"Кружок на карте" - читать интересную книгу автора (Баскаков Владимир Евтихианович)

7

Полковник Середа, очищая хлебной корочкой дно котелка с остатками горохового супа, вдруг почему-то вспомнил, как первый раз в Анкаре на званом завтраке перепутал вилки. Их подали почему-то три и три ножа. После мяса принесли рыбу. Кое-как поковырял вилкой, оставив добрую половину, — не поддавалась. Осторожно положил вилку на скатерть, обтерев корочкой белого хлеба. Но после обеда протокольщик посольства все же сказал ему:

— Неладно у тебя, Иван Кузьмич, получилось.

— А что такое?

— Да ты рыбу-то обычной вилкой ковырял, а там была специальная вилочка с перепоночками.

Середа расстроился тогда: приехал за границу — и сразу такая незадача. Обошлось. За три года разобрался и в вилках, и в ножах, и в других премудростях протокола. Но к посольской работе так и не привык, а от войсковой поотстал.

Куда-то в даль памяти ушел гарнизон в Белой Церкви с его размеренным ритмом, строевыми смотрами, изучением наставлений, инспекторскими проверками, пересудами командирских жен. Вернулся Середа в строй уже не на Украине, а в Подмосковье, где формировался корпус Шубникова. Раньше он считался растущим штабным офицером, а тут сразу почувствовал, что отстал.

Генерал Шубников держался в наступлении как рыба в воде — все время ощущал пульс боя, внимательно следил за перемещением колонн и боевых порядков, точно знал, когда и кого надо подстегнуть, даже обругать, а кого ободрить, похвалить. Придумал какой-то свой, как говорили, «шубниковский» способ движения танков по снегу. А Середа, по идее правая рука командира, по существу, лишь фиксировал то, что решал Шубников. И потому нервничал, злился, порой срывая свою досаду на операторах, офицерах связи, работниках разведотдела — ребятах в основном молодых, но уже повоевавших. Особенно его раздражал начальник оперативного отделения майор Бородин — высокий парень с красивым круглым лицом. Середа и сам не понимал почему, но раздражал он его явно.

Бородин первым доложил о тактическом окружении корпуса, не побоялся произнести слово «котел» и сразу же предложил меры: сосредоточение, круговая оборона, усиление танкового резерва, изменение системы огня. Шубников, не спрашивая мнения Середы, одобрил все эти предложения и добавил, обращаясь к ним обоим:

— Ты, Бородин, будешь при мне. Возьми рацию. А вы, товарищ полковник, соберите штаб в кулак и держите связь с частями.

Середа понял, что сейчас, в этой новой обстановке, гораздо нужнее, чем он, этот молодой, расторопный офицер в ладном белом полушубке и меховой шапке с не положенным по уставу кожаным верхом.

…Середа поставил котелок и спросил адъютанта:

— Генерал не искал меня?

— Нет.

Полковник поморщился. За все дни, что они находятся в окружении, Шубников ни разу не обращался к нему за советом. Бегал с Бородиным по переднему краю созданной наспех обороны, следил за маскировкой, совещался с командирами бригад, а Середу как бы не замечал. Только на седьмой день прислал за ним автоматчика.

У танка Шубникова собрались все командиры бригад, замполит полковник Кузьмин, майор Бородин, начальник связи подполковник Синица и еще несколько офицеров. У всех усталые лица, многие обросли щетиной.

Шубкиков сбросил с плеч прямо на снег черную свою бурку — память о кавалерии, раскрыл свой планшет.

— Прошу взять карты, — без предисловия начал он. Зашуршали карты.

— Найдите населенный пункт Кузьмичи.

— Чего его искать, — прогудел Куценко, — до смерти не забудем их, эти Кузьмичи.

— Полковник Куценко, прошу внимания, — серьезно сказал генерал. — Найдите теперь деревню Карпухино… Нашли?

Все ответили, что нашли.

— Сюда, на Карпухино, будем выходить с боем. Ориентир — четыре пожара.

— А танки и машины? — Это спросил командир мехбрига-ды полковник Пантелеев.

— Оставшиеся танки пойдут на Кузьмичи, на прорыв. Люди, как я сказал, — на Карпухино. Транспортные машины сжечь. «Катюши» взорвать. Минометы и стрелковое оружие — с собой. Раненых вынести на носилках. Всех.

И, обращаясь к начальнику санслужбы полковнику Вексле-ру, спросил:

— Борис Моисеевич, сколько у нас в наличии носилок? Векслер почему-то снял очки и скороговоркой ответил:

— Более двухсот.

— Позаботьтесь о распределении их. Заключил:

— На всю подготовку — два часа. В ноль сорок пять выступаем. Майор Бородин сообщит маршруты.

Люди молча топтались на месте, не расходились. Они ожидали чего угодно, только не этого. Готовы были все броситься на прорыв и сгореть в этом бою. Не удивились бы, если бы Шубников приказал: «Сидеть в котле до последнего». Но уничтожить технику и выходить?! Бросить здесь, в лесу, все, что осталось?.. Это было непривычно, хотя каждый на основе опыта семнадцати месяцев войны давно усвоил: если посидеть в лесу еще сутки-двое, немцы расчленят корпус и уничтожат по частям. Ведь снаряды на исходе, продуктов нет. Ждать своих? Но где они, свои? Да и каждый из собравшихся здесь знал, как это безумно трудно — деблокировать попавшее в котел соединение силами, потерявшими наступательный темп.

Выходило по всем статьям: решение командира правильно. Наверное, единственно правильное. Но все же непривычное.

Полковник Пантелеев — сухонький и уже в летах — прервал тягостное молчание:

— Товарищ генерал, разрешите задать вопрос?

— В чем дело? — Крупный Шубников повернул свою толстую шею.

— Это ваше собственное решение? Шубников нахмурился:

— Какое это имеет отношение к делу?

— Скажи, Николай Егорыч, — произнес молчавший до сих пор замполит Кузьмин. — Скажи им, не томи. Пусть люди знают.

— Это решение представителя Ставки.

Все облегченно вздохнули — так, по крайней мере, показалось Шубникову. Им, видимо, не больно-то хотелось выполнять такой приказ командира корпуса. Хотя, разумеется, они бы выполнили: люди военные.

Шубников еще раз оглядел всех: крупного Куценко, маленького, видно, изрядно замерзшего Пантелеева, раненного в голову, совсем молодого майора Ковалева — командира танковой бригады, очкастого, профессорского вида (а он и был профессор) Векслера, гладкого и чистого Бородина (где он здесь моется, черт его дери!). Выходит, все они были готовы к худшему. Не могли же эти повоевавшие уже командиры не понимать, что с ними стало бы завтра, ну послезавтра.

— Задача ясна? — уже мягче спросил Шубников. Командиры свернули карты и молча стали расходиться.

— Постой, Семен Захарыч, — окликнул он Куценко, — дело есть.

Куценко обернулся и, вытянув руки вдоль полушубка, сказал:

— Я понял вас, Николай Егорыч.

— Что ты понял?

— Моя дорога ясная — на Кузьмичи, на прорыв.

— Почему твоя? Разве только у тебя остались танки?

— Моя. Я первый вышел на Боковку, да и танков у меня побольше, чем у других.

— Ну ладно, что нам друг перед другом темнить. Будешь командиром танковой группы. Пойдешь по дороге и сорвешь заслон…

— Понятно… Отвлекающий удар.

Шубников обнял его за плечи.

— Ты все понимаешь, танкист. Ну, будь здоров. Хороший ты командир!

— Хочу спросить тебя, Николай Егорыч. — Куценко впервые назвал генерала на «ты».

— Спрашивай, Семен Захарыч.

— Как думаешь, мы хорошо воевали?

— Думаю, что хорошо. Во всяком случае, ты воевал как надо.

— А что же произошло? Почему так «все вышло?

— Ты старый вояка, Семен, и не миг не заметить, что немцы здесь свеженькие, с колес.

— Да, я это заметил и даже сам тебе докладывал об этом, когда взяли в Боковке два состава с имуществом.

— И куда они шли, эти составы?

— Я не генштаб, не знаю. Но думаю, туда шли, на юг.

— И я так думаю, Семен.

— Значит, мы не зря тут шуровали?

Генерал опять обнял Куценко за плечи и произнес совсем тихо:

— Нам еще спасибо скажут.

— Положим, там, на юге, о нас не знают не ведают.

— Разве это важно, Семен, знают не знают? Для дела воюем.

— Для дела, Николай Егорыч. Благодарю тебя за добрые слова. Ты у меня с души камень снял.

Куценко повернулся и, не оборачиваясь, пошел, почти побежал в сторону рощи, где угрюмо урчали танковые моторы и блестели огоньки костров.

Когда комбриг скрылся за елками, к Шубникову подошел Середа.

— Все танки передаются Куценко?

— Все.

— Подготовить письменный приказ?

— Не надо. Бородин устно передаст по бригадам.

— Может быть, следует зафиксировать это решение? Ведь пробиться через Кузьмичи практически невозможно.

Генерал начал злиться.

— Может быть, вы хотите возглавить танковую группу вместо Куценко?

— Если прикажете…

— Не прикажу, — спокойно сказал Шубников, — выполняйте свои обязанности.

Он повернулся к Середе спиной, взобравшись на сиденье „виллиса“, и развернул карту.

К машине подошел замполит Кузьмин, протянул Шубникову голубенький листок тонкой бумаги.

— Ты видел это? Тут про тебя.

— Нет, комиссар, не видел. — Генерал взял бумагу в руки, стал читать.

Это была немецкая листовка. Под эпиграфом „Штык в землю“ шел короткий текст, напечатанный довольно небрежно, с ошибками: вместо „у“ какой-то странный знак, „и“ вообще пропущено, вместо мягких — твердые знаки. Но суть была ясна: листовка адресовалась „доблестным танкистам“ окруженного мехкорпуса и призывала немедленно сдаваться в плен, который даст „хлеб, тепло и освобождение от произвола комиссаров к тупиц командиров“. Хотя „честным офицерам“ тоже были обещаны разные блага, а в самом конце сообщалось: „Генерал Шубников, который завел вас в этот мешок, давно бросил вас и улетел на самолете в Москву“.

Шубников скомкал листовку, бросил на снег.

— Надо бы сохранить на память, — улыбаясь всем своим широким лицом, сказал Кузьмин и поднял листовку. — Отличается от прошлогодних: тон иной и обращение персональное — специально для нас напечатали. Фирма не жалеет затрат. Видно, мы их тут действительно напугали.

— Да, видно, так, Иван.