"С "ПОЛЯРОИДОМ" В АДУ: Как получают МБА" - читать интересную книгу автора (Робинсон Питер Марк)

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ На взлете

В ходе первых недель осеннего семестра мне впервые пришло в голову, что для бизнес-школы характерна всего лишь одна эмоциональная картина жизни, а именно, беспорядочные, хаотичные колебания настроения. Как я уже говорил, первые два дня «матлагеря» я чувствовал себя глупцом. Потом, начав уже кое-как разбираться в алгебре, я воспрянул духом, но только лишь за тем, чтобы вновь ощутить себя тупицей, когда мы перешли к дифференциальному исчислению.

Вот так это и шло. Сначала настроение вниз, когда я оказывался неспособен решить задачу про «деревья» или бухучет. Потом вверх, когда получал хорошую оценку на зачете по ОБ или мог выступить с парочкой осмысленных комментариев на занятии по экономике госсектора. Опять вниз, когда меня забраковали на интервью. А потом вверх, сильно вверх, после теплого приема на последующем собеседовании. И все же даже при таких взлетах я зачастую испытывал скорее чувство головокружения, а не удовлетворения достигнутым, так что в итоге от таких скачек стало подташнивать.

Впрочем, после окончания сезона интервью такие колебания настроения ослабли. И мои сокурсники и я сам угомонились. В своем доме в Портола-Вэлли мы перешли на непринужденный режим. По утрам мы с Джо вместе пили кофе, ели свою кашу из хлопьев и на пару читали "Уолт Стрит Джорнал". Теми вечерами, когда дома объявлялся Филипп, возвращавшийся со своих горных круч, мы втроем пили пиво, часов в десять или одиннадцать, когда из клуба приходил Джо. Сама же бизнес-школа уже перестала напоминать заведение для жертв маниакально-депрессивного психоза и в очередной раз производила впечатление сборища вполне разумных и уравновешенных студентов. Кое-кто принимался наверстывать то, что пришлось упустить из-за эпохи интервью, но в целом смертельной опасности уже не ощущалось. Во время ленча в Эрбакль-лаундж, нашем кафетерии, порой слышались давно позабытые звуки: смех.

Что же изменилось? Ответ прост. Мы нашли себе работу.

— Я неделями волновался, что мне никто ничего не предложит, — как-то за обедом высказался Конор. — А сейчас у меня есть место. Работа. Ты вообще понимаешь, что это значит для ирландца?

Конор откусил здоровенный кусок от своей "подводной лодки",[21] что уже само по себе примечательно, потому что во время поисков места у него вообще не было аппетита. "В тот день, когда Эппл сделал мне предложение, я взял жену на ресторанный ужин, в самом центре. А потом сделал то, о чем мечтал с самого первого дня. Весь уик-энд провалялся в постели, спал. К понедельнику стал чувствовать себя отдохнувшим. Нет, правда, по-настоящему отдохнувшим! Чувство — не передать!"

Когда я рассказал Эдите про мою собственную работу, это произвело на нее неслабое впечатление: "Вот это да!" Сам я все еще терзался сомнениями, о чем уже говорил. Я? В инвестиционном банке?! И все же голос Эдиты, столь счастливый, заставлял видеть все в ином свете. Те ребята из Диллон Рида — они ведь профессионалы. Они внимательно меня рассмотрели и решили сделать комплимент, наняв на работу. И пусть даже — как я это и подозревал — Диллон Рид во мне обманулся, десять недель в инвестиционном банке научат меня многому о мире, где правит закон "делай и добывай". Не говоря уже о том, что это мне принесет $10 000.

Все мы пришли в эту бизнес-школу, чтобы добиться определенного, вполне конкретного улучшения своей карьеры. Мы рискнули многим, в том числе двумя годами собственной жизни и приличными деньгами. Сейчас этот риск начинал окупаться. Мы были стенфордскими эмбиэшниками. Крутыми ребятами. Так или нет?

Нельзя сказать, что дела с учебой намного изменились. На «Финансах» я продолжал страдать от весьма специфического чувства скуки вперемешку с обреченностью, будто бы выступал подсудимым на затянувшемся судебном слушании в Пакистане, в конце которого меня на сто процентов ждала виселица. На занятиях замдекана Словаки по анализу данных вскоре пришло время для курсового проекта, "Регрессионный анализ", который каждая подгруппа должна была выполнить для своей собственной, оригинальной темы. Кларк, дружелюбный жилистый парень, в прошлом консультант из Буз Аллен, самой, пожалуй, «математической» компании среди виднейших консалтинговых фирм, и Билл, кряжистый и сонливый бывший спортсмен, ныне эксперт-компьютерщик, из благотворительных побуждений приняли меня в свою подгруппу. Они готовили проект про мастерскую по ремонту автомобильных глушителей. Где-то они откопали эту мастерскую, взяли интервью у механиков из всех четырех ремонтных боксов, и собрали данные по тридцати с лишним заказам. Потом они построили регрессионную модель, призванную объяснить поломки глушителей с учетом пробега, конкретной марки каждой машины, характера глушителя (изначальный или замененный), а также пола автовладельца. Этот последний фактор добавили, чтобы проверить модель на абсурдность. Моя роль? После того, как Кларк с Биллом выполнили всю такую работу, мы как-то вечером собрались втроем на квартире у Билла. Меня усадили за клавиатуру компьютера и заставили печатать, в то время как Билл с Кларком диктовали наш отчет, по ходу дела слоняясь по комнате, рассказывая анекдоты и играя в «стеночку» теннисным мячиком. Я из этого отчета не понял ничего. Честное слово, ничего.

На экономике госсектора каждой подгруппе поручалось представить в ходе семестра четыре объемистых курсовика. Так как в моей подгруппе было четыре человека — я, Конор, Сьюзан из Алабамы, с которой мы раньше входили в группу по «микро», а еще Грета, медик из Австрии, — мы решили, что каждый из нас напишет по одному курсовику. Свой я закончил первым, намереваясь пораньше разделаться с основной нагрузкой. Написание последнего курсовика выпало на Грету.

Ее тема, восходящая еще к эпохе президентства Джеральда Форда, касалась усилий федерального правительства провести вакцинацию населения от гриппа. Таблица за таблицей с данными, подробнейшим образом расписывавшие затраты на производство и распределение этой вакцины, а также вероятности, что в определенных случаях она приведет к неприятным или даже смертельным побочным эффектам. Вакцинацию кого должно проводить правительство? Всех и каждого в стране? Или только тех, кто подвержен наибольшему риску, например, самых пожилых и самых маленьких? Грете предстояло рассчитать издержки и выигрыши для разных сценариев, дело весьма и весьма замысловатое. После чего надо написать длинный отчет, основанный на результатах такого анализа.

За шесть дней до истечения срока Грета все еще ничего не сделала, если не считать кое-каких записей. Пять дней — опять ничего. После обеда четвертого дня мы собрались на совещание.

— Конечно, я закончу отчет, — настаивала Грета. — Мне все это знакомо. Ведь я медик.

И затем она продемонстрировала нам свои записи. Грета набрала страниц двадцать каких-то памяток и набросков, куда как больше, чем это нужно было в действительности, и мы с Сьюзан и Конором пришли к выводу, что вряд ли Грета успеет все это обсчитать. Сильные опасения вызывала и ее грамматика. В одном месте она написала так: "Невакцинированные, много детей больными слягут", что напомнило Конору колкость Марка Твена, где он насмехается над немецкими операми, дескать, вечно приходится ждать последнего акта, чтобы услышать глагол. Мы разбили отчет на части и распределили между собой работу. Доставшийся мне раздел упек меня на добрые шесть часов в компьютерный класс, расстроив субботний выходной.

И все же ничего из этого меня особенно не волновало. Сейчас я в учебном плане бизнес-школы видел лишь своего рода инструмент, не конечную самоцель, а скорее средство для ее достижения. Цель — это найти себе работу. Сидение на занятиях по финансам проф. Чарен или же оказание помощи Грете ради спасения курсовика — это просто вещи, через которые приходится пройти.

О своем внезапном изменении взглядов я поведал профессору Хили.

— Никогда больше не буду жаловаться на эту школу, — так я сказал. — За какие-то полтора семестра она такому остолопу, как я, дала достаточно бизнес-образования, чтобы найти по-настоящему хорошую работу.

Хили закатил глаза. "Чушь, — ответил он. — Образование к этому не имеет никакого отношения".

Когда-нибудь, сказал мне Хили, он проведет эксперимент: заставит бизнес-школу принять две совершенно идентичные группы одновременно. В одной студенты будут следовать стенфордскому учебному плану, зарабатывая свои эмбиэшные степени традиционным образом. А студенты из второй группы "вообще ни черта не будут делать, только играть в гольф и устраивать пьянки в саунах". К концу второго года этим бездельникам будут присвоены те же степени, как если бы и они их заработали. А потом бизнес-школа станет отслеживать судьбу студентов обеих групп, сколько они зарабатывают, темпы их карьерного роста и так далее.

— Я утверждаю, — продолжал Хили, — что через пять лет после выпуска вы не найдете между ними ни вот такусенькой разницы.

Бизнес-школа — своего рода сигнальный вымпел. Он говорит рынку, что у студента было достаточно в голове, чтобы оказаться зачисленным. Сумел ли он также получить приличное бизнес-образование, это — по словам Хили — к делу не относится. "Степень эмбиэшника есть не что иное, как профсоюзный билет для яппи".

Кое в чем Хили был прав. Нельзя отрицать, что народ из Диллон Рида сделал мне предложение оттого, что я был стенфордским студентом. Если бы, подобно партнеру из МакКинзи, они дали мне решить практический пример, то обнаружили бы, что знания по финансам у меня нулевые. В скором времени я превращусь во владельца престижного профсоюзного билета и как раз это, по крайней мере для них, было достаточной рекомендацией.

И все же подобно тому, как я на рождественских каникулах обнаружил, что бизнес-школа меня изменила, сейчас, на шестой неделе зимнего семестра, я вновь замечал в себе новые перемены.

Возьмем "Анализ данных". Мог ли я следовать лекциям Словаки? Нет. Я выкарабкался на зачетной сессии, но лишь оттого, что сумел хоть как-то проманипулировать несколькими формулами. Однако ж "Анализ данных" расширил границы моего понимания. Хотя бы в той степени, что теперь я знал о существовании такой науки, как статистика. Занимаясь политикой, я частенько задавался вопросом, на каком таком основании организаторы соцопросов имеют право заявлять, что их результаты представляют мнение всей нации, тогда как они опросили лишь несколько сот индивидуумов. Сейчас я знал. Статистика. Нет необходимости лишний раз повторять, что я по-прежнему был не в состоянии спроектировать план соцопроса своими силами. Но сейчас-то я знал, что есть изощренная, строго математическая дисциплина, которая способна надежно выявить взгляды огромных масс людей путем экстраполяции результатов по очень небольшим выборкам.

Я находился в своего рода положении уборщика на звездолете «Энтерпрайз». Ежедневно обязанности приводили меня на командный мостик, где я время от времени отрывался от мойки полов и смахивания пыли, чтобы поглазеть на смотровой экран. Там я мог видеть сверкавшую золотом планету, чьи улицы вымощены монетами, а жители изъясняются на языке чисел, а не слов: Планета Корпоративных Финансов. Или же на глаза мне мог попасться гигантский корабль, утыканный биржевыми мониторами и счетчиками, которые бешено крутились наподобие колоссальных цифровых часов или одометров: Космическая Станция «Бухгалтерия». Капитан Кирк с доктором Споком, чью роль играли «физики» вроде Джо и Филиппа, телепортировались туда-сюда, общались с туземцами, переживали всяческие приключения… Я же оставался на борту, возился со своей шваброй и мыл туалеты. Пусть даже издали, но я видел то, что видели и они. Я бесстрашно шел туда, где не ступала нога человека, окромя студентов бизнес-школ. И хоть я и пробыл на борту этого звездолета лишь несколько месяцев, уже сейчас мои слова звучали по-иному, когда приходилось разговаривать с подобным мне уборщиком на Земле.

— Чем в действительности занимается консультант по менеджменту вроде Стивена? — как-то раз зимним семестром спросил меня Джош по телефону. Джош, близкий мой друг, работал спич-райтером в Белом Доме, как и я в свое время.

— Много чем, — ответил я, несколько раздосадованный проявлением такого невежества.

Консультанты по менеджменту, объяснял я ему, могут, например, исследовать рынок, на который хочет проникнуть какая-то компания. Они могут также консультировать корпорацию, как именно привлекать капитал. Или же они могут анализировать расходы и поступления фирмы по каждому виду ее продукции без исключения.

— Возьмем элементарный пример, — слышал я от самого себя, будто бы годами читал лекции в бизнес-школах. — Представь себе, ты владелец семейной бакалейной лавки. Чем тебе следует запасаться в первую очередь: хлопьями для завтрака или же сделать упор на свежие овощи? Выкладывать на полки больший ассортимент туалетных принадлежностей для мужчин или, наоборот, товары по уходу за детьми, типа подгузников или бутылочек для молочных смесей?

Даже в мелкой лавчонке вопросы такого рода могут оказаться запутанными. Так что Джошу следовало бы ясно понимать, отчего это Экксон или Джи-Эм или, скажем, Хьюлетт-Паккард, склонны нанимать для таких дел специалистов — энергичных молодых людей, мудрецов бизнес-анализа. "Я к чему веду-то? Может статься, как раз имеет смысл заплатить фирме Стивена миллион долларов, если он со своими партнерами поможет тебе спланировать выход на рынок, где ты заработаешь себе в десять раз больше этой суммы. Это понятно, нет?"

— О'кей, — отвечал Джош. — Поверю тебе на слово. Консультанты занимаются тем, чего мне никогда не понять.

Когда я пришел в бизнес-школу, у меня тоже было такое мнение: консультанты типа Стивена делают то, чего мне никогда не понять. Сейчас, несколькими месяцами спустя, я все еще не годился на роль консультанта. Нынче, однако же, я по крайней мере понимал, чем они занимаются. Более того, это за мной признавал и Джош. После того, как бизнес-школа на протяжении недель делала из меня глупца, она наконец-то дала мне возможность заставить других людей почувствовать себя в этой тарелке. Уже прогресс.

Я еще довольно долго говорил с Джошем, хвастаясь своими, так сказать, напарниками из экипажа "Звездолета Стенфорд". Один из них уже когда-то был консультантом. В своем последнем проекте, перед тем, как придти в бизнес-школу, он работал в одной из больниц, анализируя их регистрационные процедуры. "Да это мне тоже показалось скучным, — сказал я Джошу. — Но ты слушай, что дальше было".

Этот мой однокурсник, невысокий плотный парень, с богатой мимикой, сообщил, что даже такая простая процедура, как удаление гланд, требует целой пачки документов и отчетов. Когда пациент поступает в больницу, регистраторша заполняет на него несколько бланков. Всякий раз, когда медсестра входит в палату, она заполняет отчет о текущем состоянии больного. Врачи — то же самое. В той больнице, где работал мой однокурсник, каждая такая бумага проходила через руки, в среднем, восьми человек, и лишь после этого поступала в бухгалтерию на выписку больничного счета. А так как при этом очень много бумаг либо терялось, либо вообще нельзя было понять, что к чему, бухгалтерия в 10 процентах случаев ошибалась с суммами счетов.

— За такими ошибками стоят миллионы долларов, — говорил я Джошу, — причем каждый подобный огрех грозит скандалом, судебными тяжбами с подачи пациентов, страховых компаний или государственных инспекционных органов. Мой однокурсник со своей командой разработали такую документарную систему, что она срезала эти ошибки наполовину. Здорово, да?

Еще одна моя знакомая работала на фирму с венчурным капиталом. В ее обязанность вменялось чтение десятков бизнес-планов, что приходили к ним еженедельно. Требовалась отыскать среди них такие предложения, которые заинтересовали бы ее боссов, партнеров фирмы. "Она была чем-то вроде редактора в голливудской студии, который перепахивает по пять-шесть сценариев в день, надеясь за месяц выловить пару-тройку действительно стоящих, — объяснял я Джошу. — А ее боссы были тоже чем-то вроде кинопродюсеров. Они вкладывают определенные деньги, свои собственные, привлекают еще суммы и голую идею превращают в рыночный продукт".

Сама она была высокой, спокойной женщиной, любившей компьютеры. В одном из предложений, попавшем ей на глаза, речь шла о выпуске компьютерных мониторов с экраном, намного более крупном, нежели имелось до сих пор. Она со своими боссами встретилась с тем инженером-электронщиком, кто написал это предложение; они вместе провели достаточно глубокий анализ и убедились, что среди архитекторов и проектировщиков на такие сверхкрупные мониторы действительно имеется спрос; затем мобилизовали капитал на несколько миллионов долларов, нашли хайтековский завод, способный изготавливать такую продукцию и наняли команду по маркетингу. "За какие-то восемнадцать месяцев рынок этих мониторов уже начал приносить им прибыль, — сказал я Джошу. — Не так уж плохо, если сравнить с тем, сколько времени занимает протолкнуть законопроект через Конгресс".

Может, я несколько сбивчиво это излагал, но тон моего голоса ясно давал понять, что в то время как писатели типа Джоша и меня самого (а точнее, того старого «я», который целыми днями просиживал перед экраном текстового процессора), эмбиэшники вещи создают. А сейчас, когда для меня уже нашлась работа, я сам стал одним из них. Пусть хоть в роли жалкого уборщика, но я был на борту. Совершал МБА-рейс.

В последние дни февраля даже погода — и та прояснилась.

Наконец-то вернулось солнце и вершины холмов просто расцвели. Пересохшие, бурые всю осень напролет, сейчас эти холмы застланы свежей, нежной травой, а в полдень они сияют такой зеленью, что она, кажется, сама блистает как солнечный свет: яркая, сочная, живая. Огромные пурпурно-синие облака держатся к западу от гор, как если бы их против собственной воли заставляют холодить смотрящие на океан склоны хребта. Какая-нибудь одинокая, толстенькая тучка может порой вырваться на свободу и пронестись по небу, оставляя под собой полотно моросящего дождя, но зелень травы от влаги становится еще ярче, а через четверть часа тучка изнемогает и возвращается солнце. Солнце… Вернулось солнце. Я даже петь могу. Могу танцевать. Чувствую себя Ноем, когда кончился ливень и к ковчегу подлетел голубь с оливковой ветвью…

Ладно, пусть я слишком увлекся. Да, самый обычный солнечный свет. Но ведь до сих пор зимний семестр был таким холодным и сырым, таким нагруженным страхами эпохи собеседования, что для этакой реакции хватило нескольких солнечных лучей.

Моральный подъем продолжался и в первую неделю марта, когда студенты вкупе с преподавателями заполонили Кабберли-аудиториум (наш кэмпусный студтеатр), где субботним вечером состоялось "Шоу второкурсников", ежегодное представление. Многого от этого шоу я не ожидал. Студенты бизнес-школы, думалось мне, не годятся на развлекательные роли. Признаю, я ошибся.

В одном скетче второкурсники, облачившись в костюмы на тему учебных практикумов, изображали посетителей пивного бара. Один носил остроугольное одеяние, обшитое алюминиевой фольгой: консервный нож из задачи про Бенсон Апплаянс. Другой вперевалку фланировал по бару, одевшись под цыпленка: намек на маркетинговый практикум про компанию, торгующую контактными линзами для птицефабрик. (Куры, судя по всему, часто заклевывают друг друга до смерти. Кто-то как-то обнаружил, что если цыплятам надеть линзы, окрашенные в розовый цвет, они смогут жить друг с другом в мире и гармонии. Словом, на свет появилась компания, выпускающая цыплячьи контактные линзы. И здесь я ничего не выдумываю). Цыпленок носил огромные очки, в стиле Элтона Джона. "Слушай, — обратился цыпленок к консервному ножу, — эти линзы мне как собаке пятая нога, но от оправы я просто тащусь". Под конец пара студентов проковыляла по сцене, изображая лошадь. Большинство из присутствовавших очень быстро разгадали, что это за действующее лицо такое, и принялись его освистывать. Потом дошло и до меня. Ну конечно. Костюмированная кобыла строила из себя "Рощу золотую". Я подхватил всеобщее негодование.

Другой скетч касался производственной линии. Десяток второкурсников выстроились на сцене и принялись механическими, на манер роботов, порывистыми движениями имитировать чудо-машину по обработке теннисных мячей. Один студент вынимал мячи из коробки, по очереди передавал их второму студенту, который из аэрозольного баллончика опрыскивал их в ярко-розовый цвет. Третий участник проверял качество окраски, отправлял мячи дальше, когда они удовлетворяли его стандартам, или бросал негодные в ящик для брака. Еще один второкурсник тестировал мячи, ракеткой заставляя их отскакивать от пола. На конечном этапе оставшиеся студенты паковали мячи в индивидуальные коробочки и перевязывали их подарочной лентой.

А потом машину начало лихорадить. Вместо мячей маляр принялся красить своих соседей. Контролер негодные экземпляры швырял в упаковщиков, а не в ящик для брака, в то время как испытатель обстреливал мячами галерку. Вскоре на сцене воцарился тотальный, но очень живописный хаос. В целом эффект производил вполне профессиональное впечатление, прямо как в субботних комедийных телепередачах. Аудитория неистовствовала.

Последний скетч был построен на идее, что Элвис жив — и учится в Стенфорде. В кульминационный момент по канату на сцену спустился Дейв Чень, президент студкомитета второкурсников, обряженный под Элвиса, в осыпанном блестками, обтягивающем, небесного цвета трико, типа ползунков, в каковых обычно щеголяют младенцы. Под аккомпанемент духовых инструментов, гитар, электропианино и женского хора из трех студенток, Чень вольтижировал на сцене и пел "You ain't nothin' but a hound dog".[22] Аудитория повскакала с мест и затопала ногами. На бис Чень исполнил "Don't step on my blue suede shoes".[23]

"Шоу второкурсников" показало, что студенты стенфордской бизнес-школы способны танцевать, петь, исполнять довольно приличный джаз, сочинять смешные скетчи и в них же играть. Для меня это стало важным уроком. Бизнес-школа, а по экстраполяции и собственно бизнес, влечет к себе не узкомыслящих арифмометров или вундеркиндов не от мира сего, а одаренных, творческих людей. Мысль эта внушала радость и на массовой вечеринке по окончании шоу я отлично провел два полновесных часа, распевая песни с полудюжиной однокурсников, собравшихся вокруг пианино.

Шоу, солнечный свет, наша летняя стажировка — все это способствовало подъему настроения в зимнем семестре. В полуденные перерывы студенты начали забирать свой ленч из Эрбакль-лаундж наружу, где, сидя на солнышке, после обеда болтали о том, о сем. Заседания учебных подгрупп становились все короче и короче. Вечерами студенты стали появляться в местных пивных и ресторанчиках, так что если зайти в "Голландского гуся" или «Оазис», можно было видеть пять-шесть кабинок подряд, забитых говорливыми и смеющимися эмбиэшниками.

А потом, как снег на голову, все наше учебное заведение пережило шок. "Бизнес Уик" опубликовал свой ежегодный обзор бизнес-школ. Стенфорд стоял в нем на девятом месте.