"Хвак" - читать интересную книгу автора (О`Санчес)

   Г Л А В А 3

   Полдюжины дней подряд Хваку жилось не хуже, чем богам в горних чертогах: ел и пил до отвала, по три, а то и по четыре раза в сутки, отсыпался на мягких постелях и спал вволю, ночь и утро напролет... Выбросил цепь, натиравшую спину и бока, а вместо нее купил себе пояс, а на пояс навесил кошель и секиру, взятые на поле брани с убитых морочников. Можно было бы и поясом разжиться, с того же Огонька, да почему-то побрезговал Хвак. Сколько он за это время денег истратил? Уйму! Если посчитать... - Хвак с гордостью подумал про себя, что он умеет теперь считать до дюжины... а может, даже, и дальше!... - Так вот, если посчитать, то за пять дней он истратил... по четыре больших медяка в день... он истратил два полукругеля! Это один кругель - с ума сойти! Да, он истратил большой кругель... и еще три больших медяка... и у него по-прежнему полно денег в кошеле: два кругеля, полукругель, пять больших медяков, пять простых медяков и два полумедяка!

   А в одном полукругеле - это Хвак знал очень твердо, не раз и не два проверил на трактирных людях - десять больших медяков! А не три, как ему поначалу мнилось!

   Да, все было хорошо в нынешнем житье-бытье, любые желания тотчас же исполняются: хоть ты спи весь день, хоть вино пей, маринованными ящерками заедай... хоть ты что!... Казалось бы, лучше и не бывает, но...

   Жена Хвака, Кыска-покойница, обманывала его самым преподлым образом, которым только может обмануть женщина любящего мужа: оказывается, она любила не его, а кузнеца Клеща, в чем Хвак и убедился, однажды вернувшись с пашни домой в неурочное время!.. Увидев и поняв сие, Хвак был вне себя от ярости и горя: Кыску с Клещом он пришиб сгоряча, а сам из дому ушел, чтобы никогда не возвращаться и... Да, да, да: и чтобы никогда в жизни более не жениться и вообще не знаться с коварными этими существами, с вертихвостками, обманщицами, кровопивицами и трещотками!.. Раз они такие... такие... Хвак взмычал и стал мотать головой, словно бык, отгоняющий мух и нетопырей - вроде бы он и не собирался вспоминать Кыску и ее предательство, а мысли сами... как те мухи...

   - Господин Хвак еще что-нибудь желает?

   - А? Угу. Еше кувшинчик. - Хвак украдкой поглядел на юбку, облегающую пышный зад трактирной прислужницы и густо покраснел. Почтенная, добрая женщина, она ему по возрасту в матери годится, а он - вон о чем думает! Знала бы она про его мысли, так и вообще - хоть со стыда сгори! А она еще и руку ему на руку участливо кладет, и грудью к плечу ненароком прижимается, и улыбается ему, сама ничего не подозревая о дерзостных помыслах его ... Спрашивает - сладко ли ему спалось... Да еще и хихикает при этом... Сладко-то оно, конечно, сладко, но вот только... Как же так??? Ведь он же себе клялся самыми страшными клятвами, что никогда, ни за что, ни на одну из них отныне даже одним глазочком не взглянет!?..

   И третий кувшин с вином разделил участь предыдущих, но Хвак не развеселился, разве что брюхо порадовалось недолгому винному огню.

   Жениться он точно не собирается, это решение покрепче всех клятв на свете, но...

   - Так я не поняла: господин Хвак и на эту ночь у нас остается? Когда прикажешь мне застелить, удалой и добрый молодец?

   - Я? Не... Я это... пойду. Скажи, уважаемая тетушка Роса, сколько я тебе должен, да и пойду. Томно мне чегой-то на месте сидеть, так хоть ноги разомну.

   - Как будет угодно господину Хваку. А то - ненастье на улице... надвигается... Может, и с дождиком... В самый бы раз переждать, переночевать...

   - Да не... Какое-там ненастье! Я только что во двор выходил - облака по окоему бегают, а наверх не забираются. И ветра почти нет: вёдро будет, я приметы знаю.

   - Как будет угодно пресветлому господину Хваку. - Посуровела тетушка Роса, даже улыбка выцвела на ее толстом и добром лице...

   Ну, так оно и понятно: карману выгоднее постоялец в своем трактире, нежели прохожий на имперской дороге. А чем Хвак виноват, если не сидится ему на месте, если жаркие мысли настолько одолели, что спокойно дышать не позволяют? Ненастья на небе нет, но сегодня как-то так свежо в природе, солнце ближе к вечеру словно забыло про весну и почти не согревает. Так тем оно и лучше: пока Хвак доберется до следующего постоялого двора, авось, жаркая дурь с него и сойдет. Все-таки хорошая эта женщина, тетушка Роса: пояс поправила, пыль с его сапог смахнула... и это... чмокнула в щеку... Ох-х-х!..

   Хвак даже и колебаться не стал: к указанной оплате добавил от себя полумедяк, ни за что, просто... вдруг тоже захотелось добрым быть...

   - А то останешься?..

   Тетушка Роса даже прослезилась, провожая Хвака до ворот... Как знатного сударя какого проводила! Нет, все-таки мир не без добрых людей.

   До следующего постоялого двора оказалось шагать и шагать, Хвак попал туда уже затемно. Это было обширное хозяйство: тут тебе и трактир, и конюшня, и комнаты для постояльцев, и даже просторная пустующая горульня, если, вдруг, сударям-охотникам вздумается завернуть сюда и отдохнуть после осенней травли по полям... Осенью, когда хлеба и травы с пашней и пажитей собраны, скошены, самое время для охоты: церапторы, как известно, холода не выносят, кукожатся, вот и кочуют ящеры поближе к вечнозеленому северу - злые, хищные, бесстрашные, пока еще отнюдь не вялые... В огромные орды сбиваются... А пути-то их сквозь эти серединные земли пролегают - охотникам самое раздолье: труби, рожок! Лук в руках, меч за спиной, секира на поясе, горячий конь под седлом, егеря при сворах горульих - и-и-ех! - весело! По весне церапторы, напротив, путешествуют с засушливого севера в южные благодатные угодья, но весною они все больше парами перебегают, незаметно от главных хищников, сиречь от людей, стараются прошмыгнуть... Хвак видел такую пару: как раз в десятке локтей от него дорогу перескакивали... Весной они пугливые, не подманить, не подкрасться - да и демоны бы с ними со всеми, не сырьем же их есть! А есть Хваку хотелось!

   Вывеска над трактирными воротами гласила, что называется сие заведение "Два холма", ибо угнездилось оно в неглубокой седловине меж двумя плоскими всхолмлениями, но в народе привыкли называть это место более игриво: "У Луа за пазухой". Но Хвак, разумеется, ни вывески, ни горульни видеть не мог - по ночному-то делу, ведать не ведал ни об одном из этих названий, да и читать не умел. Мужчин сей трактир притягивал сильнее сахириных заклятий, а женщины в округе, особенно замужние, терпеть не могли сего места злачного и мужчин своих от этой седловины, от этой дороги, от этого злокозненного постоялого двора - отвращали, кто как умел, и сами старались туда ни ногой, однако, несмотря на все их старания и остережения, трактир никогда не пустовал, а веселье в нем не смолкало ни днем, ни ночью.

   Хвак вошел в ворота пешим, поэтому внимания на него никто не обратил, ему самому пришлось толкать входную дверь - а здесь она, почему-то, была устроена без ручек: хочешь войти или выйти - пихай ее "от себя", она распахнется всегда в нужную сторону. Тотчас же в лицо и в грудь ударила жаркая волна вкусного кухонного чада, пьяных ругательств, задорного женского повизгивания... Хвак до последнего боялся за себя: сейчас войдет он в незнакомое место и вновь оробеет, примерзнет к полу непослушными ногами... Нет, обошлось. Вот, только, столы все заняты развеселым людом, не знаешь, куда и примоститься...

   Совершенно случайным образом в этот миг у входа оказался сам трактирщик, дюжий молодой мужичина, он и поприветствовал вновь прибывшего, рассеянно, однако, вполне дружелюбно: дела в тот вечер шли хорошо и гладко.

   - Господин покушать желает? Освежиться? Воспользоваться ночлегом?

   - Угу. Да. Это... Покушать бы. И переночевать хочу. Но сначала покушать. И винца.

   - Сделаем. Коли пресветлый господин с ночлегом к нам... э-э... а лошадку еще не...

   - Я пешком.

   - Все понятно. Стало быть, так... Коли господин... э-э...

   - Хвак меня зовут.

   - Коли господин Хвак у нас ночует, плату мы вынуждены взять вперед. Но не потому что мы не доверяем гостю, о, нет!.. Но для того лишь, чтобы лучше позаботиться о нем, все это для его же собственного удобства: внесенная плата тотчас же соотносится с тою комнатой, что выбрана для ночлега и проживания и оберегается именно для него, поэтому уважаемый гость вправе занять свою комнату немедленно, или чуть погодя, предаться уединению, или принять гостя... гостью... И покинуть наши пределы немедленно, когда ему вздумается, не озабочиваясь более мыслями об оплате за оставленное жилье... Ну, думаю, пресветлый господин отлично понял меня?

   Хваку было неловко переспрашивать и он кивнул наобум. Однако решился уточнить:

   - А почем ночлег у вас?

   - Гм... сие в зависимости... Как я понимаю, пресветлый господин привык к дороге, но любит удобства?.. Стало быть, потребно отдельное помещение...

   - Да мне чтобы просто поспать...

   - Именно! Скромное укрывище, без излишеств, но отдельное и безопасное. Именно такое у нас есть. Одно-единственное. Я, грешным делом, приберегал его для нашего старинного постояльца, тоже паломника, да что-то нет его... Он тоже любитель удобного и весьма недорогого ночлега.

   - Да, да! - Хвак услышал слово "недорогого" и обрадованно затряс головой.

   - М-м... Большой медяк за постой... до завтрашнего полудня, а там...

   - Да, мне до раннего завтра, только до утра, а не до полудня...

   - Это уж как прихочется пресветлому господину, а у нас так заведено по расчетам. Но за тот же большой медяк мы ставим у изголовья кувшин с ви...с питьем, да утречком приносим кувшин для омовения... Ночной горшок под кроватью, с крышкой. Имеется также мыльня, кадка с горячею водицей - но это за отдельную плату...

   Хвак прикинул про себя, вспомнил, что вода в ручье только первыми пригоршнями студена, а дальше вполне терпима...

   - Нет, мне только ночлег, и покушать.

   - Понял! За полукругель предоставляем райский день. Не желает ли господин?

   - Чего?

   - Господин Хвак может заплатить вперед один серебряный полукругель и за вышеназванную сумму обрести ночлег без мыльни на одну ночь, до завтрашнего полудня, а также закуску, включающую в себя холодец церапкин, маринованных ящерок, зелень, уксус, перец, соль... Но! - При этих словах трактирщик придвинулся к Хваку и, едва ли не по приятельски, подтолкнул предплечье Хвака своим локтем: росту трактирщик был хорошего, вплотную под четыре локтя, однако рядом с Хваком выглядел почти недорослем... - Но! - повторил трактирщик, на этот раз с подмигом, - за этот же полукругель наш гость вправе подойти к очагу и сам отрезать себе кусок только что запеченного кабана, вон он, на вертеле...- ах, какой запах... удался кабан сегодня, ох удался... - причем, сделать это столько раз за вечер, сколько пожелает. То же касается хлеба и вина: простого имперского вина наш уважаемый гость вправе выпить столько, сколько в нем уместится, не добавляя в уплату ни одного лишнего полумедяка! Разумеется, дорогие вина и настойки, а также дополнительные кушанья - за отдельную плату. Есть и пить вышеназванное уважаемый гость может сколько влезет, но - от себя не угощая этим никого другого. Девке можно налить один угощающий кубок имперского вина. У нас, кстати, отменные девки: веселые, хорошего нрава, упитанные...

   Хвак сразу вспотел и залился темной краской стыда под пристальным взглядом трактирщика, а тот, уяснив для себя все. что ему хотелось уяснить, взялся за дело.

   - Грибок, а Грибок? Как доставишь заказ - стрекозой сюда, к господину Хваку. Он сегодня самый дорогой наш гость, у него нынче райский день: примешь полукругель и обслужишь господина Хвака... по всему порядку! Ну... ты понял. Объяснишь, покажешь...

   - То есть - в наилучшем виде! Господин Хвак здесь будет отдыхать? Или поближе к очагу? Бегу, несу!..

   Не обманул трактирщик: и раз, и другой, и потом еще подходил Хвак к очагу, вынимал из кожаного чехла особым образом зазубренный нож, нарочно для этого подвешенный возле запеченного кабана, и отхватывал себе сочнейшие кабаньи ломти, истекающие розовым жиром... Никто не препятствовал, не косился, не осаживал... куски за ним не считал... Хлеба под кабанятину уминалось - раньше Хваку одного его на дневное пропитание бы хватило!.. А тут ешь и ешь себе, знай только с дубовой досочки мясные жиры и соки лепешками подметаешь, да винцом запиваешь... Кремовое куда как вкуснее имперского: во-первых, оно слаще...

   - Хе-хе... Позволю себе побеспокоить дорогого гостя... Господину Хваку не скучно одному?

   - Да не... И еще хлебца подкинь, вон сколько добра натекло, не пропадать же...

   Кремовое вино слаще и крепче имперского, почти как медовуха, а есть еще шипучее - очень смешно шипит и в нос шибает, но зато имперское сегодня бесплатно идет, да и мясо им запивать способнее.

   Сквозь хруст разгрызаемого мосла проник в левое Хваково ухо смешок... Легкий, звонкий... Хвак обернулся - красавица перед ним! Вся из себя наряженная, нарумяненная, пышная: огромные бусы вокруг шейки блестят, переливаются, а сама шейка полненькая, беленькая... А глаза... Глаза тоже светлые, как у Кыски, да только, в отличие от Кыскиных, нет в них ни малейшей сердитости, наоборот: задор и веселье искрятся.

   - Ах, добрый богатырь! Хотела бы спросить, но невольно робею перед этакою статью и мужеством...

   - Я??? А что такое?..

   - Ничего! Совсем-совсем ничего такого особенного! А только хочу пригласить пресветлого богатыря на парный танец!

   Хвак смутился больше прежнего, однако от сердца отлегло: красавица ни с кем его не спутала и заговорила именно с ним, с Хваком, ждет от него согласия на танец. Ничего необычного: вон, все свободное пространство трактира занято танцующими парами, кто хочет, тот и приглашает: женщины мужчин, мужчины женщин - это ведь "Веревочка"!..

   Как раз "Веревочку" танцевать Хвак не решился - очень уж непросты коленца, поэтому он уперся напрочь, но при этом руки к груди прижал, чтобы вежливо, чтобы не оскорбить отказом. Однако, девушка оказалась не из обидчивых и таки выманила Хвака из-за стола на следующий танец...

   В трактире стоял, что называется, дым коромыслом: гости пьют, орут, поют и пляшут, никому до Хвака дела нет. Музыканты уже вполпьяна, однако все еще полны сил и мастерства:

   - А теперь - "Весенняя!"

   "Весеннюю" каждый умеет танцевать, поэтому Хвак и согласился, главное в танце сем - вовремя прихлопывать руками и притопывать ногами, не выбиваясь из общего лада, музыкантами задаваемого. А еще в этом танце Хваку нравился миг, когда парень и девушка сцепляются "локоть в локоть" и кружатся два полных оборота, сначала один круг, потом меняют локти и еще один круг, в обратную сторону. Во время кружения девушка словно бы стремится прочь, а парень ее как бы удерживает... и ему это удается... вроде как он на своем настоял, а девушка согласилась... Больше всего во всех плясах нравился Хваку этот кусочек "Весеннего" танца. Именно на нем он случайно с Кыской познакомился, со своей будущей женой. Она к тому дню близкого знакомства лет семь как бездетной солдатской вдовицею жила и ни одного празднества с танцульками не пропускала...

   - Ох, как ты хорошо танцуешь, предобрый богатырь Хвак! Просто живой огонь! У меня аж в груди полыхнуло!.. Пощади, дай мне отдохнуть один танец!..

   Ай, как приятно Хваку слышать сии мольбы о пощаде! Страха в них нет, одна только радость... и даже это... ну... нежность, что ли... А вдруг она еще и согласится вина из его рук попробовать, угощение принять!?

   - На, попей, вон запыхалась как! Имперское.

   - Еще бы не запыхаться, с этаким-то удальцом! Имперское? Пожалуй... разве что один глоточек...

   Глоточков оказалось не один, а три, но налитый доверху кубок на этом и закончился.

   - Пресветлый господин Хвак еще что-нибудь желает заказать для спутницы?

   - Ах, Грибок! Погоди, сейчас я попробую уговорить великодушного господина Хвака разделить со мною две вишенки, две ягодки, вареные в меду... Сколько это будет стоить, а, дружочек Грибок? Достаточно ли будет полумедяка?.. Ой, где мой кошель!..

   Услышав про полумедяк и вишенки в меду, Хвак решился: самым кончиком пальца он дотронулся до локтя своей новой знакомой (которую, по удивительному совпадению, тоже звали Вишенка!), чтобы та не искала кошель и деньги в нем, и протянул трактирному служке собственную монету. Служка тотчас прибежал с лакомством, но было там не две ягодки, а горка на блюдечке! Может быть, даже, целая дюжина - никак не сосчитать, очень уж быстро убывают.

   - Ах, вот что такое истинный сударь! У-у... ням-нямка... Хвак, о, милый Хвак! Ты меня вернул к жизни и просто спас! Да, да, да, да! Вот именно этими ягодками и спас! Ведь это любимое лакомство мое, о коем я мечтала всю зиму! У иного и конь, и слуги, и шпоры золотые, а сердце липкое и холодное, как нафья задница! А иной, напротив...

   Тут Хвак захохотал во всю мощь, его до глубины души восхитила шутка про нафью задницу, он за всю свою жизнь не слышал ничего смешнее!

   - Нафья... А-ха-хаххха-а-а!.. - И хрясть ладонью по столешнице!... - Хочешь, еще таких же ягодок возьмем? Мне не жалко!

   - О, нет, о, нет, великодушный рыцарь мой! Это дорого, ни к чему подобная разорительная роскошь. Вот глоток бы простой холодной водицы - и можно вновь на танец. Как жаль, что вода шипучею не бывает...

   Хвак смекнул про себя, что глоток вина вместо воды мог бы сделать красавицу... еще добрее... мало ли... она размякнет, развеселится... Он утер лоб и щеки рукавом и кашлянул...

   - Гм... Вода не бывает, а вино очень даже бывает шипучим... - Хвак заторопился, чтобы красавица Вишенка не успела обдумать и отвергнуть его коварное предложение. - Это... Грибок! Дай нам кувшинчик шипучего! Сколько это будет стоить?

   - Как всегда. Большой медяк.

   - К-как... большой?.. Гм... ладно, давай сюда! Вот... на тебе большой медяк, и чтобы попрохладнее было винцо, с пузырьками!

   - Будет сделано!

   Ах, славно было танцевать с Вишенкой! Новая знакомая Хвака держалась скромно, весело и бесстрашно: в танце держалась настолько ловко, что Хвак ни разу не почувствовал собственной неуклюжести - не хуже чем у людей получалось! А Кыска всегда шпыняла, в те редкие случаи, когда им доводилось бывать на деревенских праздниках... Кыска ворчала, шипела на его бестолковость, а Вишенка - только смеется... и всегда вовремя подстраивается под его прыжки и развороты... Вот бы такую на своем пути повстречать. О-ох! Так ведь он уже повстречал!..

   - Слушай, Вишенка...

   - Слушаю, мой пресветлый сударь! Я вся - покорное внимание!

   - Ты это... Может, покушать хочешь? Кабанятины, там, ящерок?

   - Ну... я не знаю...

   Хвак, видя, что красавица Вишенка вроде как клюет на его предложения, хотя все еще колеблется, поднажал, но бережно, предельно вежливо, чтобы не спугнуть:

   - А чего тут не знать? И плясать, и работать - силы-то на все надобны. А без еды - какая сила? - туда-сюда, шик-мык - она вся и вышла! Так что?

   - Ох, мужчинам только того и надо, чтобы властью попользоваться над беззащитными женщинами!.. Ну, если ты настаиваешь...

   Обрадованный Хвак, конечно же, настоял... Правда, Вишенка отказалась от грубой кабанятины, в пользу более изысканных кушаний, даже хлеба запросила другого... Но Хвак уже решился: раз уж возникли у него дерзкие помыслы - их нужно воплощать. Просто нужно и дальше действовать столь же осторожно и хитро, ничем себя не выдавая будущей добыче, самой восхитительной изо всех возможных радостей, включая даже сон, пищу и вино...

   Подбежал Грибок и чуть было не испортил все дело, дуралей, громогласно сообщив ему, в присутствии хохочущей Вишенки, что комната готова и постель накрыта... Но Хвак не растерялся, буркнул в ответ что-то невнятное, а сам повел Вишенку в следующий танец, чтобы отвлечь ее от ненужных размышлений - де, мол, почему и для кого кровать разобрана... А кроме того, Вишенка по секрету попросила у него помощи и позволения: после танцев посидеть, отдохнуть где-нибудь в тишине, хотя бы у него в комнате... Дескать, "она самую чуточку отдохнет, тихохонько-тихохонько, словно малая птерушка..." А Хваку только того и не хватало, чтобы продолжить наступление! И он немедленно согласился, и тотчас, не отвлекаясь на танец, повел бы Вишеку к себе, но она решила еще немножко побыть среди людей, потанцевать, с ним, с Хваком, по душам поговорить, отдавая должное кушаньям: отщипывая по кусочку, отпивая по глоточку...

   -... ты правда не слышал? "Гнев богини" называется! Я однажды попробовала, причем не кубок, не чарку - самым кончиком языка лизнула!.. Чуть не умерла от этого огня! А сильные смелые мужчины пьют - и хоть бы что! Я как тебя увидела, так сразу подумала: вот он, богатырь из богатырей, сударь из сударей, породистый и жаркий, исполненный изящества и мощи! Вот кто может ведро "гнева богини" выхлестать, с ледяною улыбкой в надменном лице, и даже не поморщиться! Как же ты так не слышал, славный мой рыцарь? Вишенка вытянула повыше недлинную шейку и звонко выкрикнула, белой ручкой взмахнув:

   - Грибок! Вот скажи, любезный, ты-то хоть знаешь про такой напиток: "Гнев богини"?

   Подбежавший служка осклабился во весь щербатый рот и подтвердил кивком, что - да, слыхивал, более того, знаком не понаслышке:

   - Уж это да! У нас его две бочки полнехоньки стоят, свежевыгнанного, на ледничке остуженного, от одного запаха сам кузнечный бог Чимборо провалится без памяти в вечное блаженство! На всем белом свете ничего крепче нет! Прикажете принести?

   - Чарку. Одну. Сколько это будет стоить?

   - Полумедяк.

   - Ах, нет! Любезнейший Грибок! Даже и не вздумай брать деньги от господина Хвака! Вот тебе полумедяк, я сама хочу угостить своего друга!

   И верно: полумедяк проворно шмыгнул из пухленькой ладошки Вишенки в руку трактирного служки Грибка и исчез вместе с ним в трактирных недрах. Несколько мгновений спустя, Грибок вернулся, неся на медном подносе узкую роговую чарку в медной же оправе.

   - Вот, пожалуйте принять, дорогие гости! Первой выгонки напиточек, почитай - сливки!

   Хвак с любопытством принял чарку в толстые пальцы и едва не выронил - запотевшая от холода, скользкая.

   - Послушай, милый Хвак! Что-то мне тревожно... Я ведь такая трусиха, а "гнев богини" крепок! Может, откажемся? Мне и денег не жалко. Есть ведь имперское, и шипучего еще осталось... на глоточек...

   Но Хвак уже все решил про себя: он еще в деревне слышал рассказы про волшебные свойства подобного напитка, хотя самому и не доводилось пробовать, он своими глазами видел, здесь, в этом же трактире, да и ранее доводилось - как люди заказывали особой крепости напитки и выпивали их, охая, крякая, хохоча и кашляя. Падать - падали, и под стол, и с лошади, а умереть - никто вроде не помер.

   Сильный полузнакомый запах щекотнул ноздри, захотелось чихнуть. Чарка была гораздо меньше кубка, а паче того - кружки, поэтому Хвак опорожнил ее в два умеренных глотка. Первое впечатление - словно горящую пчелу проглотил: ужалило в язык, в небо и разлилось огнем в горло и ниже...

   - Выдохни, выдохни же!..

   - Чего? - Хвак не сразу понял, что от него хотела Вишенка, переспросил и, тем самым, выдохнул из себя пары напиточного волшебства. Сразу же стало легче дышать, а в голову и в сердце двумя мощными, но ласковыми потоками ударило тепло. Похожее на то, какое идет от еды и вина, только ярче, мощнее...

   - Это... Вкусно!

   Вишенка изумленно захлопала в ладоши:

   - Ужас! Восхитительно! Ты... правда никогда не пробовал сего напитка?

   - Я? Не-е... Грибок! Ну-ка, еще такую же чарку! Чего смотришь? А... держи полумедяк!

   Вторая чарка вошла в желудок еще быстрее первой, разве что во рту жжения поубавилось... Выпил - выдохнул. Зато веселья и радости прихлынуло - большущей волной! Ух, хорошо! И до этого все было замечательно, а теперь Хвак твердо понимал, что трактир сей - самое лучшее место на свете, именно что рай земной, как правильно сказал этот... как его...

   - Ешь, пей, Вишенка, а я того... сейчас на двор схожу и вернусь, я быстро.

   Звезды высыпали на небо яркими сочными гроздьями, остро пахло из тьмы ящерным навозом и свежей зеленью листвы и трав, ночь ласково колыхалась вокруг трактирного двора, а вместе с нею луна и звезды.

   - Жить, - подумал Хвак, - жить и дышать, и улыбаться, как вот эта луна... Зная, что тебе рады, что тебя ждут в плясках и за накрытым столом... И крыша над головой, и огонь в очаге, и музыка играет... Вот что такое счастье!..

   Трактирный зал встретил вернувшегося Хвака музыкой, пьяными криками, чадом подгоревшего мяса - но и это все было в радость, отнюдь не в досаду... Что там такое?..

   Хвак от входной двери уже рассмотрел, что возле их с Вишенкой стола творится какое-то неладное действо: здоровенный рыжебородый ратник схватил за шиворот Вишенку и орет на нее... А она... вроде как на него... Это она так визжит... Неужели у Вишенки может быть такой резкий голос... Как он посмел!

   - Чего надо, а? Ну-ка, отпустил девушку!

   Верзила оборотил в сторону подошедшего Хвака рыжую бородищу - бороде пришлось чуточку задраться, ибо Хвак был ростом заметно выше ратника - и заорал теперь уже на него, на Хвака:

   - А ты-то кто такой, в чужие дела соваться? Сало некопченое, тургунья куча! Ну-ка, брысь отсюда!

   Верзила потянулся правой рукой к Хваковой рубашке... а может, к горлу... Но стоять вполоборота ему показалось неудобно и он развернулся к Хваку грудью в грудь. Ратник для своего удобства даже шуйцу расцепил, выпустил из нее кружева Вишенкиного воротника... Глаза у ратника большие, круглые, кровью налитые, сам он тоже весь из себя крупный, гладкий, по макушку налит молодостью и силой... На быка похож! Да, Хваку он почему-то показался похожим на пахотного быка, у него в прежней жизни был такой, тоже с норовом, тоже окраса рыжего... Хвак не долго думая сжал руку в кулак - и вполсилы - сверху вниз, ратнику между рог... То есть, конечно, рогов у того не было, но повел он себя точь-в-точь как усмиряемый бык на пашне: головой мотнул и лег без памяти рылом в землю. Здесь тоже пол земляной, только вместо травы истоптанными камышинами устлан... Набежали еще двое с кинжалами в руках - видать, собутыльники поверженного ратника; у них свирепость в глазах кипит, а Хваку почему-то смешно до икоты и совсем-совсем не яростно: он просто выставил вперед руки, а руки-то длинные, а эти двое своими мордами на кулаки и наскочили, и туда же упали, на землю, в камышовый сор. Единственное плохо показалось Хваку - очень уж пронзительное верещание у Вишенки, лицо и наряды у нее куда как более красивы... Посмотрел Хвак на ратника лежачего, а у того изо рта язык высунулся, розовый? весь в слюнях - ну точно рыжий бык, Хвак даже имя его вспомнил: Бодай! Как захохочет Хвак во всю грудь, руки сами взмахнулись... Тут как раз любопытные подошли, ссорою развлечься, полюбоваться не вмешиваясь - одному совершенно случайно оплеуха от Хвака досталась - тоже уже лежит! И главное дело - он ведь ничего такого не хотел, просто покачнулся смеясь, равновесие потерял, а рука-то слепая, не видит, куда машет...

   - Так, так, так! - Это невесть откуда трактирщик возник, словно из пустоты соткался. Весь в доброжелательных улыбках, но при этом трезвый, свежий, глаза быстрые и ясные, язык молотит и тяжеленные кулаки наготове.

   - Пресветлые гости! Господа мои! Веселье весельем, застолье застольем, но давайте не будем танцам мешать! Если пресветлый господин Хвак чуток отодвинется, мы молниеносно восстановим прежний порядок, подстелем свеженьких камышин, дадим нашим музыкантам возможность еще и еще раз показать свое непревзойденное искусство игры, а сами попляшем, попьем, вкусим ниспосланную богами эту чудную ночь, и возблагодарим богов, что сегодняшний пир, сегодняшний праздник до сих пор не омрачился ни одной... гм... ни одним окончательно печальным происшествием! Лично от меня господину Хваку поклон, кувшин лучшего шипучего вина "Черный листок" и нижайшая благодарность за добросердечие!

   - И чарку "Гнева богини"! Ух, славная штука! И как это я раньше о ней не знал!

   - Будет сделано незамедлительно, вот только... Пресветлый господин Хвак великодушно да позволит моим людям подойти и прибраться? Дабы очистить место для танцев и свободного перемещения наших гостей туда-сюда?

   Трактирные люди, сам трактирщик, служки его - очень опытный народ, хотя и не жрецы, не лекари: только взгляд кинуть, на дыхание внимание обратить, да пальцами по щекам провести - сразу понятно: все четверо из лежащих живы и здоровы, ни в ком ничего не повреждено, несмотря на разбитые рты... А зубы - что зубы? Они ведь в любом человеке не вечны, сегодня есть, а завтра уж выпали. У кого от старости, а у кого от болезни, а у иного после ловкого удара ускакали прочь, тут уж заранее судьбу не угадаешь! Вон, у Грибка: во рту словно мор прошел - часть зубов выбита, а половина сама выпала, но живет ведь человек, жизни радуется, на жизнь зарабатывает, да кормит от себя жену и шестерых детей, и старую свою бабушку, которой двести лет когда еще стукнуло! И то же самое бабка Грибкова: она за жизнь цепляется, а ее три последние зуба - за десны.

   Служки вдвоем хвать за ноги молодца - и по ровному полу на двор, а там в сарай, в мягкое сено, отсыпаться. Тако же второго, третьего, четвертого - хвала богам! - всё на этот час. Ближе к утру не менее трех десятков гостей будут со скромными удобствами распределены по просторному сараю. Иных, которые из постояльцев, а не из посетителей, и по комнатам разнесут, со всем почтением. Но ежели в трактире - трактир ведь не храм, не общественная мыльня - случаются какие-то неприятности и досады, то покойников никогда в этом же сарае не размещают, не таков трактир "Два холма", чтобы к гостям с небрежностью относиться, живущих с мертвыми перемешивая, не таков хозяин трактира, чтобы честь свои и доброе имя пачкать подобной нерадивостью: живые и пьяные - отдельно, дабы всем им тепло и мягко было, а которые ненароком преставились в разгульной ночи - тоже отдельно лежат, в другом сарае: тем уже ни сено под бочок, ни похмельная утренняя вода не надобны. Все по счету принято и наутро властям исправно и привычно доложено: проверяй, дознавай, виновных наказывай, буде таковые прояснятся по обыденному розыску.

   Третью чарку Хвак опорожнил одним глотком, но запил ее, по настоянию заботливой Вишенки, полным кубком шипучего вина, присланного в подарок от трактирщика... И закусил холодной кабанятиной. Хорошо... но может стать еще лучше.

   - Это... Вишенка... Ну... Ты это...

   - Да, мой доблестный защитник и повелитель? Да, мой рыцарь, что ты хотел повелеть своей безропотной послушнице?

   - Ты... отдохнуть хотела... Так я подумал...

   - О, да! Надобно отдохнуть, придти в себя... Когда вокруг столько шума, грубости, невольно хочется тишины и уюта, чтобы рядом не было никого, кроме человека, способного тебя понять, который способен вскружить любую девичью голову, но, в то же время, встать надежной защитою... И вели еще кувшин шипучего вина, пусть его принесут к тебе в комнату... к нам в комнату...

   - Гр-рибок!

   - Я здесь, пресветлый господин Хвак!

   - Это... Кувшин имп... шипучего... Стой ровно, не качайся! И кувшин "гнева богини"!

   Хвак обернулся на взвизг - пальцы сами сжались в кулаки, чтобы крушить и защищать - но это Вишенка всего лишь смеялась и хлопала ему в ладоши, восхищенная удалым заказом.

   - А-а... кто он был?

   - Что? Что ты спросил, дорогой мой Хвак?

   - Ну, этот... рыжий?..

   - Знать его не знаю, ведать не ведаю и еще сто лет знать не хочу! Я этого подлого грубияна видела единственный раз в жизни! Что он от меня хотел - только богам известно! Да неужели ты думаешь, что я способна сводить знакомства с такими людьми, как этот невоспитанный мужлан? Бывало, не только купцы, но даже благородные судари нанима... одаривали меня и мою красоту своими улыбками и одобрительными возгласами!

   - Да, ты красивая, это верно! - Голова у Хвака сладко кружилась, губы сами разъезжались в счастливой улыбке... Вишенка говорит, что ей двадцать пять лет... Стало быть, она гораздо моложе Кыски, неверной его жены... Хотя... если, например, поставить их рядом и сравнить... Ну, это наверное, потому что свет плохой... А утром Вишенка будет еще свежее и краше... вот тогда он и посмотрит... Конечно, Вишенка гораздо красивее Кыски: и румянец у нее, и платье все блестит, и бусищи - вон какие огромные!.. Кыска... суховата статью была, а Вишенка вся в теле... второй подбородочек у нее очень... это... очень милый... Куда они идут от стола??? А-а... Точно, они идут в его комнату... по лестнице... отдохнуть.

   - А где эти?.. - Хвак показал расслабленной рукой и Вишенка сразу же поняла недовысказанный вопрос:

   - Грибок все туда принесет. Там такая есть подставка... возле ложа. Там будут и кувшины, и чарки, и заедки.

   - Даже про подставки она знает! - восхитился про себя Хвак и попытался обнять свою заботливую подругу за нижнюю часть спины. - Умница ты моя!

   - Да, да, да! Да, мой славный рыцарь! Только не здесь, ибо я стесняюсь. Ты ведь не хочешь, чтобы твоя верная Вишенка сгорела на людях от стыда и стеснения?

   - Н-не хочу! А кто там см-м-меет? Я сейчас их...

   - Никто не смеет, все хорошо. Все очень и очень хорошо. А ты без лошади, да? Седло, седельные сумки... нигде не оставлял?

   - Нет. Пешком.

   - Ты мой богатырь! Вот мы и дома. Ты, наверное, попить хочешь?.. Ну, кто еще там? А, Грибок? Чего тебе? Сколько??? Да ты с ума сошел! Ты думаешь, я считать разучилась? Или порядков не знаю? На, еще один большой добавлю - и довольно с тебя! Там еще на столе осталось вдоволь непочатого, некусаного! Кровосос!

   - К`то кровосос! Г-где!?

   Служка мгновенно испарился, захлопнув за собой дверь, только лестница громыхнула, Вишенка же подскочила к Хваку, прижалась щекой к потному пузу его и ласково заворковала:

   - Нигде, никто, ничего и нигде, это я спросила насчет клопов. А клопов-то и нет, все чудесно, все создано только для нас с тобой... для нашей любви. На, попей, я тебе освежающего приготовила, выпей скорее.

   Выпил Хвак, почему бы и нет, когда близкий человек о тебе заботится? Выпил, но освежающее оказалось с каким-то противным привкусом, словно туда дешевых заклятий пополам с гнилыми травами напихали... Пришлось запить это дело двумя чарками "гнева богини" и положить сверху пару глотков шипучего... Потом... вроде бы, он еще крепкого чарочку навернул... И проснулся.

   Солнечный зайчик, прискакавший из-за полуоткрытого оконного ставня, приветливо щекотнул ему лоб, теплыми лапками прикоснулся к зажмуренным глазам: пора вставать, человече, новый день пришел! Телу было мягко, удобно, в голове приятно шумело, и если бы не жажда - Хвак и дальше бы нежился в утреннем сне... Да, утро-то совсем раннее, Хваку только взгляд бросить на высоту луча, чтобы сие понять, ибо всю свою прошлую жизнь привык он просыпаться с рассветом и время безо всяких жреческих мерностей определять научился... Попить вволю водицы холодненькой, Вишенку не разбудив и еще немножко подрем... Э... Э!... А где Вишенка???

   Не оказалось рядом Вишенки! Хвак даже под кровать заглянул, но там не было ничего, кроме плохо прикрытого горшка... А одежда? Хвакова - на месте, а... Не приснилась же она ему! Вон и волос рыжий на одеяле... и подушка примята... Как ящер ее слизнул, Вишенку эту!

   Хвак ухватил кувшин - пустой, сивухой от него разит... В другом тоже кислятина какая-то была, и тоже пусто... И третий без воды... Эх... придется самому вставать идти за питьем... Одеться надобно, не пойдет же он через весь дом голым позориться... Шапка... шапка где - а, вот она... Хвак натянул портки, надел рубаху, порадовался своему новому умению ловко заворачивать портянки... Топ сапогом, да топ другим - ладно, удобно обеим ногам! Пояс, секира на поясе... Ого! Пустой!

   Хвак растерянно тряс кожаным кошельком над растопыренной ладонью, для верности ощупал его пальцами обеих рук, даже наизнанку вывернул - пусто! Как же он так потратиться сумел?.. Вроде бы столько денег было... Значит, так, сначала он потратил полукругель на райский день, да потом малый медяк за несколько вишенок в меду, и потом еще... нет, сразу всего не сложить... За все он рассчитывался вперед, и когда они с Вишенкой пошли наверх... Надо будет у нее спросить, наверняка она тоже что-нибудь важное вспомнит... Но где она??? Может, это... по своим надобностям отлучилась? Значит, сейчас вернется.

   Хвак метнулся вон из комнаты, забежал в отхожее место, чтобы горшка подкроватного не трогать, не открывать, наскоро, в четыре плеска, промыл глаза и щеки, зачерпнул из кадки с водой полный кувшин холодной воды, вернулся в комнату и стал ждать... Уже и кувшин опустел, и утро развернулось в полную силу, а Вишенка не возвращалась. Чтобы понапрасну не тратить время на ожидания, Хвак взялся обшаривать комнату... Кроме неровной гхоровой дырки в углу, да пачкотной пыли под кроватью ничего найти и увидеть не удалось... В карманах тоже - словно вор ночевал... Куда же деньги девались?.. Окно закрыто... Надо бы открыть да проветрить... Во-о-т, так-то лучше...

   Страшная догадка пришла внезапно: Вишенка! Да не может быть такого!

   Хвак заставил себя сесть на кровать, сунул крест накрест руки под мышки и засопел, размышляя. Больше некому, разве что лиходей проник в комнату, когда они с Вишенкой крепко спали... Но тогда получается, что ворюга украл не только деньги, но и саму Вишенку... А почему бы и не так? А потому что получается - он вместе с одеждой ее украл... Или велел ей одеться... Тьфу, дурость какая! Одним словом - Вишенка украла!

   Невозможно сие! Но... Пояс пуст, кошель пуст, карманы - тоже. Хвак вспомнил, что один полумедяк он спрятал в шапку: там, возле затылка, прореха узенькая и монета помещалась туда в самый раз... При Вишенке вынимал и обратно прятал - показывал. Пуста прореха.

   Хвак аж застонал от нежелания поверить в горькую истину: так не бывает, не должно быть так! Ведь им обоим было так радостно в обществе друг друга! Уж так они смеялись, и шутили, и плясали!..

   Хвак выглянул из комнаты, все еще в слепой надежде увидеть Вишенку... Переход пуст, кое-где из соседних гостевых покоев раздается храп... Сегодня праздник, вот люди и спят подольше... Внизу, в общем зале, народу было мало: трактирщик, двое служек, один из которых Грибок, а другой... Бубен, вроде бы... Как зовут трактирщика, Хвак не знал, поэтому постарался обратиться к нему безлично, чтобы не выдавать своего незнания. Конечно, он, на правах постояльца, вроде бы и не должен имени его помнить, но вдруг это будет невежливо?

   - Гм... Это...

   - Да, слушаю тебя, добрый молодец?

   Хвак обратил внимание на то, что нынешним утром голос трактирщика звучит совсем не так медово и дружелюбно, как вчера вечером... Может, он, Хвак, неправильно что-нибудь сказал вчера или сделал, или еще что...

   - Тут это... Ну, Вишенку никто не видел?

   - Прощу прощения, кого?

   - Девицу, что со мною была. Такая... красивая, полненькая... с бусами. Не видел, куда она пошла?

   - Честно сказать, не помню. Пресветлого господина Хвак помню, очень даже хорошо, мне из-за него перед дорожной стражей ответ держать, потому что десятника стражи с рассвета знахарь наш обихаживает, пытается унять ему боль от выбитых зубов и выбрать из десен осколки от оных... Хорошо еще, что этот рыжий дурак прошлой ночью был как раз на отдыхе, а не при исполнении...

   - И я его помню. Так он первый полез. А я его - это... по темечку, а не по зубам... Я даже секиру не доставал. А они на меня накинулись!

   - Тем не менее, недоразумение закончилось выбитыми зубами стражника, хвала богам, что остальные были просто кабацкая теребень, пустоцветы... Но возникшие от удара "в темечко" хлопоты, но заботы - они на меня легли и ни на кого другого. Так вот, господина Хвака я помню, а девицу - отнюдь нет. Ты же один к нам вошел, пешим порядком в трактир прибыл, без свиты, без охраны, без спутников и даже без лошади. Не так ли?

   Хвак растерялся. Да, трактирщик верно говорит, но...

   - А... она уже здесь, вечером нашлась, сама собой. Мы с нею здесь возле стола познакомились. Ее Вишенкой звать.

   - Сама собою нашлась? Тогда при чем здесь я, мой трактир? Заведение при имперской дороге, от постоялого двора до таверны включительно - по уложению всеимперскому, - неотъемлемая часть короны и державы, всяк сущий в пределах ее находится в полном обывательном праве: сударь и жрец в своем, ратник - в своем, свободный селянин и горожанин в своем, а раб - в своем. Стало быть, каждый волен знаться с кем пожелает или не знаться. Мое же дело - безукоризненно осуществлять собственное предназначение, сиречь обихаживать усталых и голодных путников, буде они подданные империи или добронамеренные гости ея. Привета и потачки нет лишь врагам, татям, беглым рабам и демонам. Вот как у нас, любезный Хвак, дела-то обстоят. Еще что-нибудь желаешь узнать?

   Хвак смутился. Вроде бы, получил он ответ на все свои вопросы, но никакой душевной сытости от услышанного не прибавилось. И настаивать неловко, и отступать вроде бы как некуда... А Грибок! Он же вчера им на стол подавал, вот кто выручит!

   - Это... А Грибка спросить?

   - Что, не понял?

   - Да Грибка бы пораспрашивать, вон того, что камыш на полу меняет! Он нам с Вишенкой еду и питье приносил, мы с ним разговаривали, я и Вишенка, может, он знает, куда она подевалась?

   - Мало ли кому он вчера подавал еду и питье... Однако, будь по-твоему... Но что случилось-то? Почему ты проявляешь такую настойчивость в поисках обычной девки? Влюбился, что ли?

   - Нет! То есть... Она не девка, а... Вишенка. А ищу ее потому, что она исчезла и... вместе с нею... Я не думаю, что... Но... вдруг, мало ли...

   - А, понятно. Грибок! Стрекозою сюда! Вот, господин Хвак, наш постоялец, утверждает, что ты вчера подавал ему еду и питье, и что был он при этом не один, а со спутницею, по имени Вишенка. Так ли все было, отвечай?

   Грибок обтер влажные руки о передник и поочередно поклонился хозяину и гостю.

   - Господин Хвак - мужчина видный, в любой толпе не затрется. Кушал очень хорошо, выпивал славно, с лихостью, не хуже иного сударя, почаще бы посылали нам боги этаких желанных гостей! - Грибок обнажил в радостной улыбке остатки зубов и поклонился Хваку еще раз.

   - Будем на сие надеяться, боги милостивы. Но насчет девк... Насчет спутницы. Господин Хвак утверждает, что при нем была женщина. В бусах, звать Вишенка. Что о ней скажешь, откуда она, кто такая, куда пошла?

   Грибок в полной растерянности развел руками и зачем-то опять стал их вытирать об зазелененный камышинами передник.

   - То есть... господина Хвака я приметил хорошо... А... честно говоря, кого еще подле него - не припомню, хоть убей. Очень уж работы много было! Не во всякий праздник столько народу у нас собирается, до сих пор аж в ушах музыка гремит... Уже на рассвете последних разнесли отдыхать... Может, и был кто, не упомню... А! Рыжий там один был, десятник дорожной стражи, Рыжий - это у него прозвище такое! Господин Сабан, они у нас всегда изволят отдых проводить, с вином и с девками! Так они с господином Хваком слегка повздорили, но дело миром закончилось, все более или менее живы и здоровы! Вот всегда бы так расходились по-доброму! Хвала господину Хваку, сердце у него предоброе!

   И третий раз поклонился Грибок, и снова Хвак мало что понял.

   - Ну.. а Вишенка? У нее еще платье такое нарядное! Тут и тут блестит, бусы красные! Она еще тебе за чарку "гнева богини" платила?

   - И-и-и, господин мой Хвак! Так ведь все честные платят, кому я подаю. На том и жизнь наша кабацкая вертится! Как мне их вспомнить? Вот ежели кто позабудет монетою сполна отдариться, за уже принесенное, - вот того я до конца дней запомню, а так, чтобы всех честных в памяти удерживать - немыслимо!

   И в четвертый раз поклонился Грибок, и тем четвертым разом откланялся, дабы продолжить подготовку трактирного пространства к новому трудовому дню, а растерянный Хвак остался стоять нос к носу с терпеливым и равнодушным трактирщиком.

   - Может быть, господин Хвак желает чего-нибудь заказать в это славное утро? Так сказать - поправиться?

   - Чего?

   - Эх... Нет, это я так... Я просто хотел спросить у господина Хвака: может, винца подать, или взварчику, или "гнева богини", который ему так полюбился?

   Хвак подумал про себя, что не худо бы позавтракать, чего-нибудь такого жирненького... Яичницу бы на сале, хлебца побольше, ящерку сушеную погрызть... К хорошему-то быстро привыкаешь, да только нынче...

   - Нет, ничего не надобно. Денег у меня нет, деньги вышли. Так, это... Значит, не видел никто и не помнит Вишенку? И больше не у кого спросить про нее?

   Трактирщик молча отвел от гладкого живота ладони и с легким двойным хлопком вернул их на место, в знак подтверждения: да, никто и не у кого.

   - Жалко. - Хвак замолчал, не зная, что ему теперь говорить и как держаться. Да и о чем тут говорить. - Ну... тогда я пошел?

   Трактирщик, по-прежнему молча, кивнул, показывая, что слышал Хваковы слова, но продолжал стоять на месте, не убегая, в отличие верткого и суетливого служки Грибка.

   Хвак расправил пояс на брюхе, потрогал затыльник на шапке - полностью готов к дороге, стало быть - вперед.

   - Счастливо оставаться, приятно было знакомство свести. Спасибо этому дому, да хранят его боги!

   И уже возле выходных дверей окликнули Хвака, трактирщик окликнул.

   - Эй, Хвак! Пресветлый господин Хвак!

   - А? Чего? - Хвак обернулся на зов быстро, однако же с недоумением, ибо попрощавшись как положено, душой и мыслями он уже был там, в дороге...

   - Я говорю: на-ка, попей на дорожку отвару - на жиру и на травах. Свеженький отварчик, моего личного приготовления, сам таким лечусь временами. Выпьешь - сразу легче станет. Весь кувшин бери. Тут же и оставь вместе с кружкой, когда осушишь, а я на кухню пошел, ох, дел сегодня много - праздник же!

   - Так... Денег-то у меня нет.

   - Не надо ничего платить. Иди сюда, пей спокойно, я угощаю.

   Хвак шел по дороге, все еще вспоминая деснами и языком освежающий вкус отвара. Приятно так пощипывал... Трактирщику за него спасибо огромное, ибо Хвак от огорчения, что не удалось ничего о Вишенке узнать, забыл воды попить перед уходом, а пить все время хотелось... А теперь жажда утолена и можно дальше идти, без устали, с удовольствием... Вот только где бы ему денег раздобыть, или какого-нибудь пропитания... Ну, да мир не без добрых людей: раньше как-то жил - и теперь проживет. Хвак порадовался про себя, что сдержал язык за зубами и не проговорился Грибку с трактирщиком о своих подозрениях насчет Вишенки: а ну как она не виновата в пропаже его денег? Ну мало ли - другое что-то случилось? А он бы на нее напраслину возвел, под розыск и расправу подтолкнул? Но если и впрямь она из него деньги вытрясла, то тогда... Хвак с досады ударил себя кулачищем в жирную грудь и покрутил головой... А что - тогда? Что случилось - того уж не вернуть. И если она ни при чем - тоже ничего не вернуть.

   Хвак вспомнил, как ему сочувственно кланялся Грибок, пытаясь прояснить дело ответами, облизнул губы, обрадованные освежающим отваром... Вот ведь - кто они ему? Никто, совершенно чужие и незнакомые люди, а - помогли без корысти, не то что Хавроша какая-нибудь! Помогли, чем могли, посочувствовали. Нет, всякое бывает в жизни, и зла полно вокруг, никакой ложкой его не выхлебать, но не только же зло на свете живет! И хороших людей - куда больше, чем плохих. Жаль, что Хвак имени трактирщика не сообразил узнать, а так бы помнил и вспоминал славного человека!

   Хвак опять стукнул себя в грудь, но теперь без злости, а с сожалением за собственное недомыслие... Оглянулся по сторонам - далеко уже зашел, в незнакомые места - и заулыбался во все свое жирное лицо: какая разница? - хорошего всегда будет больше чем плохого, куда ни иди!