"Близнецы" - читать интересную книгу автора (Стоун Кэтрин)Глава 4«…Завтра они будут вместе встречать рассвет». Эллиот Синклер перестал читать и посмотрел на свою красивую беременную жену. Мередит задумалась о чем-то – о рассказе, который он только что прочитал ей, о картине, которую она рисовала, об их еще не родившемся ребенке. Эллиот молча ждал. Он не спешил нарушать этот момент. Он мог всю жизнь сидеть и любоваться Мередит. Наконец она повернулась к нему, ее голубые глаза блестели. – Это замечательно. Красивая история. Если… – Если?.. – Если бы можно было проиллюстрировать ее, – тихо сказала она. По ее просьбе Эллиот прочитал ей весь текст последнего номера «Образов», пока Мередит рисовала. – Да ведь в «Образах» есть иллюстрации. – Знаю. Но они не имеют ничего общего с литературными текстами. Если бы объединить рассказы и иллюстрации, чтобы вместе они создавали образы… Эллиот обдумал предложение Мередит. Ее идея показалась ему новаторской и волнующей. Если воплотить ее в жизнь правильно, с огромной осторожностью, обдуманно и усердно, с любовью обращая внимание на самую мелкую деталь, тогда каждый номер «Образов» станет произведением искусства. – Да, – наконец прошептал Эллиот. Мередит улыбнулась, но ее губы слегка дрожали от нерешительности и неуверенности. Его задумчивая, чуткая жена сказала еще не все. – Что еще, Мерри? – нежно обратился к ней Эллиот. – «Образы» должны быть для всех, а не только для богатых. Эллиот улыбнулся, глядя в ее светло-голубые глаза, которые он так сильно любил. – У тебя уже есть два журнала для аристократии. «Мода» – для элегантных, увешанных драгоценностями, обольстительных женщин, а «Спинакер» – для их любящих яхты мужей. – «Его и ее» журналы? – тихо рассмеялся Эллиот. – Да. «Его и ее» журналы для твоих друзей, – пожала плечами Мередит. – И это замечательно. Эти журналы восхитительны. – Но… – Но «Образы» должны стать журналом для всех. Я не имею в виду цену. Люди готовы платить за качество. Я имею в виду видение. Поэзия, литература и иллюстрации должны быть интересны всем. Совсем как закаты, розы и… – Мередит снова пожала плечами. – У тебя нос красный, – нежно сказал Эллиот, направляясь к жене. – Я немного смущена. Хочу сказать, что у тебя целая империя по издательству журналов. Ты знаешь, что… – Это ерунда на самом деле. – Эллиот вытер пятно от краски с ее носа и потом поцеловал Мередит в это место. – Я люблю тебя, Мередит. И ты права насчет «Образов». И насчет закатов. И насчет роз. Если ты поможешь мне, если ты напомнишь мне об этом видении, если мы сделаем это вместе… – Ты, я и Чарлз, – пробормотала Мередит, нежно дотронувшись до своего живота под кофтой для рисования. Через три месяца у нее родится ребенок Эллиота. Эта мысль наполняла ее радостью. Имя Чарлз для мальчика выбрал Эллиот. – Ты, я и Джейсон, – сказал Эллиот, сделав легкий акцент на имени, выбранном Мередит. – Джейсон, если он родится таким же блондином, как я. Но если он будет темноволосым, как ты, тогда Чарлз. Или Ребекка, если родится девочка. – Именно так они договорились. – И ты, и я, и Джейсон, или Чарлз, или Ребекка превратим «Образы» в красивое издание для всех и каждого. – Эллиот обнял свою жену. – Да, дорогой, мы сделаем это. У Мередит начались схватки в шесть часов вечера одиннадцатого ноября. Через двенадцать часов она родила крепкого золотоволосого мальчика со светло-голубыми глазами. Роды прошли благоприятно. Эллиот находился рядом с женой все время, дотрагивался до нее, гладил ее мокрые светлые волосы. Спустя тридцать минут после родов Мередит была уже в больничной палате в объятиях мужа и держала на руках своего красивого ребенка. – Он так похож на тебя, – с любовью прошептал Эллиот. – Все дети… Нет, ты прав. Он действительно похож на меня, – улыбаясь, сказала Мередит, уткнувшись носом в шелковистые светлые волосы ребенка. – Думаю, он – Джейсон. – Он – Джейсон. – Нашего следующего сына назовем Чарлзом, хорошо? Не важно, как он будет выглядеть и на кого родится похожим. – Нашего следующего сына? Ты готова снова пройти через все это? – поддразнил жену Эллиот. Мередит ничего не ответила, только крепче прильнула к мужу и кивнула головой, прижавшись головой к его губам. – Я люблю тебя, Мередит. – Я люблю тебя, Эллиот. Некоторое время Эллиот молча и нежно обнимал свою жену и сына. Потом вдруг Мередит резко отпрянула от него, пытаясь заглянуть мужу в глаза. – Мередит? – Эллиот заметил страх в ее светло-голубых глазах. Чего она испугалась? – Мерри? – Пообещай мне кое-что, Эллиот. – Ее тон казался настойчивым. – Все что угодно, дорогая. – Что происходит не так? – Пообещай мне, что ты станешь любить его, лелеять его, защищать его. Всегда! – Конечно, обещаю это. Но мы будем это делать вместе. Навсегда. – Но если что-нибудь со мной случится, – настаивала Мередит, и по ее щекам потекли неожиданные слезы. – Ничего с тобой не случится, – твердым тоном сказал Эллиот, стараясь скрыть свое беспокойство. – Мередит, что-то не так? – Не знаю, – честно ответила она, пытаясь улыбнуться. Ее губы дрожали. – Думаю, меня просто переполняют чувства, когда я смотрю на нашего бесценного малыша, на нашего замечательного Джейсона. Но было кое-что еще. Она испытывала глубокое чувство страха и пустоты. Ей казалось, что с ней происходит что-то ужасное. Эллиот снова прижал к себе Мередит, поцеловал ее и ребенка и почувствовал, как сильно дрожит его жена. Потом началась боль. Судорожная, мучительная, от которой у нее перехватило дыхание и слезы брызнули из глаз. – Эллиот, – промолвила Мередит, – позови доктора, пожалуйста. Когда Эллиот ринулся из комнаты, он заметил кровь, которая уже начала просачиваться сквозь постельное белье. Мередит обхватила руками Джейсона и прижалась губами к его теплому, нежному лобику, пытаясь собраться с силами, стараясь глубже дышать. Эллиот вернулся немедленно вместе с двумя докторами и медсестрой. Мередит улыбнулась ему рассеянной, мечтательной, любящей улыбкой. Она протянула мужу Джейсона и сказала: «Всегда люби его, Эллиот. И помни, я всегда буду любить тебя. Всегда». Оказалось невозможным остановить кровотечение и спасти Мередит. Когда доктора отчаянно, но тщетно боролись за жизнь Мередит, они поняли причину ее кровотечения. Сохранившиеся остатки зачатия… вторая плацента… еще одна жизнь. Второй ребенок, близнец, был крошечным и казался не доношенным. Он был слишком слабеньким, слишком маленьким, чтобы выжить. И все-таки он дышал. А его сердце билось. Доктора быстро поместили его в инкубатор отделения новорожденных. – Доктор, вы говорили с ним? – Главная медсестра отделения новорожденных многозначительно посмотрела на инкубаторскую табличку с надписью «Мальчик. Синклер». – Прошло уже почти две недели. – Знаю. – Доктор поморщился. – Может быть, ему трудно возвращаться сюда из-за жены. Но ведь это его сын борется здесь за свою жизнь! Доктор подошел к инкубатору, где находился новорожденный мальчик Синклера, и взглянул на крошечного младенца. Он был таким маленьким, таким беспомощным, таким одиноким. Он болтал в воздухе своими малюсенькими ручками и ножками. Может быть, он пытался обнаружить признаки жизни и тепла в своем холодном, одиноком мире. Доктор просунул в инкубатор палец, поближе к маленькой ручонке. Реакция оказалась мгновенной и интуитивной. Крошечные пальчики обхватили палец доктора, крепко сжали его, не желая выпускать. У доктора на глазах появились слезы. Кто станет любить тебя, маленький мужчина? Кто будет заботиться о тебе так, как заботилась бы о тебе твоя мама? «Только не твой отец», – сердито подумал доктор. Неужели Эллиот Синклер смеет обвинять в смерти своей жены этого беспомощного младенца? Но доктор подозревал, что именно так и поступает Эллиот. Это просто от безумного горя. Конечно, это пройдет. Но доктор ошибался. Как неприятно ему было вспоминать разговор с Эллиотом – да, тот, наконец, согласился поговорить. Доктор с воодушевлением рассказал о заметном прогрессе его сына и описал, каким бойцом оказался малыш. Доктор спросил Эллиота, как бы тот хотел назвать сына. Эллиот ответил только: – Если он выживет, назовите его Чарлзом. Чарлза Синклера выписали из больницы, когда ему исполнилось два месяца. Для него была приготовлена детская комната подальше от спальни Эллиота, где спал Джейсон. Все слуги были предупреждены, что в Уиндермире появится еще один младенец. Когда Чарлза привез из больницы шофер, Эллиот играл с Джейсоном в гостиной. Шофер получил указание отнести Чарлза в отдельную детскую комнату, подальше от Эллиота и Джейсона. Но как только шофер с Чарлзом на руках переступил порог дома, Джейсон стал рассеянным, начал хмуриться и проявлять беспокойство. Он извивался в руках Эллиота и протягивал ручки в направлении холла. Эллиот что-то нежно говорил малышу, но Джейсон не мог успокоиться, на его глазах даже заблестели слезы. Эллиот поднес ребенка к окну, чтобы тот полюбовался видом бескрайнего серо-зеленого холодного Атлантического океана. Обычно Джейсону это нравилось, словно он чувствовал красоту, хотя его детские глазки в действительности не могли охватить весь простор. Но только не сегодня. Сегодня Джейсон не переставал поворачиваться, теперь практически неистово, в сторону холла. Наконец Эллиот, хотя и неохотно, подчинился настойчивому требованию Джейсона. Шофер и няня Чарлза собирались отнести мальчика наверх, в его дальнюю, отдельную детскую комнату. Не успел Эллиот появиться с Джейсоном на руках, как Чарлз оживился, его тоненькое и спокойное тельце стало проявлять энергию и нетерпение. А когда Чарлз увидел своего близнеца, первая улыбка за столь короткую, но одинокую жизнь появилась на его лице, и с тонких губ сорвался звук, первый звук за все эти два месяца – тихий визг удовольствия. Джейсон взвизгнул в ответ. Он начал улыбаться, смеяться и извиваться, требуя, чтобы Эллиот поднес его ближе к брату. Наконец близнецы оказались достаточно близко, чтобы снова дотрагиваться друг до друга, как они делали в течение первых девяти месяцев их жизни. Пухлые, мягкие, с ямочками ручонки Джейсона схватили тоненькие, хрупкие ручки Чарлза. Маленькие пальчики исследовали глаза, носики и ротики. И все время они разговаривали друг с другом – на языке «ау» и «агу» – и смеялись. После обеда Чарлз и Джейсон провели время вместе – это был вечер их воссоединения – на пушистом голубом одеяле, расстеленном на полу в гостиной. Эллиот наблюдал за происходящим с изумлением и беспокойством. Его счастливый, очаровательный, обожаемый Джейсон сейчас казался еще более счастливым. «Джейсон хочет быть с Чарлзом», – думал Эллиот, глядя на своих спящих сыновей – спящих в объятиях друг друга. Каждый из них сосал во сне большой палец братишки, словно свой собственный пальчик. И все это вместе представляло картину гармонии и умиротворения. «Я не могу разлучить их, если Джейсон хочет быть с Чарлзом». Эллиот не мог разлучить Чарлза и Джейсона. Но он мог не обращать внимания на Чарлза. Когда Эллиот возвращался поздно вечером с работы, он подходил к детской кроватке и ласковым и нежным голосом произносил имя Джейсона. Потом Эллиот брал на руки своего золотоволосого сына и уходил из комнаты, оставляя Чарлза в одиночестве, а тот отчаянно протягивал свои маленькие ручонки на любящий голос отца, когда тот растворялся в темноте. Чарлз на бесконечно долгие часы оставался один в темноте и тишине. И по мере того как мальчики становились старше, Чарлз начал понимать, что хотя они с Джейсоном были близки и хотя он жаждал отцовской любви не меньше, чем Джейсон, любимым был только Джейсон. В Джейсоне было что-то удивительное. И это «что-то» делало Джейсона любимым. С Чарлзом было что-то не так. И это «что-то» делало Чарлза нелюбимым. Чарлз проводил с Джейсоном счастливые часы. Они играли в сотни игр – в тысячи игр. Одна игра сменялась другой без всяких пауз: то они терпеливо, по очереди наполняли пластмассовое ведерочко песком, то, в другое мгновение, шумно гонялись друг за другом по траве, а потом вдруг начинали тянуть друг друга за волосы и смеяться. Однажды после обеда – мальчикам тогда уже исполнилось по два года – Эллиот наблюдал, как близнецы играли в «перетягивание каната». Упершись своими крепкими ножками, которые только недавно научились ходить хоть с какой-то степенью уверенности, каждый из братьев схватился за угол шелковой подушки. В тот день первым сдался Чарлз. Джейсон, будущий победитель, упал навзничь, не выпуская подушки из рук. Он со стуком ударился головой об пол и какое-то мгновение решал, стоит ли ему рассмеяться, поскольку он выиграл игру, или же расплакаться, поскольку громкий стук испугал его. Эллиот кинулся к сыну проверить, все ли с ним в порядке. И это уже была не игра. Дальше все пошло еще хуже. Как только Эллиот убедился, что с Джейсоном все в порядке, он бросился к Чарлзу и яростно схватил его. – Ты плохой, плохой мальчик! – ругался Эллиот, снова и снова шлепая Чарлза, с каждым разом все сильнее и сильнее. – Ты отвратительный мальчик! – Ни-ни-ни! – кричал Джейсон. Вместо нет, он всегда произносил ни. Он ковылял к Эллиоту, махая своими маленькими ручками. Когда он подошел к отцу, его светло-голубые глаза наполнились слезами, а лицо искривилось от ужаса, потому что он видел, как его отец обращается с Чарлзом. Маленькими ручонками Джейсон схватил Эллиота за локоть. – Ни! Эллиот мгновенно прекратил шлепать Чарлза, как только увидел выражение глаз Джейсона – словно он наказывал Джейсона, а не Чарлза, будто, обижая Чарлза, он тем самым причинял боль Джейсону. – Джейсон, не плачь, – прошептал Эллиот, отпустил Чарлза и взял своего любимца на руки. Чарлз упал на землю, громко рыдая от боли и обиды, в то время как Эллиот держал Джейсона на руках, ласково разговаривал с ним, успокаивал его. Шлепанье Чарлза в тот день стало первым и последним прикосновением Эллиота к Чарлзу. Больше он не ругал Чарлза – Эллиот просто пренебрегал им, – до тех пор, пока мальчикам не исполнилось по четыре с половиной года. Тогда в июне, пока Джейсон занимался в детской группе «Яхт-клуба в заливе Пеконик», Эллиот позвал Чарлза в свой кабинет. – Ты должен прекратить разговаривать с Джейсоном. – Эллиот сердито смотрел на Чарлза. – Сэр? – Джейсон не говорит по-английски. Ни одного слова. И это твоя вина. Чарлз с трудом сдержался, чтобы не расплакаться. Это правда, что Джейсон не говорил ни на каком языке, но Чарлз его прекрасно понимал. У них с Джейсоном был свой собственный язык. Но в то время как Чарлз учился языку своих нянь, языку книжек и языку их отца, Джейсон резвился и проявлял к речи полное безразличие. Джейсон понимал английский язык. Но он не говорил на нем. Казалось, его вполне устраивает то, что Чарлз переводит его слова. «Папа, это не моя вина, что Джейсон не говорит по-английски. Пожалуйста, не обвиняй меня». – Пока вы с Джейсоном будете продолжать общаться на вашей тарабарщине, Джейсон никогда не научится разговаривать как надо. И если ты не прекратишь это немедленно, я отошлю тебя отсюда. Ты оказываешь дурное влияние на Джейсона. Ему будет лучше без тебя. – Нет, пожалуйста, папа! – В глазах Чарлза потемнело, он почувствовал, как безмолвие начинает окутывать его. Его сердечко колотилось от ужаса. – Я сделаю так, чтобы Джейсон научился говорить по-английски, – пролепетал он. Эта борьба стала болезненной и потребовала много душевных затрат. Джейсон ничего не понимал. Он чувствовал себя так, словно его предали. Почему Чарлз больше не хочет, чтобы они оставались особенными? – Чарлз, объясни мне: почему? – умолял Джейсон на их особенном языке близнецов. Чарлз не обращал на его слова никакого внимания, его сердце ныло, а страх пронизывал его до мозга костей. А что будет, если Джейсон не сможет говорить ни на каком другом языке? Что, если отец выгонит его, Чарлза, из дома? «Попытайся, Джейсон, пожалуйста, постарайся». Джейсон действительно старался. К своему пятилетию Джейсон разговаривал свободно, хотя и неохотно. Чарлз объяснил ему значение тех слов, которые знал сам. Он научил своего брата-близнеца, как нужно говорить без ошибок. Это требовало огромных усилий, стараний и терпения. Но никакие усилия, никакое усердие, никакое терпение не помогли в том, чтобы Джейсон научился читать. – У вашего сына особая форма – тяжелая и в какой-то степени нетипичная – заболевания, которое называется дислексия, – год спустя сказал Эллиоту специалист. – Он не может читать, – добавил он без всякой необходимости, потому что именно по этой причине Эллиот и обратился к врачам. – Нетипичная? – с надеждой в голосе переспросил Эллиот. Может быть, это даже хорошо. Хотя специалист назвал эту форму еще и тяжелой. – Он очень спокойный, у него нет проблем с устной речью. В отличие от большинства страдающих дислексией, которые разговаривают с трудом, Джейсон может говорить совершенно свободно. Его запас слов – просто потрясающий для шестилетнего ребенка. Вы проделали огромную работу… – Его можно научить читать? – перебил Эллиот, понимая, что это Чарлз проделал огромную работу, ведь именно Чарлз научил Джейсона говорить. Вопреки всему. – Я действительно не знаю. У него очень сильное торможение. Но мы, конечно же, можем попробовать. Для мальчика это станет борьбой, полной трудностей и разочарований. А все усилия могут оказаться напрасными. – Напрасными? – Это не значит, что ваш сын не может учиться. Он превосходно понимает и усваивает значения слов. Я думаю, что нам следует сосредоточиться именно на этом и поработать, забыв о дислексии, – размышлял вслух специалист. – У Джейсона хорошо развита слуховая память, продолжал он. – И это просто замечательно. Он очень сообразительный. Нет ничего, что бы мальчик не сумел сделать. Ему нужно просто слышать это, а не читать об этом. Конечно, наш второй сын тоже очень сообразительный. Его способности к чтению и письму просто поразительны для шестилетнего… – Мы говорим о Джейсоне, – нетерпеливо перебил Эллиот. Он не хотел ничего знать о блестящих способностях Чарлза. – Ну, хорошо, есть специальные школы. Правда, их не так много. Одна есть в Калифорнии. Вы также можете нанять репетиторов. Джейсону можно говорить – а он станет запоминать это – все, чему другие дети учатся в обычной школе. Он, вероятно, даже сможет посещать обычную школу, если кто-нибудь станет читать ему задания и если ему разрешат сдавать все экзамены устно. – Я найму репетиторов, – ни минуты не колеблясь, решил Эллиот. Эллиот не хотел отправлять Джейсона в школу. Он так сильно любил его, что не смог бы вынести разлуки с сыном. Джейсон был очень похож на Мередит. Он был таким великодушным, таким любящим, таким добрым, таким счастливым. У него и дислексия, осознал Эллиот, совсем как у Мередит. Мередит могла читать, но редко это делала. По вечерам она рисовала, а Эллиот читал ей вслух. Эллиот не мог вспомнить ни одного случая, когда бы видел Мередит сидящей за чтением книги или газеты. Но он не забыл, как живо концентрировался взгляд ее ласковых голубых глаз, когда он читал ей или когда она слушала новости по радио. У Мередит тоже была дислексия. Правда, не в такой тяжелой форме, как у Джейсона. Это просто еще одна вещь, которую его обожаемый сын унаследовал от его обожаемой Мередит. И за это Эллиот любил Джейсона даже еще сильнее. Эллиот нанял лучших репетиторов. До двенадцати лет Чарлз и Джейсон оба занимались в Уиндермире. Чарлз стал самым лучшим и самым преданным репетитором для Джейсона. Он читал книги своему брату и рассказывал ему разные истории. Джейсон с огромным интересом слушал, когда Чарлз пересказывал ему книги о Робин Гуде, Томе Сойере и Гекльберри Финне. Иногда они фантазировали, что густой лес вокруг Уиндермира – это Шервудский лес, а Атлантический океан – на самом деле полноводная Миссисипи. Братьям нравилось переживать приключения, о которых читал Чарлз, но еще больше они любили придумывать свои собственные рассказы, вместе представляя разные сцены. Чарлз читал о близнецах. Он пересказал Джейсону некоторые из историй, но не все. Чарлз не стал говорить Джейсону о библейских близнецах Исаве и Иакове,[2] которые пускались на разные хитрости и все время соревновались между собой за право первородства. Чарлз не стал рассказывать Джейсону о братьях-близнецах Ромуле и Реме,[3] сыновьях бога Марса, ужасная ссора которых из-за месторасположения их города на берегах реки Тибр закончилась смертью Рема на руках его брата-близнеца. Но зато он рассказал брату о Касторе и Поллуксе,[4] о созвездии Близнецов, и они снова и снова обсуждали эту историю, сидя на пляже и ища их созвездие на ночном небе. – Кастор и Поллукс были близнецами, сыновьями Зевса и Леды. Они любили друг друга… – начинал Чарлз. – …а Нептун вознаградил их за эту любовь, дав им власть над ветром и волнами, – с воодушевлением продолжал Джейсон. Эта история ему нравилась особенно, потому что он уже разделял страсть Эллиота к плаванию на яхте, а Кастор и Поллукс считались покровителями всех мореплавателей. – Когда Кастор погиб в сражении, – спокойно говорил Чарлз, – Поллукс так расстроился, что умолял Зевса позволить ему присоединиться к своему брату-близнецу. – Зевс сказал «да», и они стали созвездием Близнецов, – торжественно заканчивал историю Джейсон. Радостное состояние, которое Чарлз узнал еще до рождения, сохранялось в течение всего детства. Как было приятно находиться рядом с братом в утробе матери или, позже, лежать обнявшись в детской кроватке, как приятно вместе с Джейсоном играть и просто хохотать… Но очень часто в детстве счастливое общение с братом внезапно прекращалось, и он снова оставался в одиночестве. Это случалось каждый раз, когда Эллиот возвращался домой. Сначала, научившись ходить, Чарлз следовал за отцом и братом. Но скоро ему стало больно находиться вместе с ними, наблюдать, как они любят друг друга, и чувствовать себя исключенным из этих отношений. И когда Джейсон проводил время с отцом, Чарлз отправлялся в обшитую деревянными панелями библиотеку Уиндермира и читал. В конце концов, он перечитал все книги их огромной библиотеки. Чарлз прочитал все книги из библиотеки Эллиота, и он читал каждый номер «Образов», «Моды» и «Спинакера». Чарлз мечтал стать редактором и издателем, как Эллиот. Он сделает так, что отец будет гордиться им! Когда-нибудь отец полюбит и его тоже. Когда Чарлзу исполнилось двенадцать лет, ужасное одиночество и полная изоляция, в которых он время от времени оказывался в детстве, стали постоянными. Без всякого предупреждения и объяснения Чарлза отправили в Морхед, дорогую школу для мальчиков в штате Пенсильвания. Высокая стоимость обучения не имела никакого значения для Эллиота. Ему просто хотелось, чтобы Чарлз находился подальше от Джейсона, подальше от Уиндермира и подальше от него. Джейсон продолжал жить в Уиндермире, в окружении постоянно сменяющих друг друга высокооплачиваемых и восторженных репетиторов, которые учили его английскому языку, истории, математике, естественным наукам, географии, литературе и текущей политике. Репетиторам не сообщалось, что у Джейсона была дислексия. Эллиот догадывался, что что-то не так с этими красивыми светло-голубыми глазами, которые внимательно смотрели на репетиторов и оценивали проделываемую ими ради него тяжелую работу. Желание Джейсона учиться казалось огромным. И репетиторы поддерживали его энтузиазм и любознательность. Они все заботились об этом счастливом, обаятельном, улыбчивом мальчике со светлыми волосами и розовыми щеками. Он был таким особенным. Джейсон не понимал, почему уехал Чарлз. Но предполагал, что причина кроется в поразительных способностях брата. Чарлзу просто необходимо было уехать. Здесь, в Уиндермире, развитие Чарлза задерживалось, поскольку Джейсон не мог ничего выучить самостоятельно. Замечательно, что Чарлз захотел прожить здесь первые двенадцать лет своей жизни. Ведь он мог уехать гораздо раньше. Джейсон так сильно скучал по Чарлзу! Даже со своим отцом и всеми этими репетиторами он чувствовал себя ужасно одиноким. Но он никогда не признался бы в этом Чарлзу. Он не хотел, чтобы брат чувствовал себя виноватым из-за того, что, в конце концов, уехал… Без Джейсона, потеряв надежду на удивительные моменты, скрашивавшие его одиночество и изолированность, Чарлз с мрачной покорностью принимал свою судьбу. Он обречен оставаться одиноким и нелюбимым. В нем было что-то такое – что-то не так, – из-за чего ему было суждено жить отшельником. Где-то в глубине души Чарлз испытывал даже некоторое облегчение от того, что находится вдали от отца, – так тяжела была для мальчика отцовская неприязнь. При дневном свете на уроках английского языка Чарлз спокойно воспринимал действительность. Но ночью, ворочаясь в кровати в комнате общежития, Чарлз мечтал о том дне, когда Эллиот наконец полюбит его, когда кончатся эти ночные кошмары и они – Чарлз, Джейсон и их отец – станут одной семьей. Мечты Чарлза вселяли в него надежду. Он писал длинные, полные любви письма Джейсону и Эллиоту. Чарлз отправлял письма, адресованные Джейсону, на имя Эллиота. Отец может прочитать их Джейсону. Брат писал Джейсону о своей жизни в Морхеде. По словам Чарлза, это было удивительное, волнующее приключение, которое он хотел бы разделить вместе со своим братом-близнецом. Чарлз не сообщал Джейсону правду – как грустно и одиноко ему было здесь, – потому что не хотел расстраивать брата. Но иногда – когда он не мог больше сдерживаться, потому что испытывал настоящее отчаяние, Чарлз писал Джейсону, как сильно скучает по нему. «Мне хочется стать таким же, как ты, отец», – смело писал Эллиоту Чарлз. У него никогда не хватало мужества сказать это отцу в глаза. Но он мог выразить это на бумаге. Тогда Эллиот сможет убедиться, как Чарлз старается воплотить свою мечту в жизнь… Оценки Чарлза были самыми высокими в классе. Его эссе направили на национальный конкурс, а маленький рассказ, который он послал Эллиоту, напечатали в городской газете. Кроме того, Чарлза выбрали в совет редакторов литературного журнала Морхеда, хотя он учился только на первом курсе и… Чарлз отправлял письма отцу и брату, но никогда не получал не только ответа на них, но даже подтверждения того, что они, его письма, доходили до близких ему людей. Джейсон мог бы позвонить ему, так ведь? Разве он не в состоянии попросить кого-нибудь из своих репетиторов набрать для него номер? А отец… Но Чарлз ничего о них не слышал. Тем не менее, он с нетерпением ждал Дня благодарения, забыв о предначертанной ему судьбе отшельника, забыв, что Уиндермир не был для него домом. Никто не приехал за ним. В восемь часов вечера в среду накануне Дня благодарения, директор Морхеда позвонил в Уиндермир. – Мистер Синклер уехал в отпуск, – объяснил шофер Эллиота. – А как же его сын? – настойчиво допытывался директор, чувствуя облегчение от того, что попросил Чарлза остаться за дверью своего кабинета. – Его сын уехал вместе с ним. – А его другой сын? – О! – Голос шофера потеплел. Ведь именно он двенадцать лет назад привез крошечного, хрупкого двухмесячного Чарлза из больницы домой. Шофер все понимал, он видел безмолвные страдания серьезного, нелюбимого маленького мальчика. – Боже мой! Могу я поговорить с ним? – Алло? – несколько мгновений спустя раздался нетерпеливый голос Чарлза. Голос Джейсона. Голос Эллиота. – Их нет дома, Чарлз. Они отдыхают на островах. Я не медленно сажусь в машину и еду за тобой. – О нет, спасибо. У меня много домашних заданий. – На глазах Чарлза блестели слезы. Знакомая боль пронзила его сердце. – Да? Ну, хорошо. Когда начнутся рождественские каникулы? – уже спокойно спросил шофер, дав самому себе клятву, что возьмет всю ответственность на себя. В последующие шесть лет, когда бы Чарлз ни возвращался домой, он чувствовал себя здесь гостем. У него было ощущение, что он друг Джейсона и проводит каникулы в семье Джейсона. Друг. Их отношения с трудом можно было назвать дружбой. Джейсон никогда не упоминал о письмах Чарлза, хотя всегда казалось, что он счастлив видеть брата. Летом и во время каникул Чарлз и Джейсон безуспешно пытались восстановить родственную близость. Они оба так быстро менялись. Из маленьких мальчиков они превращались в юношей, делали для себя новые открытия, учились, размышляли. Короткое время общения казалось недостаточным. Слишком многое происходило в течение долгих разлук между встречами. Они росли вдали друг от друга, вели себя дружелюбно и вежливо, но держались порознь. Большую часть времени Эллиот почти не обращал внимания на Чарлза. Но иногда – как ужасно чувствовал себя Чарлз в эти моменты! – он замечал, что отец пристально смотрит на него. И во взгляде темных глаз человека, чьей любви так отчаянно жаждал Чарлз, он видел только ненависть. – Я хочу учиться в колледже, отец, – сказал Джейсон Эллиоту через неделю после отъезда Чарлза на последний год обучения в Морхеде. – Где? – осторожно спросил Эллиот. Чарлз выбрал Принстон, альма-матер Эллиота. А что, если… Джейсон пожал плечами. Он плохо разбирался в колледжах. Было бы замечательно учиться в Принстоне вместе с Чарлзом. Но это нечестно по отношению к Чарлзу. Чарлз станет беспокоиться за брата, размышлять, сможет ли Джейсон выжить за пределами охраняемой, уединенной атмосферы Уиндермира, и взвалит на себя тяжкое бремя заботы о нем. – Только не в Принстоне, – спокойно ответил Джейсон. Эллиот почувствовал огромное облегчение. Хорошо. – Я должен стать самостоятельным, – продолжал рассуждать Джейсон. Он думал об этом все время. Эта мысль пугала и волновала его. Он обязан попробовать. Эллиот улыбнулся, глядя в серьезные светло-голубые глаза своего обожаемого сына. – Хорошо, – сказал Эллиот полным любви голосом, ласково погладив сына по светлым волосам. – Только не уезжай из дома слишком далеко, чтобы не иметь возможности приезжать сюда на время регат. – Ладно, – согласился Джейсон. – Далеко не уеду. Эллиот и Джейсон остановились на Гарварде. Эллиот сделал несколько телефонных звонков. Ему было проще договориться об экзаменах для сына Эллиота Синклера, чем объяснять, почему Джейсон не является на самом деле подходящим кандидатом в… На вступительных экзаменах члены приемной комиссии были моментально очарованы спокойным, умным мальчиком со светло-голубыми глазами – у него проблемы с глазами? – и его безупречными манерами. Они решили организовать для него только устные экзамены. Джейсон отвечал на вопросы без запинок и точно. Чарлз рассказывал ему, какими легкими были вступительные экзамены, но ведь это для Чарлза. Тем не менее, вступительные экзамены оказались легкими и для него тоже! Джейсону не терпелось сообщить об этом Чарлзу, но он не знал, как пользоваться телефоном. Гарвардский университет предложил Джейсону Синклеру место на первом курсе, начало занятий – 1970 год. Декан согласился выполнять роль посредника между факультетом и репетиторами. Благодаря своей потрясающей памяти Джейсон мог преуспеть в любых науках. Но имел ли он сам представление о том, чем бы ему хотелось заниматься? Джейсона преследовала одна навязчивая идея, хотя он ни когда и не рассказывал о ней. Какой смысл? Он хотел несбыточного. Джейсон мечтал научиться читать. Ему хотелось стать таким же, как Эллиот и Чарлз. Он мечтал руководить «Издательской компанией Синклера», так же как его отец. Он жаждал именно того, что было невозможным. И ему хотелось кое-чего еще. Он мечтал стать независимым, найти что-то для себя, научиться, как выживать без посторонней помощи. И когда декан попросил Джейсона назвать основной предмет учебы в университете, Джейсон ответил быстро и уверенно, хотя никогда раньше не думал об этом: – История искусств. |
||
|