5

Накануне костра пионерского мужества пятому отряду поручили заменить флажки на дружинной линейке. Четыре шнура тянулись в разные стороны от верхушки мачты, на которой реял государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик. У подножия мачты была деревянная трибунка с тонкими перильцами. Вдоль дорожки - цветы. Такие яркие, будто здесь собрали не семь цветов радуги, а семьдесят семь. И тем виднее, как полиняли от солнца и дождей разноцветные флажки на шнурах…

Валерий Васильевич собрался к завхозу за материалами.

Наверное, во всей стране не сыскать второго такого бережливого и прижимистого завхоза, как Полторасыч. Ему все кажется, что взрослые, особенно воспитатели и вожатые, не ценят народное добро: дай им волю - выпотрошат кладовку, в дым и пыль превратят все, что доставалось и завозилось в лагерь загодя, еще зимой. Когда приходили к нему за чем-нибудь, он допытывался, что сталось со старым? Пробовали починить и в дело употребить? Как до сих пор обходились? Может, и дальше обойдетесь без обновы?

Только в одном случае смягчался Полторасыч - когда приходили к нему с детьми. Потому, направляясь к завхозу, Валерий Васильевич взял с собою Пантелея Кондрашина и Бастика Дзяка. Пантелей - внук военного. Бастик - сам завоевал авторитет у Полторасыча. А два дня назад, когда пятый отряд дежурил по столовой, этот авторитет заметно укрепился.

Бастика поставили у двери в столовую. Медсестра строго-настрого наказывала у всех проверять руки, грязнуль посылать к умывальнику.

Бастик был добросовестен до беспощадности. У двери затор образовался, вожатые и воспитатели пытались оказать на Бастика давление, но он не поддавался. И тут появился плаврук. Кинул два пальца к козырьку мичманки, попросил ребят расступиться и пошел напрямик. Бастик стал перед ним:

- Покажите дуки!

- Ты что - не видишь, кто идет?

- Вижу!… Вы куда идете? В столовую? Есть чем будете? Дуками? Значит, должны пдойти пдоведку! Плаврук рассердился:

- Эт-то безобразие!… Надо с умом дежурить!

- Покажите дуки!! - потребовал Бастик так, что малыши испуганно шарахнулись от двери.

В это время подошел Полторасыч, молча вытянул перед Бастиком руки, а потом отозвал Эммануила Османовича в сторонку:

- Дежурных уважать надо.

Плаврук смирился - показал руки. Бастик поступил благородно - не стал придираться, не попытался проучить, а вежливо пригласил:

- Пожалуйста, пдоходите! Пдиятного аппетита!

…Перед крыльцом кладовки громоздилась куча пыльного старья. Чего только не было здесь! Колченогие стулья, допотопные изорванные костюмы, разрозненная детская обувь с «голодными» подметками, раздавленные пластмассовые куклы, поломанные шахматные доски, смятые картонные коробки, дырявые резиновые мячи и всякое другое, давно потерявшее свой первоначальный вид барахло - подчас не поймешь, чем оно было «при жизни»? Полторасыч горестно сутулился возле кучи, будто это была свежая могила. Столько добра предстояло списать, изрубить, сжечь - разве можно смотреть спокойно?

Когда подошли Валерий Васильевич, Пантелей и Бастик, Полторасыч даже не оглянулся. Шаря взглядом по куче, он доставал из нее то одно, то другое, долго рассматривал и неохотно бросал обратно.

- Павел Тарасович, - вежливо заговорил вожатый, - у нас к вам просьба.

Полторасыч вздохнул и не ответил.

- Нам дали важное и срочное задание, - как бы продолжая речь вожатого, заговорил Пантелей.- Мы сегодня должны сделать…

Полторасыч обернулся к Пантелею.

- Обязаны сегодня закончить, - подтвердил Бастик. Полторасыч покосился на кучу, будто сказал ей: погоди, еще потолкуем. И спросил ребят, точно давно ждал их и рад им помочь:

- Так какая у вас, хлопчики, забота?

В этом месте едва начавшегося разговора Валерий Васильевич допустил просчет и чуть все не испортил - он нетерпеливо вмешался:

- Необходимо получить у вас несколько сортов материи и крепкий шнур.

Полторасыч тяжело задумался. Лицо его стало хмурым - не подступишься. Валерий Васильевич виновато подмигнул Пантелею: дескать, попробуй ты.

- Флажки все белые стали. И разлохматились, - пожаловался Пантелей. - Смотреть стыдно…

- А костед вот-вот, - добавил Бастик.

Полторасыч закивал:

- Да-да, случается такое… Случается. Что ж, материи дам. Подсчитали, чем обойдетесь?

- Подсчитали, - предупредительно сказал вожатый и, вроде о пустяке говорил, напомнил: - И шнура. Мы осмотрели старый - не годится он, поверьте нам.

- Верю, конечно, верю. Но он ведь не мог выцвести? Ну, серым стал, так весь серый. Бывает те серый шнур!

- Бывает… Но на этом - узелок на узелке, - объяснял Валерий Васильевич.

- А нельзя узелки флажками замаскировать? - с надеждой спросил Полторасыч.

- Можно. Но… - Пантелей не успел закончить фразу.

Полторасыч ткнул пальцем в сторону вожатого и наставительно произнес:

- Слыхали: можно!

Валерий Васильевич нервно рассмеялся, а Полторасыч снова замкнулся. Полез в кучу, отбросил картонный коробок, потряс перед; собой ветхую мешковину. И вдруг на глаза ему попался пионерский барабан. Полторасыч повертел его в руках, ковырнул краску на облупленном боку, сунул палец в дыру.

- Ай-яй-яй, что с тобой сделали, - шепотом запричитал Полторасыч и бережно опустил барабан на кучу, но тут же снова взял, костяшками пальцев ударил по бледной, какой-то старчески пятнистой коже. Барабан жалобно охнул.

Полторасыч поднялся на веранду, положил барабан на стол. Зашел в кладовку, вынес новенькие барабанные палочки. Огляделся, примерился и стукнул. Раз, другой. Легонько стукнул, едва слышно. Барабан, видно, уже не один год лежал без дела. Да и какие дела у него, тяжелораненого, осипшего от времени и работы, от пыли и сырости, в которых пребывал немало дней. Чувствовалось, что от малейшего прикосновения ему больно. А тут - палочками его! Как в пору далекой и невозвратной молодости!

Однако он был барабаном и помнил лучшие времена. Он потерял голос, но еще слышал и чувствовал ритм. И он все-таки отозвался на легкий стук палочек. Он зазвучал тихо, с хрипотцой, пытаясь исполнить марш. Да беда, что и Полторасыч в последний раз играл на барабане лет сорок назад, не меньше. Марш получался сухой, отрывистый, сбивчивый. Барабан стыдился, покашливал, а Полторасыч страдал, сокрушенно признавался:

- Да!… Да, не то!

Вожатый и ребята давно уж были на веранде. Валерий Васильевич попросил:

- Дайте мне попробовать…

Полторасыч ревниво спрятал палочки за спину:

- А вы умеете?

- Да, как вам сказать…

- Барабан не для баловства, - насупился Полторасыч.

- Какое баловство! Что я, не понимаю! - взмолился Валерий Васильевич. - Если потренироваться, все вспомню: приходилось мне играть!

Полторасыч отдал палочки вожатому. Тот и так и этак повернул барабан, а потом коряво сыграл фразу. Ясно, что не впервые берет палочки в руки, да позабыл то, что когда-то знал.

- Погодите, - остановил Полторасыч вожатого. - Послушайте; там-там, там-там, та-та… та-та-та-та!… Там-там, там-там, та-та… та-та-та!… Улавливаете?

Валерий Васильевич улавливал с трудом, а Полторасыч безо всяких церемоний отобрал у него палочки и передал их Пантелею:

- Попытайся ты, хлопчик…

У Бастика такое появилось в глазах, что Полторасыч нашел нужным сказать:

- И ты, Бастилии, испробуешь. После него…

Пантелей примеривался, а Полторасыч советовал:

- Поаккуратней, но не робей. Напевай про себя: «Кем был, кем был, старый ба-ра-бан-щик… Кем был, кем был, стрый ба-ра-… бан!»

Шевеля губами в такт словам, Пантелей стал выбивать:

- Кем! Был?… Кем! Был?… Старый!… Барабанщик? Кем! Был? Кем! Был?… Старый барабан?

Полторасыч одобрительно приговаривал:

- Должно у тебя выйти, должно!

Пантелею не хотелось расставаться с барабаном. Сейчас бы впереди отряда оказаться. Ударить так, чтоб все подтянулись и зашагали ровно и твердо!

А рядом стоял невеселый Бастик, и Пантелей пересилил себя:

- Пусть он теперь…

Полторасыч и для Бастика повторил слова, обращенные к старому барабанщику и к старому барабану.

Бастик забылся и - в голос:

- Кем!! Был!!! Кем!! Был!!!

- Погоди, - Полторасыч придержал руки Бастика. - Ты головы не теряй. Ты вдумчиво играй…

Бастик сжал губы и лупанул по барабану.

Полторасыч насторожился:

- Постой-ка, Бастилии. Спой это так… голосом.

Бастик выполнил просьбу.

- Да, у тебя, кажется, слуха нет! Спой еще раз, бедолага…

Бастик открыл рот и ни звука не издал - в глазах слезы.

- Что ты! - расстроился Полторасыч. - Не хотел я обидеть тебя…

- Не обижаюсь я. У меня сдоду не было слуха. Только голос.

- Люди и так живут. Ты ведь не музыкальным взводом командовать собираешься… Запомнил ритм и играй, - Полторасыч приготовился подсказывать Бастику ритм: - Начинай…

Бастик положил палочки на стол:

- Зачем?

- Зря ты оробел! - Полторасыч в сердцах ударил палочками, барабан вскрикнул и застонал.

На стон из камеры хранения вышла Меланья Фаддеевна. Поправила широкую белую прядь в серых от седины волосах, дернула острым носиком - очки блеснули:

- Позвольте мне…

Полторасыч вскинул брови: что со старушкой?

Меланья Фаддеевна была самой старшей по возрасту среди сотрудников лагеря. Ребятишки, забывая ее редкое имя-отчество, называли ее бабушкой: она аж до революции родилась!… Целыми днями сидела она в камере хранения, выдавала пионерам их вещи, шила костюмы к концертам и смотрам, чинила одежду детям и взрослым, разучивала с малышами старые песни.

Меланья Фаддеевна отобрала у Полторасыча палочки, подергала ремень на барабане - крепок ли? - и перекинула через плечо. Приладила барабан перед собой, бережно погладила ладошкой кожу, как по щеке провела. Долго перекладывала палочки из руки в руку и… ударила!… Как она ударила! Какую дробь выбила!

Преодолевая удушье, барабан зарокотал. Он запел и призывно и востороженно загрохотал, будто вел за собой сотни пионеров в рядах и будто ему подпевали золотые горны!

Со всех сторон сбегались к камере хранения мальчишки и девчонки. Самые азартные лезли на веранду, висели на перилах, толпились на ступенях.

Меланья Фаддеевна вскинула голову, на худых щеках ее появился румянец, а глаза за стеклами больших очков были сосредоточенными и грустными. Она не сразу обратила внимание на ребятишек и играла марш. И вдруг, заметив, что публики хоть отбавляй, смутилась, опустила руки с палочками.

- Играйте!… Еще играйте! - просили ребятишки.

- Извините, - Меланья Фаддеевна сняла барабан и положила на стол. - Извините, у меня - дела…

Только хотела уйти в свою камеру хранения, как прибежала старшая пионервожатая Василиса Максимовна:

- Что здесь происходит?

- Да вот, - Меланья Фаддеевна беспокойно заморгала.

- Имущество перед списанием обследуем, - сказал Полторасыч, раскидывая кучу и извлекая из нее пробитые барабаны и помятые горны.

- Это здорово! - радовалась Василиса Максимовна. - Научите меня барабанить!

- Сразу этому не научишь, - наставительно промолвила Меланья Фаддеевна.

- Так-так! - Василиса Максимовна прижала указательный палец к губам: дескать, помалкивай и думай.

Все вокруг ждали, что решит старшая пионервожатая.

- Так вот! - Василиса Максимовна рубанула воздух рукой. - Выявим ребят, которые уже умеют играть. Отберем тех, кто желает научиться. Организуем школу юных барабанщиков. Вас, Меланья Фаддеевна, назначим директором и старшим преподавателем школы… Первый выпуск учащихся - завтра, перед костром пионерского мужества…

- Да разве до завтра успеешь? - засомневалась Меланья Фаддеевна.

- Маловат срок, - сожалеюще покачал головой Полторасыч. - Что бы раньше спохватиться?

- Больше времени все равно нет и взять негде… Надо успеть! - оказала Василиса Максимовна. Так сказала, что ни Меланья Фаддеевна, ни Полторасыч возражать не стали, дружно ответили:

- Сделаем!

- Все барабаны - в дело. И старые, и те, что в пионерской комнате. Пришедшие в негодность - починить. Сколько удастся, прикупить сегодня же, - отдала Василиса Максимовна последние распоряжения и умчалась: работы у нее хватало.

- Можно мы этот барабан в свой отряд возьмем? - попросил Пантелей.

Полторасыч разрешил, а Меланья Фаддеевна забрала его на некоторое время - дырку заделать, кожу натянуть.

- А как насчет шнура? - вспомнил Валерий Васильевич.

- Сейчас получите, что с вами поделаешь, - оказал Полторасыч и пошел в кладовку за материей и новым шнуром - внезапное спасение старых барабанов и горнов привело его в самое лучшее расположение духа.

Конец этого дня и первая половина следующего были самыми шумными за всю историю пионерских лагерей на Черноморском и других побережьях. Школа юных барабанщиков работала почти без перерывов. В ней открылся и второй класс - юных трубачей, с которыми занимался бородатый плаврук Эммануил Османович. Вступительные экзамены были короткими и строгими - от желающих поступить в школу отбоя не было. На уроках ни минуты не теряли даром. И ни на минуту не могла возвратиться в лагерь тишина, отгоняемая стуком барабанов и пением горнов.

К начальнику лагеря пошли жалобщики: от грохота и рева житья нет. Доктор потрясал нормами допустимого шума. Получалось, что в лагере доза шума - смертельная. Повар, садовник и сторож грозились уволиться с работы. Начальник лагеря не знал, как поступить: с одной стороны, нельзя не посочувствовать людям, с другой - какой же это пионерский лагерь будет, если запретить бить в барабаны и дуть в горны? Впрочем, если бы он и решился запретить, ничего у него не вышло бы: стихию приказом не остановишь.

В пику жалобщикам Эммануил Османович бросил клич: «Бей в барабан и не бойся!» И ребята били в барабаны и дудели на горнах. Ни в одной школе не было таких старательных, преданных и неутомимых учеников, как в школе Меланьи Фаддеевны!

Старшая пионервожатая Василиса Максимовна и культурница Лионела Карповна срочно переделали сценарий предстоящего сбора и костра: убрали партию аккордеона, всюду ввели барабаны и горны.

Больше всего выгадал толстый аккордеонист Толик - ему оставалось сыграть всего-навсего одну песню, которую на сборе споет вся дружина, и несколько танцев. И наперед у него намечалось резкое уменьшение нагрузки - от его услуг отказывались всюду: мол, у нас тут не дом отдыха, а пионерский лагерь! Бей в барабан и не бойся!

Печалился Бастик Дзяк. Ему сказали, что попробуют принять в школу юных барабанщиков с испытательным сроком, но только после сбора. Бастик приходил на занятия и обездоленно сидел рядом с Пантелеем.