"Том 3. Лорд Аффенхем и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

ГЛАВА V

Из недр карманов Бейлисс извлек очешник, открыл его, вынул очки в золотой оправе, снова нырнул в джунгли, вытащил носовой платок, протер очки, водрузил их на нос и, захлопнув очешник, спрятал туда, откуда доставал. Потом он убрал платок и только тогда взялся за газету.

— Бейлисс, что за колебания? Откуда такая уклончивость? — Джимми по-прежнему лежал с закрытыми глазами. — Смелее, смелее!

— Я, сэр, очки надевал.

— Все готово?

— Да, сэр. Заголовок читать?

— Читайте все подряд. Дворецкий прочистил горло.

— О, Господи, Бейлисс! — простонал Джимми. — Не булькайте! Имейте же сердце! Ну, ну!

Бейлисс начал.

Заинтригованный Джимми чуть приоткрыл глаз.

— Благородный отпрыск — это я?

— Так, сэр, в газете написано.

— Век живи, век учись.

Дворецкий принялся было прочищать горло, но спохватился.

Джимми привстал.

— Бейлисс, опять это ваше извращенное чувство юмора! Не может быть, чтоб так напечатали в газете.

— Напечатали, сэр. Очень крупные заголовки. Джимми застонал.

— Еще дам совет, Бейлисс. Пригодится, когда вырастете. Никогда не таскайтесь по Лондону с газетчиками. Я вспомнил. По доброте сердечной я пригласил вчера Билли Блейка из «Сан» поужинать в «Шесть Сотен». И вот она, благодарность. Наверное, считает, что все это очень смешно. Репортеры, Бейлисс, — подлый народец!

— Продолжать, сэр?

— А как же! Послушаю.

Бейлисс возобновил чтение. Он был из тех, которые — хоть про убийство, хоть про забавнейшее происшествие — читают размеренным, утробным тоном, придающим повествованию оттенок трагедии. В церкви, которую Бейлисс посещал по воскресеньям, числясь одним из влиятельнейших прихожан, детишки бледнели и жались к материнским юбкам, когда он читал отрывки из Священного Писания. Репортаж юного Блейка о вечернем происшествии в клубе «Шесть Сотен» он излагал с мрачным удовлетворением, проскальзывающим явственнее, чем ему хотелось бы. Ему было интересно, и он развернулся вовсю.

«Поздней ночью, когда миллионы наших читателей наслаждались освежающим, бодрящим сном, столь необходимым, чтобы воспринимать «Дейли Сан» за завтраком, в клубе «Шесть Сотен» на Риджент-стрит разыгрался весьма захватывающий матч, незаурядное событие спортивного сезона. В нем, после трех раундов стремительной схватки, Джеймс Б. Крокер, хорошо известный боксер в среднем весе, одержал победу над лордом Перси Уипплом, вторым сыном герцога Дивайзиса, больше известным под прозвищем Гордость Старой Англии. В матче вновь было продемонстрировано превосходство американского стиля над английским. У Перси Сокрушительного большое сердце, но у Циклона Джимми — крепкий кулак.

Непосредственной причиной боя явился спор из-за столика. Каждый гладиатор заявлял, что сделал заказ заранее, по телефону».

— Что-то такое забрезжило… — раздумчиво вставил Джимми. — Этот белобрысый пытался отбить у меня заказанный столик. Нежные увещевания пропали впустую, и я двинул ему в челюсть. Может, не вполне в себе был. Припоминается дружеская встреча раньше, в «Эмпайре». Наверное, потерял самоконтроль.

«Одно словцо повело к другому, а то, в свою очередь — к дальнейшим. Циклон Джимми нанес Сокрушительному Перси удар в нос, или, как выражались наши вульгарные предки, в сопатку. Гонг!

Оба соперника выбежали на ринг свеженькие, полные пыла, хотя, может, освежились больше, чем надо. Сокрушительный Перси испробовал свинг справа, но угодил в официанта. Циклон Джимми ответил быстрой серией ударов, проделав ощутимую прореху в окружающей атмосфере. Оба боксера кружили, примеряясь, но им мешал на этой стадии фактор, неосознаваемый обоими, а именно — спорный столик. Сообразительный Перси устранил преграду, последовала стычка на нейтральной территории. Перси уложил противника дважды; во второй раз тому не удалось подняться на счет «десять». Раунд с небольшим перевесом остался за Сокрушительным.

Мощным броском ринулся из своего угла Циклон и угодил по манишке Сокрушительного. Последовал прямой удар в подбородок. Перси здорово качнуло и он сшиб бутылку шампанского с соседнего столика. В ожесточенном бою оба дрались эффектно. Циклон уложил соперника трижды. Раунд остался за Циклоном.

Перси встал из своего угла какой-то, скажем так, вялый. В сражение вступил Циклон, боевито молотя обеими руками. Сокрушительный захватил его в клинч, но Циклон оторвался и, соизмерив дистанцию, нанес прямой удар кулаком от пола. Перси упал и отключился окончательно.

В интервью нашему корреспонденту Циклон разоткровенничался. «Лично у меня, — поведал он, — исход боя не вызывал сомнений. Однако вначале мне мешало впечатление, будто я боксирую с тремя близнецами, и я упустил несколько возможностей нанести решающий удар, отвлекшись на двух крайних. Лишь во втором раунде я сконцентрировал усилия на том, кто посередке, и тогда матч быстро подошел к концу. Нет, стать профессиональным боксером у меня намерений нет. Награды очень соблазнительны, но слишком уж бокс похож на работу».

Бейлисс умолк. Наступила тишина.

— Все?

— Да, сэр.

— И этого хватит…

— Истинная правда, сэр.

— Знаете, Бейлисс, — задумчиво сказал Джимми, перекатываясь на бок, — насколько же все-таки любопытна и даже странна жизнь. Никогда не ведаешь, что тебя подкарауливает за углом. Начинаешь день с самыми благими намерениями, но еще до наступления ночи все катится кувырком. Все намерения рассыпаются прахом. Почему это так, Бейлисс?

— Не могу сказать, сэр.

— Взгляните хоть на меня. Вышел я провести вечерок, никому не желая вреда, а вернулся весь в голубой крови. А теперь — самое тяжкое. Как вы думаете, моя высокочтимая мачеха прочитала спортивную хронику?

— По-моему, нет, мистер Джеймс.

— На чем основаны эти утешительные слова?

— Миссис Крокер, сэр, полупенсовых газет не читает.

— И то правда. Забыл совсем. Однако, с другой стороны, велика вероятность, что она узнает об этом маленьком инциденте из других источников. По-моему, простейшее благоразумие подсказывает, что не стоит болтаться у нее на глазах, если я не хочу, чтоб меня подвергли допросу. Отвечать сегодня я не в состоянии. У меня голова раскалывается. Боль начинается в пятках и чем выше, тем хуже… А где, кстати, мачеха?

— Миссис Крокер у себя в комнате, сэр. Она заказала машину, та прибудет с минуты на минуту. По-моему, миссис Крокер собирается до ленча покататься в парке.

— А на ленч она куда-то едет?

— Да, сэр.

— Значит, последуем превосходнейшей тактике разумной песчанки. Вы про нее, несомненно, знаете? Едва заслышав гон охотничьих собак, она закапывается в грязь хвостом кверху и остается в такой позиции, пока не минует опасность. Спросят, где я — раздуйте грудь, отвечайте честно и мужественно, что я ушел, а куда — неизвестно. Могу я, Бейлисс, рассчитывать на благожелательный нейтралитет?

— Конечно, мистер Джеймс.

— Ладно, пойду пересижу пока у отца в кабинете. Недурное укрытие.

С охами и стонами Джимми поднялся с диванчика, поморгал и устремился в берлогу, где его отец в глубоком мягком кресле покойно покуривал трубочку, читая разделы газеты, не повествующие о крикете.

Берлогой назывался небольшой кабинет на задворках дома, совсем не шикарный. Выходил он окнами на пустынную дорожку, но Крокер любил его больше всего в огромном особняке, где некогда звенело эхо аристократических шагов. Тут, как однажды заметил он сыну, человек может передвигаться свободно, не рискуя споткнуться о герцогиню или напороться на графа. Тут, в мирной заводи, можно выкурить трубку, забросить ноги на стол, снять пиджак — словом, купаться в свободе и счастье, которые дарует Конституция любому свободнорожденному американцу. Сюда никто не заходил, кроме него самого да еще Джимми.

Когда вошел сын, Крокер от газеты не оторвался и бормотнул что-то сквозь дым, не поднимая глаз. Джимми уселся в соседнее кресло и тоже молча закурил. Неписанным законом берлоги было утешительное молчание. Прошло целых четверть часа, прежде чем Крокер-старший наконец поднял глаза из-за газеты.

— Слушай-ка, Джимми, хотел с тобой поговорить.

— Валяй! Слушаю в оба уха!

— Серьезно…

— Приступай, не упуская, однако, из виду, что перед тобой инвалид. Вчера, папа, выдалась ночка на болотах…

— Я насчет твоей мачехи. За завтраком она говорила о тебе. Вначале оскорблялась, что ты угощал в «Карлтоне» Спайка Диллона. Не води ты его туда, Джимми! Это ее задело. Она была там со всякой знатью, а пришлось слушать, как Спайк разглагольствует о боксе.

— Чего они взбеленились? Боксер он — высший класс.

— В общем, она грозилась, что побеседует с тобой. Решил тебя предупредить.

— Спасибо, пап. Все?

— Все.

— Только про это хотела говорить? Ни про что больше?

— Вроде ничего не сказала.

— Значит, не читала, слава тебе, Господи!

Ноги несчастного отца, грохнув, слетели с каминной решетки.

— Джимми, тел что, опять ад на рога поставил?

— Ну что ты, пап! Ничего серьезного. Забавы резвого аристократа. Так и полагается в моем положении.

— Джимми, пора тебе завязывать. Честно, пора. Не о себе пекусь. Мне-то как раз по нутру, если ты развлекаешься. А вот мачеха твоя говорит, что из-за твоего шалопайства может застопориться дело с этими, наверху. Богу известно, мне-то все равно, а вот ей… Сейчас объясню. До сегодняшнего утра я сам — ни сном ни духом. А тут она и бухни. Я часто гадал, с какой такой стати все заварилось — и эта здешняя жизнь, и погоня за знатью. Никак не мог понять. А теперь выяснилось. Джимми, она от них добивается, чтобы меня произвели в пэры.

— Да ты что!

— Честное слово!

— Папаш, это ж классно! Комедия высшей пробы! Пэр! Господи! Если дельце выгорит, кем же стану я? Титулы у них такие запутанные. Конечно, придется сменить имя… скажем, буду почтенный Ролло Чолмли или там достопочтенный Обри Мейджорбенкс. Желательно бы узнать, какое именно? Хочу приготовиться к худшему.

— Так что, понимаешь, эти шишки, которые титулы раздают, за тобой следят. Ты ведь унаследуешь после меня титул, и, натурально, вляпаться им неохота. Слушай-ка, Джимми, я не требую многого, но одно ты можешь для меня сделать, не особо надрываясь.

— Пап, обязательно! Тресну, а сделаю! Давай, выкладывай.

— У этой леди Корстофайн есть племянник…

— Нет! Такие загогулины сюжета не под силу человеку с головной болью. Надеюсь, дальше все упростится…

— Твоя мачеха желает, чтоб ты с ним сдружился. Понимаешь, его папаша — друг премьер-министра и может потянуть за струну, когда дойдет до этих титулов.

— И всего-то? Положись на меня. Недели не пройдет, как мы с ним будем — не разлей вода. Включу все свое лучезарное обаяние, чтоб завоевать его симпатии. Как, говоришь, его зовут?

— Лорд Перси Уиппл.

Трубка Джимми стукнулась об пол.

— Па-па! Ты все-таки сосредоточься! Подумай как следует. Ведь ты не всерьез! Это совсем другой лорд. Не Перси Уиппл.

— А?

— А может… пап, ты сейчас обхохочешься. — Джимми хлопнул отца по плечу. — Прямо угоришь с хохоту. Вчера вечером я наткнулся на этого самого лорда и мы сцепились. Как все началось, не помню. Нам обоим почему-то приспичило занять один и тот же столик. Знаешь, папа, я бы пальцем к нему не прикоснулся, разве что ласково, по-дружески. Я представления не имел, кто он, а из репортажа следует, что я накидал бедняге шишек.

Ошеломляющая информация оказала на мистера Крокера приблизительно тот же эффект, что объявление о банкротстве на добряка-отца в мелодраме. Он вцепился в подлокотники кресла, воззрясь в пространство и не произнося ни слова. На его измученном челе отражалось смятение.

Прострация эта отрезвила Джимми. Первый раз до него дошло, что у ситуации, помимо юмористической, есть и оборотная сторона. Он-то предвкушал, что отец, который разделял его представление о смешном и всегда хохотал в нужном месте, поразится и причудливому совпадению: жертвой оказался именно тот, с кем мачеха хотела подружить его. Сейчас Джимми увидел, что отец расстроился всерьез. Ни младший Крокер, ни старший не были склонны к шумной демонстрации чувств, но их связывала глубокая привязанность. Отца Джимми любил больше всех в мире, и мысль, что он огорчил его, причиняла ему почти физическую боль. Смех оборвался и он принялся сглаживать новость.

— Мне ужасно жаль, папа. Я и не думал, что ты так расстроишься. Да знай я, в жизни бы с ним не сцепился! Могу я что-то поправить? Ах ты, черт! Прямо сейчас отправлюсь к нему, извинюсь. Башмаки буду лизать. Не волнуйся ты, пап. Я все поправлю!

От водопада слов отец очнулся.

— Неважно, Джимми. Не переживай. Ну, не повезло нам. Понимаешь, твоя мачеха заявила, что и не подумает возвращаться в Америку, пока они не дадут мне титул. Хочет пощеголять перед сестрой. Вот я и горюю — твой лорд Перси там у них очень важный. Ладно, застряну в Англии… А мне бы охота увидеть следующий бейсбольный матч! Джимми, можешь себе представить, тут у них бейсбол называют лаптой, и играют в него дети. Мало того, у них мяч мягкий!

— Какой же я дурак! — Джимми метался по берлоге. Его точило раскаяние.

— Да ладно, Джимми. Не везет, но ты не виноват. Откуда тебе-то было знать!

— Нет, виноват! Только такой болван набрасывается на первого встречного. Не волнуйся, папа. Все поправится! Я улажу! Сейчас же иду к этому Перси. Не вернусь, пока его не уломаю. Не переживай. Все будет нормально.