"В простор планетный (с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Палей Абрам)

Глава 5 Настойчивое требование

И опять мучительный диалог, на этот раз уже с пятиминутными паузами: Земля и Венера дальше разошлись на своих орбитах.

— Как это случилось?

Голос Маслакова тревожен, сдавлен. Глубоко запали карие глаза. Он не отводит взгляд от часов. Цифра упорно не меняется.

Но вот на экране появилась куполообразная голова Горячева, зазвучал его твердый, спокойный голос:

— Сначала шло удачно. Мало пепла, бомб. Лава хорошей текучести. Двигалась точно. Герда нарушила инструкцию, вышла наружу. Жан — на помощь. Внезапный взрыв. Жаростойкость скафандра не беспредельна, у Герды сильный ожог, у Жана — легкий. Сделали прививку с гормоном — стимулятором регенерации. Опасности нет. В лаве редкие элементы…

Горячев запнулся, потом сказал:

— Данные о вулкане лучше всех расшифровал бы Мерсье…

— О Мерсье говорить не будем! — мягко, но решительно возразил Маслаков.

Мерсье жадно следил за известиями с Венеры. Он не мог держать связь с ней через радиостанцию Мирового Совета: это было бы частью его работы, а права на работу он лишен. Ему можно только, как всем, следить по теле за общими сообщениями.

Он знал, что первые искусственные вулканы на Венере вскрыты мастерски, ими умело управляют. Он гордился своими учениками. Герда и Жан подготовят новых умельцев, а те — следующих.

Его глубоко встревожило состояние Герды. С облегчением узнал он вскоре, что она выздоравливает.

Пьер теперь жил в Швейцарии. Так по старой памяти называлась местность, хотя государств уже не было. На земном шаре в основном сохранились этнический состав населения и языки. Здесь, в окрестностях Женевского озера, как и раньше, в ходу был французский. Но большинство жителей владели также немецким, итальянским, русским и английским.

Сегодня Пьер долго сидел один. Наконец забылся в полудреме: ему почудилось, что он опустился на дно озера, в терем мифического водяного царя, куда не доходят звуки и волнения человеческой жизни. Вяло, неуловимо тянулось время.

Безделье угнетало его, хотя он еще не успел в полной мере почувствовать тяжесть вступившего в силу наказания.

Опять и опять он задавал себе вопрос — можно ли было обойтись без тех жертв?

О состоянии недр Венеры был собран богатый материал. Все данные занесли в соответствующие отделы Мирового Информационного центра, затем передали вычислительной машине. Пьер возвращается мыслями к тому недавнему, но, как теперь ему кажется, такому далекому вечеру, воскрешает в себе тогдашнее настроение.

…Он сидел перед цифрами и знаками сводок: испещренный ими лист бумаги радовал, как радует поэта переписанный набело последний — быть может, сотый — вариант стихотворения, наконец удовлетворяющий самым придирчивым его требованиям.

Надо было выбрать то место на поверхности планеты, где целесообразнее всего начать работу, разбить первый лагерь Большой экспедиции. Значит, там, где чуть прохладнее и в то же время меньше оснований ждать внезапного извержения. Машина уже все подсчитала, она предложила немало решений — выбор нетруден…

Нетруден? Это сгоряча показалось.

Так же сидел он тогда в бездонной тиши своего кабинета. Но та тишина была полна творческой радости и великой гордости: начинается новый этап человеческой истории… Та тишина отнюдь не говорила об одиночестве: за стенами дома он чувствовал бурлящий океан человечества, живущий одной жизнью с ним.

Но всегда ли отчетливо он думал о том, что покорение Венеры должно служить счастью людей? Не увлекся ли величественным замыслом настолько, что стал видеть в нем самоцель? Не оттого ли так легко отмахнулся от весьма важного факта: ведь множественность решений вычислительной машины говорила как раз о том, что нет одного, наиболее верного. А его не было потому, что в машину заложили недостаточно информации. Много, очень много, но все же недостаточно.

Это становится Пьеру ясно теперь, когда, поневоле очутившись в стороне от грандиозного предприятия, он вдумывается в детали. А тогда он весь горел, и мысль, что придется отложить Большую экспедицию — и кто знает, на сколько времени! — казалась ему невыносимой. Его огонь зажег многих…

Не всех, правда.

Если бы противники, не отрицая надобности заселения Венеры, потребовали только продолжения обследований планеты, быть может, это убедило бы Пьера или хотя бы его единомышленников. А они, возможно, и его охладили бы.

Он сам себя обманул. Сам себя убедил, что выбрал наиболее верный вариант из предложенных машиной.

Тогда все варианты были опубликованы. Противники утверждали, что все они равноценны. А ведь, пожалуй, так и было.

Но Пьер бросил на весы весь свой авторитет, всю любовь к нему людей.

В тот вечер он, в который уже раз, набрал на приемно-передаточном кольце (такое кольцо носят на пальце, как когда-то простые кольца) индекс космодрома на искусственном спутнике Земли, откуда стартуют межпланетные корабли. И опять любовался кораблем небывалых до сих пор размеров. Тот уже в основном был собран, но на нем еще трудились монтажники, электрики, отделочники. Не было еще таких многолюдных межпланетных экспедиций. Знакомое чувство гордости за человечество охватило Пьера.

За человечество в целом. А думал ли он о людях в отдельности?

Но нельзя же думать о каждом из восемнадцати миллиардов!

Правда, на этом первом корабле Большой экспедиции должны были отправиться не восемнадцать миллиардов, а несколько десятков человек. И он всех их знает.

Герду и Жана — больше других. Но представлял ли он себе их переживания, настроения? Они должны были расстаться с близкими. Может быть, очень надолго. Или… навсегда… Они должны были выйти на поверхность неведомой им планеты — неведомой всем им, кроме Горячева, и сразу включиться в опасную борьбу с ее стихиями. Представлял ли он себе, как каждый из них, сообразно своему характеру, будет на это реагировать? Да что он знал об их характерах?

Он и не думал об этом. А должен был бы: характер человека определяет его поведение, особенно в необычных условиях. И в этом его равнодушии (да, равнодушии! Как ни тяжко, приходится в этом сознаться) к участникам экспедиции не проявилось ли его недостаточное внимание к людям вообще?

Человечества нет без людей. Нельзя любить человечество, не любя живых, конкретных людей. Вот сейчас эта мысль, кажется, начинает доходить до его сознания. Но какой горькой ценой!..

В этих тягостных думах Пьер потерял представление о течении времени.

Незаметно прозрачные сумерки сгустились в тьму, и тотчас же снаружи полился свет искусственного дня. Но он показался слишком ярким.

Пьер повернул регулятор освещения до отметки «светло-лунный». Свет ночного электрического солнца сменился нежным серебристым сиянием, словно от невидимой луны.

В соседней комнате раздался свежий, энергичный голос Ольги:

— Ты дома, Пьер?

Не дожидаясь ответа, она вошла быстрыми, легкими шагами. Повеяло знакомым, едва уловимым ароматом. Он встал ей навстречу, и ее гибкие руки обвились вокруг его шеи.

Ольга участливо заглянула в глаза Пьеру. Этот взгляд смутил его: так смотрят на тяжелобольного, желая ободрить его и в то же время не умея скрыть тревогу.

— Ты сегодня задержалась, Ольга.

— Как почти всегда, — улыбаясь, ответила она.

Основная специальность Ольги — химия. Она работала на заводе синтеза пищевых продуктов. Ольга выходила из дому в девять утра и освобождалась большей частью в полдень по швейцарскому времени. После работы она иногда навещала своих родных в Москве — мать и двух братьев. Иногда отправлялась на лекцию, в театр, на концерт или к кому-нибудь из друзей. Но особенно много времени проводила в Центральном историческом музее. Возвращалась домой обычно к вечеру, как и Пьер в последний период подготовки Большой экспедиции. В те дни он был так занят, что редко бывал у родных и знакомых.

И вот теперь все это отпало, он сидит дома один, и время тянется, ничем не заполненное.

— Ты сегодня не говорила с Анной? — тоскливо спросил Пьер.

— Говорила, — ответила Ольга, — она скоро будет здесь.

Анна, их дочь, работала на одном из островков вблизи экватора, на пульте управления трубопровода, подающего воду для отепления полярных областей. У родителей она бывала редко, но почти каждый день виделась и разговаривала с ними по теле — чаще с матерью: Ольгу было легче застать в определенные часы на заводе, отец же бывал в самых различных местах, за ним не угонишься.

— Она уже здесь, — сказала Ольга, прислушиваясь.

В самом деле, послышался сперва еле уловимый напев веселой песенки. Он приближался, нарастал, казалось Пьеру, с быстротой урагана. И вот уже сама Анна ворвалась как ураган, бросилась к отцу, обняла.

Хоть и радостна была для Пьера встреча с ней, он с горечью отметил, что она бросилась к нему первому — не к матери: значит, тоже хочет проявить к нему особое внимание, утешить…

Уловив, сколь тяжело Пьеру это невольно подчеркнутое сочувствие, Ольга ласково остановила дочь:

— Ну, раз мы все вместе сегодня, давайте и закусим по-семейному.

Ольга, как рачительная хозяйка, нажимала кнопки заказа. Откинулась заслонка в стене — и конвейер стал подавать на выдвижной столик любимые кушанья Пьера.

Едва уселись, Анна разом выпалила то, в чем, вероятно, и состояла цель ее приезда:

— Слушай, отец, ты ведь давно хотел посмотреть наши трубопроводы и все никак не мог собраться. А почему бы тебе завтра утром не полететь туда со мной?

Пьер не сразу отозвался на это предложение: он любовался дочерью, ее милым лицом, звонким голосом. Давно уже он так не сидел среди своих близких, никуда не торопясь, ничем не отвлекаясь. Иногда даже мечтал о такой возможности. Но как она осуществилась!..

Говорили у них в семье по-русски. Пьеру нравился плавный московский говорок жены и дочери — и откуда только взялся у них этот выговор в эпоху всеобщего перемешивания народов, языков?

Когда сказанное Анной дошло до сознания Пьера, он радостно кивнул: да, конечно, это отчасти заполнит невыносимую пустоту…

Подошло время передачи известий. Ольга включила теле.

Появился Котон. Почти не двигая мускулами лица, бесцветным, лишенным живых интонаций голосом он произнес:

— Требую внимания человечества. Мерсье наказан по заслугам, но преступная авантюра не прервана. Мировой Совет не отозвал экспедицию, она продолжает работу. От имени миллиарда людей я требую прекратить это.

— Миллиарда! — вздрогнул Пьер.

— Преувеличивает! — нахмурилась Анна. — Катастрофа повлияла на неустойчивые умы, но их не так уж много.

— Мы, противники космической авантюры, — продолжал Котон, — требуем, чтобы Мировой Совет принял единственно правильное решение: вернуть на Землю людей с Венеры, положить конец губительному эксперименту!