"Кошачье кладбище" - читать интересную книгу автора (Кинг Стивен)

55

Словно прежний сон цепкой хваткой держал Луиса: он то и дело глядел на сверток, чтобы удостовериться, а не зеленый ли это пластиковый пакет. Ему вспомнилось, как наутро после ночного похода с Джадом он не мог толком восстановить в памяти, что и как они делали. Теперь же все тогдашние чувства ожили, каждым своим нервом он ощущал то же, что и в прошлый раз. Та же тяга приникнуть всей душой к лесу, несомненно, живому, всмотреться: ведь лес что-то говорит ему.

Да, тропа хорошо знакома. Местами она широка, как шоссе, местами — так узка, что приходилось пробираться боком дабы кусты не зацепили его поклажи. Тропа виляла среди величественных, как готические башни, деревьев. Он вдыхал запах смолистой хвои, она похрустывала и под ногами, он не столько слышал, сколько чувствовал это.

Но вот тропа взяла круто вниз, вскорости он угодил ногой в лужу — начинались топкие заросли тростника и еще каких-то безобразных растений с листьями, похожими на лопухи. Как и в прошлый раз, на тропе было светлее, чем вокруг. И воздух словно напоен электричеством.

ДАЛЬШЕ ИДИТЕ, КАК И ПО ВАЛЕЖНИКУ: БЫСТРО И УВЕРЕННО. ДЕРЖИТЕСЬ МЕНЯ И НЕ СМОТРИТЕ ПОД НОГИ.

ДА, РАЗУМЕЕТСЯ… КСТАТИ, А ГДЕ-НИБУДЬ ЕЩЕ В НАШИХ КРАЯХ ТАКИЕ КУСТЫ РАСТУТ? КАК ХОТЬ ОНИ НАЗЫВАЮТСЯ?

НЕВАЖНО, ЛУИС… ДАВАЙТЕ-КА ЛУЧШЕ ПРИБАВИМ ШАГУ.

И Луис пошел дальше, изредка и скоро, поглядывая под ноги, выбирая сухие кочки, взгляд его был устремлен вперед, а ноги почти сами собой выбирали нужный бугорок. ВЕРА ПРИНИМАЕТ СИЛУ ЗЕМНОГО ПРИТЯЖЕНИЯ КАК ДАННОСТЬ, вспомнилось ему, нет, не из курса теологии или философии. Фразу эту обронил как-то в конце урока его школьный преподаватель физкультуры, и Луис ее не забыл.

Так и он сам: принимает как данность чудодейственную силу индейского могильника воскрешать из мертвых и без оглядки спешит по Божкиной топи. Теперь окрест все заметно оживилось. В камышах резко и сердито перекликались птицы. Да уж, гостеприимства ждать не приходится. Изредка подавала голос лягушка — точно давилась нескончаемой резинкой. Не пройдя и двадцати шагов, Луис вдруг подвергся атаке: что-то темное налетело… может, летучая мышь?

Снова белесый туман пополз по земле, укутал ступни, колени, точно саваном накрыл все тело. Да, здесь определенно светлее, и чувствуется какая-то пульсация — точно бьется огромное сердце. Никогда еще не ощущал Луис природу, как живую, могучую силу… как неделимую сущность. Да, топь жила своей жизнью, но отнюдь не музыка наполняла ее. Луис не смог бы объяснить суть и первопричину этой жизни. Он чувствовал лишь, что всякого можно ждать от этого заряженного силой места, где он, человек, ощущал свою ничтожность и смертность.

А вот и тот же звук, что поразил Луиса еще тогда, осенью: высокий, истерический хохот, переходящий в плач. Смолк. Снова разорвал тишину истошным воплем, от чего у Луиса кровь застыла в жилах. Белесый туман все наползал и наползал. Жуткий хохот стих, растворился в стенаниях ветра, хотя порывов Луис не ощущал. Если бы ветер пробрался в лес, он разорвал бы туман в клочья и, как знать, какая бы картина открылась Луису, может, самая непривлекательная.

ВЫ УСЛЫШИТЕ КРИКИ, СТОНЫ, НО ЭТО ЛИШЬ ГАГАРЫ.

— Гагары! — произнес вслух Луис, не узнав собственного голоса, глухого и нетвердого. Но — насмешливого. Слава Богу, чувство юмора не изменило ему.

Немного постояв, он двинулся дальше. Словно в наказание за краткий отдых он тут же оступился, нога провалилась, и он едва не оставил ботинок в цепкой грязи под слоем воды.

Снова раздался неистовый стон — на этот раз слева. И почти сразу — за спиной, за самой спиной. Обернись Луис, и кажется, увидит мертвенно-бледный лик, вурдалачий оскал, огненный взгляд… Но Луис не оглядывался, не замедлял шаг, смотрел только вперед.

Вдруг белесый туман потемнел, и Луис увидел прямо перед собой возникшую из ниоткуда страшную, ухмыляющуюся злорадную морду. Узкие щелочки глаз (совсем как на классических китайских рисунках) изливали желто-грязный огонь. Нижняя губа отторбучена, видны бурые пеньки зубов. Но поразительнее всего уши… впрочем, это вовсе и не уши, а извитые рога. Совсем не такие, как рисуют у дьявола, скорее они напоминают бараньи.

Страшная, маячившая перед самым Луисовым носом голова, казалось, говорила… или просто ухмылялась? Двигались губы, но нижняя так и не возвращалась в обычное положение. Вены на лбу набухли и почернели. Ноздри раздувались, голова дышала, жила, исторгая белый пар.

Когда голова оказалась перед самым лицом Луиса, изо рта у нее вывалился длинный и острый, табачного цвета язык, весь в подвижных чешуйках, вот одна приподнялась словно дверца люка, выпустив осклизлого белого червяка. Конец языка приходился вровень с кадыком, будь у головы шея. Страшная морда осклабилась. Она смеялась!

Прижав к груди Гейджа, будто пытаясь защитить, Луис хотел было прибавить шаг, но ноги не слушались, скользили по мокрым кочкам.

ВЫ МОЖЕТЕ УВИДЕТЬ БЛУЖДАЮЩИЕ ОГОНЬКИ, ТЕ, ЧТО МЕРЕЩАТСЯ МОРЯКАМ. ОНИ МОГУТ ПРИНИМАТЬ РАЗНЫЕ ОЧЕРТАНИЯ, НО НЕ ОБРАЩАЙТЕ ВНИМАНИЯ. ЕСЛИ УЖ СТАНУТ ДОКУЧАТЬ, ОТВЕРНИТЕСЬ.

Спокойный голос Джада и сейчас придал Луису уверенности. И он опять зашагал вперед, спотыкаясь поначалу, но потом все тверже и тверже. Отворачиваться от мерзкого видения он и не думал. Похоже, страшная морда (или только игра воображения и мглистого тумана?) все время держалась на одном и том же расстоянии от Луиса. А через несколько секунд или минут и вовсе растаяла в белой пелене.

ЭТО УЖ СОВСЕМ НЕ БЛУЖДАЮЩИЙ ОГОНЕК!

Это нечто совсем-совсем другое. Видно, место здешнее кишмя кишит злыми духами. Куда ни посмотри, непременно увидишь нечто, от чего волосы дыбом. Нет, лучше о таком не думать. Нельзя думать, нельзя…

Что-то огромное двигалось по лесу.

Луис застыл на месте, прислушался. Не спрятаться, не убежать. Рот у Луиса раззявился, словно враз отказали челюстные мышцы.

Такого звука — всепоглощающего, ЖИВОГО — он в жизни не слыхивал. Все ближе и ближе трещат сучья под исполинскими ногами, сотрясается зыбкая земля. Луис завыл, охваченный неизъяснимым ужасом.

ГОСПОДИ, БОЖЕ МОЙ, ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ? ЧТО ТАМ ГРЯДЕТ В ТУМАНЕ?

Он еще сильнее прижал Гейджа к груди. А ведь вся живность окрест вдруг примолкла, невольно отметил Луис. А влажный, тяжелый воздух вдруг напитался тошнотворным зловонием, словно гниет, разлагается в тепле огромный окорок.

Огромный. Кто же это такой шагает по лесу?

Луис поднял искаженное страхом лицо, повел взглядом по небу, точно следя за летящей ракетой. Огромные, тяжелые шаги уже совсем рядом, вот заскрипело-затрещало и свалилось дерево — не отдельный сук а целое дерево! — поблизости.

И тут Луис увидел: белый туман, казалось, сгустился, сделался цвета сланца. И сгусток этот, метров двадцать в высоту, двигался на Луиса. Нет, не призрак, не бесплотная тень. Луис чувствовал взвихрения воздуха от быстрого исполинского шага, слышал тяжелую поступь и чавканье грязи. На мгновение ему даже почудились в вышине две огненные точки, два горящих глаза.

Исполин прошагал мимо. Вот нерешительно подала голос птичка в кустах, ответила другая, в их беседу тут же встряла третья, четвертая подхватила разговор, пятая, шестая… и вот уже гомонит весь лес. А шаги исполина все дальше, все тише. Он уходит на север, медленно, но твердо шагая (от этой твердости и неотвратимости и зашлось сердце у Луиса). Все дальше… все тише… Вот шаги стихли совсем.

Луис наконец двинулся дальше. Плечи и спину сковала усталость. С головы до пят он был в поту, точно в исподнем. Юные комары — предвестники лета — облепили его и принялись за поздний ужин.

ТАК ЭТО Ж ВЕНДИГО! ГОСПОДИ! Я ПОВСТРЕЧАЛСЯ С ВЕНДИГО, ЗЛЫМ ДУХОМ СЕВЕРА. К КОМУ ПРИКОСНЕТСЯ ОН, ТОТ СТАНОВИТСЯ ЛЮДОЕДОМ. И ВОТ Я ЧУТЬ ЛИ НЕ НОС К НОСУ СТОЛКНУЛСЯ С НИМ.

Он пытался урезонить себя, как и Джад, твердил, что все виденное и слышанное за Кошачьим кладбищем — всего лишь гагары, всего лишь блуждающие огни, всего лишь страхи, порождающие истории одна мрачнее другой. Пусть. Все что угодно, любая живая, прыгающая или ползающая тварь. Пусть будет Господь Бог, воскресное утро, улыбчивый священник в ослепительно белом стихаре… Пусть только никогда не являются Луису все ужасы и кошмары — обитатели обратной, темной стороны мироздания.

Топи кончились. Путь преградило поваленное дерево, зеленая крона казалась в редеющем тумане щеткой из перьев, оброненной домоуправительницей великана.

Дерево было переломлено, расщеплено у основания совсем недавно, на изломе еще сочился сок, теплый, живой. На ощупь перебравшись через него, Луис увидел огромную вмятину — на деле, яму, из которой не сразу и выберешься — кусты безжалостно втоптаны в землю. Неужели это след одной только ноги?! Нет, не верю, не может быть! Луис даже не осмелился обернуться, может, приметил бы и другие следы. Он упрямо шел и шел, обливаясь холодным потом. Во рту пересохло, сердце отчаянно колотилось.

Под ногами перестала хлюпать грязь. Вскорости зашуршала хвоя. Потом он почувствовал твердую, каменистую почву. Значит, путь его близится к концу.

Тропа пошла в гору. Луис пребольно оцарапал ногу о какой-то выступ. Нет, это не просто камень. Он неловко выпростал руку, затекшую от тяжелой ноши, пощупал.

ЗДЕСЬ СТУПЕНЬКИ. ВЫБИТЫЕ В СКАЛЕ, СТУПАЙТЕ ЗА МНОЙ. ДОБЕРЕМСЯ ДО ВЕРШИНЫ, И МЫ НА МЕСТЕ.

Луис стал карабкаться вверх, снова его охватила беспричинная легкая радость. Механически отсчитывая ступеньки, он поднимался все выше, к стихии колючего, холодного ветра. Казалось, ветер разъярился пуще прежнего: он рвал одежду, оглушительно хлопал свободным краем брезента — точно бил в парус.

Луис задрал голову и увидел безумно-бесконечную россыпь звезд. Отдельных созвездий не приметить, и он опустил взгляд. Опять в душу вползла тревога. Перед ним — скала, неровная, где выщербленная, где уступчатая, и воображение дорисовало силуэты и барельефы: вон вроде корабль, а вон — барсучья морда, неподалеку — будто суровое лицо под капюшоном. А ступени зато ровнехоньки.

Луис взобрался на вершину, остановился, свесив голову на грудь, чтобы быстрее отдышаться. Легкие — как в тисках, а в боку что-то колет огромной занозой.

В стремительном, порывистом танце ветер закружил, закрутил его волосы, рыкнул страшным драконом в ухо.

Ночь выдалась светлее, чем в прошлый раз. То ли туч тогда нагнало, то ли он не смотрел по сторонам. Не все ли равно?

Но сейчас светло, и ему видно. Видно то, от чего побежали мурашки по спине.

Как все похоже на Кошачье кладбище и на гору валежника!

НЕ ПРИТВОРЯЙСЯ. ТЫ ВСЕ ПРЕКРАСНО ЗНАЛ. ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ДОГАДЫВАЛСЯ ИЛИ МОГ ПРЕДВИДЕТЬ: НЕСПРОСТА МОГИЛКИ РАСПОЛОЖЕНЫ ПО КРУГУ, ВЕДЬ ОНИ ПОВТОРЯЮТ СИМВОЛ, СПИРАЛЬ…

Он стоял на вершине могильника, подставив лицо свету звезд и мраку ночи. Ведь здесь тоже можно угадать огромную спираль, словно пунктиром намеченную сложенными из камней пирамидками. Только собственно пирамидок уже нет. Каждая разверста и из-под нее тщится выбраться на волю некогда похороненная тварь. Пирамидки развалились, но очертания спирали проступили отчетливее.

ВИДЕЛ ЛИ КТО-НИБУДЬ ЭТО С ВЫСОТЫ? Луису вспомнились огромные наскальные рисунки какого-то индейского племени в Андах. ВИДЕЛ ЛИ КТО-НИБУДЬ ЭТО С ВЫСОТЫ? И ЕСЛИ ВИДЕЛ, ЧТО ЕМУ ПОДУМАЛОСЬ?

Он опустился на колени, положил тело сына и облегченно вздохнул, скорее даже простонал.

Мысль вновь обретала четкость и ясность. Перочинным ножом взрезал пластырь, скреплявший кирку и совок, лязгнув, они упали наземь. Луис рухнул следом, раскинув руки и ноги, бездумно уставился на звезды.

ЧТО ЖЕ ПОВСТРЕЧАЛОСЬ МНЕ В ЛЕСУ? АХ, ЛУИС, ЛУИС, НЕУЖТО ТЫ И ВПРЯМЬ ВЕРИШЬ, БУДТО ЧТО-ТО ВЫЙДЕТ ИЗ ЭТОЙ ДРАМЫ, КОТОРУЮ ТЫ РАЗЫГРЫВАЕШЬ? С ТАКИМИ-ТО ДЕЙСТВУЮЩИМИ ЛИЦАМИ?

Но отступать поздно, и Луис это понимал. Он все еще пытался разубедить себя: А ВДРУГ ВСЕ ОБРАЗУЕТСЯ? РИСК — ДЕЛО БЛАГОРОДНОЕ, А ЗДЕСЬ РИСК ПРОДИКТОВАН ЛЮБОВЬЮ. ДА И СЛУЧИСЬ ЧТО… ПЛОХОЕ… НИКТО, КРОМЕ МЕНЯ, НЕ УЗНАЕТ. Я СО ВСЕМ И ПОКОНЧУ. ВЕДЬ У МЕНЯ В ЧЕМОДАНЧИКЕ (НЕ В ТОМ, ЧТО НА КУХНЕ, А В ТОМ, ЧТО В ВАННОЙ КОМНАТЕ, Я ЕГО ЕЩЕ ПРОСИЛ ПРИНЕСТИ, КОГДА У НОРМЫ СЕРДЦЕ СДАЛО) ЕСТЬ ВСЕ НЕОБХОДИМОЕ… ШПРИЦЫ…

Мысли его затмились бессловесной, но истовой молитвой. Приподнявшись, но не вставая с колен, Луис взялся за кирку и начал ковырять землю. Всякий раз, ударяя по твердому грунту, он подавался вперед, едва не падая, как древний римлянин на собственный меч. Мало-помалу ямка росла и вглубь и вширь. Он руками выбирал камни и отбрасывал в сторону, не очищая от налипшей земли. Но кое-какие складывал рядом — для пирамидки.