"Том 9. Лорд Бискертон и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

VII

В каждой запутанной повести, вроде той, что рассказывается тут, наступает момент, когда добросовестный рассказчик обязан урвать минутку и устроить своего рода инспекцию, или парад различных персонажей драмы, если он желает вести честную игру. Очень удобно для читателей и способствует четкому видению, когда дается обзор событий с птичьего полета для тех, кто — не по своей вине — не умеет летать, как птичка.

Вот он, краткий обзор того, что происходило, когда Пэки Франклин явился в Шато «Блиссак».

Миссис Гедж сидит в офисе своего лондонского адвоката. Ее не удовлетворили его действия от ее имени на предмет уклонения от английского подоходного налога, и она выкладывает ему все начистоту.

Леди Беатриса Брэкен сидит в саду отцовского поместья (Уорблс, графство Дорсетшир), уже в третий раз перечитывая письмо Пэки, сообщающего об отъезде в Сен Рок. Хорошо зная, что курорт этот — осиное гнездо азартных игр и там слоняются толпы весьма сомнительных личностей, а среди них и виконт де Блиссак, она ни в малейшей степени не одобряет его выбора. Читая, она хмурится, а хмурясь, притопывает ножкой, а притопывая, приборматывает «Хм!». И отнюдь не шутит! За ленчем, когда ее тетя Гвендолин снова высказывает мнение, что Пэки — вертихвост и висельник, Беатриса ловит себя на том, что разделяет мнение допотопной дамы.

Гордон Карлайл, выглядя джентльменом хоть куда в новехонькой шляпе, новехоньких туфлях, новехоньком костюме и с гарденией в петлице, сидит на палубе парохода «Антилопа», наблюдая, как все четче обрисовывает полуденный свет красные крыши Сен Рока. На новехоньком чемодане рядом с ним — свежая наклейка, на которой востроглазый наблюдатель прочитал бы «Герцог де Пон-Андемер».

Суп Слаттери сидит в казино. От ночных приключений голова у него утром была тяжеловата, но алкогольный тоник собственного изобретения быстро поправил дело, и теперь он в отменной форме. Осторожно понтируя за одним из столиков, и, если это кому интересно, выигрывая по маленькой. Виконт де Блиссак — не в такой отменной форме. Он лежит (а не сидит) на кровати в своем номере, уставясь в потолок и конвульсивно вздрагивая всякий раз, как за дверью раздаются шаги, и неимоверно страдает: некий невидимка упорно старается ввинтить накаленные добела шампуры в его глазные яблоки. Это, вдобавок к его терзаниям, что вот-вот распахнется дверь, протянется Рука Закона и поволочет его в тюрьму, оказывает самый угнетающий эффект на разнесчастного молодого человека.

Гедж снова вернулся на диванчик в гостиную и слегка постанывает.

Сенатор Опэл резво прогуливается по окрестностям Шато.

Блэр Эгглстон пребывает в замке, в комнатах для прислуги, где задумчиво чистит обширный зад хозяйских брюк. Счастливым его назвать нельзя; да и не один из длинной череды камердинеров сенатора Опэла счастливым не был. Такой камердинер узнавал сразу, что жизнь сурова и посланы мы в этот мир не для веселья и удовольствий.

Мисс Путнэм, личная секретарша миссис Гедж, опять же сидит в библиотеке, решая кроссворды. Этой формой умственной тренировки она весьма увлечена.

Кухарка спит.

Дворецкий пишет письмо матери.

Мэдвей, горничная миссис Гедж, занимается своими обязанностями, чтобы, переделав все, пройтись к озеру и отдохнуть там с детективным романом, читать который она начала накануне вечером.

Пэки разыскивает Джейн.

А Джейн стоит на заросшей тропинке, вьющейся по холму, на котором расположилось Шато, и задумчиво глядит на гавань.

День, как мы уже намекали, был не из самых удачных для жаворонков и улиток. Тот факт, что жаворонки на крыле, а улитки на листе, приносил мало утешения Геджу. Так же мало утешало это обстоятельство и Джейн. Пока она стояла, обозревая пейзаж, сердце у нее ныло. С тех пор как внезапная любовь бросила их в объятия друг другу, она впервые задумалась, а вправду ли ее Блэр так богоподобен, как она считала. Ей даже подумалось на миг, а нет ли в нем, если покопаться, чего-то и от хлюпика?

Едва выскочив из подсознания, мысль эта моментально унырнула обратно, но все-таки возникла, отчего Джейн охватило смутное беспокойство. Молниеносная мысль омрачила солнечный свет и унесла по меньшей мере процентов сорок удовольствия от лазурного неба и щебетания птичек.

В последние несколько дней Блэр, несомненно, выказывал себя не с лучшей стороны. Постоянное общение с сенатором породило в нем раздражительность, брюзгливость и жалость к себе. На их коротких, тайных встречах, когда Джейн предпочла бы беседовать о любви, он стремился свернуть разговор к своим личным несчастьям, да так на них и застревал. А это мучительно для чувствительной и романтичной девушки: летишь, как на крыльях, в тихих сумерках, чтобы увидеть возлюбленного, и обнаруживаешь, что он желает обсуждать привычку ее отца швыряться в него овсяной кашей.

Однако все бы это Джейн могла простить, если бы Блэр хоть раз пришел с хитроумным планом кражи. Если правда, что Критический Час порождает Героя, правда и то, что Критический Час безжалостно разоблачает слабаков. Как заговорщик Блэр обнаружил полную свою никчемность. Никакого конструктивного курса действий выдвинуть он не сумел. С таким же успехом его могло бы и не быть здесь.

Нехотя Джейн пришла к выводу: в подобных затруднительных обстоятельствах ей требуется кто-то, больше похожий на Пэки Франклина. Вот он, понимала она, человек действий, на которого можно положиться; он хотя бы попробует что-то предпринять, чем без толку слоняться и тратить время на нытье из-за того, что кто-то швырнул в него капельку каши. Да, она печально его вспоминала, и внезапно всем сердцем захотела, чтобы он оказался здесь, и сейчас же. Подняв глаза, увидела, что он и вправду здесь, спускается к ней по тропинке. Вот это быстрое обслуживание, подумала Джейн и подпрыгнула в изумлении дюйма на два с четвертушкой, чувствуя себя Аладдином, случайно потеревшим лампу.

— Вы!

То же самое выкрикнула она и в предыдущую их встречу, но тогда это короткое слово разорвалось, точно ручная граната. Теперь же оно вызвало на лице Пэки радостную улыбку. Знаток словечка «Вы!», он сразу распознал его тайный смысл — благожелательность и даже восторг. Такое «вы» всегда приятно услышать молодому человеку-

— Что?.. Почему?.. Как?..

Пэки пожал ее маленькую ручку. Строгий ревнитель нравов, пожалуй, отметил бы, что для помолвленного с другой он пожимает ее чересчур ласково.

— Все в порядке!

В нескольких простых словах Пэки обрисовал ситуацию. Он передал разговор с виконтом де Блиссаком и более недавнюю беседу с Геджем. Предвосхищая возможный вопрос — а как же теперь, когда он в Шато, он намерен проникнуть в запертый сейф, Пэки поведал о благодарности Супа, доказывая тем самым, что у него есть умелый помощник. Сейчас сообщил он, нужно дождаться миссис Гедж, потом оставить открытым ближайшее окно, а уж Суп довершит остальное.

— Вот такие дела, — завершил рассказ Пэки.

Джейн глубоко вздохнула. Не будь она на редкость прелестной девушкой, кто-то мог бы и сказать, что она засопела. В глазах у нее сиял свет, какого Пэки еще не видел. Сияние ему очень понравилось, и его снова укололо сожаление — ах, какая девушка бросается в объятия этому обсевку природа, Блэру Эгглстону!

— Ой, как вы чудесно все устроили! — тем временем вскричала она.

— Ну, что вы! Ничего особенного.

Сейчас-то вообще не было необходимости снова брать и пожимать ее ручку, но он все-таки взял и пожал.

— Почему вы все это делаете для меня?

Джейн затронула вопрос, который и самого Пэки ставил в тупик. Нелепо было бы предполагать, что легкая физическая привлекательность как-то повлияла на человека, помолвленного с леди Беатрисой. Приходилось относить все за счет внутреннего благородства. Встречаются порой такие люди — великодушные, бескорыстные альтруисты. Без всякой личной выгоды мечутся они по свету, творя добро налево-направо.

Слишком скромный, чтобы выдвигать такую теорию, Пэки скромно отмахнулся.

— Ну, мне подумалось, что вам потребуется помощь. Как я догадался из ваших слов по телефону, от Эгглстона вы особого проку не ждете.

— От Блэра вообще толку нет! — вздохнула Джейн.

— Этого я и опасался.

— Он никак не может оторваться от мыслей об овсяной каше.

— От каши?

— Ой, ну все случилось в первое же утро. Папа потребовал завтрак в постель, и Блэр принес. А кухарка, зная, что папа — американец, естественно сочла, что ему на завтрак требуется овсянка. Понимаете, папа ее терпеть не может. Овсянку, не кухарку.

— Многие не могут ее терпеть.

— Да, но он не сказал об этом попросту. Не такой у него характер. О, нет! Дождавшись, пока Блэр поставит поднос у кровати, он поднял крышку и спрашивает: «А это что? Овсянка?». Блэр отвечает: «Да, овсяная каша». Папа переспрашивает мягко так, ласково: «Ах, овсянка?». Блэр уже двинулся к дверям, и вдруг что-то горячее и скользкое хлопнуло его по затылку. А папа сидит в кровати и зачерпывает ложкой овсяную кашу. Блэр стал гадать, что же это такое, почему у него весь затылок в каше. Тут папа вынимает полную ложку и, придерживая дно левой рукой, а верх — двумя пальцами правой, мечет ее, ну, знаете, как раньше метали из катапульты в древних историях? Все выплеснулось на Блэра, на этот раз ему в лицо.

Легкая дрожь сотрясла стройную фигуру Пэки. Ему припомнился эпизод со стрижкой, и до него дошло, на какой же риск он, беспечный, так опрометчиво нарывался. При мысли, что Амброуз Опэл мог бы совершить, окажись у него под рукой бланманже или чашка бульона, его пробрала дрожь.

— Ну, значит, стоит Блэр с кашей на затылке и по всему лицу, в общем — сплошная каша, а папа так спокойненько, с обаятельной улыбкой, и говорит: «Не люблю овсянку». Это происшествие засело у Блэра в мозгу. Боюсь, он чуточку злится. Говорит, мне следовало предупредить его, чему он себя подвергает.

— Откуда вы-то могли угадать?

— Папа рассказывал мне, что его камердинеры никогда не задерживаются у него дольше чем на неделю, но объяснял это тем, что большевистский дух сейчас очень силен. Досадно все это, Блэр стал капельку капризным… сварливым… вряд ли он очень счастлив.

— Да, вряд ли. Лично я, скорее, впал бы в немилость у Аль Капоне, чем служил камердинером у вашего папы.

Пэки был бы не прочь развить эту тему, но в эту минуту донеслось пыхтенье, и из-за поворота появился самолично сенатор Опэл.

При виде Пэки сенатор застыл, как вкопанный. На лицо его набежала тень озабоченности; последнее время он много нервничал, а нервы, как ему было известно, вызывают галлюцинации. Потом, рассмотрев, что призрак держит его дочь за руку, а та, по всей видимости, вполне осознает его присутствие, он чуточку приободрился. Когда Джейн повернулась к нему и окликнула: «А, папа! Это мистер Франклин!» — последние его сомнения развеялись, а остатки страха сменились праведным гневом.

— Только, — продолжала Джейн, пока лицо ее папы постепенно багровело от воспоминаний о стрижке, а глаза, устремленные на Пэки, загорались огнем, — смотри, не забудь, теперь ты должен называть его «виконт де Блиссак»!

Как подметил еще Шекспир, нет ничего скучнее, чем история, рассказанная дважды; но когда Пэки второй раз повествовал о событиях, которые привели его в Шато под чужим именем, в манере Джейн не было и намека на скуку. Она буквально сияла, вставляя изредка: «Правда, здорово?» и «И подумай только, папа, как умно!»

Сенатор и сам не остался равнодушным. Потихоньку багровый оттенок сползал с его физиономии, а на ней проступали благоволение и почтительность, как незадолго до того и на лице его дочери, а еще раньше — на лице Геджа. Ближе к финалу он засопел, и наконец заговорил с видом человека, для которого все прояснилось.

— Так вы — тот самый парень?

— Какой, папа?

— Да тот, про кого ты говорила мне в Лондоне. Ну, за которого ты хочешь выйти.

Джейн приохнула от изумления. Ошибка была естественной, и даже неизбежной, но все-таки вызвала неловкость. Покраснев, она взглянула на Пэки.

Во взгляде его тоже читалось легкое замешательство. Но он незаметно подмигнул ей, как бы советуя: «Не возражайте ему. Так лучше». Объясняться, понял Пэки, значило напрямую ввести тему Блэра Эгглстона, а интуиция подсказывала ему, как прежде подсказала и Джейн, что сейчас делать это безрассудно.

— Да, сэр, — поддакнул он, слабое эхо Геджу, — все верно. Сенатор Опэл излучал добродушие и сердечность. Самым задушевным манером он похлопал Пэки по плечу.

— Раздобудьте обратно письмецо, и никаких с моей стороны препон! Никаких! Франклин?.. Франклин?.. А не футболист ли Франклин, а?

— Да, я играл в футбол в Йейле.

— Ничего себе! Играл! Да вас включили в сборную Америки!

— Э… в общем-то да.

— Я и сам из Йейла. Черт, мне ведь все про вас известно! Пару лет назад вам кто-то оставил пару-тройку миллионов.

— Да, дядя.

Сенатор обежал дочку взглядом, в котором читалась серьезная тревога за ее рассудок.

— Студент Йейла… полузащитник Американской сборной… с тремя миллионами долларов… Почему же ты хотела сохранить все в тайне? Ума не приложу. Чего не сказала прямо? — Сенатор повернулся к Пэки, и его суровость смягчилась до елейной сладости. Он стал похож на викторианского папашу, готового осенить их благословением.

— Вы — именно тот зять, о каком я всегда мечтал. Поцелуйте ее!

Если Пэки и раньше слегка смущался, то теперь смущение разрослось не на шутку. Он был не из тех, кто заливается румянцем на каждом шагу. Напротив, многие его друзья были убеждены, что краснеть он разучился еще в далеком детстве. Тем не менее сейчас под здоровым загаром зарделся розовый румянец, который мигом превратился в довольно красивый цвет давленой клубники.

— Да, ничего, сэр, все нормально. — Пэки попятился, избегая смотреть на раскалившуюся от смущения Джейн.

Но сенатор Опэл был из породы людей, которые, отдав распоряжение, любят, чтобы исполнялось оно в мгновение ока. Вдобавок он придерживался здравых и старомодных взглядов на то, как подобает вести себя молодым влюбленным. Сердечность на лице у него поугасла.

— Слышали, что я сказал? Поцелуйте ее!

— Но…

— Давайте! Давайте!

Нелегко одарить девушку достаточно нежным поцелуем, чтобы остался доволен отец, которому нравятся поцелуи от всей души, и, одновременно, выразить ей намеком глубокие и самые почтительные извинения. Но Пэки старался изо всех сил.

— Вот, правильно! — оживленно одобрил сенатор, очевидно, сочтя поцелуй вполне удовлетворительным. — Разрешаю делать это всякий раз, как захочется! А теперь — к письму. Знаете, куда я ухожу? — осведомился он, внушительно глядя из-под кустистых бровей.

— Папа, ты же еще не уходишь? — немножко встревожилась Джейн.

— Именно ухожу, и скажу тебе, куда. Теперь, когда приехал этот молодой человек, можно начать действовать. И первое, что требуется, — выяснить, куда эта гадюка запрячет мое письмо. Его она наверняка привезет с собой. Знаю я вас, женщин. Попади такой документ к мужчине, он бы хранил его в банковском сейфе. Но вам, идиоткам, нравится держать ценности при себе, чтобы можно было вынимать каждые две минуты и любоваться.

— Истинная правда! — согласился Пэки.

— Разумеется, правда. Так же поступит и эта морда. Вы смотрите, как она хранит драгоценности! Сколько раз ей советовал, чтобы положила их в банк, но она — ни в какую. И письмо, конечно, тоже запрет в сейф. А сейф, пари держу, у нее в спальне. Вот я и наведаюсь туда, взгляну. Ждите меня на террасе через двадцать минут…

И он тяжело затопал прочь, а Джейн с Пэки направились обратно в замок. Оба молчали, задумавшись.

Пэки слегка удивлялся — как же так, он влюблен в Беатрису, а не стал особенно протестовать против этого поцелуя? Удовольствия, разумеется, никакого, но и противно не было. Однако очень хорошо, что Беатриса не видела этой сцены.

Приблизительно в том же русле текли и мысли Джейн. Мы бы не решились сказать, что она получила удовольствие, но, с другой стороны, поцелуй и не оскорбил ее до глубин души. Кстати, она тоже радовалась, что Блэра не оказалось поблизости.

Словом, они в задумчивости приблизились к замку.

— Какие эти замки забавные, — обронила Джейн.

— Ужас, — согласился Пэки.

— Башенки эти… всякие штуковины…

— Угм, башенки…

И они принялись сдержанно обсуждать средневековую французскую архитектуру.