7

Облака, что с вечера островами темнели в небе, к утру соединились в один серый гористый материк. Да с гор, задевая верхушки деревьев, приволокся сырой туман. И посеялось что-то мелкое и нудное. Дождь не дождь, а мокро.

Море зябко ежилось. И доежилось - побежали к берегу белые-барашки. Здравствуйте - только вас не хватало! Теперь, если в течение дня и разгонит этот «дождь не дождь», на пляж не попасть: море не успеет утихомириться. И сиди на веранде с самого утра до самого вечера. А что сделаешь на веранде, хоть она и просторна, когда на ней целый отряд толчется?

Валерий Васильевич оба шахматных комплекта отдал девчонкам - их очередь готовиться к малой олимпиаде. Если говорить всерьез, то одна Капа Довгаль умеет играть. Остальные «гроссмейстерши» только ходы знают. Валерий Васильевич сам взялся тренировать их и надеется поднатаскать настолько, чтоб они на третьем ходу ферзей не зевали.

Орионовна на мальчишек насела: пишите домой. Каждого в отдельности предупредила: «Пока не сдашь конверт с письмом - никаких развлечений».

Забрускин доказывал, что он написал родителям о себе, когда сообщал почтовый адрес лагеря. Санька Багров говорил, что уже два письма отправил и даже брался вспомнить их содержание. Бастик Дзяк призвал в свидетели Ленку Чемодан для Грамот: она вместе со своим письмом бросила в почтовый ящик письмо Бастика.

Ничто не принималось во внимание.

- Ваши родители не обидятся, получив лишнее письмо, - убеждала Орионовна. - А когда сами станете родителями, приведете свой сегодняшний добрый поступок в пример детям. Как образец внимания.

- А я никогда не женюсь! - Олег Забрускин постучал по груди кулаком. - Никогда! Ни за что!

Орионовна усмехнулась:

- Ты не женишься, так другие женятся…

- Куда вы денетесь? - скривила губы Ленка. Сидит за шахматной доской, а слушает, что там мальчишки говорят.

Не отрывая мохнатых глаз от фигур, Капа Довгаль сказала. Ленке:

- У тебя ладья под ударом…

Если бы предложили, Пантелей сыграл бы с Капой пару тренировочных партий, но Валерий Васильевич не догадался предложить, а просить неловко. Неизвестно, что еще подумает, когда сам назовешься…

Пантелей в несколько минут настрочил страничку: жив, здоров, аппетит хороший, добавки дают сколько хочешь, в палате тепло и сухо, сквозняков нет, кино - через день, доктор строгий. Чуть что - сует термометр под мышку и трубку к груди приставляет: дыши, не дыши…

Мама такие письма любит, хоть десяток за день получит - не обидится, что все об одном и том же!

Отдав конверт Орионовне, Пантелей тянул шею, пытался разглядеть, что там делается на доске у Капы и Ленки.

А рядом тихо мучился Митя Янцевич. Уперся взглядом в тетрадный листок и чешет концом шариковой ручки под носом. Будет потеха, если невзначай перевернет ручку!

- И чего ты раздумываешь? - Пантелей покосился на Митино письмо. - Изложи, что есть, про наше житье. Дуй по распорядку дня - твоя мама спасибо скажет!

Митя снова склонился над листком, а потом повернулся к Пантелею:

- А скажи, тебе домой не хочется?

- Кому не хочется домой? - уклонился Пантелей от прямого ответа.

- Мне не так хочется, - одними губами сказал Митя. - Не так, как тебе. Мне невыносимо хочется.

- Преувеличиваешь ты, - отрубил Пантелей, хотя чувствовал: Мите по-другому хочется, но ведь нельзя поддакивать тому, кто распускается!

- Если бы я знал, как она там?

Пантелею стало жалко Митю:

- Хочешь, продиктую?

Предлагая продиктовать, Пантелей не думал, что Митя прямо поймет его слова. Рассчитывал, что взыграет Митино самолюбие, и он напишет матери, как надо. А Митя тряхнул головой:

- Диктуй…

Митя ни одного слова не оспорил. Все изложил, как диктовал Пантелей. Да еще в конце добавил: «Мамочка, мне так хорошо здесь, что две смены мог бы прожить в лагере!»

- Во ты дал! - весело одобрил Пантелей. - Так и надо. Незачем матери знать, что ты заскучал. Вот только не прочтет она все наоборот: раз про две смены заговорил, значит, маскирует, что и в одной худо?

Митя перечитал письмо и приписал: «Но ты на вторую смену путевку не покупай: я за одну отдохнуть успею».

Отдав письмо воспитательнице, Митя вернулся за стол, вырвал из тетради в клетку новый листок, широким и уверенным движением нарисовал на нем дугу.

- Что это будет? - поинтересовался Пантелей.

- У тебя - своя тайна, у меня - своя. Придет пора - открою…

Митя у середины дуги причертил несколько прямоугольничков, а за ними нарисовал маленькие деревца.

«Карта! - догадался Пантелей. - Бухта и наш лагерь!»

Не стал высказывать своей догадки, чтоб не спугнуть, продолжал молча наблюдать.

На карте появились горы, пирамидка, в которой Пантелей узнал условное обозначение вышки пограничников. Несколько длинных и поперечных штрихов - и по горам прошла электролиния.

- А для чего ты это составляешь?

- Да так. Все равно делать нечего!

- Ну да, так я и поверил, что твоя тайна - от нечего делать.

Митя повернул листок и беспечно сказал:

- Это я для памяти, если честно сказать… Буду в школе писать сочинение на тему «Как я провел лето», приложу для наглядности. Учительница похвалит. Пятерку поставит. Всему классу прочтет, как образец.

Чем больше говорил Митя, тем меньше Пантелей верил ему. Путал Митя: для памяти, для наглядности! Но Пантелей не разоблачал. Прикинулся, что верит, и даже помог нанести дорогу, что шла вдоль ущелья, в сторону электролинии, возможно, на перевал. Где-то за перевалом был хутор, в котором жили с семьями лесники. А за вторым перевалом - станица. Про хутор и станицу Пантелей лишь слыхал, бывать там не приходилось, и он посоветовал Мите пометить их приблизительно, а со временем уточнить.

Митя развеселился и этим больше насторожил Пантелея. Митя явно заметал следы к какой-то тайне. К какой же?

Пантелей всматривался в чертеж. Что больше всего интересует Митю? С какой целью можно использовать такую карту? Куда по ней выйдешь? Ничего определенного сказать нельзя было.

И вдруг родилось подозрение: «А что если и Митя задумал выследить и взять нарушителя границы? Не случайно у него на глазах он все далекое зарисовывает, а ближнее без внимания оставляет. Вроде бы без внимания. Это он меня от моря и береговой лини отвлекает, подальше от границы уводит - до нее, мол, дела нет. Нашел простофилю!»

Пантелей решил прощупать Митю:

- Ты про Большого Митрича и про Малого не забывай. И тропу, что вдоль моря, по-над обрывом пробирается, обозначь.

Митя небрежно поставил две закорючки и провел извилистую линию.

«Точно - о границе думает. Так ведь не заказано ему! Только очень уж он робкий и неловкий. Неуверенный какой-то. Возьмется за непосильное и провалит. Вдобавок и мне все испортит… И сразу не сообразишь, что предпринять, как быть? Одно пока ясно - сбивать Митю с толку нечестно. Пусть лучше уж действует, как умеет…»

Пока Пантелей рассуждал так, сзади подобрался Олег. Митя спрятал листок, Олег поднял палец, погрозил им:

- Вы что-то тут замыслили! Хороши друзья! Бокс им покажи, то да ее для них сделай, а они втайне договариваются, а тебя будто и нет!

- Да это я письмо пишу! - неудачно соврал Митя.

- Ты его уже сдал, - уличил Олег. - Свидетелей выставить?

- Да мы просто так, - стал Пантелей выручать Митю и сунул руку под стол, где Митя прятал карту. - Игру изобретаем… Можешь убедиться!

Митя отстранился:

- Нет!… Лучше ты ему про свое расскажи!

- Про что это «про свое»? - Пантелей такого не ожидал.- Про что, скажи, про что?

- Ага - про что? - Олег улыбался, будто застал их за чем-то нехорошим. - Выкладывайте по очереди, а можете и хором - как вам удобнее…

- Куда он убегал? Куда два раза ходил? - Митя под столом сложил листок и спрятал его в карман шортов. - Пусть вот про это расскажет!

- Ах, про это! Про это, значит! - Пантелей прижал руки к животу. - А может человек внезапно захворать? Ответь: может?

- Ах, живот у него заболел! - непривычно зло насмехался Митя. - А то я не понимаю, когда живот, а когда не живот! Маленький я!

Поведение Мити не оставляло сомнений: задумал важное, выдать себя опасается и теперь всеми силами отводит от себя внимание.

К счастью, самолюбие Олега взяло верх над любопытством:

- Ха!… Не сговорились, друзья, врете невпопад. Как вы со мной, так и я с вами: не будет бокса! Сами тренируйтесь, если хочется!… Я их учи, а они за моей спиной что-то прикидывают и еще дурачка из меня строят!

Олег отошел от стола. Пантелей и Митя отвернулись друг от друга.

Орионовна заметила, что ребята повздорили. Впрочем, не они одни ссорились: скученные на веранде, ребята быстро остывали к любому делу, нудились, злились друг на друга.

Надо было чем-то новым занять ребят, и Орионовна обратилась к ним:

- Самое время изучить наши законы!

- А чего их изучать! Они всюду написаны! Целиком и вразброс! И возле линейки, и в пионерской комнате, - Санька Багров загибал пальцы, перечисляя все места, где выставлены щиты с «нашими законами».

- Ну, раз ты хорошо их знаешь, помоги нам - напомни, - Орионовна изобразила на лице крайнюю заинтересованность и ожидание.

- Закон времени… Закон моря и…

Санька пыжился, смотрел по сторонам, как подсказки ждал, но больше ни одного закона не вспомнил.

- Ну, - торжествовала Орионовна. - Потому-то ты их и нарушаешь, что они известны тебе лишь понаслышке. Не знаешь ты их, не проникся их духом.

- Видно, не проникся, - печально поддакнул Санька.

Широким жестом Орионовна пригласила ребят сесть поближе к ней.

Орионовна знала все законы наизусть. И каждый подробно растолковывала. Попутно вопросы задавала: как понимаете то или то?

А чего там понимать? Закон времени: всюду к сроку поспевай. Закон моря: не нарушай правил поведения на пляже, не шали в воде! Закон территории: за пределы лагеря без разрешения ни-ни! Закон доброго отношения к людям - он сам за себя говорит. Закон доброго отношения друг к другу - ясно, что это такое. Закон поднятой руки: не дали слова - не вылезай! И последний закон: законы обжалованию не подлежат.

Орионовна вежливо и настойчиво вколачивала законы. Только что не заставляла повторять их хором, как любит делать плаврук Эммануил Османович. Небось, спит он сейчас в своей голубой хижине или читает про морские приключения. Чем ему еще заниматься, когда такая некупальная погода!

А погода сжалилась над ребятами. А может, ей надоело слушать про законы.

Внезапно и быстро, как часто случается на море, природа изменила свой облик, будто переоделась. Усилился ветер, изорвал и растолкал тучи, протер синие окошки в разрывах, слизнул капельки воды с трав и камней. Не сумел одного - море не погладил. И барашки так и ходили по нему.

Еще больше стала угнетать веранда, словно это каменная коморка без окон, без дверей. Ноги ныли от желания бегать и прыгать. Глаз не оторвать от простора, который начинается сразу за перилами веранды. Манит воздух, подсиненный небесной синевой.

Даже на Валерия Васильевича все это подействовало. Он сел на перила, того и гляди, перекинет ноги и спрыгнет на землю. Одна Орионовна не собиралась до обеда менять положение, одной ей хотелось и дальше говорить о законах.

- Ну, пойдемте же куда-нибудь, - заныл Олег так, точно он уже просился и получил отказ. - Сколько можно сидеть тут? На дворе давно уже солнце!

- Правда, пойдемте, - заныли и другие, словно только теперь с необычной остротой ощутили, какое это несчастье - сидеть под крышей.

Валерий Васильевич постучал пальцем по стеклу часов:

- До обеда можно хорошенько проветриться в лесу. Побегать можно. Минут сорок, а то и больше…

- Уда!!! - вскочил Бастик Дзяк.

- Уррра! - подхватили все мальчишки.

Орионовна прикрыла глаза: не вижу, дескать, не слышу, пока вы не успокоитесь.

Мальчики замолкли, выжидательно уставились на вожатого.

Орионовна глянула на море, потом на горы и на небо, потом на Валерия Васильевича:

- Вы ногу повредили, а не можете без беготни. Дай вам волю, вы все бы мероприятия беготней заменили бы…

- Извините - бегом!

- Какая разница: бегом, беготней! - Орионовна поднялась, но выйти из-за стола не спешила, и завяло готовое вырваться новое ребячье «ура». Она складывала письма, не забывая на каждом прочитать адрес.

Другой бы вышел из себя, но не таков Валерий Васильевич - он наблюдал за действиями Орионовны, как за фокусом, и невозмутимо ставил вопрос:

- К чему… издавна… стремился… человек?

Орионовна усмехнулась: тоже мне вопрос, посложнее не нашлось?

- В космос! - подсказал Бастик.

Санька выразительно тыкнул и погладил живот.

- В будущее, - уверенно заявила Ленка Чемодан.

Вожатый покачал головой, выдержал паузу и очень тихо и четко произнес:

- К высо-кой… ско-рости… передвижения… по земле!

Мальчишки победно смотрели на воспитательницу, а она подняла руки ладонями вверх: мол, кто бы думал, что вы такое вспомните!

- Люди приручили лошадь и верблюда. Люди изобрели велосипед и автомобиль. И все, в общем-то, совсем недавно. А многие тысячелетия человек бегал! Бегал!

Орионовна обиженно поджала губы: надо же, такой поклеп возвести на человека и человечество!

Вожатый сожалеюще улыбнулся: мол, сочувствую, но нравится не нравится, а так было:

- Бежал охотник за зверем!…

И Санька Багров взбрыкнул и махнул рукой, как бы метнул копье в зверя.

- Бежал воин за убегающим врагом! - продолжал вожатый.

И Бастик Дзяк подпрыгнул и вскинул руку с невидимым мечом. А Олег Забрускин провел два прямых удара, два резких и сильных удара. После таких самый стойкий враг рухнет.

- Бежал в столицу государства вестник победы!

- Ура! - радовались мальчишки: Орионовне нечем крыть, после заключительного довода, ей придется уступить.

Но, оказывается, этот аргумент не был заключительным.

- Бежал влюбленный, спеша на свидание!

Мальчишки озадаченно молчали.

Девчонки с интересом смотрели на вожатого.

- Ну! - Орионовна решительно вышла из-за стола. - Ну!

- И все - на своих на двоих, - почувствовав близкий успех, внушал Валерий Васильевич. - Не случайно, что ребенок, едва научившись стоять на ногах, стремится не ходить, а… бегать!

- Куда вы поведете нас бегать? - обреченно спросила Орионовна.

- В лес! - за вожатого ответили мальчишки.

- Да, в лес… Шестой отряд уже на пути к нему…

- Так бы сразу и сказали, что шестой отряд уже на пути к лесу. Не пришлось бы читать лекцию о беготне, - победно сказала Орионовна.

…Тихо было в лесу. Пахло сырым листом и горьковатым мхом - он зеленел на пнях. Иногда ветер сбивал с ветвей последние дождевые капли, и они звучно шуршали в жесткой лесной траве.

Тропинка обходила старые деревья и горбатые валуны, сторонилась зарослей ржавой колючки, не сопротивляясь, скатывалась в низинки и терпеливо одолевала подъемы. Шли по ней гуськом, пока тропинка не расплелась, как коса. Ребята разбрелись, замелькали между стволами.

Девчонки попытались набрать букетики, но цветов почти не было: каменистая почва не для них. Лишь кое-где слабо желтели они, крошечные, на коротеньких ножках - трудно пальцами ухватить. То ли выродившийся горицвет, то ли лесной двойник его.

Капа сорвала несколько цветочков, приложила их к своим густым черным волосам.

- Ах! - ненатурально восхитилась Ленка Чемодан, и Капа бросила их на землю.

Пантелею хотелось сказать, что хорошо, когда маленькие желтые цветы украшают черные густые волосы, но он не сказал, а вслед за Ленкой ненатурально восхитился: «Ах!»

По правилам, Капа должна была покрутить пальцем у виска, однако она этого не сделала, и Пантелей, вспыхнув от стыда и злости, по-глупому показал Капе кулак. К счастью, она уже не смотрела на Пантелея.

Бастик Дзяк, пробиравшийся чуть в стороне от тропинки - он начинал свою военную игру, - видел, как Капа приложила цветы к волосам и как бросила их на землю. Он остановился и долгим взглядом посмотрел на Капу. Она спокойно встретила его взгляд, как бы поощрила: что ты хочешь сказать? Скажи - я слушаю.

- А ты кдасивая, Капа… Ты очень кдасивая…

Бастины щеки вспыхнули, и чудом казалось, что его тонкие светлые волосы, упавшие на лицо, не загорелись. Капа обрадовалась, подошла к Бастику, провела ладошкой по его щеке. Наверное, ладошка была прохладная. Пантелей отвернулся и снова пережил недавний стыд.

Как странно все в жизни устроено. Не хочешь грубить этому человеку, а грубишь ему даже больше, чем другим. Хотел бы не сторониться этого человека, а сторонишься. Да еще как! Подальше держишься… Хотел бы хорошим быть в глазах этого человека, а делаешь все наоборот - будто мечтаешь быть в глазах этого человека грубым и нахальным. И стараешься вовсю! Аж самому неприятно…

У тропинки сохранился старый, но крепкий еще пень. Санька Багров влез на него, повертелся, не зная, что отколоть. И вдруг нашелся: поднял одну руку вверх, другую отвел в сторону.

- Постовой на перекрестке!… Разрешите проехать? - застряла перед ним Ленка Яковлева.

Капа прошла мимо.

- Катись, Чемодан! - крикнул Санька и вскинул руки, изображая пальму. - Был бы я деревом…

Капа оглянулась, ее темные мохнатые глаза ожидающе остановились на Саньке.

- …Рос бы тут день и ночь. Лет триста! Чего бы только не повидал! Чего бы только не запомнил! - Санька задумался - исторические события не спешили выбраться из его памяти.

«Так что бы ты повидал и запомнил?» - спрашивали глаза Капы, а память Саньки и фантазия его забастовали.

Олег Забрускин замахнулся воображаемым топором:

- И срубили бы тебя, бессловесного, под корень!

Санька сделал вид, что не замечает насмешки, и повалился, как подрубленное дерево, - надо было довести игру до конца и выйти из нее.

Поступать, как Санька Багров поступает, Пантелей не мог - не тот у него характер. Но и смотреть на все это представление сил не было. И злился он на Саньку, на себя и даже на Капу. «Ну вас всех! - подумал он, и себя в виду имея. - Есть же дела поважнее!»

Пантелей отшвырнул хлыстик, которым сбивал верхушки ржавых колючек, и тихо пошел по боковой тропинке. Крадучись ступал он, чтоб не скатить с тропинки камешка, не качнуть ветки, не подмять ростка на пути. Продвигался, как следопыт, как отважный и расчетливый разведчик.

Огорчения и вправду скоро рассеялись, точно и не было их. Все заслонил собою лес. Лес - это не просто деревья, зверье, птицы, лес - это одно большое и мудрое существо. Лес тоже что-то чувствует, о чем-то размышляет. И если долго побыть с ним, то начнешь, понимать его, а он станет доверять тебе и расскажет, куда и почему бегут тропинки, отчего озабоченно молчат мшистые валуны, отчего хороводятся молодые сосенки, отчего позаброшенно жмется среди соседей можжевельник, отчего просторно стоит кряжистый, весь в наростах и дуплах древний дуб.

Этот лес свой. Он знает своих. А если подойдет к нему чужак, то камни и деревья сдвинутся перед ним, тропинки, причудливо пересекаясь, собьют его с пути. А если по следу чужака пойдут наши, то камни и деревья расступятся, тропинки выпрямятся стрелой и выведут наших наперерез чужаку…

- Дети, не удаляйтесь, чтоб я вас видела!… Дети!…

Это Орионовна. Она выбрала бугорок на сравнительно открытом месте, устроилась там - не собирается дальше идти и предупреждает, чтоб не разбегались.

Девчонки бродили поблизости, а мальчишки бегали в поисках необычного. Бастик Дзяк наткнулся на плоский стоящий торчмя валун, скрылся за ним, как за щитом, выставил большой сук:

- Пацаны! Я с пулеметом залег, я пдикдываю наших! Атакуйте меня!!!

Санька и Олег бросились в атаку. Бастик строчил, кричал, что умрет, но не сдастся. А когда Санька и Олег подошли близко, он потребовал, чтобы они спрятались от шквального огня. Они тоже залегли и, вскидываясь на миг, метали в пулеметчика шишки. Бастик не жаловался - в бою, как в бою!

Получив приказ на отход, Бастик переменил позицию, а Санька с Олегом разошлись в стороны - решили окружить пулеметчика с флангов. Команды подавались в полный голос, и в лесу шум стоял, точно не тройка мальчишек, а три роты сражаются…

Шестой отряд продвигался параллельным курсом, и вожатые, Валерий Васильевич и Валерия Васильевна, оказались рядом. Сколько говорят, а никак не наговорятся. Откуда у них слова берутся?

Пантелей вырабатывал неслышный шаг и развивал свою наблюдательность. Пройдет метров пять, остановится, обшарит взором деревья и камни: кто и когда мог сломать ветку? откуда и почему, скатился на тропу этот обломок песчаника? чья шерстинка застряла в растрескавшейся коре?

Тренируясь, Пантелей не забывал маскироваться. Внешне он представлялся этаким рассеянным курортником, который разглядывает все и ничего. Это делалось для Мити, который прилип-таки к Пантелею и перебирал тропинки: то чуть вперед уходил, то чуть, отставал. Бывало, возвращался к валуну, что незаметнее, к дереву, что повиднее: запоминает их, что ли? Для своей тайны старается или стремится проникнуть в мою тайну? А чего бы он так часто с вопросами приставал: «Эта тропа так и идет все вверх и вверх? А дорогу на хутор она пересечет? А к заставе не свернет? К электролинии вывести может?». Только ли местность изучает? Да, местность он изучает основательно, но и не менее основательно выведывает мой замысел. Значит, надо отвечать ему и дальше прикидываться, что значения этим вопросам и ответам не придаешь. Просто гуляешь, просто любуешься лесом и ни до чего больше дела у тебя нет.

Митя хотел сориентироваться, и Пантелей помогал ему, показывая, где север, а где юг, где запад, а где восток. И крутясь вокруг своей оси, засек Олега. Тот перебежал от дерева к дереву, притаился за стволом. Потрогал кору, закинул голову, уставился на листву, чуть ли не пересчитал ее - артист!

Пантелей не стал уличать его, даже не подал виду, что обнаружил слежку. Смотри, мол, смотри - много ли увидишь?

Исключительно бдителен был и Митя - ни разу бумажку не достал, ни штришка не нанес. На память надеется. Высмотрит, что надо, а позже, когда останется один, дополнит свою карту.

А Олег думает, что Пантелей и Митя вправду заодно. Пусть думает!

Они разом наткнулись на каменную преграду. Она пролегла по некрутому склону, поперек тропинок. Не разберешь сходу: выперла ли из земли складка, сложил ли кто теперь уже полуразрушенную стену? Камни почернели, местами заросли травой и даже молодыми деревцами.

Пантелей взобрался на преграду. За нею был круглый провал с выходами камня, а за провалом еще одна преграда, наискосок к первой.

Мальчишки, как сигнал получили, сбежались, усеяли стену, загалдели: откуда она взялась? для чего ее возвели? Каждый свою историю верной считает.

Митя о Митричах вспомнил:

- Против Митричей поставили эту баррикаду. Солдаты ее сделали по приказу Лупана. Если подальше в лес зайти, можно на Кристинину погибель выйти и на место, где дом Лупана стоял…

- Не, - замотал головой Санька. - Во время гражданской войны здесь был лагерь красных партизан. Отсюда они по белым саданули так, что те за море ускакали…

- А между тем, - заговорил Валерий Васильевич, который тоже сюда поспел, - белые за море не отсюда бежали, а километров на пятьдесят южнее… Все это фашисты нагородили. Они тут сидели и от страха дрожали - десанта опасались. Пушек и минометов навезли, блиндажи вырыли.

- Да не помогло, - гордо поддержала Валерия Васильевна Валерия Васильевича, будто это он десант высадил и долбанул фашистов. - На рассвете подошли катера. Морская пехота - в воду! Холода стояли - лед на камнях. Но пехота прошла по ним и - в лес! Все разметала: каменные преграды, лесные завалы, пушки и пулеметы…

- Вот бы найти стадое одужие или хотя бы гильзы! - Бастик стал заглядывать в щели между камнями, раздвигать кусты крапивы.

- Не найдешь, Бастик! - остановил Санька. - Здесь столько лет лагеря, здесь столько пацанов побывало, а до этого трофейщики. и саперы лес прочесали…

- После пацанов не найдешь,- согласился Бастик. - Давайте тогда штудм устдоим. - Мы - десантники! Наступаем и побеждаем!

Мальчишки согласились, не задумываясь. Валерий Васильевич слова сказать не успел - послышался голос Орионовны:

- Возвращаемся в лагерь. Время обедать!