"Славная девочка" - читать интересную книгу автора (Коннел Сьюзен)

Глава четвертая

Однако слезами горю не поможешь, придется говорить со своим мучителем. Холли утерла слезы и потянулась к телефону. Четыре, пять, шесть гудков, включился автоответчик Стюарта. Холли ровным голосом обратилась поверх записанного приветствия:

– Возьми трубку, Стью, я знаю, что ты дома.

Не прошло и несколько секунд, как Стюарт Хамелтон взял трубку и выключил автоответчик. Самодовольным тоном он поцокал языком:

– Ну и чем могу быть полезен?

– Прошло уже три недели с тех пор, как ты рассказал мне о негативе для второго плаката.

– И кое-кто, Холли, не терял времени даром в течение этих трех недель. С каждым днем все больше сгущается покров тайны вокруг исчезновения «славной девочки». То ли она уехала из страны, а может быть, прячется за углом, увидим ли мы ее еще когда-нибудь? – Стью рассмеялся. – Должен отдать тебе должное, умеешь ты подразнить публику.

– Я не показываюсь в свете, поскольку моя общественная жизнь закончена.

– Правда?

Холли застыла, неужто Стью вычислил ее план, ведь если она станет общественным представителем Лемонэйд, то окажется в центре общественного внимания, конечно, все это зависит от того, когда ее введут в состав совета директоров, а решится все это не раньше осени, так что у нее еще есть время, чтобы разобраться с угрозой Стью.

– Если мое отсутствие поможет вдруг тебе продать еще несколько плакатов и сделает тебя еще чуть богаче, для меня это не имеет никакого значения, Стью.

– Я знаю, что имеет для тебя значение, и ты это получишь, если вернешься на работу.

– Стью, как ты не можешь понять, что я не…

Он резко прервал ее:

– А ты не слышала шестичасовой репортаж Дэниса Кратчи о развлечениях сегодня вечером, я бы тебе позвонил, но кроме телефона твоего юриста, у меня нет ничего. Ладно, как бы там ни было, он предлагает два билета туда-обратно в Монтегоупэй каждому, кто отыщет «славную девочку». Этот репортер сделал для продажи плакатов столько, что я и не думал, что такое возможно.

– Нам надо поговорить о втором негативе.

– А о чем тут говорить? Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне на работу, – голос его понизился, и речь угрожающе ускорилась. – Я на самом деле этого хочу, Холли, хватит тебе играть в прятки.

– Но поимей же совесть, ты же пользуешься мной. Ты присвоил обе фотографии без моего разрешения, так нечестно…

– Холли, любимая, ты же отписала мне права на всю ту серию фотографий, и эти два фото, их негативы, следовательно, тоже принадлежат мне, хотя вру, первая фотография стала уже всеобщим достоянием, а если хочешь стать обладательницей второго негатива, то тебе остается только вернуться ко мне на работу.

«Осел, шакал и свинья вместе взятые», – подумала она. Единственное, что поражает, – это как же она могла быть за ним замужем.

– Но я ведь даже не знаю, что это за вторая фотография, как она выглядит…

– Холли, если ты и дальше будешь откладывать неизбежное, то вскоре все узнают, что это за фотография, и как она выглядит.

Отпускать ее он явно не собирался. Он намерен был продолжать манипулировать ее жизнью ради собственной выгоды, как и раньше. Холли шагала взад-вперед рядом с софой, и злость в ней все нарастала.

– Еще один шанс, Холли, больше я ни о чем не прошу, я ведь давно уже согласился, что мы не будем больше вместе как мужчина и женщина, как муж и жена, но мы ведь очень спаянный деловой коллектив, твое лицо, твоя фигура и мой фаслблад. Ну так как, милая, возвращаешься ко мне на работу?

– Нет!

– Ну, ты ведь можешь где угодно работать еще по совместительству, так что Лемонэйд не лишится своей драгоценнейшей заклейщицы конвертов…

– Нет!

– В таком случае даю тебе срок до сентября, а потом появится в продаже «славная девочка номер два», и там будет все, что ты только можешь себе вообразить и чуть больше.

– В сентябре… Стюарт, пожалуйста, не делай этого, ведь я тебе не нужна, так и так ты рано или поздно найдешь себе новое лицо, ведь так много моделей хотят фотографироваться, дай им шанс, да и рекламные агентства этого хотят, им нужны новые лица, ты же можешь это сделать, Стью.

– Конечно, могу, я это и без тебя знаю.

– Пойми, Стюарт, я хочу двигаться вперед, а не назад, а этот меч, который ты подвесил у меня над головой, эта вторая фотография, которую я в жизни не видела, это же просто подлость по отношению ко мне, это нечестно, несправедливо, что я тебе такого плохого сделала?

– Мне, плохого? Да что ты мне можешь сделать плохого, тут все дело в бизнесе, Холли. – И он победно рассмеялся. – Только в бизнесе, ничего кроме бизнеса, позвонишь мне, когда придешь в себя, но вечно я ждать не буду, – и он повесил трубку.

Холли тупо вышла на застекленную веранду. Она зажгла свечи в подсвечниках и в их мерцающем свете села на качели, обхватив пальцами их поручни. Согнув ноги в коленях, она раскачала качели, и слова Стью продолжали эхом звучать у нее в ушах. Только бизнес, ничего кроме бизнеса, сказал он ей. Почему она с самого начала этого не рассмотрела, как могла она так долго быть за ним замужем, больше трех лет? Уронив голову на спинку сиденья качелей, она попыталась припомнить все с самого начала.

Едва закончив колледж, она уехала в Нью-Йорк, хотела устроиться журналистом. Стью заприметил ее в ресторане, когда она обедала с подругами, и подошел к ней с предложением, которое будто сошло со страниц киносценария.

– Мне хотелось бы сфотографировать вас для рекламы духов «Мари Поза», вы просто идеально для этого подходите. – Холли решила было, что это его «я сделаю вас звездой» – своего рода развлечение, она готова была уже отшутиться от предложения этого навязчивого светловолосого бородатого мужчины, но подруги убедили ее, что это такая авантюра, о которой она потом будет всю жизнь с радостью вспоминать, и даже вызвались сопроводить ее до студии.

Деньги у нее кончались, никакой работы журналистом не предвиделось, и Холли сказала – да.

Несомненно, Стью знал свое дело. За рекламой духов, последовала реклама кофе, за кофе – последовала вся американская рекламная компания Фастфуд и пошло: буклет за буклетом, так что вскоре ее личная жизнь и работа полностью переплелись с жизнью Стью. Он рассказывал ей о преданности своему делу, о срастании душ, о счастливом светлом будущем, которое их ждет, об исполнении всех желаний, его рассказы так живо напоминали ей о счастливом браке ее родителей. Исполнением всех желаний было для нее замужество и дети. Несмотря на всю напористость Стью, она хотела верить, что есть в нем и более мягкая чувственная сторона, которая должна была полностью проявить себя в создании семьи. Первый брак у него не сложился, потому что у них с женой не было ничего общего, другое дело – Холли, объяснял он, ведь они с ней так похожи. Со временем последовало предложение, которое, как позже объясняла она Энни, полностью соответствовало его представлению о чувстве юмора.

– Слушай, – сказал он, – если мы поженимся, по-моему, нам будет жить гораздо проще, что ты на это скажешь?

Первые сомнения появились у нее еще во время короткого медового месяца в Карибском море, где приятное сочеталось с полезным, и они провели две серии фотосъемок. Работа значила для него все, и женился на ней Стью исключительно ради удобства, своего удобства. Его излюбленная модель стала его женой. После того, как она стала топ-моделью косметической компании, деньги потекли ручьем. Поскольку материально они теперь были обеспечены, она предложила Стью, чтобы они поменьше работали и побольше радовались жизни. В ответ на это Стью только рассмеялся. После этого в течение нескольких месяцев Холли пыталась ненавязчиво изменить течение их семейной жизни, но из этого ничего не вышло, и тогда она решила пойти на конфликт.

– Мы начинаем жить нормальной жизнью, Стью, или я ухожу.

– А чего ты хочешь? Цветок, птичку, домик в горах, чего, говори?

– Я хочу ребенка.

– Ребенка, чтобы испортить такую фигуру? Э, нет, для материнства ты не создана, уж я-то знаю, я и так за двоих алименты плачу.

– Деньги, деньги… Неужели это все, о чем ты способен думать, неужели все и вся измеряется у тебя только долларами?

Он довольно долго думал над ответом. Потом заявил:

– Детей не будет. После второго ребенка я прошел стерилизацию.

Уж лучше бы он дал ей пощечину.

– Ты, ты же никогда мне…

Он пожал плечами:

– А теперь говорю, привыкай.

Не откладывая до вечера, она встретилась с адвокатом и начала бракоразводный процесс. Нельзя было сказать, что брак у нее не удался, практически она просто в нем не состояла. Холли еще раз раскачала качели, в безэмоциональной пустоте, окружавшей ее, она испытывала почти блаженство. Скорее всего, Стюарт просто никогда не любил ее. Она посмотрела, какой эффект произвела на нее эта фраза, сказанная шепотом, и для уверенности повторила ее еще несколько раз. Ничего, ни сердце не кольнуло, ни слеза не навернулась, можно было сказать, что она начинает снова чувствовать себя несказанно хорошо. Холли встала и с удовольствием потянулась. Исчез последний осколочек чувства вины из-за того, что это она затеяла бракоразводный процесс и одновременно исчезло неназванное чувство, что она кому-то что-то должна. Она посмотрела через дворик в сторону дома Эвена и улыбнулась.

Несколько минут спустя она была уже в коттедже в кровати. Она лежала, наслаждалась ощущением облегчения свободы, и ей отчаянно хотелось, чтобы можно было с кем-то поделиться. И тут на ум снова пришел Эвен Джеймсон, но блистательный облик его померк моментально, как только в ее мозгу возникло следующее звено логической цепочки.

Холли яростно ударила кулаком в подушку. Одно влечет за собой другое. Ведь он рано или поздно узнает о втором негативе, и как он отреагирует, когда она расскажет ему, что она понятия не имеет о том, каким будет следующий плакат, о том, что во второй раз Стью запечатлел ее в тот момент, когда она вылезала из бутафорского цветка, обнаженная и лицом к объективу. Второй плакат, если он будет напечатан, спокойно можно будет продавать хоть на оберточной бумаге, а Лемонэйд, поскольку это детская благотворительная организация, не то что не пожелает, чтобы она была общественным представителем, а просто не возьмет ее даже в штат. Кого она обманывает? Если выйдет этот самый второй плакат, то в Лемонэйд ей даже марки лизать не позволят.

Холли зарылась головой в подушку. Трудности ее далеко не кончились.

На следующее утро телефон зазвонил в шесть тридцать. Даже не проснувшись до конца, она напомнила себе, что если звонит Стью, то разговаривать она не станет.

– Привет, Холли, это я, Энни, можешь мне помочь?

Холли зевнула и вместе с трубкой залезла с головой под подушку.

– Да что угодно, милая.

– Ловлю на слове. У меня сиделка заболела, а мы с Тони по уши увязли во всех этих рулетах и утренних кофе. Может быть, ты посмотришь сегодня за детьми?

Трехлетняя Паула и пятилетний Питер были настоящими сгустками энергии, тут одного дня хватит, чтобы места для всяких трудностей в голове не осталось.

– Очень даже мило, приводи их.

Двумя часами позже Холли сидела на скамеечке в крошечном садике позади коттеджа и заплетала Пауле косу, а Питер тем временем рассказывал им обеим о том, что у него под кроватью живет динозавр.

– А он страшный? – спросила Холли.

– Нет, – пропищала Паула, – это совсем не страшный заврик.

– Правильно, – сказал Питер, – но очень противный, он ест у меня шпинат, а у папы выпивает все пиво, а когда наестся, то рыгает. Вы такого противного запаха даже не нюхали.

Пола захлопала в ладоши и стала изображать, как рыгает динозавр.

– А еще, – продолжал Питер, – вчера пришел дядя Эвен и скормил ему мои туфли, мы их теперь нигде найти не можем, поэтому мне пришлось надеть сегодня ковбойские ботинки, – и он затопал по кирпичной дорожке красивыми красными ботинками на случай, если Холли их вдруг не заметила. Холли перестала заплетать Пауле косу.

– А что, дядя Эвен приходил к вам вчера ночью?

– Да, очень поздно приходил, но я не спал, я проснулся, а он все мою маму про тебя расспрашивал.

Холли почувствовала, как у нее щеки запылали.

«Спокойно, – сказала она себе, – кому-кому, а Энни можно доверять, и если вдруг она рассказала Эвену о втором негативе и об угрозе Стью напечатать его, то она непременно сказала бы ей сегодня об этом утром, когда забрасывала детей».

– А хочешь знать, о чем дядя Эвен спрашивал мою маму? – потребовал Питер.

– Да, – присоединился к нему глубокий мужской голос позади, – хочешь знать, о чем я расспрашивал его маму?

У Холли по спине мурашки пробежали, но она какое-то время хранила молчание. Заплетя до конца косу Пауле, она поцеловала девочку, и не вставая, повернулась лицом к Эвену.

– Хочу ли я, спрашиваешь? – Взгляды их встретились, и оторваться от его глаз она не могла.

– Я могу сказать, – объявил Питер, – я там был, я все…

Холли оборвала честное заявление мальчика.

– А ты знаешь, Питер, что ябедничать нехорошо? Возьми-ка сестренку за руку и пойди покажи ей грядки с помидорами. Каждый может по одному сорвать.

Питер недовольно хмыкнул, но взял Паулу за руку и увел ее.

Холли продолжала рассматривать Эвена. Он был свежевыбрит, волосы были только что расчесаны и даже принимая во внимание, насколько она на него была теперь сердита, все равно выглядел он замечательно. По крайней мере, смутная дрожь в основании ее живота сомнений в этом не оставляла. Как же изысканно неотразимо выглядит он сегодня утром!

Эвен с усилием оторвал взгляд от Холли.

– Помидоры… А кто там посадил помидоры?

– Твои последние жильцы. Энни утверждает, будто они только посадили помидоры и сразу уехали куда-то в Западную Виргинию организовывать какую-то коммуну.

– В самом деле, – он направился к грядкам.

Холли моментально вскочила и схватила его за руку.

– Погодите минутку, мистер Проныра, не кажется ли вам, что вы нарушаете мое право на неприкосновенность жилища?

Он смерил ее взглядом с ног до головы. Волосы у нее были стянуты в небрежный хвостик, из которого в нескольких местах уже выбились золотисто-рыжеватые пряди, лимонно-желтые складки ее летнего платья развевались на ветру. Он хотел пошутить, что нынешнее славное утро окрашено в золотистые тона, но по прямой линии ее поджатых губ понял, что лучше не стоит. Вместо этого он коснулся кончиками пальцев ее носа, который был уже покрыт толстым слоем цинковой мази.

– По-моему, ты с утра сегодня сражалась с пирожным, и пирожное победило.

– Если уж речь зашла о носе, то почему ты без конца суешь свой нос в мои дела?

– Я уже говорил, что рано или поздно я все равно докопаюсь: из-за чего «славная девочка» сидит у меня за забором. Кроме того, ведь ты практически напала на меня вчера ночью у своих дверей, а оскорблений я просто так не сношу, я пришел за извинениями.

Она погрозила ему пальцем, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

– Да ты… – начала она и нежно рассмеялась, покачав головой. – Ну что мне с тобой делать?

Эвен увлек ее за угол коттеджа, действенно оградив тем самым от взоров детей.

– Для начала, – сказал он, целуя ее в шею, – могла бы довериться мне.

Холли долгим взглядом посмотрела ему в глаза. Такого чудесного оттенка голубого она еще не видела.

– Эвен, ведь ты так многого не знаешь.

– Эй, Холли, а можно я это съем?

Холли с Эвеном одновременно обернулись и увидели Питера. Он выскочил из-за угла, неся в руках помидорину таких размеров, каких Холли никогда не видела. Итак, ее спас помидор, слава тебе, Господи.

– Просто замечательная мысль, Питер, но не хочешь ли поберечь его до завтрака?

– Нет, хочу прямо сейчас. Крупно нарезанный, и еще с майонезом и с петрушкой, и еще хочу, чтобы дядя Эвен половину съел.

Холли повернула голову к Эвену.

– Ну, а как дядя Эвен? – Эвен кивнул.

– Я-то согласен, разбойник, а как же твоя сестрица?

Тут из-за спины брата появилась Паула с помидором размером с вишню.

– Смотрите, а в помидоре ребенок, – объявила она.

И тут же уронила его на голую ногу Эвена. Она тут же прикрыла ручонками рот и расплакалась.

– Ой, ой, я его разбила.

Ярко-красный плод расползался по пальцам Эвена. Он пошевелил ими.

– Хм, в самом деле разбила. Ну, что ж, придется тебе сбегать сорвать еще один. А можешь показать мне грядку, на которой ты сорвала этого помидорьего ребенка?

Он подхватил девчушку на руки и ушел с ней по направлению к грядкам. Холли смотрела, как Эвен покрывает шейку девочки десятками влажных, шумных поцелуев, и слышала, как та весело заливается смехом от радости. Какая совершенная в своей жизнерадостности картинка – высокий, широкоплечий мужчина играет с ребенком!

Глаза Холли наполнились слезами по совершенно непонятным ей самой причинам. Питер тронул Холли за ногу.

– А вас, Холли, дядя Эвен совсем не так целовал. Вам понравилось?

– Что, о, ты видел, как дядя Эвен целовал меня? Правда?

– Да, он вас вот сюда целовал, – сказал Питер, указывая на шею Холли.

Промелькнули два часа, и Холли оказалась у дерева в затененном углу сада Эвена. Питер привязывал ее к дереву веревкой.

– Она моя заложница, сколько мне за нее денег просить, дядя Эвен?

Эвен сидел в траве неподалеку и держал на коленях Паулу.

– А сколько, по-твоему, она стоит, ковбой?

Питер задумался над этим вопросом.

– Ну, она мне очень нравится, она меня на большое шоу брала в Радио-сити на прошлое Рождество, там верблюды были, солдатики падали, она много стоит, наверное, целый миллион долларов!

– Ну, хорошо, у меня там кой-какая мелочь на тумбочке лежит. За восемьдесят центов ее отпустишь?

Не колеблясь ни секунды, Питер согласился, и Эвен отправил его за деньгами. После этого он вручил крошке Пауле пластмассовый стаканчик, и направил ее в сторону дождевальной установки, а сам встал и подошел к Холли.

– Ах, какая прелесть, ох, какой подарочек привязан у меня под яблонькой! – Он погладил ее подбородок костяшками пальцев. Холли приподняла голову, но так, чтобы восхитительный контакт с его пальцами сохранился.

– Эвен, не надо ничего затевать при Пауле, потом сам же пожалеешь.

Оба они взглянули на девчушку, которая наполняла стакан, потом выливала из него воду, снова наполняла.

– Ты же слышала, что сказал ее старший брат, – сказал Эвен, – протягивая руку и снимая заколку, удерживающую хвост ее волос. – Дать ей шланг, и можно на лошадях через нее скакать, она даже не заметит. Он склонился и поцеловал ее в ухо, потом дважды и медленно – в шею. – Мне нравится, как пахнут твои волосы, – пробормотал он.

– Эвен, – шепнула Холли, – пожалуйста, не надо.

– А так – надо, – сказал он, – и нежно поцеловал ее в губы.

Она глубоко втянула в себя воздух, и восхитительное ощущение растеклось по ее телу с настораживающей быстротой.

– Я… я, думаю, что этого тоже не стоит.

– Да? А вот я думаю, что стоит. В самом деле…

Он перевел дух и поцеловал ее еще раз.

– По-моему, тебе это тоже нравится?

Холли вздохнула. Как можно было думать о чем-то еще, когда он гладил ее щеки большими пальцами.

– Ты пользуешься моей беспомощностью… – Теперь она умолкла потому, что губы его снова коснулись ее. – Ты, ты…

Он провел языком по ее нижней губе, заставив рот раскрыться. С легким стоном она поддалась. И тогда он овладел ее ртом и разумом, наполнив и то и другое неутолимым желанием. Язык его ощущал нежную сладость ее языка и лишь сковывающие ее движения веревки мешали ей целиком обнять его. Внезапно она вспомнила, что Питер в любое мгновение может вернуться.

– Эвен, нам нужно остановиться!

Эвен остановился. Он убрал голову. Пролетели секунды, показавшиеся ей часами, а она все смотрела в его ослепительные глаза. На его лице медленно проступила улыбка. Сначала плавно приподнялись уголки его губ, потом веселые морщинки вокруг глаз проступили еще отчетливее, в глазах его заиграла возбужденная самоуверенность.

– Ведь надо же нам начать? Мы это оба знаем, правда, Холли?

Это было скорее утверждение, чем вопрос. И она это знала, более того, это была правда.

– Эвен…

Договорить ей не удалось. Неожиданно из-за дерева выскочил Питер и зазвонил брелок на поясе у Эвена.

– Холли, а ты знаешь, там у дяди Эвена наверху твоя фотография, та самая, которую Стюка Бука сделал, та, где ты без одежды, знаешь об этом, Холли?

Холли прокашлялась.

– Да, Питер, я это знаю. А теперь ты, раз получил свой выкуп, давай меня отвязывай, чтобы мы еще во что-нибудь поиграли.

– Идет, – сказал Питер, и засунув в карман мелочь, начал отвязывать Холли. – А можно мне теперь со шлангом поиграть, Паула уже кончила? – Паула подтянула трусики, и Эвен взял ее на руки. Холли подмигнула Эвену.

– Хорошую ты себе подружку завел?

– А где Банни, хочу Банни, – прошептала Паула, – протирая глазки.

– Банни – это ее кролик, – объяснила Холли. – Он у меня в коттедже. Может быть, ты отнесешь ее туда и уложишь в мою постель? Кстати, сможешь там и на телефонный звонок ответить с моего аппарата. А я тем временем за Питером послежу, как он со шлангом играет.

Десятью минутами позже Холли на цыпочках прошла через свою жилую комнату и заглянула в спальню. Эвен как раз заканчивал укладывать Паулу и ее любимого Банни. Он уже включил оконный кондиционер и опустил жалюзи. В сумерках Холли смотрела, как он целует в голову ребенка.

– И Банни тоже, – попросила Паула.

– Конечно, Банни тоже, – ответил он и поцеловал одноухого плюшевого кролика. – Спи крепко, крошка, – прошептал он.

Холли видела, как он выпрямился, засунув руки в карманы. Он несколько секунд смотрел на засыпающего ребенка, потом вздохнул так громко, что Паула пошевелилась во сне. Он начал было задом пятиться из комнаты, потом, казалось, передумал и подошел к розетке. Встав на колени, он принялся исследовать ее. Холли пожала плечами по поводу столь спонтанно пришедшего ему в голову действия и вышла на веранду, чтобы дождаться его.

А что тут собственно удивляться, если он решил осмотреть розетку? В конце концов, он здесь хозяин.

Когда на веранде наконец появился Эвен, у него возник лишь один вопрос.

– Что с тобой стряслось?

– О, Питер обдал меня из шланга.

Она схватилась руками за щеки и осмотрела свое промокшее насквозь летнее платье.

– В основном спереди досталось.

– А майки у тебя внизу, конечно, нет?

– Смотри, какой умный, заметил.

Она указала ему на кресло напротив. Эвен сел в глубокие мягкие подушки старого резного кресла напротив качелей. Дождавшись, когда она сядет на качели, он поднял ноги и положил на сиденье рядом с ней.

– Меня вызывал один из клиентов, – сказал он. – Президент Стодорд Интеркор-порейтед. Он является владельцем двенадцати различных компаний, но самолеты по-прежнему предпочитает заказывать у нас.

– А что, какие-то трудности?

– Очень может быть. Пока что нам удавалось удовлетворить все его прихоти. К примеру, он настаивает, чтобы все пилоты, которые его возят, имели стаж не меньше двадцати пяти лет, чтобы волосы у них были седые и чтобы у них не было аллергии на собак.

Эвен согнул ноги в коленях и толкнул качели.

– Аллергия на собак, – повторила она негромко, – на собачью шерсть?

– Мистер Стодорд часто берет с собой линяющую собаку, которая по моим подсчетам давно должна была уже облысеть. А это скорее не собака, а старый, добрый четвероногий мешок с песком, который скулит при каждом взлете и посадке.

Она засмеялась взахлеб, как девочка, и это привело его в восторг.

– Как мне нравится, ты так рассказываешь, будто это не работа, а сплошное развлечение. А в чем же трудность?

– Мы ведем переговоры о продлении контракта с ним, и достоверные источники сообщают, что он подыскивает другую фирму по прокату самолетов. Ничего из ряда вон выходящего, конечно, нет, но мне бы хотелось быть на самой вершине. Кроме того, этот человек создает нам имидж, он столь консервативен, просто до педантизма.

Она машинально поглаживала его ногу.

– Кое-что начинает для меня проясняться. И что случится, если он подыщет себе фирму получше?

Он пожал плечами, будто ему моментально стало все безразлично. Но она настаивала.

– Ну, что случится в этом самом худшем случае?

– В самом худшем случае мне придется уволить шесть летчиков.

Ее пальцы сжались у него на лодыжке, и она тут же отдернула руку.

– Шесть летчиков? Ты хочешь сказать, что по прихоти этого старика шесть летчиков могут вылететь с работы, но это же не честно?

Она скинула его ногу на пол.

– Эвен, ни у кого не должно быть столько власти над жизнями других! И что ты собираешься предпринять?

Эвен лениво улыбнулся ей.

– Ваш покорный слуга собирается сделать все, что в его силах. Придумаю какое-нибудь решение, чтобы все были довольны.

– Правда, ты это можешь, – сказала она, снова расслабляясь.

Взгляд ее затуманился, и она задумалась о чем-то своем. Он глядел на нее и ждал, ждал. Наконец она моргнула и снова вернулась к нему. Ушла оттуда, куда не хотела брать его с собой. Он положил оба локтя на ручки кресла и изучающе посмотрел на нее.

– У тебя обостренное чувство справедливости.

– Правда? Откуда же оно взялось?

– От небогатого жизненного опыта.

– Ну, давай не будем в это вдаваться, – легко сказала она.

И вытянув ноги вдоль качелей, продолжила:

– Давай перейдем к более важным вопросам. Зачем тебе столько пломбира в морозилке и зачем ты проверял розетку у меня в спальне?

Приятный разговор продолжался. Поскольку она охотно откликалась на его прикосновения, его смех, он пришел к выводу, что она определенно начинает относиться к нему со все большей теплотой, снимает понемногу свой защитный панцирь. Ему не хотелось форсировать события, он вполне может подождать еще немного и тогда точно услышит, что же все-таки держит ее в этом коттедже. Встав с кресла, он подошел к ней и, склонившись, приподнял влажную складку ее платья.

– Мороженое и розетки – это слишком личная тема для разговора, – сказал он, поигрывая оборками ее подола. – Насчет первого, я предпочитаю помолчать до тех пор, пока мы не узнаем друг друга лучше, намного лучше. Что касается второго, то, если ты пригласишь меня на обед, то я позволю тебе вытащить из меня объяснения, но только посредством тяжелых пыток. Что ты на это скажешь?

Он продолжал играть ее платьем, медленно потирая пальцами ткань. Он как бы касался ее, и в то же время не касался, был близко, но не рядом.

Старая, добрая игра в дразнилки, вот все, убедила она себя.

Она уловила блеск в его глазах. И снова внизу живота возникла дрожь, начала распространяться по телу и, наконец, вылилась в улыбку.

– А что? Я никуда не собираюсь. Собственно говоря, почему бы и нет? Я позвоню Энни, сделаю заказ и, когда она придет за детьми, то забросит нам еду, около шести. Идет?

Он склонился к ней сзади, и приблизил лицо к ее щеке.

– Шесть часов? Это так далеко, – шепнул он.

Да, шесть часов – это далеко. К тому времени она уж как-нибудь придумает способ перехитрить его романтическую хореографию. Губами она ощущала тепло его дыхания. Совершенно точно, это последний раз, когда она позволяет ему быть так близко от себя.

– Эй, ты что, опять с ним хочешь поцеловаться, Холли?

Холли и Эвен повернулись в сторону дворика. Питер размахивал над головой шлангом, используя его в качестве лассо, и при этом обдавая себя водой с ног до головы.

– Вот вам влажный поцелуй, Холли! – закричал Питер и со смехом направил через открытую створку окна веранды меткую струю воды.