"Худеющий" - читать интересную книгу автора (Бахман Ричард)

19. В ЦЫГАНСКОМ ТАБОРЕ

Он остановился за фургоном с изображением женщины и единорога — одна из множества теней, трепещущих от отблеска костра. Прислушался к их негромкому разговору, к взрывам смеха, к потрескиванию дров в костре.

«Туда я выйти не могу», — настаивал его рассудок. В этой настойчивости был страх, смешанный со стыдом. Нет, он больше не желал входить в концентрические круги их костра, вторгаться в их разговоры и личные дела. Ведь, в конце концов, он был виновником. Он…

И вдруг представил себе лицо Линды, услышал ее голос, умоляющий вернуться домой, ее плач по телефону.

Он был виновником, верно. Но не он один.

Вновь пробудилась ярость. Билли попытался прогнать это чувство, заглушить его, превратить во что-то более конструктивное — «достаточно элементарной суровости» — подумал он. Он вышел в промежуток между фургоном и универсалом, его туфли зашуршали по сухой траве, и направился прямо к ним.

Там, действительно, были концентрические круги: сначала машины, потом круг людей, сидящих вокруг костра, который горел в обложенном кругом камней углублении. Неподалеку в землю была воткнута срубленная ветка, на ней прикреплен желтый лист бумаги. Билли предположил, что это разрешение разводить костер.

Те, что помоложе, сидели на траве или на надувных матрасиках. Люди постарше сидели на алюминиевых раскладных стульях, оплетенных пластиком. Билли увидел старую женщину в шезлонге, обложенную подушками и прикрытую одеялом. Она курила самокрутку.

Три собаки, находившиеся по ту сторону костра, принялись лаять без особого энтузиазма. Один из молодых цыган резко оглянулся и распахнул жилетку, обнажив никелированную рукоятку револьвера в кобуре под мышкой.

— Энкельт! — резко сказал мужчина постарше, положив ладонь на руку молодого цыгана.

— Болде хар?

— Жуст дот — хан оч Тадуз!

Молодой парень посмотрел в сторону Билли Халлека, который теперь стоял среди них, совершенно неуместный в своем мешковатом спортивном плаще и городских туфлях. На лице цыгана отобразился не страх, но удивление и — Билли готов был поклясться в этом — сочувствие. Парень поднялся и быстро удалился, лягнув по пути пса и прикрикнув: «Энкельт!» Пес вякнул, и все три собаки разом умолкли.

«Пошел за стариком», подумал Билли.

Он окинул взглядом всю компанию. Разговоры прекратились, все смотрели на него своими черными цыганскими глазами. «Вот так себя чувствуешь, когда на суде с тебя спадают штаны», подумал он, но на самом деле все было совсем не так. Теперь, когда он оказался перед ними, сложные эмоции исчезли. Остались лишь страх и гнев, но и то, и другое лишено остроты — спрятавшейся в глубине разума.

«И вот еще что: они вовсе не удивлены видеть тебя здесь… они совсем не поражаются твоему виду».

Значит, все было правдой. Никакая там не психологическая анорексия, никакая не экзотическая форма рака. Билли подумал, что даже Майкла Хаустона убедили бы эти темные глаза. Они знали, что с ним случилось. Знали, почему это произошло. И знали, чем это закончится.

Они смотрели друг на друга — цыгане и тощий человек из Фэйрвью, Коннектикут. И вдруг без всякой причины Билли начал улыбаться.

Старуха, обложенная подушками охнула и сделала в его сторону жест, отгоняющий нечистую силу.

Послышались приближающиеся шаги, голос молодой женщины заговорил торопливо и сердито:

— Вад са хан! Оч плоцлигг браст хан дыббук. Папа! Алсклинг грат инте! Сналла дыббук! Та миг мамма!

Тадуз Лемке, в ночной рубашке, спускавшейся до его костлявых колен, босой, вышел в свет костра. Рядом с ним, в хлопчатобумажной ночной рубашке, обволакивающей ее соблазнительные бедра, была Джина.

— Та миг мамма! Та миг… — Она выхватила взглядом Билли, стоявшего в середине круга в мешковатом плаще и несоразмерных штанах. Вскинула руку в его направлении и вновь обратилась к старику, словно собираясь напасть на него. Остальные в бесстрастном молчании наблюдали за происходящим. В костре громко треснуло полено, рассыпав золотой фонтан искр.

— Та миг мамма! Ва дыббук! Та миг инте тилль мормор! Ордо! Ву дерлак!

— Са хон лагг, Джина, — ответил старик. Его голос и выражение лица были безмятежными. Одна корявая рука потянулась и погладила роскошные волны ее черных волос, ниспадавших до талии. Пока что он ни разу не взглянул на Билли. — Ви ска станна.

На миг она сникла, и несмотря на ее соблазнительную фигуру, Билли показалось, что перед ним совсем юная девочка. Затем она обернулась снова к нему с пылающим взглядом, словно подлили горючего в затухавший костер.

— Вы не понимаете нашего линго, мистер?! — крикнула она ему. — Я говорю моему старому папе, что убили мою старую маму! Я говорю, что вы демон, и нам следует убить вас!

Старик положил ладонь на ее руку. Она стряхнула ее и бросилась к Билли, едва не ступив босой ногой в костер. Волосы развевались позади нее.

— Джина, ферклиген глад! — крикнул кто-то встревожено, но никто больше не издал ни звука. Ничуть не изменилось безмятежное выражение лица старика: он смотрел, как Джина приближается к Билли, словно родитель, наблюдающий за резвым ребенком.

Она плюнула ему в лицо громадным плевком, — видно, ее рот был полон слюны. Билли ощутил ее слюну даже у себя во рту. На вкус напоминало слезы. Она посмотрела на него в упор своими огромными глазами, и несмотря на все происшедшее, на все, что он утратил, Билли осознал, как хочет ее. И она это поняла — в черноте ее глаз горела ненависть.

— Если это может вернуть ее, плюй на меня, пока я не утону в плевках, — сказал он. Голос его на удивление прозвучал ясно и мужественно. — Но я не дыббук, не демон, не чудовище. То, что вы видите… — он поднял руки, и костер на миг просветил его одежду насквозь, сделав похожим на иссохшую белую летучую мышь… — это то, что я и есть.

На мгновение лицо ее отразило нерешительность, почти страх. Хотя слюна все еще стекала по его лицу, выражение ненависти покинуло ее глаза, и Билли мысленно поблагодарил за это.

— Джина! — Это Сэмюэл Лемке, жонглер. Он появился возле старика, застегивая пояс своих брюк. На нем была рубашка с короткими рукавами и портретом Брюса Спрингстина. — Энкельт мен тиллраклигг!

— Ты, ублюдочный убийца, — сказала она Билли и пошла обратно. Брат попытался обнять ее, но она оттолкнула его руку и исчезла во мраке. Старик обернулся ей вслед и только тогда наконец посмотрел на Билли Халлека.

Некоторое время Билли не мог отвести взгляда от отвратной дыры посредине лица Лемке, затем его взгляд остановился на глазах старика. Глаза древности? Кажется, так он их оценил? Они оказались чем-то более, нежели древность, и… чего-то в них не хватало. Билли увидел в них пустоту. Пустота была их сущностью. Не поверхностный отблеск мысли, подобно отражению луны на темной водной глади. Пустота, столь же глубокая и полная, как пространства между галактиками.

Лемке указал кривым пальцем на Билли, и тот, как в полусне, медленно направился, огибая костер, к старику в темно-серой ночной рубашке.

— Ты знаешь ромалэ? — спросил Лемке, когда Билли остановился прямо перед ним. Голос его звучал интимно и тихо, но слышен был всему молчаливому табору. Тишину нарушало лишь потрескивание костра.

Билли покачал головой.

— Ромалэ — это ром. На роме таких, как ты, мы называем скуммаде игеном, что означает «белый человек из города».

Он улыбнулся, обнажив гнилые, потемневшие от табака зубы. Темная дыра, где прежде был нос, растянулась.

— Еще это означает «глупый подонок». — Теперь его глаза освободили Билли. Лемке, похоже, потерял к нему интерес. — А теперь уходи, белый человек из города. Тебе нечего делать у нас, и нам с тобой нечего тут делать. Если и было дело, то оно закончено. Возвращайся в свой город.

Старик отвернулся от него.

Какое-то время Билли стоял, разинув рот, смутно понимая, что старик загипнотизировал его, сделав это так же легко, как фермер, усыпляющий курицу, сунув ее голову под крыло.

«И это ВСЕ?!» — внезапно завопила часть его сознания. «Вся эта гонка, хождения, расспросы, кошмарные сны, все эти дни и ночи — и это все? Ты будешь стоять так, не говоря ни слова? Позволишь его называть себя глупым подонком уйти спать?»

— Нет, это не все! — громко и грубо сказал Билли.

Кто-то удивленно и шумно вздохнул. Сэмюэл Лемке, который повел старика под руку к одному из фургонов, вздрогнув, обернулся. Спустя момент и старый Лемке повернулся к нему. На лице его было усталое любопытство. И на миг при свете костра Билли показалось, что Тадуз Лемке по-настоящему изумлен.

Молодой цыган с револьвером сунул руку за пазуху.

— Она очень красивая, — сказал Билли. — Джина.

— Заткнись, белый человек из города, — сказал Сэмюэл Лемке. — Я не желаю слышать имя моей сестры из твоих уст.

Билли проигнорировал его. Он смотрел на Лемке.

— Она твоя внучка? Правнучка?

Старик посмотрел на него изучающим взглядом, будто решая, есть тут что-то, или же просто ветер прошумел над пустынным местом. Потом снова отвернулся.

— А может, задержишься на минуту, пока я напишу адрес моей дочки?! — Билли повысил голос. Не было нужды повышать его сильно, чтобы придать ему сурово повелительный тон, отработанный на многих судебных процессах. — Она не так прекрасна, как твоя Джина, но мы считаем, что она прелестна. Может быть, они начнут переписываться на тему несправедливостей. Что скажешь на это, Лемке?! Смогут они потолковать на такую тему после того, как я буду так же мертв, как твоя дочь? Кто сможет разобраться, в чем на самом деле кроется несправедливость? Дети? Внуки? Минуточку! Я напишу адрес. Одну секунду. Я напишу его на обратной стороне твоей фотографии, которая у меня имеется. Если они не смогут разобраться, может, встретятся когда-нибудь и пристрелят друг друга, а потом уж их детишки попробуют во всем разобраться. Что думаешь на этот счет, старик? Видишь в этом больше смысла, чем в нынешнем дерьме?

Сэмюэл положил руку на плечо Лемке. Тот стряхнул ее коротким жестом и медленно направился к Билли. Теперь глаза старика были наполнены слезами ярости. Узловатые пальцы сжимались и разжимались. Все прочие наблюдали в гробовом молчании и страхе.

— Ты переехал мою дочь на дороге, белый человек, — сказал он. — Задавил мою дочь и… набрался такой… такой боржале рулла явиться сюда и говорить свои слова в мои уши. Эй, я знаю, кто и что это сделал. Об этом я позаботился. Мы обычно поворачиваем и уезжаем из города. Да, обычно так и получается. Но иногда мы добиваемся правосудия. — Старик поднял корявую ладонь к глазам Билли и резко стиснул ее в кулак. Спустя мгновение из кулака засочилась кровь. Толпа вдруг забормотала, загудела — не от страха или удивления, а в знак одобрения. — Правосудие рома, скуммаде игеном. О двух других я уже позаботился. Судья — он выбросился из окна две ночи назад. Он… — Тадуз Лемке щелкнул пальцами и дунул на верхний сустав большого пальца, как на одуванчик.

— Что, мистер Лемке, — это вернет назад твою дочь? Она вернулась, когда Кэри Россингтон упал из окна в Миннесоте?

Губы Лемке искривились.

— Она мне назад не нужна. Правосудие мертвых не оживляет, белый человек. Правосудие есть правосудие. Тебе лучше убраться отсюда, пока я еще что-нибудь с тобой не сделал. Думаешь, я не знаю, чем ты и твоя жена занимались? Думаешь, я не вижу? Я вижу. Спроси любого из них. Сто лет я уже вижу все.

Послышался возрастающий шум в толпе табора.

— А мне наплевать, сколько времени ты видишь все, — сказал Билли. Он протянул руку и взял старика за плечо продуманным жестом. Послышалось гневное мычание толпы. Сэмюэл Лемке торопливо пошел к нему. Тадуз Лемке повернул голову и коротко сказал что-то на роме. Молодой цыган остановился в нерешительности. На лицах многих отразилось то же выражение нерешительности, но Билли этого не увидел. Он видел только Лемке. Он наклонялся к нему ближе и ближе, пока его собственный нос едва не коснулся кошмарной сморщенной, губкообразной впадины на лице старика.

— Подавись ты своим сраным правосудием, — сказал он. — Ты в нем понимаешь столько же, сколько я в реактивных двигателях. Сними с меня это.

Глаза Лемке уставились в глаза Билли — этой ужасающей пустотой.

— Убери руку, а то я сделаю еще хуже, — спокойно произнес он. — Настолько хуже, что ты сочтешь за благословение то, что я с тобой делал до сих пор.

На лице Билли вдруг появилась улыбка — жуткая улыбка скелета, полумесяц, положенный на спину.

— Ну, давай, действуй, — сказал он. — Попытайся. Но ты сам понимаешь: я знаю, что не сможешь.

Старик безмолвно смотрел на него.

— Потому что я сам себе помог, — сказал Билли. — Они были правы. Это — партнерство, разве не так? Партнерство проклявшего и проклятого. Мы с тобой вместе замешаны во всем. Хопли, Россингтон, ты и я. Но я признаюсь, дед. Моя жена мне сдрачивала в моем богатом автомобиле. Все так. Но твоя дочь вылезла между двух машин посреди квартала, как будто ворон считала. И это тоже правда. Если бы она шла по положенному переходу, была бы жива. Ошибка с обоих сторон. Но она умерла, и я не могу вернуть назад время. Так что одно другое уравновешивает. Не лучшим образом, но как-то уравновешивает. В Лас-Вегасе, старик, это называют «толчок судьбы». Вот тут и случился толчок. И давай на этом прекратим.

Страх возник в глазах Лемке, когда Билли начал улыбаться, но теперь он вновь сменился злобой, непоколебимой мощной злобой.

— Никогда не сниму этого, белый человек из города, — сказал Тадуз Лемке. — Умру с этим проклятием на губах.

Билли медленно наклонился еще, коснулся лбом лба Лемке, ощутил запах старика: запах чердачной паутины, табака и отдаленно — мочи.

— Ну, так и сделай все хуже. Валяй! Делай, как сделал со мной в первый раз, — благослови.

Лемке некоторое время смотрел на него, и вдруг Билли почувствовал, что теперь старик находится в ловушке. Внезапно Лемке обернулся к Сэмюэлу.

— Энкельт ав лакан оч канске алскале! Жуст дот!

Сэмюэл Лемке и парень с пистолетом под мышкой схватили Билли за плечи и отбросили прочь от старика. Грудь Тадуза Лемке быстро вздымалась и спадала, жиденькие волосы выглядели растрепанными.

«Он не привык, чтобы с ним говорили в гневе. Он не привык, чтобы его хватали, касались».

— Это и есть толчок, — сказал Билли, когда они оттаскивали его прочь. — Ты меня слышишь?

Физиономия Лемке страшно исказилась. Внезапно он стал выглядеть на все триста лет, кошмарный отщепенец прошлых веков.

— Нет толчка! — заорал он вдруг, потрясая кулаком в сторону Билли. — Нет никакого толчка! Ничего нет! Ты сдохнешь тощим, городской человек! Сдохнешь таким! — Он сложил вместе оба кулака, и Билли ощутил резкую боль в боках, словно эти кулаки ударили его. Некоторое время ему трудно было дышать, будто все его внутренности оказались стиснутыми. — Сдохнешь тощим!

— Это толчок, — упрямо проговорил Билли, пытаясь отдышаться.

— Нет толчка! — заорал старик на грани визга. Ярость отпечаталась узкими полосками крови на его щеках, похожими на паутину. — Уберите его отсюда!

Его потащили прочь из круга, а Тадуз Лемке остановился и наблюдал. Он подбоченился и лицо его приняло выражение каменной маски.

— Прежде чем меня утащат, старик, — заорал Билли, — знай, что мое проклятие падет на твою семью! — Несмотря на боль в боках, голос его звучал мощно и в то же время спокойно, с достоинством. — Проклятие белого человека из города!

Ему показалось, что глаза старика стали шире. Заметил, как старуха среди подушек снова отогнала нечистую силу.

Двое парней, тащивших Билли, приостановились. Сэмюэл Лемке коротко захохотал. Видимо, насмешила идея того, что преуспевающий юрист из Фэйрвью, Коннектикут, проклял человека, который был, возможно, самым старым цыганом Америки. Билли над тем же посмеялся бы пару месяцев назад.

Однако Тадуз Лемке не смеялся.

— Думаешь, такие люди, как я, не имеют силы наложить проклятие?! — спросил Билли. Он прижал обе ладони к лицу и медленно растопырил костлявые пальцы. Выглядел, как артист, закончивший странное представление и ждущий аплодисментов. — У нас есть сила. Мы умеем проклинать, когда начинаем этим заниматься, старик. Не заставляй меня начинать.

Позади старого цыгана что-то задвигалось: мелькнула ночная рубашка, черные волосы.

— Джина! — крикнул Сэмюэл.

Билли увидел, как она вышла в круг света. Увидел, как она подняла рогатку, натянула резину и изящным жестом отпустила ее. Мельком заметил жидкий блеск в ночном воздухе, когда стальной шарик пролетел к нему.

Резкая боль обожгла левую руку, но тут же прошла. Услышал, как звякнул шарик, отскочив от железного фургона. Билли поднес ладонь к глазам и вдруг обнаружил, что видит разъяренное лицо девушки не между пальцев, а через ладонь, сквозь аккуратную ровную дыру в ней.

«Она прострелила мена из рогатки», подумал Билли. «Господи Иисусе, из рогатки!» Из дырки хлынула кровь, черная, как вар, при свете костра. Она залила рукав его спортивного плаща!

— Энкельт! — пронзительно крикнула она. — Убирайся отсюда, эйелак! Убирайся, убийца проклятый!

Она отбросила рогатку. Та упала возле костра — белая, как раздвоенная грудная кость некой фантастической птицы, между рогульками — черная нашлепка для одноглазого. Потом с криками Джина убежала прочь.

Возле костра никто не шелохнулся. Неподвижно стояли два молодых парня, старик и сам Билли. Хлопнула дверь и крики Джины утихли.

А боли все не было.

Внезапно Билли, сам того не осознавая, протянул окровавленную руку к Лемке. Старик отшатнулся, сделав знак против нечистой силы. Билли сжал пальцы, как это сделал Лемке, и кровь закапала из кулака, как перед тем у старика.

— Проклятие белого человека на тебе, мистер Лемке. О нем не пишут в книгах, но я говорю тебе — оно действует. Ты поверишь этому. Обязательно поверишь.

Старик закричал на роме, разразился целым потоком непонятных слов. Билли рванули назад так, что шея слегка хрустнула, а ноги потеряли опору.

«Они бросят меня в костер. Боже, они меня изжарят живьем…»

Вместо этого его понесли туда, откуда он появился, через круг. Люди шарахались от него, падали со стульев и отползали прочь. Его пронесли между двумя пикапами, мимо фургона, из которого доносился звук телевизора с записью дружного смеха статистов.

Человек в жилетке что-то буркнул, Билли раскачали, как мешок зерна (с большим недовесом), и бросили. Он пролетел и со стуком упал на траву позади круга автомашин. Это оказалось куда больнее раны в ладони. Кости внутри него, как ему показалось, затрещали. Попытался тут же подняться и не смог. В глазах мелькали белые вспышки. Билли застонал.

Сэмюэл Лемке направился к нему. Красивое лицо парня было совершенно лишено какого-либо выражения. Он вынул из кармана джинсов какой-то предмет. Билли показалось — что-то вроде палки. Но предмет оказался гораздо меньше: когда Лемке раскрыл его, оказалось, что это бритва.

Он протянул к молодому цыгану окровавленную ладонь, и Лемке остановился в нерешительности. На его бесстрастном лице появилось выражение, которое Билли тотчас распознал. Знакомое ему выражение по собственной физиономии, когда в ванной смотрелся в зеркало. Страх.

Напарник что-то пробормотал ему.

Лемке несколько мгновений колебался, глядя вниз на Билли, затем сложил бритву. Он плюнул в сторону Билли. Оба повернулись и зашагали прочь.

Некоторое время Билли Халлек лежал на траве, пытаясь сообразить, что же произошло, упорядочить сумятицу в голове… Бесполезно в такой ситуации. Рука словно заговорила о том, что случилось: пошли пульсирующие удары боли. Он понял, что это только начало, боль станет скоро невыносимой. Если только они не вернутся и не прикончат его. Тогда всякая боль прекратится навсегда.

Мысль заставила его двигаться. Он перевалился на бок, поджал колени к впадине живота. Несколько мгновений лежал, прижавшись щекой к утоптанной жесткой траве, пытался унять возникшее головокружение и тошноту. Когда чуть полегчало, поднялся на ноги и побрел вверх по холму, туда, где стоял его автомобиль. Пару раз Билли упал. Во второй раз решил, что ему не подняться. Однако каким-то образом снова встал: подстегнула мысль о Линде, безмятежно спящей в своей постели. Боль в ладони пульсировала сильнее, будто некая черная инфекция пожирала края раны, увеличивая ее, пробираясь дальше по руке к локтю.

Спустя вечность он добрался до арендованного «Форда» и начал искать ключи. Они оказались в левом кармане, и пришлось добывать их правой рукой.

Когда машина завелась, некоторое время Билли приходил в себя. Левая рука лежала у него на колене, как подстреленная птица. Посмотрел на круг машин у костра и вдруг в голове возникли слова некогда популярной песни о том, как цыганка танцевала у костра, как она была прекрасна и очаровывала.

Он поднес ладонь к глазам и сквозь дыру в ней увидел зеленый огонек на приборном щитке.

«Была прекрасна и очаровала меня», подумал Билли и тронул с места автомобиль. Почти абстрактно подумал — сможет ли добраться до мотеля «Френчмен Бэй»?

Каким-то образом добрался.