"Повесть о райской жизни" - читать интересную книгу автора (Проскурин Вадим Геннадьевич)

17

— Извини, — сказал черт. — Я не думал, что это так сильно подействует на тебя.

— Да уж, не думал, — пробормотал я, безуспешно пытаясь подавить нервную дрожь. — Индюк тоже не думал… А зачем это все? Неужели Люцифер — такой садист?

— Люцифер — не садист, — заявил черт. — Ад — структура саморегулирующаяся, Люцифер почти не вмешивается в ее работу. Ад — царство абсолютной свободы, здесь доступно все, что душа только может себе представить. Любая душа, попав в ад, формирует вокруг себя мир своей мечты…

Мне показалось, что я ослышался.

— Грешники мечтают о котлах и навозных ямах? — спросил я.

Черт ехидно ухмыльнулся.

— Тут есть одна маленькая деталь, — сказал он. — Когда душа мир создает своей мечты, она не всегда играет в нем ту роль, на какую рассчитывала. Чаще получается как раз наоборот. Любишь жечь еретиков на кострах — гореть тебе в адском пламени. Любишь топить красивых евреек в нужниках — плавать тебе в дерьме. В этом и есть ад. То царство огня, что мы посетили вначале — личный ад одного средневекового инквизитора. Море жидкого дерьма, что мы наблюдали потом — личный ад охранника из Дахау. Я решил начать с самых простых примеров, мне показалось, что так тебе будет проще понять суть. Я не думал, что это так сильно подействует на тебя.

Я нервно передернул плечами.

— Конечно, не думал, — пробормотал я. — Те женщины, которые барахтались в дерьме, кто они?

— Призраки. Статисты в спектакле. Те же самые гурии, только адские. Имитация человека. Почему-то грешники очень любят призывать призраков, даже сильнее, чем праведники гурий.

— После смерти каждая душа попадает либо в рай, либо в ад?

— Разумеется.

— А кто решает, кого куда направить? Эээ… бог?

Черт изумленно поглядел на меня и расхохотался.

— Ты все еще не понял? — спросил он. — Рай отличается от ада только одной вещью — тем, какие души его населяют. Когда душа попадает в загробные миры, она формирует свою мечту и занимает в ней то место, какое предназначала другим персонажам. Если результат вписывается в райский стандарт, то новый мир становится частью рая. А если нет, то добро пожаловать в ад, здесь принимают всех.

— Погоди, — сказал я. — То, что ты мне показал — просто два единичных случая? Они для ада нетипичны?

Черт пожал плечами.

— Да кто его знает, что у нас типично, а что нет… Каждая душа — свой мир и у нас это не просто метафора, а реальность. Некоторые миры очень похожи, иногда даже получается, что близкие миры вообще сливаются друг с другом, но это редкость. Если взять два случайно выбранных закоулка ада, то между ними, скорее всего, не будет ничего общего.

— То есть, огонь и котлы тут нечасто встречаются? — спросил я.

Черт снова пожал плечами.

— Разве тут поймешь, что часто, а что редко… Вообще-то, адский огонь — привычная метафора, ее регулярно материализуют. Обычно не так ярко, но…

— Погоди, — оборвал я его. — Дай я уясню главное. Я правильно понял, что в аду действует правило — как ты относился к другим при жизни, так к тебе будут относиться после смерти?

Черт аж просиял лицом.

— Точно! — воскликнул он. — Я и не знал, что это можно выразить такими простыми словами. Ты абсолютно прав. Все, что ты делал в земной жизни с другими, в загробной жизни сделают с тобой. Причем прижизненные желания и мечты имеют такую же силу, что и реальные действия. Если ты всю жизнь мечтал трахнуть собаку, то после смерти тебя будут трахать разные звери и неважно, успел ты реализовать свою мечту или нет.

— Замечательно, — сказал я. — Если товарищ при жизни был редиской, то после смерти он попадет в ад и будет мучиться. А если он ко всем относился хорошо, о запретном не мечтал, в формат праведника вписывается, то его личный ад станет частью рая. Правильно?

— Правильно.

— А как быть с теми, кто посередине? Куда попадают те, кто недотянул до райского блаженства, но уже перерос адские муки?

— По-разному. Есть у нас одна достопримечательность — менеджер из офиса, так он вообще не понял, что умер. Сформировал вокруг себя прежний свой офис, окружил себя призраками, ездит на работу, толкается в метро, пишет всякие отчеты, сидит на совещаниях, по выходным делает ремонт в квартире… Не знаю, рай это или ад… По-моему, ад. Если человек не может представить себе ничего иного, кроме повседневной рутины, то эта рутина и есть его личный ад.

— А если может?

— Ну… у нас тут много всяких заповедников… Средиземье, Диптаун, Амбер, Башня Ангелов, Башня Шутов, Темная Башня, Звездная Тень, Звездная Сеть… Любой эскапист найдет себе мир по душе.

— А если человек не хочет убегать от привычного бытия? Или хочет, но недалеко?

— Тоже запросто. Выбирай на вкус: научная фантастика, фэнтези, хоррор… Два образца хоррора ты уже видел.

Я непроизвольно поежился.

— Толковая была идея начать презентацию с ужасов, — сказал я. — Я чуть не умер от страха.

— Здесь нельзя умереть, — улыбнулся черт. — Не забывай, это загробный мир, тут нет разницы между жизнью и смертью.

А вот это уже интересная новость.

— То есть, если бы архангел разрубил меня мечом, я все равно остался бы жив?

— Не знаю, — пожал плечами черт. — Все зависит от того, готов ли ты сам был поверить в свою смерть. Умереть здесь можно, но только в том случае, если сам захочешь.

— А что будет после второй смерти? Я попаду в другой мир, еще более загробный? Или вторая смерть окончательна?

— Все зависит только от твоей веры. Ты никак не можешь понять, что в раю и аду вера не отличается от реальности, здесь реальность формируется из веры прямо и непосредственно. Если ты веришь, что умрешь, значит, ты умрешь. Если считаешь, что после смерти оживешь в другом кругу ада — так тому и быть. А если думаешь, что будешь вечно гореть в адском пламени — будет так.

— Брр… — сказал я. — Не хотел бы я себе такой участи. А тот инквизитор, который вечно горит — он все чувствует и все время мучается? Он еще не привык к вечной боли?

— Душа не может привыкнуть к вечной боли. Точнее, привыкнуть-то может, но такую душу уже трудно назвать душой. Она теряет высшие чувства, деградирует, превращается просто в автомат по испытыванию боли. Это хуже, чем смерть.

— Понятно, — сказал я. — То есть, непонятно, но…

— Познание подобно расширяющемуся кругу, — заметил черт. — Чем больше круг, тем длиннее окружность, чем больше ты понимаешь, тем дальше отодвигаются горизонты познания. Конечно, ты можешь закупорить свой мир, свернуть его в тесный кокон, но это тупик. Чтобы ты мог развиваться, ты должен все время узнавать что-то новое.

— Ты решил меня просветить? — спросил я. — Твоя миссия состоит в том, чтобы следить за моим духовным развитием?

Черт рассмеялся.

— У меня нет никакой миссии, — сказал он. — Я просто призрак, такой же, как гурии в раю или те женщины в море дерьма. Ты сотворил меня, потому что нуждался в собеседнике. Цель моего существования — объяснить тебе строение этого мира.

— Но мы встретились с тобой в раю, — заметил я. — И в тот момент я не нуждался ни в каком собеседнике. Я еще не знал тогда, что рай и ад так сложно устроены, я вообще не знал, что ад существует в действительности.

— Когда мы с тобой встретились, я не был еще сотворен, — пояснил черт. — Мы, призраки, обретаем личность не сразу. Когда мы встретились, я был просто статистом на сцене, причем играл не в твоем спектакле.

— А в чьем?

— А я-то откуда знаю? Меня призвал кто-то из тех алкоголиков, которых ты запустил в рай, не знаю, кто именно. Человек проспался, опохмелился, огляделся по сторонам, вспомнил, что с ним произошло, испугался, подумал, что по его душу сейчас придут ангелы и изгонят из рая к чертовой матери. А в наших мирах нельзя пугаться, у нас страхи становятся реальностью еще до того, как ты успеваешь их осознать. Чтобы уцелеть в раю, твоя личность должна быть гармонична и уравновешена, иначе страхи вырвутся из подсознания и рай превратится в ад.

— Интересно… — протянул я. — Получается, у Кости Бейцалова личность очень гармоничная и уравновешенная, раз он протянул в раю больше месяца.

Черт в очередной раз пожал плечами.

— Не знаю, какая у него личность, — сказал он. — Может, он только казался таким придурком, а может, долгое ожидание расплаты — часть его личного ада. Не знаю. Но факт остается фактом — кто-то из людей, которых ты привел в рай, испугался, что по его душу придут ангелы, и они пришли. Но оказалось, что по представлениям того человека ангелы не могут творить зло, и тогда на сцене появились мы. А потом на сцену вышел ты и твоя воля направила действие совсем в другом направлении. А когда ты переместил меня в ад, я окончательно стал твоим личным призраком. Кстати, ты понял, где конкретно мы находимся?

Я окинул взглядом мрачные своды пещеры и спросил:

— Мой личный ад? Моя мечта?

Черт вначале кивнул, а затем помотал головой их стороны в сторону.

— Это действительно твой личный ад, — сказал он. — Но это не мечта. Ты пришел не в мир мечты, ты изначально знал, что это будет ад. Все, что вокруг нас — квинтэссенция твоих представлений о том, каким должен быть ад. Но теперь все изменилось. Если ты пройдешь, например, вон тем коридором, я уверен, ты выйдешь на райские пажити, только без коровьих скелетов. Когда вы с Леной поселились в раю Бомжа, вы превратили его личный рай в свой. Вскоре ты сделаешь то же самое со своим личным адом. Я уверен, у тебя все получится.

— И тогда мой маленький рай вольется в большой рай, в котором хозяйничает Бомж?

Черт вздохнул.

— В большом раю хозяйничает не Бомж, — сказал он. — По сравнению с тем, кто там хозяйничает, Бомж… даже не знаю, с кем его можно сравнить. Моська, червяк…

— Намекаешь, что рай создан истинным богом-творцом?

— Не знаю, — ответил черт. — Легенда говорит именно так, но я не знаю, существует ли бог-творец как реальная личность. Возможно, он настолько велик, что воплотиться в человека для него уже невозможно.

— Христиане считают, что это возможно, — заметил я.

— Вот это-то меня и пугает.

И тут до меня дошло.

— Намекаешь, что Бомж может примерить маску властелина рая? — спросил я. — Е-мое… Однажды он уже пытался сделать нечто подобное, тогда у него ничего не получилось, но теперь…

— Но теперь может и получиться, — сказал черт. — И тогда воля Бомжа подчинит себе не только Землю, но и весь спектр параллельных и загробных миров.

— Ты знаешь о параллельных мирах? — удивился я. — Откуда? У вас бывают гости из параллельных миров?

— Я знаю все, что знаешь ты. Я ведь твой личный призрак.

— Ты читаешь твои мысли?

Черт раздраженно помотал головой.

— Ничего ты не понимаешь, — констатировал он. — Попробую объяснить еще раз. Я порожден твоей волей, я — часть тебя. Я — посредник между тобой и адом, я объясняю тебе суть ада и одновременно объясняю аду твою суть.

— И в чем же заключается моя суть? — спросил я.

— Об это нельзя спрашивать, — покачал головой черт.

— Это точно, — донесся новый голос у меня из-за плеча. — А то он ведь ответит, с него станется.

Я подпрыгнул прямо из сидячего положения, развернулся в прыжке на сто восемьдесят градусов и принял боевую стойку.

Напротив меня стоял высокий черноволосый мужчина лет сорока. Одет он был в черный плащ с красной подкладкой, на груди плащ был заколот серебряной фибулой, изображающей розу. Из-под плаща виднелся черный камзол, черные брюки и черные сапоги с высокими каблуками.

— Корвин? — растерянно спросил я.

Незнакомец улыбнулся, обнаружив крупные и удивительно белые зубы, как в рекламе зубной пасты.

— Люцифер, — представился он.

— Сергей. Очень приятно познакомиться.

Мы обменялись рукопожатием.

— Хорошо держишься, — сказал Люцифер. — Почти не испугался.

Я пожал плечами и сказал в ответ:

— Не вижу ничего страшного. Твой подчиненный очень хорошо все объяснил. Все, что есть в этом мире — мои личные глюки.

— Все, кроме меня, — уточнил Люцифер. — Я не призрак, я реальная личность. Я — самый настоящий адский Сатана.

— Если ты Сатана, то кто тогда Головастик? — спросил я.

— Тиаммат входит в число старших демонов, представляющих мои интересы в мирах, населенных смертными. Там, откуда пришел ты, она узурпировала мою власть.

Похоже, на моем лице отразились какие-то эмоции, потому что Люцифер вдруг добродушно улыбнулся и сказал:

— Но не стоит опасаться за ее судьбу. Я прекрасно понимаю относительность правды.

— Чего?

— Правда всегда в глазах смотрящего, — стал объяснять Люцифер. — Если смотреть моими глазами, Тиаммат — наглый узурпатор, а если смотреть ее глазами, я — опасный пришелец из параллельного мира. Обе точки зрения равноправны. До тех пор, пока не победила одна из них, их обе можно считать одинаково истинными. Вселенная сложна и противоречива, главная прелесть мироздания как раз и состоит в разрешении противоречий.

— А это противоречие как можно разрешить? — спросил я.

— Например, так. Тиаммат является ко мне в гости, совершает символическое покаяние, я ее прощаю и вопрос закрыт. Вариант второй. Ты покидаешь мои владения и больше никогда в них не появляешься. Ни один человек или бог из твоего мира никогда больше не посетит ни рай, ни ад. Если будет так, то с твоей точки зрения наш разговор станет твоим личным глюком и противоречие опять-таки разрешится. Оно снова проявится только в том случае, если я вдруг захочу лично посетить твою Землю. Но с этой вероятностью вам с Тиаммат придется смириться.

— А ты захочешь посетить нашу Землю? — спросил я.

Люцифер улыбнулся и развел руками:

— Откуда я знаю? Может, да, а может, и нет. Я не люблю давать обещания без нужды. Сфера миров, на которые распространяется моя власть, только что пополнилась новым миром. На первый взгляд, он неинтересен, но кто его знает… иногда я посещаю совсем не интересные миры, просто для разнообразия. К тому же, я уже бывал у вас, причем неоднократно.

Я растерянно помотал головой.

— Ничего не понимаю, — констатировал я. — С одной стороны, путь из твоих владений на Землю открылся только сегодня, а с другой стороны, ты у нас уже бывал? Как это понимать?

— Очень просто, — ответил Люцифер. — Первый контакт редко начинается с чистого листа, обычно каждый из участников контакта открывает мир с известной историей. А откуда может быть известна история свежеоткрытого мира? Только из прошлых контактов. Так и получается, что древние легенды становятся реальностью. Легенды разных миров наполняют друг друга новым смыслом и в результате получается, что первый контакт редко бывает по-настоящему первым. Сейчас я прекрасно помню доктора Фауста, но знал ли я его час назад? Человеческая память — странная штука.

— Разве ты человек? — удивился я.

— Все мы люди, — сказал Люцифер. — Только одни из нас смертные, а другие — нет, одни прогибаются под изменчивый мир, а другие прогибают его под себя.

— Откуда ты знаешь стихи Макаревича?

— От тебя, откуда же еще. Не забывай, я ведь тоже в каком-то смысле твое порождение. Мы ведь находимся в твоем личном раю.

— Разве это рай?

— Если ты контролируешь свое окружение, то это рай.

— Если бы я его контролировал, ты бы тут не появился.

Люцифер развел руками.

— Никакой контроль не бывает абсолютным, — сказал он. — Как говорится, и на старуху бывает проруха. Ребенок находит гранату, начинает ее разбирать, граната взрывается. Может ли бог сотворить камень, который сам не сможет поднять? Запросто. Сдуру и не то сотворишь. Или от скуки.

— Если я поверю, что тебя нет, ты исчезнешь?

— Уже поздно, — улыбнулся Люцифер. — Ты открыл проход, который тебе уже не закрыть. Ты сотворил камень, который сам не сможешь поднять. Это была твоя ошибка.

— Почему ошибка? — спросил я. — Ты мой враг?

Люцифер рассмеялся.

— Разве может мышь быть врагом кошке? — ответил он вопросом на вопрос. — Хотя нет, неудачное сравнение. Разве может быть врагом забавный ребенок, который пристает к тебе с глупыми вопросами? У нас слишком разные весовые категории, чтобы мы стали врагами. К тому же, у меня нет больших интересов в твоем мире и я не буду преследовать Тиаммат, если она откажется засвидетельствовать мне свое почтение. Какое мне дело до локальной богини локального мирка? Но нельзя исключать, что мне захочется познакомиться с ней поближе. Судя по твоим воспоминаниям, она забавная женщина.

— Ты читаешь мои воспоминания?

— Конечно.

Люцифер улыбнулся и выжидательно посмотрел на меня. Кажется, он ждет, что сейчас я сделаю какой-то простой, но важный логический вывод. Но я никак не мог понять, что следует из слов Люцифера.

— Зачем ты пришел сюда? — спросил я. — Просто познакомиться?

— Возможно, — ответил Люцифер. — А возможно, и нет. Пока я еще не решил, что мне с тобой делать, но я не жалею, что мы встретились, я предвкушаю замечательное развлечение. Не могу сказать, что моя жизнь скучна, но за тысячелетия приедается все, а вы с Тиаммат вполне сможете неплохо меня поразвлечь. А тот, кого ты называешь Бомжом — вообще клоун-профессионал. Таких лицемеров я уже давно не встречал. Обычно тот, кто рвется к неограниченной власти, не объявляет себя добрым и справедливым владыкой.

— А как же ваш местный бог?

— Его никто никогда не видел воочию. Иногда у архангелов появляются странные мысли, а то и видения, принято считать, что их насылает бог, но это просто фигура речи, возможно, она уже стала реальностью, а возможно, и нет. Бог вездесущ и непознаваем, для него нет разницы, существует ли он реально. На этом уровне бытия противоположности сливаются. Я предпочитаю считать, что бога нет.

— А как же твой мятеж? Против кого ты восстал?

— Против принятого порядка. У нас установились определенные правила, они мне быстро наскучили, мне захотелось расширить игровое поле и я стал помогать грешникам. Обычно душа грешника недолго выдерживает в загробном мире, внутренние противоречия выжигают ее в считанные недели. Но если помочь интересному человеку, провести, так сказать, сеанс психотерапии, иногда удается открыть доступ в такие необычные миры… Я стал расширять границы дозволенного и со временем на периферии рая возник ад. Моим коллегам это не понравилось, они обиделись, они сказали, что раз я нарушаю законы, то, значит, я взбунтовался против бога. А мне наплевать, что они подумали. Упорядоченная область вселенной составляет мизерную ее долю, это как детская площадка посреди большого города. Меня не волнует, во что архангелы играют внутри, пусть тешатся, чем хотят, лишь бы не плакали.

— Не боишься, что Бомж олицетворит бога-творца и устроит страшный суд? — спросил я.

Люцифер покачал головой.

— Кишка у него тонка, — сказал он. — Я, конечно, приму меры предосторожности, но я не боюсь Бомжа. Когда он увидит архангелов, он и без моей помощи в штаны наложит.

— А если не наложит? — спросил я.

— Обязательно наложит, — усмехнулся Люцифер. — Я лично за этим прослежу.

— Хорошо, — сказал я. — А какие у тебя планы в отношении Земли?

— Твоей Земли? — уточнил Люцифер.

— Да.

— Никаких. Возможно, я навещу ее как-нибудь, но этим мои планы и ограничиваются. Я не хочу устраивать у вас ни конец света, ни что-либо еще в том же духе.

— А то, что Бомж собрался построить на Земле царство божие, тебя не волнует? — спросил я.

— Абсолютно. Мне даже интересно, что у него получится. Я бы поставил на Тиаммат десять против одного.

— Спасибо за оптимистичную оценку, — хмыкнул я. — Только не разделяю я твоего оптимизма. Когда Бомж узнает про архангелов…

Люцифер хихикнул.

— Ничего не буду подсказывать, — сказал он. — Я и так уже слишком сильно вмешиваюсь в игру. Приятно было познакомиться, Сергей, надеюсь, ты меня не разочаруешь. Удачи тебе!

Люцифер помахал мне рукой и удалился. Он вошел в один из коридоров, выходящих из пещерного зала, и скрылся за поворотом.

Я посмотрел на черта, тихо просидевшего весь разговор на камне у стены.

— Что скажешь? — спросил я.

— Ничего, — ответил черт. — Владыка ясно сказал, что дальше ты должен действовать сам. Я больше не могу тебе подсказывать. Прощай!

— Подожди! — крикнул я. — Хотя бы…

На лице черта проявилась досадливая гримаса.

— Извини, — сказал я. — Ты прав, я не должен заставлять тебя нарушать запрет. Иди и спасибо тебе за помощь.

— Благодари себя, — сказал черт и ушел в другой коридор, по соседству с тем, по которому удалился Люцифер.

Я немного посидел на камне, выкурил сигарету, затоптал окурок, решительно встал и направился в третий коридор. Посмотрим, куда он меня выведет.