"Том 2. Лорд Тилбури и другие" - читать интересную книгу автора (Вудхауз Пэлем Грэнвил)

Глава IV ХЛОПОТЫ ДЖАДСОНА КОКЕРА

Джадсон Кокер не отличался подвижностью и не любил спешки. В конце улицы принца Уэльского он обернулся и, убедившись, что его не преследуют, перешел на шаг. Ленивой походкой он свернул на Кингс-род и вскоре оказался на мосту Челси. Здесь он решил остановиться. Джадсону Кокеру предстоял серьезный труд. Он намеревался пересчитав деньги.

Вынув их из кармана, он разложил на левой ладони три маленькие стопочки. Да, вот они, столько же, сколько сегодня утром, вчера и третьего дня: тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток достоинством в один пенс.

С моста Челси открывается прекрасный вид, но Джадсон не смотрел на Лондон. Самый упоительный городской пейзаж не мог тягаться со зрелищем, какое являла его ладонь. Тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток достоинством в один пенс — целое состояние. Почтовые расходы съели заметную часть выручки от продажи карандаша, но Джадсон не жалел. Он отлично знал: если не вложишь, то не получишь прибыли. Он еще полюбовался своим сокровищем, ссыпал его в карман и пошел дальше.

Исследователи человеческой натуры, наблюдающие за Джадсоном Кокером с его появления на этих страницах, дойдя досюда, возможно, обвинят летописца в ошибке — не может, такого быть, чтобы два дня назад Джадсон Кокер имел тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток по пенни, а сегодня — тринадцать шиллингов, два шестипенсовика и пять монеток по пенни. Так они скажут, и поторопятся с выводами. Они недостаточно вникли в его характер. Джадсон — не из тех мотов, которые тратят шестипенсовик здесь, пенни — там, пока не пустят на ветер весь капитал. Он намеревался, как это ни сложно, терпеть, а затем вложить все в один грандиозный кутеж, воспоминания о котором грели бы его в последующие худые дни.

Он шел, наслаждаясь блаженными муками растущей с каждым шагом жажды. Позади остались казармы и уютные домики нижней Слоан-стрит, где живут счастливые обладатели отдельных квартир. Ушей его коснулся деловитый рев несущихся машин. Их сладостный пеан возвещал, что Джадсон близок к вожделенной гавани, куда стремилась его душа — Кингс-род, от края до края застроенной отличнейшими пивными, практически по одной на каждого жителя.

Прекрасный образчик такого рода заведений вознес гостеприимный фасад почти перед Джадсоном, и тот уже готовился юркнуть в дверь, словно кролик в родную норку, когда внезапно путь ему преградили железные ворота с замком.

Покуда он стоял и с робким изумлением трогал неожиданное препятствие, рядом остановился потрепанного вида господин в сюртуке, фланелевых штанах, розовой крикетной шапочке и рваных войлочных шлепанцах, причем из правого стыдливо выглядывал большой палец. К нему Джадсон и обратился с просьбой разъяснить причину постигшей его беды. Прохожий, судя по виду, должен был знать о пивных все.

— Не могу войти, — простонал Джадсон. Бродяга хрипло прочистил горло.

— До полседьмого закрыто, — отвечал он. Дивясь, как это посреди Лондона, в сердце цивилизованного мира, стоит на улице человек и не знает такого фундаментального жизненного факта, он принялся подыскивать хоть какое-то объяснение.

— Нездешний, что ли? — предположил он. Джадсон признался, что это так.

— Иностранец, что ли?

— Да.

— Из Австралии, что ли?

— Из Америки.

— А! — кивнул бродяга и мастерски сплюнул. — Слыхал, у вас такой закон, чтобы ни-ни, даже если вот столечко.

Джадсон Кокер собирался отвести чудовищный поклеп на родную страну, перечислив места в Нью-Йорке, где (а) всякому нальют; где (б) особо избранным нальют, если на него, Джадсона, сослаться, но тут собеседник удалился, оставив страждущего в пустыне.

Джадсона окутал зловещий мрак. Засухе не виделось конца и края. Половина седьмого казалась недостижимой, она терялась где-то в тумане грядущего. Мысль, что придется ждать так долго, давила, словно лондонский смог. Внезапно решив, что, коли уж ждать, легче будет скоротать время в Вест-энде, он дошел до станции подземки на Слоан-сквер, купил билет до Чаринг-кросса и спустился на платформу.

Когда он шел по лестнице, поезд только что тронулся. Джадсон, скучая, подошел к газетной стойке — не сыщется ли чего-нибудь любопытного. Взгляд его привлекла глянцевая обложка «Светских сплетен». О лондонских еженедельниках Джадсон не знал ничего, однако название казалось многообещающим. Он расстался еще с двумя пенсами. Подошел поезд. Джадсон сел и зашуршал страницами.

Два пенса окупились сполна. Возможно, Джадсона не увлек бы «Церковный вестник» или «Обозреватель», но «Светские сплетни» писались словно нарочно для него. Как ни старался малодушный Родерик выхолостить этот выпуск, молодой Пилбем не подкачал и теперь. Статья «Порок в храме» изобиловала сочными подробностями, вполне щекочущей была и заметка «Ночные клубы — сущий ад». Джадсону немного получшало.

И вдруг его затрясло, как будто он коснулся оголенного провода, как будто его ударили палкой по голове. Сердце остановилось, волосы зашелестели, с перекошенных губ сорвался крик, заставивший других пассажиров обернуться. Но Джадсон не видел устремленных на него глаз. Его взор прикопала заметка на шестой странице.

Заметкой этой Пилбем не особо гордился. Когда Родерик накануне сдачи в печать выбросил из номера статью про букмекеров, на полосе образовалась дыра, и Пилбему пришлось срочно копаться в архивах. Итог его трудов был озаглавлен «Развращенные юнцы» и повествовал о возмутительных нравах американской золотой молодежи. Абзац, сразивший Джадсона Кокера, гласил:

Джадсон трясся, как в лихорадке. Даже наутро после встречи Нового года ему не бывало так худо. Величайший из подвигов, который, он перил, увековечит его имя. шедевр изобретательной выдумки приписан другому, и кому — Тодди ван Риттеру, его робкому последователю и подражателю! Нет. стерпеть это невозможно. Джадсон чувствовал, что падает в зияющую черноту.

«Знаменитый Тодди ван Риттер» (Ха!), «признанный вожак и заводила» (Ха-ха!). Чудовищно. Чудовищно. Эти газетчики не думают, что пишут.

Поезд пыхтел, увозя взбешенного Джадсона на запад. Требовалось немедленно совершить что-то великое. За оскорбление надо мстить, и мстить грозно. Но что делать? Что делать?

Он думал было подать иск о клевете. Но для этого нужны деньги. Да и где уверенность, что правосудие свершится, добродетель — восторжествует? Оставалось одно: разыскать издателя и потребовать немедленных извинений, а также опровержения в одном из ближайших выпусков.

Джадсон просмотрел всю газету, но имени издателя не нашел. Выяснилось лишь, что лживый листок выпускает компания «Мамонт», расположенная по адресу Тилбери-хауз, Тилбери-стрит, Е.К., Уэлл. С этого можно было начать.

Поезд остановился. Джадсон сошел, холодный, как сталь, и преисполненный решимости. Его праведный гнев еще усугубила мелочность служителей лондонской подземки, которые требуют дополнительной платы от человека, в задумчивости проехавшего несколько лишних остановок. Бросив пенни и убийственный взгляд впридачу, Джадсон вышел на улицу и спросил, как быстрее добраться до Тилбери-хауза.

Выйдя в Блекфрайерсе, а не у Чаринг-кросса, Джадсон, сам того не ведая, сократил себе путь. Полисмен рядом со станцией ответил, что до Тилбери-хауза рукой подать. Джадсон пошел в указанном направлении и вскоре оказался в грязном проулке перед большим бесформенным зданием из тусклого кирпича. Грохот печатных станков наводил на мысль, что он у цели, это подтверждало и благоухание типографской краски, мужественно спорящее с запахом вареной капусты, которым почему-то пропитаны все лондонские задворки. Тем не менее Джадсон решил удостовериться и обратился к швейцару.

— Это Тилбери-хауз? — спросил он.

— У-у, — отвечал швейцар, мрачный человеке кислой физиономией, желтушным цветом глаз и редкими усами. Казалось, его грызет тайная тоска, и вид Джадсона Кокера растравляет ее еще больше.

— Здесь печатают «Светские сплетни»?

— У-у.

— Я хочу видеть издателя.

Швейцар попытался одолеть свою меланхолию.

— Мистера Пайка?

— Я не знаю, как его зовут.

— Если вам издателя «Светских сплетен», то это мистер Пайк. Вот бланк, пишите, как вас зовут и что вам надо.

Бюрократическая проволочка разозлила Джадсона. Дух Тилбери-хауза проник и в него, ему хотелось Сделать Это Сейчас. Он, сопя, вписал свое имя. Из ниоткуда возник мальчик в блестящих пуговицах, в его взгляде Джадсону померещилась скрытая насмешка. Мальчик ему не нравился. Все говорило, что он участвует в заговоре, чья цель — приписать Тодди ван Риттеру чужие заслуги.

— Отнеси мистеру Пайку, — величественно сказал Джадсон.

— Джентльмен хочет видеть мистера Пайка, — пояснил швейцар, словно растолковывая невнятные бормотания иностранца.

Мальчик взглянул на бланк с видом школьного учителя, говорящего «Посмотрим, посмотрим, что вы тут накалякали».

— Вы не указали, зачем пришли, — подозрительно сказал он.

Не хватало только, чтобы мальчики в пуговицах критиковали его труды. Джадсон не сказал ни слова, только грозно взмахнул палкой. Мальчик привычно увернулся, издал обидный клич и убежал. Швейцар взял со стола вечернюю газету.

— Придется вам подождать.

Он развернул страницу «Скачки» и углубился в чтение.

На третьем этаже, в редакции «Светских сплетен», Родерик, подобно швейцару, терзался глухой скорбью. Он тоскливо глядел, как молодой Пилбем весело и бодро строчит следующий выпуск. Родерик чувствовал, что его заперли в комнате с безумцем, а тот беспечно жонглирует брусочками динамита. Вердикт высшего суда развязал Пилбему руки, теперь никто не мешал младшему редактору «Светских сплетен» творить скандальную газету по своему разумению; и от избранных мест, которые он время от времени зачитывал, Родерика всякий раз бросало в холодный пот. Бедняга явственно видел, что самая безобидная из этих заметок неизбежно повлечет визит взбешенных граждан с пистолетами. Потом он вспоминал короткие, но выразительные обещания мистера Айзека Пули, и сердце его уходило в пятки.

Родерик частенько посещал скачки и знал о Парнях все. Они рыщут по миру бандами, вооруженные до зубов. Кастеты и мешочки с песком для них то же, что для обычного мужчины галстук, — вещь, без которой невозможно показаться на улице. Они подстерегают неугодных и забивают сапогами. Короче, если есть мыслящие существа, чьим мнением должен дорожить человек, пекущийся о благе своей страховой компании, то это — Парни. А Пилбем из кожи вон лезет, чтобы задеть их за живое.

Родерик мысленно застонал и рассеянно обернулся, чтобы принять у вошедшего мальчика бланк.

— Что это? — спросил он, не сводя глаз с Пилбема, который в углу комнаты стучал на пишущей машинке. Тот, видимо, написал удачную фразу, потому что по-детски счастливо хрюкнул. Родерику же слышались раскаты адского смеха. Он разрывался между желанием узнать, что именно написал его помощник, и крепнущим чувством, что лучше бы этого не знать.

— К вам джентльмен, сэр.

Родерик с усилием оторвал глаза от вдохновенного очеркиста и взглянул на бланк. Как и мальчик, он первым делом заметил пропущенную графу.

— Он не пишет, зачем пришел.

— Он не стал говорить, чего ему надо, — упоенно сообщил мальчик. Он внутренне ликовал, предвкушая острые ощущения.

Что-то подобное представилось и Родерику.

— А почему? — с беспокойством спросил он.

— Не знаю, сэр. Не стал, и все тут. Я ему говорю: «Вы не написали, зачем пришли», а он вместо ответа хрясь меня палкой.

— Хрясь тебя палкой… — упавшим голосом повторил Родерик.

— Хрясь меня палкой! — радостно подтвердил мальчик. — Не знаю, какая муха его укусила, сэр, только он весь трясется от злости.

Родерик побледнел.

— Скажи, что я занят.

— Заняты, сэр? Да, сэр. Хорошо, сэр.

Малыш исчез. Родерик осел в кресло и уставился перед собой невидящими глазами. Машинка по-прежнему стрекотала, но Родерик ее не слышал. Гром грянул. Мститель явился. Родерик не знал, какой именно из газетных абзацев навлек на него беду, но не сомневался, что это может быть почти любой. Страшный сон обернулся явью.

Родерик Пайк, как легко заключить со слов его тети Фрэнсис, не родился героем. Она совершенно справедливо убеждала сэра Джорджа, что его сын — робкое и слабое существо. Один издатель, выпускающий рупор общественного мнения, призванный угождать литературным вкусам обитателей золотого прииска на Диком Западе, сидел в своем кабинете, когда пуля пробила окно и расплющилась о стену над его головой. Лицо газетчика озарилось счастливой улыбкой. «Ну вот! — вскричал он. — Что я говорил! Колонка «Личное» пользуется успехом!» Родерик Пайк был полной противоположностью этому смельчаку. Он любил тишину и шарахался от жизни в бурных ее проявлениях. Кто-нибудь другой обрадовался бы, узнав, что к нему идет разъяренный незнакомец, который лупит палкой направо и налево; другой — но не Родерик. Он обмяк в кресле, ни жив и ни мертв от страха.

Полуообморочное состояние не прошло и с приездом Флик, которую ему предстояло поить в ресторане чаем.

Как ни явственно опечален был Родерик, Фелисия этого не заметила. Она целиком ушла в себя. Что-то случилось после расставания с Биллом, и выражалось оно в некоем смутном недовольстве и одновременно странной задумчивости. Она машинально поздоровалась с Родериком, машинально кивнула Пилбему. когда их знакомили. Пилбем, записной дамский угодник, при ее появлении бросил печатать и учтиво встал. Редкое событие в Тилбери-хаузе проходило мимо Пилбема, и помолвка Родерика не была для него новостью. Значит, это — племянница босса. Восхитительная девушка, Родерик такой не заслужил. Пилбем галантно поклонился, с улыбкой произнес пару комплиментов и открыл дверь. Молодые вышли. Пилбем вздохнул и вернулся к машинке. Точно. Родерик такой не заслужил. Пилбем невысоко ставил своего ближайшего начальника.

Родерик вместе с Фелисией спустился на первый этаж. Он пел ее тайными закоулками, избегая парадной лестницы и вестибюля, где дежурил швейцар. Конечно, он надеялся, что грозный посетитель ушел, поверив в его занятость, но предпочитал не испытывать судьбу. Они вышли через незаметную дверь чуть дальше по улице; пугливо оглядевшись, Родерик с облегчением увидел, что опасность миновала. Если не считать обычной местной фауны, представленной чумазыми типографскими грузчиками, Тилбери-стрит была пуста. Немного успокоившись, Родерик продолжил путь.

Надо же было случиться, что в эту самую минуту швейцар дочитал про бега и вышел глотнуть свежего воздуха; а Джадсон, устав ждать и убедившись, что крепость охраняется надежно, решил отправиться домой. Они вышли почти одновременно; Джадсон отставал от швейцара на какой-то шаг, когда последний, завидев Родерика, преисполнился рвения (а может, надежды на скромные чаевые), козырнул и произнес роковые слова:

— Вызвать такси, мистер Пайк?

Джадсон замер, как вкопанный.

— Нет, давай лучше прогуляемся по набережной, — сказала Флик. — И зайдем не к Клариджу, а в «Савой». Погода чудесная.

Швейцар огорчился (хотя чего ждать от этой юдоли слез!) и шагнул обратно в дверь. Фелисия и Родерик свернули к набережной. А Джадсон, оправившись от столбняка, устремился в погоню. Немедленно путь ему преградил огромный грузовик, который подъехал и остановился у входа. Рабочие принялись таскать рулоны с бумагой. Пока Джадсон огибал препятствие, жертва скрылась.

Однако Джадсон слышал слово «набережная» и умел делать выводы. Он поспешил к реке, и здесь, за остановившимся у тротуара такси увидел своего обидчика. Тот, видимо, убеждал спутницу ехать на машине, она же уговаривала пройтись. Джадсон рванул вперед.

— Вы издаете «Светские сплетни»? — прогремел он. Родерик повернулся на месте. Ему показалось, что он слышит архангельскую трубу. Он стоял спиной и не видел Джадсона, пока тот не заговорил; можно сердобольно предположить, что эта-то внезапность его и подкосила. Без оправданий, без каких-то смягчающих обстоятельств нам не обойтись, потому что при звуке этих слов Родерик распался. Сказалась роковая пугливость, горестное наследие бедняжки Люси. Он затравленно взглянул на Джадсона и, отбросив всякую рыцарственность в безумной жажде самосохранения, вскочил в такси, зашипел на ухо водителю и унесся прочь, словно троянский герой, исхищенный с поля боя чудесным облаком.

Его бегство повергло и Джадсона, и Флик во вполне понятное изумление. Джадсон оправился первым. С гневным кличем он кинулся вослед удаляющемуся такси.

Несколько мгновений Флик стояла неподвижно, провожая глазами бегущего Джадсона. Щеки ее залил густой румянец, в лазурных глазах блеснула зловещая сталь. Тут с востока показалось другое такси. Флик замахала рукой, села в машину и укатила.

Подожди Флик еще минуту, она бы увидела, как вернулся Джадсон. Даже молодым и подвижным студентом Гарварда он не блистал в спорте, сейчас же его спринтерский дух иссякал на первых двадцати ярдах. Ради особого случая он пробежал пятьдесят, но потом ноги и легкие восстали против подобного надругательства, и Джадсон поневоле сдался.

Сдался? Ну нет! Ноги еще несли его к ограде парка, чтобы было куда прислониться, а в голове уже созрел план. Как только (если когда-нибудь) он отдышится, он пойдет к Тилбери-хаузу и кое-что выяснит. Сказано — сделано.

Когда он добрался до знакомого вестибюля, швейцар еще дышал свежим воздухом. На его месте сидел мальчик в пуговицах — не тот, с которым Джадсон недавно повздорил, а другой, куда более приветливый с виду. К нему-то Джадсон и обратился.

— Эй! — сказал Джадсон.

— Сэр? — учтиво отвечал отрок. Джадсон пригнулся и понизил голос:

— Мне нужен домашний адрес мистера Пайка. Мальчик покачал головой, и в его лице проступила незаметная прежде суровость.

— Нам запрещено давать домашние адреса.

Джадсон надеялся, что его не вынудят пойти на последнюю крайность, но, увы, другого выхода не оставалось. Он молча полез в карман, молча вынул шиллинг и шестипенсовик.

Малыш дрогнул.

— Это против правил, — сказал он, жадно глядя на деньги.

Джадсон не проронил ни слова, только в задумчивости позвенел монетками. Юный страж волновался все больше.

— А зачем вам адрес? — произнес он дрожащим голосом.

Джадсон рассчитанным движением уронил шиллинг, подождал, пока тот прокатится по кругу, подхватил и снова звякнул им о шестипенсовик. Мальчик был не железный: он на цыпочках подошел к лестнице, прислушался, потом, крадучись, вернулся к Джадсону и зашептал ему что-то на ухо.

Деньги перешли из рук в руки, и Джадсон отправился дальше.

Было почти половина восьмого, когда Флик вернулась в Холли-хауз. Она доехала на такси до отеля «Савой» и долго сидела там, кусая ручку и глядя в никуда. Наконец он вырвала из блокнота лист, черкнула несколько строк, не перечитывая, заклеила письмо и оставила его у швейцара. Потом, в странном воодушевлении, вышла из гостиницы и села на подземку до Уимблдона. Настроена она была решительно, но спокойно. Она шла по аллее к дому, а сердце ее распевало ликующую песнь, грозную и пьянящую, как сама весна.

В холле она столкнулась с миссис Хэммонд — та как раз выходила из гостиной.

— Как ты поздно, Фелисия. Быстро переодевайся. Ужин в восемь. Дядя Джордж и Родерик вот-вот приедут.

Этого Флик не ожидала.

— Как, приедут?

— Неужели он тебе не сказал? — удивилась миссис Хэммонд. — Мы еще утром договорились по телефону. У твоего дяди это единственный свободный вечер, завтра он едет в Париж и останется на неделю. Придут Бэгшотты и еще несколько гостей. Очень странно, что Родерик тебя не предупредил.

— Мы расстались впопыхах, — отвечала Флик. — Думаю, он бы предупредил, если б не отвлекся.

— Бедный Родерик! Такой занятой! — сказала миссис Хэммонд. — И как наш дорогой мальчик?

— Очень прыток.

— Прыток? — Миссис Хэммонд вытаращила глаза. — Что ты имеешь в виду?

Флик остановилась перед лестницей.

— Тетя Фрэнсис, — сказала она, — я кое-что должна вам сообщить. Я не выйду за Родерика. Я написала ему, что разрываю помолвку.