"Но и я" - читать интересную книгу автора (де Виган Дельфин)

10

Декабрьский день. Небо — тяжелое и низкое, такое любят описывать поэты, все окна в кафе запотели, на улице льет как из ведра. До школьного доклада остается два дня, я уже исписала целую тетрадь и сейчас продолжаю строчить на предельной скорости, я так боюсь, что сегодня мы видимся в последний раз, боюсь той минуты, когда мне пора будет идти, я чувствую, что мне чего-то недостает, чего-то важного, я по-прежнему ничего не знаю ни про ее семью, ни про родителей. Каждый раз, когда я пытаюсь об этом заговорить, она делает вид, будто не слышит, или заявляет, что слишком устала, или ей вдруг пора возвращаться. Единственное, что мне удалось выяснить, — мама Но живет в Иври. И она ею никогда не занималась. В двенадцать лет Но поместили в приемную семью. С тех пор она видела мать два или три раза, очень давно. Кажется, у нее есть сын, она вроде бы устроила свою жизнь.

Сегодня вечером слишком поздно, слишком поздно для чего бы то ни было — вот что я думаю; фраза крутится у меня голове — слишком поздно для Но, а я вернусь в свой уютный дом.

Когда начинается это «слишком поздно»? С какого момента становится поздно? Было ли уже поздно, когда я встретила ее в первый раз? Или полгода назад? Год, два, пять? Можно ли выбраться оттуда? Как это вообще может случиться — оказаться на улице в восемнадцать лет, безо всего, безо всех?! Неужели мы настолько незначительны, настолько ничтожны, что мир, огромный и важный, продолжает себе вращаться как ни в чем не бывало, не задаваясь вопросом — есть ли у нас крыша над головой? А мне-то казалось, что я смогу ответить на эти вопросы… Я заполнила записями всю тетрадь, перелопатила Интернет, подобрала статьи и социологические опросы, проанализировала статистические данные, и… все это оказалось бессмысленным, потому что проблема остается за гранью понимания, даже если у тебя самый мощный IQ в мире. Я сижу здесь с истерзанным сердцем, с севшим вдруг голосом, сижу точно тупая кукла, а ведь нужна самая малость — просто взять ее за руку и сказать: «Пойдем ко мне».

Я дописываю последние строки, больше для видимости. Она замолкает, на часах шесть вечера. Возможно, мы видимся в последний раз, у нее впереди — пустота, никаких планов, никакого пути, никакого запасного выхода. Она не знает даже, где будет сегодня спать, я вижу, что она тоже думает об этом, но сама ничего не говорит. Наконец я поднимаюсь.

— Так, ладно… Э-э… В общем, мне надо идти…

— О'кей.

— Ты останешься здесь?

— Ага, посижу еще немного.

— Хочешь, закажи еще что-нибудь?

— Не, не надо, обойдусь.

— Ты… Ты еще появишься на вокзале?

— Мож-бы… не знаю…

— Может, увидимся во вторник, в это же время? Я тебе расскажу, как прошел доклад?

— Ну валяй, если тебе охота…

Я спускаюсь в метро, и у меня кружится голова. Это страх — гораздо сильнее, чем тот, что я испытываю перед докладом. Как если бы меня обязали делать доклад раз в неделю до конца моих дней — вот какой страх, у него нет названия.