"Свет праведных. Том 1. Декабристы" - читать интересную книгу автора (Труайя Анри)

2

Дождь лениво стучал по крыше коляски, кучер, в облаке пара, покачивался в такт ухабам, тулуп его ощетинился каплями воды. Время от времени он о чем-то громко беседовал с лошадьми. Прижавшись к Николаю, Софи дремала под стук копыт, скрип коляски, перезвон колокольчиков, монотонно мелькали верстовые столбы. Промозглый ветер бил в лицо, забирался под полог. Дрожа всем телом, она думала о несчастном Антипе, который путешествовал вместе с багажом сзади, между двух колес, открытый всем стихиям. Завернувшись в какую-то шкуру, он почти не отличался от окружавших его тюков. Тем не менее вовсе не жаловался, напротив, спрыгивал на каждой остановке с веселой гримасой на физиономии.

Путешествие продолжалось уже два дня, а пейзаж ничуть не изменился: перед ними расстилалась серая, усеянная лужами, равнина. При звуке колокольчиков в небо поднимались стаи ворон. Иногда на горизонте возникали несколько голых, зябких березок или темный ельник. Вдруг среди этой казавшейся безжизненной пустыни вырастала деревня – жалкие домишки теснились вокруг церкви, остолбеневшие от шума, замирали девчушки в саду, мужик на телеге, груженной дровами. И вновь бесконечное, безмолвное, бесцветное, легкое пространство, в котором терялись и взгляд, и мысль.

Каждые двадцать верст останавливались на почтовых станциях, как две капли воды похожих одна на другую. До сих пор им хватало и лошадей, и ямщиков. Озарёв рассчитывал добраться до Пскова за три дня при хороших лошадях и погоде. Но дождь усиливался, вся в колдобинах и камнях дорога на глазах превращалась в грязное месиво. Внезапно путь преградило болото, колеса увязли. Кучер возвел руки к небу, возвещая о невозможности одолеть это препятствие. Николай наклонился вперед, схватил его за шиворот и встряхнул с такой злобой, что Софи испугалась: муж никогда не позволил бы себе обойтись подобным образом со слугой-французом.

– Отпустите его. Он ничего не может сделать!

– Мог! – возразил ей супруг, продолжая колотить несчастного по спине. – Дурак, он должен был ехать через поля!

Кучер вяло протестовал, раскачиваясь на козлах, словно ванька-встанька, и приговаривая:

– Ах, барин, барин…

Это единственное, что могла понять парижанка. В конце концов мужик соскочил вниз, к нему присоединился Антип. Вдвоем, утопая в грязи, возились с упряжью, барин сверху давал советы. Оттого ли, что сильно гневался или говорил по-русски, но жена не узнавала его. Едва вернувшись в Россию, он стал похож на своих соотечественников, презирающих тех, кто стоит ниже. Да, трудно не изображать хозяина, когда вокруг столько выросших в страхе рабов! Впрочем, спуститься пришлось и ему: Антип и кучер толкали колеса, Озарёв вел лошадей. Экипаж вздрогнул, покачнулся и выкарабкался на твердую землю.

Снова тронулись. Ударами кнута по лошадям кучер возмещал нанесенные ему побои. Через десять минут сломалась ось, коляска накренилась вправо. Софи спрыгнула на землю, ноги немедленно увязли в грязной жиже. Дождь перестал, легкий ветерок взъерошивал равнину.

С помощью Антипа кучер заменил сломавшуюся ось простой деревяшкой, которая была у него в запасе: до остановки должна была продержаться!

К вечеру добрались до почтовой станции, где царило небывалое оживление: конюхи запрягали две повозки, за их работой наблюдали жандармы, один из них держал саблю наголо, словно часовой. За ним путешественница заметила человек десять мужчин, стоящих спиной к стене. Исхудавшие, бледные, измученные, с ничего не выражающим взглядом, в лохмотьях, казалось, они принадлежат какому-то иному миру. У ног их покоились большие чугунные шары, лодыжки связаны были цепями.

– Кто это? – спросила Софи.

– Приговоренные к каторжным работам, – сказал Николай. – Их перевозят по этапу в Сибирь.

– Что они сделали?

– Откуда я знаю…

– А если спросить у жандармов?

– Ничего не скажут. Скорее всего, это убийцы, воры или крепостные, восставшие против своих хозяев…

– Неужели непослушание – такое страшное преступление?

– Конечно.

Какие-то люди вышли на улицу: тепло одетые мужчины и женщины, оживленные после хорошего обеда, готовились продолжить путь. Проходя мимо заключенных, дали им милостыню: монетки опускались в скованные морозом, черные от грязи ладони. Несчастные крестились в ответ, бормотали что-то и низко кланялись.

Жандармы безразлично наблюдали за происходящим.

– Это отвратительно, – сказала Софи.

Озарёв объяснил, что нет ничего необычного в такого рода попрошайничестве:

– Каковы бы ни были их грехи, несчастные, которых ссылают на каторгу, имеют право на христианское милосердие.

Она приблизилась к заключенным и, схватив горсть мелочи, которую муж извлек из карманов, не раздумывая, высыпала все в первую протянутую к ней руку. Взглянула на заросшее, грязное лицо с вырванными ноздрями и налитыми кровью глазами. Человек смотрел на нее с собачьей покорностью. Потом повалился ей в ноги, стал целовать платье. Женщина отступила – кто он? в чем его вина? сколько лет придется провести ему в Сибири? – переполненная стыда, жалости, отвращения, смотрела на его сгорбившуюся спину, слышала сиплый голос, мямливший слова благодарности. Николай увел ее в дом, но, едва отогревшись у печи, та подошла к окну.

Каторжники садились в телеги, предназначенные для транспортировки скота на небольшие расстояния. По шестеро в каждую. Заскрипели оси, обоз тронулся в сопровождении жандармов: один впереди верхом, остальные – позади, в колясках.

Двор опустел. Софи обернулась к супругу, мрачно глядевшему на нее:

– Мне очень горько, я не хотел, чтобы вы встречались с чем-то подобным…

– Но я должна привыкать, – улыбнулась она сквозь отчаяние. – И я не хочу судить об этой стране по первому впечатлению.

– Да, вы правы. Сейчас вы смотрите на нас взглядом постороннего и судите так же. Все, что вам непривычно, вызывает раздражение и возмущение. Но когда вы поживете здесь, вглядитесь в плохое и хорошее, поймете, что жить здесь можно, и люди здесь счастливы не меньше, чем во Франции. Просто по-другому…

Коляска требовала серьезного ремонта, а потому решено было провести ночь на почтовой станции. Здесь, посреди большой комнаты, на столе непрестанно дымил самовар, у печки вытянулись на кожаных диванах двое путешественников, крупная светловолосая девушка, позевывая, возилась возле буфета с гирляндами колбас, там же стояли бочки с селедкой. Николай с презрением отверг эти гастрономические изыски и отправил Антипа за холодной курицей из их дорожных запасов. Хозяин предложил им комнату с двумя кроватями для особо важных гостей. Перед тем как лечь, молодожены внимательно обследовали матрасы, в которых, к великому удивлению, не оказалось клопов, и тут же счастливо заснули.

Только к утру страшный зуд заставил их немедленно покинуть постели. Занимался голубоватый день. Софи выглянула в окно и ахнула – все вокруг побелело от снега, который продолжал неспешно падать. Она была счастлива, словно за ночь кто-то приготовил для нее волшебный подарок. Бросилась целовать Николая, спрашивая, смогут ли они немедленно продолжить путь, несмотря на ужасную погоду. Но, оказалось, что погода ему плохой не кажется и снег в России никого не пугает.

Быстро одевшись, они позавтракали ситным хлебом с медом и чаем. Антип всю ночь провел подле багажа, но тем не менее выглядел вполне отдохнувшим. Хозяин почтовой станции был в отчаянии: на заре ему пришлось выдать сначала четверку государственных лошадей какому-то генералу, потом еще три предводителю псковского дворянства, теперь у него остались только две собственные лошади, у одной из которых повреждено колено, а перед домом расхаживал, потрясая официальным разрешением, правительственный курьер и требовал немедленно обеспечить ему тройку.

– Да, не успели мы вовремя уехать, – вздохнул Озарёв и объяснил жене, что гражданские и военные чиновники имеют право на определенное количество лошадей, в зависимости от занимаемой ими должности. Он, как поручик в отставке, имеет право лишь на самых скромных тварей и столь же незамысловатый экипаж, за тройку и карету, положенные восьмому разряду, то есть коллежскому асессору или майору, должен доплатить немалую сумму. Подобное деление людей на категории в соответствии с пользой, которую они могут принести отечеству, показалось Софи в высшей степени несерьезным, но сказать об этом мужу она не решилась, так как он, очевидно, придерживался противоположного мнения. Хотя, должно быть, титул, эполеты, официальное письмо, грозный взгляд и крик действительно обладали магической силой – через десять минут после того, как курьер выругал на чем свет стоит хозяина станции, тот, кланяясь до земли, объявил, что тройка ждет во дворе.

Когда этот важный субъект исчез под перезвон колокольчиков в снежной дали, Николай пообещал хозяину накатать жалобу на страницу в книге отзывов, если немедленно не получит свежих лошадей. Тот стал рвать на себе волосы, пробовал плакать, клялся, что сделать ничего не может, а затем послал мальчишку в деревню попробовать раздобыть лошадей.

– Что делать с Антипом? – спросила Софи. – Ведь не может он ехать снаружи в такой холод!

– Еще как может! Он хорошо закутан.

Сообразив, что говорят о нем, слуга пристально посмотрел на господ, теребя в руках шапку. Озарёв перевел ему опасения супруги. Тот улыбнулся щербатым ртом с желтыми зубами и радостно проговорил:

– Да как я могу замерзнуть, когда дом рядом!

– Ты рад вернуться? – обратился к нему молодой человек.

– Конечно, барин. Что такое Франция? Чужая сторона. Люди там и говорят, и живут по-другому. Россия – вот истинно христианская страна. И барыня, даром что француженка, а, кажется, рада тому, что видит здесь!

– Да, надеюсь, она не будет разочарована.

– Конечно. Ведь никто ей плохого не сделает. Хорошую жену вы себе выбрали, барин! Добрая, мягкая, личико светлое! А когда говорит, будто ручеек журчит! Я ни слова не понимаю, а все равно нравится, словно жажду утолил! Батюшка ваш почтенный счастлив будет ее увидеть! И сестрица тоже! Уверен, все с нетерпением ожидают вашего приезда, пироги пекут!..

Потом задумался и добавил:

– Наверное, и мне надо жениться! Вот вернусь в деревню, там девок хватает! – подмигнул Антип. – Да, так и поступлю, если ваш батюшка, Михаил Борисович, разрешат…

Эти слова заставили Николая вздрогнуть – за последние дни он не вспоминал о грозном нраве хозяина Каштановки, а час расплаты неумолимо приближался, встреча была не за горами. Озарёв, видимо, приуныл и прервал слугу:

– Хватит болтать, узнай, что там с лошадьми!

– О чем вы говорили? – спросила Софи.

– Так, ничего интересного… Ему хочется скорее добраться до дома!

– И мне тоже! Ведь настоящая наша жизнь начнется только по окончании этого путешествия. Расскажите еще о вашем отце и сестре…

Он больше всего боялся таких разговоров: чем увлеченнее расспрашивала его супруга, тем сильнее были угрызения совести. Уж лучше бы была равнодушна к будущим родственникам! От затруднительного положения спас Антип:

– Лошади уже здесь, барин!

Кучером оказался мальчишка лет пятнадцати, что удивило парижанку, но муж успокоил ее, объяснив, что ребята в этом возрасте ничем не уступают взрослым мужчинам. Они и впрямь мчались во весь опор, только свежевыпавший снег сдерживал бешеное движение колес, иначе на первом же повороте коляска опрокинулась. До самого горизонта все было белым-бело, тишину нарушал лишь перезвон колокольчиков. Неторопливо падали снежинки, превращаясь в капельки воды у Софи на губах. Вдруг они стали гуще, злее, поднялся ветер, в мгновение ока замело дорогу и все исчезло в белой мгле. Женщина с испугом посмотрела на супруга, занесенного снегом, с бровями старика и щеками ребенка. Тот радостно смеялся:

– Не бойся! Это – метель!

Она вспомнила каторжных, которые ехали где-то в открытых повозках, закованные в железо. Сердце кольнула жалость, похожая на раскаяние. А Антип? Ему тоже, наверное, холодно среди багажа, позади коляски? Если вообще они не потеряли его по дороге. Мысль эта не покидала ее до следующей остановки. Но вот на краю дороги показалась почтовая станция с привычно побеленными фронтоном и колоннами. Лошади, фырча, въехали во двор. Софи не успела еще скинуть полог, который защищал ее от холода и снега, как снежный призрак устремился ей на помощь – Антип, целый и невредимый, с посиневшими щеками, ледышками на носу и неизменной шапкой в руках.