Рисунки О. Шухвостова

Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР

Москва 1954

НЕПРЕДВИДЕННОЕ ЗНАКОМСТВО

Пташка не сделал и сотни шагов по шоссе, как увидел в канавке у самой дороги небольшой костер и рядом с ним под сломанным старым деревом, выступавшим из темноты, кузов одинокой машины.

«Неужели наша полуторка?» - радостно подумал Пташка.

Однако у костра никого не было.

Подойдя к огню, Пташка поправил обгоревшие сучья и с ожиданием всмотрелся в темноту. Ему все казалось, что вот-вот появится дядя Федя или шофер Гриша. Может быть, они где-нибудь тут ищут его, Пташку. Вот, наверно, ему попадет за то, что отстал в дороге! Ну, пусть попадает, только бы они пришли поскорей!

Никто, однако, не появлялся.

Пташка подошел к машине и через стекло посмотрел в кабину: «Пусто!» Тогда он вскочил на колесо и заглянул на всякий случай в кузов: там ли еще втулка и его пальтецо, бутылка с молоком и лепешки? Ничего похожего!

Там стояли какая-то бочка, ящик и были еще другие вещи, прикрытые брезентовым пологом.

«Не наша совсем полуторка», - с огорчением понял Пташка.

В это время из темноты с лаем выскочила собака - мохнатая, черная, с рыжими подпалинами и светлым пятном на лбу.

Пташка в испуге так и остался стоять на колесе, ухватившись рукой за борт.

Вслед за собакой появился старик с охапкой сухих стеблей прошлогодней полыни. Он был в потертом брезентовом плаще.

- Назад, Туман! - крикнул он, бросив охапку у костра и торопливо подходя к Пташке. - Ты чего тут рыщешь? - грозно обратился он к мальчику.

В его сердитых глазах, упрятанных под насупленными седыми бровями, и во всем его большом лице с крупным и круглым, как картошина, носом, по-хозяйски расположившимся между багровых щек, не было в этот миг ничего, что могло бы подать надежду на пощаду.

Пташка и рта не успел раскрыть, как старик больно схватил его за руку, сдернул с колеса и приволок к костру.

- Кто ты такой есть? А? Говори! - хрипел он.

- Я, дедушка, думал, что это наша машина, - пролепетал Пташка. - Я у вас ничего не хотел взять! Честное пионерское, ничего! Вы не думайте! Я от своей машины отстал…

- Кто тебя знает, - недоверчиво сказал старик, все еще не отпуская Пташкину руку. - Может, ты отстал, а может, и нарочно сюда пришел поживиться… Пропуск, небось, у тебя не выправлен?

- Пропуск у меня не выправлен, - пробормотал совсем смущенный Пташка. - А разве сюда надо пропуск выправлять? Я не знал!

- А как же иначе? - сказал старик, отпустив, однако, Пташкину руку. - Да уж там пусть разбирают - чего ты знал, чего не знал, - продолжал он. - Мы вот с Туманом (он кивнул на собаку, которая, однако, с безразличным видом легла у костра) должны тебя для порядка заарестовать и препроводить куда следует.

Пташка стоял, боясь шелохнуться.

Старик же неторопливо достал из кармана трубку, набил ее табаком, спрятал в карман кисет и, отыскивая в костре подходящий уголек, продолжал все тем же зловещим тоном:

- Так, так… Отстал, говоришь. А где же отец-мать у тебя? Знают они, что ты тут за чужим добром охотишься? Ну, что же замолчал, а?

- Что же я буду говорить, раз вы честному пионерскому не верите! - обиделся Пташка.

- Так ты, выходит, к тому же и пионер? - укоризненно заметил дед.

- И пионер, а как же! Кого хочешь спросите! - вызывающе заговорил Пташка, задетый словами старика. - У меня и галстук есть, только днем жарко было, так я его в карман положил.

Пташка достал галстук и стал повязывать его на шею.

- Ишь ты какой, - сказал старик, еще раз внимательно посмотрев на Пташку. Затем он стал молча раскуривать свою трубку, как видно опять потухшую. - Небось отец с матерью и знать не знают, где ты теперь бродишь? - снова сказал он.

Пташка не отвечал.

- Что же молчишь? Совестно стало? - продолжал старик.

Пташка вдруг засопел, шмыгнул носом и отвернулся.

- Ты чего? - испугался дед. - Ну чего ты, малый? Не надо, не надо, брось!

Он подвинулся к Пташке и положил ему на плечо руку. Но Пташка отстранился.

- А чего пристали-то! Папку моего фашисты убили, и маму тоже, а вы - пристаете! - глотая слезы, с обидой проговорил он.

Старик растерянно крякнул и махнул рукой. Большое лицо его сжалось, будто от боли.

- Ладно уж, ладно… Не плачь! Чего уж теперь делать, - забормотал он. - Зовут-то тебя как?

- Митей, - сказал Пташка.

- Ну вот, Митя, так, стало быть, ты меня не бойся, это я так только - для острастки.

Пташка молча посмотрел на деда уже без всякого страха.

- Так ты, Митя, куда путь-то держишь? - продолжал дед.

Пташке пришлось рассказать о том, куда он ехал и как отстал от дяди Феди.

- Ничего, человек не иголка: либо он тебя, либо ты его обязательно сыщете, - уверенно сказал дед.

Он поправил костер, подбросил в огонь сушняку и долго молчал. Потом, обратив на Пташку лицо, освещенное внезапным лукавством, сказал, усмехаясь:

- А здорово же я тебя напугал, малый, а!

- Не так уж… - ответил Пташка угрюмо. - А вы, дедушка, кем тут работаете? - спросил он погодя.

- Я к сыну еду, тоже на гидроузел, - сказал старик. - Мы вон с Туманом, - он кивнул на собаку, - девятый день едем. Сначала по Каме все плыли, а потом и по самой по матушке по Волге. Теперь уж нам совсем немного осталось. Посадил нас на пристани один попутный шофер, да подшипник у него расплавился. Вот и стоим в пути, ждем, а он на автобазу ушел.

- Так вы тоже не здешний? А еще говорили - пропуск зачем не выправил! - заметил Пташка с упреком.

Дед усмехнулся.

- Чтоб знал наших! - сказал он, довольный произведенным на Пташку впечатлением.

- Это ваша собака? - спросил Пташка.

- Туман-то? Мой он, известно. Вот уже два года как старуха моя померла, так я все с ним. Он у меня, что твой человек, все понимает. Я и на пароход ему билет выправлял, как настоящему пассажиру, только, верно, подешевле с него взяли. Что, Туман, доволен? - спросил он и, нагнувшись, потрепал собаку по спине.

Туман только зевнул и облизнулся.

- Вишь, доволен как, - сказал дед. - Все понимает! Не отличишь нипочем от человека.

- А я думал, вы тут канал роете, - сказал Пташка, и в его голосе послышалось явное разочарование.

- Канал? Канал тут сын мой роет. Про Сарафанова слышал, небось? - Дед расстегнул свой плащ и вынул из кармана новенькой, синей спецовки сложенную в несколько раз газету. - Грамоте разумеешь?

- Почему же не разумею! - обиделся Пташка.

- А разумеешь, так вот посмотри, что про него пишут.

Дед развернул газету и протянул Пташке.

При свете костра Пташка увидел портрет молодого человека в пиджаке с галстуком. Что-то в его лице показалось Пташке знакомым. «Сарафанов - бригадир монтажников, один из передовых людей гидроузла», - прочел он под портретом.

- Видел теперь! - гордо сказал старик, забирая газету, словно боясь, что Пташка помнет ее, и снова бережно спрятал в карман. - Первейший человек стал! - продолжал он. - А ведь давно ли я его крапивой порол, сорванца!

- Крапивой? - удивился Пташка. - За что же, дедушка?

- Заслужил, коли так, - сказал дед. - Озорной был, страсть! Вашего брата, мальчишек, не проучить во-время, так, гляди, и толку не будет.

- А ваш сын, Сарафанов, на какой машине работает?

- Он у меня на всяких машинах работает, с понятием парень! - сказал дед. - Теперь вот шагающие экскаваторы собирает. Ты, чай, еще не видел таких?

- Нет, я, наверно, уже видел, - сказал Пташка, вспомнив недавнее приключение. - Я, дедушка, иду сейчас по степи, а он как начал на меня шагать, как нача-а-л!

- Да нужен ты ему очень! - сказал дед. - Он, небось, котлован пошел рыть. Видел, котлован роют? - Дед указал рукой на земляные холмы. - Шлюз будут строить, а еще, слышь, насосную станцию. Тут, милый, разных машин на сто верст наставлено. А всего больше в этих вот местах. Тут, шофер мне сказывал, пароходы, как по лестнице, будут взбираться на ергеня. Вот она, земля, как разворочена везде! Сразу и не поймешь, что к чему. Тут, смотришь, роют, там - шпунты бьют, а около - бетон укладывают, арматуру везут. Заводов понастроено, машин нагнали видимо-невидимо! Я уж и так говорю Туману: по старому понятию, такие дела одному богу делать положено, а теперь, погляди, сам человек за них взялся - моря устраивает, рекам указывает, куда надо течь. Вот мы тут с тобой сидим и ничего себе, в ус не дуем, а скоро по этому самому месту пароходы пойдут.

Туман поднял голову и некоторое время, казалось, с интересом прислушивался, но затем устало закрыл глаза и, положив голову на вытянутые лапы, задремал, словно все, что говорил дед, было ему уже хорошо известно.

Пташка молчал, о чем-то задумавшись.

- Дедушка, а бог тоже экскаваторами море рыл? - спросил он на всякий случай.

- Кто его знает, - отмахнулся дед. - Бога, говорят, монахи выдумали, а вот чем он реки рыл да моря - не додумались сказать: ума не хватило.

Он зевнул и пошел к машине. Вернувшись, дед расстелил на земле у самого костра брезент и спросил:

- Ты, небось, есть хочешь?

- Не так уж… - застенчиво сказал Пташка.

Дед принес из машины корзинку, в которой оказались хлеб, помидоры и сваренные вкрутую яйца. Он сам очистил для Пташки яйцо, подвинул ему большую помидорину и соль, завернутую в тряпочку.

Ужин был очень вкусный. Туман тоже получил кусок хлеба и, зажав его передними лапами, неторопливо грыз, наклоняя голову набок и молча глядя на деда и на Пташку.

Шофер все еще не возвращался.

- Отдохни, Митя, - сказал дед Пташке. - Наверно, умаялся за день.

Пташка прилег и долго лежал у костра, глядя, как тлеют обгоревшие сучья, и слушая неторопливую речь деда.

- Теперь в степи самая жизнь и начинается. Как море будет, то и гуси сюда поналетят, и утки, и другая птица. Рыбу опять-таки разведут. Чайки появятся. Опять же, и хлебопашество настоящее тут пойдет. Слыхал я, хлопок сажать собираются. Тебе, парень, благодать: ты всего навидаешься. Нам-то, старым, и то посмотреть охота. Я вот все думаю: ученые наши, уж верно, молекулу какую выдумают, чтобы жизни дать продление…

Дед говорил долго, но глаза у Пташки как-то сами собой сомкнулись, и он незаметно уснул.

Ему снилась степь, и будто по ней, как по реке, плывут льдины - далеко-далеко в распахнутую настежь весеннюю даль. И на одной льдине сидит молодая женщина, расчесывает волосы и заплетает их в косы. А глаза у нее синие-синие. «Ты уже больше не спишь в корзинке?» - удивленно спрашивает она. «Это, наверно, моя мама», - догадывается Пташка. И мать берет его за руку, и они вместе идут по степи. Но в это время из-за бугра выходит шагающий экскаватор, похожий на гуся, величиной с дерево. Переваливаясь на лапах, он подходит все ближе, и вдруг, изловчившись, клювом вытягивает из кармана у Пташки табель.

«А ну- ка, посмотрим, что у тебя тут», -говорит он.

Пташке становится страшно, он хочет бежать, но ноги не слушаются. И вот он видит: в степи стоит парта, такая же, как у них в классе, и за ней сидит Власьевна и решает задачу. «Делится или не делится?» - спрашивает Власьевна. Но Пташка не успевает ответить: Туман громко лает около него. «Это, наверно, во сне», - догадывается Пташка и просыпается.

Небо стало бледным. Холмы, ночью казавшиеся черными, теперь песчано-желтого цвета. Чувствуя неприятный озноб в спине, Пташка приподнимается на жестком брезентовом ложе. Он видит, что дед попрежнему сидит у костра, только лицо у него заспанное, борода нерасчесанная, мятая. Рядом с дедом стоит какой-то парень с пухлыми губами, в расстегнутом ватнике, из-под которого видна синяя футболка.

Да ведь это Григорий, шофер с дяди Фединой полуторки!

- Здравствуйте, - виновато произносит Пташка. - Как же вы меня тут нашли?