"Близнецы" - читать интересную книгу автора (Стоун Кэтрин)Глава 22«Земли Чикаго» проснулись в снегу. Это был ранний снег, шедший тяжелыми хлопьями и покрывавший все окрестности мягким, мохнатым, девственно-белым покрывалом. Снег вызвал изумление у метеорологов и раздражение у водителей машин. Люди кинулись в магазины покупать провизию про запас, крупную соль для дорожек и свечи на случай, если отключится электроэнергия. Практически все, тем или иным образом, отреагировали на нежданный сильный снегопад. У большинства он вы звал возмущение – слишком ранний предвестник предстоящей тяжелой, холодной зимы. Были и такие, что не обратили на снегопад никакого внимания, спокойно восприняв его. А дети, конечно, встретили снег с удовольствием. Дети наслаждались снегопадом, и Гейлен тоже наслаждалась им. Все было так красиво вокруг. «Мягкое, как хлопок, сказочное царство», – думала Гейлен, смотря из окна на про стиравшееся до озера покрывало из нетронутого снега. Деревья с давно облетевшими листьями снова ожили, одетые в белые, кружевные, зимние наряды. Это было в такой же день, как этот – спокойный, мирный, девственный, – когда они с Джейсоном первый раз оказались близки… Гейлен вздохнула. Ей нужно работать – и даже в такой день – над «Соней». «Соня» – это рассказ, который она должна написать, это правдивая история о любви, о фантазии любви и о горькой реальности предательства. Гейлен должна написать этот рассказ, даже если это представляло для нее приносящее боль путешествие в воспоминания о Джейсоне. Гейлен обязана отразить действительность на бумаге. Она должна дать возможность своим читателям узнать об этом. Они доверяли ей. Их письма приходили в «Издательскую компанию Синклера» и пересылались ей на абонентский ящик в Лейк-Форрест. Читатели верили в прекрасный образ любви, который рисовала для них Гейлен. Но теперь Гейлен знала, что этот портрет – фальшивый. На ней лежала ответственность донести это до читателей. Однако сегодня Гейлен не могла заставить себя вырвать из своего сердца доставляющие боль слова. Сегодняшний день располагал к тому, чтобы сесть возле потрескивающего огня, наблюдать за снегопадом и наслаждаться чудесным ощущением маленькой жизни, которая все еще находилась внутри ее. Все еще. С каждым проходящим днем становилось все более реальным то, что отцом ребенка был Чарлз, а не Джейсон. – Мне бы так хотелось, чтобы ты мог увидеть этот день, малыш, – нежно прошептала Гейлен своему неродившемуся ребенку. – Но впереди нас с тобой ждет так много дней, похожих на этот. В три часа дня белое, ясное небо стало черным, отчего сразу стемнело раньше времени и подул неистовый зимний ветер. Снег падал на землю плотной, темной стеной, его подхватывал и крутил вихрем холодный, яростный ураган. Гейлен наблюдала, как разворачиваются события в этой внушающей страх драме. Какая неукротимая красота! Гейлен испытывала спокойствие и удовлетворение: ей было тепло, безопасно и уютно в ее домике посреди яростного шквала снежных хлопьев. Первый раз боль пронзила ее в половине четвертого. Не было никаких сомнений, в чем причина этой боли. Это была сильная и теплая схватка, не просто обычная боль. Потом Гейлен почувствовала вторую схватку, более сильную, более теплую, доставившую ей немного больше неудобств. Затем – следующая. К пяти часам она уже испытывала по три схватки каждые полчаса. «Мне нужно добраться до больницы, – поняла Гейлен. – Мне нужно вызвать такси или машину «скорой помощи». Но телефон не работал! Гейлен снова и снова нажимала на рычаг. Никакого гудка не было слышно. Телефонный кабель проходил по земле. Может быть, на него упало дерево. Они скоро починят его, они обязаны это сделать. Телефон был ее единственным средством связи с внешним миром. У Гейлен не было машины – она не умела водить машину, – а идти пешком в такой ураган просто опасно, если вообще возможно. Снег покрывал землю густым и глубоким слоем. Ближайший дом – вилла хозяев на озере, – был затерян в белом вихре. Дорога и деревья, которые могли бы служить ориентиром, растворились в слепой вьюге. Гейлен не хотелось думать о том, что случится, если телефонную связь не восстановят в ближайшее время, но она должна была поразмыслить и на эту тему. Ей нужно подготовиться на случай, если… Гейлен собрала одеяла, полотенца, свечи и спички. Она нашла ножницы и веревку, аккуратно отрезала два куска шпагата и положила ножницы и веревку в карман. Передвигаясь по дому, собирая инструменты и раскладывая их около огня, Гейлен останавливалась из-за схваток шесть раз. И она останавливалась раз пятьдесят, чтобы поднять трубку телефона и проверить, заработал ли он. Гейлен надеялась, так надеялась услышать длинный гудок. Свет с улицы падал на розовые кусты. Уже потеряв цветы и листья, они отбрасывали на кирпичную стену колючие, извивающиеся тени. По террасе гулял холодный ветер, от которого у Чарлза мерзло лицо и немели руки. «Почему ты так долго откладывал это? – упрекал сам себя Чарлз, осторожно перевязывая кусок защищающей от холода дерюги вокруг подрезанного к зиме куста роз. – Ты ждал, что будешь это делать с ней?» Чарлз уколол большой палец замерзшим шипом розы и тихо выругался. «Не позволяй себе думать о ней!» Вместо этого Чарлз старался думать о ее темноволосой сестре-близнеце. Брук позвонила сегодня. Она помнила, что это был день его рождения, и поздравила его. Потом она сообщила, что приняла решение, положительное, – она будет работать адвокатом «Издательской компании Синклера». – Действительно, Брук? Это замечательно. – Я тоже так думаю. – Когда? – Как только найду в себе мужество сообщить эту новость Эндрю. Нет, пожалуй, к этому следует прибавить еще примерно три месяца. – Он расстроится? – «Конечно, он расстроится – уход Брук станет огромной потерей для окружной прокуратуры». – Да, – слегка улыбнулась Брук. Эндрю не поймет ее. Ему нравились баталии в здании суда и разработка стратегии. Эндрю получал удовольствие от игры и наслаждался победами. «У тебя так хорошо получается, Брук, – скажет ей Эндрю. – Как ты можешь все это бросить?» «Я должна, Эндрю, – ответит ему Брук. – Мне не нравится это. Я не могу относиться к этому как к игре». – Я не стану никому ничего говорить, кроме Джейсона, пока ты не позволишь мне это сделать. – Спасибо. – Брук слегка нахмурилась. Это не имело никакого значения, если бы Белинда не была ее подругой и если бы она с Ником и Эндрю не составляла одну команду… – Я бы хотела закончить дело по Манхэттенскому Потрошителю, – спокойно добавила Брук. – Я и не знал, что ты имеешь отношение к этому делу. – Как бы мне хотелось быть от него подальше! – За тебя! – Адам поднял свой бокал шампанского и улыбнулся. – За день рождения, хотя и с опозданием. – Спасибо, – прошептала Мелани. Ее день рождения обернулся бедствием. Сегодня – день рождения Чарлза, а она ужинает с Адамом в «Лютэс». – Думаю, сегодняшние фотосъемки прошли хорошо, – добавила она, стараясь, чтобы голос казался бодрым. – Очень хорошо. Мелани задумчиво кусала нижнюю губу, раздумывая, следует ли ей сказать то, что она намеревалась ему сообщить. Она должна это сделать. – Адам, фотосъемки и рекламу я предпочитаю показам моды. Как ты думаешь… – Я думаю, правда заключается в том, что на показах моды присутствует Чарлз, – вежливо предположил Адам. – Да. – Именно поэтому она ненавидела участие в шоу. Она ненавидела его внимательные карие глаза, оценивающим взглядом смотрящие на нее, когда она двигалась по подиуму. «Ты видел это тело раньше, Чарлз, ты обладал им! – готова была закричать Мелани, чувствуя на себе его взгляд. – Я отдавала тебе все это. Но ты не захотел меня. Перестань смотреть на меня!» – Ты не можешь забыть его, дорогая? – Серо-голубые глаза Адама выражали нежность и заботу. Адам совершенно не беспокоился о том, ступит ли нога Мелани когда-нибудь снова на подиум. Он просто хотел, чтобы она была счастлива и уверена в себе. Небесно-голубые глаза, однако, были печальны, и уверенность в себе у Мелани не появилась. Чарлз Синклер причинил ей столько боли… – Я пытаюсь, Адам, – мужественно улыбнулась Мелани. – А сейчас постарайся изо всех сил. К нам направляется Вивека Сандерз. – Адам встал, когда стало очевидно, что Вивека шла именно к их столику. – Вивека! Рад встретиться с тобой. – Адам, – промурлыкала Вивека. – И Мелани. Нам не хватает тебя на вечеринках, Мелани. – Это моя вина, Вивека, – вмешался Адам. – У Мелани такой плотный график работы, что она не может выбраться на вечеринки. – Я приду на Рождество, – улыбнулась Мелани так, словно не могла дождаться этого приема. – О, хорошо. Ты действительно добавишь ослепительного блеска. – Казалось, Вивека собралась уже уходить, но заколебалась. – Мелани, ты не можешь подойти ко мне на минутку? – спросила она. Мелани с мольбой посмотрела на Адама и по его глазам поняла, что лучше не сопротивляться Вивеке, чтобы не вы звать подозрений. Мелани молча кивнула и пошла вслед за Вивекой в роскошную дамскую комнату, отделанную розовым и белым мрамором. – Я даже не собираюсь спрашивать тебя об Адаме, – начала Вивека, поправляя выбившийся из прически локон. – Хорошо. Тогда ничего… – Просто я хотела, чтобы ты знала: я на самом деле восхищаюсь тем, как ты поступила с Чарлзом. Это требует настоящего мужества с твоей стороны. – Что именно? – Бросить его. – Но я… – Думаю, каждая женщина, когда-либо побывавшая в объятиях Чарлза, мечтала бросить его прежде, чем это сделает он сам. Но мы, женщины, были словно одурманены. Секс с ним слишком хорош, а он сам такой красивый, могущественный и неотразимый. Тяжело не попасться на удочку неторопливого, опытного любовника, так ведь? – Вивека вздохнула. – Мы все не обращали внимания или притворялись, что не замечаем того, что этот подлец никогда не проводил с нами ночь, никогда не ругался, даже слегка. Он был счастлив поделиться своим превосходным телом, но ничем больше. В голове Мелани закружились мысли. Неторопливый, опытный любовник. У них с Чарлзом так никогда не было. Они всегда с таким отчаянием кидались друг на друга, словно это было в первый раз – и в последний раз, – каждую их встречу. Этот подлец никогда не проводил с нами ночь. Почти каждую ночь они проводили вместе, засыпая и просыпаясь в объятиях друг друга, обнимая друг друга, неохотно выпуская друг друга из своих объятий. Он никогда не ругался, даже слегка. Да, это было правдой, он никогда не ругался с Мелани. Но именно Чарлз поставил точку на их отношениях, точно так же как он делал это с другими женщинами. Он поступил с ней так же, как и с остальными. Разве нет? – Чарлз причинил страдания многим людям. – Голос Вивеки был серьезным, в нем чувствовалась горечь. – Может быть, теперь он понимает, что значит ощущать боль. – Не думаю… – Чарлз приходит на вечеринки, но он всегда приходит один и рано уходит. – Действительно, Вивека… – А Адам еще лучше Чарлза? Именно поэтому ты смогла это сделать? – Вивека выставила перед собой ладони. – Нет, я обещала, никаких вопросов насчет Адама. Ты до сих пор не участвовала в моем шоу, но мы ничего не можем с этим поделать, пока все это не останется в прошлом. Зрители захотят задавать вопросы о Чарлзе и об Адаме, а у меня такое чувство, что ты не станешь на них отвечать. «Я бы сказала им правду, – подумала Мелани. – Даже если никто, похоже, в это не верит». В девять часов в доме Гейлен отключилось электричество, а вместе с ним не стало ни света, ни тепла. Гейлен зажгла свои ароматные свечи и натянула на себя одеяла. Огонь в камине давно погас, и холод быстро проникал в дом. Схватки в нижней области живота теперь были частыми и болезненными. От них у Гейлен перехватывало дыхание. Но Гейлен старалась дышать именно так, как нужно в таком положении. Она действительно это знала. Она столько раз была свидетелем рождения детей в грязных лачугах Кении и на за литых солнцем полях Центральной Индии. Она видела это собственными глазами, а однажды принимала роды сама. Она вместе с Чарлзом… А сейчас это был ее ребенок – а может быть, это был их ребенок: ее и Чарлза – и ей нужна его помощь. Тогда он так помог ей. Его темные улыбающиеся глаза придавали ей уверенности в себе. Гейлен закрыла глаза, вспоминая Чарлза и ту силу, которую он давал ей. Это Чарлз. Он пришел, чтобы помочь. Хотя, конечно, нам не понадобится никакой особой помощи. Тогда она произнесла эти слова, успокаивающе улыбаясь перепуганной роженице. «Помоги мне сейчас, Чарлз, пожалуйста». Гейлен чувствовала, что ее пальцы становятся совсем холодными, – а что, если они онемеют настолько, что она не сможет завязать веревку? – и пыталась преодолеть собственное сопротивление к тому, чтобы тужиться. «Ты должна тужиться, Гейлен. Ты знаешь, что должна это делать». Ребенок родился в десять часов. Гейлен заставляла себя тужиться. Она почувствовала на мгновение сопротивление, а потом – ничего. И затем ее ребенок заговорил с ней. Словно в ответ на все те нежные слова, которые Гейлен шептала ей – ей – все эти месяцы. Ребенок не заплакал и не закричал. Он словно здоровался с Гейлен. Гейлен посмотрела на свою бесценную маленькую девочку, всю в крови, живую, дышащую, силуэт которой выделялся при свете свечей. Гейлен отчаянно хотелось прижать к себе дочку, но материнский инстинкт остановил ее. Прежде всего, нужно сделать еще одну вещь. Очень важную вещь. Дрожащими руками, но на удивление проворно Гейлен перевязала веревкой пуповину ребенка. Потом она взяла ножницы и перерезала пуповину. Гейлен затаила дыхание. Небольшая лужица крови появилась с ее стороны, со стороны плаценты, но пуповина со стороны ребенка была перевязана туго и надежно. Теплые слезы потекли по щекам Гейлен, падая на голую головку ее дочки. Гейлен взяла девочку на руки и поцеловала ее. «Это было настоящим чудом, Чарлз… чудом». Гейлен завернулась вместе с дочкой в одеяла. Потом они начали разговаривать. Мама с дочкой. И дочка – тихими «агу» – с мамой. Наконец они заснули. Обе проснулись в полночь от неожиданно яркого света. Электричество появилось, и это обещало тепло. Гейлен подошла к окну, держа на руках дочку, и стала смотреть на последствия урагана. За окном снова была волшебная страна. Огромные, бесформенные снежные сугробы, словно безобидные, ласковые монстры, блестели от света лампы, горевшей перед входом. Вокруг все снова стало спокойным, мирным и красивым. – Какой это был день, моя дорогая! – прошептала Гейлен. Что-то мучило ее в глубине памяти насчет этого дня. Что это? Ах да, сегодня был день рождения Джейсона. Сегодня был день рождения Чарлза. А теперь и день рождения его – чьей из них? – дочери. – С днем рождения, бесценная малышка! – Брук? – Здравствуй, Чарлз. Поздравляю. – Было двадцать третье декабря. – Ты кажешься не очень-то веселой. – Просто я только что все рассказала Эндрю. – Она намекала ему об этом все время в последние шесть недель, но сегодня прямо сообщила Эндрю, что собирается уйти из окружной прокуратуры и что будет работать в «Издательской компании Синклера». – Он был не очень-то счастлив услышать такую новость? – Сначала он просто пришел в ярость. – Воспоминания о реакции Эндрю на ее сообщение об уходе до сих пор приводили Брук в некоторое замешательство. Она ожидала, как он станет сетовать на то, что она бросает блестящую карьеру в области криминалистики, не говоря уже о политических возможностях, которые она просто пускает на ветер. Брук ожидала, что Эндрю может даже сказать, какой «невыносливой» она оказалась, в конечном счете. Брук ожидала его гнева, но она никак не предполагала, что он воспримет ее уход как личное оскорбление. Но именно так Эндрю и отнесся к ее заявлению: словно она бросала именно его тоже. Должно быть, он переживал не лучшие времена. Вероятно, Эллисон из-за обострения болезни опять уехала из дома на рождественские праздники. Эндрю сразу же воспринял уход Брук как личное оскорбление, но его гнев длился недолго. Он быстро пришел в себя и начал шутить о том, что ее ждет, а потом, наконец, пожелал ей всего хорошего. – Сначала? – переспросил Чарлз. – Да. Потом все было прекрасно. Но… – Но у тебя есть и другие мысли? – Не совсем. Полагаю… – Брук замолчала. Почему она позвонила Чарлзу? – Скажи мне, что я поступаю правильно. – С моей эгоистической точки зрения, ты поступаешь просто потрясающе. Но тебе самой решать. – Я уже решила. Я сообщила Эндрю, что ухожу из окружной прокуратуры в марте. – К тому времени ты уже вынесешь приговор Манхэттенскому Потрошителю? – Я пришла к выводу, что он исчез. Прошло уже два месяца. Возможно, он покончил с собой. – Надеюсь, что именно так, – спокойно согласился Чарлз. Увидев его, Мелани остановилась перед картиной Ренуара, загородив ему вид. Джейсон улыбнулся, выключил плейер и снял наушники. – Мелани. Рад встрече с тобой. – Я тоже рада, Джейсон. Вернулся из Австралии? – Да, на некоторое время. Я собираюсь отправиться во Фримантл через несколько недель – посмотреть финал. – Весь Манхэттен кинулся по магазинам в последнюю минуту закупать рождественские подарки. – Благодаря чему эта сказочная выставка импрессионистов осталась в нашем полном распоряжении. – Джейсон указал широким жестом на пустую галерею. Мелани кивнула головой. Именно поэтому она и пришла сюда. Здесь – вдали от неистовой праздничной суматохи, от шумной толпы – было спокойно. – Я никогда не видела, чтобы кто-то пользовался этим. – Мелани показала на плейер в руках Джейсона. – Эта пленка и в самом деле рассказывает тебе больше, чем путеводитель? – Да нет, – спокойно ответил Джейсон. Некоторое время они гуляли по галерее вместе, восхищаясь знаменитыми картинами. – Как Чарлз? – наконец спросила Мелани. – Прекрасно. Мне жаль… – Мне тоже. – «Ты не выглядишь так, словно тебе жаль, Джейсон. Возможно, ты просто устал обмениваться банальными фразами с бесконечным количеством женщин, брошенных Чарлзом». – Как Брук? – Прекрасно. – «Откуда мне знать? Интересно, испытывает ли она такую же боль, как и я?» – Все поглощены расследованием по делу Манхэттенского Потрошителя. Джейсон задумчиво кивнул. По крайней мере Гейлен находится далеко от этого ужаса. Она обычно бродила по Гринич-Виллидж, словно это была дикая, удивительная, безопасная африканская саванна. Джейсон испытывал радость оттого, что сейчас Гейлен находится вдали от ужасов Манхэттена; Джейсон испытывал радость и от того, что Гейлен находилась вдали от Чарлза. Манхэттенский Потрошитель рассмеялся тихим, низким смехом. Потом его темные глаза прищурились, и он злобно написал: – Мелани! – Вивека сильно сжала ее локоть. – Вивека? Обычно розовые щеки Вивеки были теперь пепельного цвета. – Мне нужно поговорить с тобой. Мелани последовала за Вивекой в дальний угол переполненной комнаты. Праздник в честь Дома мод «Вог» был в пол ном разгаре. Все находились здесь или были здесь раньше. Мелани и Адам приехали рано и планировали остаться допоздна. Они должны были приехать сюда: «Вог» был важным клиентом, а фотография Мелани красовалась на обложке престижного праздничного номера журнала. Чарлз приехал и уехал, один, несколько часов назад. Они с Мелани не разговаривали друг с другом, но она чувствовала, что его темные глаза следят за ней. Один раз он даже направился в ее сторону, но Мелани быстро отвернулась. – Вивека, что случилось? – Я только что приехала сюда. По дороге я слушала специальный выпуск новостей по радио. Манхэттенский Потрошитель… – Вивека замолчала, хватая ртом воздух. – Что, Вивека? – «Это Брук? Нет, пожалуйста, если что-нибудь когда-нибудь случится с Брук…». – …убил Джейн Такер. – Джейн Такер, – тихо повторила Мелани, почувствовав облегчение. Джейн Такер… Это имя казалось знакомым. Почему? – Когда-то Адам и Джейн были помолвлены и собирались пожениться. У них ничего не получилось, но… Мелани, тебе нужно увезти его отсюда прежде, чем все остальные узнают об этом. Мелани кивнула и пошла искать Адама. Он пошел за ней, не задавая никаких вопросов, точно так же, как она раньше последовала за Вивекой. Адам видел печаль и ужас в ее светло-голубых глазах. Когда они оказались в машине наедине, Мелани все рассказала ему. – О Господи, нет! – Адам, мне очень жаль. – Когда они найдут этого подонка? – требовал Адам с искаженным от гнева и боли лицом. – Когда они положат конец этим жестоким преступлениям? Брук посмотрела одиннадцатичасовой выпуск новостей, прежде чем лечь спать. «Манхэттенский Потрошитель приговорил к смерти четвертую жертву. Сегодня вечером тело доктора Джейн Такер, профессора нейрохирургии в…» Брук смотрела на телевизионный экран. Кинокамеры снимали многоквартирное здание, где жила убитая женщина. Брук знала, что Ник находится внутри и осматривает забрызганную кровью комнату в поисках улик. Она знала также, что он весь кипит от ярости. Брук хотелось поговорить с ним. У нее будет такая возможность. Ник позвонит ей, как делал всегда. Брук надеялась, что Ник понимает, что может звонить ей в любое время, даже посреди ночи. Но Ник не позвонил той ночью. Он не позвонил и на следующий день. Был сочельник, но государственные учреждения работали. Ник мог бы позвонить ей на работу или домой. Но он не позвонил. В три часа дня в Рождество Брук позвонила Нику в полицейский участок. Она попросила его к телефону, не представившись. – Лейтенант Эйдриан. – Привет. Это Брук. – Брук, – промолвил он. Ему хотелось поговорить с ней, но он не собирался этого делать. Он бы позвонил ей как-нибудь. В другой раз. Он бы позвонил тогда, когда не было бы никакого убийства и им бы не надо было обсуждать никакое дело. Он бы спросил ее, не хочет ли она пойти с ним погулять, или поужинать, или прокатиться на пароме. Ник собирался позвонить Брук двадцать третьего декабря. Но звонок о смерти доктора Джейн Такер раздался раньше. – С Рождеством. – Тебя тоже. – Гм, почему… – Я размышляла… – начала Брук. «Я размышляла, почему ты не позвонил мне». – Как ты узнаешь об убийствах? – продолжила Брук. – Похоже, тебе становится известно об этом в ту же самую ночь. «Очень грубо, Брук. Ник сообщил Эндрю – как связующее звено с окружной прокуратурой Эндрю должен был знать все, – но ничего не сказал Брук. До прессы пока еще это не дошло. Но средства массовой информации привлекли – действительно привлекли к этому расследованию – только с октябрьского убийства. Теперь это стало причиной для беспокойства. О «знаменитых» делах серийных убийц-маньяков рассказывали в местных газетах и по телевизору: о Теди Банди, и о Душителе Хиллсайда, и об Убийце из Грин-Ривер. Станет ли Манхэттенский Потрошитель следующим маньяком, ускользающим от полиции месяцами, даже годами, вызывающим ужас и несущим смерть? Чем занимается полицейское управление Нью-Йорка? Не стоит ли его усилить армейским подразделением, вместо того чтобы использовать обычную команду для расследования? Достаточно ли делает лейтенант Ник Эйдриан?» – Он звонит. – Голос Ника был очень тихим, он сообщал конфиденциальную информацию. Об этом даже в его полицейском участке знали не многие. – Он звонит? Ты разговаривал с ним? – В этот раз да, – с трудом произнес Ник, вспомнив приглушенный голос и жуткую цель этого звонка. – Теперь он знает, что я ответственный за расследование. Раньше он просто оставлял сообщение. – Какое сообщение? – Каждый раз он говорит, что нам следует приехать по адресу, который он дает, как можно скорее. Затем он вешает трубку. Слишком быстро, чтобы зафиксировать его номер и устроить ловушку. На этот раз, кажется, он звонил из телефонной будки. – Как можно скорее, – повторила Брук. – Они еще живы, когда он уходит от них? – Нет. – «Никаких сомнений, ни единой возможности для этого». – Он звонит в другое время? – Нет. Похоже, ему не интересно играть в психологические «кошки-мышки» с полицией помимо того, что он уже делает. – Ник вздохнул. – Я на самом деле не знаю, почему он звонит, Брук, но он обязательно звонит не позже чем в течение получаса после совершения убийства. – Может быть, ему невыносимо думать о том, что они просто лежат там, – спокойно сказала Брук, вся дрожа. Она бы не смогла вынести даже мысль об этом. И это нормальная реакция. Но было ли хоть что-то в этом человеке, в этом убийце-маньяке, нормальным? – Именно так ты обычно отмечаешь Рождество? Звонишь в местный полицейский участок? – неожиданно спросил Ник, стараясь переключить мысли их обоих с ужасающих убийств на другую тему. – Нет. – Ты ужинаешь с Мелани? – Нет. – «Мы уже попытались поужинать вместе в день нашего рождения». – Нет, – тихо повторила она. – Хочешь поужинать со мной? – Да, с удовольствием. – Только с одним условием. Мы не будем говорить про убийства. Мы вообще не будем обсуждать никакие убийства. Никакие преступления. Никакие юридические вопросы. Никакую работу. – Тогда о чем же мы будем разговаривать? – пошутила Брук. – Знаю, – через мгновение серьезным тоном продолжила она. – Мы можем разговаривать о твоих коротких рассказах. – Мы можем поговорить о том, почему тебя огорчает, что ты не ужинаешь на Рождество вместе с Мелани, – осторожно предложил Ник. Он слышал грусть в голосе Брук. Он представлял себе смятение в ее темно-синих глазах. – Нет, – прошептала Брук. – Мы не можем говорить об этом. |
||
|