"Кумаонские людоеды" - читать интересную книгу автора (Корбетт Джим)

РОБИН

Я никогда не видел его родителей. Человек, у которого он был куплен, говорил мне, что это спаниель, имя его Пинча и отец его был отличной подружейной собакой.

Щенок мне, в сущности, был не нужен. Но случайно при мне одному из моих друзей принесли семь щенков одного помета, притом в очень грязной корзине. Пинча был самым младшим и самым тощим: было совершенно ясно, что он приблизился к пределу в борьбе за свою жизнь. Оставив своих менее несчастных братьев и сестер, щенок обошел меня кругом, а потом лег и свернулся у моих ног. Когда я поднял его и спрятал за пазуху — утро было страшно холодным, — щенок выказал мне свою признательность, лизнув меня в лицо, а я постарался не дать ему понять, что чувствую его противный запах.

Тогда ему было три месяца, и купил я его за пятнадцать рупий. Теперь ему тринадцать лет, и всего золота Индии не хватит, чтобы купить его у меня.

Когда я принес щенка домой и он впервые познакомился с хорошей едой, теплой водой и мылом, мы упразднили его кличку Пинча и назвали Робином в память верной старой колли, спасшей жизнь моего младшего брата (ему тогда было четыре года) и мою (мне было шесть) от нападения разъяренной медведицы.

Робин реагировал на хорошую пищу, как иссохшая почва на дождь. После того как он прожил у нас несколько недель, я как-то утром взял его с собой. Мне хотелось приучить его к звуку выстрела. Отойдя на некоторое расстояние, я выпустил два заряда.

У края нашей усадьбы растут колючки. Когда я обходил их, из них поднялся павлин. Я забыл, что за мной по пятам шел Робин, и сбил птицу выстрелом. Павлин упал в кусты, туда за ним кинулся Робин. Кустарник был густой и колючий, войти в него было невозможно, я обогнул его и вышел на поляну с большими деревьями. У меня был киноаппарат, и представлялся случай сделать единственный в своем роде снимок. Павлин, старая самка с распущенными перьями на шее, с перебитым крылом, побежал в чащу, таща за собой вцепившегося в хвост Робина. Подбежав, я необдуманно схватил птицу за шею и приподнял с земли. Она быстро ударила обеими ногами — и Робин полетел кувырком. Но уже через несколько секунд он был на ногах и танцевал вокруг мертвой птицы, тыкая мордочкой то в ее голову, то в хвост.

На первый раз урок был достаточным, и когда мы вернулись домой, то трудно было сказать, кто из нас был более гордым: Робин со своей первой птицей или я, спасший Робина из грязной корзинки. Охотничий сезон приближался уже к концу, и в ближайшее время Робину не приходилось отыскивать более крупной дичи, чем перепел или горлинка, изредка — куропатка.

Лето мы проводили в горах. При нашем ежегодном переселении на равнину в ноябре как-то в конце пятнадцатимильного пути лангур, отделившийся от большой стаи, поскакал по склону и перебежал через дорогу в нескольких дюймах перед носом Робина. Не обращая внимания на мой свист, Робин помчался за лангуром; тот быстро очутился в безопасности на дереве. Местность была открытая, с отдельными деревьями. После крутого спуска в тридцать или сорок ярдов она становилась ровной, а потом снова круто обрывалась в лежащую немного ниже долину. Вправо от этой ровной площадки вокруг глубокой дождевой промоины росло несколько кустов. Робин смело вошел в этот кустарник и сразу из него выскочил. Он бежал с прижатыми ушами и опущенным хвостом, спасая свою драгоценную жизнь от огромного леопарда. Леопард мчался за Робином; при каждом прыжке расстояние сокращалось. Я был безоружен, и вся помощь с моей стороны ограничилась криками во всю силу моих легких. К моим крикам присоединились и голоса носильщиков моего багажа. «Концерт» достиг апогея, когда сотня, а то и более лангуров стали на разные голоса издавать свои тревожные крики. Неравная отчаянная погоня продолжалась ярдов двадцать пять — тридцать, но как раз тогда, когда леопард мог уже схватить Робина, преследователь свернул в сторону и исчез в долине, а Робин обогнул горный склон и присоединился к нам на дороге. Из этого случая, когда Робин был на волосок от смерти, он извлек два полезных урока на всю жизнь: первый — что гнаться за лангурами опасно, второй — что тревожный крик лангура указывает на присутствие леопарда.

Позже щенок возобновил свое учение, прерванное весной. Вскоре, однако, стало ясно, что отсутствие ухода за ним в раннем возрасте и плохое питание сильно отразились на сердце Робина: он уставал после малейших усилий.

Для охотничьей собаки нет ничего более печального, чем оставаться дома, когда ее хозяин отправляется на охоту. Так как охота по перу была для Робина недоступной, я стал брать его с собой на охоту по зверю. Он так же быстро привык к этому спорту, как утка к воде, и вскоре стал сопровождать меня во всех моих экскурсиях с винтовкой.

Мы с ним поступали так. Выходя рано утром, разыскивали следы тигра или леопарда и шли по этим следам. Когда отпечатки лап были видны, по следу шел я, а когда зверь углублялся в джунгли, шел Робин. Так мы нередко следовали за зверем целые мили, пока его не настигали. Следуя за зверем пешком и стреляя с места стоя на ногах, гораздо легче сделать верный выстрел, чем при стрельбе сверху, с махана[12] или со спины слона. Во-первых, при пешем преследовании раненого зверя случайные выстрелы почти исключаются; во-вторых, легче поразить убойные места, когда приходится стрелять не сверху, а на одном уровне со зверем. Но все же и при самых тщательных выстрелах мне случалось иногда только легко ранить тигра или леопарда, и они буйствовали затем до тех пор, пока я не смирял их вторым, а иногда и третьим выстрелом. И только один раз при подобных обстоятельствах Робин покинул меня в затруднительном положении. И когда мы встретились с ним после кратковременной разлуки, то решили, что недоразумение исчерпано и о нем не надо больше вспоминать. А теперь мы оба стали старше и, вероятно, менее впечатлительны. Так или иначе, Робин — он уже превысил обычный предел долголетия собак и теперь, когда я пишу, лежит на подстилке, с которой, пожалуй, никогда уже не встанет, — Робин взглядом умных глаз и взмахом хвоста разрешил мне продолжать рассказ.

Тогда я не заметил леопарда, пока он не вышел из густого кустарника и не остановился, глядя на меня через левое плечо. Это был самец необычайных размеров с красивым блестящим мехом; пятна на его шкуре выделялись, как тщательный узор, разрисованный на богатом бархатном фоне. Мне представился случай выстрелить из ружья с хорошим боем на дистанции в пятнадцать ярдов. Леопард высоко подпрыгнул, упал, затем повернулся и бросился обратно в тот густой куст, откуда появился перед выстрелом. Слышно было, как он с шумом пробирался через кусты — двадцать, сорок, пятьдесят ярдов, но потом шум прекратился так же внезапно, как и начался. Такое неожиданное прекращение шума может иметь два объяснения: либо леопард упал мертвым, либо он, пройдя пятьдесят ярдов, вышел на открытое место.

В этот день мы с Робином зашли далеко. Солнце было уже близко к закату, а мы все еще находились в четырех милях от дома. Джунгли эти были необитаемы.

Мы повернули на север и пошли домой. Отметить место, где оставили леопарда, не было необходимости: я чуть не полвека днем, а иногда и ночью бродил по этим джунглям и нашел бы дорогу в любое место с завязанными глазами.

На следующий день, как только рассвело, мы с Робином пришли на место, где я стрелял. Робин шел впереди и очень осторожно осматривал местность, затем поднял голову и, потянув воздух, приблизился к краю кустарников, около которых упавший леопард оставил большие пятна крови. Для меня не было нужды рассматривать кровавый след, чтобы определить место ранения: я стрелял на коротком расстоянии и видел, куда попала пуля, а столб пыли, поднявшийся после выстрела с противоположной стороны, показывал, что пуля прошла навылет.

Надо было идти по следу, но перед этим нам необходим был небольшой отдых после четырехмильного пути в полной темноте; он был полезен и потому, что солнце должно было скоро взойти, и в этот ранний час все животные, населяющие джунгли, были на ногах; перед тем как отправиться далее, было интересно послушать, что они могут сообщить нам о раненом леопарде.

Мне удалось найти сухое место под деревом, куда не проникла роса, Робин растянулся у моих ног. Только что я кончил курить сигарету, и вдруг закричала самка оленя-читала, за ней еще одна, потом третья примерно ярдах в шестидесяти влево от нас. Робин вскочил и, обернувшись, взглянул на меня. Уловив мой взгляд, он повернулся в сторону, откуда доносился крик оленя. С того дня как Робин впервые услышал тревожный крик лангура, он приобрел уже большой опыт и знал теперь, как и другие слышавшие крик читала птицы и звери, что олень предупреждал население джунглей о присутствии леопарда.

Крик оленя с очевидностью указывал, что леопард был у него на виду. Еще немного терпения — и мы могли узнать, жив ли леопард. Читалы кричали минут пять, потом стихли, затем сразу опять закричали, потом стали раздаваться их обычные голоса. Леопард, следовательно, был жив и переместился, после чего все стихло. Нам оставалось определить местонахождение леопарда; эти сведения мы могли получить, следя за поведением оленей.

Пройдя по ветру ярдов пятьдесят, мы вступили в густой кустарник, следя за оленями, — задача нетрудная потому, что Робин ходит по джунглям так же бесшумно, как кошка, а долгая практика научила и меня осторожно передвигаться по джунглям.

Оленей мы увидели, только подойдя к ним на расстояние в несколько футов. Они стояли на открытом месте и все смотрели в одном направлении — на север, именно туда, где вчера вечером прекратился шум в кустах.

До этого момента олени были для нас полезны: они указывали, что на поляне лежал леопард и что он был жив; они показали нам, в каком направлении зверь удалился. Для получения этих сведений понадобился почти час. Но если бы олени заметили нас и подняли тревогу, они в одну секунду свели бы к нулю ту пользу, которую принесли нам ранее.

Я обдумывал, не лучше ли нам пойти обратно по нашему следу, а потом попытаться пойти позади кричавших оленей и попробовать под их прикрытием найти случай для выстрела или сдвинуть их с места, подражая голосу леопарда, как вдруг одна из самок повернула голову и взглянула прямо мне в лицо. В следующую секунду с тревожным криком она убежала. Мне в это время оставалось только пять ярдов до открытого места, но, как я ни спешил, леопард мчался быстрее. Я только увидел, как в кустах исчезли задняя часть его тела и хвост. Олень лишил меня возможности стрелять. Леопарда надо было вновь отыскивать и выслеживать — это было задачей Робина.

Я постоял на поляне несколько минут, чтобы дать леопарду возможность залечь и чтобы до нас дошел его запах, а потом послал Робина в западном направлении, наискось от дувшего с севера ветра. Мы прошли ярдов шестьдесят или семьдесят. Робин остановился и повернул морду против ветра. В джунглях Робин нем и удивительно владеет своими нервами. Но он не может, однако, побороть дрожь сухожилий задних ног, когда видит леопарда или чует сильный и свежий запах этого зверя. Эти сухожилия теперь у него дрожали и шевелили длинную шерсть на задней поверхности бедер.

Летом предыдущего года над этой частью леса прошел сильный циклон, поваливший много деревьев. В направлении одного из этих деревьев, находившегося ярдах в 40 от нас, и смотрел теперь Робин. Ветви дерева были обращены в нашу сторону, а по обеим сторонам лежавшего ствола росли небольшие кусты и отдельные пятна низкой травы.

При иных обстоятельствах мы пошли бы с Робином прямо вперед. Но в данном случае дополнительные меры предосторожности были нелишними. Ведь мы имели дело не только с зверем, который при ранении утрачивает всякий страх перед человеком, но и с таким, который в течение пятнадцати часов накапливал свое раздражение и у которого инстинкт борьбы должен был дойти до предела.

Выходя в это утро, я взял с собой винтовку калибра 275, ей я пользовался и накануне вечером. Хорошее ружье, когда приходится нести его многие мили, но не такое оружие, которое нужно, когда имеешь дело с раненым леопардом. Вот почему вместо того, чтобы идти прямо, я пошел параллельно упавшему дереву, в пятидесяти ярдах от него.

Шаг за шагом — Робин шел впереди — мы двигались вдоль этой линии. Когда мы прошли ветви и поравнялись с прикорневой частью ствола, Робин остановился. Приглядевшись, я увидел привлекший внимание Робина предмет. Это был тихо подымавшийся и опускавшийся кончик хвоста леопарда, верный знак того, что зверь готовится к нападению. Я успел только повернуться на каблуках вправо и вскинул ружье, как леопард перепрыгнул через разделявшие нас кусты и бросился на меня. Моя пуля, выпущенная больше для того, чтобы заставить леопарда отклониться, без всякой надежды убить его или хотя бы задеть, прошла под его брюхом и пробила мясистую часть левого бедра. Скорее звук выстрела, чем эта рана, вынудил леопарда несколько отклониться в прыжке — он пронесся мимо моего правого плеча, не задев меня, и исчез в кустах позади.

Робин не отошел от моей ноги, мы с ним осматривали место, где прошел леопард. Было много крови, но нельзя было сказать, кровоточила ли старая рана или это был результат моего последнего выстрела. Во всяком случае, для Робина это было безразлично: он, не колеблясь, пошел по следу. Миновав труднопроходимые места, мы вошли в заросли; они были мне по колено. Так прошли сотни две ярдов, пока не увидели леопарда прямо перед собой. Не успел я навести на него ружье, как он уже исчез в кусте. Куст этот со стелющимися по земле ветвями был очень значительных размеров и не только скрывал леопарда, но и давал ему ряд преимуществ для нового нападения.

С моим оружием дальнейшее преследование леопарда было легкомыслием; мы повернули домой.

На следующее утро мы опять были на месте. Робин с волнением ожидал нашего выступления и, оставляя без внимания все интересные запахи в джунглях, заставил бы меня, если бы это было возможно, пробежать весь наш четырехмильный путь.

На этот раз я вооружился ружьем большего калибра и чувствовал себя поэтому гораздо увереннее, чем накануне. В нескольких сотнях ярдов от куста я осторожно послал вперед Робина, зная, насколько опасно надеяться, что раненый зверь находится именно там, где он был оставлен за несколько часов перед этим. Мне вспомнился один печальный случай.

Мой знакомый охотник ранил тигра после полудня и прошел по долине несколько миль по кровавому следу. На следующее утро в сопровождении нескольких человек, один из которых нес его заряженное ружье и указывал дорогу, он решил пойти по вчерашнему следу от того места, где оставил зверя вчера. Примерно в миле от места, где тигр был оставлен накануне, проводник, который был, между прочим, местным шикари, наткнулся на раненого тигра и стал его жертвой. Остальные же участники облавы спаслись бегством.

Я точно заметил расположение куста и послал Робина напрямик в нескольких ярдах от него по подветренной стороне. Робин знал все, что необходимо было знать. Его метод розыска зверя — движение поперек ветра. Мы прошли еще немного и находились в нескольких ярдах от куста, когда Робин встал, повернулся против ветра и указал мне, что он чует леопарда. Как и накануне, мы стояли лицом к упавшему дереву, оно лежало среди густых зарослей, через которые прошел леопард после нападения на нас. По нашу сторону от лежащего дерева местность была открытой, но по другую его сторону густые кусты доходили до пояса. Приказав Робину идти в прежнем направлении, я прошел с ним мимо вчерашнего куста (он не возбудил в Робине интереса), и мы достигли промоины дождевого потока. Здесь, сняв куртку, я положил в нее столько камней, сколько могли выдержать застежки, и вернулся с этим импровизированным мешком на поляну, около дерева.

Держа ружье наготове, я занял позицию в пятнадцати ярдах от дерева и стал бросать камни — сначала в дерево, потом в кусты по ту его сторону в надежде заставить леопарда (если он жив) выскочить на открытое место, где я имел бы с ним дело. Когда запас камней истощился, я стал кашлять, бить в ладоши и кричать. Но ни во время бомбардировки, ни позже не было признаков того, что леопард жив, двигается или издает какие-либо звуки.

Теперь у меня были основания идти прямо к дереву и посмотреть, что же происходит по ту сторону. Но, помня старую распространенную в джунглях поговорку: никогда не считать леопарда мертвым, пока с него не снята шкура, — я решил обойти вокруг дерева, постепенно суживая круги до тех пор, пока мне не станет хорошо видно, что делается под его ветвями и на всем протяжении ствола. Радиус моего первого круга был около двадцати пяти ярдов. Я прошел этот круг на две трети, как вдруг Робин остановился. Пока я разглядывал, что привлекло его внимание, послышалось громкое сердитое ворчание и прямо на меня выскочил леопард. Все, что я успел перед этим заметить, — это сильное движение кустарника прямо перед нами. Я успел только сделать полуоборот и вскинуть ружье, когда голова и плечи леопарда появились из кустов в нескольких ярдах от меня. Прыжок леопарда и мой выстрел произошли одновременно; отскочив влево и назад, как только мог, я разрядил второй ствол в бок промелькнувшего мимо меня леопарда.

Когда раненый зверь — тигр или леопард — делает неудачное нападение, он всегда отступает и, не будучи вновь потревоженным, не пытается повторить атаки.

Я шагнул влево, чтобы не наступить на Робина, и, когда стал его разыскивать, не мог нигде увидеть. Это был первый случай за время наших совместных охот, когда он покинул меня в трудном положении. Он теперь, вероятно, старался найти дорогу домой, и у него было мало шансов избегнуть тех опасностей, которые лежали на его четырехмильном пути через джунгли. Кроме естественных преград, которые могли на таком далеком пути оказаться для Робина непривычными, налицо была еще его сердечная болезнь. Поэтому на поиски Робина я отправился с самыми тяжелыми предчувствиями и вдруг увидел его голову, выглядывавшую из-за дерева на краю небольшой поляны, ярдах в ста от меня. Когда я поднял руку и позвал Робина, он исчез в кустарнике, но немного позже с опущенными глазами и прижатыми ушами молча подполз к моим ногам. Положив ружье, я взял Робина на руки, и он второй раз в жизни облизал мое лицо, выражая при этом тихими горловыми звуками, как он обрадован, найдя меня невредимым, и как ужасно пристыжен тем, что меня покинул.

В этом случае наши реакции на неожиданную опасность, с которой мы столкнулись, были очень типичны для человека и собаки, когда опасность слышна, но не видна: Робина она вынудила искать спасения в быстром и молчаливом бегстве, у меня же ноги как бы вросли в землю, причем как быстрое, так и всякое иное отступление было невозможным.

Когда я разъяснил Робину, что он не заслуживает порицания за нашу временную разлуку, и его маленькое тело перестало дрожать, я опустил его на землю, и мы вдвоем дошли до места, где леопард, едва не одержавший над нами верх, лежал мертвым.

Я окончил свое повествование, и пока я вам его рассказывал, Робин, самый верный и великодушный друг, которого когда-либо имел человек, удалился в «блаженные охотничьи угодья».