению, могли бы упустить. Почему-то его очень интересовали ассоциации.

— Когда вы это увидели, у вас это с чем-нибудь ассоциировалось?

— Этот момент вам ни о чем не напомнил?

— …не почувствовали ли что-нибудь знакомое… может, из недавнего прошлого?

В конце концов Альбина мягким ленивым голосом попросила его ограничить количество своих идиотских вопросов. Безяев, вспылив, сказал, что пытается понять, что происходит, до самого дна. Альбина возразила, что благодаря его попыткам, прочие с каждой секундой понимают все меньше и меньше, после чего Савицкий раздраженно заявил, что отправит обоих хлопать крыльями на улицу, и они замолчали, поглядывая на него не без опаски.

Когда рассказ подошел к тому моменту, как слушатели прибыли на остров, Рита закурила очередную сигарету и уставилась в окно, за которым мельтешили туманные нити. Ее рука заметно подрагивала, и в сжавшейся на подлокотнике фигуре чувствовались напряжение и выжидающий страх, словно она боялась, что все сейчас скопом кинутся на нее и разорвут на куски. Роман встал и, легко тронув ее за плечо, взглядом приказал перебраться в кресло, что Рита и сделала, устроившись в нем и поджав под себя ноги, а он, повернувшись, встал перед креслом, глядя на остальных как бы между прочим. Краем глаза он заметил, как слегка подобрался на стуле Нечаев и самую малость ожил его тусклый, невыразительный взгляд. Это Романа порадовало — Валерий все еще был здесь.

— Это самая бредовая история, которую мне доводилось слышать, — ровно произнес Таранов, не отворачиваясь от окна, — а я их слышал немало.

— Не хотите же вы сказать, что у всех нас, — Ксения ткнула указательным пальцем в сторону стекла, на клубящуюся черную дымку, — затянувшаяся коллективная галлюцинация?!

— Разве я это сказал, девочка? — мягко поинтересовался Сергей и повернулся, но смотрел он не на Шайдак, а на Риту, жалобно и виновато взглянувшую на него из-за спины Савицкого. — Я лишь сказал, что это бредовая история. Маргарита Алексеевна, перестаньте на меня так смотреть. Я вас ни в чем не обвиняю.

— И в самом деле! — Шайдак вскочила, сунула руки в карманы светло-зеленых брюк и деловито прошлась по комнате. — Это, в принципе, всего лишь творческие издержки. Там могли оказаться чьи угодно фамилии, так что…

— Но оказались наши! — холодно перебила ее Альбина и забросила руку за голову, пристально глядя на Риту. — Может, это и случайность… удивительная, редкая случайность, но ответственности это не снимает…

— Давайте вы уж потом устроите показательное судилище, — Безяев поерошил свои светлые волосы. — Делать-то чего теперь? Вы все видели, что творится снаружи. Рома сказал, что эта… это… оно что-то хочет… Хочет книгу, не так ли?!.. Поскольку его собственную…

— Погодите, погодите, — подал голос Зощук, — не нужно сразу же рваться в бой. Прежде нужно кое-что обсудить.

— А мы чем занимаемся? — удивилась Ксения. Владимир покачал головой и обвел всех быстрым и в то же время осторожным взглядом.

— Вы меня не поняли. Вставив наши фамилии и имена в свою книгу, Рита тем самым подвергла нашу жизнь серьезной опасности, не так ли, Рита?

— Да, это так, — ровно ответила она, и тотчас Роман криво улыбнулся, сообразив, что именно собирается обсуждать Зощук. Умора — да и только! Семыкин встал, подошел к журнальному столику и взял сигарету, и Таранов тотчас неторопливо отошел от окна. Глянув на его непроницаемое лицо, Роман чуть насторожился и попытался проследить направление его взгляда, но так и не понял, куда тот смотрит.

— Скажите, это ваш дом?

Рита молча кивнула, и Владимир тоже кивнул — удовлетворенно.

— Очень хорошо, значит женщина вы состоятельная. В таком случае, думаю, все мы имеем право на некую материальную компенсацию, разве нет?

— Ну ты и идиот! — весело возмутился Илья. — Да сейчас…

— Сейчас именно самый подходящий момент! — отрезал Зощук с неожиданной решимостью. — Прежде, чем что-то пытаться сделать, мы должны получить какие-то гарантии.

— В принципе, это не так уж неправильно, — задумчиво произнес Семыкин. — Мы — сторона пострадавшая. Раз вы сваляли дурака таким оригинальным способом, следует заплатить.

— Я юрист, — подхватил Владимир, — и сейчас же смогу все должным образом оформить. А потом уже будем что-то решать…

— Да вы просто ненормальные! — воскликнула Виктория, и в ее глазах сверкнуло что-то фанатическое. — О чем вы говорите?! Вы еще не поняли, что происходит?! Насколько все это уникально?! Мы стали частью такого необыкновенного явления — частью ожившей книги!.. А вы о каком-то мусоре! Поймите это, прочувствуйте! Как много человек вложил в свое произведение, что оно смогло вернуть его из другого мира! Это как надо было написать?! Это же…

— Ой, Вика, — задушевно сказала Шайдак, — рыдают по тебе дяденьки в белых халатах! Ты похожа на тех персонажей в страшных фильмах, которые всегда защищают чудовище, утверждая, что оно — ценная находка для науки.

— Давайте не будем о персонажах! — взвилась Токман, некрасиво распялив пухлые кроваво-красные губы. — Мне на тот свет неохота совершенно! Уникальность уникальностью, но вы видели, что там с нашим городом творится?! И что творится здесь?! При чем тут деньги?! Или вы, как в том фильме — сберкнижку мне, она мне сердце согреет?!

— А может, стоит просто выждать? — Альбина изящно пожала плечами. — Может, все закончится само собой?

— Насколько я помню творческие изощрения Ивалди, в них никогда все не заканчивалось само собой, — Елена криво усмехнулась и в упор посмотрела на Риту. — Я так и знала, что вас двое… не меньше двоих, во всяком случае — больно неровное повествование порой получалось. Но вещи довольно занятные.

— Не знаю, по-моему, это была совершенная чушь! — заявил Илья. — Просто в хорошем исполнении! Замысел хреновый, но вот его воплощение…

— Вы читали эти книги? — быстро спросил Роман, опередив Риту, которая уже шевельнула губами, чтобы задать тот же вопрос. Безяев кивнул, и в тот же момент Юрий, остановившийся рядом со спинкой Ритиного кресла и до сих пор казавшийся совершенно спокойным, вдруг дернулся вперед и вниз, одной рукой хватая вскрикнувшую Риту за волосы, а другой за горло. Но его пальцы, уже коснувшиеся тонкой шеи, тут же слетели с нее, и Семыкин взвыл от боли в вывернутой руке, отпуская золотистые пряди. Роман коротко ударил его в нос, Юрия слегка отнесло назад, и он тут же с каким-то маниакальным упорством рванулся обратно, но с другой стороны его перехватил самую малость припоздавший Сергей, и черноволосый красавец полетел кувырком, боком стукнувшись о журнальный столик и едва его не опрокинув. Токман испуганно взвизгнула, Ксения же нервно рассмеялась, глядя, как Семыкин возится на полу, ошеломленно мотая головой и силясь подняться.

— Двое на одного?! — с ненавистью прошипел он и с трудом сел, утирая кровь, хлещущую из разбитого носа. — Что вы сидите?! Вы еще не поняли, что все сдохнете из-за этой суки и ее братца?! Не поняли?! Вы же сдохнете!..

Поднявшийся Валерий оборвал его слова пинком в бок, снова отправившим Юрия обратно на пол, потом хрипло рявкнул:

— Так! Всем сидеть спокойно! Предложения и критику высказывать только в устной форме! И без того уже куча народу погибла, еще давайте вы друг друга укокошите! Хватит!

— О, представитель закона вспомнил, кто он такой! — лежащий Семыкин болезненно захохотал. — Только закон сейчас здесь силы не имеет, насколько я вижу! Твой закон остался в городе! А города того, наверное, и нет уже!

— Как это нет?! — взвизгнула Токман. — У меня там… муж сейчас на работе… и там мои…

— У всех там кто-то остался, — нервно заметил Илья. — Поэтому чем быстрее мы что-то…

— А что именно? — насмешливо спросила Оганьян, меняя позу и поудобней устраиваясь на диване. — К тому же, вы не знаете, что конкретно происходит и что оно хочет. Насчет книги — это лишь предположение одного-единственного человека, который… как бы это сказать… словом, такой же персонаж, как и мы. Но сам автор никаких пожеланий пока не высказал. И пока нам не сказали, что от нас требуется, лучше не предпринимать никаких поспешных действий.

— То есть, если дать тебе конкретные указания, ты гарантируешь немедленность их выполнения, солнышко?

Альбина, вздрогнув, обернулась, потом вскочила, глядя на светловолосого парня, который стоял позади дивана и доброжелательно улыбался, показывая острые зубы, и глаза его отливали яркой зеленью. Все, кроме Риты, тоже повскакивали, а Валерий напротив опустился на стул с видом человека, которого вновь заставляют смотреть опостылевший фильм. Юрий медленно поднялся с пола, сплюнув кровавый сгусток, и провел ладонями по волосам, с силой заглаживая их назад. Таранов сделал несколько шагов вперед, оказавшись почти вровень с диваном. Роман, оставшись стоять на месте, с холодной злостью произнес, глядя на обращенное к нему солнечно улыбающееся лицо:

— Иногда мне кажется, что я кроме тебя уже ничего и не помню.

— Ну, Ром, это явное преувеличение, — Денис покачал головой и сделал шаг в сторону, и Токман, оказавшаяся у него на пути, дернулась назад и чуть не потеряла равновесие, но Сергей успел удержать ее за руку, после чего сразу же оттолкнул назад, за спину. — Ну, и как они тебе? Милые люди, правда? Особенно Вова. Эхушки, Вовчик, жадность человеческая — вот страшная сила, а вы все — красота, красота… А чего вы так на меня смотрите, други мои? Будто призрака увидели. Где? — Денис, паясничая, всполошено закрутил головой, потом, словно спохватившись, всплеснул руками. — Ах, да, это ж я призрак! Забывчивый стал, сил нет! Только чего вы так перепугались, не пойму? Вы же живете такими, как я! Вы же столько лет о таких пишете! Вы же ими упиваетесь! А теперь что — как довелось это вживую увидать, сразу задрожали? Какие же вы тогда к е…м, писатели?! Писатель сразу же бы задал кучу вопросов, подошел поближе, чтоб получше рассмотреть в подробностях…

Его слова прервал громкий хлопок, и одно из стекол шкафа позади головы Лозинского разлетелось вдребезги. Кто-то испуганно вскрикнул.

— Зачем ты это сделал? — обиженно спросил Денис Сергея, опускавшего руку с пистолетом.

— Просто проверить, — спокойно пояснил Таранов, пряча оружие. Роман, не выдержав, засмеялся — нелепость ситуации и обиженный тон Лозинского были почти комичными.

— Ну вот, хоть один решительный человек нашелся, — Денис уважительно кивнул. — Жаль мне, Сергей Васильевич, что ты как раз-таки ничего не пишешь. Не сомневаюсь, что ты бы мог написать много интересного…

— Нет, так плохо! — вдруг запальчиво перебил его Зощук, неожиданно подаваясь вперед. — Когда пули пролетают, как сквозь дымку, это неинтересно, избито. Лучше, когда появляются раны, которые медленно затягиваются…

— Чушь! — резко сказала Альбина, склоняя голову набок. — По-твоему, обилие кровавых дыр сделает книгу более привлекательной? Да и в целом призраки и разнообразные зомби — это такая затертая тема…

— Даже самую затертую тему можно сделать свежей и увлекательной, все зависит от того, под каким углом на нее взглянуть! — несколько обиженно возразил Илья. — Вот помнишь фильм «Другие»? Очень неожиданное решение.

— Но слишком нудное и затянутое, — заявил Юрий, продолжавший вытирать струящуюся кровь. — Действие должно развиваться стремительно… р-раз, как бросок кобры! Заострять внимание следует лишь на ключевых моментах и на эротических сценах…

— А как же внутренний мир действующих лиц?! — возопила Елена, теребя свой золотой медальон. — Населять книгу одними лишь оболочками?! Терпеть не могу такие вещи, где сплошное действие — пришел, увидел, трахнул, убил, всех победил — конец книги!

— Все зависит от жанра, — Виктория поправила очки, глядя на Лозинского с неким подобием восторга, потом перевела взгляд на Риту, адресуя часть восторга и ей. — А «Симфония разбитого зеркала» — это просто невероятно! Что только может произойти с человеком, когда он, наконец, обретает желаемую тьму! Это было очень сильно!

— Нет, вот та сцена разговора с умирающей Вероникой…

— Завелись, — с почти отеческой ласковостью сказал Денис и насмешливо посмотрел на Романа, который потрясенно слушал эту перепалку. — Ну, теперь понял? Видишь, Ритуша, сколь опасен может быть случайный выбор?

— Это ты… — прошептала она, медленно поднимаясь из кресла. — Ты мне внушил…

— Вовсе нет, — Денис покачал головой. — Я тут действительно не при чем. Но я не могу передать тебе, как я счастлив, что все сложилось именно так. Нет ничего прекрасней, чем гибкость сюжета. Нет ничего увлекательней, когда писатель сам не знает, чем закончится его книга.

Савицкий яростно взглянул на него, потом на Нечаева, который скорчился на стуле, зажав уши ладонями и тряся головой, на Таранова, в глазах которого появилось что-то очень нехорошее, шагнул вперед и громко крикнул, перекрывая взбудораженный гомон:

— Молчать! Заткнуться всем!

К нему обернулись возмущенные лица, и на мгновение Роману отчего-то стало жутко от их взглядов, в которых было столько восторга и какого-то полубезумного азарта. Они смотрели на него, как на сантехника, который матерясь, громко топая и дребезжа своими инструментами, ввалился в зал в самый разгар увлекательнейшего ученого диспута.

— Вы что же — все писатели? — тихо спросил он, и Ксения вяло кивнула, ошеломленно моргая, потом провела по лицу ладонью, словно сметая невидимую паутину.

— Ну… как выяснилось, да. Мы все оставляли комментарии на странице Ивалди, — она метнула взгляд на Дениса, и его выражение было непонятным. — Но ведь… там у всех нас… псевдонимы, понимаешь? Мы…

— И отнюдь не все комментарии были лестными, — Денис усмехнулся, обходя диван, — но сейчас это не имеет значения. Плох тот писатель, который злобствует из-за критики. То, что вы здесь, это не месть. Это ваша судьба.

— Судьбы не существует! — воскликнула Корнейчук, отшатываясь, но Лозинский успел схватить ее за плечо и дернул обратно. Виктория замерла, скосив глаза на его пальцы, и ее губы изогнулись зло и брезгливо.

— Рома, это Блэки, — представляюще сказал Денис и, протянув другую руку, осторожно поправил очки Виктории, сползшие на кончик острого носа. — Ее творения изобилуют такими изощренными пытками, что, попади они в руки инквизиторских палачей, те сделали бы их своими учебниками. Фантазия у нее будь здоров, вынужден признать. Она преподает историю в средних классах. А еще она лесбиянка.

Корнейчук вывернулась из-под его руки и плюхнулась на диван, а Денис скользнул в сторону и оказался перед Альбиной. Его рука поднялась и легко подхватила вздрогнувшую Оганьян под левое запястье. Лозинский склонил голову и прижался губами к тыльной стороне ее ладони, потом чуть отступил, отведя руку в сторону, словно танцор, выводящий партнершу на поклон.

— А это Ралина, большая поклонница творчества Муркока. Раньше я и не знал, что она такая красавица, — восхищенно произнес он. — И не знал, что красавицы бывают такими кровожадными. Одна из ее выдающихся вещей — трилогия о стихийных демонах. Очень занимательно, почитай на досуге. Кстати, когда ей было четырнадцать, она вместе с двумя подругами довела свою одноклассницу до самоубийства.

— Это неправда, — спокойно сказала Оганьян, и Денис отпустил ее руку. Прошелся задумчиво по гостиной, и люди отшатывались от него. Только Сергей остался стоять на месте, и Лозинский, проходя мимо, провел пальцами по его руке и сразу отдернул их, словно ожегшись.

— Как я уже говорил, Сергей Васильевич ничего не пишет, — заметил он, насмешливо взглянув Таранову в лицо. — Он здесь совершенно случайно, не вовремя проявил бдительность, увы. Но вам, — Денис, повернувшись, сделал рукой приглашающий жест, — советую с ним побеседовать. Он многое может вам рассказать об ужасах, вам это пригодится. И может вам рассказать, каково это — застрелить двоих тринадцатилетних мальчишек. Но Серега не виноват, это война, там и не такое бывает.

В глубине глаз Таранова что-то дрогнуло, на скулах дернулись желваки, но лицо почти сразу же вновь стало спокойным. Он взглянул на Риту и с легкой усмешкой спросил:

— И это твой брат?

— Практически, — устало ответила она, и Сергей, хмыкнув, расслабленно опустился на стул, глядя сквозь Дениса, словно его тут и не было. В этот момент Зощук, у которого сдали нервы, пригнувшись, проворно метнулся к двери, но попал прямо в распростертые объятия Лозинского, который неожиданно возник в дверном проеме.

— Вова, — Денис укоризненно покачал головой и ладонью оттолкнул Владимира с такой силой, что тот кубарем полетел через всю комнату и едва не угодил в пылающий зев камина. — Так и подписывается, только латинским шрифтом. Ну, с Вовой все просто и достаточно примитивно. Сплошные зомби. Куда ни глянь — всюду зомби. Все произведения Вовы — исключительно вонючее, зубастое и вечно голодное мясо. Не понимаю, откуда у юриста такие пристрастия? И, поди ж ты, еще и время находит, несмотря на всю свою загруженность. Может, потому, что на деле юрист он достаточно паршивый.

Зощук что-то пробормотал, поднимаясь с пола и одергивая свитер. Ужас в его глазах настолько причудливо смешался с ненавистью, что отделить одно от другого было невозможно. Роману показалось, что Владимир сейчас набросится на Лозинского, взбешенный не столько тем, что тот швырнул его через всю комнату и оскорбил, сколько тем, что Денис публично охаял его произведения. Хуже от этого могло быть только Владимиру, и Савицкий не собирался его останавливать. Но тот сел на свой стул задом наперед и накрепко охватил спинку руками.

— А насчет меня что скажешь? — с вызовом спросила Ксения, выходя на середину гостиной. — Тоже какую-нибудь гадость? Мне твои глупые вещи никогда не нравились! Много крови и никакого смысла! — Безяев сделал ей упреждающий знак, но она отмахнулась. — По-моему, ты просто тупой, кровожадный шизик! А как умер, стал еще тупее! Чего вы его боитесь?! — она огляделась. — Он же просто…

— Он очень сложно! — Денис улыбнулся и описал круг вокруг Ксении, заглядывая ей в лицо то с одной, то с другой стороны, и она, чуть морщась, отдергивала голову. — «Ксанка» латиницей. Ксанка любит животных — по-моему, любит их гораздо больше, чем людей. Верное, поэтому и устраивает в каждой своей повестушке такое «В мире животных», что к концу действия никого из хомо сапиенс почти и не остается. Кого она только не натравливала на бедные российские города — разве что бабочек-каннибалов там не было… Или были? Кстати, «Крысиный волк» мне очень понравился, хоть это и откровенное подражание Херберту.

— Это всего лишь твое субъективное мнение! — надменно заявила Шайдак и отошла от него. Лозинский два раза хлопнул в ладоши, и Безяев, не выдержав, фыркнул:

— Не думал, что ты такой дешевый театрал!

— Илья, он же Феникс, злобствует, — Денис остановился перед ним, скрестив руки на груди, и сочувственно поджал губы. — Не удивительно, на вашем фоне он как орхидея на куче угля. Или кусок угля на куче орхидей. Всего лишь обычный фэнтэзист, пишет по стандарту — маги, талисманы, герои, монстры. Количество жертв тоже стандартное. И псевдоним стандартный. Поклонник Толкиена, Перумова и Семеновой. Чего ты в мой раздел залез — вообще не понимаю. То ли дело Самец! — он перевел насмешливый взгляд на окровавленное лицо Семыкина, который тотчас отвел глаза. — Сплошной эротический садизм, любвеобильные монстры, вооруженные множеством режущих предметов, и голые барышни, насилуемые и изничтожаемые в немыслимых количествах. Меня, если честно, здорово достали твои постоянные комментарии: «Мало эротических сцен»! Ты название жанра в разделе не прочитал, что ли? — Денис, потянувшись, дружелюбно похлопал Юрия по плечу, и тот поспешно отскочил. — Казалось бы, такой милый парень, просто симпатяга, и зачем ему все это надо? А рассказать им про твою подружку Олю? Вижу не хочешь. Сколько вас тогда было — шестеро?

Семыкин дернул побелевшими губами, но Лозинский уже отвернулся от него и одним прыжком оказался возле Елены, поймав ее за руки. Прижал ее дрожащие ладони к своей груди, потом ласково провел указательным пальцем по щеке девушки, поправил угольно-черную прядь и улыбнулся.

— А это Валесса. В своих книгах она тонка и воздушна, а еще она вампир, живущий во времена завоеваний Александра Македонского. Ох, чего она там только не устраивает со своими подругами! Описания кровавых сцен очень яркие, молодец, но слишком много размышлений и описаний, это тормозит действие и рассеивает внимание читателя… впрочем, я тебе уже писал об этом. И не мешало бы подучить историю, Леночка. Такой грубый ляп!.. Фидий и Александр не жили в одно время, это тебя кто-то обманул. И вообще, завязывай ты с этим вампирским циклом! Твоя повесть «Дети зимних лун» просто шикарна!

Он отпустил Токман, которую била крупная дрожь, отошел в сторону и сел на отдельно стоящий стул, на котором раньше сидел Владимир. Потянулся, вытянув длинные ноги, потом вальяжно откинулся на спинку и приглашающе улыбнулся обращенным на него взглядам.

— Что ты от нас хочешь? — зло спросила Рита, вскакивая, и улыбка Лозинского стала ленивой.

— От тебя совершенно ничего. Ты свое уже сделала. Так что отдыхай.

— Тогда почему бы тебе не дать ей просто уехать? — Роман сунул в рот сигарету, и Зощук тотчас возмущенно воскликнул:

— Это с какой еще стати?!

— Любитель ходячих трупов прав, — Денис взглянул в окно. — С какой еще стати? К тому же, она, Рома, делает тебя слабым человеком, не так ли? Нет, Рита останется. К тому же, как видите, сейчас развитие сюжета ограничивается этим островом… вернее, этим домом. Никто не выйдет отсюда, пока не закончит свою работу.

— Какую работу?! — зло выдохнула Шайдак, падая на диван рядом с Корнейчук и тут же отодвигаясь к противоположному концу сиденья.

— Ваша встреча разрушила часть моей книги, — очень серьезно произнес Лозинский. — Но книга всегда должна заканчиваться. Эта книга особенная, не так ли? И раз персонажи уничтожили ее конец, то теперь они должны сами ее закончить. Вы все, — его рука обвела собравшихся в гостиной, — все должны ее закончить. И вы, пишущая братия, и ты, Рома, и ты, Сергей, и, увы, и ты, старлей, — он вонзил холодный взгляд в искаженное злостью лицо Валерия. — Я, конечно, понимаю, у тебя такое горе… но не могу для тебя сделать исключения. Ты ведь тоже персонаж. Сам виноват — поверил глупым россказням, начал бегать, что-то узнавать. Слишком ты активный, Валера. Наверное, поэтому ты в твои-то годы — и все еще старлей… Ах, да, извини, — он смущенно прикрыл рот ладонью, — ты ведь теперь уже даже вовсе и не старлей.

— А если мы откажемся? — деловито поинтересовался Илья, и Денис опустил руку, глядя на него почти доброжелательно и так же доброжелательно прозвучал его голос.

— Господин Феникс, вам когда-нибудь доводилось видеть неоконченные книги? Это ужасное зрелище, хуже гниющего трупа. Незавершенное действие, недоговоренное слово, мысль, разрезанная на середине… В неоконченных книгах все останавливается… и персонажи, собравшиеся для беседы в гостиной, останутся в ней навсегда, будут сидеть и смотреть друг на друга — целую вечность. А что станет с второстепенными героями? С теми, у которых в этой книге даже нет имен — есть только город, в котором они все живут, город, который связывает всех вас в единое целое. Вы сами это видели. Вы — это город, вы — это я, а я — это книга, ее книга, — он кивнул на Риту, — а теперь и ваша. Только от вас зависит, что будет дальше. Только от вас зависит, как все это закончится и что будет с этим городом, в котором и без меня было довольно тьмы. Будучи человеком, я лишь пытался узнать ее предел. Но я хоть что-то делал! А что делали вы, что делал каждый из тех, кто живет там? — Денис махнул рукой в сторону затянутого туманом окна. — Ничего.

— Я ничего писать не стану! — резко сказал Савицкий, сунув руки в карманы брюк и глядя в фальшиво-скорбные сине-зеленые глаза. — И им не позволю!

— А вы не расписывайтесь за других! — выкрикнул Владимир. — Здесь каждый сам решает, что ему делать! Я не собираюсь тут сидеть! В городе моя семья!

— Он прав, Рома, ты ничего не можешь им приказать, — Денис встал навстречу его взгляду. — Даже я не могу ничего им приказать. Здесь нет больше главного. Здесь все главные. Как вы сделаете, так и будет. Вы все соавторы — мои и собственной жизни. От вас зависит, кто умрет, а кто останется жить. От вас зависит, что с вами произойдет. И пока хоть один не участвует в работе, все так и останется в подвешенном состоянии. Но мой вам совет — не затягивайте с этим. Ваши читатели уже ждут окончания.

— Ладно, это не так уж и сложно, — нетерпеливо сказала Шайдак, обводя всех нерешительным взглядом. — Подумаешь, закончить книгу! Достаточно лишь…

— Никакой халтуры, Ксюша, — Денис насмешливо погрозил ей пальцем. — Ты ошибаешься, если думаешь, что тебе удастся все закончить парой предложений, описывающих счастливый конец. Вам придется подумать, изучить материал, прислушаться к своим мыслям… как вы всегда это делали. Это должно быть настоящим.

— Ты хочешь буриме? — спросила Альбина, обхватывая себя руками и чуть морщась. Лозинский отрицательно мотнул головой.

— Нет. Пусть каждый пишет самостоятельно. Пусть каждый пишет свое. Пусть каждый пишет, как хочет и как считает нужным.

— Какое же это соавторство? — удивился Семыкин. — Это сугубо индивидуальное творчество.

— Ты ошибаешься, Юра. Как только вы все закончите работу, это станет самым настоящим соавторством. И не беспокойтесь за язык, — Лозинский подмигнул Таранову, на лице которого появилась брезгливая усмешка. — Главное — это события. Главное — это то, что идет от сердца, а стилистику ведь всегда можно поправить. Попросите у хозяйки дома бумагу и…

— Я всегда работаю за компьютером! — поспешно сказала Токман, и Денис посмотрел на нее так, словно Елена изрекла какую-то непристойность.

— Какая гадость! Как это неправильно! Компьютер — это для оформления, а мысли следует записывать на бумаге!..

— Гусиным пером? — перебил его Роман. — Так может отпустишь нас на берег, перьев надергать. Я места на окраине знаю — там этих гусей, стадами ходят!

— Я писать только отчеты умею, — пробурчал Нечаев. — Осмотры, там, мест преступления. Рапорт еще могу написать. Ты представляешь, Ромк, какая у меня книжка получится — закачаешься! Я все сцены буду по часовой стрелке описывать. А УК цитировать можно? В качестве художественного оформления?

Таранов, откинувшийся на спинку стула, одобрительно хохотнул.

— Мне одолжишь парочку цитат? А с чего начинать? С того, как я в дом вошел? Открываю это я дверь…

— А тут тебе навстречу Валера, высокий и стройный, — Савицкий фыркнул. — И ты у него спрашиваешь интимным голосом — и что это вы, злой умышленник, делаете на подотчетной мне территории?

— А потом вытаскивает отвратительного вида пистолет, — подхватил Валерий, — и начинает евонным дулом меня в харю тыкать!

— Это было позже, — добродушно заметил Сергей. — Кстати, Маргарита Алексеевна, не найдется ли у вас словарика, а то у меня с орфографией всегда было плоховато?

— Да сколько угодно, — в ожившем голосе Риты послышались сдерживаемые смешинки. Сергей удовлетворенно кивнул, и Роман, упав в кресло, засмеялся.

— Орфография орфографией, ты только в своем произведении дом не слишком разноси, а то я уже представляю… Хоть садик оставь, в крайнем случае, — он подмигнул Лозинскому, смотревшему на них со злым изумлением и даже негодованием и выглядящему сейчас довольно потешно — ни дать, ни взять монарх, обнаруживший в своей тронной зале чумазых пейзанских детей, затеявших игру в футбол. — Мы те щас понапишем! Мужики, а может нам втроем прямо тут обосноваться, чтоб веселее было? Мебели подходящей нет… ну да ладно, будем творить прямо на полу, ляжем на пузо, поразмыслим — и понеслась!..

Пишущая братия, застыв, смотрела на них во все глаза, чуток приоткрыв рты, и только по губам Шайдак медленно и неудержимо расползалась улыбка. Секундой позже Безяев фыркнул, и Денис тотчас холодно улыбнулся и произнес:

— Что ж смейтесь — воля ваша. Смеющемуся да воздастся по смеху его.

— Сам придумал? — поинтересовался Роман. — А по чему именно воздастся тебе, Лозинский? Или тебе уже воздалось? Хороша же награда! Человеком ты никогда не был, а демон из тебя получился весьма паршивый. Зло ты, говоришь? Какое ты к… зло?! Глупый, злобный клоун, ничего больше. И бездарный, к тому же! Не понимаю, столько на свете хороших книг, так почему ж ты?

Лозинский пожал плечами.

— Может, потому что то, что ты называешь хорошим, не нуждается в доказательствах, считает себя выше доказательств, а тьма всегда считает нужным напоминать о своем существовании. Тьма умеет действовать, а свет умеет лишь горделиво, надменно наблюдать.

— Господи ты боже, — Таранов выпустил изо рта несколько изящных дымных колечек. — Чушь какая.

— Серега привык действовать согласно фактам, — Денис кивнул ему. — Неожиданный и очень занимательный персонаж. Серега до сих пор не верит. Это ничего — Валера тоже не верил поначалу — ни Спирину, ни Ромке, а вот теперь он весь мой.

— Да пошел ты!.. — спокойно ответствовал Нечаев. Рассеянно потер порез на шее, после чего несколькими фразами дал Денису такую яркую и затейливую характеристику, а также выдвинул такие советы насчет его личного времяпровождения, что Роман, и не подозревавший у Нечаева столь глубоких познаний в области анатомии, физиологии и зоологии, только изумленно вскинул брови. Таранов хмыкнул, продолжая выстраивать в воздухе дымные кольца, а все без исключения присутствовавшие в гостиной женщины покраснели, и вместе с ними почему-то ярким румянцем залился и Зощук.

— Всегда с пониманием относился к таким вещам, как надрывный юмор, — невозмутимо сказал Денис. — Но вы, господа, попусту тратите свое и чужое время на бессмысленные речи.

— Так мы должны начать прямо сейчас? — с какой-то смущенной деловитостью спросил Владимир, и Роман посмотрел на него почти потрясенно, потом перевел взгляд на остальных, взгляды которых были напряженно-выжидающими и очень, очень задумчивыми, словно они уже прислушивались к каким-то своим мыслям, выстраивали что-то в голове… Что за люди?! Он не понимал их. Почему они сразу так во все это поверили — сначала рассказу Риты и его собственному, а потом — Лозинскому? Никто из них ни разу не сказал: «Да этого не может быть!» Никто из них не предположил, что все это — бред сумасшедшего, а он и Рита — парочка маньяков. Почему они приняли столь невозможное происходящее, как нечто совершенно обыденное? Как будто давным-давно подсознательно знали, что нечто подобное произойдет. Вроде бы, на первый взгляд, люди как люди — обычные люди, особенно Владимир, практичный до безобразия — убивания убиваниями, но дайте вначале денег. Неужели настолько потерялись в своих придуманных мирах, что накрепко переплели их с реальностью? Неужели только и делают, что живут такими, как это существо? Почему смотрят на него, как солдаты, ожидающие приказа своего командира?

Как часто мне хотелось, чтобы жизнь соответствовала тому, что мы пишем, а не наоборот…

— Хочешь сказать, что как только они… как только мы все закончим эту чертову книгу, ты оставишь нас в покое? — Роман не смотрел на Лозинского — он смотрел на остальных, чувствуя на щеке встревожено-болезненный взгляд Риты, похожий на дрожащую, усталую руку. И чем дольше он смотрел, тем сильнее мерещился ему в их широко раскрытых глазах некий соборный восторг. — Хочешь сказать, что ты больше никогда не появишься?

— Это зависит от вас, — с удивительной мягкостью ответил Денис, и черты его лица вдруг тоже стали удивительно мягкими, мальчишескими, напомнив Савицкому о том милом, безобидном, чумазом малыше, сидевшем на его придверном коврике. Знал бы — никогда не открыл ему дверь, никогда не подал руки… наверное. Никто ведь не заставлял его это делать, разве нет? Ни книга, ни мистические связи. Кабы б так, наверное было бы гораздо проще. В голове неожиданно мелькнула жалкая, трусливая, тихая, как шорох, мыслишка — а если б не помог Лозинскому тогда, год назад, то был бы давно уже мертв — и это, наверное, тоже было бы гораздо проще. Но все его существо тотчас же вознегодовало, поймало эту мыслишку, скомкало и выкинуло вон.

— Неужели?! И что же — если все мы сейчас быстренько и коротко напишем, что все чудесным образом закончилось, и ты рассеялся, аки пыль на ветру, и все мертвые сидят дома живые и смотрят телевизор, то так и будет?! — Роман заставил себя усмехнуться. Денис взглянул на него не без сочувствия, которое сейчас Роману показалось чудовищней, чем издевательский хохот.

— Если все так напишут, то да. Если не считать мертвых. Не тратьте время на мертвых. Это уже свершилось, они умерли, и ты, экс-главный герой, прожил каждую из этих смертей… почти каждую. Такие смерти вспять не повернуть. Извини, Рома. Мне очень жаль, что так вышло с твоим другом, я вовсе этого не хотел. Мне и тебя жаль. Ты неплохой человек, и не твоя вина, что эта дура, — он кивнул на Риту, тотчас же отвернувшуюся, — выбрала именно твою фамилию и прицепила к ней именно твое имя, а ты оказался единственным в Аркудинске Романом Савицким. Возможно, я бы даже отпустил тебя… но я не могу.

Денис даже пригорюнился — почти натурально. Казалось, парнишка сейчас сядет в уголке и зальется горькими слезами.

— Я тебе не верю! — Роман вскочил и обвел остальных рукой с торчащим указательным пальцем. — И вы не верьте! Не смейте ему верить, слышите?! Вспомните, что я вам рассказывал! Вспомните, что он сделал!

— Он сделал это потому, что так написала она, — в голосе Корнейчук Роман к своему ужасу услышал плохо скрываемую зависть, и Таранов тотчас повернул голову и пристально на нее посмотрел, а Валерий уставился на потолок, дергая желваками. — Невероятно, что такое стало возможным. Одно дело, когда твою книгу читают, и совсем другое, когда она оживает.

— Упаси меня господь от твоих оживших книг, Вика! — с кривой усмешкой заметил Илья. — В Аркудинске на них населения не хватит. Особенно мужского пола. Я всегда удивлялся — и чего ты мужиков изничтожаешь в таких количествах и так затейливо…

— Чрезмерное насилие скрывает в себе огромный смысл, который только таким путем и можно донести до читателя! — взвилась Вика. — Оно как проводник, больше!.. оно вколачивает ключевую идею в мозг раз и навсегда, а твои книги — все насквозь искусственные, смерти ненастоящие и после них ничего не остается!..

— Важен не факт смерти, а ее процесс, — Оганьян извлекла из сумочки длинную тонкую сигарету и аккуратно ухватила ее пухлыми губами. — Когда сам процесс описан четко и ярко, и сама смерть воспринимается совершенно иначе.

— То есть, тебе важен не сам персонаж, а как он умирает?! — Илья фыркнул. — Ну, знаешь!..

— Господи, — устало сказал Роман, опуская руку, — какие же вы идиоты!

— Не слушайте его, — Денис сделал некий обнимающий жест, словно хотел заключить в объятия всех собратьев по перу разом. — Подумайте лучше о другом. Да, вы будете дописывать чужую книгу, книгу Ивалди, да, не всем наши с Ритой вещи нравились… но подумайте, что только вы можете создать вместе с нами! Вы можете вложить все в одну мертвую, трусливую страницу, наполненную сухими, скупыми, ломкими строчками, но можете написать две, три живых… сколько захотите. Закончите ее по-своему, закончите, как всегда заканчивали свои книги, докажите, что вы — это вы, а не кучка бездарей, трясущихся за свои шкуры! Докажите, что вы — настоящие! Ваши книги населены сильными персонажами, которых ничто никогда не останавливало, и разве хоть в одном, а то и нескольких ваших героях не изображали вы самих себя, не создавали те миры, тех существ и те обстоятельства, которые хотели бы пережить сами, которые близки вам, которые делают вас еще сильнее?! Подумайте об этом — другого шанса у вас никогда не будет, — его глаза заискрились зеленью, и голос стал низким, рокочущим, наполненным страстью и призывом, и протянувшиеся к людям руки окутало мягкое алое сияние. — Всего несколькими страницами вы можете открыть для себя дверь в удивительное или закрыть ее навсегда, но тогда вы действительно будете всего лишь бездарностями, которые писали о страшном и волшебном, лелеяли его, жили им, но струсили, когда встретились с ним лицом к лицу! Помните об этом!

— Не слушайте его! — закричала Рита, вскакивая и, повернувшись, заслонила собой улыбающегося Лозинского, преломив его пылающий восторженной, яростной зеленью взгляд. — Он вас…

— Тебя мы уже выслушали! — резко и зло перебила ее Елена. — Дай нам выслушать и его! Ты нас во все это впутала… у тебя вообще здесь нет права голоса! Заткнись и отойди!

Рита чуть пригнулась, и растерянность и страх мгновенно исчезли с ее лица, оно стало застывшим, холодным.

— Я-то может и впутала, но впутаться вам еще больше не позволю!

Юрий сделал попытку схватить ее за руку и оттащить в сторону — попытку, надо сказать, весьма осторожную, но Рита вдруг исчезла, словно ее снесло сильным порывом ветра, а вместо нее возник Савицкий, всем выражением лица не предвещая ничего хорошего, и Юрий поспешно дернулся назад, а Елена застыла, с испуганным потрясением глядя на пистолет в руке Сергея, как-то задумчиво нацеленный в пространство между ней и Семыкиным. Нечаев на очередное появление на сцене оружия не отреагировал совершенно, а Ксения взвизгнула:

— Вы с ума сошли?! Женщину застрелите?!

— Почему нет? — лениво поинтересовался Таранов. — Женщину, мужчину — любого, кто будет представлять угрозу. Между прочим, имею полное право. Каковы бы ни были обстоятельства, дом не ваш, вы здесь в гостях, вы здесь никто. Это частное владение, и в мои обязанности входит следить за безопасностью хозяйки. Так что уймитесь. Можете орать, что угодно, но подобных телодвижений больше не совершайте.

— Сергей Васильевич, прекратите!.. — возмущенно сказала Рита, но Роман оборвал ее слова, поймав за плечи.

— Сергей Васильевич, не прекращайте.

— Пес! — презрительно выплюнула Виктория, брезгливо глядя Сергею в лицо, и тот спокойно улыбнулся. — За кость все что угодно сделаешь?!

— Мне хорошо платят, — деловито сообщил он, — а я привык свои деньги отрабатывать. Но кое-кого из вас и тебя, в том числе, я, если возникнет такая необходимость, убью совершенно бесплатно…

— Ладно, это уже перебор, даже я запугался, — Роман с фальшивой укоризной покачал головой и шагнул в сторону, увлекая за собой упирающуюся Риту. — Просто ведите себя по-людски — хоть по мере возможности. Поймите, что мы все попали в одну ж… беду, и если начнем вцепляться друг другу в глотки, ему, — он, повернувшись, взглянул на Лозинского, наблюдавшего за ними с неподдельным интересом, — это будет только в радость.

— Вам не позволят, чтобы вы что-то с нами сделали! — со злой вдохновленностью заявила Виктория и тоже посмотрела на Дениса. — Правда ведь?!

— Ваши внутренние разборки — это сугубо ваши внутренние разборки, — Денис развел руками. — Когда-то я прикрывал Ромку от посторонних… но вы не посторонние — вы все, считайте, близкие и родные, улаживайте все сами. Ваша смерть тоже станет моей частью. Смерть — вклад не меньший, чем написанное, — он подмигнул ей. — Вот я, например, тоже когда-то умер.

— Ох, как это ободряет, — Илья заметно побледнел. — А сколько у нас времени?

— Право не знаю, — Лозинский чуть склонил голову набок, и в пылающей зелени под веками проступила хитреца. — Вы сами это поймете. Сами определите. Для вас время волшебно и пространство, которое будет наполнено этим временем, волшебно тоже… Вы не чувствуете? Почувствуете — все почувствуете, даже те, кто обделен фантазией и никогда не создавал жизнь и смерть из простого сочетания букв, — он взглянул на Валерия, ответившего ему презрительно-насмешливым взглядом. — Ну, желаю творческих успехов. Постарайтесь, все же, не перебить друг друга в поисках вдохновения али справедливости. Пока, господа соавторы!

Он дружелюбно помахал им раскрытой ладонью, а в следующую секунду место, где стоял Денис, опустело. Он не побледнел, растворяясь, как призрак, не исчез мгновенно, будто кто-то выключил изображение. Его просто не стало, словно перелистнули страницу на следующую главу, оставив персонажа в предыдущей. Таранов тотчас же отвернулся, наклонился к Рите, все еще прижимавшейся лицом к плечу Романа, и что-то шепнул ей на ухо. Рита подняла голову, негромко пробормотала что-то в ответ. Сергей кивнул, коротко глянул на Романа, словно передавал ему полномочия, и быстро вышел из гостиной. Никто не посмотрел ему вслед.

— Куда он? — тихо спросил Савицкий.

— Некоторые комнаты запираются снаружи. Он хочет закрыть ту, которую ты назвал тронным залом.

— Мудро. Мало ли, как кто вдохновляется… Не хотел бы я получить в живот одним из коллекционных мечей, — Рита тотчас испуганно прижалась к нему, и Роман встряхнул ее, наблюдая за остальными. — Эй, ты чего, я же шучу!

— А мне страшно. Ты же помнишь, как вдохновлялся Денис? Мы их не знаем, никого не знаем, — прошептала она. — Эти люди меня пугают.

— Я хочу домой, — неожиданно тихим, жалобным голосом сказала Шайдак, прижимая к подбородку кончики сложенных пальцев. — Не хочу я ничего писать! Я ничего не понимаю — что это за бред, во что я угодила?!

— Хватит ныть! — сухо произнесла Корнейчук. — Неужели ты еще не осознала, что…

— Только давай вот обойдемся без твоих разъяснений! — резко оборвал ее Юрий. — К черту все это! Надо работать… надо думать! — его взгляд скользнул к Рите, дернулся в сторону, после чего Семыкин хрипловато произнес, тщательно выговаривая каждое слово: — Рита, я сорвался, извините. Мне очень жаль, что так получилось. Простите меня, это больше не повторится.

Рита молча посмотрела на него, неопределенно пожала плечами и отвернулась. Оганьян встала, машинальным округлым жестом поправила волосы и огляделась. В ее взгляде, ошарашенном, но уже затягивающемся прежней отрешенной задумчивостью, словно Альбина, недолго поприсутствовав в этом мире, возвращалась в свой собственный, Роман уловил легкую зависть.

— Такой огромный дом… — протянула она. — Всегда хотела здесь побывать. Здесь он кажется совсем другим, нежели с берега. Нам можно везде ходить? Ну, в рамках приличия, конечно — не лезть в чужие спальни и так далее… Не можем же мы все время тут сидеть?

— Я бы предпочел, чтоб именно так и было. А еще и запереть вас тут, — Нечаев встал, и Ксения тотчас перепуганным воробышком слетела с дивана.

— Нет, не уходите!

Она вцепилась в его повисшую руку, и Валерий поглядел на нее недоуменно и чуть раздраженно, словно пес, неожиданно обнаруживший, что к его хвосту, пока он спал, кто-то привязал консервную банку.

— Да я не ухожу, — озадаченно пробормотал он. Виктория оскорбительно засмеялась, показывая крепкие крупные зубы, и, вздернув острый подбородок, поправила очки.

— Я не могу работать, когда в комнате кто-то есть, кроме меня!

— Это правда — когда кто-то присутствует, совершенно невозможно сосредоточиться, — осторожненько поддержал ее Зощук и закрутил головой. — Но здесь, наверное, очень много комнат.

— Да на чем вам сосредотачиваться?! — вспылил Роман. — Просто напишите, что все закончилось — и довольно! Вполне хватит одной страницы…

— Я так не могу! — отрезала Альбина. — Не может все закончиться ни с того, ни с сего! Оно должно закончиться по какой-то причине! Конец должен быть логичным, — она отмахнулась. — Вы не поймете, вы не писатель!

— Он сказал — никакой халтуры, — Безяев потер лоб, мучительно морщась. — Нужно писать по настоящему… как мы всегда…

— Я не могу думать, когда кругом все орут! — Елена вскочила, теребя свой медальон. — Дайте мне, на чем писать, и я пойду туда, где хотя бы относительно тихо!

— Нет ничего сложного в том, чтобы закончить эту книгу, — не без самодовольства заявил Юрий и прищелкнул пальцами. — И, кажется, я уже вижу довольно простое и в то же время оригинальное решение…

— Бога ради, не озвучивай! — Корнейчук тряхнула блеклыми волосами, отчего очки снова сползли ей на нос. — Помню я твой «Город закатов»! Совершеннейшее барахло! Все действие — нарубленная тупым топором колбаса!

— Откуда ты только берешь такие идиотские метафоры?!..

— Люди, вы что?

Вопрос прозвучал очень тихо, но все услышали, и в комнате тотчас повисла тишина, и Роман, пройдя сквозь эту тишину, облокотился на спинку дивана и поочередно посмотрел в лицо каждому. Какими же одинаковыми сейчас были их глаза! Увлеченность, веселье, вдохновленный азарт — все это сейчас казалось ему сродни безумию.

— Неужели вы так и не поняли? То, о чем вы так просто говорите… мы все это прожили, вы понимаете?! Из-за этого погибли люди, много людей, и мы все это видели. Это не игрушки, поймите, не забава, не очередная ваша книга! Если вам наплевать на остальных, то подумайте о себе — ваша жизнь тоже от этого зависит. Не нужно никаких измышлений, не нужно относится к этому так, будто вы сидите у себя дома и строчите очередное творение! Просто закончите эту историю. Не надо красивых фраз, затейливых построений, ярких сцен, оригинальных решений — ничего не надо. Просто напишите, что все закончилось, все живы — и довольно!

Костистое лицо Виктории стало насмешливым, и Савицкий с трудом сдержался, чтобы не ударить ее, не разбить вдребезги эту усмешку.

— Что — страшно? Боишься, что кто-то из нас может написать, что ты умер?

Роман наклонился ниже, и Корнейчук невольно отодвинулась, вжавшись боком в диванный подлокотник.

— Я свое отбоялся. Я был главным героем. Я видел, как умирают люди — и многие умирали на редкость отвратительной смертью. Я видел, как погиб мой друг. Я никому из них не смог помочь, никому. Я видел эту хихикающую тварь почти каждый день, я каждый день слушал ее безумную болтовню и ее насмешки. Ты действительно полагаешь, что можешь меня напугать моей смертью, Вика?

Ее губы дернулись, и среди общего, не лишенного осуждения молчания Корнейчук поспешно ответила:

— Я ничего такого не… я сказала просто так.

— Вы живы только потому, что вы сейчас вместе, — Роман выпрямился, скрестив руки на груди. — В противном случае тот, кому вы сейчас так вдохновенно внимали, убил бы вас! Валерка жизнью рисковал, собирая всех вас и пытаясь вывезти из города, и не его вина, что эта тварь вас сюда притащила. Подумайте об этом. Вы будете последними суками, если после всего кинетесь творить со страшной силой, думая, что вам выпал такой уникальный шанс! Последними суками!

Он медленно отвернулся от этих лиц и этих взглядов — таких разных и таких одинаковых, крепко сжимая зубы и чувствуя, как просыпается в затылке знакомая и позабытая было боль. Где прежний Савицкий, куда он подевался — вместо него был кто-то невероятно усталый, старый и опустошенный, а это сейчас никуда не годилось.

— На третьем этаже кабинет — там вы найдете все, что вам нужно, — решительно сказала Рита — она напротив вдруг стала бодрой, посвежевшей. — Если кто-то захочет есть — кухня на первом этаже, берите все, что надо. Вы — мои гости, так что, извините за банальную фразу, чувствуйте себя, как дома. Идем, Рома, нам лучше сейчас их оставить — пусть люди хоть в себя придут…

Роман неторопливо двинулся следом за ней к двери, хотя в душе ему хотелось выбежать отсюда бегом и никогда больше не видеть ни одного из этих лиц. Уже переступая порог, он обернулся и весело произнес:

— Кстати, если кому-то все же вздумается меня умертвить — мало ли что, так личная просьба — без лишних увечий. У меня сегодня и без того был день повышенного травматизма — надоело, если честно.

Валерий вышел за ними, громко хлопнув дверью, и, не оглядываясь, пошел по коридору к лестнице с видом человека, который совершенно точно знает, куда ему надо идти. Роман хотел было окликнуть его, но не стал этого делать, подумав, что Нечаев все равно бы его не услышал.

Он взглянул на закрытую дверь.

За ней было очень тихо. И тишина эта отчего-то показалась ему намного хуже недавних разговоров. Намного страшнее.

В тишине слишком удобно думать.

И придумывать тоже.

Она шла впереди него, расправив плечи и горделиво вздернув голову с тяжело колышущимся золотом волос, словно неся на ней невидимый венец, — такая воздушная, грациозная, изящная, что Роман невольно залюбовался, и все мрачные мысли скромно отступили куда-то. Он вдруг осознал, что гордится ею — почему-то гордится — странное чувство, прежде неведомое. Глупостью было говорить самой, рассказывать все, выступать навстречу их страху и злости — глупостью, предоставила бы лучше это ему, уж он бы что-нибудь измыслил, а так ситуация только осложнилась… но вздорная кошка не струсила, не спряталась, и он ею гордился. Странно, право же.

Но едва дверь спальни закрылась за ними, Рита покачнулась на ходу, вся как-то надломившись, споткнулась, и Роман, метнувшись вперед, подхватил ее на руки. Сейчас она оказалась такой неожиданно легкой, почти невесомой, что он испугался. Будто происшедшее выпило из нее все жизненные соки, оставив пустую оболочку. Отчего-то ему подумалось про Валессу, персонажа Токман, и Роман внезапно ощутил желание вернуться в покинутую гостиную и передушить веселых литераторов всех до единого.

Он уложил девушку на разворошенную кровать и склонился над ней. Расщелкнул заколку, и золотистые пряди рассыпались по подушке, затопив его руку мягкой волной. Глаза Риты неподвижно смотрели в потолок — под веками сейчас было тусклое, мертвое море, в чьих водах никогда не было жизни. Застывшее, усталое лицо казалось очень бледным и далеким, и когда ее губы шевельнулись, голос оказался тоже бледным и далеким.

— Рома, что теперь будет? Я не верю ему. И никому из них не верю. Я помню их вещи. Я их читала. Илья ничего… но остальные… они такие же ненормальные, как и я.

— Ты не ненормальная, — Роман погладил ее по щеке, но Рита тотчас же отвернулась, болезненно скривив губы. — Глупая, это да, но не ненормальная. Так что, женщина, сию же секунду оставь эти упаднические настроения. Все будет хорошо, все закончится… Ну чего я тебя все время утешать должен, а? Меня бы кто утешил! У меня болит голова и ужасное плоскостопие.

— Ты же в армии был, — Рита слабо улыбнулась.

— Ах, да, я забыл. Может, поспишь? Или поешь? Или попьешь? Принести?

— Не хочу я ничего, — ее голова слабо качнулась на подушке. — Разве что поспать… Когда ты будешь писать, Ром?

— Не знаю… скоро. Подумаю слегка… я ведь никогда раньше не творил, — Роман пожал плечами. — У меня в школе по сочинениям всегда тройки были.

— Но ты писал нам хорошие комментарии. Злые, но хорошие. Иногда очень мудрые.

— А я вообще очень мудрый тип, знаешь ли, — Савицкий подмигнул ей. — Знала б ты, сколько граждан бегают за мной с блокнотиками, записывая мои высокомудрые изречения, и Сократ с Платоном и прочими Шопенгауэрами роняют с облаков слезы зависти! — Роман подтянул одеяло, укрывая ее. — Спи. Я пока по дому пройдусь, посмотрю, что и как, да заодно Гая приведу — бедняга уже охрип от лая. Кстати, напиши ему записку что ли, мол, это ты меня прислала, чтоб он мне чего-нибудь не откусил.

— А ты изменился, Ромка, — вдруг очень серьезно произнесла Рита, глядя на него так, что Роману отчего-то стало немного не по себе.

— Да неужто? Надеюсь, не в лучшую сторону?

— А тебе бы этого страшно не хотелось, верно?

— Верно. Быть хорошим очень вредно для здоровья, — он наклонился ниже, прижав ладони к ее щекам. — Если я и изменился, так лишь только в том, что мне больше не хочется быть одному. Существовать в одиночку всегда было удобно… а вот, поди ж ты, не хочется больше. Такое горе!

— Ну, Савицкий, не сокрушайся. Уверяю тебя, что это не так уж плохо. И не бери в голову того, что оно о тебе говорило. Чушь это все! Мой брат никогда не разбирался в людях. Он даже в себе самом так и не смог разобраться. Ему ничего не было нужно кроме его книг… Я не знаю… он хуже токмановских упырих, он своими книгами пожирал живых людей… как теперь это делает с нами! Я сейчас не понимаю, как могла писать вместе с ним… совершенно не понимаю!

— Ладно, хватит терзаний! — Роман поцеловал ее дрожащие губы, испытывая большое желание завалиться вместе с нею в постель и послать все и всех в известные места. Пусть сами разбираются, коли так ухватились, пусть Лозинский витает, как ему вздумается, а Таранов, коли сочтет нужным, всех перестреляет — в конце концов, как начальник охраны, действительно имеет полное право. — Отправляйся-ка в анабиоз, а я пойду… Я недолго.

— Это несправедливо! — вдруг воскликнула Рита, выворачиваясь из его рук и вскакивая, так что золотистые пряди мягко шлепнули его по лицу. — Несправедливо, что ты должен разгребать то, что я затеяла!.. Почему я ничего не могу сделать?!

Она метнулась к небольшому шкафчику, выдернула ящик, и тот с грохотом повалился на пол, рассыпая свое содержимое. Ее прыгающие руки зашарили среди барахла, ища что-то. Роман подскочил к ней, но Рита, уже отыскавшая шариковую ручку и какой-то блокнотик, дернулась в сторону, уворачиваясь, споткнулась и шлепнулась на живот.

— Я тоже могу… — процедила она сквозь зубы, открыла блокнотик и ткнула ручкой в чистую страничку, но едва на бумаге появилась крохотная черная черточка, которая должна была превратиться в первую букву первого слова, белая пластмасса ручки в ее пальцах вдруг зашипела, и от нее потянулись тонкие струйки темного едкого дыма. Рита взвизгнула от боли, выронив ручку, а в следующее мгновение Роман подхватил ее и вздернул с пола, глядя, как курится дымком прожженная бумага и то, что только что было ручкой, медленно растекается по паркету черной вязкой лужицей. Отпустив девушку, он повернулся, схватил с тумбочки графин с остатками воды и выплеснул на пол, и лужица издала тонкое шипение, словно маленькая умирающая змейка. Роман поставил графин и попытался изловить Риту за обожженную руку, которую она упорно прятала, закрывая ладонью.

— Покажи, ну! Черт, вот зачем?! Ведь сказали же тебе!.. — он поймал-таки уворачивавшуюся руку. Кожа на трех пальцах покраснела, и на указательном уже вздувался небольшой волдырь с черной нашлепкой расплавленной пластмассы. — Где у тебя…

— Здесь… у меня есть мазь, — Рита выдернула руку. — Не надо, я сама! Просто я должна была…

— Не смей больше так делать! — Роман зло встряхнул ее за плечи, так что голова Риты мотнулась, и она лязгнула зубами. — Ты меня поняла?! Еще что-нибудь подобное выкинешь — я тебя так выпорю!.. Я не шучу! Ты поняла?!

— Да, да.

Он отпустил ее, но тут же снова схватил и, поднеся к кровати, бросил на нее. Рита шмякнулась на спину, и на ее лице наконец-то появилось знакомое выражение негодования.

— Ничего себе обращеньице!..

— Мне надо сейчас уйти! — жестко произнес Савицкий, не глядя на нее. — Как я это сделаю, если ты опять начинаешь откалывать номера?!

— Рома, я не буду, правда, — ее голос прозвучал почти испуганно, и Рита села, баюкая обожженную руку. — Просто я подумала, что он не… Я думала, может закончилось. Просто хотела проверить.

— Проверила?! — язвительно спросил он, обернувшись, и Рита тотчас сникла, превратившись в самое несчастное существо на свете, и тем самым срезав на корню всю его начавшую было расцветать злость. Устало вздохнув, Роман сел на кровать, и Рита тотчас прижалась к нему, всем своим видом выражая абсолютную покорность и послушание, но под ее полуопущенными веками явственно промелькнуло лукавство. Он поймал ее шею в сгиб локтя и легко качнул из стороны в сторону.

— Надеюсь, твой дом застрахован? Ибо, когда все закончится, я устрою здесь страшный разгром, гоняя тебя ремнем по всем этажам.

— Какое чудное сочетание садиста с оптимистом? — Рита запрокинула голову, глядя ему в лицо. — Ты так уверен, что все закончится?

— Иначе и быть не может. Ладно, ты займись своей рукой, а я пойду погляжу, что и как. Комната снаружи закрывается?

Рита молча потянулась к тумбочке, выдвинула ящичек и вручила ему ключ. Роман, сердито улыбнувшись, ущипнул ее за подбородок и начал было вставать, но Рита вдруг порывисто обхватила его шею руками и дернула обратно — дернула, прижимаясь и шепча — горячо, надрывно, со слезами:

— Ромка, только выживи!.. Что бы тут не началось… что бы… пожалуйста, выживи!.. Ты сильный, ты умный, ты сможешь, я знаю!.. Ромка!..

— Ты чего? — он ошарашено попытался высвободиться. — Рита, прекрати сейчас же!

— Ромка, мне страшно, страшно!.. Я ведь знаю, ты обязательно… Ничего не делай, ничего… просто выживи!..

— Хватит! — Роман вырвался, схватил ее за плечи и опрокинул на подушку, чувствуя непривычное смущение. — Мне еще трагизма не хватало! Я всего лишь выйду посмотреть — и все! Лежи тихо… и постарайся поспать. Вот… — он вытащил пистолет и положил его на тумбочку, — на всякий случай. Только сначала спрашивай «кто тама?»

— А ты?! — вскинулась было она, но Савицкий снова вдавил ее в подушку.

— Мне не надо. Если что, я всех зубами загрызу совершенно насмерть! Так что лежать, спать и всю дурь из головы повыкидывать! Ясно?!

— Да, о великий и ужасный.

— Вот и славно, — Роман встал и, не оглядываясь, быстро вышел из комнаты — почти выбежал. Внимательно оглядел пустынный извилистый слабоосвещенный коридор, потом запер дверь, тщательно проверил и, бесшумно ступая, пошел к лестнице. В доме царила глубокая, мертвая тишина — даже Гая больше не было слышно, словно, пока они с Ритой были в комнате, все остальные просто исчезли — будто опять перелистнулась страница, и в следующей главе не осталось никого, кроме него и Риты, и клубящейся тьмы за стеклами, и злобной безумной твари, притаившейся где-то и с нетерпением ждущей завершения своей книги. Где они сейчас, о чем думают?

Что они пишут?

Ох, не знаю, но что-то мнится мне, пишут они отнюдь не про солнышко и незабудки. Я никогда не читал их книг. Были ли там хорошие концы?

У них там, видишь ли, тоже есть библиотеки…

Интересно, читал ли их возможно несуществующий? Все молчит и молчит — возможное несуществование отнюдь не оправдание. Сказал бы что-нибудь умное. Или спел хоть — для моральной поддержки. Выпить бы сейчас! Хорошо бы пива! Нет, хорошо бы всего сразу и много! Многие писатели вдохновлялись исключительно лкоголем… нет, стоп, вдохновляться как раз ни к чему. Просто написать, что все закончилось, и все безмятежно расходятся по домам. Вот и все. Ничего сложного.

Вскоре Роман обнаружил, что лестница располагается совсем не там, где он представлял, и шепотом выругался — ругаться в полный голос отчего-то не хотелось. Он огляделся, потом повернул направо и прошел через несколько пустых безликих комнат, где из обстановки были только люстры — такие же огромные, как и в гостиной. Все комнаты были ярко освещены — кто-то включил все лампы, и сияющие хрустальные сооружения отчего-то походили на корабли-призраки, попавшие в полосу мертвого штиля. Нигде не было ни души… впрочем, это действительно очень большой дом.

Роман повернул назад, пересек очередную комнату и вдруг оказался возле винтовой лесенки — совершенно непонятно, как он проглядел ее раньше? Черт бы подрал горчаковского архитектора — тот еще домик спроектировал! Хоть бы план на каждом этаже повесили, что ли? А вдруг пожар?

Он осторожно спустился на несколько ступенек и остановился, глядя на запрокинувшееся к нему со второго витка лестницы бледное отрешенное лицо, на котором, мгновенно сменяя друг друга, промелькнули испуг и легкое разочарование.

— А, это вы, — протянула Шайдак и вцепилась в хрупкие перила, словно боялась, что Роман сейчас подскочит к ней и попытается сбросить вниз. — Напугали. Чего так тихо ходите?

— А я должен топать, как стадо мамонтов, спасающееся бегством? — Савицкий спустился еще на несколько ступенек, рассеянно припевая: — Ксюша, Ксюша в лифчике из плюша…

— Там были другие слова, — Ксения, казавшаяся еще более встрепанной, чем раньше, кисло улыбнулась.

— Где остальные?

— Не знаю, — она растерянно пожала плечами. — Все подевались куда-то. Только Ленка все еще там сидит… но я… Это такой большой дом… Знаете, я заблудилась. Мы были в кабинете, где-то там, — Шайдак махнула рукой на площадку третьего этажа, — я взяла бумагу и ручки… но я забыла, в какой комнате я их оставила. Жалко, что компьютер разбит. Юрка пытался подключить второй монитор, но он не работает. А где Рита?

— Там, где вас точно не будет, — чуть насмешливо отозвался Роман, и Ксения посмотрела на него как-то жалобно. Потом поправила ремешок сумочки на плече, сунула ладони в задние карманы брюк и решительно выпрямилась, выставив вперед маленькую грудь под белой тканью кофточки.

— Нечего со мной так разговаривать! Я ни в чем не виновата! Я просто… Ты правильно нам все сказал… но…

— Но?! — зло переспросил Роман, вздергивая брови. — Никаких «но» быть не должно! Прости за банальный вопрос, Ксюша, ты жить хочешь?

— Конечно хочу! — Ксения вдруг съежилась, маленькая ладошка подпрыгнула и прижалась к виску, и в ореховых глазах появилось что-то страдающее. — Прав был этот гад, прав! Это волшебное место для нас сейчас… это… и мы не можем, просто не можем… Моя бедная голова!.. если б ты знал!..

Шайдак крутанулась на пятке, прянула вниз по лесенке, стуча каблучками, и исчезла на втором этаже. Роман угрюмо посмотрел ей вслед, и в этот момент откуда-то с первого этажа донесся басовитый, приглушенный расстоянием лай. Он сбежал вниз и огляделся, потом свернул в правый коридор и, остановившись перед закрытой дверью, осторожно постучал в нее, и дверная створка тотчас содрогнулась от удара врезавшегося в нее тяжелого тела.

— Черт, а ну как ты меня сейчас сжуешь? — удрученно пробормотал Савицкий, но все же отпер засов и осторожно приоткрыл дверь. В образовавшуюся щель тотчас просунулась лапа и, зацепив створку когтями, рванула ее внутрь, следом появилась здоровенная сморщенная бульдожья морда, и Роман, отпустив дверь, поспешно шагнул назад, готовый в любой момент пуститься наутек, но Гай, вопреки его ожиданиям, не вознамерился сразу же вцепиться ему в горло, а восторженно запрыгал вокруг, цокая когтями, влажно шлепая языком и то и дело становясь на задние лапы. Неприязнь явно отступила на задний план, и сейчас пес был поглощен радостью обретенной свободы. Роман, получив несколько ощутимых тычков в грудь, едва не опрокинувших его на пол, поморщился и потрепал бульдога по загривку. Гай тотчас крутанулся вокруг себя, обнюхивая пол, сипло гавкнул и устремился было к лестнице, но Роман поспешно крикнул:

— Гай, ко мне! Ко мне!

Он не ожидал, что пес послушается, но Гай вернулся, удивленный и недовольный, и Роман с помощью слов и жестов попытался разъяснить ему, что к Рите он его отведет позже. Под конец объяснений Гай, выглядевший настолько ошарашенным, насколько только может выглядеть огромный грозный бульдог, чихнул и сел на пол, и Савицкий подумал, что пес, верно, теперь считает его совершеннейшим идиотом. Ну и ладно, лишь бы ничего не откусил. Он мельком глянул в комнату, усмехнулся и притворил дверь — Гай в своем возмущении устроил там полный разгром, а пол был удобрен так, что на нем можно было сажать картошку.

— Жрать хочешь? — спросил он, и бульдог шумно хрюкнул, явно не понимая, как можно задать собаке такой глупый вопрос. — Ну пошли. Где у вас кухня?

Гай обрадовано понесся вперед по коридору, и Роман торопливо пошел следом, мельком глянув на закрытую входную дверь. Они миновали несколько пустых комнат, и возле закрытой двери в гостиную Роман невольно притормозил, потом двинулся было дальше, но тут из-за двери донеслись характерные звуки борьбы, что-то упало, и раздался истошный женский визг. Развернувшись, он пинком распахнул дверь, Гай тут же с рычанием вломился в гостиную, опередив его на несколько шагов, и мгновенно внес яркое разнообразие в развернувшуюся перед Савицким картину — картину, в принципе ожидаемую.

— Помогите! — пронзительно заорал Семыкин, прижатый к полу двумя мощными лапами, упершимися ему в грудь, и в ужасе глядящий на страшную оскаленную морду, находившуюся в нескольких сантиметрах от его носа. — Убери его! Убери его! Бога ради убери!

— Нет, не убирай! — рявкнула поднимавшаяся с дивана растрепанная Елена, проворно одергивавшая задранную короткую юбку. Перед ее черной кофточки был наполовину разорван, и в прорехе тяжело колыхалась поджатая лифчиком грудь. Кроваво-красная помада была размазана по подбородку, а на шее пламенела царапина. — Скотина! Озабоченный ублюдок! Хорошая собачка, откуси ему голову!

— Мы вовремя? — поинтересовался Роман, и Токман яростно кивнула, запахивая кофточку с запоздалым смущением. Гай глухо рычал, роняя на лицо Семыкину тягучие нити слюны, и было видно, что пес получает огромное удовольствие от происходящего. — Это что же, Юра, у тебя такой способ вдохновляться? Какой у тебя там псевдоним — Самец? Оправдываешь. Вдохновлялся наш Самец, и пришел ему п…ц!..

— Да ничего я не делал! — просипел Юрий, не отрывая глаз от сверкающих собачьих клыков. — Мы просто…

— Ничего не делал?! — голос Елены взлетел до потолка, став похожим на визг циркулярной пилы. Она демонстрирующее дернула себя за отвороты кофточки, отчего та жалобно треснула, разрываясь еще сильнее, но тут же вновь стянула ее на груди. — А кто меня только что так активно на диван заваливал?! Папа римский?! — Токман, повернувшись к Роману, заговорила так торопливо, словно боялась, что сию секунду лишится дара речи и не успеет донести до него всю правду. — Приперся… глаза дикие… как полез!.. мне, говорит, обязательно надо трахнуться, иначе работа не пойдет… не то получится…

— Да, надо! — внезапно заорал Семыкин, приподнимая голову, но тут же снова вжимаясь затылком в пол. — У каждого по своему… Только ничего я тебя не заставлял! Ты сама хотела!

— Вранье! — взвизгнула Елена, и Роман невольно поморщился, подумав, до чего ж противный голос. — Кофту порвал, падла! Ты знаешь, сколько она стоит?! Трахнуться ему надо!.. так поди и сам себя!.. — после этого из ее рта посыпались такие определения, что Роман, не выдержав, снова пнул дверь, та с грохотом ударилась о косяк, и Елена испуганно замолчала.

— Хватит, все ясно! Лена, советую в следующий раз запираться! — он покосился на разбросанные по полу чистые листы. — Уже что-нибудь написала?

— Нет еще, — выражение ее лица стало чуть смущенным. — Я только… Нет.

— Пса-то убери! — возмутился с пола Юрий, решив, что о нем забыли, и Роман хмыкнул.

— А это не мой пес, он меня не послушает.

— Черт знает что! — зашипел опрокинутый литератор. — Один пистолетом размахивает, другой собаками травит…

— Собака сама натравилась, — заметил Савицкий, — не любит она насильников. — Гай, ко мне! Гай! Пошли, я тебе нормальной еды дам, брось эту пакость!

Пес шумно дохнул Юрию в лицо, чихнул, окончательно забрызгав того слюной, и устремился к Роману, ухитрившись пройтись по Семыкину всеми четырьмя лапами, отчего тот болезненно охнул — и тут же сделал это снова, когда Токман, подскочив к нему, с силой пнула в бок, потом, проходя мимо Гая, погладила его по голове, ласково сказав:

— Молодец, хороший пес, хороший!

— С-сука! — прошипел ей вслед Юрий, приподнимаясь и потирая ушибленный бок. — Вот сука! Ну, ладно же!..

— Юра, — спокойно сказал Савицкий, — еще одно слово или действие — найду швабру и так тебя вдохновлю — до конца жизни бабу не захочешь, понял?

— Да что ты?!.. — Семыкин криво улыбнулся и осторожно потрогал щеку, на которой краснели четыре рваные царапины, сочившиеся кровью. Он поднялся и, чуть пошатываясь, пошел к двери, далеко обойдя скалящегося бульдога. — Тоже мне, воплощение справедливости и благородства! А она сама хотела! Для виду только брыкалась! Я с женщинами всегда общий язык нахожу, я к ним подход знаю. Я бы и к нашей веселой писа…

Роман ударил молча и стремительно, и Юрий спиной вперед вылетел в коридор и с громким «хак!» впечатался в стену. Гай с веселым лаем кинулся было следом, но Роман поспешно окликнул его, и в тот же момент в коридоре зло спросили:

— Что тут еще, к черту, творится?!

Юрий оттолкнулся от стены, коротко глянул влево, потом на рычащего пса, развернулся и умчался прочь стремительно, как вспугнутая львом газель. Гай снова рванулся, и Роман, изо всех сил вцепившийся ему в загривок, буквально выехал в коридор и наткнулся на Сергея, который стоял перед дверью с сигаретой в зубах и сотовым в руке. Его лицо, как обычно, было совершенно непроницаемым, и только в глазах едва-едва поблескивало злое раздражение.

— Что опять за аттракционы? — поинтересовался он, пряча телефон. — Только что девочка меня чуть с ног не сшибла, аж летела, а теперь еще этот из комнаты выпадает — явно без своего на то позволения.

— Он плохо себя вел, — пояснил Роман, отпуская Гая, и Сергей, наклонившись, потрепал бульдога, радостно замахавшего хвостом.

— Зря пса выпустил. И без того кавардак.

— Да покормить просто хотел.

— Я его уже кормил, хватит с него. По всему дому тебя ищу — пошли, поможешь. В оружейной замок сломался, надо перетащить оттуда барахло и запереть.

— Ты Валерку видел?

Таранов отрицательно покачал головой и взглянул на часы.

— А остальных?

— Разбрелись по всему дому, мелькают иногда, — Сергей пожал плечами. — Зощук на втором этаже заперся. Не нравится мне вся эта затея — дико не нравится, и люди эти не нравятся. У них и без того явно большие проблемы с головой, а проведут здесь еще какое-то время… Плохо это. Ты ж знаешь, мы такой народ, что долго спокойно сосуществовать не сможем — обязательно передеремся. А уж эти…

— Кухня, — сказал Роман, резко останавливаясь, и Таранов усмехнулся.

— Я убрал ножи, бухло тоже попрятал, только легенькое оставил, кого совсем уж припрет…

— Сразу видно, что человек свое дело знает, — одобрительно заметил Савицкий, и Таранов чуть дернул левой бровью.

— Ой, спасибо.

Выйдя в холл, они, не сговариваясь повернули к входной двери. Сергей отпер замки, осторожно приоткрыл тяжелую створку, и оба, выйдя на крыльцо, были встречены яростными порывами ветра, почти валящего с ног. Деревья, раскачиваясь, жалобно стонали, от берега долетал рев бушующего озера. Все вокруг заполняла клубящаяся тьма, город исчез бесследно, и казалось, что кроме островка ничего больше и не существует на свете. Гай, сунувшийся было следом за ними, испуганно заскулил и спрятался. Роман оглянулся на освещенный дверной проем, потом посмотрел на темную фигуру стоящего рядом Сергея, чья голова была повернута в сторону невидимых сейчас ворот, и тот, словно почувствовав его взгляд, сказал:

— Думал, может дождь пошел… Или начинается. Дождь — это реальное, во всяком случае.

— И объясняет эту тьму и прочие атмосферные неустройства, — Роман кивнул. — Неплохо бы было… Ты, значит, все еще не веришь?

Таранов пожал плечами.

— Я верю своим глазам. Я верю фактам. С острова в ближайшее время не выбраться. Своим ходом я бы, наверное, проплыл, — в темноте Савицкий ощутил его оценивающий взгляд, — ты, может, тоже, будь ты в лучшем состоянии. Девки потонут в любом случае.

— Он никого не выпустит. И уж в этом отношении я ему, знаешь ли, склонен верить. Когда дело касается гадостей, эта тварь слово держит.

— Что это такое?

— Черт его знает! Может, и не это важно. Может важно то, что оно знает, что мы такое. А это, мне кажется, намного хуже, — Роман отступил назад в холл, и Таранов, шагнув следом, захлопнул дверь и повернулся к нему, и теперь в глазах начальника охраны было что-то решительное и в то же время совершенно бесстрастное. Роману вдруг подумалось, что Сергей верит уже практически всему, и его это злит, как некогда злило Нечаева.

— Я слушал, что и как говорили эти люди, — спокойно сказал Таранов и двинулся к лестнице. — Я слушал, что говорила эта тварь и я видел, как они ей внимали. Ты представляешь, что они понапишут? Я не думаю, что это… ну, для удобства пусть будет Денис… не думаю, что он настолько уж силен, чтоб все в точности воплотить… но…

— Я знаю, о чем ты думаешь, — отозвался Роман, не глядя на него. — Перебить всех раньше, чем они что-то сделают.

— Не самый плохой вариант.

— Нет, плохой, — ровно сказал Савицкий. — Я не могу принимать такого решения.

— Ну, для того, чтобы его принимать, ты мне вовсе не обязателен, — заметил Сергей. — Я прекрасно могу принять его без тебя.

— Нет, — Роман повернул голову и столкнулся с холодным тарановским взглядом, — нельзя так. Мы можем предположить все, что угодно, но… нельзя просто взять и убить людей. Так как раз делает именно он.

— Это не люди, — Таранов окинул цепким взглядом площадку второго этажа, потом сделал знак в сторону ближайшей к лестнице закрытой двери, и Роман понял, что именно за ней пребывает Зощук. — Это психи. Белобрысая может еще и не совсем умом поехала — так, самую малость, но остальные… Ты сам их видел, ты сам только что одному из них дал по морде. Уж он наверняка захочет, чтобы в конце книги ты был в неживом состоянии. И ты ведь прекрасно понимаешь, что хоть один из них захочет поквитаться с тем человеком, который втянул его в эту историю.

Роман сжал зубы и отвернулся. Он понимал, что Сергей прав — и в то же время неправ совершенно. Убить их — несомненно проще всего. Но… нет. Сами превратятся в таких же, как Лозинский. А он — может он только этого и ждет. Может, это только даст ему больше сил.

— Нет, — решительно сказал он. — Ни ты, ни я ничего подобного делать не будем! Ублюдки, не ублюдки, но они здесь не по своей вине! И вполне возможно, что у них хватит ума понять, чем они рискуют, давая волю своему воображению. Не вздумай ничего такого делать, понял? — Роман замедлил шаг, глядя на спокойное лицо Таранова. — Я понимаю, что это чертовски хорошее стратегическое решение. Но оно хорошо при других обстоятельствах. Если понадобится — убью любого, кто сунется, без бравады, — он сунул руки в карманы и с нажимом повторил: — Любого. Но не так.

Сергей задумчиво посмотрел на него и вдруг ухмыльнулся и легко пихнул в плечо.

— Ну, значит придется отмахиваться, если что.

— Отмашемся, — буркнул Роман не без облегчения. — Лично я рассчитываю на долгую и счастливую жизнь и на другое не согласен.

— Да я как бы тоже. У меня в городе жена осталась… и еще всякие другие женщины… — Таранов вдруг резко остановился и оглянулся. Роман последовал его примеру и увидел, как к лестничной площадке неторопливо подошла Альбина и, не взглянув на них, исчезла — словно уплыла вниз, сама похожая на призрак — чертовски привлекательный призрак, надо сказать.

— Хороша, стерва, — задумчиво произнес Сергей, глядя на опустевшую площадку. — Денис болтал, что она пишет о стихийных демонах… Это что — огонь, вода?..

— Да, наверное. Я не читал — и, думаю, слава богу. Гай! Куда подевался этот пес? — Роман огляделся. Сергей махнул рукой.

— Найдется. Он только видом грозен, а так… Разберемся с оружием, и я его запру.

Дверь в «тронную залу» была чуть приотворена, и за дверью, к успокоению Романа, обнаружился Валерий — он стоял неподалеку от оскалившейся статуи ши-цза и задумчиво помахивал в воздухе полутороручным мечом, примеряя его к ладони. Его глаза увлеченно поблескивали, и Роман подумал, что Нечаев, уже бывший слегка пьяным, выглядел получше, хотя лицо его все еще казалось сильно осунувшимся. Размахивавший мечом и густо заросший светлой щетиной, крепыш Валерий смотрелся грозно и вместе с тем довольно занятно, и Савицкий, не выдержав, фыркнул.

— Хорошая вещь, — сообщил им Валерий и поднял меч, словно салютуя. — Чего смешного?

— Ничего, просто никогда мента с мечом прежде не видал.

— Да уж… — Нечаев тоже усмехнулся и взглянул на Таранова. — В любом случае, это намного лучше, чем то барахло, которое нам выдают. И которое, к тому же, постоянно на проверках. А это… нет, ты погляди, какая балансировка!

— Может, вас стоит перевооружить, — предложил Роман, деловито разглядывая оружие. — Представляю — приезжает на происшествие бобик с мигалками, а из него высыпаются опера с фламбергами наперевес. Просто шикарно!

— А я-то думал — и кто успел свистнуть одну бутылку? — насмешливо сказал Сергей, подходя к столу и снимая с него на треть пустую бутылку коньяка. Посмотрел на свет, потом открыл, глотнул из горлышка и облизнул губы. Валерий сразу насупился.

— Рита сказала, что…

— Я не об этом. Просто…

— Надираться я не собираюсь, если ты об этом, — с прохладцей ответил Валерий. — Прекрасно соображаю, что к чему, — он снова крутанул меч. — Нет, ну как будто для меня сделан. Если что, думаю, Рита не будет против, коли я его позаимствую.

— Да уж, вряд ли, — Роман принял протянутую Тарановым бутылку и отхлебнул, блаженно прищурившись — коньяк оказался отменным. Он вернул бутылку на стол, подошел к стене, присматриваясь к мечам, потом снял один, скандинавский с тяжелым навершием, провернул запястье, пробуя, сделал несколько шагов, покачивая рукой, осторожно прокрутил «мельницу», потом мягко скользнул в сторону, и меч грациозно затанцевал в воздухе, выписывая петли и восьмерки, ринулся вниз серебристой молнией, взлетел и остановился в сантиметре от мраморной головы Посейдона, опиравшегося на мраморный трезубец. Роман потер плечо, и, поддерживая клинок другой ладонью, выпрямил руки на уровне глаз, внимательно рассматривая лезвие.

— Ого! — уважительно отреагировал Валерий. — Ты что — занимался?

— Ой, чем я только в молодости не занимался, — Роман опустил меч, оперся на него и принял героическую позу, потом усмехнулся. — Жаль, недолго и почти ничего не помню. А это так — баловство, зрелищность — не больше.

— Все равно сойдет, — подытожил Таранов, оглядел мечи, покачал головой и решительно отошел к противоположной стене, на которой висела секира. — Да, конечно, ствол — это хорошо, но патроны имеют свойство заканчиваться. Мне вот, например, больше эта штучка нравится.

Он снял секиру, любовно похлопал ладонью по широкому лезвию, после чего размахнулся, и секира, повинуясь движению его рук, с хищным свистом тяжело рассекла воздух. Чуть оскалившись, Сергей размахнулся еще раз, и Роман невольно отступил назад, а Нечаев сказал:

— Эй, эй, ты потише! Разошелся! Упустишь еще! Я разрубленным быть не желаю! Я для этого слишком молод!

— Не упущу, — спокойно ответил Таранов, опуская руку с секирой. Его пальцы обхватывали рукоятку крепко и уверенно, и Роман подумал, что не верить Сергею нет никаких оснований. В сочетании с секирой тот выглядел более чем устрашающе, хотя Савицкий тут же подумал, что и не вооруженный тот весьма опасен, и мысленно удовлетворенно улыбнулся.

— Ну что, господа рыцари, займемся делом? Куда перетаскивать сии предметы?

— Да в соседнюю комнату, — сказал Сергей, пристраивая обух секиры на плечо. — А кому что подошло, можете забрать, только глаз с них не спускайте. Я не хочу, чтобы этим красавцам даже вилка в руки попала!

Роман с сожалением посмотрел на пламенеющий меч. Он бы предпочел его — меч был чудо как хорош, но слишком уж здоров. В комнате с ним еще можно было развернуться, но в коридоре сражающийся будет постоянно цепляться острием за стены… Савицкий вздрогнул и одернул себя — о каком еще сражении идет речь?! Все закончится тихо-мирно… Все должно так закончиться!

— Господи, ну и уроды! — сказал за его спиной Валерий, и Роман обернулся, решив, что Нечаев помянул разбредшихся по дому писателей. Но Валерий смотрел на статуи мифических чудовищ.

— Это персонажи древних мифов, — сказал он рассеянно, и Нечаев фыркнул.

— Знаю. Небось, эти мифы придумали такие же весельчаки, как и наши!.. Как бы не ждало нас чего похуже, чем эти жуткие рожи!

— Лучше помогай, а не занимайся прогнозами! — посоветовал Сергей, снимавший со стены кабаний меч, и Роман подошел к нему, таща за собой тяжеленный стул — прочее оружие висело слишком высоко. Нечаев положил облюбованный меч на столешницу, покосился на приготовившуюся к прыжку мантикору и вдруг спросил:

— Ромк, а помнишь, ты про сигары рассказывал?

— Какие еще сигары? — Роман удивленно обернулся. — А-а, которые кубинки сворачивают на своих смуглых бедрах?

— Ты говорил, считается, что это вранье… — Валерий принял протянутый ему Сергеем меч и уложил его на пол. — А может, не врут?

— Может и не врут, — весело ответил Савицкий. — Почему бы и нет? Большие сигарные фабрики, и в цехе полным-полно симпатичных кубинок. Там очень жарко, очень, и они работают совершенно голыми, абсолютно, и их пальчики скручивают одну сигару за другой на своих шоколадных прелестях — одну за другой.

Валерий глубоко вздохнул и, устремив взор к позолоченной потолочной лепнине, мечтательно произнес:

— Поглядеть бы.

Закончив с оружием, они перебрались на кухню и допили коньяк, закусывая извлеченными из холодильника разнообразными вкусностями. Перед этим, пока Таранов ходил на поиски Гая, Роман сбегал на третий этаж проверить, как там Рита, и ухитрился при этом практически не заблудиться. Никого из «гостей» он по дороге не встретил и так и не понял, порадовало его это или насторожило. В особняке по-прежнему стояло абсолютное безмолвие, и только за окнами шумели деревья. Заглянув в комнату, Роман убедился, что Рита, как и обещала, спит, вольготно разметавшись по разворошенной постели. Он сунул под кровать принесенный меч, взглянул на ее перебинтованную руку, удрученно покачал головой и некоторое время тихо стоял рядом, думая о словах Сергея.

…ты ведь прекрасно понимаешь, что хоть один из них захочет поквитаться с тем человеком, который втянул его в эту историю

И почти сразу же ему вспомнился жалобный голосок Ксении.

…моя бедная голова!.. если б ты знал!..

Ему нужно что-то написать… Но как и что? Роман все еще совершенно не представлял. Нет, он знал, что должен написать — конечно же, знал. Но понятия не имел, как это сделать.

Рита ворохнулась во сне, забросив руку за голову, и он чуть наклонился, вглядываясь в ее расслабленное лицо, в подрагивание ресниц на щеках, в чуть приоткрытые губы. Не та эта история, не так она написана — все должно быть совсем по-другому, и, может, и будет по-другому… да, будет другая история, в которой нет ни смертей, ни безумия, и вздорная кошка в ней не ведает ни боли, ни злости, ни чужой крови… просто есть там такая, с глазами полными моря, стоящая на одном из старых горбатых мостиков и смотрящая на город без всякой ненависти… и может к ней подойдет человек… он отнюдь не романтичен и совершенно не благороден, и у него скверный характер… но он подойдет к ней, точно подойдет и не скажет ничего плохого… а что он скажет, это пока тайна… и дальше все будет совершенно замечательно… Может, это и банальная история и нет в ней оригинальности и остроты… но иногда чертовски хочется банальностей. Иногда чертовски хочется, чтоб все было хорошо.

Роман повернулся и тихо вышел, снова заперев за собой дверь. В кухню он вернулся практически одновременно с Тарановым, который раздраженно сказал, опускаясь на стул рядом с Валерием:

— Проклятый пес куда-то подевался! Дрыхнет наверное где-нибудь… Потом еще поищу.

— И как ты тут ухитряешься ориентироваться? — жуя, поинтересовался Нечаев. — Кошмарное здание! Я по второму этажу полчаса бродил и каждый раз выходил в другом месте.

— Это, кстати, надо исправить, — заметил Сергей, извлек из кармана предусмотрительно прихваченные где-то листок бумаги и ручку и быстро набросал план особняка, сопровождая это действие лаконичными комментариями. Роман и Валерий уважительно закивали и некоторое время старательно изучали рисунок.

— Ну, все проще, чем ожидалось, — наконец заявил Нечаев, и тут из коридора долетело развеселое гавканье и почти одновременно с ним испуганный взвизг — судя по всему, «проклятый пес» нашелся и при этом нашел какую-то даму. Через несколько секунд в кухню влетела Виктория, громко шлепая туфлями на плоской подошве. Увидев сидящих за столом, она резко остановилась, потом негодующе ткнула рукой себе за спину:

— Там огромная собака!

— Да? — удивился Роман, созерцавший свою рюмку. — Не может быть!

— Очевидно, Лозинский перетек в иную форму, чтоб нам было страшнее, — пробормотал Валерий. Таранов вообще никак не отреагировал, глядя на Викторию спокойно и равнодушно. Тут в кухню ввалился Гай и описал возле Корнейчук широкий полукруг, чуть порыкивая, и Виктория мгновенно окаменела, прошелестев:

— Отзовите собаку!

— Гай, ко мне! — Сергей хлопнул себя по ноге, и бульдог, неохотно отвернувшись от женщины, подошел к нему и тяжело уселся на пол. — Вы что-то хотели?

— А я обязана отвечать?! — презрительно и чуть брезгливо отозвалась Корнейчук, подошла к холодильнику и извлекла из него добрую порцию копченого мяса. Подошла к столу, под аккомпанемент всеобщего равнодушного молчания сделала толстенный бутерброд, захлопала дверцами бесчисленных шкафчиков и на ее лице появилось разочарование. Она вытащила бутылку слабоалкоголки и взглянула на коньяк на столе, которого уже осталась самая малость.

— А покрепче ничего нет? — Виктория раздраженно махнула бутылкой. — Вы что же — сами все выпили? Есть еще коньяк?!

— Понятия не имею, — сказал Таранов. — Это не мой дом.

— Где Рита? Уж она должна знать…

— Рита спит, — резко ответил Савицкий, — а где, я не помню. Это и не мой дом.

— Почему вы так со мной разговариваете?! — возмутилась Виктория и поправила очки. — Я понимаю, что вам многое довелось пережить, но я тут совершенно не при чем! То, что я вам сказала… это случайно вырвалось.

— Ах, мадам, как бы я хотел вам верить! — задушевно сообщил Роман. — Если вы желаете допинг, так возьмите несколько бутылок. А мы тут заняты — обсуждаем ситуацию на Ближнем Востоке. Желаете присоединиться?

— Обойдусь, — Виктория вытащила из шкафчика еще две бутылки. — Вы бы лучше над книгой думали! Ерундой занимаетесь!

— Чего над ней думать — восходит солнце, панорама улыбающихся лиц, озерная гладь — конец фильма, — Нечаев протяжно зевнул. Виктория недобро прищурилась.

— Не понимаю, как вы можете так к этому относиться?! Вы не осознаете, насколько грандио…

— Уаргх! — сказал Гай, вздергивая верхнюю губу, и Корнейчук, прихватив бутылки и тарелку с бутербродом, мгновенно исчезла из кухни.

— Грандиозность! — зло произнес Роман, щелкая зажигалкой. — Нет, ну что за идиоты?! Может, эту все-таки есть смысл пристрелить?

— Обалдел?! — возмутился Валерий, правда, сделал это довольно вяло. Таранов задумчиво пробормотал:

— Мое предложение, если что, в силе.

— Какое предложение? — так же вяло поинтересовался Нечаев. Сергей отстучал пальцами на столешнице какой-то короткий мотивчик и ответил:

— Насчет ситуации на Ближнем Востоке.

— Хм, — Нечаев сердито заглянул в свою пустую рюмку, цапнул к себе бутылку и разлил остатки, потом сожалеюще взглянул на бутылку и переставил ее под стол.

— Не понимаю, почему мы так во все это верим? — он залпом выпил коньяк и с грохотом поставил рюмку на столешницу, чуть не разбив. — Вначале я не верил… долго не верил… а теперь готов поверить почти во все! Если оно вновь появится и скажет, что этот дом сию секунду обрастет перьями и крыльями и улетит к… — Валерий вклеил непечатное слово, — или в… — он опять вставил непечатное слово, — я поверю! У меня от этого скоро крыша поедет… если уже не поехала! Я привык к фактам… к обычным фактам! Кого-то ограбили, дали по голове, убили, в конце концов… но это обычно! Каких бы мерзостей я не насмотрелся, но они обычны. При всей их частой извращенности и зверстве обычны… для нашего времени. Даже то, что сегодня меня… А это…

— А я не верю, — Сергей отпил половину своей рюмки. — Все, что он болтал… да и вашему с Ритой рассказу я, извини, верю не особенно. Я этого не видел, а рассказать можно что угодно. Я верю в реальную опасность. Если она появится — я в нее поверю. Я верю только, что эти люди — сумасшедшие. Напишут они что-то или нет, воплотится это или нет — они опасны сами по себе, и без своих книг. Корнейчук — фанатичка, Зощук — из тех, кто запросто тебе нож в спину всадит, особенно если это ему выгодно, а Семыкин — озабоченный ублюдок.

— Расклассифицировал! — Валерий хмыкнул. — А в то, что Лозинский — призрак, веришь?

— Верю, но не так давно, — Сергей откинулся на спинку стула.

— С тех пор, как в голову ему пальнул?

— Не только. С тех пор еще, как проверил все и убедился, что он — не какая-то сверхчудоголограмма.

— Не понимаю, — Валерий покачал головой. — Есть у меня один знакомый — тоже писатель, фэнтезист, его издают даже… Нормальный мужик. А еще один — детективщик, знакомый знакомого, расспрашивал меня как-то о работе — так тот тоже ничего. Но эти…

— Всякие бывают люди, — Роман почесал затылок. — А эти… может, просто записались, ничего кроме своих книг и не знают. Живут где-то там, в своих мирах, любуются ими… а в нашем мире совершенно ничего из себя не представляют… внутренне, во всяком случае. Каждый из них, похоже, считает себя гением. И они вбили себе в голову, что сейчас им представилась возможность доказать, какие они великие.

Сергей вытащил сотовый, нажал на кнопку, послушал.

— Так и не берет, — он спрятал телефон. — Представляю, что сейчас в городе творится.

— Вряд ли там творится что-то особенное, — сказал Роман, постукивая сигаретной пачкой по столешнице. — И эти туманные нити, и тьма, и жуткие рожи, и буря — думаю, это видим только мы, как раньше только я видел Дениса. Даже Валерка его не видел. А все прочие видели лишь последствия его действий. Видели человека, который горел заживо. Видели человека, который за несколько минут превратился в мумию. Просто теперь мы все — часть книги под названием «Денис Лозинский».

Таранов вскинул на него глаза.

— Хочешь сказать, что все это иллюзия? Не настоящее?

— Для нас настоящее, и на данный момент этого довольно. Другое дело, что в любую секунду это может стать настоящим и для всех остальных. Для тех, кто остался в городе. Оно хочет Аркудинск. Не верю я, что все это так просто может закончиться.

— Зачем ему город? — Таранов взглянул на оконное стекло, к которому прильнула тьма, потом почесал за ухом чинно сидящего рядом Гая, который с вожделением смотрел на колбасу и ронял слюну на пол. — Он же сказал, что он часть этого города.

— Не знаю, не понимаю я его аллюзий. Может, он не хочет быть частью? Может, он хочет быть целым.

— Такое странное было ощущение, когда он держал меня за руку, — Валерий чуть прикрыл веки. — Только смотреть мог и слушать, а прочее… Будто оказался в каком-то взбесившемся скафандре. Делал то, что вовсе не собирался. Но даже не это плохо, а то, что… Я был счастлив. Непонятно это, дико… но я был счастлив. Все вдруг стало так ясно, так просто, так хорошо, все обрело смысл, все казалось таким… — он сглотнул. — Я не хотел, чтобы он меня отпускал — представляете?! Мне казалось, что я умру, если он меня отпустит. Он казался мне… не знаю… чуть ли не богом… бред какой-то! Теперь я понимаю, почему та женщина, Назаревская, называла его «мой родной».

Роман покосился на Сергея и успел заметить, как его губы чуть дернулись, а в глазах что-то полыхнуло — то, что рассказал Валерий, явно было очень знакомо Таранову. Хотя его Денис держал за руку меньше секунды — даже не держал, прикоснулся походя. Своих же ощущений Роман почти не помнил — это было давно и совершенно размылось временем и событиями.

— Пришел сюжет и схватил потерявшийся персонаж… — пробормотал он и криво усмехнулся. Таранов допил свой коньяк и резко встал.

— Ладно, будет на сегодня! — он коротко глянул на Романа. — Если что, я периодически буду на третьем этаже, в бывшей бильярдной… комната через одну от вашей. А если услышишь где-нибудь жуткий грохот, значит, я буду там, — Сергей сгреб со стола свои сигареты. — Попробую чего-нибудь написать — мол, мы всех победили и умотали к чертовой матери!

— Серега, — угрожающе произнес Савицкий. — Кого это еще мы победили? Ты смотри…

— Я фигурально выражаюсь, — Таранов усмехнулся. — Гай, ко мне!

Пес еще раз тоскливо взглянул на колбасу, на Романа, сморщился и затрусил следом за Сергеем к двери. В дверном проеме Таранов остановился, и Валерий встал, громко двинув стулом, и оперся ладонями на столешницу.

— А Майя?.. куда ты Майю?..

Таранов, обернувшись, пронзительно посмотрел на него, молча отвернулся и вышел из кухни. Нечаев покачнулся, потом плашмя ударил ладонью по столу, и Роман, глядя на его чуть побагровевшее лицо, подумал, что Валерий гораздо пьянее, чем казался поначалу.

— Валерка, ты…

— Отвали! — рявкнул Нечаев и шагнул в сторону, зацепив ногой бутылку, которая с веселым звоном покатилась к плите. Развернувшись, он подошел к шкафчику, распахнул его, обозрел пустую нижнюю полку и выругался.

— Вот гад, действительно все попрятал! Ну ладно же!..

— Тебе бы лучше выспаться, — осторожно сказал Роман, глядя на согнутую широкую спину Валерия под натянувшейся тканью рубашки. Нечаев усмехнулся — смешок был безжизненным, звенящим, словно кто-то стукнул палкой по железной ограде.

— Мне лучше выспаться… — он с грохотом захлопнул дверцу и обернулся, чуть пошатываясь. — Вот паскудство! Мало того, что я должен сидеть с этими козлами… так я даже не могу свою жену на берег отвезти… сделать все, как надо!.. Лежит где-то в этом чертовом доме, как мусор!.. а мне лучше выспаться!..

Валерий отошел к окну, прижался лбом к стеклу, его ладони прыгнули к вискам и поползли вниз, к подбородку, натягивая кожу.

— Я не хотел убивать… — шелестнул его голос. — Я… в плечо… в плечо… а это… Он это сделал, он… я знаю… Как же я устал…

— Валерк, я понимаю… — Роман встал, и Нечаев тотчас обернулся и яростно посмотрел на него.

— Да ни хрена ты не понимаешь! Как ты можешь понять?!.. Твоя женщина жива, а моей больше нет!..

Он шлепнул ладонью по подоконнику и стремительно вышел из кухни, по дороге зацепившись плечом за косяк. Роман, вздохнув, закурил очередную сигарету, хотя на сегодня их уже было выкурено столько, что начало першить в горле. Ни к чему сейчас приставать к Нечаеву с утешениями. Ничего, выправится. Хотя очень не понравился Роману этот шелестящий неживой голос, такой непохожий на нечаевский. Может, и стоит Таранову позволить Валерию надраться до такой степени, какой тому хочется? Проспится — отойдет. В конце концов, Денис сказал, что они все соавторы, а значит, что бы ни начало тут происходить — без участия Нечаева оно не произойдет. С другой стороны, неизвестно, сколько у них времени.

По дороге Роман заглянул в приоткрытую дверь гостиной. Опрокинутый стул так и валялся на полу, указывая ножками на диван, но вместо люстры теперь горел один из четырех изящных торшеров, расставленных по углам. В камине чуть потрескивали невысокие юркие язычки пламени, а на медвежьей шкуре перед порталом боком к дверному проему сидела Альбина, поджав под себя ноги и глядя на огонь. Роман приоткрыл дверь пошире, та чуть скрипнула, но если Оганьян и услышала, то ничем этого не показала. Ее красивое лицо было расслабленно-отрешенным, а в темных глазах плясали огненные отсветы. От царящего в гостиной полумрака эти отсветы казались особенно яркими, и чудилось, что глаза Альбины горят изнутри, словно из зрачков и почти сливавшейся с ней цветом радужки выглядывает существо жидкого пламени, заточенное в человеческое тело. Она сидела, не шелохнувшись, точно колыхающийся огонь сейчас был важнее целого мира, и от выражения ее лица Роману стало немного не по себе. Он бесшумно отступил назад и притворил дверь.

По лестнице Роман поднимался медленно — оглядывался, слушал дом. Где-то на первом этаже дважды сонно гавкнул Гай и затих. На втором этаже на далекой винтовой лесенке в полумраке мелькнула чья-то тень и исчезла, а когда он ступил на площадку третьего этажа, со второго долетел почти сразу же стихший перестук каблуков. Они бродили — бродили где-то по особняку, словно призраки — тихие задумчивые призраки, возможно, не менее опасные, чем сам Денис.

Оглядевшись еще раз, он отпер дверь, открыл ее и застыл на пороге. Потому что от окна к нему обернулось видение — волшебное видение, в чем-то длинном, темно-зеленом, струящемся мягкими складками, видение с высокой прической, из которой на правое ухо спускался золотистый локон, видение с плетеным золотом на тонкой шее, видение с южным летним морем в глазах и с притаившейся в изгибе губ тайной, предназначенной только для него одного… чарующее, незнакомое и в то же время такое близкое, и на него нельзя насмотреться — никак нельзя…

Все это пронеслось в его голове в одну секунду и все это он, слегка растерянный, вложил в одно-единственное слово:

— Ого!

— Ты красноречив, как всегда, — с теплой усмешкой заметила Рита и протянула к нему руки в медленном, удивительно плавном и красивом жесте. Савицкий нашарил за спиной дверной замок и запер его.

— Это все мне?

— Тебе, — его поманили — и руками, и глазами. — Я хочу, чтобы ты написал что-то волшебно хорошее.

— Я думаю, — очень серьезно ответил Роман, — что теперь в этом можно не сомневаться.

Когда он проснулся, Рита спала рядом, уткнувшись лицом ему в плечо и закинув руку на грудь. Несколько минут Роман рассеянно смотрел в потолок, водя взглядом от одного края до другого и силясь вспомнить, что же он такое должен сделать? Лежащая на груди рука мешала вспоминать, так же как мешало собственное неожиданно хорошее самочувствие и не менее хорошее настроение.

Ах, да, книга!

Роман покосился на прижатую к его плечу золотоволосую голову, снова перевел взгляд на потолок и попытался сосредоточить свои мысли на том, что ему следует написать и как это следует написать. Но тут же досадливо зажмурился. Как можно на таком сосредоточиться, если рядом лежит голая женщина? К тому же, если эта голая женщина впридачу еще и любимая женщина. Нет, совершенно невозможно!

Он чуть отодвинулся и осторожно переложил руку Риты на подушку. Девушка тотчас глубоко вздохнула и, перекатившись по кровати и сбросив простыню, повернулась к нему спиной, что-то пробормотав во сне. Его взгляд невольно устремился к обнажившимся прелестям, после чего Роман, сожалеюще вздохнув, протянул руку и простыню поправил. Рита сейчас была желательна исключительно в спящем виде. Встав, Савицкий чуть потянулся и поморщился — волшебство волшебством, а спину фея расцарапала на совесть. Собрал свою одежду, привольно разбросанную по всей комнате, он бесшумно оделся, посмотрел на пистолет на тумбочке, еще раз на Риту и вышел, заперев за собой дверь.

В доме ничего не изменилось — все та же глубокая тишина, та же тьма за окнами и тот же полумрак в коридоре. Вытащив прихваченные сигареты, Роман закурил и огляделся, вспоминая нарисованный Тарановым план дома, потом повернулся и пошел к кабинету. Но, не дойдя, остановился рядом с дверью «тронного зала». Когда они уходили, Сергей закрыл ее и выключил люстру. Но теперь дверь была приоткрыта на ладонь, и в щель выбивался яркий свет. Подойдя к двери, Роман заглянул в зал, потом осторожно потянул створку, и дверь беззвучно повернулась на петлях.

Стоявшая посередине зала, рядом со столом Виктория не шелохнулась, тем самым напомнив ему неподвижно сидящую перед камином Оганьян, сосредоточенную на танце пламени. Скрестив руки на плоской груди, Корнейчук пристально смотрела на мраморные статуи мифических чудовищ, и ее взгляд плавно скользил от одной оскаленной застывшей морды к другой. Видимое в профиль лицо было расслабленным, обычно резкие и жесткие черты смягчились, и сейчас в нем появилось даже что-то миловидное, но в то же время это лицо было странно безжизненным, и застывшая женщина сама казалась частью скульптурной экспозиции. Позади нее мраморный Гефест замахивался молотом, и на его бородатом лице чудилось негодование, оттого что Виктория стоит так далеко, и он никак не может до нее дотянуться.

— Что — шпионите? — вдруг негромко и насмешливо спросила Корнейчук, не оглянувшись. — Боитесь, как бы мы чего не стянули?

— Это самое меньшее, чего сейчас стоит опасаться, — отозвался Роман, встав на пороге. — Что вы делаете?

— Смотрю, — Виктория пожала плечами. — Просто смотрю… Надеюсь, это не запрещено?

Роман ничего не ответил, и Корнейчук, помолчав, добавила — уже другим, удивительно мягким голосом:

— Они такие красивые…

Она подошла к мантикоре, погладила ее по спине, потом ее ладонь скользнула на вздымающийся вверх скорпионий хвост — ласковый, восхищенный жест, но в этом восхищении не было ничего от любования произведением искусства. Роман повернулся и молча вышел, ругаясь про себя.

Кабинет, где он прихватил бумагу и ручку, был пуст, в бывшей бильярдной, где грозился находиться Таранов, тоже никого не было. Сложив листки, Роман сунул их в карман — как-то слишком поспешно, словно разгуливать по дому с листами принтерной бумаги было на редкость непристойным занятием. Он быстро прошел вдоль и поперек весь третий этаж и убедился, что кроме Корнейчук здесь больше никого нет. Дверь в комнату, где, по словам Сергея, заперся Зощук, была распахнута настежь, окно было тоже открыто, и черный туман перекатывался в проеме, но дальше подоконника не двигался — только время от времени из него выстреливали тонкие щупальца и осторожно просовывались в комнату, словно пробуя воздух в ней на вкус, но тотчас же втягивались обратно. Ветер перекатывал по полу скомканные исчерканные листки, а рядом с огромным креслом — единственной мебелью в комнате — стояли три пустых бутылки из-под слабоалкоголки. Роман хмыкнул и пошел назад.

Владимира он встретил на лестнице — Зощук поднимался неторопливым, размеренным шагом, держа в каждой руке еще по бутылке, в которых колыхалась бледно-оранжевая жидкость. Свитер он снял, оставшись в светлой рубашке, которая ему была явно мала. Зощук смотрел перед собой невидящими глазами, и его губы беззвучно шевелились, словно он разговаривал с кем-то невидимым, шедшим рядом с ним. Романа он, похоже, даже не заметил, хотя прошел совсем близко, едва не задев локтем, — безмолвный, сосредоточенный призрак, бредущий где-то в собственном мире. Верно, это был очень практичный мир, ибо сквозь отрешенность на лице Владимира проглядывала легкая озабоченность, словно он и сейчас краешком сознания прикидывал, сколько можно потребовать в качестве нанесенного морального ущерба и как это надежнее оформить. Роман досмотрел, как юрист-призрак завернул за угол, потом спустился на второй этаж. У него возникло неодолимое желание отыскать всех литераторов и узнать, кто чем занимается.

В третьей от лестничной площадки комнате с такой же скудной обстановкой, как и в комнате Зощука, оказался Семыкин. Юрий в одних брюках, скрестив босые ноги, сидел на полу. Перед ним стояла полная окурков пепельница, из которой выматывалась сизая струйка дыма, и валялись несколько коробков из-под каминных спичек. Прикусив губу, Юрий, не замечающий чужого присутствия, мастерил на полу из спичек некое подобие осадной башни и, казалось, с головой ушел в работу, то и дело что-то бормоча и потирая ладонью грудь, густо заросшую черными волосами. Рядом валялись листы бумаги — чистые все до единого. Пока Роман смотрел на него, Семыкин деловито выпотрошил еще один коробок, взял одну спичку и с хрустом сломал ее. Улыбнулся, уронил обломки на пол и взялся за следующую. Когда он дошел до четвертой, Роман смотреть перестал.

— Черт знает что! — еле слышно пробормотал он. — Теперь дом набит привидениями!

Безяев для личных раздумий облюбовал комнату покомфортней — с диваном, огромным плазменным телевизором и тремя шкафами, до отказа забитыми дисками. Илья, вальяжно развалившись на диване и придвинув к нему незатейливо сервированный столик, пил пиво, закусывая соленой рыбкой, покуривал и смотрел по телевизору «Волшебника Земноморья», то и дело издевательски хихикая. Вид он имел успокаивающе беззаботный и никак не походил на человека, отягощенного муками творчества. Романа Илья заметил сразу же, едва тот заглянул в комнату.

— А, грозный страж! — насмешливо сказал Безяев, протянул руку и снял одну из запотевших бутылок со столешницы. Приглашающе помахал ею в воздухе. — Пиво будешь?

— Не, спасибо, — Роман прислонился к косяку, внимательно оглядывая комнату. — А ты что ж — уже натворил?

— Да так… — неопределенно ответил Илья и сделал жест в сторону окна, потом добавил: — В принципе… А ты чего… Слушай, я тут… Ленка пристала с ножом к горлу — охота, видишь ли ей музыку послушать, только в той комнате, где она обосновалась… В общем, я ей туда часть музыкального центра оттащил — ничего? Потом на место поставлю.

— Да мне-то что? — Роман рассеянно взглянул на экран телевизора. Илья внезапно оживился и сел, разом утратив всю вальяжность.

— Слушай, а этот… он… оно… — некоторое время Безяев барахтался в личных местоимениях, после чего снова перешел на указательные, — это… что-нибудь говорило — как там?.. что там?..

— Нет, — коротко ответил Савицкий, сразу же потеряв интерес к разговору, и Илья чуть подался вперед, вдавив донышко бутылки в диван.

— И ты не спросил?!

От плохо скрываемого возмущения в его голосе Романа снова разобрала злость.

— Нет, не спросил! И не собираюсь! Мне на это наплевать! Для меня важно то, что сейчас! Можешь сам у него спросить, когда он вернется!

— Мне бы не хотелось, чтобы он возвращался, — сумеречно ответствовал Илья и глотнул из бутылки.

— Надеюсь, именно это ты и написал?

— Ну… — в пожатии плеч Безяева Роману почудилось смущение, — в общем…

— Надеюсь, без драконов и чародеев, колдующих напропалую с утра до вечера без перерыва на обед?

— Да как я тебе это втисну в несколько страниц?! — возмутился Безяев. — Да и зачем мне это?! Я просто… да и не об этом я пишу обычно! К тому же… — его рука сделала беззаботный жест, — ничего… я не думаю, что произойдет что-нибудь этакое. Да… оно может убивать… но не может же оно преобразить весь мир?!

— Ваши книги настолько масштабны?

— Слушай, — решительно сказал Илья, — масштабны или нет, но это наши книги, а здесь наших — всего несколько страниц! Я вообще не понимаю, какой в этом смысл. Каждый пишет что-то свое… Ладно, если мы напишем одинаково… но если нет? Не может же он сделать несколько вариантов того, как все это закончится? Запихнет каждого в его собственное окончание?

— В таком случае, тебе тем более желательно сделать это окончание блеклым, тихим и безмятежным. От тебя не требуют интересной книги — сейчас не требуют.

Безяев дернул желваками, и Роман понял, что его слова почему-то задели Илью за живое. Но в следующую секунду тот снова принял беззаботный вид, глотнул пива и повалился на диван.

— Ты серьезно относишься к своим книгам? — сам не зная, зачем спросил Савицкий, и Илья посмотрел на него, как благородная дама на кучера, сказанувшего ей на редкость пошлый комплимент.

— Мы все серьезно относимся к тому, что пишем, — размеренно ответил он. — Разве может быть иначе? Если тебе наплевать на то, что ты создаешь, зачем тогда вообще создавать?

«Плохо дело», — мысленно сказал Роман сам себе, оставляя Илью наедине с пивом и телевизором.

Последними обитателями второго этажа, которых ему удалось отыскать, были Валерий и Ксения, и Роман, проходя мимо распахнутой двери в комнату, лишь глянул в нее краем глаза, схватил всю картину и пошел дальше. Небольшая комнатка была спальней — отчего-то Роману подумалось, что это спальня Майи, хотя ничто не указывало на ее принадлежность — комната была хоть и милой, но совершенно безликой. Нечаев и Ксюша, презрев окружающую их мебель, расположились прямо на полу среди густых облаков сигаретного дыма, колыхавшихся между ними, и, сидя вполоборота друг к другу, о чем-то тихо разговаривали, по очереди попивая коньяк прямо из горлышка и тем самым оправдывая известное высказывание, гласящее, что если русский человек захочет напиться — он напьется. Таранов ли дал Валерию бутылку, или тот сам нашел схрон и изыскал способ к нему подобраться, Роман не знал — и не собирался выяснять. У Нечаева своя голова на плечах — пусть сам ею и думает. По крайней мере сейчас он казался спокойным и даже немного добродушным. Отвлекся — и то ладно, и останавливаться перед комнатой Савицкий не стал, так и не поняв — видели они его или нет.

Спустившись в холл, Роман повернул было направо, к гостиной — очень хотелось знать, там ли еще Альбина — сидит ли все так же, глядя на огонь? Но, сделав лишь шаг, остановился, глядя на колышущуюся взад и вперед тяжелую входную дверь. На мгновение у него мелькнула мысль, что Таранов снова вышел посмотреть — не началась ли, все же, долгожданная в своей реальности гроза, но в этот момент дверь колыхнулась сильнее, и в слабоосвещенном проеме прорисовалась фигура, на тарановскую непохожая совершенно. Роман быстро подошел к двери, поймал качнувшуюся было обратно створку и вышел на крыльцо. Стоявший спиной к нему человек не обернулся, но чуть вздрогнул, дав Савицкому понять, что он замечен. Во всяком случае, это было лучше безмолвно-сосредоточенных Зощука и Семыкина. Но хуже, чем если бы он обнаружил здесь именно Таранова.

— Что — вышла посмотреть погоду? — поинтересовался он. — Не страшно?

— Страшно, — просто и как-то безмятежно ответила Токман. — Но страх — это всего лишь состояние ума, как и боль. Этим можно управлять и обращать себе на пользу… Тебе ведь известна суть такой процедуры, как прививка? Тебя заражают искусственно, чтобы ты уже никогда не заразился по-настоящему… Организм вырабатывает антитела, привыкает… Ум тоже. Ты не знаешь — сейчас день или ночь? Так темно, что не понять…

Роман потер голое запястье и вспоминающее прищурился.

— Судя по часам, которые я недавно видел, ранний вечер.

— Забавно, — Елена усмехнулась в темноте. — Вот бы не подумала… А я не ношу часов. Они всегда напоминают мне о смерти.

— Господи, хоть один нормальный среди вас есть? — насмешливо произнес он. Елена пожала плечами и повернула голову, едва заметно блеснув глазами.

— Смотря, какой смысл вы вкладываете в это понятие. Нормальный… Нормальные — это обычные. Семья, дети, работа, дом, болтовня про политику, сериалы, последние сплетни, с кем нынче спит Наташка, а с кем Колька, какой курс доллара и на ком в следующий раз женится Пугачева… Рутина с утра до вечера, а перед сном какой-нибудь фильмец, реже — книга… Это скучно, Рома, скучно… Я всегда старалась жить ярко — и не только в своих книгах. И тогда — да, я ненормальная… все мы… Но ведь и она — такая же, как и мы. Почему же тогда ты с ней до сих пор? Все знаешь, а все равно с ней?

— Разве это нужно объяснять?

— Раз ты так говоришь, значит объяснений у тебя нет, — констатировала Токман и снова отвернулась. — Уйди, пожалуйста. Я вышла сюда не в поисках компании. Здесь красиво — столько ветра, и дивный сад, наполненный тьмой…

— Понял, удаляюсь на цыпочках, — сообщил Роман, шагнул назад и прикрыл дверь. Удрученно покачал головой и вновь направился к гостиной. Но, не дойдя пары метров, остановился, прислушиваясь к доносящимся из комнаты совершенно недвусмысленным звукам, сомневаться в происхождении которых не приходилось. Роман приподнял брови, потом осторожно сделал еще несколько шагов и глянул в щель между дверью и косяком — памятуя о недавней сцене с Семыкиным, следовало убедиться, что там все происходит по обоюдному согласию.

«Ну конечно, а что же еще?» — насмешливо сказал в голове знакомо гаденький голосок.

В гостиной все действительно происходило по обоюдному согласию, иначе Альбина не стонала бы так сладостно, и ее рука не была бы заброшена на шею мерно раскачивавшемуся позади нее Таранову, чьи широкие ладони накрывали ее груди. Глаза Оганьян, дергавшейся в такт толчкам, были закрыты, красивое лицо исказилось в страстно-хищной гримасе, лицо же Сергея казалось совершенно спокойным, а глаза — внимательными и сосредоточенными, и Роман скользнул в сторону прежде, чем тарановский взгляд уперся в то место, где он только что был.

«Во дает начальник отдела насекомых…» — мысленно пробормотал он, усмехнулся и направился к лестнице. Впрочем, ничего особенного в этом не было. Кто-то вдохновляется, а кто-то просто живет.

Вернувшись на третий этаж, Роман проверил спальню, убедился, что все в порядке, и, еще раз прогулявшись по этажу, облюбовал небольшую комнатку неподалеку от спальни. Мебели здесь не было вообще, а под потолком присутствовал непременный, как уже успел заметить Савицкий, атрибут каждой комнаты — огромная хрустальная люстра, от которой маленькое помещение казалось еще более маленьким. Верно, покойный хозяин дома был помешан на огромных хрустальных люстрах.

Устроившись на полу, Роман почти пятнадцать минут тупо смотрел на чистый лист бумаги, не зная, как начать. Вроде бы известно, что собираешься написать, вроде просто все — совершенно просто, а вот, поди ж ты, даже не знаешь, какое слово написать первым!

Да какая, собственно, разница?! Написать одну несчастную страничку — и все! Что в этом такого?! Не требуется никаких развернутых метафор, описаний, глубокой продуманности, аллегорий — ничего! Все просто закончилось.

Выкурив две сигареты подряд, Роман написал несколько слов, тут же зачеркнул их и написал другие, которые почти сразу же тоже зачеркнул. Он писал и черкал, писал и черкал, потом раздраженно смял исписанный лист и отшвырнул в сторону, растерянно глядя перед собой. Он и не знал, что это окажется так сложно.

Перекатившись на спину, Роман некоторое время смотрел на бледный потолок, на подвешенный к нему сияющий хрустальный дворец, потом закрыл глаза и с минуту лежал так, ровно дыша. А потом вдруг что-то произошло. Он так и не понял, что это было. Что-то загорелось в мозгу — словно яркий мощный луч, мгновенно высветивший дорогу в густой тьме, и Роман удивился тому, что не увидел этой дороги раньше, не понял, куда ему надо идти. Свет принес с собой нетерпение, принес с собой спешку и странный страх, что вот-вот погаснет этот луч, и он не успеет, не успеет…

Савицкий стремительно перевернулся на живот, и когда его взгляд коснулся бумаги, он не увидел прежней безмятежной белизны — он увидел все ту же дорогу, увидел людей и события, увидел тьму и место для нее, увидел себя самого, увидел пространство, увидел даже время. Странное чувство, чем-то пугающее и, в то же время, такое сладкое. Словно ты вдруг оказался на вершине горы, к которой добирался много лет, и теперь, стоя на ней, можешь охватить взглядом абсолютно все, на километры и часы…

Теперь он почти не черкал. Ручка бегала по бумаге быстро и уверенно, протягивая предложения, выписанные крупным, четким почерком. Вскоре Роман перевернул лист на другую сторону, и ручка затанцевала и по ней. Вначале он работал, сдвинув брови и прикусив нижнюю губу, но постепенно начал улыбаться — все шире и шире.

Денис оказался прав.

Это место сейчас и вправду было волшебным.

Никто не назначал гостиную местом общего сбора — все просто потянулись туда сами собой, и каждый знал, что ждать следует именно там, — то ли потому, что здесь они сидели накануне, то ли… но Роман сразу же отбросил это «то ли».

Он думал, что они с Ритой спустятся первыми, но в гостиной уже сидели Сергей, Валерий и Ксения. Таранов, развалившись в кресле, курил и на появление Романа и Риты отреагировал спокойным приветливым кивком. Ксюша, забравшаяся с ногами в другое кресло и поглощавшая фаршированные оливки, которые выуживала из банки прямо пальцами, отреагировала немного жалобным: «О, привет!» Валерий же, сидевший в обнимку с двухлитровой, уже наполовину пустой бутылью минеральной воды, вообще никак не отреагировал, глядя куда-то в угол и то и дело жадно припадая к горлышку. Таранов выглядел, как человек, отлично проведший день и так же отлично выспавшийся. Ксюша казалась немного потрепанной, глаза у нее чуть припухли, и она периодически, болезненно морщась, потирала висок. Внешность Нечаева была похмельной лишь самую малость, на лице застыло мрачное, даже злое выражение, и взгляд его порой выныривал из угла и начинал яростно метаться по лицам собравшихся, словно Валерию отчаянно хотелось набить кому-нибудь морду, но он не знает, с кого начать.

Когда Савицкий опустился на диван, Сергей, стряхнув пепел, внимательно взглянул на него, но усмешка в его голосе оказалась беззаботной:

— Вижу, ты так и хочешь спросить: «Ну что?»

— Ну как? — Роман вернул ему усмешку, потянулся и отнял у Валерия бутыль, которую тот выпустил из рук с крайней неохотой. Таранов, чуть подвинувшись, подхватил с сиденья измятую пачечку исписанных листов и продемонстрировал ему. Листов было явно больше одного. Их было и больше пяти.

— Одна страничка, Серега? — сказал Роман чуть укоризненно и потянулся за листами, но Таранов тотчас же опустил руку и принялся скатывать их трубочкой.

— Свои покажи.

Роман помялся, но все же вытащил собственное завершение книги из-за пазухи, и Валерий тотчас фыркнул.

— А у самого-то!

— У меня крупный почерк! — с вызовом отозвался Роман, помахивая листами. Нечаев скривил губы, после чего выудил откуда-то из-за спины собственное произведение, вызвав его видом новую порцию скептических улыбок. Шайдак почти сразу же глубоко вздохнула, и ее ладошка порхнула к губам. Рита, примостившаяся на подлокотнике дивана, не улыбалась, и на ее застывшем лице Роман отчетливо прочитал тревожное ожидание. Протянув руку, он успокаивающе погладил ее по боку и тотчас чуть вздернул брови, нащупав в боковом кармане джинсов нечто, подозрительно напоминающее ручку ножа. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, за поясом его собственных брюк вновь был пристроен «бантам»… да и коллекционный меч был совсем рядом… практически рядом. Роман убрал руку и хлебнул из бутылки. Вода оказалась приятно-ледяной.

— Ну, а что же дама? — Сергей вопросительно взглянул на Ксению, которая почему-то сразу же сжалась в своем кресле, точно Таранов наставил на нее пистолет. Потом вытащила из-под себя пачку мелко исписанных листов, с вызовом ткнула ими в сторону Романа и тотчас спрятала обратно. Савицкий присвистнул.

— Ничего себе! Когда ж ты успела?!.. — он осекся, вдруг поняв, что не знает, сколько на самом деле прошло времени с тех пор, как начал писать. На часы не смотрел давно, а за окном была все та же тьма, и кто его знает — день сейчас вокруг Аркудинска или ночь?.. кто его знает, есть ли еще Аркудинск вообще?.. — Ксюша, мы разве не договорились?! Разве я не…

— Я ничего плохого не писала! — проворно ответила Ксения и скрестила ноги, обтянутые зелеными брюками. — Вы сами-то… Я просто… Я не хочу, чтобы со мной что-то случилось!

— Покажи! — потребовал Роман, протягивая руку, но Шайдак отрицательно покачала головой.

— Нет уж! Оно говорило, что я должна закончить… но не говорило, что я обязана вам это показывать!

Нечаев зевнул и принялся томно обмахиваться своим произведением, точно веером. Роман взглянул на него, потом на Таранова, неожиданно принявшего предельно непонимающий вид, и осознал, что никто из них не хочет показывать другим, что написал. Он и сам этого не хотел, на самом деле. Даже Рите не показал, хотя она просила. Странное чувство, чем-то подозрительно похожее на страх перед ответственностью за возможную нехорошую ситуацию.

— А кто не хочет есть?! — вдруг с немного натянутой бодростью воскликнула Рита, соскакивая с подлокотника. Валерий, чуть позеленев лицом, поспешно замотал головой, остальные промолчали, и Рита, понимающе кивнув, направилась к двери, и уже, стоя на пороге, спросила:

— Сергей Васильевич, как вы думаете — Гая можно выпустить?

— Да выпускайте! — Таранов махнул рукой слегка удрученно. — Уж его-то сейчас меньше всего стоит опасаться.

Ксения оскорбленно поджала губы, потом протянула руку к Савицкому, и тот, правильно истолковав это движение, сунул ей бутыль с водой. Она отпила немного, потом наклонилась и, прижавшись к бутыли лбом, глубоко вздохнула.

— А ни у кого нет чего-нибудь от головы? Цитрамона или еще чего-то?

— В холодильнике пропасть пива, — заметил Таранов, и Шайдак сердито на него посмотрела.

— Это не от… Я кофе выпила слишком много.

В коридоре зазвучали чьи-то острожные шаги, и через несколько секунд в гостиную вошел Зощук — даже не вошел, впорхнул, как перышко, сразу же став таким же легким и беззвучным. Окинул всех немного испуганным и растерянным взглядом и осторожно присел на краешек дивана рядом с Романом, сжимая в руках пачку исписанных листов толщиной в мизинец. Его волосы были немного влажными, на лице блестели капли воды, а на правой скуле, ближе к уху, подсыхали несмытые мыльные хлопья.

— Ого! — Роман покосился на пачку листов. — Ну ты, Вова, я гляжу, от души расстарался!

— Избавьте меня от своих колкостей! — раздраженно отозвался Владимир и крепко сжал свое творение, а потом еще и прижал его к груди, словно опасался, что прочие всем скопом сейчас кинуться его отнимать. — Я лишь… я все сделал, как надо. Все закончилось хорошо… Я всего лишь… сделал все, чтобы себя обезопасить. По-моему, это естественно!

— Обезопасить от кого? — Валерий нехорошо прищурился. — От Дениса? Или от нас?

— Послушайте, Валерий Петрович, я не идиот! — быстро проговорил Владимир, прижимая листы к груди еще сильнее. — Я ценю то, что вы пытались… Я просто… На самом деле, это ведь ничего не значит! — он посмотрел на остальных как-то жалобно. — Это… все равно, что плата за проезд. Я просто хочу домой! — Зощук откинулся на спинку дивана и чуть прикрыл глаза, отчего неожиданно стал выглядеть очень жалко. — Это же всегда была просто выдумка, обычные истории… Я никогда… Таня, наверное, с ума сходит, думая, куда я подевался… а я даже не могу ей позвонить!.. Она такие вкусные гренки с яйцом делает, просто обалдеть!.. А борщ какой!.. Мы на Павловском живем… знаете, тот старый большой дом с арками… Там такие огромные потолки!.. Я на Тане как женился, так с тех пор ни на кого больше и не глядел!..

Роман осторожно и незаметно чуть отодвинулся в сторону и отвернулся. Ему не хотелось выслушивать эту сбивчивую историю жизни и не хотелось смотреть на Зощука. Тот рассыпался прямо на глазах, и зрелище это было очень неприятным, даже жутковатым. Что, если и он сам вскорости начнет так же бормотать, пряча глаза под веками и глядя в ту жизнь, которая осталась там, за бушующими водами Аркудово? Зощук еще ничего не видел, всего лишь провел сутки… или больше в незнакомом месте, а уже разваливается…

— Если все так хорошо, зачем же ты про мертвецов? — негромко осведомился Сергей.

Зощук ничего не ответил. В этот момент в комнату с громким лаем ввалился Гай и возмущенно запрыгал между сидящими, явно негодуя, что в его отсутствие в доме появилось столько незнакомого народу. Ксения испуганно поджала ноги, а Нечаев чуть подался назад вместе со стулом.

— Не цепеней, Ксюша, ты же любишь животных! — с усмешкой сказал Роман. Сергей подозвал Гая, и тот устроился на полу возле его ног, настороженно оглядываясь и вывалив язык.

— Какой огромный! — произнесла Ксения, отмирая. — Где ж вы его все время прятали? Как его зовут? — она осторожно поманила бульдога. — Иди сюда… Ничего себе пасть!.. Иди сюда.

Гай презрительно посмотрел на нее, умостил голову на лапах и широко, со вкусом зевнул, вызвав у Владимира нервные мимические подергивания. Но почти сразу же вздернул голову и вскочил, когда в гостиную вошла Рита, держа поднос, уставленный разнообразными вкусностями. Рядом с ней шла Елена, неся два пакета с соком и огромную тарелку, заваленную нарезанной колбасой, ветчиной и копченым мясом. Под мышкой у нее были зажаты сложенные листы. Девушки непринужденно разговаривали о каких-то пустяках, и когда они подошли к столику, пес загородил им дорогу, искательно помахивая хвостом. Рита поставила поднос, взяла с тарелки колбасный кружок и бросила Гаю, и кружок тотчас исчез в схлопнувшейся пасти. Гай шумно облизнулся и снова замахал хвостом, но Рита показала ему кулак, и бульдог, огорченно чихнув, подошел к Роману и повалился на пол, попутно придавив ему левую ногу. Савицкий ойкнул и ногу выдернул. Токман засмеялась — простой, хороший смех, немного его успокоивший. Сейчас, со стертым макияжем и в яркой, туго натянувшейся на груди кофточке, очевидно, выделенной Ритой, она казалась намного моложе и мало напоминала ту Елену, которая стоя на улице среди ветра и тьмы, рассуждала о страхе и нормальности. Листов она тоже исписала немало, но, дай бог, там нет ничего из этих рассуждений. Впрочем, Елена тоже никому не дала на них взглянуть.

Некоторое время в гостиной царило относительное спокойствие. Все, кроме Валерия, вновь обнявшего бутыль с водой, активно поглощали принесенную еду. Даже Владимир чуть оживился и старательно сооружал себе огромный бутерброд. Ксения завладела вазочкой, доверху наполненной пирожными, и поедала одно за другим, довольно блестя глазами. То и дело она пыталась подманить пирожным Гая, но бульдог, глядя жадно и сожалеюще, решительно оставался лежать, принимая подачки только от Риты и Сергея.

Вскоре к ним присоединилась Альбина — плавная, мягкая, задумчивая, довольная и сонная, заменившая приветствие легким кивком. Сев на стул, она зажала сложенную пачку листов между коленями — и этих листов тоже было достаточно. Она ела сыр и оливки и пила сок, то и дело как-то сожалеюще поглядывая на незажженный камин. Роман заметил, что ни она, ни Сергей не посылают друг другу никаких взглядов — вообще практически не смотрят друг на друга, а если и смотрят, то точно так же, как и на любого другого в комнате. Что бы там ни произошло между ними, сейчас они явно не представляли друг для друга никакого интереса, и Роман внезапно поймал себя на том, что думает об этом с сожалением. Сейчас лучше, чтоб хотя бы кого-то из них хоть что-то связывало с другим — хоть микроскопическая симпатия.

Спустя полчаса явился Безяев, выглядевший так, будто только что проснулся, и был встречен сонным лаем бульдога. Поздоровавшись, Илья не без опаски оглядел пса, оценивающе сказал: «Ого!» — и умостился на стуле, похлопывая пачкой листов по ладони и выжидающе поглядывая на остальных. Есть он не стал. Прочие тоже постепенно потеряли интерес к еде и поглядывали то друг на друга, то на пустой дверной проем. Пальцы Риты, сидевшей на подлокотнике дивана, крепко сжали запястье Савицкого, и он накрыл их ладонью, заглянув в ее бледное, испуганное лицо. Глаза Риты, впрочем, казались спокойными.

В коридоре вновь послышались шаги, и Роман обернулся, почему-то уверенный, что это идет Семыкин, но в гостиную вошла Виктория, выглядевшая еще более тускло, чем вчера. В ее приветствии была усмешка, и, сев на стул, она с раздраженной укоризной взглянула на Таранова, не сделавшего ни малейшей попытки уступить ей свое, более удобное место. Чуть приподнявшись, подложила под себя принесенную пачку листов, налила себе в стакан сока и насмешливо произнесла:

— Что, уже всеобщий сбор?

Гай, не открывая глаз, зарычал, и испуганный взгляд Виктории метнулся в его сторону. Она вздрогнула, чуть не уронив стакан.

— Господи, опять этот ужасный пес!

— Ничего он не ужасный — симпатичная собаченция! — обиженно вступилась за бульдога Шайдак. — У тебя вечно все ужасные и все плохо!..

— Может, вам что-нибудь серьезное приготовить? — поинтересовалась Рита. Шайдак замотала головой.

— Нет, зачем, и так достаточно, спасибо! Такие вкусные пирожные…

— Хватит! — с неожиданной резкостью сказала Альбина, вздернув голову, словно проснувшись. — Перестаньте играть в гостеприимство и вести себя так, будто мы ваши гости!

— А как мне себя вести? — голос Риты зазвучал вкрадчиво. — Запирать кухню на ключ, травить вас собакой и бросаться тяжелыми предметами? Какое обращение вы предпочитаете?

— Просто не надо вот этих представлений!

— Да хватит, Альбина, что за ерунда?! — возмутился Илья. — Чем плохо человеческое обращение?! У тебя уже паранойя, вот и все!

— Я просто…

— Ладно, хорош кудахтать! — буркнул Валерий, отставляя в сторону бутыль. — Дальше-то что? Ну написали все — и что?! Ждать теперь, пока эта тварь снизойдет?

— Погоди, еще не все пришли, — заметил Роман. — Семыкина не хватает.

Валерий обменялся с Тарановым таким стремительным взглядом, что Роман едва-едва успел его уловить, и в душе у него тотчас зашевелилось что-то тягостное и нехорошее. Что-то не то было в этом взгляде, что-то слишком знакомое. В ту же секунду Таранов, аккуратно загасив сигарету в пепельнице, спокойно произнес:

— Думаю, пришли все.

— Что ты сказал?! — резко спросил Роман, поднимаясь. Лицо Сергея стало совершенно непроницаемым, и он остался сидеть, спокойно глядя на Савицкого снизу вверх.

— Я сказал, что больше никто не придет.

— Что вы такое говорите?! — испуганно проговорила Виктория, подаваясь вперед, и ее костистое лицо стало казаться еще более костистым. — Где Юрка?!

— Сергей Васильевич, объяснитесь! — холодно потребовала Рита, тоже вставая. — Что вы имеете в виду.

Таранов медленно поднялся, и, взглянув ему в глаза, Роман внезапно потерял интерес к дальнейшим расспросам. Все уже и так было ясно, и он почувствовал в затылке легкий знакомый холодок. Денис знал о таком повороте событий — конечно же знал, и теперь, вероятно очень доволен. Но что бы ни толковал Сергей накануне, какие бы аргументы он ни приводил, не может быть, чтобы…

— Да что он имеет в виду — помер Семыкин! — сообщил Валерий неожиданно разбитым, дребезжащим голосом, и Таранов посмотрел на него с досадой. — Внезапный приступ лихорадки.

— Вы сдурели?! — возопил Илья, и в тот же момент Оганьян расхохоталась, откинувшись на спинку стула и вытянув длинные ноги, — громко, пронзительно и страшно, мотая головой, и черные волосы прыгали по ее лицу. Роман подскочил к ней и с размаху ударил ладонью по щеке — крепко и звонко, и смех Альбины оборвался всхлипывающим звуком. Она стукнулась головой о спинку стула и прижала ладонь к ударенному месту, злобно сверкая глазами из-под спутанных волос. Зощук опустил голову и как-то аккуратно сжал виски ладонями, а Елена, дергая губами, уткнулась взглядом в написанные собственной рукой строчки, и на ее лице сквозь легкий ужас неумолимо проступало некое мрачное удовлетворение.

— Вы шутите? — дрожащим голосом спросил Безяев, вставая и делая шаг вперед. — Мужики, вы ведь шутите?

— С тех пор, как вы в этом доме, я ни секунды не шутил, — Сергей сунул руки в карманы и взглянул на Риту. — Юрий свалился с лестницы и сломал себе шею. В комнате, где он расположился, полно пустых пивных бутылок — верно, выпил слишком много. Я сделал ошибку, оставив слишком много легкого алкоголя — думал, люди, все же, меру знают. Извините, Маргарита Алексеевна, мне следовало сразу вам сообщить…

— Вот именно, — холодно ответила Рита. — Вот именно.

— Вот черт… — прошептал Илья и схватился за голову. — Он, конечно, козел был, но… Вот черт!

— Илюша единственный сердобольный в нашей компании, — Альбина снова хихикнула, но тут же осеклась, когда Савицкий повернулся и взглянул на нее. — По любому сокрушаться будет, а, Илюш? Ну, что — все, как он и говорил. Один-единственный Юрка — это нам еще повезло! Я думаю, изначально вы ведь всех нас перебить хотели, а? — ее взгляд, в котором появилось что-то шаловливое, тронул переносицу Романа, потом перепрыгнул на лицо Сергея. — Ладно, сейчас главное, чтобы его смерть ничего не испортила.

— Ну ты и сука! — сказала Елена, пытаясь дрожащими пальцами выудить из пачки сигарету. Альбина презрительно фыркнула, и в тот же момент Виктория, до этого нервно протиравшая очки краем кофточки, вскочила со стула так порывисто, словно кто-то невидимый, подкравшись, воткнул снизу в сиденье острейшую вязальную спицу.

— Несчастный случай?! — бормашинка корнейчуковского голоса взвыла на предельных оборотах. — И вы думаете, мы в это поверим. Это ты его убил! — она обвиняющее ткнула торчащим указательным пальцем в направлении Сергея, смотревшего на нее спокойно, чуть склонив голову набок, потом как-то суетливо водрузила на нос очки. — Ты еще вчера… Я же помню, что ты вчера!.. — Виктория оглядела остальных. — Что вы молчите?! Альбина все правильно сказала! Они не хотели… Ты его убил, верно?! Ну, скажи! Я должна знать…

— Ну я убил, — вдруг спокойно произнес Валерий и встал, глядя на Викторию, но ошарашенному Роману показалось, что Нечаев ее не видит — вообще никого сейчас не видит в этой комнате. — Ну знаешь теперь — и чего? Легче тебе от этого?

Прежде, чем кто-то успел отреагировать на эти слова, Савицкий подскочил к Валерию, схватил и поволок прочь из гостиной. Тот не сопротивлялся, еле перебирая ногами, и Роману казалось, что он тащит огромную куклу, только от куклы почему-то пахнет табаком и перегаром. Рита, сорвавшись с места, легко опередила их и выскочила из гостиной первой, а следом за ними выбежал Таранов, выпихнул обоих в коридор, так что они чуть не упали, захлопнул дверь и запер ее на задвижку, и тотчас кто-то изнутри заколотил в нее и визгливо что-то закричал, в унисон ему взвился еще один вопль — бормашинка Виктории работала вовсю. Раздался громкий негодующий лай.

— Какого черта?! — Роман перехватил Нечаева за отвороты рубашки и стукнул спиной о стену, и в ярко-голубых глазах того наконец-то появилось что-то осмысленное. — Что ты натворил?! Зачем?!

— За дело, — вяло ответил Валерий. — Я…

— Я понимаю, что за дело, — зачем им сказал, кретин?! — Роман встряхнул его еще раз, потом отпустил и привалился к стене рядом. Валерий тихо засмеялся и потер щетину на подбородке, потом сообщил — обыденно, будто речь шла о погоде:

— По-моему, я спятил.

— Это уж точно! — зло сказал Таранов, приглядываясь к вздрагивающей двери. — Я бы…

— А мне по фигу! — заявил Нечаев. — Пусть что хотят, то и думают! Пусть боятся! И чего я из-за них дергался? Я думал — люди… а они все мудаки… Все до одного!.. Эта сука, оказывается, хорошо в замках разбирался… Взял и взломал замок… Любопытно ему было, видишь ли… Я спустился, а он там… Вот я ему шею и свернул, — он взглянул на свои раскрытые ладони, потом потер одну о другую. Роман повернулся и посмотрел на Сергея, и тот сразу же нерешительно покосился на Риту.

— Ну? — мрачно вопросила девушка.

— Семыкин взломал замок от подвала, — пояснил Таранов. — А у вас там морозильная камера — вы ж помните?

— Ты там Майю спрятал, да? — она запустила пальцы в волосы и отвернулась.

— Больной ублюдок! — со спокойной злостью произнес Сергей. — Когда спустился, там уже два трупа было… и этот… — он мотнул головой в сторону Валерия. — Кто тебя за язык тянул?!

— Ладно, мы все это уладим, — с неожиданной деловитостью бросила Рита. — Но надо было мне и Ромке сказать — дураки, что не сказали. Сергей Васильевич, я вынуждена лишить вас премии.

— Плачу и рыдаю, — добродушно ответил Таранов. — Ну что, отпирать придурков или пусть сидят?

— Отпирай, еще дверь сломают, а дверь дорогая, — она слабо улыбнулась и взглянула на Романа. — Но раз все… почему ничего не происходит? Ведь должно же что-то произойти?

— А может, оно уже произошло? — предположил Нечаев, отталкиваясь от стены. — Может, действительно все просто написали и… все?

— Надо глянуть на улицу, — Сергей отпер дверь, и в коридор вывалились возмущенные и испуганные литераторы, не позабывшие, впрочем, прихватить свои рукописи, следом выскочил Гай и грозно устремился к Валерию, очевидно, считая его виновником всех несчастий, но Рита с упреждающим окриком поспешно ухватила его за загривок. Гай мог бы без труда вырваться, но вместо этого послушно сел и снова зарычал.

— Валерий Петрович плохо себя чувствует, — громко сказала она. — Несет черт знает что, переутомился. Не обращайте внимания.

— Я в этом доме ни секунды больше не останусь! — гневно заявила Корнейчук и пронеслась мимо, за ней устремились остальные. Рита отпустила пса и, вцепившись Савицкому в руку, потянула его в сторону холла, и оттуда тотчас раздался громкий испуганный возглас. Они переглянулись и побежали, Валерий устремился за ними, но Таранов и Гай, обогнав их, выскочили в холл первыми.

Люди сгрудились перед распахнутой входной дверью испуганным дрожащим полукругом, и Роман сразу же увидел, что в дверном проеме клубится все та же нитчатая тьма — ничего не изменилось, ничего — кроме одного. Они были не одни в холле — перед ними, у покачивающейся тяжелой створки стоял старый знакомый, давно не приходивший и впервые с нетерпением ожидаемый гость, и залетавший с улицы ветер трепал его светлые волосы. Роман, остановившись у подножья лестницы, незаметным движением вытащил пистолет, успев заметить, как Сергей сделал то же самое. Гай залился оглушительным лаем, вздыбив шерсть на загривке и прижав уши, но тотчас же жалобно заскулил и затоптался на месте, сейчас похожий на большого, растерянного щенка. Потом повернулся и помчался вверх по лестнице.

— Ну что, друзья мои? — приветливо вопросил Лозинский, державший в руках тонкую пачку исписанных листов, и из-под его век полыхнуло призрачной зеленью. — Как дела, как успехи? Не передрались? Жертвы есть? Всего одна? Ну-у, да вы просто молодцы!

Он шагнул вперед, и дверь с грохотом захлопнулась за ним. Все вздрогнули, а Елена, испуганно вскрикнув, отскочила назад, налетела на Илью и чуть не упала. Сергей двинулся было вперед, но Роман тотчас ухватил его за рукав и шепнул:

— Не подходи к ним?

— Почему? — Сергей взглянул удивленно и настороженно. Роман покачал головой.

— Сам не знаю. Не подходи — и все!

— Эй-эй! — воскликнул Денис с наигранным негодованием. — Шептаться здесь воспрещается!.. Вижу, вы не теряли времени даром, — он протянул вперед пачку листов. — Я взял на себя смелость самолично принести творение вашего погибшего приятеля, чтоб никто из вас не бегал… Он-таки успел кое-что сотворить.

— Он мертв, какое это теперь имеет значение?! — громко произнес Роман и покосился на Нечаева, мрачно стоявшего рядом и уже державшего в каждой руке по коллекционному мечу — Романа и свой собственный. — Его завершение не считается!

— Еще как считается! — лицо Дениса осветила знакомая солнечная улыбка. — Нельзя же так, нечестно — человек работал, старался… Все считается.

— Теперь ты нас отпустишь? — спросил Зощук, подаваясь вперед и протягивая ему свои листы. Лозинский принял их и похлопал Владимира по плечу, отчего того передернуло.

— А при чем тут я? Говорил же — вы сами все решаете. Сами себя и отпустите. Ты ведь сделал все, чтобы себя защитить, Вова, правда? Как и остальные. Не зря я на вас надеялся. Это действительно потрясающе, когда сюжет настолько гибок, настолько неожиданен, когда писатель сам не знает, чем закончится его книга. Мне никогда не приходил в голову такой поворот событий… Ну что, ребятки, сдавайте сочинения. Посмотрим, полюбопытствуем.

Виктория, сделав шаг вперед, решительно и как-то торжественно подала Денису пачку листов, и в тот же момент Шайдак с резким возгласом, точно ее неожиданно посетило озарение, дернулась назад и яростно рванула свои листы, раздирая их пополам, но те вдруг выпорхнули из ее пальцев, словно огромные бабочки и устремились к Лозинскому. Таранов взмахнул рукой, безрезультатно пытаясь удержать собственную рукопись, выскользнувшую из его кармана, и та, взлетев к потолку, рассыпалась в воздухе бумажным фейерверком. Роман прижал ладонь к груди, но листы выпрыгивали из-за пазухи, словно живые, один за другим, и невозможно было их схватить, точно бумага вдруг стала воздухом. Листы выворачивались из пальцев — его пальцев, Нечаева, прочих и упархивали прочь — туда, где стоял Денис, раскинув руки в ласковом обнимающем жесте, словно желая заключить в объятия старого друга. Он взглянул на Романа — один короткий взгляд, до краев наполненный насмешкой, а в следующую секунду его уже не было, словно и сам Лозинский рассыпался на сотни бумажных листов. Люди стояли неподвижно, потрясенно задрав головы, а над ними с шелестом бушевала веселая бумажная вьюга, и гостиная заполнилась мельтешащими тенями. Ксения подпрыгнула, попытавшись схватить один из ближайших листов, но тот увернулся и порхнул дальше.

— Бесподобно, — произнесла Виктория, блестя стеклами очков. — Бесподобно!

Роман бессознательно поднял руку, прицелившись ей в голову, но тут же опустил ее и спросил себя, что он делает? А листы над их головами кружились все быстрее и быстрее, и это кружение становилось все менее и менее беспорядочным, и теперь казалось, что кто-то тасует под потолком карточную колоду. Наконец все они сложились в одну толстую пачку, которая на мгновение зависла в воздухе, а потом с мягким шлепком упала на пол, и тотчас по дому пролетел странный глубокий звук, словно вздох огромного существа. Со второго этажа раздался чей-то пронзительный вопль, потом еще один, что-то хлопнуло, послышался громкий лязг, треск, люстра под потолком холла жалобно звякнула. Илья вскинул голову, потом схватил стоявшую рядом Ксению и рванул ее в сторону, следом брызнули остальные, и тотчас огромное хрустальное сооружение, качнувшись, с оглушительным звоном обрушилось вниз и расплескалось во все стороны. Зощук заорал, прижимая ладонь к окровавленной щеке, и Роман почему-то вспомнил кинжальный осколок, торчавший из затылка Анатолия. Закрытая дверь вздрогнула, и из косяка вдруг во все стороны полезли извивающиеся, отливающие темно-синим, металлическим шипастые стебли, заплетая проход и расползаясь по стене холла со странным треском, словно где-то рядом наигрывало на своих погремушках целое скопище разъяренных гремучих змей. И тотчас Корнейчук, закинув руки за голову и как-то изломившись назад, метнулась навстречу заплетаемой двери, пронзительно крича:

— Неправильно! Не так было! Не так!

Токман схватила ее за шиворот и рванула назад, но Роман не смотрел на них — не смотрел он уже и на дверь — он смотрел на то, что только что было пачкой листов, где были и его собственные — его почерк, его мысли… а оно шло черной рябью, расплывалось по полу, словно расплавленная смола, и что-то выдиралось из него, тянулись чьи-то руки, когтистые лапы, высовывались уродливые головы, залепленные черным, вскидывались металлические острия, и снова машущие руки, чьи-то раззявленные в крике рты, а следом выстреливали уже хорошо знакомые извивающиеся дымные щупальца. По холлу пополз отчетливый запах тухлятины, и он до краев наполнился приглушенными воплями, стонами, утробным похрюкиванием и томными вздохами, летевшими со всех сторон подрагивающего, словно раскачивающегося на волнах особняка. Но больше всего его напугало не это, а то, что литераторы, чтоб их!.. вдруг дружно двинулись к этой черноте, зачарованно вытягивая шеи, будто дети, увидевшие что-то необыкновенное, и Рита неожиданно тоже подалась следом, но тут же прянула назад, дрожа всем телом. Где-то на третьем этаже раздался грохот, будто на пол рухнул здоровенный камень, из покинутой гостиной долетел страшный дребезг — видно и там обрушилась люстра.

— Вашу мать! — заорал Роман страшным голосом. — Вы чего понаписали?!!

Те, не отвечая, вдруг разбрелись в разные стороны, двигаясь как-то очень медленно и безвольно болтая руками, и Савицкому подумалось, что, верно, пишущая братия окончательно сошла с ума, но тут они начали оборачиваться — один за другим — и Роман невольно отступил назад, мысленно сказав себе, что лучше бы они просто сошли с ума. А пространство за ними заполнялось существами и стихиями, и черт его дери, если он не знал, что это такое и откуда взялось! Глупые, глупые создания, вы так ничего и не поняли!

Короткий промежуток времени — невесомый, как вздох, и болезненный, как сердечная судорога, а те, чьи взгляды один за другим упирались в них, застывших у подножья широкой лестницы, менялись стремительно и как-то незаметно — может, они всегда были такими и теперь лишь сбрасывали свои поднадоевшие за жизнь маски и одеяния… И тает на глазах полная фигура Елены, утончаясь и удлиняясь, и вот это уже стройная красотка, и взгляд ее наполнен красным, мерцающим голодом, а из-под пухлых приоткрытых, словно для поцелуя губ завораживающе медленно ползут, вырастая, тонкие, как иглы, белоснежные клычки, и за ее спиной встают такие же острозубые красотки — Валесса не могла не позвать на помощь подружек. А Альбина, красавица Альбина — огненно красива, и волосы ее — развевающееся гибкое пламя, и снова горят изнутри ее глаза, и в движениях рук мягкий огонь, одевающий их, и колышется он за спиной, словно плащ, и рядом с ней, и позади нее — существа, парящие над полом — и огненные, и воздушные, искрящиеся мелкими молниями, и перетекающие холодной водой… вон там кто-то снежный с чертовски острыми зубами, а там кто-то похожий на ожившую груду земли, с глазами-плошками и огромной пастью. Зощук… ну, с Вовой все просто… кажется так сказал Денис тогда?.. с ним действительно все просто, только вряд ли его сейчас заинтересуют гренки с яйцом, которые так вкусно готовит его жена… кожа сползает с его лица, повисая лохмами, обвисают губы, открывая провал рта, наполненный гниющими зубами, волосы отступают на затылок, обнажая покрытую зелеными пятнами лысину, а глаза — как два гнойных сгустка, ногти сыпятся с пьяно шевелящихся пальцев, и по всему телу расползаются трещины, сочащиеся чем-то омерзительным… Не поможет теперь Вове никакой одеколон, как и тем, кто покачивается за его спиной, таращась гниющими буркалами… и черт возьми, у одного из них лицо Лехи Минаева, из-за которого Роман когда-то… как же это было давно… лишился работы… прав был Денис насчет связей, прав… Виктория… ничего не осталось от костистой блеклой женщины с землистой кожей — вместо нее смотрит высокая грудастая особа зверского вида, вся сплошь в черной коже, ремнях и серебристых цепях, увешанная целым пыточным арсеналом и держащая ощерившийся шипами моргенштерн, и что-то извивается под ее веками, словно клубки червей. Виктория стоит в одиночестве, но ей, верно, и не нужны спутники… а может, они просто запаздывают на встречу. Вот у Ильи, чьи глаза блестят стеклянным, темно-синим блеском, будто два сапфира, чья грудь в распахнутой кожаной безрукавке исполосована боевыми шрамами, и в чьих руках сжат всенепременный меч с темным лезвием, спутников хватает — какие-то задумчивые старцы в плащах, основательно вооруженные молодцы, странные рогатые создания, существа, внешне похожие на людей, но с непомерно огромными жабьими ртами. Только Ксения не изменилась совершенно, лишь в глазах полыхает зелень, но не призрачная, как у Дениса, а голодно-кошачья — этакий встрепанный воробышек с тигриными глазами, и вокруг нее — разнообразнейшие представители фауны, кажущиеся очень злыми и очень голодными, и от ее ног ползут к лестнице стебли, но не металлические, что заплели дверь, а обычные, зеленые, покрывающиеся яркими цветами, которые тоже кажутся очень голодными.

— Что это такое? — хрипло прошептал Сергей, и Роман впервые услышал в его голосе растерянность.

— Думаю, они пытались себя защитить, — ответил он, снова поднимая руку с пистолетом. — Позвали на помощь своих придуманных демонов… и сами стали ими. И боюсь, им это нравится.

— Идиоты, — тихо сказала Рита и отступила на первую ступеньку, и Нечаев, коротко вздохнув, подвел итог дискуссии:

— По-моему, пора линять! Тут нам не выйти.

Роман качнулся назад, и тут тот, кто совсем недавно был юрким невысоким парнишкой по фамилии Безяев, вдруг взмахнул мечом и закричал:

— Подождите! Вы не поняли! Это только, чтобы помочь! Я не думал…

— О какой помощи ты говоришь?! — Альбина, мягко колыхавшаяся над полом, рассмеялась, и из ее рта выпорхнули язычки пламени, мгновенно погаснув в воздухе. — Все же ясно — вы хотели все завершить, но перед этим уничтожить всех нас! Каждый из вас этого хотел! Вам было мало просто выжить! Вы хотели выжить в одиночестве!

— Какая глупость! — клыкастая красавица подняла руку, с удовольствием разглядывая свои длинные сверкающие ногти. — Мне нет дела ни до кого из вас и ваших дурацких книг! Я просто позвала на помощь, потому что знала, что и вы сделаете то же самое. Я же помню ваши творения и не сомневалась, что никто из вас не ограничится парой строчек счастливого финала! Оно было право — тысячу раз право!

— Мои книги не дурацкие! — пророкотала грудастая особа и угрожающе качнулась в сторону Елены, бряцая цепями, и из-за спины Токман тотчас выглянули хорошенькие бледные девичьи лица и упреждающе зашипели, показывая иглы клыков. Фауна, окружавшая Ксению, которая, несмотря на дикие звериные глаза, казалась страшно перепуганной, беспокойно зашевелилась, клацая когтями и клешнями и обнажая в оскале бесчисленные зубы. Зощук поднес к глазам гниющие пальцы и тонко захихикал, и тотчас со второго этажа вновь долетел пронзительный вибрирующий вопль. Рита, медленно пятившаяся по лестнице вместе со всеми, вздрогнула и застыла, сжимая в пальцах нож с широким лезвием.

— Они не только в холле! Они на всех этажах! Куда нам идти?!

— Я гляну, — коротко сказал Сергей, обогнул ее, прыгнул на следующую лестницу и исчез на площадке второго этажа. Тотчас же оттуда долетел грохот выстрелов, и Сергей снова появился на лестнице, пятясь, а следом, с неживым стуком ступая по ступеням и покачиваясь из стороны в сторону, шагала мраморная мантикора из «тронной залы». Движения ее были тяжелыми, но все же в них чувствовалась гибкость живого зверя, скорпионий хвост угрожающе подрагивал, а беззрачковые глаза не отрывались от двигающегося человека. Львиная морда была уже изрядно попорчена выстрелами, и в тот момент, когда Валерий, развернувшись, кинулся вверх по лестнице, а мантикора на ходу пригнулась для прыжка, Сергей, прищурившись, выстрелил еще раз, раздался треск, и мощное звериное тело, рассекая воздух мраморными крыльями, взвилось в воздух уже безглавым, рухнуло на ступеньки и, расколовшись на несколько кусков, грянуло вниз, а Таранов, уворачиваясь, одним прыжком перемахнул через перила и приземлился на ступеньки рядом с Ритой. В ту же секунду Роман нажал на курок, уже не терзаясь никакими сомнениями, и то, что раньше было Викторией Корнейчук, стоявшее к нему лицом, смеясь и призывающе вытянув правую руку с моргенштерном, дернулось назад и с тяжелым стуком повалилось на пол безжизненной грудой. На месте ее правого глаза появилась зияющая кровавая дыра. Преобразившиеся литераторы застыли, потом медленно повернулись и разом уставились на труп.

— Слава богу, их можно убить! — облегченно сказал Нечаев, и тут Ксения отчаянно завопила, прижимая ладони к лицу и превращая его в смятую маску ужаса, крутанулась и прянула в правый коридор. Часть ее свиты устремилась за ней, но часть осталась, медленно, но недвусмысленно начав передвигаться в сторону лестницы и оставшихся в холле, и Роман мельком подумал, что те, внизу, вызвавшие своих чудовищ, вовсе не так уж властны над ними. В этот момент из левого коридора первого этажа, тяжело переваливаясь, выковыляла мраморная гротескно-жуткая ши-цза, вовсе непохожая на своих добродушных сородичей, навек задумавшихся на Петровской набережной города на Неве, и, распахнув гигантскую пасть, накинулась на ближайшего к ней старца в плаще и одним махом перекусила его пополам, расплескав во все стороны кровь, кажущуюся совершенно настоящей. Безяевская свита налетела на мраморного монстра, послышался звон оружия, что-то грохнуло, полыхнуло, вампирши разом метнулись под потолок, словно вспугнутые птицы, а Зощук, вытягивая сгнившие руки в сторону лестницы, громко закричал:

— Я желаю получить компенсацию за моральный ущерб!

Рита, не удержавшись, хихикнула, но смешок застыл на ее губах, когда из-за спины Владимира выкачнулся строй мертвецов и, хоть и неуклюже, но все же проворно зашагал к лестнице. Примерно треть их сразу же разбрелась во все стороны, сцепившись со стихийными демонами Альбины, зверьем Шайдак и воинством Безяева, из коридоров первого этажа приковыляло еще несколько мраморных чудовищ, и в холле закипела яростная схватка, среди которой, словно бледные молнии, мелькали Елена и ее подруги, нанося короткие удары когтистыми пальцами и длинными кинжалами. Во все стороны полетели ошметки сгнившей плоти, брызги крови и куски мрамора, и над всем этим малоразборчивым мельтешением полыхали вспышки холодного и жаркого пламени и расцветали длинные ветвящиеся молнии.

— Наверх надо! — Роман выстрелил в голову первого подгнившего дружинника Зощука, и та разлетелась, словно спелый арбуз. Таранов, коротко кивнул, снова кинулся вверх по лестнице, а Роман сунул пистолет оцепеневшей Рите, встряхнул ее и перехватил протянутый Валерием меч.

— Иди за ним! — он толкнул ее к лестнице на второй этаж. — Живо!

Рита повиновалась, но тотчас всполошено обернулась:

— А ты пойдешь?!

— Нет, спать здесь лягу! Бегом пошла!

Она добежала до середины лестницы, но тут же перегнулась через перила и выстрелила, и еще одно тело, лишившись головы, слепо цапнуло воздух скрюченными пальцами и завалилось назад, но на его место тут же хлынул целый поток дурно пахнущего войска. Валерий и Роман, до этого момента отступавшие медленно, переглянулись, повернулись и кинулись к следующей лестнице, одним прыжком проскочив площадку. На ходу Роман развернулся и почти автоматически, не думая, рубанул потянувшуюся следом руку, оставив глубокую зарубку на резных перилах, Валерий разрубил в полете какую-то пернатую зубастую тварь, едва не вцепившуюся ему в лицо, и в этот момент Рита закричала сверху:

— Поднимайтесь! Скорей!

В ее голосе было не только отчаянье и испуг, но и странное недоумение, следом раздались один за другим два выстрела, что-то грохнуло, лязгнуло, потом голос Таранова свирепо рявкнул:

— В сторону!

Валерий и Роман взлетели по лестнице, проскочили какую-то бездверную комнату, заваленную всевозможным хламом, и Савицкий на бегу растерянно сказал:

— Этого здесь раньше не было.

Дальше коридор неожиданно раздваивался, чего в нарисованном Тарановым плане тоже раньше не было, и в обоих проемах, походивших на огромные дупла, метался дрожащий свет. Валерий задумчиво притормозил перед ними, и в этот момент из левого проема высунулась крепкая рука, схватила его за плечо и дернула внутрь. Роман впрыгнул следом, но тотчас развернулся, уловив за спиной движение, и всадил клинок в грудь подоспевшего мертвеца, шамкавшего полубеззубым ртом. Тотчас ударил его ногой, одновременно выдергивая оружие, творение Владимира тяжело повалилось на спину, суча конечностями, словно перевернутый жук, а в следующую секунду Романа и самого втащили внутрь. Таранов захлопнул тяжелую круглую дверь и задвинул засов, и в дверь почти сразу же требовательно забарабанили. Чей-то вязкий, утробный голос забубнил:

— Есть-есть-есть-есть!..

— Тьфу, черт! — сказал Сергей, поворачиваясь и вытирая вспотевший лоб. В опущенной правой руке он держал секиру — уже успел заглянуть и в собственный тайник, — а пистолет сунул за пояс. Роман огляделся — они были в большой округлой комнате, под потолком которой чуть покачивалось деревянное сооружение в виде восьмиконечной звезды, и на каждом луче горели вставленные в гнезда свечи, наполняя комнату прыгающим светом. Стены комнаты казались сделанными из толстенной коры, а из мебели присутствовали несколько грубых лавок, тяжелый деревянный стол, а также самый натуральный пень с разветвленными корнями, на котором почему-то стоял телевизор «Юность» с разбитым экраном. Окон в комнате не было. В другом конце комнаты тоже наличествовала круглая дверь, запертая на засов. Из стены рядом с дверью торчала оперенная мраморная стрела, а на полу лежали куски статуи — судя по определенным признакам, это была статуя женщины. Ее голова была разбита вдребезги, и с одного куска на Романа слепо взирал беззрачковый мраморный глаз. В метре валялся подгнивший труп, разрубленный наискосок от плеча к бедру, и стремительно ухудшал атмосферу комнаты.

— Что-то не узнаю я эту часть Калифорнии, — пробормотал Роман и снова огляделся. Валерий постучал навершием меча по стене и получил гулкий отклик.

— Они и мой дом изменили! — сказала Рита с негодованием хозяйки, получившей в ответ на свое гостеприимство редкостную пакость. — Он же теперь место действия… а может… хотя я уже вообще ничего не понимаю! И дороги мы теперь не знаем!

— Так чего стоим — давайте туда! — Валерий ткнул мечом в сторону запертой двери, с тревогой прислушиваясь, как другая дверь содрогается под ударами. Сергей смахнул кровь с оцарапанной щеки, хмыкнул и кивнул головой на разбитую статую.

— Оттуда пришло это.

— Круто ты с бабой, — устало сказал Роман и успокаивающе потрепал по плечу подошедшую Риту, которая, как ни странно, теперь выглядела гораздо бодрей, чем раньше, и уже не казалась такой испуганной. — Вика готова, а ее демонам хоть бы хны! Кто это хоть был?

— Похоже, Артемида, — буркнул Таранов, — хотя мне на это наплевать! Я теперь тоже дороги не знаю. Но и сидеть здесь нельзя.

— …есть-есть-есть! — уныло бубнили из-за двери в прорехи между ударами. Валерий шарахнул навершием меча по створке, обозвав оголодавших нехороших словом, потом потер плечо, чуть поморщившись.

— Тяжеловат. И не умею я… неловкие удары получаются.

— Скоро станут ловкие — чую, будет много практики, — Роман посмотрел на стену. — А что в правом коридоре — там ведь, по идее, наружная стена…

— В правом коридоре кто-то витает — по-моему, кто-то из демонов Альбины, и полно крыс, — вздрогнув, сообщила Рита. — Мы туда не пошли. А тут статуя — чуть стрелу в меня не всадила. Сергей Васильевич, я передумала насчет лишения премии.

— Я счастлив, но по завершении этого бардака желаю в отпуск! — заявил Сергей и потер запястье. — Ну что — попробуем в ту дверь?

Роман осторожно подошел к дальней двери, наклонился и старательно прислушался, потом выпрямился.

— Вроде тихо. Правда, это ничего не значит.

— Если Вика оживила только статуи из залы, то лучше туда — их не так уж много, — высказался Нечаев. — Хотя ничего нельзя знать наверняка… Но назад я точно не пойду — зощуковских мертвяков слишком уж много. К тому же, — взглянув на разрубленный труп, Валерий сморщил нос, — статуи хоть не воняют.

— Впереди тоже может быть достаточно гнилых ребят, твари расползлись по всему дому, — Роман, обернувшись, с тревогой прислушивался к тому, как вздрагивает под ударами дверь. — Правда, ситуацию упрощает то, что свиты наших очаровательных литераторов передрались друг с другом… Кстати, кто-нибудь из вас, — он взглянул на Сергея и Валерия, — написал себе каких-нибудь союзников?

— Ты же видишь, что мы одни, — раздраженно ответил Валерий.

— Неважно. Так да или нет?

Лицо Нечаева внезапно стало чуть смущенным, и он пожал плечами.

— Ну так… — во взгляде Нечаева почти сразу же появился вызов. — Но их здесь все равно нет, так что и говорить ни к чему!

— Аналогично, — сказал Таранов, упреждая обращенный к нему вопрос. — Но я человек простой и у меня все по-простому, без клыков, слизи и прочих изысков. В любом случае, мы одни… — он усмехнулся, — видно плохо написали, все же. А ты сам? Позвал кого-нибудь на помощь?

— На помощь нет, — отозвался Роман, чуть помедлив. — Я просто… кое-кого пригласил. Но его тоже здесь нет… Наверное, писатели из нас никудышные… как там он говорил… не пропускаем мы сквозь себя то, что пишем, не видим этого…

— Может, оно и к лучшему, — подвела итог Рита, крепко сжимая в пальцах «бантам». — Ну что — идем?

— Вы встаньте подальше, а я открою дверь, — сказал Роман, протягивая руку к засову, но Сергей, подскочив, отодвинул его.

— Лучше я. Если там еще одна статуя — секира для нее лучше, чем меч.

— А если там альбиновские стихийные демоны? — боязливо предположила Рита. Сергей почесал затылок.

— Тогда лучше огнетушитель… но где его сейчас найдешь?..

Он дотронулся до засова, но тут же отскочил назад с секирой наизготовку, и Роман тоже отпрыгнул, глядя, как из дверной щели стремительно выматывается серебрящаяся струйка дыма и ползет вверх и в стороны — несмотря ни на что, зрелище довольно красивое. К запаху тухлятины в комнате неожиданно примешался другой запах, отчего-то напомнивший Роману густо заросшие травой и кувшинками илистые лесные озера. В комнате мгновенно стало прохладно, потянуло сыростью, и Валерий, приподнимая меч, настороженно спросил:

— Это еще что?

Дым сгустился, стал плотным, и из него на пол вдруг ступила высокая золотоволосая красавица с мраморно-белой кожей и сияющими зелеными глазами. Вместо одежды на ней был бледно-голубой кусок ткани, прихваченный чем-то на талии и на левом плече и открывающий на полное обозрение высокую грудь, а на шее переливалось под прыгающим светом свечей изумрудное ожерелье. Роман и Сергей отступили еще на шаг, а Валерий сказал:

— Ого! — и, словно этого было мало, добавил: — Ничего себе! Вот все б такие были!.. Как такое…

Он не договорил, но Роман прекрасно понял недосказанное — как такое убьешь? Ведь рука не поднимется… и особенно когда такие глаза… Бессознательно он подался вперед, но Рита тотчас больно ущипнула его за плечо, неожиданно зло скривив губы, и Роман, вздрогнув, мотнул головой и отступил обратно. Девушка очаровательно улыбнулась, и пламя свечей блеснуло на тонких, острых клычках. В дверь позади них тотчас забарабанили с удвоенной силой, точно изголодавшееся воинство Зощука почуяло, что добыча задержана новой опасностью.

— Лена?.. то есть, Валесса? — осторожно спросил Роман, до боли сжимая в пальцах рукоять меча и краем глаза видя, как поднимается рука Риты с пистолетом. Золотоволосая отрицательно покачала головой и улыбнулась еще раз — теперь ему одному.

— Нет. Иллайон, — голос ее оказался мягким, струящимся, как шелк, обнимающим и тянущим к себе. — Сколько мужчин… сколько больших сильных мужчин с сильными сердцами… — розовый язычок проворно облизнул верхнюю губу. — Хотите меня поцеловать? И я вас поцелую… я вас зацелую… — ее бледные руки плавно поднялись и потянулись навстречу Таранову, который качнулся было к ней, но тут же дернулся обратно, мотнув головой, и хрипло сказал:

— Шла бы ты отсюда!..

— А Валесса знает, что ты здесь? — пробормотал Роман, изо всех сил заставляя себя отвернуться. Валерий прошел мимо него с широко раскрытыми глазами, и Савицкий схватил его за рукав и дернул обратно. Иллайон снова покачала головой — на этот раз недовольно.

— Валесса запретила. Мы с ней подруги… но, — девушка раскинула руки и провернулась вокруг себя, — когда дело касается еды, каждый сам по себе.

Она сделала еще один поворот и вдруг исчезла, а долей секунды спустя бледные ладони опустились на плечи Нечаева, и смеющееся лицо Иллайон выглянуло из-за его спины, словно дразнясь, потом ее рот широко раскрылся, и клыки устремились к незащищенной шее. Роман метнулся вперед, и его меч ударил в это мраморно-белое лицо, но его там уже не было — вампирша стояла перед не успевшей даже вскрикнуть Ритой, крепко схватив ее за плечи… но вот ее уже и нет там — она рядом с Сергеем, скользит ладонью по его руке и тут же исчезает… Роман, почувствовав прикосновение к шее ледяных пальцев, дернулся в сторону, одновременно разворачиваясь, но меч вновь пропорол лишь пустоту. Рядом свистнула рассекшая воздух секира, послышался рассыпающийся брильянтовый смех, бледное лицо с сияющими глазами вдруг возникло прямо перед Романом — так близко, что их носы почти соприкасались, и на него пахнуло сыростью и гниющими цветами, а в следующее мгновение девушка уже вновь стояла возле двери и улыбалась — не без издевки. Валерий судорожно ощупывал свою шею, а Таранов смотрел на вампиршу с некоей долей уважения. Неугомонные зомби позади вовсю грохотали в дверь, и многоголосый подшамкивающий хор требовал:

— …есть-есть-есть-есть!..

— Дурдом! — слегка дрогнувшим голосом произнес Валерий. — Слушайте, девушка, перестаньте заниматься ерундой! Может, вам что-нибудь другое? Может вы любите пиво? Или шоколад? Или, там, Киркорова?

— Что есть пиво, шоколад и киркоров? — с живым интересом спросила Иллайон. — Питье, еда? Или, — ее улыбка стала шире и хищнее, — особые позы? — розовый язычок проскользнул между клыками и дразняще затрепетал в направлении Валерия. — Иди ко мне, я сладко целую, сладко…

Савицкий, не в силах оторвать от нее глаз, судорожно пытался вспомнить общеизвестные способы изничтожения вампиров. Солнце — нереально, серебра нет, крест… она из эпохи Македонского и, скорее всего, защищаться от Иллайон христианским символом все равно, что развешивать перед слепым таблички «Проход воспрещен». В подтверждение его мыслей Рита рванула с шеи цепочку с золотым крестиком и ткнула им в сторону Иллайон. Цепочка вылетела из ее руки, бледная ладонь поймала крестик, и вампирша мягко поинтересовалась:

— Что это?

— Отойди от двери, сука! — вдруг завопила Рита и выстрелила девушке в голову, но та уже стояла возле косяка, и пуля ушла в доски.

— Глупая, — насмешливо сказала она. Рита больше стрелять не стала, но разразилась такими ругательствами, каких Роман еще и не слыхал. Голос ее стал пронзительным, визгливым — похоже, если на них Иллайон действовала завораживающе, то на Риту оказывала прямо противоположный эффект. Вампирша засмеялась и вновь прислонилась спиной к двери.

— Ветерок, — произнес шелковый голос, — все это ветерок. Одного, мне довольно одного… отдайте или возьму сама… а прочие могут идти… пока…

— А ну ее к черту, эту сучку! — вдруг вскипел Сергей. — Я открою, а вы отмахивайтесь… просто не подпускайте ее!..

Он метнулся к двери, замахиваясь секирой — неуклюжее, тягучее движение по сравнению с гибкой стремительностью Иллайон, которая сразу же оказалась у него за спиной. Роман тотчас направил острие в тонкую длинную шею, но оно угодило в пустоту, а вампирша, возникшая совсем рядом с его рукой, чуть наклонилась, и кончик ее языка игриво скользнул по долу меча, следом прилетел клинок Валерия, но там уже никого не было, и мечи лязгнули друг о друга. Где-то слева взвизгнула Рита, и в тот же момент дверь вдруг слетела с петель, снесенная мощным ударом, и в комнату одно за другим ввалились трое здоровенных человекообразных существ, раннее виденных Романом в свите Безяева, — с черной, блестящей, как резина, кожей, непропорционально огромными жабьими ртами и выпученными глазами. Иллайон отпустила Риту и метнулась под потолок, прижалась к нему всем телом неподалеку от деревянной люстры, словно огромная бабочка, и ее длинные золотистые волосы заколыхались в воздухе.

— А это что за хрень?! — успел вопросить Валерий, прянув назад. Сергей, которого этот вопрос, очевидно, совершенно не интересовал, развернувшись, на коротком размахе снес голову одному из прибывших, и в потолок ударил фонтан черной крови. Таранов отпихнул с дороги пьяно зашатавшееся тело, а двое оставшихся существ, которых смерть сородича совершенно не опечалила, проворно прыгнули вперед, не обращая на человека в дверном проеме никакого внимания. Один из них метнулся к Рите, протягивая шестипалые руки, но Савицкий, мгновенно оказавшись рядом, оттолкнул девушку в сторону двери, где ее изловил Сергей, и они исчезли в следующей комнате. Роман вогнал меч в гладко блестящий круглый живот чудовища, и сталь вошла легко, словно кожа обтягивала сгусток слизи. Чудище истошно заверещало, суматошно размахивая руками и распялив беззубую пасть, и в ту же секунду вторая дверь жалобно затрещала, поддаваясь под натиском. Нечаев, проскакивая мимо, походя отсек одну из машущих рук, забрызгав и себя, и Романа черной, дурно пахнущей жидкостью, и заорал:

— Да брось ты его!..

Роман выдернул меч с потоком черноты, и жаборотый повалился на спину, открывая его взору третье существо, которое стояло напротив, чуть присев, и из его непомерно расползшегося во все стороны рта на подставленные ладони вдруг вывалился черный, дрожащий, как желе, дымящийся шар размером с боулинговый. Вторая дверь рухнула, и Роман кинулся к свободному проему, из которого уже слышался шум драки. Черная рука взлетела в воздух и почти с баскетбольной сноровкой отправила подрагивающий шар ему вдогонку. Краем глаза он уловил это движение и прыгнул, одновременно пригибаясь, в ту же секунду Иллайон с жалобным возгласом сорвалась с потолка и скользнула следом — то ли нервы сдали у вампирши, то ли не выдержала вида ускользающей добычи. Влетев в комнату, Роман перекувыркнулся, позади, совсем рядом раздался громкий шлепок и пронзительный вопль. Сразу же вскочив на ноги, он порывисто оглянулся — Иллайон, дико крича, билась на полу, а по ее телу стремительно расползалась пузырящаяся черная жидкость, пожирая плоть и кости, и там, где еще недавно были длинные мраморно-белые ноги, теперь растекалось густое багровое месиво. На этот раз гибкая стремительность подвела вампиршу — подвела навсегда.

Роман отвернулся почти сразу же и ринулся в глубь комнаты. Таранов, дыша надсадно, со свистом, орудовал секирой, словно заправский викинг, яростно отбиваясь от наступавшей на него мраморной гидры, перемещавшейся на удивление проворно и лязгавшей, вернее, постукивавшей пятью пастями. Две отколотые головы уже валялись на полу. Валерий, выставив перед собой меч, медленно двигался по широкой дуге, примеряясь глазами к так же плавно двигавшемуся перед ним обнаженному мужчине непомерно героических пропорций, вооруженному короткой булавой. Роман успел заметить, что из головы мужчины торчат бесчисленные металлические острия, придавая ему сходство с его же булавой, а потом его взгляд метнулся к Рите, которая отчаянно дергала ручку запертой двери, а к ней неторопливо, с некоей самоуверенной ленцой топал еще один голый атлет, вдоль позвоночника которого топорщился кожистый гребень, как у игуаны, и, ухмыляясь, помахивал оружием, похожим на короткую косу.

Роман одним прыжком проскочил между дерущимися и, не тратя времени на благородное похлопывание по плечу, всадил клинок атлету в спину чуть левее кожистого гребня — до шеи было никак не достать даже в прыжке. Тот, издав какой-то квакающий звук, удивленно развернулся, одновременно подламываясь в коленях. Савицкий, выдернув оружие, отскочил в сторону и рубанул по шее, уже оказавшейся в пределах досягаемости, после чего сразу же отвернулся от бьющегося тела. Из покинутой комнаты через густую лужу, в которую превратилась Иллайон, брели, раскачиваясь, зощуковские дружинники со своим уже поднадоевшим «есть-есть-есть». Валерий и обладатель булавы исполняли некий сложный, довольно неуклюжий, рваный танец, размахивая своим оружием, причем Нечаев не столько наносил удары, сколько уворачивался, тяжело дыша, — атлет орудовал булавой довольно ловко. Роман кинулся к закрытой двери, оттолкнув Риту, судорожно цеплявшуюся за ручку, дернул сам, потом просунул лезвие меча между дверью и косяком, и в тот же момент Сергей с удивленным возгласом: «Да какого?..» — нырнул вниз, одновременно чуть отскочив, чтобы получить пространство для размаха, и рубанул статую по одной из толстых когтистых лап. Гидра издала громкий скрип, словно несмазанные ворота, и пьяно завалилась на отрубленную конечность. Ее шеи отчаянно мотнулись в безуспешной попытке удержать равновесие, и статуя с тяжелым стуком рухнула на пол. Сергей поспешно отколол еще две лапы, и гидра отчаянно завозилась, пытаясь встать и яростно стуча мраморными челюстями и единственной уцелевшей конечностью.

— Серега, дверь! — закричал Роман, отскакивая назад, и Таранов, увернувшись от пары нацелившихся на его ноги раззявленных пастей, кинулся к ним. Рита, наклонившись, свирепо выдернула оружие из еще подрагивающей руки умирающего атлета и прижалась к стене, глядя на подтекающую волну мертвецов, нетерпеливо толкавшихся в дверном проеме. Роман коротко глянул в сторону Нечаева — не нужна ли помощь? — но Валерий каким-то образом ухитрился найти лазейку в уверенной атаке противника и разрубить ему бедро, и теперь с хриплыми яростными вскриками оттеснял шипастого в угол веером тяжеловатых ударов, орудуя мечом так, словно это был молоток. Отвернувшись, Савицкий шагнул навстречу идущим, которых от двери и людей теперь отделяли лишь несколько метров, и из первых покачивающихся рядов к нему тотчас с готовностью протянули руки с лохмами оползающей кожи, и на Романа густо и тяжело пахнуло гниющим мясом.

— …есть-есть…

«Не люди, — в который раз мысленно сказал он себе. — Не люди…»

Битвой это никак нельзя было назвать — это было избиение, мертвецы не защищались, просто шли вперед один за другим, протягивая руки, напирали, пытаясь зажать в кольцо и прорваться к двери. Они не уклонялись, не отступали, не производили никаких хитрых телодвижений, и лезвие легко входило в дряблую, расползающуюся плоть, отсекая конечности и отрубая головы… но их было слишком много, и на месте одного почти сразу же появлялось трое. Пол перед ним был уже устлан изуродованными телами, хлюпала сгнившая кровь, но они все шли и шли… Натруженные мышцы рук страшно ныли, в затылке мягко постукивало. Дважды Роман споткнулся и чуть не упал, несколько раз зубы клацнули в опасной близости от него, холодная рука вцепилась в запястье, перехватив ее, он крутанулся, и мертвец улетел в сторону, с сырым чавканьем стукнувшись о стену, но Роман при этом потерял почти метр обороняемого пространства. Тут подоспел Валерий, перемазанный то ли своей, то ли чужой кровью, поймал на острие меча следующего желающего откушать, и позади тотчас закричала Рита:

— Сюда! Быстрей!

Роман сразу повернулся и кинулся было к дверному проему, в котором косо висела створка, но ему тут же пришлось вернуться и выдернуть из свалки Валерия, который яростно размахивал мечом и хрипло матерился, очевидно, решив в одиночку перерубить всех созданий Зощука до единого. Они выскочили на узенькую слепую площадку, где уже стояли Сергей и Рита. Вверх и вниз с площадки убегала знакомая винтовая лесенка, вверху брезжил дрожащий красноватый свет, внизу же царил полумрак, и быстро глянув туда, Роман увидел, что в этом полумраке плавно движутся несколько пар чьих-то больших горящих глаз.

— Наверх! — коротко сказал Сергей, уже поднимавшийся по ступенькам, тотчас снизу донесся мощный, густой рык — то ли львиный, то ли тигриный, убедив остальных, что вниз действительно лучше не ходить.

Хрупкая лесенка отчаянно дрожала под ногами бегущих, и Роману с каждой ступенькой казалось, что она вот-вот обрушится вниз вместе с ними. Рита перед ним неслась так стремительно, что ему было страшно, позади громко пыхтел Нечаев, ругавшийся последними словами, и то и дело звонко цеплялся мечом за перила. Сергея он не видел, только слышал стук его ботинок, а в какой-то момент сверху донесся истошный вопль, следом тяжелый удар, и мимо Романа пролетело что-то извивающееся со множеством когтей и зубов, едва не зацепив его руку, и кануло в темноте с мягким шлепком. На нижнем витке уже топали неугомонные зомби, раскачивая лестницу еще сильнее, и кто-то из них, более разумный, чем его сородичи, периодически увещевал глухим, замогильным голосом:

— Ну чего вы убегаете?.. Мы ничего не сделаем!.. Подождите нас, подождите! Мы только есть, есть…

Лесенка не изменилась только внешне, но протяженность ее стала гораздо больше, и они уже пробежали черт знает сколько витков, а конца ей все не было. Вокруг смыкалась круглая стена, словно ствол колодца, и в ней через каждые два метра горели вставленные в железные кольца факелы, страшно чадя. Было очень холодно, и изо рта вырывались густые клубы пара.

Лесенка сделала еще пару витков и вдруг закончилась широкой полукруглой площадкой, перед которой была большая дверь с тяжелой литой ручкой в виде львиной морды, и дверь эта была приглашающе приоткрыта, и в проем между створкой и косяком вытекал ровный яркий бледно-голубой свет. Сергей настороженно остановился перед дверью, Роман торопливо двинулся было к нему, но тут его левая рука, скользнувшая по перилам, задела что-то тонкое и упругое, похожее на натянутую нить. Сверху долетел едва слышный тонкий хныкающий звук, и он поспешно задрал голову, тотчас же оттолкнул Риту, так что она сунулась лицом в спину Таранову, и, чуть скользнув в сторону, взмахнул мечом навстречу стремительно летящей на него черной тени, топырящейся бесчисленными лапами. Под мечом громко чавкнуло, и на ступеньки тяжело рухнул черно-желтый паук, размером с взрослого мастифа, дергая конечностями и извергая из разрубленного брюха поток грязно-желтой жидкости. Валерий совершил гигантский прыжок, оказавшись почти десятком ступенек ниже, а Рита взвизгнула и, вцепившись в плечо Сергея, сделала такое движение, точно намеревалась забраться ему на голову, словно кошка на дерево. Внизу, в темноте глухо возмутились:

— Едят без нас?.. без нас?.. есть-есть…

— Ну, Ксюша!.. — зло сказал Роман и быстро отсек пауку верхнюю часть. Валерий поспешно скакнул обратно, вытащил зажигалку и, включив встроенный в нее фонарик, направил тонюсенький лиловый луч света на далекий потолок, оказавшийся плотно затянутым, словно чадрой, серебристыми паутинными нитями. Ближе к стене висел плотный кокон, из которого торчала бледная сморщенная человеческая рука.

— Я ей устрою «В мире животных»! — прошипел Валерий и погасил фонарик, потом осторожно переступил через подергивающиеся суставчатые лапы. Сергей, который, отстранив Риту, уже аккуратно приотворял дверь, вдруг отпустил створку и прижался к перилам, сжав в пальцах рукоять секиры. Тотчас до них долетел приближающийся странный морозный хруст, а следом за ним — громкий топот. Мимо приоткрытого дверного проема вдруг пронеслось нечто, похожее на ожившую груду снега с широко разинутой зубастой пастью и горящими круглыми глазами, обдав притаившихся на площадке волной холода, и исчезло. Секундой позже за снежным созданием пробежал отряд голоногих людей с круглыми щитами и ксифосами, азартно вопя, и тоже скрылся.

— Это еще… — начал было Валерий шепотом, но тут снова раздался топот ног, и отряд людей, на треть уменьшившийся пробежал в обратном направлении, и на этот раз в их криках не было никакого азарта. Следом с голодным рыканьем прохрустело уже три снежных чудища, переваливаясь и роняя на пол крупные белые хлопья, а за ними по пятам проплыло нечто, больше всего напоминающее большую грозовую тучу, в которой произошло короткое замыкание. Послышался удаляющийся вопль ужаса и звон оружия, громкий треск, яростное рычание, и все стихло. Роман ошарашенно переглянулся с остальными, и Валерий тотчас сказал:

— Не, я туда не пойду, лучше…

— … есть-есть!.. — нетерпеливо загомонили снизу, и Савицкий, перегнувшись через перила, увидел на предыдущем витке наступающих зомби. Тотчас же Таранов, не раздумывая больше, рванул дверь, и они, в том числе и Валерий, ввалились в яркоосвещенный широкий коридор. Роман развернулся и задвинул дверной засов, потом огляделся. Коридор был совершенно пуст, тянулся в обе стороны метров на десять и, изгибаясь, пропадал в неизвестности.

— Я проверю левый, — быстро шепнул Сергей, — ты, Валерка, правый, а вы стойте здесь, держите дверь.

Прежде, чем Роман успел возразить, Таранов исчез, а Валерий быстро и решительно двинулся в указанном направлении. Роман хрипло вздохнул, потом поспешно посмотрел на потолок, но там не было ничего кроме больших каплевидных, бледно-голубых ламп. Он взглянул на лужицы воды, оставшиеся на паркете от хлопьев со снежных чудищ, и пальцы Риты тотчас обхватили его запястье. Роман обнял девушку за плечи, прижал к себе, и она ткнулась лицом ему в грудь со слабым усталым возгласом.

— Тебя не поцарапали?

— Нет, — Рита подняла голову и испуганно улыбнулась, — но я все время ощущаю некий дискомфорт.

— Да уж… — Роман усмехнулся. — Мне, если честно, все это уже порядком надоело.

— Нам надо выбраться на улицу. Лучше на улице, чем тут…

— Выберемся.

— Мы ведь даже не знаем, где теперь этот дом! — возразила она. — Может, там снаружи…

— Там снаружи все в порядке! — отрезал Роман, и в дверь за его спиной вдруг мелко, вежливо постучали. Отпрыгнув, он повернулся с мечом наготове, как-то тоскливо подумав, что еще одна схватка, и рука у него попросту отвалится. Рита, держа в одной руке отнятую у атлета-ящерицы косу на короткой рукоятке, а в другой — пистолет, прилипла спиной к стене.

— Вы тааам? — протянул из-за двери голос — до жути знакомый голос, и Роману показалось, что он слышал его целую вечность назад. Снова постучали, потом голос утверждающе бормотнул: — Вы там… Откройте, а?.. Откройте мне… я знаю, что вы там… Я вас чую… Рита, вы там… и Рома… вы там, дааа…

— Шел бы ты, Вова, — глухо сказал Роман, не выдержав, — к чертовой матери вместе со всем своим гнильем! Сколько ж ты его наплодил?!

— Завидуешь?! Да-а… я гений, — с глупой самоуверенностью заявил Зощук. — Нас много, нас больше всех!.. Открой, а?.. есть хочу, есть… — в вязком голосе протекла голодная тоска, и Савицкий подумал, что вместе с человеческой внешностью юрист растерял и большую часть своего интеллекта. — Я хочу компенсации… Мне нужна женщина. Сладкая… сочная… виноватая… Отдайте ее, я уйду. Женщина!

— Ты ж женат, Вова, — с полуистеричным смешком сказала Рита.

— Нельзя есть жену, — рассудительно сказали из-за двери. — Во всяком случае, пока. Есть хочу, есть! Дайте женщину, дайте кого-нибудь!.. — в створку забарабанили.

— И не стыдно тебе? — Роман огляделся — не видать ни Сергея, ни Валерия. — Ты ж писатель!

— Я писатель, — подтвердили из-за двери, после чего раздался удар — судя по звуку, Зощук стукнулся о створку лбом. — Не издают, говорят — интересно, а не издают. Никого из нас не издают. Ивалди тоже никто не издавал. А Юрку, козла, между прочим, издавали! Два раза! Такую чушь издавали!.. Он был извращенец! Хочу, чтоб меня издавали. И есть хочу, есть!.. — Владимир помолчал, потом добавил:

— Хочу на берег… Пойдем на берег… все пойдем на берег. Буду есть там. Устал, сильно устал… Дадите женщину, а?

— Проваливай!

Тут из правой части коридора стремительно выскочил Валерий, и Роман метнулся в его сторону, решив, что за Нечаевым погоня, но тот почти сразу остановился, тяжело дыша, и сказал:

— Там тупик. Просто тупик, ни одной комнаты. А Серега…

— Валерий Петрович!.. — обрадованно прогундосили из-за двери. — Как представитель… закона… впустите, хочу есть!..

— А-а, явился, сука! — устало отреагировал Валерий и отвернулся. — Пошли, нам в любом случае туда, — он махнул рукой в ту сторону, куда ушел Таранов, и в дверь яростно заколотили — теперь уже несколько пар рук. В щель потянуло гнилью, и Нечаев сплюнул.

— Как они мне надоели! Кажется, я насквозь пропах этой тухлятиной!

Они быстро зашагали по коридору, стараясь ступать бесшумно, и даже сквозь подошвы ботинок Роман чувствовал холод пола. Коридор сделал поворот, потом еще один и закончился очередным дверным проемом. Двустворчатая резная дверь была распахнута настежь, и когда они приблизились к ней, в коридор вышел Таранов, выглядевший слегка растерянно. Голос его, впрочем, оказался спокойным.

— Никого нет… практически. И выхода тоже.

— Как?! — возопил Валерий и проскочил внутрь. Роман, пропустив Риту, которая сразу же тихо ахнула, шагнул следом и оказался в большом круглом помещении, единственной узнаваемой вещью в котором была огромная хрустальная люстра, заливавшая, впрочем, комнату не привычным ярко-желтым светом, а небесно-голубым. Под потолком неподвижно висели десятки весело-разноцветных воздушных шаров со свисающими хвостиками ниток, посреди комнаты расположился большой продолговатый бассейн, наполненный гладко-темной, словно в омуте, водой. Окон не было ни одного, стены и пол выложены большими янтарными плитами, которые, казалось, светились изнутри, и едва Роман вошел в комнату, как сразу же понял, что имел в виду Сергей, сказав, что здесь практически никого нет. Помещение выглядело так, словно совсем недавно в нем бушевала яростная схватка. Всюду валялись куски разодранных и обугленных трупов — человеческих, зощуковских зомби, животных и птиц, и янтарные плиты были залиты подсыхающими темными лужицами. Неподалеку от двери Роман увидел еще одну вампиршу, ощерившую в оскале тонкие клыки, — одежда с нее была сорвана, а тело страшно изрублено — видно нашелся еще кто-то более проворный, чем токмановская подружка. Рядом с ней лежал труп уже знакомого жаборотого создания, чей живот был разворочен, и клочья внутренностей и черной кожи висели, словно мокрые тряпицы, а его раскинутые ноги придавила медвежья туша, в которой зияла прожженная округлая дыра. Бородатый старец в синих одеяниях, выгнувшийся так, что его тело касалось пола лишь пятками и затылком. Несколько вдребезги разбитых статуй, мраморная рука, сжимающая здоровенный мраморный молот. Еще один дохлый паук, десятки раздавленных крыс, усыпавших пространство между трупами, словно меховые комочки. Передняя часть странного рогатого животного с ярко-рыжей шерстью. Пара конусообразных невысоких кучек, похожих на мокрый пепел. Труп одного из пробежавших недавно мимо них голоногих воинов с перекушенным затылком. Везде, везде, куда ни глянь. Возможно, именно тут и сцепились друг с другом все призванные литераторами демоны… и у Романа на мгновение мелькнула слабая надежда, что в доме больше никого, кроме бубнящего за дверью Владимира и его приятелей, не осталось… но конечно же нет. Хоть и много было в комнате убитых, он слишком хорошо помнил, сколько их стояло тогда в холле, сколько статуй было в тронном зале, сколько глоток испускали вопли со всех этажей особняка. Лишь часть… всего лишь часть.

— Хорошо, что мы припоздали, — хрипло сказал Роман, и Сергей согласно кивнул. Валерий, тем временем, уже со страшной руганью бегал по комнате и простукивал стены, ища скрытый выход. Рита медленно отошла в сторону от двери, где небольшое пространство пола было совершенно чистым, и села прямо на плиты, съехав спиной по стене и со звяканьем уронив свое неудобное оружие. Подняла голову и уставилась на многоцветье воздушных шаров.

— Что же теперь нам делать? — спросила она, ни к кому, собственно, не обращаясь, и ее голос эхом прокатился по комнате. Сергей обернулся на дверь, потом взглянул на Романа, который, наклонившись, подобрал валявшийся меч, взвесил его на ладони и покачал головой — слишком тяжелый для девичьей руки.

— Отсюда только один выход — обратно через лестницу. Прорубаться сквозь покойников?

— Их слишком много, — мрачно ответил Роман. — Откроем дверь — они нас попросту сметут. Патроны у тебя еще есть?

— Два.

— Нет выхода! — со злым отчаяньем сказал Валерий, подходя к ним. — Нигде ничего. Все! А стены слишком толстые.

Роман, отвернувшись, побрел по комнате, разглядывая лежащих и почти волоча меч следом за собой. Потом обернулся и задумчиво произнес:

— Здесь нет ни одной из тех снежных тварей. А мужики, которые мимо нас пробежали, помните? — здесь только один такой. Куда же девались остальные?

— Возможно, их попросту сожрали! Посмотри, какие тут… — Валерий махнул на трупы и не договорил.

— Может, их существа могут проходить сквозь стены? — предположил Таранов. Роман покачал головой.

— Вряд ли. Во-первых, нам тогда давно бы уже пришел каюк. А во-вторых, чего ж тогда зощуковские зомби жалобно стучат в дверь?

Таранов пожал плечами и посмотрел на потолок. Валерий наклонился и подобрал длинный посох с навершием из густо-красного кристалла, зажатого четырьмя золотистыми крапанами, тут же ойкнул, и посох звонко стукнул о плиты.

— Черт! Током бьется!

— Охранное заклятие наверное, — с усталой насмешкой сказал Роман. — Типа сигнализации. Безяев бы тебе подразъяснил, будь он здесь.

— Никого из них я здесь не вижу, — отозвался Валерий, оглядываясь. — А жаль. Одной Вики маловато…

— И-и-и!..

Все трое резко повернулись в ту сторону, где сидела Рита, но девушка уже была на ногах, стоя метрах в трех от стены и судорожно сжимая в руке нож. Неподалеку от нее отчаянно трепыхался обрубленный стебель, разбрызгивая вокруг ядовито-зеленый сок, а рядом большой красивый ярко-фиолетовый цветок затухающе подергивал лепестками, словно щупальцами. Стебель тянулся из темно-коричневой луковицы, мерно пульсировавшей за трупом жаборотого создания, и в этой пульсации чудилась ярость хищника, от которого ускользнула добыча. Рита метнулась к ним и, накрепко вцепившись в руку Романа, жалобно протянула:

— Здесь хоть что-нибудь не кусается?! Видали — подкрался, гад!

— Всем смотреть под ноги! — тут же заявил Сергей, хотя уже мог бы этого и не говорить. — Ох, коли доведется мне изловить Шайдак — не представляю, что с ней сделаю!

— А я представляю! — буркнул Нечаев. — Причем очень красочно… Делать-то чего теперь?

— Поскольку пока ничего не ясно, предлагаю совместить размышления с отдыхом, — Роман прислушался к отдаленным ударам в дверь, потом огляделся и потянул Риту туда, где не было ничьих останков, плотоядных растений и прочего — совершенно пустое пространство. — Не знаю, как вы, а лично я… — он махнул рукой и опустился на мерцающие янтарным плиты, к счастью, оказавшиеся довольно теплыми. Рита, спрятав нож, уселась рядом, привалилась к его плечу, глубоко вздохнув, и Роман тотчас сунул руки в карманы, чтобы она не увидела, как дрожат его пальцы. Таранов присел неподалеку, разглядывая свою секиру и водя большим пальцем по лезвиям, а Валерий содрал с себя рубашку, оторвал от нее клок и принялся стирать кровь с разодранного плеча.

— Черт, совсем загубил, только выбросить осталось… — недовольно пробормотал Сергей, положил свое оружие и начал растирать запястья. Роман тоже снял рубашку и попытался было помассировать ноющую правую руку, но Рита тотчас оттолкнула его ладонь.

— Дай, я. Я специалист!

— Я помню, — отозвался Савицкий, улыбнувшись, и чуть прикрыл веки. — Валерка, кто тебя? Надеюсь, не зомби?

— Мужик булавой зацепил, — раздраженно ответил Нечаев и скривился. — Елки, как рука болит — кошмар! Сколько раз кино смотрел — там так бодро все машут мечами направо и налево, причем долго, а потом спокойно занимаются другими делами — и все при этом, как огурчики! Вранье это все, вот что я вам скажу! И даже не в том дело, что я никогда раньше…

— Перестань — напугаешь мне девушку! — перебил его Роман чуть насмешливо. — Пусть Рита думает, что мы несгибаемые!

— Ох, несгибаемые вы мои! — Рита покачала головой, разминая ему плечо, потом широко раскрыла глаза. — А тот мужик, с которым ты, Валерка, дрался… и другой… по-моему, это персонажи Семыкина. Вы видели, какие они… точь в точь, как Денис тогда говорил… У одного из них, — она огляделась и понизила голос, точно боялась, что трупы могут ее подслушать, — весь член был шипами утыкан!

Они переглянулись, после чего дружно расхохотались, и Валерий, мотая головой, с трудом проговорил:

— Ох!.. кто куда глядел, а…

— Я машинально посмотрела! — возопила Рита, потом тоже рассмеялась и уткнулась лицом Роману в плечо. Он легко шлепнул ее по затылку, потом сказал:

— На самом деле сейчас неважно, кто чей. Важно, что если в них что-нибудь воткнуть, они умирают. Не знаю насчет демонов Альбины, но прочие… Те же вампирши умирают совсем, как… — он осекся, сообразив, что чуть не сказал «как мы». — Что если, пока мы здесь, они там перебьют друг друга?

— Хорошо бы, — сказал Нечаев с видом человека, который даже близко не подпускает такой версии. Роман пожал плечами, вытащил смятую пачку сигарет и закурил, и Сергей тотчас же заметил:

— Не курил бы ты. А ну как через пять минут придется опять… Спечешься.

Роман неопределенно махнул рукой, потом протянул ему пачку, и Таранов, в противовес своему совету, тотчас закурил сам, прижавшись к стене затылком, потом покосился на него и спросил:

— Ты как?

Савицкий сразу же понял, о чем именно его спросили, — в голосе Сергея было легкое, почти незаметное сочувствие человека, которому уже не раз приходилось кого-то отправлять на тот свет, и такая же легкая настороженность. Роман, глядя перед собой и чувствуя на плече ладошки Риты, чуть замедлившие движения и, казалось, прислушивавшиеся вместе с ней, ответил:

— Да вроде нормально. Да, настолько нормально, что даже странно. Они… они не люди для меня — наверное, поэтому мне наплевать.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес Сергей, потом взглянул на Нечаева и фыркнул. — Да чего ж ты по сухому трешь — водой хоть смочи.

— Ах, да… — Валерий оглянулся на бассейн и направился к нему, и Роман тотчас крикнул вдогонку.

— Только убедись, что там не кислота!

— Шутник!.. — буркнул Валерий.

— А я не шучу. Здесь теперь ничего нельзя знать наверняка.

— Вам бы, кстати, холодный компресс не помешал, — заметила Рита, отбрасывая на спину спутанные волосы, и Роман внимательно посмотрел на нее, встретив легкую ласковую улыбку. А хорошо держится вздорная кошка! Только отчего такая мучительная задумчивость в сине-зеленом под веками?.. Пытаешься понять, как все закончить? Я не знаю, Рита. Я ничего теперь не знаю. Может, и стоило их всех перебить, как советовал Таранов. Твои персонажи оказались дураками, Рита, дураками!.. Все персонажи должны были закончить книгу… но закончили так глупо, что у нее теперь вовсе нет конца. Один сплошной ад…

В голове у Романа вдруг мелькнула стремительная мысль — а ведь не все персонажи! Рита тоже… а ведь она ничего не писала. Денис не дает ей ничего сделать. Когда-то она написала ту глупую книжку, которая… но ведь это теперь совсем не ее книжка. Лозинский сжигает ее мысли лишь из собственной прихоти? Или на то есть какие-то более серьезные причины? Что если весь этот кошмар все же имеет какие-то законы, какие-то грани? Они всегда были соавторами… Денис начал книгу, она ее переписала, он ее изменил вместе с реальностью…Что если Рита могла бы дать кошмару законченность — законченность окончательную? И правильную.

Но нет, Денис не позволит. Все горит в ее руках… бумага, строчки, перо… а она, в конце концов, может остаться без пальцев! Нет, должно быть какое-то другое решение.

— Ром, ты чего? — прозвучал рядом с его ухом встревоженный голос Риты, и он покачал головой, потом спросил у Таранова:

— Ты хоть примерно представляешь, где мы находимся?

— Я даже не знаю, на третьем ли мы этаже, — ответствовал тот, перетягивая запястье оторванным рукавом рубашки. — Такое ощущение, что дом растянулся во все стороны, — Сергей повернул голову и остро глянул на него. — Меня беспокоит город. Что, если все это уже и там?

Роман, не ответив, затушил сигарету о плиту, потом посмотрел на Нечаева, который, примостившись на узком бортике бассейна, смывал с плеча подсохшую кровь. Его губы шевелились, и до Романа долетали обрывки ругательств. Голос Валерия был ровным, даже чуть нудноватым — казалось, Нечаев читает невидимой аудитории лекцию по неформальной лексике. Валерий наклонился чуть ниже и плеснул водой себе в лицо. Роман вздохнул. Окунуться что ли, пока есть возможность? Он был с ног до головы забрызган прокисшей кровью и наверняка благоухал как те же зомби — удивительно, что Рита выдерживает…

Чуть колышущаяся темная вода рядом с Валерием вдруг словно взорвалась, и в фонтане брызг распахнулась огромная пасть, усаженная треугольными зубами. На одно невообразимо короткое мгновение казалось, что эти зубы сейчас отхватят Валерию голову, но Нечаев, как-то немыслимо изогнувшись, успел перевалиться через бортик и тяжело рухнул на плиты, и только коснувшись их спиной испустил запоздалый вопль ужаса. Пасть лязгнула впустую, мелькнуло гладкое серое тело и тотчас исчезло в темной воде — остался только длинный, сильно скошенный назад плавник, описавший на поверхности хищный полукруг и тоже ушедший вглубь — мягко и бесшумно.

Они подбежали к Валерию, который, лежа на спине, ошеломленно моргал, и помогли ему подняться. Падая, Нечаев ухитрился рассадить себе лоб о бортик бассейна, и по его лицу струились два тонких ручейка крови, придавая ему сходство с индейской маской. Валерий пошатнулся, смахнул кровь и хрипло произнес:

— Ну, знаете!..

— Акула? — ошарашено спросила Рита, оглядываясь на лениво колыхающуюся воду, где скрылось чудовище, и Валерий мотнул головой.

— Нет. Но мне от этого не легче. Такие зубы… — он лязгнул собственными зубами и, высвободившись из поддерживающих его рук, грациозно сел на пол. Опасливо глянул на бортик и по-крабьи отодвинулся подальше. — Елки, да что ж это за бля…

Нечаев неожиданно осекся и вскочил, удивленно и настороженно глядя куда-то в сторону, и остальные встревоженно посмотрели туда же.

— Что? — спросил Таранов, метнув короткий взгляд в сторону оставленной секиры, и выхватил пистолет. Нечаев дернул головой.

— Черт меня дери, если тот труп только что не шевелился!

— Где? — Роман пригляделся повнимательней, и в этот момент одно из тел возле стены, наполовину прикрытое серым плащом, вдруг действительно слабо шевельнулось, и до них долетело едва различимое, как шелест, неразборчивое бормотание. Лицо Нечаева стянулось в злую гримасу, шагнув в сторону, он подхватил валявшийся на плитах чей-то изящный топорик и ринулся к стене.

— Стой, дурак! — рявкнул Таранов, но Валерий уже был возле шевелящегося. Одним рывком отбросил в сторону серый плащ, издал злорадный возглас и вздернул на ноги слабо стонущего человека. Встряхнул, так что голова того мотнулась вперед-назад, после чего с размаху приложил спиной о стену.

— Пусти!.. — вяло и болезненно потребовал схваченный и закашлялся. Валерий стукнул его еще раз, после чего, держа человека за отвороты кожаной безрукавки, с некоей злой торжественностью изрек:

— Господа, представляете — я тут нашел писателя! Мертвым прикидываешься, гад?!

— Пусти… — повторил Илья и слабо трепыхнулся, моргнув своими удивительными кристальными глазами. Его лицо было сильно исцарапано, на правом плече краснел полукруг от чьих-то зубов, а мочка левого уха была оторвана начисто. На шее подсыхала кровь, а некогда красивые кожаные штаны были изодраны и в некоторых местах висели клочьями, открывая в прорехи смуглую кожу. Вид литератор имел довольно жалкий и перепуганный, и сейчас он вовсе не походил на предводителя отряда сокрушающих демонов. — Пусти… мне и так плохо…

Нечаев разжал пальцы, и Илья шлепнулся на пол. Застонав, провел рукой по затылку, потом испуганно уставился на испачканную влажно-красным ладонь.

— Слава богу… вы живы!.. Мне кто-то как даст по голове… У меня, по-моему, сотрясение мозга.

— Вот уж чего тебе совершенно не стоит опасаться, — медицинским тоном сказал Роман, подходя ближе, и Нечаев отступил к нему. Савицкий подал ему его меч, и Валерий благодарно кивнул, раздраженно смахнув кровь, все еще струящуюся из рассеченного лба. Рита встала по другую сторону от него, сжимая в пальцах найденное где-то среди останков оружие, похожее на короткую шпагу-ланскнетту с гардой в виде свернувшегося змеиного тела, а рядом с Романом остановился Сергей, задумчиво покачивая своей секирой. Илья поднял голову и его взгляд суматошно ощупал оружие в четырех руках, пребывающее в непосредственной близости от его шеи, оценил острия четырех пар глаз, стылых и недобрых, и начал медленно подниматься, перебирая по стене заведенными назад руками.

— Вы что?!.. Слушайте… Я ж ни в чем не виноват!..

— Конечно, ты ни в чем не виноват, — с опасной покладистостью согласился Роман, и его пальцы сжались крепче на рукояти меча. — А весь этот бардак произошел от пестицидов. Такая вот печальная история.

Таранов весело улыбнулся, и эта улыбка оказалась еще более устрашающей, чем тяжелая секира, покачивавшаяся в крепкой руке начальника охраны. Безяев сразу поник, и тут Валерий резко шагнул к нему, и Илья отдернулся, стукнувшись затылком о стену.

— Тебе же говорили! — заорал Нечаев и хрястнул навершием меча о стену в нескольких сантиметрах от виска литератора. — Чем ты слушал?! Ты что понаписал?!

— Да я просто прикалывался! — завопил Илья ему в лицо. — Откуда я мог знать?!.. Я ведь до конца не поверил… Да, я некоторых своих… я чувствовал, я был уверен, что все наши обязательно всунут в конец книги каких-то своих чудиков — не могли они иначе, они так устроены… и я просто… Это был просто прикол!..

— Хорош прикол, — протянула Рита и сделала приглашающее движение ланскнеттой на заваленную трупами комнату. — Нас черт знает сколько раз чуть не сожрали. А там в бассейне плавающий динозавр! Валерку чуть не съел. Валерка был очень недоволен.

— Это не мое! — поспешно сказал Илья. — Я только…

— Где твои демоны? — прервал его Роман. Илья пожал плечами.

— Не знаю. Многих перебили здесь… тут такое творилось! Остальные разбежались еще в самом начале… они меня не слушают, не слушают! Но они где-то внутри дома… я чувствую их, чувствую каждого… Послушайте, — он шагнул вперед, поморщившись от боли, — я ведь не всех их… не всех вставил, но почему-то здесь много и других моих персонажей. Например, здесь Черные Охотники, а я о них вовсе не писал!

— Это не такие ли с жабьей пастью, плюющиеся сгущенной кислотой?

— Да! — Илья торопливо закивал. — Вы понимаете, здесь как-то… слишком много всех… Здесь не только Ленкины вампирши, но и ее же македонцы! Альбинкины демоны… но я видел и ее снежных чудищ иш-хо… Куча животных по всему дому — когда бы Шайдак успела про всех написать?!.. Зомбей до хрена! И я, — он протянул к ним свои исцарапанные руки, — я выгляжу, как один из моих любимых персонажей, Гайо де Ларде из Бэлла-Россы… А остальные?!.. Вы видели их лица?! Оно что-то сделало! Оно забралось во все наши книги и притащило их сюда… Мы привели лишь часть персонажей, а оно привело остальные…

— А вы ему это позволили, — холодно сказала Рита. — Что если теперь ему надо лишь подождать, пока вы не перебьете друг друга… вы, связанные с этим городом накрепко… Пока вы еще держите хоть часть своих демонов, но без вас они станут свободными, и Денис откроет им дорогу в город. Потому что останется единственным соавтором… и напишет собственный конец.

Илья побелел, и царапины выступили на его коже ослепительно яркими полосками.

— Нет, я… Я никогда ничего такого…

В этот момент до них долетел слабый треск, и его рот захлопнулся, громко щелкнув зубами. Роман повернулся и метнулся к дверному проему. Выглянул в коридор и обернулся, очень спокойно сообщив:

— Они ломают дверь.

— Кто?! — всполошился Илья, побелев еще больше. — Если это иш-хо или статуи, нам хана! С ними очень трудно сладить, — он потер затылок и непонятно добавил: — Они слишком холодные.

— Нет, всего лишь гниющие парни во главе с твоим другом Вовой, — Валерий потер плечо и посмотрел на Романа в дверном проеме с отчетливой тоской.

— Он мне не друг! — возопил Безяев, и Таранов небрежно отмахнулся.

— Плевать!.. Что ты умеешь делать?

— Я могу драться! — решительно заявил Илья и присел на корточки, торопливо шаря среди груды тряпья. — Владею основами бытовой магии и у меня… — прищурившись, он выудил на свет уже знакомый Роману меч с темным узким клинком, чуть отливающим синевой и испещренном непременными рунами, — у меня Поющий меч! Если он погрузится в тело противника до этой руны, — он поясняюще ткнул указательным пальцем в непонятную закорючку, — руны эргато, тот умрет. Даже если рана будет нанесена в руку или ногу, он все равно умрет… но существо должно быть живым, с теплой кровью…

— Для мертвяков это не канает, — Сергей вздохнул, — так что получше руби…

— Как ты попал в эту комнату со своим войском? — спросил Роман, опирая клинок меча на плечо. — Через лестницу?

— Да. Но есть и другой выход. Через него сюда ворва…

— Где?! — воскликнули Рита и Валерий в один голос, и Илья ткнул мечом в сторону бассейна. На лице Нечаева тотчас появилось такое выражение, словно ему предложили сию же секунду покончить с собой.

— Что за чушь?! Там здоровенная рыбина, у нее пасть размером с ванну!..

— Я вам говорю, там где-то дверь! — почти плачуще выкрикнул Безяев. — Эти твари лезли из бассейна, как работяги через проходную!.. Да, видел я рыбу, кого-то она сожрала, но остальные выбрались и напали на нас! А потом попрыгали обратно… я ненадолго приходил в сознание… Они ушли через ту же дверь!

— Ну нет! — Валерий посмотрел на темную воду бассейна, потом на мрачное оживление на лице Таранова и покачал головой. — Я лучше зомбей порублю! Туда я не полезу!

— Их слишком много, — решительно сказал Роман, направляясь к бассейну, — а оно одно…

— Почем тебе знать?! Их там может быть штук двадцать! Там темно! Внизу он может быть гораздо шире!

Роман остановился возле бортика, пристально вглядываясь в чуть колышущуюся непроглядно-темную воду. Таранов, подойдя, взял секиру наперевес и с сомнением произнес:

— Она слишком здоровая. С одного удара…

— Значит, нужно вдарить покрепче, — Роман оглянулся на дверь. Из коридора отчетливо доносились глухие удары и треск поддающихся досок. — Нет времени… Рита, не подходи, стой там. Писатель, иди сюда, живо! Валерка, встань слева от меня… Елки, ну представь, что ты на рыбалке!

— Глупость какая!.. — хрипло отозвался Нечаев, но все же занял указанную позицию и приподнял меч острием вниз. Рита позади испуганно спросила:

— Вы что задумали?..

— Тихо! — прошипел Савицкий, потом наклонился и шлепнул по воде ладонью. Та оказалась прохладной и чуть маслянистой. Он пошевелил пальцами, напряженно вглядываясь в черную гладь, потом наклонился чуть ниже еще раз шлепнул ладонью по воде, краем уха слыша взволнованное свистящее дыхание Нечаева. Из коридора долетел грохот — дверь, наконец-то, не выдержала — и обрадованный слаженный вопль:

— …есть-есть-есть!..

— Давайте я… — начал было Илья шепотом, но тут Роман не столько увидел, сколько почувствовал движение — в его ладонь, теперь едва касавшуюся поверхности, толкнулась подводная волна от стремительно поднимающегося огромного тела, и он резко дернулся назад, одновременно вскидывая меч в правой руке, и на том месте, где только что подрагивала его ладонь, с громким плеском выстрелила здоровенная рыбья морда с распахнутой пастью и тусклой зеленью глаз. На этот раз рыбина, раздраженная прежней неудачей, выскочила из бассейна почти на треть, явив толстое гладкое тело и усеянные шипами жабры, и притаившихся возле бортика обдало водой. Обмануто клацнув зубами, хищник рухнул обратно, но прежде, чем рыбина начала погружаться, стремительно сверкнуло лезвие секиры и с громким сырым хрустом глубоко вошло чуть ниже жабр. Одновременно Роман всадил меч в местечко чуть выше грудного плавника, меч Валерия вонзился пониже, и локтем он с размаху двинул Романа по плечу, едва не столкнув его в бассейн, а Илья с неожиданной отвагой вскочил на скользкий бортик и вогнал острие своего меча прямо в тусклый холодный глаз. Тотчас выдернул оружие и, качнувшись назад, с воплем кувыркнулся на мокрый пол. Рыба, судорожно разевая пасть, плюхнулась в воду, унося с собой меч Нечаева, и взметнув новый водяной веер, яростно забилась, шлепая широким лопатообразным хвостом, выплескивая на янтарные плиты темно-красную воду. Роман, наклонившись, вслепую тыкал мечом, куда придется, Сергей, бросив секиру и выхватив меч у возящегося на полу Безяева, делал то же самое. Валерий подскочил к Рите, отобрал у нее ланскнетту и присоединился к остальным, хрипло вопя, словно это придавало ударам силу и точность, а в дверной проем уже неторопливо, пьяно пошатываясь, входили мертвецы, волоча ноги и спотыкаясь о трупы. Рыба металась от бортика к бортику, почему-то не уходя на глубину, и они бегали следом, и хоть один удар да попадал в цель. Наконец огромное тело, перевернувшись кверху бледным брюхом, закачалось на темных волнах, чуть подергивая нижней челюстью и слабо шлепая хвостом. Тотчас Рита подскочила к бортику и вырвала свое оружие у Валерия, а Сергей бросил меч поднимавшемуся Илье и подхватил свою секиру. Коротко глянул на приближающихся зомби и приготовился было уже прыгнуть в колыхающуюся воду, но Безяев завопил:

— Подожди!

Наклонившись, он зачерпнул полную пригоршню, поднес к губам и что-то шепнул, потом плюнул, и вода в его ладонях замерцала ярко-голубым светом. Илья развел ладони, и в бассейн плюхнулся светящийся шарик, закрутился и юрко устремился на глубину, словно удивительный подводный светлячок. Таранов хмыкнул, взлетел на бортик и прыгнул головой вниз, мелькнув подошвами ботинок, следом, не раздумывая, плюхнулся Илья. Валерий судорожно шарил вокруг бассейна, выискивая замену утраченному мечу, а мертвецы все втекали и втекали в комнату, и не было видно конца этой тяжело пахнущей, гомонящей волне. Первые ряды были уже совсем близко, и шагающий среди них Зощук радостно и нетерпеливо ухмылялся, припадая на правую ногу. Один его глаз вытек, кожа с левой щеки была содрана и висела сине-зеленым куском, и среди разорванных потемневших мышц белела скуловая кость.

— Я пришел!.. дааа… — сообщил он и уперся голодным взглядом в застывшую возле бортика девушку. Роман, отвернувшись от изуродованного ухмыляющегося лица, дернул Риту за руку, но она, отступив, испуганно мотнула головой.

— Лезь в воду! — заорал он. Рита вскочила на бортик, словно подброшенная его воплем, и с отчаянным визгом бросилась в воду, крепко сжимая в руке свою шпагу. Нырнула, и Роман оглянулся, ища Валерия. Тот, уже изыскавший нечто, похожее на богато инкрустированное яванское мачете, стоял в метре от бортика и хищно смотрел на подходящих.

— Прыгай, чего встал?! — крикнул Савицкий, и Валерий взмахнул рукой, отчего длинный нож со свистом рассек воздух.

— Давай ты… я их пока…

— Прыгай, дурак! Не время…

— Я туда не полезу! — яростно заорал Валерий, явив истинную подоплеку своего героизма. — Вы все спятили! Их там еще…

Роман, бросив меч, подскочил к нему и, перехватив за левую руку, вывернул ему запястье, и рванувшийся было в сторону Нечаев, невольно побежал вокруг себя, Роман продолжил это движение, схватив Валерия за пояс брюк и крякнув от напряжения, и тот, взвившись в воздух, перелетел через бортик и плюхнулся в темную воду. Савицкий подхватил свой меч и махнул следом. Чьи-то пальцы уже в полете цапнули его за ботинок, но сразу же соскользнули, и он упал в воду и немедленно получил удар по голове дернувшимся рыбьим хвостовым плавником, залепившим его лицо, словно кусок мокрого драпа. Роман отбросил его, вдохнул поглубже и нырнул, и вода отсекла от него гневный обманутый вопль:

— …куда?!..

Внизу оказалось просторно и очень светло — мелькающий поодаль безяевский светильник был настолько мощным, что он видел не только машущие чуть ниже ноги плывущего Валерия, но и развевающиеся еще дальше золотистые волосы Риты, а метрах в пяти от нее — темную круглую дыру в стенке бассейна. Светящийся шарик закружился вокруг Риты, секундой позже она юркнула в дыру, и шарик тотчас метнулся к Валерию, а потом поднялся и встревожено заметался вокруг Романа, словно водяной светлячок был чем-то до смерти перепуган. Валерий повернул голову, и движения его рук и ног тотчас стали суматошно-торопливыми. Роман посмотрел туда же и увидел стремительно поднимающуюся с глубины большую темную массу. Вот ее коснулась волна ярко-голубого света, и в нее выплыла здоровенная тупая морда — точная копия той рыбины, что все еще агонизирующе шлепала хвостом где-то наверху. Выпуская изо рта пузырьки воздуха, он заспешил, а чудище было все ближе и ближе. Нечаев уже подобрался к дыре и скользнул внутрь, отчаянно взмахнув ногами, и Роман вдруг отчетливо понял, что не успеет. Он затрепыхался, пытаясь двигаться быстрее, но вода неожиданно стала какой-то слишком упругой и словно потянула его обратно. Его пальцы ухватились за край отверстия, подплывающее чудище распахнуло огромную пасть, в которой без труда с комфортом бы разместилась пара человек, и Роман только и успел подумать, что на самом деле все вышло довольно глупо… Но тут кто-то схватил его за запястье, из отверстия высунулись чьи-то пальцы и вцепились в другую руку, и в следующее мгновение его изо всех сел рванули, выворачивая суставы. Он шлепнулся лицом в мокрый пружинящий пол и отчаянно закашлялся.

— Ромка! — по его затылку всполошенно запрыгали прохладные ладони. — Ромка, ты как?!

— Ой, плохо! — отозвался он и, перевернувшись, разжал намертво сомкнувшиеся на рукояти меча пальцы, с удивлением осознав, что так и не выпустил оружия. Рита, сидевшая на корточках, уткнулась лицом ему в волосы, а стоявшие рядом Сергей и Валерий устало улыбнулись. Роман приподнял голову и увидел в воде бассейна за круглым отверстием разъяренное, обманутое мельтешение. Вода в отверстие почему-то не втекала, и воздуха здесь было полным-полно — свежего вкусного, но сейчас Савицкий не собирался задаваться вопросом, что да отчего. Ярко-голубой шарик весело порхал наверху, освещая длинный просторный, чуть колышущийся тоннель, кажущийся сделанным из воды, и Роман сел, жадно дыша и накрыв ладонью тонкие руки, обвившиеся вокруг его шеи.

— Я же говорил, что это была идиотская затея! — свирепо сказал Валерий и ткнул мачете в направлении яростно мельтешащей перед входом рыбины. — Видали, какая хрень! Еле успели! Чтоб я еще когда-нибудь…

— Надо идти! — раздраженно перебил его Сергей, протянул Роману руку, и тот поднялся, все еще удивленный тем, что жив. — Вряд ли Зощук с друзьями останутся наверху горестно плакать. Сейчас попрыгают.

— Я читал про это у Альбины, — Илья чихнул и рукой с мечом обвел округлые переливающиеся стены тоннеля. — Рыбы-стражи и подводный город Сарте…

— Да наплевать! — Роман подобрал меч и оглянулся. — Серега прав. Рысью отсюда!

— Еще раз меня к акулам скинешь — я тебя сам убью! — зло пообещал Валерий, двигаясь вперед. — Я, между прочим, плохо плаваю!

— Плохо, зато быстро! — заметил Таранов. — Ну, хоть вымылись — и то дело!

Колышущийся водяной туннель, казавшийся бесконечным, постоянно поворачивал то в одну, то в другую сторону, делал какие-то хитроумные петли, и порой Роману чудилось, что они идут вовсе не вперед, а назад. Иногда пол начинал подниматься, иногда уходил вниз под тупым углом, и если вначале Савицкий считал, что они находятся где-то на уровне второго этажа, то теперь отнюдь не был в этом уверен. Беспрестанно вращающийся ярко-голубой шарик, весело катящийся под водяным сводом, освещал туннель на несколько метров вперед, и Роман уже успел сообщить Илье, что тот, вне всякого сомнения, произведет крупный переворот в производстве электрических лампочек, на что литератор-маг почему-то обиделся и теперь молча шлепал позади, изредка шмыгая носом. Впрочем, с того самого момента, как они двинулись по туннелю, Илья практически не говорил, и Роман ощущал его присутствие, как большой сгусток вины. Утешать его или выговаривать ему он не собирался. И никто больше не сказал Илье ни слова укора, решив, очевидно, что с Безяева довольно и того, что он едва уцелел.

Туннель был достаточно широк для двоих, и Роман с Сергеем шли практически рядом, хотя Таранов все же чуть-чуть опережал — не из желания быть предводителем, а для удобства действий при возможной стычке с возможным противником, как объяснил он чуть насмешливо. Валерий со своим торжественно сверкающим золотом и рубинами мачете замыкал шествие, беспрестанно оглядываясь и прислушиваясь — не долетит ли знакомое «есть-есть» или еще что-нибудь, и, вероятно, чтобы лучше слышать, временно прекратил знакомить спутников со своим обширным запасов ругательств. Рита тоже шла молча, крепко держа свою ланскнетту острием вниз. Нож она сунула за пояс джинсов с левой стороны, а пистолет — с правой. На замечание Сергея, что от пистолета, хоть в нем и есть патрон, толку уже не будет и его можно выбросить — лишний вес, девушка ответила типично женским: «Жалко». Роман слышал, как она спросила Илью — не видел ли тот где-нибудь Гая, и в ответ получила молчание — скорее всего, Илья отрицательно покачал головой. Роман не стал говорить ей, что бедняга Гай вряд ли мог выжить в этом кошмарном доме.

Здесь вовсе не было пустынно. То и дело по полу шныряли крысы и разнообразные насекомые, которых идущие старательно изничтожали — мало ли, чего от них можно ждать. Из-за одного из поворотов на них вдруг выскочил уже знакомый черно-желтый паук и был немедленно разрублен пополам хоть и сильно зазубрившейся, но еще на многое способной секирой Сергея. За другим поворотом они столкнулись с кошмарной помесью человека с крабом, обладавшим непомерно огромным мужским достоинством и вооруженным двумя компактными циркулярными пилами. Крабообразный атлет простецки шлепал по туннелю голяком и, увидев их, немедленно кинулся навстречу, размахивая сразу же зажужжавшим оружием. Роман, метнувшись вниз и увернувшись от одного из вращающихся дисков, подрубил нападавшему ноги, одновременно с этим Таранов наискосок рубанул атлета по груди, а каким-то чудом проскользнувший между ними Илья всадил в незащищенный живот темное лезвие своего меча. Сразу же выдернул его, и атлет, обмякнув, завалился назад, выпучив остекленевшие глаза-стебельки. Его кожа приобрела странный голубоватый оттенок, и Роман, осторожно перешагнув через еще жужжащую пилу в откинутой руке, приписал это рассказу Ильи о своем оружии. Валерий позади гулко заметил:

— А здесь большое движение.

Через пару поворотов пол вдруг резко ушел вниз — наклон был таким крутым, что движение пришлось сильно замедлить. Держаться за стены было невозможно — пальцы впустую скользили по колышущейся упругой толще. Светящийся шарик неподвижно завис под потолком, словно дожидаясь отстающих, и ярко-голубой свет из ровного стал бешено пульсирующим, словно наверху билось чье-то сияющее сердце. Илья упавшим голосом сказал:

— Где-то рядом опасность. Большая опасность.

— Так это еще и индикатор? — язвительно поинтересовался Нечаев, и Сергей, спускавшийся первым, вдруг тихо произнес:

— Слышите музыку?

Роман тщательно прислушался, но никакой музыки не услышал, зато услышал кое-что другое — из оставшейся позади них тьмы вдруг долетело далекое, как вздох:

— …есть!..

— Пробрались-таки! — зло сказал он. Рита тихонько, горестно охнула, и Сергей, сделав очередной шаг, вдруг споткнулся и, взмахнув руками, полетел вниз. Роман, плашмя упав на пол, выбросил руку, попытавшись ухватить Таранова за запястье, но промахнулся, и тут же сам стремительно покатился в темноту, упустив меч. Позади он услышал испуганный вопль, потом громкий шлепок — упал кто-то еще. Савицкий попытался затормозить, но безуспешно — пол из упругого вдруг стал гладким, как лед, наклон был все круче и вскоре его падение стало почти отвесным. Единственное, чего он добился, это того, что, начав свое падение вниз головой, теперь летел боком, что, впрочем, ситуации особо не улучшало.

Вначале вокруг было темным-темно, но через несколько секунд внизу забрезжил бледный свет. Наверху кто-то громко кричал, крик не приближался, но и не отдалялся — кто-то тоже скользил вниз. Пол под Романом вдруг исчез, и он, пролетев несколько метров в пустоте, шлепнулся на что-то гладкое и очень холодное и сразу же услышал музыку, о которой говорил Сергей. Тихая, серебристая, странная она была рядом, она была повсюду. В следующую секунду его резким рывком вздернули на ноги, и Роман оказался лицом к лицу с Тарановым, в глазах которого среди спокойствия было легкое смущение.

— Ничего не сломал? — спросил он — почему-то шепотом, и из его рта вырвались клубы морозного пара. Роман покачал головой и резко повернулся, когда из круглого отверстия в потолке, брякнув мечом, вывалился Безяев и с воплем рухнул вниз. Сергей тотчас метнулся к нему и дернул в сторону, одновременно зачем-то зажимая литератору рот — и едва его ладонь легла на губы Ильи, поймав громкий болезненный стон, из-под потолка с криком выпорхнула Рита. Роман прыгнул вперед и подхватил ее на руки, постаравшись сделать это так, чтобы не напороться на ланскнетту, которую девушка так и не выпустила. Свободной рукой Рита намертво вцепилась ему в шею, и Роман сразу же отскочил. Из дыры с бряцаньем вывалилось мачете, а за ним ногами вперед последовал Нечаев, ухитрявшийся ругаться даже в полете. Уже в воздухе он сгруппировался и, приземлившись, сразу же вскочил на ноги, тотчас открыв рот для новой порции ругани, но выпрямлявшийся Илья, с откровенным ужасом смотревший Роману за спину, зашипел:

— Тихо, бога ради! Тихо!

Роман обернулся и осторожно опустил Риту, потянувшись за валявшимся неподалеку мечом и не сводя глаз с центра комнаты.

Эта комната была огромна — много больше, чем зал с бассейном, она должна занимать весь этаж, но этот вопрос его сейчас совершенно не волновал. Здесь не было ни плит, ни паркета — пол был покрыт толстым слоем льда — идеально ровным и гладким. Вдоль стен к потолку вздымались толстые ледяные колонны, от которых исходило холодное синеватое сияние, а между колоннами стояли небольшие статуи людей и странных существ, которые, как казалось, тоже были сделаны изо льда, но лед этот был отчего-то багрово-красным, и у основания статуй виднелись замерзшие красные наплывы. С потолка свисали длинные толстые сверкающие сосульки, а в дальнем конце комнаты были грудой свалены трупы — людей и животных, и Романа чуть замутило, когда он усмотрел, что большинство из этих трупов расчленены — не разрублены или разорваны в схватке, как тела в предыдущем зале, а именно расчленены — умело и аккуратненько. Но его взгляд, пробежав по ним, сразу же вновь уплыл в центр комнаты, к изящно скользящим стройным человеческим фигурам. Мужчины и женщины, с одинаково длинными серебристыми, искрящимися инеем волосами, заплетенными во множество кос, в полупрозрачных развевающихся одеяниях, словно сотканных из снежинок, с необыкновенно прекрасными отрешенно улыбающимися лицами — они сами казались сделанными из чистейшего льда, необычайные создания, плетущие в центре зала узоры волшебного танца. Их ноги были босы, и Роман не увидел на них ничего, что хотя бы отдаленно напоминало коньки, но люди все равно легко скользили по льду не хуже заправских фигуристов, кружились парами и поодиночке, взлетали в воздух в идеальном кружении и ловко приземлялись на лед, вращались, закинув руки или воздевая их к острым сосулькам, мягкими волнами развевались их одежды и серебрящиеся косы хлестали по стройным спинам и тонким плечам. Его взгляд скользил за этим танцем, и Роман почувствовал, как взгляд распадается, пытаясь ухватить, проследить каждое движение, каждый взлет изящных гибких тел. Какой чарующий танец, как он манит… как хочется присоединиться к этим существам и кружиться вместе с ними, кружиться… А музыка… неужели действительно может существовать такая музыка?.. нежная, тихая, увлекающая… словно десятки тонких льдинок осыпаются на холодно сияющий шелк пола, и каждая звенит своей нотой… У тех, кто танцует в одиночестве, инструменты, похожие на серебристые флейты — уж не оттуда ли такая музыка?.. а у троих из них… кажется, это скрипки, ледяные скрипки, играющие мелодию снега и застывшей воды… Рита тоже играла на скрипке, но разве это сейчас важно…

— Как красиво… — тихо произнес рядом чей-то голос, очень отдаленно похожий на тарановский — нет, наверное не он… никогда не слышал у него такого голоса… В следующую секунду кто-то больно ущипнул его за руку, и Роман с трудом отвернулся от увлеченных танцем существ, которые, казалось, совершенно не замечали их появления. Он встретил испуганный взгляд Риты и на крохотный отрезок времени ощутил неодолимое желание ударить ее за то, что помешала смотреть, помешала слушать…

— Не смотри на них! — прошептала она, но Роман, отвернувшись, глянул еще раз, и его взгляд юркнул к противоположной стене комнаты и тотчас метнулся обратно, словно заяц. Сергей, намертво стиснув побелевшие пальцы на рукояти секиры, медленно отворачивался, закусив губу, а Валерий, широко раскрыв глаза, смотрел на танцующих. На его лице появилась злоба, когда Илья передвинулся и заслонил обзор, потом он тряхнул головой и снова стал прежним раздраженным Нечаевым. Рита прижалась к Роману, держа его за руку и мелко постукивая зубами, и только сейчас Савицкий почувствовал, как здесь холодно, и пожалел об оставшейся наверху рубашке.

— Может, нам как-то вернуться назад? — жалобно предложил Илья, зажимая свободной ладонью одно ухо. — По мне лучше мертвецы и гигантские окуни, чем это!

— Подумаешь, фигуристы! — с наигранным небрежением отозвался Валерий. Роман взглянул на Сергея, и тот покачал головой. В его глазах было напряжение хищника, повстречавшего кого-то не менее опасного, чем он сам.

— Это туллары, — сказал Безяев, пристально глядя на темный клинок, словно тот его успокаивал. — Персонажи Ленкиной повести «Дети зимних лун». Они замораживают кровь своих жертв и делают из нее статуи, а фрагменты тел используют, как… ну вроде пазла. Это у них такое развлечение… когда они, конечно, сыты. А резать любят по живому… Не смотрите, как они танцуют, и не слушайте их музыку, а то сойдете с ума. Именно этим они и завлекают — это хуже, чем напевы сирен. И в них ни в коем случае нельзя делать дырки — у них вместо крови что-то типа жидкого азота… насколько я помню.

— Замечательно! — мрачно буркнул Валерий. — Из огня да жопой на…

— В том конце комнаты дверь! — перебил его Роман, старательно удушавший неодолимое желание повернуться. Это было не то очаровательно-похотливое, тянувшее некогда к Иллайон — это было гораздо хуже. — И она даже приоткрыта. Если мы пройдем мимо…

— Как? — поинтересовался Сергей, весь как-то сгорбившись и болезненно морщась — судя по всему, ему тоже отчаянно хотелось повернуть голову. — Не смотреть еще ладно, но не слушать?.. Уши руками зажимать? А отмахиваться чем?!

— Они никогда не нападают сами, — сообщил Илья, стаскивая безрукавку. — До тех пор, пока вы не подойдете к ним, не захотите оказаться среди них… Если просто пойдем мимо, они не тронут.

Рита внезапно ойкнула и чуть не уронила свое оружие — металлическая рукоятка уже охладилась до такой степени, что почти обжигала кожу. Валерий перебрасывал свое мачете из ладони в ладонь, Роман делал то же самое.

— Разрежь, — попросил Илья, держа безрукавку, и Валерий быстрым движением располосовал ее снизу доверху. Сергей снял рубашку, разодрал ее на две половины и протянул Рите и Роману, после чего, усмехнувшись, постучал пальцами по деревянной рукояти своей секиры, расстегнул брючный ремень и начал вытаскивать его из шлевок.

— На всякий пожарный, — он кивнул на обрывки рубашки. — Нельзя знать наверняка, в какой момент зажимать уши, а в какой — отмахиваться.

— Какая у меня была хорошая жизнь! — с легкой грустью прошелестел Валерий, пристраивая мачете за ремень. — Выезжал на вызовы, бумажки писал, ловил всякую шушеру… Совещания, комиссии, валы бытовой мокрухи… Господи, звучит, как сладкий сон! Пытались меня шлепнуть пару раз, но никто никогда не пытался меня съесть. Когда все это кончится, я намерен жутко напиться!

— Я тоже, — отозвался Роман, отчаянно гоня от себя волны зовущей мелодии. — Думаю, по окончании мы все жутко напьемся. И чего-нибудь поломаем.

— Вначале давайте комнату перейдем, — заметил Безяев. — Только зажимать уши… не знаю, поможет ли? У Одиссея был воск, а у нас ничего нет…

— Да и ты не Одиссей, — Роман сделал шаг, проверяя, как ходится с мечом за ремнем. Было неудобно. — Мы можем быстро проскочить? Или идти медленно и печально?

— Бежать нельзя ни в коем случае, — прошептала Рита. — Они не нападут, но станут танцевать… совсем близко. А это плохо.

Валерий взглянул на танцующих и поспешно отвернулся, яростно мазнув ладонью по небритой щеке и постукивая зубами от холода.

— …твою, кошмар какой-то!.. Ну невозможно не смотреть!.. Почему они, заразы, так хороши?! Тоже магия?

— Может, потому, что у Ленки чертовски здорово получались описания! — сердито отрезал Илья, и Роман почуял за этой сердитостью легкую зависть. Он раздраженно взглянул в переливающиеся сапфировые глаза, и Илья, дернув голыми плечами, кисло сказал:

— Знаете… мне очень страшно. Может…

— Пошли! — перебил его Савицкий. — Идем вдоль длинной стены и смотрим только себе под ноги.

— Только медленно, — упредил Илья. — Для них быстрые движения, как для…

Шум, донесшийся из-под потолка, заставил его рот захлопнуться, и все вскинули глаза на круглое отверстие в ледяном своде. Кто-то летел вниз по туннелю… определенно кто-то не один.

— Подгнивший десант подтягивается, — Роман отвернулся. — Пошли!

Они мелкими шагами добрались до стены, старательно зажимая уши, и двинулись вперед. Роман, шедший за Сергеем, краем сознания подумал, что со стороны, вероятно, все это выглядит довольно комично — скользящая на ледяном полу процессия из девушки и четырех полуголых мужиков, увешанных оружием, — и все дружно зажимают уши. Возможно, потом он посмеется над этим — потом, когда они дойдут до двери. Она казалась невообразимо далекой, и с каждым шагом словно еще больше отдалялась, словно зал растягивался или они стремительно уменьшались в росте. Он изо всех сил старался не смотреть на нее — перед ней то и дело мелькали гибкие тела тулларов, но взгляд тянуло туда, тянуло — к приоткрытой створке… и чуть в сторону — где движения полны изящества и холодной зимней магии… Роман до хруста сжимал зубы и смотрел в пол, а иногда и вовсе закрывал глаза, но взгляд был как непослушное живое существо — ему хотелось к танцующим — хотелось отчаянно. Музыка проталкивалась в уши, запускала бесплотные тонкие щупальца между пальцами и прижатыми ушными хрящами, и даже то — далекое, бессвязное, что доносилось до него — о, черт! — как же оно было прекрасно! И как же хотелось опустить руки и окунуться с головой в это серебристо-морозное, узорчатое, волшебное, а не довольствоваться тем, что сочилось по каплям… а оно становилось все громче, все ближе. Роман попытался наполнить свой мозг чем-то отвлеченным, перед его глазами начали проноситься дворцы, которые никогда не будут построены, какие-то видения из прошлого, приозерная поляна, заросшая ирисами, витрина ларька за углом его дома, чей-то ласковый шепот, целая галерея физиономий заказчиков, смета стройматериалов… но все это было расплывчатым и сразу же разваливалось на куски. Повернув голову, Савицкий взглянул на стену, но к своему удивлению почему-то не нашел ее рядом. Стена вдруг оказалась слишком далеко и с каждым шагом как-то косо удалялась все дальше. Ничего не понимая, он сонно мотнул головой и перевел взгляд на Сергея. Таранов, опустив руки, по диагонали шел на танцующих, словно уснув. Роман хотел закричать ему, чтобы тот зажал уши, но внезапно обнаружил, что его собственные руки безвольно болтаются вдоль бедер, и это неожиданно показалось ему страшно смешным. Музыка втекала в его мозг, и в ней уже не было прежней задумчивости — звонкая, веселая, она тянула неудержимо, словно чьи-то руки, приглашающие подключиться к общему веселью, и все ближе были кружащиеся тела, вот и Таранов уже скрылся, пропал среди танца, и кто-то золотоволосый промелькнул мимо и исчез среди музыки и узоров гибких движений, а вокруг были только танцующие — их изящные тела, то и дело вспархивающие в крутящемся прыжке, мечущиеся серебристые косы, прекрасные лица, глаза, как ледяные диски. Кто-то начал подхлопывать в ладоши — звонко, быстро — целая волна хлопков, танец стал резким, стремительным, музыка рассыпалась градинами и всплескивалась упруго до самого потолка… кажется, Рита так играла… и он все еще в «Морском дворце», и это она танцует со скрипкой, и это ее мелодия, но почему у нее такие ледяные глаза?..

Это была его последняя относительно связная мысль, а потом все утонуло, и вокруг только мелодия… кажется он сам стал одним из переливов этой мелодии — может, флейты, а может скрипки… и вокруг танцуют… так близко, и уже неважно все остальное… острые зубы под бледными губами, словно высеченные изо льда, острейшие серебристые полумесяцы на коротких рукоятках в тонких пальцах — все это неважно, все это лишь часть танца, даже выплеснувшаяся кровь тоже станет частью танца, нотой мелодии…

Громкий хлопок — где-то далеко, в другом мире, и чей-то злой вопль — женский голос, странный дымящийся голос, совершенно безумный:

— Вот еще твари! Убить! Всех убить!

Флейты и скрипки взвизгнули фальшивой, уродливой нотой, рассыпался танец и вместе с ним рассыпалось оплетающее тугой сладостной паутиной очарование. Он увидел вокруг искаженные лица и страшные льдистые взгляды, увидел мелькнувшие руки, кривые острия, и крутанулся, метнувшись назад и вниз. Отбросил с дороги одного из танцоров, что-то больно ожгло спину, потом плечо, Роман рванул меч из-за пояса, и обмотанная тканью сталь успокаивающе легла в ладонь. Он ударом ноги смел в сторону чье-то тело, перехватил чьи-то взметнувшиеся перед глазами косы, рывком швырнул их обладателя на сородичей, и тот с размаху налетел сразу на несколько серповидных острий. Крик пронзил Савицкому мозг — крик, полный чистой ледяной боли, удивительно красивый звук, но волшебству уже не было возврата. Отпрыгнув, он перекатился по льду и вскочил, наискосок рубанув кинувшегося к нему туллара по груди, и тотчас прыгнул в сторону, когда из раны с шипением выплеснулась струя бледно-голубой искрящейся жидкости. В зале метались серебристые фигуры, среди них мелькали с морозным хрустом снежные чудища и еще какие-то неуклюжие существа, словно вылепленные ребенком из мокрой земли. То там, то здесь вздымались волны пламени, и изящные танцоры сгорали в них без следа, из пламени выпархивали огненные девы, и те, которых тулларам удавалось схватить, мгновенно превращались в облака пара, и над всем этим кружилась, хохоча, женщина с развевающимися волосами, и огонь колыхался над ней, и за ней, и в ней, и глаза ее горели, и в хохоте были сила и рев пламени. Из дыры в потолке в дальнем конце комнаты один за другим вываливались зомби и, расставив руки, пьяно брели в самый центр свалки.

Секунда понадобилась, чтобы охватить взглядом и осознать все это, а потом Роман рванулся вперед, уворачиваясь от хлещущих огненных языков, серебристых серпов и чьих-то изогнутых когтей и нанося беспорядочные удары направо и налево. Возможно его ожгло кровью тулларов — и не раз — он не знал этого, он знал лишь то, что все еще способен двигаться. Вся эта свалка не имела значения. Он искал только одно существо. И он нашел его. Рита вдруг сама выскочила навстречу, словно знала, что Роман окажется именно там, — вылетела в отчаянном прыжке из-за чьей-то спины, распахнув рот в вопле ужаса, и он перехватил ее и повлек прочь, к спасительной двери, которая вдруг оказалась совсем рядом, — повлек, прикрывая, сквозь дерущихся и бушующие стихии, сквозь безумный хохот и вопли. Хлестнувший совсем рядом язык пламени опалил ему лицо, но Роман этого даже не заметил. Возможно, он был уже мертв, но этого он не заметил тоже. Кажется, и он смеялся. Здесь это было нормально. Здесь это было хорошо. Страницы перемешались, и дверь вела на следующую.

Кто-то вылетел им навстречу — кто-то страшный, перепачканный кровью и копотью, блестя белками глаз и оскаленными зубами, и его руки с оружием взмыли вверх для рубящего удара. Роман одной рукой пригнул Риту вниз, одновременно толкая ее вперед, другой размахнулся… и тут же опустил руку, осознав, что только что чуть не всадил меч в грудь Сергею, который, в свою очередь, едва не снес ему голову. Секира тоже растерянно застыла, качнулась вниз, потом Таранов развернулся, подхватил девушку с другой стороны, и они втроем прянули к двери. Из-под потолка закричали — гневно и в то же время насмешливо:

— А вы куда?!

Роман вскинул голову, а от протянутых к ним раскрытых ладоней Альбины уже неслась волна пламени — длинная, узкая, словно огненный меч, направленный разящим ударом, и долю секунды, отделявшую его от того, чтобы превратиться в пепел, он видел огненную и совершенно безумную улыбку на прекрасном лице — улыбку сумасшедшего, считающего себя великим.

А потом все-таки действительно засмеялся.

Потому что как только упорхнул в прошлое этот клочок времени, навстречу огненному мечу ударила тугая струя воды, сшиблась с ним, зашипела и заклубилась густо-белым, и рванулась дальше, и наверху агонизирующее закричало окутанное паром умирающее существо, а в комнату через распахнутую дверь вбегали все новые и новые люди с гладкими, совершенно лишенными черт лицами, волоча за собой толстые шланги, и новые струи воды взметывались туда, где билось агонизирующее пламя, и хлестали во все стороны. А следом за ними ввалился еще десяток человек, и они едва не столкнулись с ними на пороге. У этих шлангов не было, зато в руках они держали старые добрые «АКМ», и вместо лиц у них тоже была лишь гладкая белая кожа. Один из них, пробегая, больно пихнул Романа в плечо. Он был совершенно настоящим.

— Уходим! — заорал Сергей где-то совсем рядом, и в тот же момент в комнате поднялась пальба. Во все стороны полетели осколки льда, комья снега и земли и бледно-голубые дымящиеся брызги. Романа дернули за руку, он косо, головой вперед влетел в следующую комнату и чуть не упал. Вскользь отметил, что Рита здесь, съежилась на полу, словно забившийся в куст заяц, сжимая свою шпагу, что комната пуста, и сразу же повернулся к распахнутой двери. Из хаоса, огненных всплесков и стрельбы к порогу вдруг вывалился Валерий, волочащий за ногу безжизненное тело Безяева, Роман и Сергей кинулись ему навстречу и втащили обоих в комнату, и тотчас тяжелая дверь вдруг захлопнулась без малейшего их в том участия, перерубив хвосты шлангов, которые тут же исчезли. Сергей поспешно задвинул засов. Роман попытался поднять с пола Риту, но та только мотала головой, разбрызгивая кровь из глубоко распоротой щеки, и вяло оползала обратно.

— Я не могу больше, немогунемогу…

Он и сам не мог — да, черт возьми, он не мог, он чувствовал себя так, словно тоже стал одним из тех зомби — мертвецом, при жизни угодившим в страшную аварию, разметавшую его тело на части, и теперь он состоит из кусочков, которые какой-то безвестный патологоанатом сшил ниткой через край, может быть, насвистывая. Где-то, очевидно, была боль, но сейчас Роман ее не чувствовал. Мертвым боль неведома. Таранов тоже выглядел так, будто вернулся с того света, — лишь глаза были знакомо-спокойными. Валерий надрывно кашлял, уткнувшись лицом в пол, а Илья не шевелился. Да-а, господа, мы сваляли большого дурака! Но все это было неважно — важным было то, что вон там еще одна дверь и в нее нужно выйти. Хотя там может оказаться еще хуже.

Савицкий подхватил Риту под подмышки и-таки вздернул ее на ноги. Она уцепилась за его плечо, чуть всхлипывая и дрожа всем телом, ее подергивающаяся голова елозила по его груди, и он чувствовал, как по коже течет что-то теплое — то ли кровь, то ли слезы. Сергей наклонился над Ильей, который походил на муляж для изучения кровеносной системы — все сосуды бешено пульсировали, натянув бледную кожу, и из многих сочились тонкие струйки крови.

— Он жив! — рявкнул Валерий, приподнимая голову, — так поспешно, словно Таранов собирался добить литератора. — Это просто обморок!.. он нас прикрывал чем-то… вроде щита, а потом хлопнулся. Истощение сил…

Встав на четвереньки, он подполз к Безяеву, оттолкнул руку Сергея и шлепнул Илью по щеке — с такой силой, что Роман невольно удивился тому, что у Ильи не отлетела голова.

— Вставай! — заорал Нечаев. — Илюха, вставай! Подъем! Отступаем!

Сергей раздраженно отпихнул его. Роман заметил, что Таранов почти неотрывно смотрит на запертую дверь, из-за которой летел шум побоища, и в этом взгляде проскальзывала странная седая тоска. Внезапно он понял, чьи создания пришли им на выручку.

Роман прислонил Риту к стене, с облегчением убедившись, что видимых серьезных повреждений на ней нет, и выдохнул:

— Стой тут… Не падай.

Она кивнула и, наклонившись, начала вытирать щеку краем майки. Роман повернулся и двинулся к двери. Позади прошелестел призрачный слабый голос:

— …мама?..

— Какая я тебе к… мама?! — загрохотал Валерий. — Вставай живо!

Послышалась возня, и Роман, уже положивший ладонь на ручку двери, обернулся и увидел, как Илья выпрямляется как-то по частям. Валерий, оскалив зубы в некоем подобии улыбки, поддерживал его под локоть, а Таранов снова смотрел на дверь, и в тот момент, когда Роман взглянул на него, качнулся к створке, чуть склонив голову набок, и мышцы его рук напряглись, приподнимая секиру.

— Серега! — резко окликнул он его. — Серега, это глупо! Оставь их.

Сергей, развернувшись, посмотрел на него почти злобно, но злость тут же испарилась из его глаз, и он криво улыбнулся.

— Рефлексы.

— Где Альбина? — прошелестел Илья. — Где эта с-сука?!

— Альбину загасили, — ответил Роман и осторожно толкнул дверь ладонью, держа меч наготове, и тотчас отскочил, когда в расширяющейся щели мелькнуло чье-то тело, всплеснулись на развороте черные волосы, кто-то глянул на него в свою очередь и испуганно взвизгнул женским голосом. Роман углядел блеск тонких клычков в приоткрывшемся рте, и у него вырвался злобно-радостный рык. Он ударил в дверь ногой и впрыгнул в комнату. Сзади раздался звук падения чьего-то тела, и недовольное ворчание Валерия. Девушка метнулась назад, вскидывая перед лицом тонкие бледные руки.

— Подождите!.. Ромка, не надо! Я с вами!.. я же с вами!..

Роман невольно опустил меч, и руки Елены тоже плавно поплыли вниз. В комнату ввалились остальные, Рита захлопнула дверь, и они с Тарановым заперли ее — торопливо, мешая друг другу.

— Ба-а, Ленчик! — проскрежетал Савицкий, глядя не на перепуганную Токман, а на две запертых двери. — И где же мой фамильный осиновый кол?..

— Я не хотела… — прошептала Елена, изящно пятясь. — Я думала…

— Где твои подружки?! — перебил ее Таранов. Плечи Елены поникли.

— Всех убили… А там, — она взглянула на запертую дверь, — еще кого-то…

— Там твои туллары, — сообщил Илья, привалившись к стене и тяжело дыша. — Чуть не сожрали нас. Ты ведь не писала о них?

Токман торопливо замотала головой, но в этом жесте не было ни малейшего удивления. Покачнувшись, она опустилась на пол и что-то неразборчиво забормотала, закрыв лицо ладонями.

— Через какую дверь ты пришла? — спросил Роман, и тонкая рука вытянулась, указывая на правую.

— Там лестница… винтовая лестница… Элиат разорвал лев, а Кассиону… гарпия… мраморная гарпия… Они были последними. Мы заблудились… ходили кругами… все время кругами… мы устали…

Роман подошел к левой двери и осторожно приоткрыл ее. Его глазам предстала небольшая комнатка, вся от пола до потолка затянутая разноцветными коврами и паутинными фестонами. Как и прежде никаких окон. Посередине комнаты стоял строй пивных бутылок и лежала целая груда изломанных каминных спичек.

— Второй этаж, — обрадовано сказал он и обернулся к остальным. — Мы на втором этаже! В этой комнате я видел Семыкина, это точно! За той дверью должен быть коридор. Эта комната третья от лестничной площадки.

— А что толку? — хмуро произнес Нечаев, заходя следом и омывая пустые бутылки тоскливым взглядом. — Забыл — выход какой-то дрянью зарос. Хотя… какая бы дрянь там не была, сквозь нее всегда можно прорубиться!

— На первом этаже есть выход через охранное помещение, — Сергей сплюнул. — Там может быть свободно. В любом случае, надо идти дальше.

— Рита, ты сможешь идти? — с тревогой спросил Роман у притулившейся у стены золотоволосой фигурки, и Рита, подняв голову, сердито улыбнулась.

— Я и бежать смогу. А если…

— Тогда понесу! Все, на…

— Подождите! — Елена, оставшаяся в одиночестве, вскинула голову, жалобно глядя на них. — Не бросайте меня! Я не могу больше одна… Пож-ж…

Она окунула лицо в сложенные ковшиком ладони и разразилась рыданиями.

— А с какой такой радости нам тебя с собой тащить? — сквозь зубы поинтересовался Роман. — Мы и без того только и успеваем отмахиваться от твоих персонажей!

Рыдания стали громче и отчаянней. Сергей обтер ладонью вспотевшее лицо и устало сказал:

— Ну не бросать же дуру, в самом деле?

— Не бросим, — Роман махнул рукой. — Должен же я был что-нибудь сказать?!

Сергей усмехнулся, забрасывая секиру на плечо, и крикнул в оставленную комнату:

— Хорош реветь, пошли, кровососка!

Елена, обрадовано просияв сквозь слезы, вскочила и ринулась за ними. Сергей задвинул за собой засов, и она вцепилась ему в руку.

— Спасибо, спасибо!.. простите меня!..

— Отцепись! — раздраженно сказал Таранов, стряхивая тонкие бледные пальцы. Роман осторожно открыл следующую дверь, покосившись на Нечаева, который мрачно стоял рядом с мачете наготове. По его груди медленно струилась кровь из длинного косого разреза — верно, прощальный подарок какого-нибудь из изящных танцоров, и Савицкий внезапно ощутил легкую тоску, мягкой лапкой на секунду сдавившую горло.

За дверью действительно оказался коридор, но он вновь был совершенно не таким, как раньше — каменные стены крупной кладки, уже знакомые факелы, холод и сырость. Справа, где раньше коридор тянулся до конца дома и было еще немало помещений, теперь возвышалась глухая стена. Рядом с ней валялись обломки какой-то статуи — настолько мелкие, что нельзя было понять, кого эта статуя изображала — ясно было лишь то, что не человека, а подальше вплоть до винтовой лестницы пол был усыпан мертвыми животными. Коридор проходил мимо лестницы и исчезал в полумраке, а на узких ступеньках улавливалось какое-то шевеление и сами ступеньки выглядели странно — казалось, их застелили неимоверно пушистым черным ковром. От ковра доносилось потрескивание и пощелкивание, и сделав осторожный шаг, Роман вдруг понял, что это не ковер, а сотни ползущих вверх по лестнице насекомых — жуков, скорпионов, огромных муравьев и довольно мелких, по сравнению с уже виденными экземплярами, волосатых пауков.

— Можно проскочить, — бодро заметил Валерий, брезгливо скривившись, и в этот момент откуда-то с витка лестницы долетел глухой рык, а следом — полный ужаса вопль, и они разом вскинули головы. С одного витка перил на другой вдруг перескочила маленькая встрепанная фигурка и повисла, накрепко вцепившись в резные балясины, болтая отчаянно ищущими опору ногами и пронзительно вопя. Наверху треснули, разлетаясь в щепки, перила, и мелькнула оскаленная львиная морда с горящими зеленью глазами.

— В ту сторону! — Роман махнул рукой на убегающий коридор выскочившему из двери Сергею, и тот, глянув в сторону лестницы, выдернул из комнаты шатающегося Илью и почти поволок за собой. За ним плечом к плечу выбежали девушки, и тут Валерий, метнувшись к лестнице, закричал, одновременно сметая мачете с первой ступеньки многоногих созданий, орудуя им, словно веником:

— Ксюха, прыгай! Прыгай! Словлю!

Роман толкнул притормозившую Риту вслед за Сергеем, вскидывая меч в другой руке, следом пихнул Елену-Валессу, которая, закинув голову, с ненавистью смотрела на мягко прыгающую вниз по ступенькам огромную кошку и шипела, обнажив иглы клыков.

— Нашла время!.. Бегом!

— Прыгай же! — снова заорал Валерий, и Ксюша наверху разжала руки и полетела вниз, а следом за ней, взметнувшись над перилами в изящном прыжке, взмыло мускулистое соломенно-желтое тело. Нечаев подхватил девушку и едва успел прянуть обратно, как на дрогнувшие ступеньки, разметав бесчисленных насекомых, приземлился здоровенный лев, и тут же прыгнул снова, ощерив огромные клыки, не чета токмановским. Валерий был уже где-то позади, и Роман нырнул вниз и, ухитрившись проскочить подо львом, всадил меч в незащищенное брюхо. Над ним раздался страшный болезненный рев, Савицкий дернулся в сторону, но недостаточно быстро, и упавший зверь сшиб его. Он почувствовал боль от вонзающихся в тело когтей — удивительно легкая, надо сказать, была боль. Над его лицом распахнулась страшная пасть, густо дохнув гнилью, и тут же в воздухе что-то блеснуло и погасло в одном из горящих зеленью и голодом кошачьих глаз. Лев дернулся, изгибаясь и заваливаясь в сторону, и появившаяся словно из воздуха бледная когтистая рука полоснула по открывшемуся горлу хищника, выпуская широкий поток крови. Хрипло выдохнув, Роман оттолкнулся от пола ногами, отъехав назад на спине и глядя на Риту, которая как-то деловито выдернула из головы зверя свою шпагу. Стоявшая рядом Елена брезгливо стряхнула кровь с руки, потом вскинула голову, когда сверху долетел новый рык, а следом — сочное утробное хрюканье.

— Господи, да сколько же их там?!

— Вам виднее… — просипел Роман, поднимаясь, поддерживаемый рукой Риты. — Ну, девчонки!..

Токман услужливо, чуть ли не с поклоном подала ему его перепачканный меч, и тут Рита завизжала и, отпустив руку Савицкого, юлой завертелась по коридору, смахивая забравшихся на брючины насекомых. Роман, наклонившись, поспешно скинул с голеней скорпиона и парочку пауков, а Елена, болтнув ногами уже в воздухе, взвилась под потолок и прижалась к нему с испуганным воплем. К Роману подскочил Валерий — уже без Ксении, и, глянув на слабо подергивавшееся тело хищника, как-то тоскливо констатировал:

— Уже!..

Лестница задрожала под чьими-то тяжелыми шагами, и они, не сговариваясь, кинулись туда, где из-за поворота выглядывал Таранов и зло кричал что-то неразборчивое. Елена, так и не пожелавшая спуститься, мчалась по потолку, перебирая руками и ногами, сама похожая на какое-то диковинное насекомое. Только когда лестница осталась далеко позади, она мягко скользнула на пол, взмахнув черным веером волос. Коридор теперь шел все время прямо, не петляя, и Роман на бегу спросил у встрепанного воробышка:

— Что ж это… на тебя твои же напали?

— Ага, — ответила Шайдак, спотыкавшаяся на каждом шагу. — Я же от них отказалась… еще в начале… хотела порвать… Это только в холле они так… а потом… все это время они меня по всему дому гоняли. Не понимаю, как жива до сих пор…

— Окна… выход… видела где-нибудь? — Сергей обернулся.

— Нет, — всхлипнула Ксения. — Ничего такого… Я вообще не помню, где я была! Я… а тут вы! Как хорошо, что это вы!.. Вы ведь… меня не убьете, а?

— Может быть, потом, — буркнул Валерий. Ксения покладисто кивнула.

— Ладно.

До сих пор им не встретилось ни одной двери, и когда одна все-таки мелькнула — обычная дверь светлого дерева с изящной ручкой, Роман не стал возле нее притормаживать, прикрикнув на потянувшегося было к ней Валерия:

— Не суйся туда! Дальше, дальше!

Валерий отдернул руку, и тут дверь распахнулась, и из нее в коридор вывалились старые знакомые, обрадованно лопоча:

— …есть-есть…

— А-а-а! — взревел Нечаев — тоже обрадованно, и врубил лезвие мачете в одну из подгнивших шей. Роман хотел крикнуть, чтобы тот прекратил, но Нечаев ограничился лишь тем, что швырнул обезглавленного зомби на сородичей, сшибив парочку на пол, и кинулся следом за всеми. Воинство Зощука, покачиваясь, слаженно двинулось по коридору, размахивая руками, спотыкаясь и нестройно бормоча, словно пьяная и усталая толпа митингующих.

— Да сколько ж здесь этих… чтоб их!.. — возопил Валерий. Они пробежали еще с десяток метров, и коридор, повернув влево под прямым углом, оборвался большой двустворчатой дверью. Позади поспешали мертвецы, где-то в глубине дома грохнуло, и Роман подумал, что это, возможно, слетела с петель дверь ледяного зала тулларов. Сергей рванул на себя одну из створок и прыгнул внутрь, Роман влетел следом и ткнулся лицом в спину резко остановившегося Таранова.

— …твою мать! — задушевно произнес начальник охраны, приподнимая секиру, и Савицкий, выглянув из-за его спины, похолодел. За ним ввалились остальные, и у Риты вырвался короткий вздох ужаса.

Валерий только что получил ответ на свой вопрос.

Большая комната — не такая огромная, как покинутые залы, но большая — и всюду стояли они — стояли молча, чуть покачиваясь, заполонив всю комнату, мертвенно улыбаясь остатками сине-зеленых губ. Плотные ряды тел — больше сотни, и из гнойных сгустков под веками смотрит некое подобие насмешки. Добыча сама выскочила на охотника. В комнате плавало тяжелое, невыносимое зловоние, от которого резало в глазах, а желудок протестующее сокращался. Позади кто-то отчаянно раскашлялся.

Свободным оставалось лишь крошечное пространство перед дверью, и они стояли на нем, с усталым потрясением глядя то на бесчисленные гниющие ухмылки, то на подступающих из коридора — они были уже совсем рядом, плотный дурно пахнущий поток. Роман, сжав зубы, чуть повернулся, приподнимая меч, и тот, на кого он смотрел, ударил ладонь о ладонь — звук получился сырым, чавкающим, словно кто-то шлепнул по болотной жиже.

— Нууу, и кто здесь оказался большим дураком? — Зощук обнажил в почти приветливой улыбке подгнившие, но все равно очень острые зубы. — А я жду… дааа…

Елена подпрыгнула и повисла под потолком, шипя и шевеля пальцами, на которых с хрустом вытягивались когти. Клыки ее удлинились почти до подбородка, придав Токман сходство с миниатюрным саблезубым тигром, а глаза заполнил багровый огонь. Вот уж это была истинная Валесса, разъяренная и довольно-таки жутковатая.

— Вова! — прошипела она, подбираясь, словно для прыжка. — Какая встреча!..

— Вампиров еще не ел, — задумчиво сообщил Владимир и перевалился с ноги на ногу. — Любопытно… дааа…

Роман свободной рукой задвинул Риту себе за спину, зная, что там, с другой стороны ее прикроет Валерий, который снова начал страшно сквернословить, грозя проголодавшимся покойникам редкими по своей извращенности сексуальными карами. Но Рита вывернулась обратно, чуть втянув голову в плечи и поднимая свою ланскнетту.

— Не так уж их и много, — сипло сказала она, и Сергей усмехнулся. Послышался шелест Ксюшиного голоса:

— У меня ничего нет… хоть отвертку дайте!..

Илья что-то бормотал позади — верно пытался сотворить какое-то заклинание, но Роман не особенно на него надеялся. Он крепче сжал рукоять меча, и распухшие сине-зеленые ряды тел, повинуясь взмахнувшей руке Владимира, качнулись и двинулись вперед.

Дальше все совершенно перепуталось.

Ибо в одной из коротких стен, наполовину закрытой движущимися телами, что-то грохнуло, и часть мертвецов вдруг словно смело в сторону, явив на обозрение еще одну распахнутую дверь, через которую в комнату ворвался многочисленный отряд вооруженных людей в пятнистых костюмах и черных масках. «Да неужто опять Серегины?!» — восторженно подумал Роман, уже погружая меч в тело первого ринувшегося на него зомби, но в этот момент один из прибывших вдруг заорал во все горло:

— Всем лежать! Милиция! Лежать! Мордой в пол!

Раздались выстрелы, и Зощук рухнул на пол первым, забросив руки на затылок — движение, вероятно, чисто автоматическое, прихваченное из прошлой жизни. А за ним сразу же повалились остальные — и те, кто был в комнате, и те, кто подоспевал из коридора. Похоже, даже зомби в некотором отношении были законопослушными гражданами. Отряд тут же рассредоточился по всей комнате, часть устремилась в коридор, и Роман, прочитав на груди одного из людей беспредельно знакомые большие буквы «ОМОН», мотнул головой и ощутил желание повалиться на пол и захохотать во все горло. Комната наполнилась охами и возмущенными воплями. Кто-то уже хохотал до одури, кажется Ксения. Бойцы деловито закручивали упавшим руки за спины, и по тому, что они нимало не удивлены их состоянием, Роман уже понял, что милиция эта — отнюдь не всамделишная, прибывшая из Аркудинска.

— Ты спрашивал о моих демонах, — растерянно и чуть сердито сказал Нечаев. — Ну так пожалуйста.

Ну конечно, кого ж еще он мог вызвать на помощь?!

Они все еще стояли, не двигаясь, не кидаясь к распахнутым дверям, ошеломленные, не до конца все осознавшие. Вокруг металась ругань. Один из зомби, которому закручивали руки прямо перед Романом, возмущенно сипел в пол:

— Я только вышел!.. У меня справка!..

Рита, качнувшись, сунулась лицом Роману в плечо, и у нее вырвались тонкие повизгивающие звуки. В этот момент одна из выкручиваемых рук хрустнула и отделилась от тела, и мертвец гневно завопил:

— Беспредельщики!..

Роман всерьез испугался, что вот сейчас-то и сойдет с ума окончательно. Когда трагедия и фарс настолько перемешаны, что уже не понять, где заканчивается одно и начинается другое… Только что их могли разорвать на куски… и теперь все это было очень смешно. Таранов, стоявший рядом, вдруг со стуком уронил свою секиру и захохотал, закрывая лицо ладонями, и сверху ему вторил тонкий переливчатый смех Елены, которая, впрочем, вниз пока не спускалась. Шайдак, раскачиваясь, сидела на полу, уже смеялся и Нечаев, утирая ладонью слезящиеся глаза, и только Илья лежал лицом в пол и прикрыв голову руками. Роман, опустившись на корточки, встряхнул Безяева за плечо, с трудом выговорив:

— Ты чего… лежишь?..

— Так это… — Илья испуганно приподнял голову. — Я привык, что когда ОМОН, так всех бьют. А что… это не…

— Вставай, это не тот ОМОН, — Роман помог ему подняться, но тут же сам рухнул на колени и захохотал. То, что ждало впереди, оно еще будет, и может, будет не менее кошмарным, но все, что было до этой секунды, смылось смехом напрочь, без возврата, и теперь он чувствовал себе намного лучше. К ним, дымя сигаретой в прорезь маски, подошел один из бойцов — судя по всему, возглавлявший отряд, и раздраженно сообщил Валерию:

— Руки отваливаются — надеть наручники никак невозможно! Какие будут указания?

— Оторвать головы всем к чертовой матери! — рявкнул Нечаев, бешено вращая глазами. Черномасочный покачал собственной головой — не без укоризны.

— Это по уставу не положено.

— К е…м устав, чтоб всем головы оторвали! Никого чтоб не осталось!

— Но тогда уж отписываться будете сами! — заявил боец и повернулся к коллегам. — Поступила вводная — всем отрывать головы! Полная ликвидация. Старший лейтенант берет ответственность на себя. Выполнять! — он коротко глянул на Романа. — Посторонним немедленно очистить помещение!

— Оружие, — шепнул Роман Валерию, и тот, кивнув, сказал приказным тоном:

— Мне потребуется несколько огнестрельных единиц. Вы…

— Могу выдать три «калаша», — сказал человек, отошел в сторону и почти сразу же вернулся с автоматами. — Больше не положено.

— Да я… — начал было Сергей, поднимаясь, но Роман осторожно тронул его за плечо.

— Только не буйствуй. Пули у них настоящие. Пристрелят еще. Их вон сколько!

— Распишитесь, — потребовал черномасочный, сунув Нечаеву ручку и какую-то бумажку. Нечаев вытаращил глаза, потом поставил на бумажке закорючку, прошипев:

— Елки, и здесь бюрократия!

Он принял автоматы, и Роман с Сергеем сразу же выхватили у него два, защелкали затворами, после чего Таранов вздохнул как-то мечтательно, словно влюбленный, повстречавший предмет своей любви.

— А выход?! — вскинулась Рита. — Где здесь выход?!

— Не знаю, — сказал человек. — Гражданским немедленно очистить помещение! Валерий Петрович, встретимся на точке!

— Уй, е! — вырвалось у Таранова, и он кинулся к двери. Остальные рванулись следом, и уже в дверях Роман оглянулся. Бойцы, как им и было приказано, деловито орудовали руками и ножами, одну за другой отделяя головы от плеч послушно лежащих воинов Зощука, и он ощутил мстительное злорадство, когда с громким чавканьем отскочила и покатилась в сторону и голова самого Владимира с возмущенно распахнутым ртом.

Следующая комната оказалась совершенно пустой, и они, проскочив ее одним махом, снова оказались в знакомом замковом коридоре, освещенном прыгающим светом факелов. Коридор был коротким и упирался в очередную дверь, а по обе стороны темнели еще две закрытые створки.

— Куда? — гулко вопросил Таранов. Роман пожал плечами и осторожно приоткрыл левую створку. Вся комната была густо затянута паутиной, и всюду были развешаны тела, словно некие страшные игрушки на новогодней елке, — какие-то странные существа, один Черный Охотник, вампирши и голоногие македонцы. Под потолком мельтешило нечто жуткое, гигантское и многоногое, и Роман дверь поспешно захлопнул. В тот же момент противоположная дверь распахнулась, и из нее с рыком вывалилась огромная снежная масса, распахнув зубастую пасть. Когтистые лапы протянулись и схватили не успевшего отскочить Илью, сжали, и тело не успевшего даже вскрикнуть Безяева изломилось в фонтане крови. Захлопали выстрелы, но пули лишь взметывали в воздух фонтанчики снега, не причиняя чудищу ни малейшего вреда. Оно качнулось обратно в комнату, утаскивая с собой умирающего человека, Илья взмахнул рукой, и в следующую секунду оба исчезли в столбе ревущего темно-синего пламени — очевидно, Безяев напоследок успел-таки применить одно из своих самых разрушительных заклинаний. Роман еще потрясенно стоял перед открытой дверью, опуская оружие, когда Сергей зло рванул его за руку.

— Он мертв, пошли!

Они проскочили в последнюю распахнутую дверь и вновь оказались в коридоре, но этот был светлым, воздушным с высоким арочным потолком, под которым колыхались длинные, мягко струящиеся шелковые полотна цвета крепкого чая. Коридор убегал в обе стороны, слева обрываясь еще одной дверью, а справа… да неважно, что там было справа, потому что оттуда к ним уже шли — уцелевшие мраморные статуи, несколько чудом ускользнувших от расправы зомби, монстры Семыкина, туллары, Черные Охотники, старцы со злобными лицами, какие-то воины, вооруженные луками и длинными кривыми мечами, бесчисленное количество когтистых и клыкастых созданий неизвестного происхождения, а перед ними текла волна зверья. По потолку бежали здоровенные пауки, торопливо перебирая суставчатыми лапами, а чуть ниже, мягко колыхаясь, скользили огненные девы и переливающиеся водой существа. Пули не причиняли им не малейшего вреда, но пауки сыпались с потолка дождем, люди падали, раскалывались на куски статуи, и раненные хищники с воем бились на полу, но прочие равнодушно перешагивали через них или дотаптывали и шли дальше. Кому бы ни принадлежали эти создания, они явно заключили между собой перемирие, собравшись в едином порыве уничтожить отступавших.

Роман и Сергей отходили последними, продолжая стрелять, хотя уже было понятно, что пальбой нашествие не остановишь, да и патроны не бесконечны. Один из монстров Семыкина взмахнул рукой, и Роман едва успел увернуться от чего-то серебристого, со свистом рассекшего воздух. Тотчас еще один серебристый предмет промелькнул у него над головой, и с потолка чуть позади них раздался пронзительный крик боли. Секундой позже на пол рухнула Токман и забилась, разевая рот так широко, что казалось, ее челюсти сейчас не выдержат и сломаются. Из ее бедра, наполовину погрузившись в плоть, торчал большой металлический диск. Таранов, выругавшись, наклонился, подхватил девушку, еще раз выстрелил в волну тварей и вбежал в дверь, но Роман остался стоять на пороге, сжимая зубы и всаживая в наступающих пулю за пулей — и делал это до тех пор, пока кто-то не втащил его внутрь. Дверь захлопнулась, и Валерий, тяжело дыша, запер засов. Роман привалился к стене и огляделся. Они были на лестничной площадке, укрытой полумраком, и винтовая лесенка убегала вниз, в темноту. Вверх хода не было.

— Ничего не видно, — сипло сообщила Шайдак, перевешиваясь через перила и глядя вниз.

— Не важно, все равно нам туда, — Таранов осторожно уложил стонущую Елену на пол, посмотрел на Савицкого и взглядом указал на диск, торчащий из ее ноги. — Сейчас вынимать нельзя, потом… Сможешь ее понести? А мне отдашь а…

Сырой звук удара вдруг прервал его слова, изо рта Сергея плеснуло кровью, и он дернулся, выгнувшись, а из его груди с хрустом вылезло что-то длинное и острое. Раздался скрип, и из свернувшихся в углу теней выступила мраморная статуя, изогнувшая белые губы в задумчивой улыбке и глядя на них беззрачковыми глазами, в которых, казалось, тоже притаилась улыбка. Сергей повис на пронзившем его мече, уронив голову и безвольно свесив руки, автомат тяжело лязгнул о пол, и в тот же момент Роман выхватил меч, с которым так и не расстался. Статуя качнулась назад, выдергивая свое оружие, тело Таранова рухнуло на пол… а что было потом, Савицкий просто не помнил. Кусок реальности провалился в никуда, и спустя какое-то время он обнаружил себя стоящим на коленях возле Сергея, из развороченной груди которого толчками выплескивалась кровь, а неподалеку валялись осколки статуи — даже не осколки, а мелкое крошево. Ладони болезненно ныли, а сидевший рядом на корточках Нечаев жадно глотал воздух и, судя по его раскрасневшемуся лицу, тоже успел принять непосредственное участие в уничтожении мраморного чудища.

— Дайте что-нибудь!.. — закричал Роман, зажимая рану ладонями. — Тряпки дайте!

Рита уже рвала с себя майку, а Шайдак стаскивала кофточку, всхлипывая и путаясь в рукавах. Где-то за их спинами протяжно стонала Токман. Сейчас он ее ненавидел — сильнее, чем тогда, когда она, преображенная, повернулась к ним от дверей холла. Роман схватил протянутую одежду и начал торопливо сооружать некое подобие повязки, тревожно поглядывая на дверь. Сергей шевельнул окровавленными губами.

— …катитесь… снесут дверь!..

— Ксюша, Рита — берите Ленку, тащите хоть волоком! — резко сказал Савицкий. — Сможете?!

— Конечно, — простецки отозвалась Ксения. Рита, склонившись над Тарановым, тронула его плечо дрожащими пальцами. Сергей тускло посмотрел на ее прозрачный кружевной лифчик и хрипло сказал:

— Ого!..

— Мы же его не бро…

— Нет! — рявкнул Роман. — Валерка, поможешь мне его поднять, дальше я сам, а ты возьми все, что стреляет, и давай вперед!

— Идиоты! — зло прошелестел Сергей, и в его приоткрывшихся глазах сквозь боль проглянуло бешенство. — Сказал же… дверь… уходите… Девок же загубите!..

— Девки сами кого хошь загубят! — отрезала Рита и отошла к Елене, следом метнулась Ксения.

— Готов? — спросил Валерий, и Роман кивнул.

— А-а, толпа кретинов!.. — пробормотал Таранов и опустил веки. Валерий помог Роману поднять раненого, потом метнулся вниз, и Роман скрипнул зубами — Сергей оказался неимоверно тяжелым. Но тяжесть почти сразу же стала чуть полегче — на место Валерия встала Рита и, перекинув одну руку Сергея себе через плечо, крепко обхватила его за талию.

— Ксюша сама справится, — решительно сказала она. — Идем.

Они осторожно начали спускаться. Где-то внизу раздался грохот выстрелов, потом приближающийся голос Валерия закричал:

— Быстрее!

Снова послышалась пальба. Дверь наверху вздрогнула, потом раздался громкий треск, и они заспешили. Сергей иногда перебирал ногами, но большую часть времени висел безвольно, словно камень. Все же они спустились до следующего пролета, ухитрившись не брякнуться вниз, и там их встретил Нечаев, помог спустить Сергея до конца лестницы и затащить в комнату, метнулся назад и вернулся со стонущей Токман на руках, а следом за ним бежала Ксения, хрипло дыша и держа в руках меч Романа. Наверху рухнула выбитая дверь, и Шайдак, испуганно впрыгнув в комнату, споткнулась и растянулась на полу, уткнувшись лицом в бок здоровенной черной крысе, застреленной Нечаевым. Валерий с грохотом захлопнул дверь и запер ее, после чего они подхватили Сергея и втащили его в следующее помещение. Роману казалось, что комнаты здесь бесконечны. Но они были на первом этаже, и это уже было хорошо. Должен же где-нибудь закончиться этот первый этаж?

Здесь было светло, и горящая под потолком знакомая огромная люстра показалась почти родной. В углу лежала изрешеченная пулями какая-то зверюга, и от нее густо несло аммиаком. Роман поморщился и посмотрел в конец комнаты. Еще одна дверь. Возможно, там выход. Небольшое усилие, и они выйдут на улицу…

А что дальше? Они выйдут, а там та же тьма, та же буря…

Нет уж, сначала надо выйти!

Но при мысли об этом тело вдруг взбунтовалось, затылок пронзила острая боль, перед глазами все поплыло, и Роман, покачнувшись, сел на пол. Валерий, уже направлявшейся к следующей двери, обернулся, а Рита подскочила и рухнула рядом на колени, схватив за руку и глядя испуганно:

— Ромка, что такое, что такое?!..

— Ничего, ничего, сейчас пройдет, — хрипло сказал он и взглянул на Сергея, лежащего у стены. Тотчас веки Таранова поднялись, словно он почувствовал взгляд, и увидев его глаза, более спокойные, чем когда-либо, Роман вдруг осознал, что Сергей умирает, и ему об этом прекрасно известно. Повязка на его тяжело поднимающейся и опускающейся груди уже насквозь пропиталась кровью, и темные ручейки ползли по бокам и к животу. Его лицо стремительно серело, а где-то в груди при каждом вздохе что-то мучительно свистело. Елена, держась за стенку, осторожно перебралась поближе к нему и села рядом, тупо глядя на торчащий из ноги металлический диск. Ксения подошла к ней, и Токман негромко что-то сказала. Шайдак кивнула и выдернула сияющий стразами ремень своих замечательных зеленых брюк, заляпанных темными пятнами. Пальцы Елены обхватили диск, она напряглась закрыв глаза и закусив губу, потом у нее вырвался громкий вопль, и перепачканный кровью диск звякнул о пол. Из ноги тотчас хлынула кровь, и Ксюша, наклонившись, быстро и довольно умело перетянула бедро Елены ремнем. Токман хрипло дышала, опершись затылком о стену, в ее приоткрытом рте поблескивали клычки, и блеск этот казался каким-то обреченным. Где-то наверху по лестнице уже топали бесчисленные ноги, слышались многоголосые крики, рев и завывание. Они шли. Шли за ними. Нужно было уходить. Роман оперся ладонью о стену и заставил себя подняться. В тот же момент Валерий открыл дверь и исчез. Раздалась ругань, потом одинокий выстрел, а следом — звонкий щелчок. Рита вскочила и метнулась в дверь, следом выбежала Ксения, но почти сразу же остановилась и закрыла лицо ладонями. Рита вернулась и привалилась к стене рядом с дверным проемом, за ней вошел Валерий со свежей царапиной на щеке и зло швырнул разряженный автомат на пол, потом поднял на Романа растерянные глаза.

— Там лестница, — глухо сказал он. — Наверх. Здесь нет выхода! Проклятый дом!

— Значит, пойдем наверх, — устало отозвался Роман. — Расклад тот же.

— Нет, — спокойно произнес Сергей, не открывая глаз. — Никакого нет смысла тащить с собой мертвеца.

Нечаев сердито глянул на него и подхватил оставшиеся автоматы.

— Пойду, расчищу дорогу! — заявил он, развернулся и снова исчез. Первая дверь уже вздрагивала от ударов. Дверь была тяжелой… но для тех, кто в нее ломился, это ничего не значило. Роман наклонился к Сергею, но тот оттолкнул протянувшуюся к нему руку — вялое движение, не сравнимое с прежними, сильными и ловкими.

— Я же сказал, нет!

— Тебя никто не спрашивает! — отрезал Роман. В тот же момент Токман вдруг сделала неожиданное — тонкие пальцы подхватили руку Таранова под запястье, и Елена, склонившись, прижалась губами к тыльной стороне его ладони. В блеклых от боли глазах Сергея расцвело изумление.

— Настоящие, — печально произнесла она. — Сколько жила, а настоящих так никогда и не встречала. Уходите, он прав. Должен же кто-нибудь уйти! Хоть кто-нибудь!

Елена поднялась и вместе с ней поднялся Савицкий. Он вовсе не собирался этого делать, но что-то словно вздернуло его на ноги и толкнуло назад, к двери. Глаза Токман загорелись багрово-красным, и она чуть склонила голову набок, слабо улыбаясь. Комната наполнилась холодом и сыростью. Тяжелая, удушающая, густая волна накрыла его и потянула прочь, увлекая все дальше и дальше к двери. Роман попытался сопротивляться, вернуться обратно, но его не пускали, сотни бесплотных рук упирались в грудь, тянули прочь, сотни бесплотных ртов что-то шептали — успокаивающе и в то же время угрожающе, и все сильнее становился запах гнилых цветов, растекающийся от пола до потолка. Это было очень знакомо… так делала Иллайон, но она манила к себе, а Елена прогоняла. И она была намного сильнее Иллайон — в сотни раз. Припадая на раненную ногу, вампирша наступала на него, и на ее лице, казавшемся сейчас необыкновенно прекрасным, причудливо смешались страх, боль и ярость. Роман вдруг подумал, что клыкастые персонажи, которых описывала Елена, сильно отличаются от стереотипов. Они не только более беззащитны, чем обычные вампиры, и не только умирают, как люди. Иногда они еще и хотят умереть, как люди.

Уже в дверях он ухитрился вцепиться в косяк — последнее усилие разума, тонущего в удушающих багровых волнах. Риты почему-то уже не было перед дверью — где она? Раздался грохот — это слетела с петель первая дверь, отделявшая их от лестницы. Поверх плеча подходящей Елены Роман увидел Сергея — Таранов каким-то образом умудрился приподняться и сесть. В одной его руке поблескивал широкий нож, другую он приподнял и легко качнул ладонью Роману, но рука сразу же бессильно упала.

— Смотри на это веселей, — хрипло сказал Сергей и ухмыльнулся. — Мы не только кучу их поубивали. Одну из них я даже трахнул.

Ладонь Токман резко ударила Романа в грудь — сильно и в то же время как-то деликатно, и Савицкий отлетел от двери, стукнувшись спиной о стену. Дверная створка сразу же качнулась назад, и он только и успел увидеть в стремительно сужающейся щели прекрасное и отчаянно-несчастное лицо и крикнуть:

— Ленка!

— Я виновата, — спокойно сказала Токман, и дверь захлопнулась, скрежетнув засовом. Сразу же рассыпались, отхлынули удушающе-увлекающие волны, и Роман, метнувшись вперед, яростно ударил в дверь. И в тот же момент услышал, как трещит дверь в оставленной комнате. Кто-то засмеялся в ней — холодно и недобро, он ударил еще раз, и в комнате раздался грохот, а следом — вой, топот и завывание. Болезненно прищурившись, Роман развернулся и бросился к лестнице. Ни Ксении, ни Валерия видно не было, а на одной из ступенек сидела Рита, склонив голову и закрыв лицо ладонями. Он думал, что она плачет, но когда начал взбегать по ступенькам, девушка подняла голову, и Роман увидел, что она смеется.

— Я поняла! — хрипло сказала Рита. — Поняла!

— Идем! — Роман схватил ее за руку и заставил подняться, но Рита тотчас выдернула руку.

— А Сережа…

— Пошли! — он снова схватил ее за руку и потащил наверх. Над перилами через виток от них возникло окровавленное лицо Нечаева, посмотрело на Романа и, оценив ситуацию и выражение его глаз, хрипло выругалось и снова исчезло. Где-то наверху громко рыдала Ксюша.

— Нам нет смысла куда-то идти! — закричала Рита. — Это никогда не закончится! Он никого не выпустит! Нет никакого выхода! Потому что у этой книги нет конца!..

— Это еще не последняя страница! — рявкнул Роман. — Все всегда заканчивается! Всегда!

Они выскочили на лестничную площадку, пробежали через какую-то полутемную комнатенку, где на полу валялись два тела странных синекожих созданий с простреленными головами, и оказались в коридоре. Там возле стены сидел Валерий, уперев мачете острием в пол и умостив подбородок на оголовье черена. Автомат валялся у его ног. Валерий почему-то просто сидел, ничего не делая, и подойдя ближе, Роман услышал, что Нечаев тихо смеется. Ксения стояла, уткнувшись лицом в стену, и отчаянно плакала, мотая коротко остриженной головой.

— Что? — глухо спросил Роман, слушая, как внизу трещит последняя дверь, отделявшая их от взбесившихся созданий покойных литераторов. Нечаев поднял лицо, и Савицкий увидел в его ярко-голубых глазах пустоту. Он уже видел в них пустоту — после смерти Майи, но теперь эта пустота была совершенной. Зубы Нечаева весело сверкнули в широкой улыбке.

Вот и спятил Валерка… и я спятил… да кто тут не спятил? Еще один хороший человек погиб, и одни сумасшедшие остались в живых.

— Сам погляди, — предложил Нечаев и мотнул головой вперед. Роман посмотрел туда и скрипнул зубами, чувствуя поднимающуюся волну бессильного гнева.

Коридор впереди раздваивался. Два дверных проема, похожие на дупла, в одном дверь приоткрыта, в другом сорвана с петель и разбита в щепки. В комнате прыгает дрожащий свет свечей, и в этом свете видны обломки разбитой статуи и откинутая шестипалая черная рука, а чуть подальше поблескивает бок стоящего на пне телевизора.

— Мы же поднялись по другой лестнице, — прошептал Роман, и Валерий фыркнул, точно услышал нечто очень забавное.

— А теперь вот!.. Водит… Ну, что — какой у нас там был маршрут? Эта комната, следующая, забитая порубленными зомбями, лестница с паучком… потом через зал с бассейном, где рыбки… и в туннель, а оттуда… — он снова засмеялся. — Ну что, Ромка, пошли?! Пошли?!..

Громкий топот оборвал его слова, и из разгромленной комнаты вылетело хвостатое существо с раззявленной пастью — некое подобие покрытого чешуей тигра. Роман, отпустив руку Риты, шагнул вперед, Валерий вскочил, вскидывая мачете, но оба они опоздали — следом за тварью, словно распрямившаяся пружина, мелькнуло чье-то грязно-коричневое тело и, обрушившись на чешуйчатого, сшибло его на пол. Раздался истошный вопль, сырой хруст, и чудище, дернув лапами, застыло. Напавший на него повернул к ним окровавленную морду, растянул губы в ухмылке и замахал хвостом.

— Гай! — воскликнула Рита и упала на колени. Пес налетел на нее и чуть не опрокинул на пол, наградив десятков слюнявых поцелуев, после чего весело запрыгал вокруг. Помахивание его хвоста стало каким-то искательным, словно бульдог пытался извиниться за то, что все это время находился в другом месте, и его чуть виноватые глаза среди старческих складок кожи говорили, что это, разумеется, вышло совершенно случайно. Пес был с ног до головы перепачкан толстым слоем засохшей крови, свидетельствовавшей о том, что и он вел где-то в глубинах дома свою собственную войну.

— Гай… — повторила Рита и обхватила бульдога за шею. Ксения тихо, чуть облегченно засмеялась, а в глазах Валерия появился некий призрак осмысленности.

— Надо ж, живой!.. — удивленно произнес он.

— Да-а, это просто умилительно, правда?

Все повернулись и посмотрели туда, где возле стены стояла светловолосая фигурка, подбрасывавшая на ладони пачку сигарет. Денис ласково улыбнулся навстречу их взглядам, и Гай тотчас разразился истошным лаем, вздыбив шерсть на загривке.

— Хороший пес, — сказал Лозинский и огляделся, сморщив нос. — Господи, ну и бардак вы здесь устроили! Впрочем, чего не простишь столь энергичным людям. Ну, как — нравится книжка?

Рука Романа метнулась вперед, и он позволил ей это сделать, хоть и прекрасно помнил все предыдущие попытки. Меч вонзился Лозинскому под подбородок, крутанулся и вынырнул, вытянув за собой поток яркой крови, хлестнувшей Романа по груди. Денис усмехнулся, и края страшной зияющий раны медленно сомкнулись.

— Как и просил Вова, — сообщил он и небрежно смахнул кровь с джинсовой рубашки. — Жаль, не видит уже… А может и видит. Ну, так как — кто-нибудь хочет еще высказаться таким же образом? Нет? Что так вяло? Вы не беспокойтесь — я пока придержал созданий наших веселых соавторов, — он подмигнул Ксюше. — Они оказались очень плодовиты и все сделали, как я и думал.

— Ты сказал, что они закончат книгу, — глухо сказал Роман. Денис пожал плечами.

— А они и закончили. Причем довольно неинтересно и практически одинаково. Зло, — Денис постучал себя указательным пальцем по окровавленной груди, — повержено. Они так и не поняли, что я говорил. Они — часть меня, а я — это книга. Своя, ее, ваша… Они не меня уничтожили, они уничтожили себя, но дали мне взамен много полезного. А я, — Денис развел руками, — я-то ведь тоже соавтор, как-никак… И книга эта — как река, и ее окончание уплывает все дальше и дальше, унесенное водами действия. Мы все индивидуальны и у всех свои законы. Особенно у тех, кто пишет в соавторстве.

Валерий начал ругаться, выговаривая слова как-то нежно, словно читал на редкость лиричное стихотворение, а Рита отвернулась, чуть сдвинув брови, и коротко глянула на Романа, беззвучно шевельнув губами.

Говори с ним.

Она тотчас же отвернулась, и на ее лицо, вновь обращенное к Денису, набежали страх, растерянность и обреченность, но Роман понял, что девушке пришла в голову какая-то очень важная мысль. Они с Денисом были соавторами не один год… у них свои законы… А то, о чем он думал тогда, в зале с бассейном… но нет, даже если и в этом дело, она не сможет осуществить задуманное. Говорить… да, Денис очень любит поговорить… Мелкое зло болтливо…

Валерий за этот короткий промежуток времени успел дважды ткнуть в Дениса своим мачете. Раны сразу же затягивались, и Нечаев прекрасно знал, что так и будет, но все равно это сделал. Очевидно, он просто получал удовольствие от того, что на Лозинском хоть на мгновение появляются какие-то повреждения. Роман чуть качнулся в сторону, закрывая Риту, потом пошатнулся и оперся на меч, хрипло дыша. Краем глаза он увидел на площадке нестройную волнующуюся толпу. В первых рядах стояли два семыкинских монстра, трое мужчин самого обычного вида с тонкими затаенными взглядами и кухонными ножами в руках (верно, маньяки — ну, куда ж вы без маньяков?) и мраморный минотавр, покачивавший лабрисом в могучей руке. Они смотрели на них — смотрели нетерпеливо, ей-ей.

— А ты плохо выглядишь, Ромка, — заметил Денис. — Прямо обломок кораблекрушения. Вид у тебя, будто угодил в шесть катастроф подряд.

— Просто я давно не брился, — сказал Савицкий. — У тебя там в пачке сигареты или чьи-нибудь отрубленные пальцы?

Денис, усмехнувшись, перебросил ему пачку, Роман вытащил сигарету и передал пачку Нечаеву. Тот, приподняв брови, выхватил из нее сигарету так, словно это был кинжал, а пачку сунул в карман брюк. Ни Рита, ни Ксения позади не произнесли ни слова. Лозинский услужливо протянул зажигалку, и Роман, закуривая, поинтересовался:

— Адский огонь? Серой вроде не пахнет.

— Еще желания будут? — Денис сунул руки в карманы, и в этом движении было легкое раздражение. — Несколько минут у вас есть… Можете отдохнуть, выпить, закусить, узнать последние новости… чего там еще?.. а-а, можете помолиться возможно несуществующему… Забавное ты определение ему придумал, Ромка. Вроде он есть, хотя может и нет — и ты тут как бы и не при чем. Эдакая полувера.

— Я знал, что ты всех обманешь, — Роман потрепал по голове рычащего рядом Гая, косящегося то на тварей, заполонивших лесенку, то на Дениса. — Ты говорил, что если они не будут работать, книга останется неоконченной и все остановится. Но и теперь она не окончена. А ты все еще витаешь. Наверняка каждый из них написал выжившим хотя бы себя, а уж ты…

— Да, а я, согласно законам жанра превращаюсь в струйку дыма и фьюить! — Денис ткнул торчащим указательным пальцем в сторону потолка. — Ах, нет, что ж это я, прости, — его палец изменил направление и указал в пол. — Одно и то же… И у тебя наверняка то же самое, только во много раз скучнее. Знаешь, Ром, я твое завершение и не читал. Там ничего нет, не почувствовал я, чтоб ты кого-то создал, призвал кого-то на помощь… Какой от тебя прок? Ты ничего не сделал. Все постарались, все молодцы, признай это. Валеркины и Серегины демоны спасли вам жизнь, Альбина со своей свитой, по сути дела тоже — вовремя вмешалась. Даже Ленка-Валесса, оставшись там, — Лозинский мотнул головой в сторону лестницы, — успела кое-кого прихлопнуть — именно благодаря тому, что и как она написала. А ты? Никакого толку от тебя! Что ж ты… неужели у тебя настолько убогая фантазия? Или ты просто испугался? Захотелось, чтобы у книги был счастливый конец? Мирный, пасторальный? Но разве ты забыл, что в книгах Ивалди никогда не было счастливых концов. Даже, если кто-то добавил в них сцены и персонажей.

— Я знаю, что ты получил, — Роман задумчиво дымил сигаретой, чувствуя, как в стоящем рядом Валерии нарастает негодование — Нечаев желал решительных действий, а не болтовни. — Я видел знакомые лица. Я помню твои слова о связях.

— Да, — Денис кивнул. — Как часто писатель изображает в своей книге кого-то из своего окружения или просто кого-то случайно увиденного… но существующего. Вокруг так много людей… нет смысла их придумывать. Даже, если они не писали о них, не упоминали фамилии, не описывали внешность… они о них думали. О людях, о своих созданиях — обо всем. Я получил все, что они придумали, и всех, кого они знали. Это теперь очень длинная книга, Рома. Ведь Аркудинск — не такой уж маленький город. Вы умрете, и место действия перенесется туда. И там сразу же станет очень странно… очень.

— Ты…

— Чего ты с ним болтаешь?! — вспылил Нечаев. — Надо…

— Цыц! — лениво перебил его Роман. — Не мешай мне общаться с гением!

Валерий, обернувшись, широко раскрыл глаза, и тут по его лицу пробежала тень. Внезапно Нечаев стал выглядеть очень добродушно, почти кротко. Денис застенчиво спросил:

— Ты действительно считаешь меня гением?

— Конечно. Во всем есть свои гении. Даже в идиотизме и пустоте, — Роман широко улыбнулся. — Ты гениален в своем идиотизме и ты абсолютная пустышка, о нелепейший из призраков, — Савицкий молитвенно протянул к нему руки и фыркнул. — То, что ты создаешь, не просто бред, а бред дешевый и жалкий. Ты убиваешь… но ты жалок, Денис. Ты настолько жалок, что в своем окончании книги я даже не стал тебя уничтожать. Я ничего с тобой не сделал. Ты мне неинтересен.

— Что? — озадаченно произнес Денис. Впервые за все время, что Роман его видел, Лозинский выглядел растерянным. — Ничего не сделал?

— Ты глуховат, мой витающий друг? Да, ничего. Я тебя не уничтожал.

Губы Дениса растянулись в улыбке, но улыбка была немного фальшивой.

— Ну и глупо, Рома. Очень глупо. У тебя была такая возможность, но ты ее не использовал. И это главный герой! — он словно выплюнул последние слова. — Как я мог так в тебе ошибиться?

— Бывает, — сочувственно ответил Роман и бросив окурок на пол, наступил на него. — Ну, как — будешь сейчас нас шинковать или еще пообщаемся? Мне, в сущности, все равно. За то время, что я тебя знаю, ты мне до черта надоел!

— По-моему, он просто кретин! — весело чирикнула сзади Шайдак. — Вообразил себя неизвестно чем! А нельзя ли мне перед убиением бутылочку светлого и копченой колбаски?

Губы Дениса потрясенно дернулись, и в глазах загорелся злой зеленый огонь.

— Вы… Я ведь не шучу насчет…

— А мы шутим! — буркнул Нечаев, посмотрел на лезвие мачете и вытер его о штанину. — Ты всего лишь… твою… тебе… в… и утрамбовать… а потом на… и в… многократно… чтоб ты… как… до самого… и без перерыва тебя… и чтоб все… и по… ну и хватит с тебя!

— Я не могу так же здорово высказаться, но у меня примерно те же пожелания, — сообщил Роман, все еще смеясь.

— Вы… — лицо Дениса пошло рябью, растягиваясь во все стороны, — вы сейчас сдохнете все!.. но не сразу, обещаю! Будет очень много боли, вы не представля…

— Да хорош стращать-то! — невежливо прервал его Савицкий. — Без толку, не понял еще что ли? Мы боялись… но, видишь ли, нам всем бояться быстро надоедает. Больно будет, верю… но пока не загнемся, нам будет еще и исключительно смешно. Не тот ты народ выбрал, Денис. Витал бы где-нибудь в Штатах, там таких любят.

— Козел! — подытожил голосок Ксении. — Так дадут мне пиво или нет?

Денис снова принял облик беззаботного парнишки, но, казалось, ему это далось с большим трудом, и улыбка его была похожа на складку присобранной шторы.

— Что ж, понимаю… А чего ж моя сестрица не высказывается, а? — он сделал шаг в сторону. — Ри… О! — Денис звонко хлопнул в ладоши. — Да пока вы тут геройствовали, она попросту удрала!

Роман обернулся — в коридоре их было только трое, а правая дверь в дуплообразный проход была плотно закрыта. В сущности, он и так чувствовал, что Риты с какого-то момента времени уже нет за его спиной, но только сейчас убедился в этом окончательно. И тут его ноздрей коснулся запах. Чуть сладковатый запах горелого мяса — и другой — горящего дерева. Из дверной щели потянулся сизый дымок, и Роман услышал вскрик — глухой, надрывный, наполненный болью.

— Сука! — вдруг визгливо завопил Лозинский и метнулся к закрытой двери — почти не уловимое глазом движение, но Роман опередил его. Ему никогда не приходило в голову, что он может опередить призрака.

Ты ведь знал, Рома, ты ведь практически знал… почему же ты позволил?

У всех свои законы.

… и только после всех этих дерганий я писала последнее предложение и ставила число. Вот тогда уже книга считалась законченной и была неприкосновенна.

…свои законы…

Разве писать можно только пером и только на бумаге?

Он с разбега ударился в дверь и распахнул ее. Рита, скорчившись и прижав к груди правую руку, вздрагивала на деревянном полу, и вокруг нее уже танцевали острые язычки пламени, трогали рассыпавшиеся влажные волосы, и те тихо потрескивали. Возле ее плеча лежало то, что некогда было ножом с широким лезвием. Теперь это больше походило на оплавленную, расползающуюся стеариновую свечу. А на полу большими шатающимися буквами было выцарапано одно-единственное предложение, и под ним стояла дата. Там пол полыхал вовсю, но буквы были вырезаны очень глубоко — Роман даже представить не мог, чего ей это стоило и как она смогла это сделать — и были все еще хорошо видны. Казалось, надпись на полу была сделана огнем.

Он кинулся вперед, бросив меч, и подхватил стонущую девушку. Ее лицо было белым, из прокушенной нижней губы струилась кровь, а рука… о господи, ее рука!

— Прочти… — прошелестел ее голос. — Скорей…

Денис остановился в дверном проеме, его глаза превратились в две дыры, наполненные извивающимися черными червями, лицо плыло, растекалось, рот растягивался, превращаясь в акулью пасть. Валерий и Ксения влетели в комнату, проскочив сквозь Лозинского, как сквозь туман, а следом за ними, огибая его, хлынул поток сотворенных покойниками созданий, и где-то в их гуще трепыхнулся и с визгом исчез Гай. Дверь в противоположном конце комнаты слетела с петель, Роман обернулся, Рита дернулась, высвобождаясь из его рук, выскальзывая, и он тотчас повернулся снова — спиной, одновременно отталкивая девушку, но она крепко вцепилась в него уцелевшей рукой. Времени сделать что-то другое уже не было, меч был на полу, а Нечаев, метнувшийся к ним, двигался слишком медленно.

Удара он почти не почувствовал — лишь легкий толчок в спину, левее позвоночника, и внутрь, под ребра проникло что-то очень холодное. Рита, прижимавшаяся к нему, дернувшись, странно всхрипнула, и из ее спины выросло тонкое длинное острие, тут же исчезло, и по сливочной коже протянулся красный поток. Кто-то закричал сзади — кажется, это был Валерий, раздался звук удара, словно кому-то снесли голову. Роман пошатнулся и услышал злобный, задыхающийся вопль.

— Ну… это ничего! Все равно возможность есть! Прощайте!

Все это уже было неважно. Полыхающий пол тянул к себе, он старался удержать Риту — нельзя ей на этот пол, нельзя… а она все еще цеплялась за его плечо, шепча:

— Ты прочел?! Прочел?!

— Да, — сказал Роман, поднимая голову и глядя на взвившиеся в прыжке тела, взметнувшееся оружие и удаляющуюся среди всего этого спину Лозинского, обманчиво беззаботную. — Да.

— Я тоже прочел, — весело сказал чей-то чуть дребезжащий, разбитый голос.

Не опустилось, разрубая плоть, занесенное оружие, застыли взметнувшиеся к ним обманутые тела, оцепенели протянутые когтистые лапы и словно замерзли острые язычки пламени. Остановилось время… нет. Остановилось действие. А время шло — шло вместе с кровью, струящейся из-под его ладони, зажимавшей рану на тонкой спине, с его дыханием, ставшим таким хриплым и бесполезным, с движениями Нечаева, выползшего откуда-то слева, волоча разрубленную ногу, с пьяными шагами Ксении, чья ладонь прыгала на рваной ране на боку от чьих-то зубов. Время еще было.

Денис удивленно повернулся, и навстречу ему с пола поднялся человек, до этого момента сидевший на корточках и вчитывавшийся в огненную надпись. Простецкий, небритый мужичок-работяга лет сорока-сорока пяти в потрепанных брюках и растянутой футболке. Из одного кармана его брюк торчала сложенная газета, из другого — горлышко водочной бутылки. В губах мужичка дымилась «беломорина», а в уголках чуть прищуренных глаз собрались веселые лучики морщинок.

— Что? — Денис ошеломленно оглядел свое застывшее воинство, потом устремил горящий взгляд на мужичка. — Что?

— Ты не почувствовал в моей книге никаких демонов, потому что я никого не создавал и никого не звал на помощь, — хрипло сказал Роман, пошатываясь. — Я лишь… кое-кого пригласил в соавторы. Он ведь тоже часть книги… практически персонаж. Я не уничтожал тебя, Денис. Я тебя просто отдал. Ты ведь хотел этого…

— Нет, невозможно! — завопил Денис и толкнул сначала одно застывшее тело, потом другое. — Должно было быть по-другому!..

— Я тоже кой-чего накарябал, — сказал мужичок и улыбнулся. Наполнившие комнату чудовища и воины вдруг с шелестом рассыпались на бесчисленные исписанные листы бумаги и, порхнув во все стороны, усыпали пол шелестящей грудой. Дверь в коридор с грохотом захлопнулась, и дом, или то, что сейчас было домом, казалось, покачнулся на своем фундаменте.

— Она закончила книгу! — взвизгнуло кошмарное создание, нелепо топчущееся перед запертой дверью. — Закончила…

— А я раньше накарябал, — весело сообщил человек, и в его голосе вдруг протекло множество звуков — шелест листвы, грохот трамваев, катящихся по рельсам, гудение проводов, хлопок двери, смех, визг автомобильных клаксонов, музыка, мяуканье взволнованной кошки, собачий лай, гул толпы, бормотание телевизора, плеск озерных волн… какофония, слитая в слова, — знакомые с детства, привычные дневные звуки города — не очень большого города, но и не такого уж маленького. Кто-то говорил, что у городов есть душа… но никто никогда не говорил, как она может выглядеть…

— Ты… — произнесло существо — протяжный, мяукающий звук. — Ты не такой… ты должен быть…

— Ты ожидал увидеть какую-нибудь жуткую рожу? — иронично спросил человек. — Потоки крови, много острых предметов, зловещий голос, безумные глаза… Ты ведь так все и всех представляешь вокруг себя? Но обычные люди живут… большей частью обычные, со своими недостатками, кто-то трусоват, кому-то все равно, а кто-то остановится и поможет… но люди обычные, просто люди… и я обычен тоже. И тоже, как книга — столько страниц, и каждая из них — чья-то жизнь… Дурное и хорошее, темное и светлое — всего хватает, всего в достатке. Ты жаловался на мое равнодушие — я пришел. Чего ж не рад?

— Ты… — повторил Денис, и лицо человека вдруг стало прозрачным, как стекло, и за ним замелькало множество лиц с множеством выражений. Большинство из них были не знакомы Роману, но многих он узнал, и в какое-то почти неуловимое мгновение мелькнуло там и его собственное лицо, и лицо Риты, чьи пальцы все еще сжимали его плечо — еще живые пальцы, живые… и он чувствовал на коже ее теплое прерывистое дыхание.

— Ты был частью, а захотел стать всем, — сказал человек множеством голосов и взглянул на Лозинского множеством выглядывающих друг из друга глаз и улыбнулся ему множеством улыбок. — Так станешь. Это непостижимо… это нельзя объяснить, это можно только почувствовать… стать взглядами, голосами, ветром под крыльями птиц, дыханием влюбленных, перестуком каблуков, шелестом смятой бумажки, асфальтом под колесами, осыпающейся землей, сигаретным дымом, чьей-то руганью, утренней росой на траве… Бесконечно много, бесконечно… рассыплешься, развеешься… все мысли, все желания, вся злость, все существо — на мириады частей, потому что, становясь всем, никак нельзя остаться собой.

— Нет, я не этого хотел! — закричал Денис, и оказавшаяся вдруг очень длинной рука протянулась и крепко схватила его за ладонь. Лицо существа, в котором теперь с трудом угадывались черты прежнего светловолосого паренька, так похожего когда-то на Риту, исказилось агонией и растерянностью. Верно, он никогда не думал, что кто-то может схватить за руку его. И не только схватить, но и удержать.

— Ты больше не нужен тем, кого ты сейчас так отчаянно зовешь на помощь, — сообщил многоголосый, подтягивая трепыхающегося Лозинского к себе, и оказавшаяся на его пути Шайдак прянула в угол, где и села на пол, глядя широко раскрытыми глазами. — Ты глуп, ты им больше не интересен, твоя книга прочитана, закрыта и поставлена на полку. Ты хотел меня уничтожить, уничтожить мою суть, так теперь ты мой. А если когда-нибудь я перестану существовать, и тебя не станет — навсегда. Дома и пыль, вода и ветер, сердца и поступки, церковные шпили и крестные знамения… все, что ты так ненавидел. Все — на долгие годы!

— Я не хочу!..

— Да кто тебя спрашивает?! — простецки удивился человек и прижал его к себе, словно старого друга, и Денис закричал, и в крике его была злоба, и было отчаянье, и была боль, и была ненависть, и был шум колес, и был стрекот моторок, и был звон церковных колоколов, и был ливень, и был хруст ломающейся ветки, и был дребезг разбитого стекла, и был капризный женский возглас, и был шепот, и была тишина — и нет больше крика, расслоился, рассыпался, исчез, и истаяло обманутое существо, обратившись легкой дымкой, устремилось вверх, втянулось в тлеющий кончик «беломорины», и снова ставший прежним обычный мужичок-работяга затянулся папиросой и со вкусом выдохнул клуб сизого дыма. Небрежно улыбнулся встающему, цепляющемуся за стену Валерию, Ксюше, ошарашено хлопавшей ресницами и, наконец, Роману, после чего сказал, чуть склонив голову набок:

— Их книги окончены, а ваша, — взгляд скользнул на склоненную голову Риты, — закончится в другом месте. Если успеете. Выход там.

Его рука махнула в сторону распахнутой двери, и Роман тотчас повернулся и, шатаясь, двинулся к выходу. Он чувствовал, как по спине и по животу течет кровь. Каждое движение давалось с трудом, и где-то под ребрами при каждом шаге будто плескалось что-то очень горячее. На коже — теплый шелест дыхания. Он не знал, насколько серьезно ранен. Но знал, что Рита умирает. И ничто, кроме этого, сейчас не имело значения. Он должен успеть… Но успеть куда? Слишком далеко ближайшая больница, слишком…

Уже проходя в дверь, Савицкий, не останавливаясь и не оборачиваясь, спросил:

— Я тебя придумал или ты настоящий?

— Кто знает… — ответили ему множеством голосов и звуков, и мгновением спустя он ощутил, что спрашивать больше некого.

На улице их встретил рассвет — тихий, прозрачный аркудинский рассвет. Если сумерки в городе редкость, то рассветов в нем всегда было вдосталь — рассветов подступающего лета, когда небо словно медленно поднимается, уплывает все дальше и дальше от земли и наливается красками, а серость с него оползает и будто стекает куда-то, за вековые ели, от тихой воды еще тянет ночной прохладой, и в щебете пернатого народца еще слышатся сонные нотки, и солнце только-только показывается на горизонте, набухает густо-розовым смущенно выглядывающий край, и по небу растекаются первые предвестники дневного золота. Уже слышится шум лодочного двигателя, но город еще дремлет, и над озером летит мартын, лениво взмахивая крыльями. Всюду тишь, всюду тайное и полутона.

Они прошли через сад, усыпанный листвой и сломанными ветками. Роману казалось, что он идет страшно медленно. Он то и дело спотыкался, прижимая к себе девушку, и не сводил глаз с безмятежно покачивающихся возле причала катерков. Нечаев ковылял рядом, опираясь на меч Романа, и иногда даже ухитрялся Савицкого поддерживать. Из его ноги текла кровь — почти хлестала, но, казалось, Валерий этого совершенно не замечал.

— Успеем… успеем… — бурчал он на ходу, то дело вставляя непечатные слова. — Довезем… доедем… близко… Не вздумайте… умирать… мне ж надо кого-то будет… допросить!..

Гай, припадая на заднюю лапу, шел справа от Романа, то и дело вскидывая на него тоскливый взгляд и поскуливая, а Шайдак далеко обогнала их и уже ступила на доски причала, зажимая бок ладонью — встрепанный воробышек все же был еще достаточно проворным.

— Я пока заведу! — громко щебетала она на ходу. — Я знаю, как!

— Рома… — Рита вдруг приподняла голову, и на него глянуло сине-зеленое, в котором боль почти не чувствовалась — лишь колыхалась где-то в глубине, словно бродящая у дна рыба.

— Сейчас поедем… — хрипло сказал Роман, пытаясь, чтобы его голос прозвучал успокаивающе. С каждым шагом Рита отчего-то становилась все тяжелее… но он не уронит, нет… и сам дойдет. — Уже рядом… больница… веселые хирурги сделают… на тебе вышивку…

— Посмотри вокруг, Рома… Ты видишь?.. Ты ведь хотел… это увидеть…

— Я вижу, Рита… вижу…

Он увидел это сразу, как они прошли сквозь железные воротца, — он прочитал это, а теперь и увидел. Наверное, впервые последнее предложение в книге Ивалди было столь простым, столь безмятежным и столь красивым.

На берегу цвела айва.

Там, где прежде был только встрепанный ивняк, теперь росло множество айвовых деревьев с причудливо изогнутыми ветвями. Было странно, что прежним стал изрядно потрепанный особняк, что исчезла нитчатая тьма, но остались деревья, которые никогда не росли здесь прежде. Нежные белые с очень бледно-розовым цветы казались сказочными — дотронься до них — и исчезнут они бесследно. От них пахнет чистым предрассветным туманом и еще чем-то густым и прозрачным, волшебным — странный аромат, который никак не удается ни с чем сравнить. Он никогда не видел их прежде, но теперь почему-то знал, что цветы к вечеру закрываются чашечкой, но не полностью, и то, приоткрытое, словно манит… Он никогда не касался листвы, но знал, что эти округлые листья гладкие сверху, а снизу бархатистые, как мордочки новорожденных щенят.

Легкий порыв ветра пронесся среди ветвей, и идущих осыпало бледно-розовым, невесомым. Один лепесток скользнул по его щеке — странное ощущение, легкое и нежное, как поцелуй феи. Рита улыбнулась и уронила голову ему на грудь… но он держал ее… держал, а причал был все ближе и ближе, и на его краю стояла Шайдак. Почему-то она не заводила катер, а стояла, глядя куда-то в сторону, за край острова, и ее рот чуть приоткрылся, словно она смотрела на нечто совершенно потрясающее… но не страшное, совсем не страшное.

— Ксюша! — пророкотал Валерий, ступая на доски. — Какого?..

Вместо ответа Ксения молча вытянула руку, и Валерий, взглянув в указанном направлении, застыл. Меч выпал из его пальцев и глухо стукнул о доски. Роман неохотно повернул голову. Ему не было дело до того, что бы там ни происходило — его волновало только одно, и поворот головы — это потерянный клочок времени, но все же он повернул голову.

Из самого центра Аркудово поднималось нечто.

Вначале показалась макушка серовато-розовой, кажущейся пыльной скалы — она росла и росла, словно поднимающийся со дна озера диковинный остров — длинная, много метров длиной и вырастала все выше и выше и устремлялась к рассветному небу.

Роман знал, что это такое.

Он понял это раньше, чем из воды выступила высеченная в скале круглая розовая башенка с конической крышей, статуи и колонны верхнего этажа, загадочные мистические рельефы, капители в виде корзин с листьями чертополоха, шесть огромных коринфских колонн, которые, казалось, уходили в самое небо, а между ними чернел прямоугольный проход, наполненный тьмой, и отчего-то он знал, что в этой тьме на этот раз нет ничего плохого. Вода с шумом скатывалась с розового песчаника, и все выше и выше становились колонны, и все прекраснее становилось видение.

Из Аркудово поднимался Хазнет Фируан.

Он был таким же, каким Савицкий сотни раз видел его на фотографиях, и в то же время почти неуловимо отличался от него, он был как-то мягче, воздушнее, не было той сметающей величественности, но какой-то удивительно близкой стала эта красота — близкой и зовущей к себе, и розовый песчаник казался еще розовее от восходящего солнца, и чудилось, что древний храм восходит в небо вместе с солнцем. И скала по краям была какой-то неуловимой, почти прозрачной. Иорданский храм был заключен в скалу… но то, что появилось из тихого, сонного Аркудово, было свободным… Его собственный Хазнет Фируан. Древний храм возвышался посередине озера, и лучи рассветного солнца мягко ласкали стройные колонны, и в то же время всплескивались ослепительным сиянием в куполах аркудинских храмов, и казалось, что город, с которого будто спал некий морок, приветливо подмигивает странному пришельцу. Многоголосый колокольный звон плыл с берега и колыхался вместе с озерными волнами.

Рита приподняла голову и, взглянув на то, что возвышалось неподалеку от острова, потрясенно вздохнула.

— Рома!.. Это…

— Да, — тихо ответил он, не сводя глаз с огромных рассветно-розовых колонн.

— Но… как?.. ты…

— А нечего… было надевать то… платье, — Роман пошатнулся, — … и вообще… приставать ко мне… Волшебно хорошее… Думаю, там и заканчивается наша книга.

У иорданского Хазнет Фируана была лестница, ведущая к проходу между колоннами, но у поднявшегося из озера храма никакой лестницы не было. Озерная вода мягко шлепала по основаниям колонн и плескалась в темном проеме. Храм возвышался посередине озера, как ворота — как вход в какой-то невероятный мир. Раньше он думал, что окажись рядом, никогда не сможет туда войти. Стоять снаружи и смотреть — смотреть бесконечно. Но теперь он хотел туда войти. Там все будет иначе — обязательно будет иначе… совсем другая история, в которой не ведают ни смертей, ни безумия, ни боли… там будет одна, с глазами, полными моря, и еще один, с плохим характером… а то, что дальше — это тайна, но тайна хорошая, и в ее тьме нет ничего зловещего…

Он повернулся и, пошатываясь, спустился в катер. Осторожно усадил девушку на сиденье и, придерживая ее, сел рядом и запустил движок. Гай прыгнул за ним и устало развалился на корме, словно измотанный сражением воин. Валерий обернулся — бледное, перепачканное кровью лицо, взгляд пронзительный и короткий, как вспышка. Роман ничего не стал ему объяснять — в этом не было нужды. Нечаев прекрасно сам все понимал. Может, поэтому и удержал дернувшуюся было следом к катеру Ксюшу, схватив за плечо — резко, почти грубо.

— Нет, — хрипло сказал он. — Это не твое!

Причал поплыл назад, и вместе с ним поплыла назад скособочившаяся фигура Валерия, чудом сейчас ухитрявшегося стоять на обеих ногах, и хотя он все еще был очень близко, его лицо уже казалось далеким, словно принадлежащим другому миру.

— Может быть… — негромко сказал Нечаев и замолчал. Роман кивнул.

— Может быть.

Катер обогнул оконечье острова и несся все быстрее и быстрее и все ближе и ближе был темный проем между шестью колоннами. Лежавшая на его плече голова чуть приподнялась, и тонкие пальцы дрогнули в его мокрой от крови ладони.

— Рома… мне страшно… Вдруг там ничего нет… Или вдруг там…

— Там… все хорошо… — слова отчего-то давались с трудом, язык еле ворочался, глаза закрывались, и голову клонило куда-то вниз. — Это… не книга Ивалди… Это наша книга…

— Так холодно… — шепнула Рита. — Как… в египетском зале… в Эрмитаже… словно кругом один холодный камень… Я тогда там… так замерзла… Не отпускай… меня…

— Не отпущу…

Ему и самому было холодно. Накатывала сонливость… но уже и ни к чему было держать глаза открытыми — катер летел четко в темный проем, и уже ничто не могло сбить его с курса. Роман хрипло вздохнул и опустил веки. Тонкие пальцы, разжавшись, начали выскальзывать из его руки, но он поймал их и откинулся на спинку сиденья.

Они должны успеть.

Они успеют.

Они…

Двое людей, стоявших на причале, смотрели, как катер влетел в прямоугольный проем между колоннами и скрылся с глаз. А секундой позже, вздрогнув, исчезло рассветно-розовое видение, словно и не было его никогда, словно это — лишь сон, вспорхнувший с дрогнувших ресниц, и каждый ощутил что-то мучительное, болезненное. Ушло волшебное, бывшее совсем рядом, — можно было даже коснуться, но нет, оно ушло, и теперь лишь спокойная озерная гладь, и рассвет, и купола Успенского собора улыбающиеся солнечным лучам и городу вокруг.

— Смотри! — один из них вытянул руку, указывая туда, где на воде колыхалось несколько лодок и в них стояли люди, глядя туда, где секунду назад возвышался неведомый храм или дворец. — Они тоже это видели! Тоже видели! Как же так?!

— Какая теперь разница? — равнодушно ответил другой и тяжело сел на доски причала.

— Но что это было?!

— Это… — человек закинул голову, подставляя лицо солнечным лучам, — это была… какая-то… совсем другая история.

Несколько секунд они молчали, потом первый глухо спросил, и в его голосе была боль и обида:

— То существо… Город или что это было… Почему оно не пришло раньше?! Почему?! Только из-за порядка страниц?!

— Не знаю, — отозвался сидящий и посмотрел на утренний Аркудинск. — Может, потому, что разные живут в нем люди… Разные…

— Надо перетянуть ногу, а то ты кровью истечешь! — решительно произнесла Ксения, опускаясь рядом с Нечаевым. — Ничего, сейчас все сделаем… Все будет в порядке!

— Да уж… — Валерий повернул голову и взглянул на островерхие крыши особняка. — Но только теперь… чтоб его… и нам придется придумывать историю, черт возьми! А я… чтоб меня… какой из меня… к… м-да.

— Ох, Валерий Петрович, — бледно улыбнулась Ксюша сквозь слезы, — вы ни единой фразы не можете произнести без мата или проклятий.

— Ну, уж извини, черт подери! — Нечаев ухмыльнулся, коротко глянул на нее, но его взгляд тотчас уплыл прочь, к цветущим деревьям, и девушка повернулась и тоже взглянула туда, сама не зная, зачем.

Мирно, безмятежно цвела айва.

Для них.