"Родная земля (сборник)" - читать интересную книгу автора (Бу Дао, Бак Ха, Тхиеу Суан, Кхай Нгуен, Дык Ай...)

1

У обитателей этой маленькой бамбуковой хижины сегодня был не совсем обычный день. Это чувствовалось. И вовсе не потому, что, скажем, дом был полон гостей, а стол заставлен кушаньями. Напротив, в хижине царила тишина. Семья, как и обычно, собралась во дворе возле большой сосны. На алтаре предков, находящемся на видном месте, у стены, теплились три поминальные палочки, распространяя тонкий нежный аромат, а керосиновая лампочка разливала по хижине слабый желтоватый свет.

Как и в любой другой вечер, семейство тетушки Кон собралось во дворе. Все сидели на низенькой скамеечке, поставленной на песок неподалеку от неглубокой щели, служившей бомбоубежищем. Над скамейкой было устроено нечто вроде навеса из сосновых веток. Но от него осталось, пожалуй, только название. От полуденной жары этот навес не спасал, а ночью вообще был не нужен. Люди этих мест привыкли к постоянной жаре. Свыклись они и с песком и с соленой морской водой. В душные ночи тетушка Кон вместе с детьми спала во дворе, возле убежища.

…В этот час, когда на хутор медленно опускалась ночная тишина, мать и дети продолжали торжественную трапезу. Да, это была торжественная трапеза, хотя гостей на нее не приглашали. Не зажигали огней. И даже керосиновую лампочку оставили в доме, довольствуясь слабым светом народившегося месяца.

Старшей дочери тетушки Кон было лет двенадцать — тринадцать. Братишка ее, совсем еще несмышленыш, сопя, обгладывал куриную ножку. Девочка ела медленно и чинно.

Их матери на вид было лет сорок. Она сидела, не притрагиваясь к пище, и смотрела то на детей, то куда-то вдаль, туда, где река сливалась с морем.

Дом тетушки Кон стоял на окраине хутора Кыа. И хотя в нем было три чистенькие комнатки, на фоне устья могучей реки он выглядел крошечным. Река Зиань чем-то напоминала кита, из раскрытой пасти которого в море извергаются потоки воды. Устье реки было необозримым. Из окон домика матушки Кон оно казалось бескрайним. Хозяйничал здесь порывистый морской ветер. По своей прихоти он обрушивал на дельту штормы и тайфуны, поворачивал вспять воды могучей реки.

Мать смотрела на жующих детей. Они вызывали в ней и радость и жалость. Когда в небогатом доме появляется лакомый кусок, его отдают детям. То, что дети довольны, радовало ее.

Но может быть, ее дети — сироты — не знали, какой сегодня день и почему мать устроила им такой сытный ужин.

Нет, дети знали все. Они помнили, о чем не раз говорила им мать: сегодня — годовщина гибели их отца. Давно это было. Младший тогда еще не появился на свет.

— Дети, вы знаете, какой сегодня день?

— Сегодня день, когда погиб отец, — не задумываясь, ответил сынишка.

— А почему он погиб, твой отец, ты знаешь?

— Его убили колонизаторы!

Девочка молчала. Ей было неловко оттого, что братишка так легко говорит об этом. Она внимательно посмотрела на мать своими огромными черными глазами и прошептала:

— Отец был партизаном. А враги приплыли по морю и все здесь сожгли. Так ведь, мамочка?

Да, все было именно так. Но дети знали эту страшную правду только из рассказов взрослых. А перед глазами женщины всегда стояли картины жуткого погрома, когда люди, казалось, тонули в крови. Разве можно рассказать это детям, двум воробышкам-глупышкам? Разве смогут они сейчас понять, в каких муках погиб их отец? Тогда молодые парни в рубашках защитного цвета не знали пощады. Там, где они проходили, оставалась лишь смерть. После их ухода она нашла полуобгоревшее, почерневшее, как головешка, тело своего мужа. Вот уже сколько лет она пытается отогнать от себя этот кошмар и не может! Разве обо всем этом расскажешь детям?

Боясь расплакаться от нахлынувших воспоминаний, женщина молча кивнула в ответ, но предательские слезинки все же вытекли из-под ресниц.

— Сестра, смотри: мама плачет. Она вспомнила об отце, да?

— Конечно. Маме жалко его, — ответила девочка и вдруг обрушилась на братишку: — Да ешь ты быстрее, ишь расселся!

Потом она обернулась к матери и заговорила совсем о другом:

— Мама, ты нынче идешь работать на перевоз?

— Нет, доченька, не пойду. Этой ночью меня заменит тетя Соа.

Тетушка Кон изо всех сил старалась казаться спокойной, но две мокрые полоски от слез на щеках говорили о том, что горе сжимает ей сердце.

Паром ткнулся носом в берег. Сидевшие в нем люди не успели спрыгнуть, как в лодку полезли ожидавшие перевоза. Пыхтенье… брань… возня. Большая лодка-паром раскачивалась с борта на борт…

— А ну-ка, дайте сначала всем сойти на берег. Люди еще не сошли, а вы уже полезли… Так-так… Ничего, ничего, сначала дайте пройти женщинам… Ты, товарищ, отодвинь-ка свою колымагу, пусть сперва на паром поднимутся солдаты.

Командовала молодая девушка. Она стояла выше всех, на самом носу парома, и ее фигура четко вырисовывалась на фоне серебристого, чуть красного у горизонта неба. Голосок у девушки был чистый, нежный, и даже не верилось, что к нему прислушиваются.

И, как оказалось, организационного начала вполне хватило: все быстро погрузились.

Паром уже собирался отчаливать, когда на берегу показалась пожилая женщина. Еще издали она закричала:

— Соа, давай я тебя сменю! Ступай домой, поешь! Тебе ведь еще надо идти на собрание ячейки.

Какой-то парень на пароме рассмеялся и крикнул:

— Я за то, чтобы Соа энергичнее работала веслом! Тогда она успеет и нас перевезти, и домой вернуться к ужину. А вы, мамаша Дыок, лучше отдохните.

Соа пристально посмотрела на балагура, ничего ему не ответила, а про себя подумала: «И откуда он знает, как меня зовут? Я ведь так редко работаю на перевозе».

Она спрыгнула на берег, уступив матери место перевозчика.

Сидевший в лодке старик набил трубку и рассмеялся:

— Глянь, парень, она с тобой не согласилась. Слов нет, она девушка здоровая, сильная, но хватит ли у нее сил выстоять под всеми дождями и ветрами, как ее мать, матушка Дыок?..

Паром двинулся. Женщины наперебой заговорили о чем-то своем. Соа тем временем быстро уходила от причала. Какая-то ничем не объяснимая радость переполняла ее душу. Неожиданно для самой себя девушка запела.

Вдруг она заметила, что навстречу ей кто-то бежит.

— Эй, сестрица Зюе, куда спешишь? — спросила Сюа, угадав в бегущей свою подругу.

— Ну, слава богу, успела! — Зюе схватила Соа за руку. — Только что кончила все свои дела и побежала к тебе.

— Смотри, как запыхалась. Давай присядем, отдохни чуточку.

Подружки сели на песок под раскидистой сосной… Море катило на берег огромные волны. В них было что-то загадочное и даже жестокое. Казалось, они вот-вот захлестнут этот ослепительно-белый песок пляжа. Но ряды сосен, посаженных здесь людьми для защиты от злых морских ветров и соленых волн, гордо стояли на пути стихии, вцепившись мощными корнями в песок. Казалось, что они будут стоять тут вечно, и нет такой силы, которая смогла бы сломить их.

Девушки молча смотрели на море, на знакомую с раннего детства реку. По воде пробегала вдаль светлая лунная дорожка, местами разорванная слабыми тенями. Извиваясь, как огромный удав, поток спешил в море.

И Соа и Зюе не знали, где начинается их река и как называется это место, затерянное, наверное, в джунглях. Они даже не представляли, по каким провинциям протекает река, какие ручьи и речки отдают ей свои воды, чтобы она стала такой красивой и могучей. Они хорошо знали только одно — река была их кормилицей. В своих волнах она приносила сюда, к хутору Кыа, много плодородного ила; отдавая свои воды морю, она была в то же время единственным источником, откуда люди окрестных деревень брали пресную, или, как говорят в народе, сладкую, воду.

— Как ты думаешь, Соа, наша река Зиань красивая?

— Еще бы!

Неудовлетворенная ответом подруги, Зюе громко сказала:

— Зиань — великая река. Она самая красивая и самая прекрасная!

Соа рассмеялась.

— Как же я могу утверждать, что наша Зиань самая красивая, если, кроме нее, я не видела ни одной реки? Вот ты говоришь, что она великая. А разве у других рек нет величия?

— Странно ты рассуждаешь! — проговорила Зюе. — Только у великой реки может быть такое огромное устье. Сможет ли какая-то там речушка величиной с гулькин нос пробить такой выход к морю?

— Я думаю, река может быть и маленькой, а устье — широким. Ведь это море вымывает берег. Смотри, как оно вливается в наше устье. Поэтому оно такое большое.

На этом разговор о реках и море кончился. Подруги еще довольно долго молча сидели рядышком. Вдруг Зюе спросила, отряхивая песок с шаровар:

— Ты еще не ответила этому «старику»?

— Какому еще «старику»?

— Ну ладно, ладно. Хватит притворяться. А то ты не знаешь какому?! Тому самому!

Соа улыбнулась, поправила упавшую на лоб прядку волос и проговорила:

— Нет еще. Да я и не знаю, что ему ответить.

— Напиши, что он тебе не нравится.

— Да что ты! Скажи, почему тогда давно, когда мы еще были школьницами, и я и ты так внимательно слушали его, боялись пропустить слово, а теперь я как-то спокойна к его высказываниям?

— А я все его объяснения слушаю только потому, что их надо слушать. «Старик» ждет твоего решения. Это точно. Уж ты мне поверь. И надо ему прямо сказать обо всем.

— Я согласна. Да ведь я почти все уже решила, я…

— Ой, посмотри — осветительная ракета! — прервала ее Зюе.

Соа так и не успела сказать подруге, что же она решила…

…Они не слышали рева моторов самолета, летящего в темном ночном небе. Светящаяся авиабомба неожиданно, как в сказке, повисла над хутором. Мгновение она горела пурпурно-красным огнем, потом запылала белым светом. Это был какой-то особенный свет. Он не был похож ни на свет лампы или солнца, ни на мерцание звезд. Этот свет принесли сюда американцы. И он вызывал в людях страх.

Во дворе тетушки Кон дети еще не успели собрать после ужина миски и палочки. Свет, вспыхнувший в поднебесье, на мгновение ослепил мать, и она закрыла глаза рукой. Быстро убрав миски, мать вместе с детьми бросилась в убежище.

— У тетушки Кон не погашен свет! — закричал кто-то из соседей. Услыхав этот крик, мальчик мигом вылез из укрытия. Через несколько секунд, показавшихся матери вечностью, он вновь спрыгнул в щель:

— Погасил!

И в тот же миг над головой раздался тягучий, леденящий душу рев моторов.

Вдруг, словно вспомнив что-то важное, женщина повернулась к детям:

— Сидите тихо, я сейчас вернусь!

— Ты куда, мама? — встрепенулась девочка.

— Я сбегаю к тете Виенг и сразу же вернусь.

— Без меня не смейте выходить, слышите? — Выбравшись из укрытия, она услыхала, как сын сказал ей вслед:

— Если сразу не возвратишься, я пойду тебя искать.

Хижина тетушки Виенг, которая была женой младшего брата покойного мужа тетушки Кон, находилась по соседству. У тетушки Виенг было осложнение после преждевременных родов, и ей прописали постельный режим. Женщина понимала: болезнь ее ложится новым бременем на семью в такое трудное время, и потому делала вид, что чувствует себя неплохо. На самом же деле самочувствие ее было неважным. В этом мог убедиться каждый, увидев ее мертвенно-бледное лицо с запавшими глазами.

Увидев тетушку Кен, больная хриплым голосом спросила:

— Они, наверное, много ракет пустили, раз так светло?

— Много, — Коротко ответила тетушка Кон, давая понять, что ее не интересует, сколько осветительных бомб сбросили американские летчики. — Послушай, сестрица, давай я перенесу тебя в убежище. Ты ведь сама туда не доберешься.

— Нет, нет! — возразила тетушка Виенг. — Возвращайся к детишкам, они ведь одни, им, наверное, страшно, бедняжкам. Зачем этим стервятникам стрелять по моему дому, я ведь и так лежу больная…

Самолеты нудно ныли где-то над хижиной.

— Ладно, кончим спор! — сказала тетушка Кон. — Слышишь, он кружит прямо над нами. Пойдем-ка в укрытие.

Заботливые руки подняли больную. И откуда только бралась сила в этих слабых женских руках? На песке от дома к укрытию протянулась цепочка следов, оставленных тяжело ступавшей женщиной.

Самолет, выходя из пике, завыл. Послышался взрыв. Никто не смог бы точно сказать, куда упала бомба. Ясно было одно — она взорвалась где-то посреди хутора.

Женщины, уставшие одна от боли, другая от тяжелой ноши, поддерживая друг друга, сползли в вырытую во дворе яму — укрытие. Устроив подругу поудобней, тетушка Кон проговорила:

— Ты полежи здесь, а я побегу к малышам. Им, наверное, страшно без меня.

Тетушка Виенг видела, как тетушка Кон вылезла из ямы и побежала по двору. Потом ее закрыл черный столб дыма. Больная потеряла сознание…

…Когда Соа и Зюе прибежали на хутор, все стихло. На месте хижины тетушки Виенг дымилась груда развалин и обгоревших пальмовых листьев. Нетронутым остался лишь сруб пересохшего колодца.

Односельчане, подоспевшие раньше девушек, поторапливая друг друга, откапывали обвалившиеся убежища во дворах у тетушки Виенг и тетушки Кон.

У Соа не было времени бегать в поисках лопаты или мотыги. Она опустилась на колени и стала рыть руками, набирая песок в пригоршни и отбрасывая его в сторону. Песчаная пыль забивалась под кофточку, слепила глаза, но девушка продолжала копать…

Рядом с ней размеренно работал киркой секретарь партячейки и политрук отряда ополченцев Кань. Немного дальше Соа увидела своего отца. Пыль стояла столбом. Дым от взрыва еще не рассеялся. Черная пелена окутывала хутор, и в этом кромешном аду никто не заметил, что над землей царствует чудесная, лунная ночь.

Яма становилась все глубже и глубже. Уже освобождены колья, укреплявшие стенки убежища тетушки Виенг. Убежище было неглубоким и поэтому оказалось ненадежным. Наконец показалась крыша, вдавленная взрывом в яму, а под нею лежала тетушка Виенг.

Женщина была жива. Руки покрывали глубокие царапины. Изо рта тонкой струйкой сочилась кровь. Люди столпились возле нее. Через какое-то время она пришла в себя и чуть слышно спросила:

— А где тетушка Кон?

Ее вопроса не расслышали. Тогда тетушка Виенг снова чуть слышно заговорила. Люди смолкли. И тут тетушка Виенг поняла, что никогда больше не увидит своей подруги.

Женщина вновь потеряла сознание… Она пришла в себя уже после того, как откопали детишек тетушки Кон. Виенг знала, что ей нужно лежать, но сейчас это было невозможно. Собрав остаток сил, она подползла к группе односельчан, окруживших двух сирот, обняла испуганных детишек, которые были настолько потрясены случившимся, что даже не плакали.

Хриплым, прерывающимся голосом тетушка Виенг стала успокаивать их:

— Не погибла ваша мама, нет. Я здесь, кровиночки вы мои. Я никому не отдам вас…

Подошел Кань. Он взял мальчугана на руки, а Соа велел забрать девочку. Соа заметила, что рубаха на плече Каня намокла.

— Батюшки, да ты, никак, ранен!

Она разорвала рукав рубашки и увидела, что плечо в нескольких местах здорово поцарапано, а в предплечье засел осколок. Из раны сочилась кровь.

— Видишь, я легко отделался. Ничего… оставь. Лучше позаботься о детишках и о тетушке Виенг.

Соа положила малыша на носилки.

В этот момент откуда-то прибежал муж тетушки Виенг. На плече у него висела винтовка. Он стоял и смотрел на людей, на мальчика, лежащего на носилках, на жену. К горлу подкатил ком…

В небе, спускаясь на парашюте, догорала осветительная бомба. В призрачном свете луны она, казалось, подмигивала израненной земле.