Глава третья НА ТРЕТЬИ СУТКИ

Маша Ерофеева узнала Антона по фотографии сразу. Он самый, который приходил к дедушке, Ерофееву Семену Семеновичу. Маша запомнила его, мальчика, значит, и потому еще, что бывает в городе. И сестра ее двоюродная, Люся Шибалова, показала ей как-то на этого самого мальчика: «Я с ним учусь». С этим мальчиком, значит…

- Дай, пожалуйста, напиться, - попросил Осипов, убирая в планшет фотокарточку.

Вода была такая студеная, что заныл зуб. Давно полечиться надо бы, да все некогда.

Когда Осипов вспоминал о зубном враче, его внутренний двойник - сирели Армен тихонько посмеивался: «Некогда ему! Бормашины боишься, трусишка!» - «Ничего не боюсь, - не очень, впрочем, твердо возражал Осипов. - И машина сейчас новая, безболезненная, не то что старая зубодробилка, а доктор зубной добрый человек и прекрасный специалист». - «Тем более! Так чего же ты боишься?» В этот раз Осипову отбиться было не трудно: «Не могу я к ней идти, пока ребят не найду». - «Да, да, - вздохнул сирели Армен. - Алена ведь ее дочь».

Потирая щеку, Осипов поблагодарил Машу и отправился на Нижний склад. Ерофеев Семен Семенович работал в первую смену.

Не заходя в двухэтажное правление Леспромхоза и миновав огороженный Верхний склад, Осипов спустился по песчаному склону к узкоколейке. По ней медленно, притормаживая, двигался мотовоз с бревнами на низких платформах.

На переезде нетерпеливо сигналили шоферы лесовозов.

Похожий на гигантские футбольные ворота кран в один мах перекладывал связки обессученных деревьев с платформ и автомобильных роспусков на дощатую эстакаду. Оттуда хлысты по одиночке скатывали на цепной транспортер для разделки.

Кору с толстых комлей обдирали стальные фрезы окоривающего станка. Управлял им бородатый старик.

Осипов поздоровался со всеми и остановил свой взгляд на старике:

- Я к вам, Семен Семенович.

Ерофеев не выказал никакого удивления, что к нему, будто к знакомому, обращаются. И не кто-нибудь - старший лейтенант милиции. Лишь выжидающе поднял на Осипова светлые глаза, заслезившиеся от дыма папироски. Дым ел и сурового мужчину, грозившего с жестяного щита денежным штрафом за курение на территории склада.

- Здравствуйте, товарищ, - степенно отозвался Ерофеев.

- Я к вам.

- Ясное дело, ко мне, раз меня отдельно приветствуете.

- Вас можно на несколько слов?

- Можно. - Ерофеев обернулся и сказал через плечо женщине в цветастом платке, припорошенном мелкими опилками: - Потрудитесь-ка сами, я вот с товарищем…

- Ох, - притворно вздохнула женщина, улыбаясь почему-то Осипову, - затаскали вас, как я посмотрю!

- Ничего, - ответил довольным голосом Ерофеев. - Хуже, когда не помнит никто, вроде и войны Великой Отечественной не было и ты воевать не воевал.

Он сунул папироску в ящик с песком, заботливо вдавил ее и, крякнув, поднялся по косым ступеням на эстакаду, к Осипову.

Они пересекли дорогу, узкоколейку и уселись на низкую лавку у железной бочки, наполовину врытой в землю. Ерофеев достал пластмассовый портсигар, протянул Осипову. Тот поблагодарил и отказался: некурящий.

- Тоже правильно, - похвалил Ерофеев и опять выжидающе поднял светлые глаза…

Отвечал он с охотой и подробно.

Да, вот на этом самом месте, почти в канун Дня Победы, сидел он с сынком своего бывшего командира Градова Павла Кирилловича. Да, этот самый и есть, что на карточке, Антоша… А что… стряслось чего-нибудь нехорошее?

Осипов не стал сразу говорить: узнать приехал, а не рассказывать.

…Похож, очень на отца похож Антоша. Только не сразу и не здесь признал, что Градов, Павла Кирилловича сын.

- Я из Иришей, - волнуясь, заговорил Антон. - Градов, Антон.

- Градов? - переспросил Ерофеев и заволновался.

- Гладов. Вторая буква «лэ». Гладов.

- А-а, - разочарованно протянул Ерофеев. - А то у меня ротный был, Градов Павел Кириллович. Вот объявился недавно, живой-здоровый, тоже в Иришах работает. Сколько раз бывал и думать не думал, что он тут.

- Ну! Так я же, Семен Семенович… - воспрянул духом Антон. - Мы собираем материалы о героях Отечественной войны. Для…

- Для школьного музея боевой славы, - подсказал Ерофеев. - Теперь это повсюду, хорошо, правильно это.

- Вот! - подтвердил Антон. - Меня и послали к вам. Расспросить подробности.

- Какие именно? Я ведь, товарищ Гладов, три фронта прошел.

- Про Иришский и как вы спасли… этого… Гладова.

- Градова, - поправил Ерофеев, - Павла Кирилловича. Только ничего я его не спасал, вытащил только и в санбат отправил. Обыкновенное дело. Санинструктором я воевал. Младший сержант… Теперь, ясное дело, в полной отставке. Да. Но, само собой, на фронте приходилось и с автоматом действовать. Помню, пошел раз немец в контратаку. Как раз на иришском плацдарме это было… Да, на иришском… Бомбил, обстреливал непрерывно, на рожон лез немец. Вовсю к Ленинграду рвался. Только не на таковских напал! Насмерть стояли мы. И вот пошел, стало быть, немец в контратаку…

- Семен Семенович… - нетерпеливо перебил Антон Ерофеева. - Семен Семенович, вы про ходы-выходы расскажите! Из подвала которые, к Волхову.

- А чего о них рассказывать, - равнодушно сказал Ерофеев. - Ну были: сточные, канализационные - всякие. Пользовались мы ими, не без того. Хорошие, скрытые хода. Выручали они нас не единожды. Я и ротного своего, Градова Павла Кирилловича, по такому ходу к Волхову вынес. Напрямую, через люк, уже нельзя было, обрушилось все от бомбы-пятисотки, да и обстрел продолжался. Так что другого пути и не было. Не очень, правда, удобный, когда раненого тащить. Тесноват.

- А где, где этот выход?

- Как где? А там и есть, только завалило его давно, пожалуй. Столько годов минуло.

Антон трясущимися руками достал из портфеля тетрадку в клеточку и быстро, хотя и не очень точно, начертил широкий Волхов с островом Люкки посередине, изобразил черными прямоугольниками развалины комбината перед горсоветом, новую очистную станцию на юге.

- Вот, Семен Семенович. Вот. Где тот выход? Не здесь?

И он ткнул карандашом в правый берег Волхова между развалинами и очистной.

- Я в картах не очень-то, - скромно произнес Ерофеев. - Да, на глаз ежели, то в самый раз там и есть. Было, точнее. Дай-ка тетрадочку. А контратаковал нас немец тут, повыше, стало быть нынешнего Дома Советов…

Это было очень интересно. Как отбили очередную контратаку героические защитники Волхова. И в их числе Семен

Семенович Ерофеев, санинструктор, сменивший сумку с бинтами и йодом на автомат ППШ с круглым железным диском… Но Антон уже ничего не воспринимал. Кое-как дослушал до конца, благодарно потряс руку Ерофееву и бросился к автобусной остановке…

Осипов поймал себя на мысли, что и ему не терпится до мельчайших подробностей узнать прежде всего о подвальных помещениях комбината и подземных выходах к Волхову. Но Осипов не решился сбить Ерофеева с проторенной и привычной дороги воспоминаний. Да и воспитанный сирели Армен вовремя шепнул: «Перебивать старшего - грех и позор».

…Уехал Антоша, вроде и не встретится уже никогда. Только на другой же день - суббота как раз выпала - явился дорогой гость, сам Градов Павел Кириллович. Посидели, как водится, допоздна, а после застолья Павел Кириллович увез Ерофеева и супругу его к себе. И ночевать оставил: все едино с утра в Иришах надо быть - однополчан встречать.

Антона в тот вечер видел Ерофеев мельком. Признал, ясно дело, но виду не подал. Мол, со столькими красными следопытами беседовал, что все пионеры для него знакомые давнишние. И Антошка, шельмец этакий, ничем себя не открыл, только быстро-быстро под одеяло юркнул и с головой накрылся.

Ерофеев раньше всех проснулся - привычка и годы немолодые. Прошел на кухню, устроился у окошка. Как у себя дома, в нательной рубахе, брюках, босиком. Посиживал, курил, развеивая ладонью сизый папиросный дым.

Увидев Антона, он улыбнулся ему и поманил к себе.

- Доброе утро, - виновато поздоровался Антон.

- Утро доброе, товарищ Гладов, - добродушно ухмыльнулся Ерофеев и приложил к усам палец. - Молчу. Военная тайна, видать?

- Да, - тихо-тихо ответил Антон, чувствуя, что уши горят так, что хоть водой заливай. - Извините, Семен Семенович. Так надо было…

- Ясное дело. Надо - стало быть, надо. Не выдам, не бойся. А ты на батю своего очень даже сильно похожий. Постарше был бы, я бы тебя и в Сосновке сразу признал, а так, думаю откуда у Павла Кирилловича малец такой? Но похож, похож. И фамилия одной лишь буковкой разнится…

- Семен Семенович… - Терять Антону было уже нечего. - Семен Семенович, какая фамилия, вы говорили, у того бойца, который с вами контратаку отбивал? На «К»?

- На «К»? Были у нас, ясное дело, на все буквы и всех, наций. А в той контратаке, что я тебе рассказывал, действовал со мной… Этот, как же… Фу ты, склероз проклятый! Ну, этот… Вот вижу его прямо явственно, а фамилию никак! Да как же его?

И тут появился Павел Кириллович:

- Не спится, Семеныч?

- Не спится, командир. Такой день предстоит, вроде бы заново ребят хоронить.

- Да… - тоже вздохнул Градов и тоже опустил глаза.

- Я потом, - поспешно проговорил Антон и юркнул в ванную.

Теперь и сирели Армен не смог удержать Осипова.

- Кто он, этот на «К»?

- Хочь арестовывай, - вздохнул Ерофеев, - а опять запамятовал. Увидел бы, тогда еще, может…

- Разве его не было на празднике?

- В том и дело, не было. На курорте как раз лечился, в ваших местах, между прочим, на Кавказе.

Человека с фамилией на «К» найти надо было во что бы то ни стала

Самым ярким воспоминанием Ерофеева была контратака; подземные лабиринты, верно отслужившие в войну и не понадобившиеся для бесед и рассказов, давным-давно стушевались, размылись, как чернильный рисунок под дождем.

Вот «К», тот не мог забыть все начисто: до войны лет пять или шесть на комбинате трудился.

- И Градова самого, Павла Кирилловича, расспросите! Если чего и меня надо будет, товарищ Осипов, то я завсегда готовый. Как солдат и почетный пионер опять же!

Пока Градов Павел Кириллович ругался с поставщиками, приструнивал нерадивых, громогласно распоряжался на объектах, было еще терпимо, но наступала пауза - и сердце сжималось, хоть криком кричи. Шесть лет не курил, опять задымил, папироса за папиросой.

От никотина еще туже сердце поджимает, а вроде бы и некуда больше. Неужели и второго сына лишился? Первый от войны погиб, и второй, наверное, военного наследия жертвой стал. Куда он так бесследно пропасть мог?…

Павел Кириллович заложил под язык белую таблетку из стеклянного патрончика, который тщательно скрывал от Жены, и опять закурил.

По пути к строящейся школе Павел Кириллович - в какой раз за эти страшные дни и ночи - завернул в милицию.

Старший лейтенант, к счастью, был у себя.

- Пока ничего существенного, - сказал он.

- А не существенного? - искательно заглядывая в черные глаза Осипова, спросил Градов.

- Был у вашего однополчанина Ерофеева.

- Он-то при чем?

- Ваш сын седьмого мая ездил к нему, о войне выпытывал. Но не это сейчас главное. Вы никого не знаете из работающих на НПЗ однополчан с фамилией на букву «К»?

Градов подумал немного и ответил отрицательно. Из старой гвардии один Русаков в Иришах остался.

«Русаков? - сирели Армен прикрыл глаза густыми ресницами и несколько раз повторил эту фамилию, словно раскусывая ее и смакуя каждую буковку. - Русаков. Ру-са-ков. Русак. Ру-сак… Вслушайся, Армен-джан!»

Осипов распахнул глаза и резко придвинулся к Градову.

- Русаков, Русак! Вам не слышится в этом слове доминирующее «К»? РусаК. РусаКОВ! Лошадиная фамилия, помните, у Чехова? Лошадиная фамилия - Овсов. А тут звуковой обман. РусаКов. Такая фамилия, вполне вероятно, может запечатлеться, как на «К». РусаКов. Верно?

- Возможно, - не очень уверенно поддержал рассуждения офицера милиции Градов. - Возможно… А Русакова что-то не видно, в отпуске был, теперь, очевидно, по делам убыл. Был бы здесь, пришел. Фронтовой товарищ, пришел бы.

Осипов, ничего не говоря, завертел телефонный диск. Через несколько минут сообщили, что Русаков П. П. находится в командировке, сегодня-завтра должен возвратиться. Нет, в гостиницах он не живет. Русаков ночует обычно у своего однополчанина.

- Кто в Ленинграде из ваших? - спросил Осипов.

- Лукьянов, - не задумываясь, назвал Градов.

Заказали по срочному Ленинград. Квартира Лукьянова не отозвалась. Наведя справки, дозвонились на фабрику.

- Лукьянов ушел уже, - ответили. - Не очень давно, с полчаса как ушел. Смена его кончилась!

Закончился рабочий день и в учреждении, куда был командирован Русаков.

Осипов с сожалением отодвинул от себя телефонный аппарат и сказал, утешая и подбадривая Градова и себя:

- Ничего, найдем, Павел Кириллович. С таким парнем, как ваш Антон, ничего непоправимого случиться не может. Найдем! Слово милиционера!

«Не хвастайся!» - строго оборвал сирели Армен.

«Надо же человека поддержать, сына потерял…»

«Не потерял! Разве можно такие слова говорить?! Ты что, мертвым его видел? Утопленником? Тигром растерзанным? Бесшумной миной убитым?»

«Нет…»

«Так почему такие слова говоришь?! Надежду потерял, да? Тогда немедленно иди к начальнику и проси замену. Человек, потерявший надежду, не человек. И не милиционер тем более!»

Сирели Армен как следует отчитал Осипова, тому и оправдаться нечем. Самое трудное ведь не перед другими - перед самим собою оправдаться.

Прораб Градов, конечно, не слышал этот разговор, сидел, придавленный своим горем. Отрешенный взгляд его медленно скользил по кабинету, остановился на коричневом револьвере.

На стволе и граненом барабане кое-где виднелись вороненые пятна, а деревянная рукоятка совсем даже сохранилась. Она-то, рукоятка, и пробудила внимание капитана запаса. Градов вдруг поднялся со стула, шагнул к стене и, не спрашивая разрешения, снял с гвоздика револьвер. Руки его затряслись.

- Так это же, это… - начал он и задохнулся от волнения.

- Что «это же»? - насторожился Осипов.

- Мой это наган. Вот! - Градов показал на резную монограмму на рукоятке.

- А почему здесь О.Х.?

- Ораз Халитов.

Осипов оттопорщил ежиком усы.

- При чем же тут Ораз Халитов, Павел Кириллович?

- Наган мой был, потом ординарец пистолет «ТТ» раздобыл, а наган сам таскал. Но не положено, передали другому командиру. Его потом убило, кажется. После меня уже.

- Как после вас?

Осипов вконец запутался.

- После того, как меня ранило.

- А как вас ранило, Павел Кириллович? Расскажите о войне!

И Градов рассказал. Не про всю свою фронтовую жизнь, разумеется. О памятном бое в Иришах.

Просторный блиндаж в бетонированном подвале полуразрушенного Иришского деревообрабатывающего комбината скупо освещали лампы из сплющенных артиллерийских гильз.

Старший лейтенант Градов в накинутой на плечи, заляпанной подсыхающей землей плащ-накидке грелся кипятком и смотрел в карту.

Солдаты, кто на чем, сидя и лежа, курили, пили, ели из котелков и консервных банок, придирчиво осматривали оружие. Подземелье жило негромкой и суетной вокзальной жизнью.

Ординарец командира роты Халитов вырезал перочинным ножиком вензеля на прикладе. У него была страсть к таким вензелям. Он делал их на деревьях, на бревнах блиндажного наката, на эбонитовой рукоятке сигнального пистолета, гравировал кончиком лезвия алюминиевый котелок, крышку трофейного портсигара - всюду. Словно хотел увековечить свое имя.

Допив кипяток, Градов с сожалением отставил еще теплую кружку и поднялся наверх.

Наверху громыхало, ухало, выло. Где-то за разбитой железнодорожной насыпью, в лесной стороне, горела деревня. Пламя пожара озаряло ночное небо. Взлетали и рассыпались над черной землей ракеты. Они опускались вниз падающими звездами, догорали на брустверах траншей и окопов, с шипением тонули в холодной стремнине Волхова.

Осторожно высунув из окопа голову в зеленой каске, Градов всматривался и вслушивался в тревожную фронтовую ночь.

Туда разведчики прошли благополучно. Во всяком случае, не слышно было ни беспорядочной стрельбы, ни гранатных взрывов. Саперы проход сделали на совесть, в своем минном поле и в немецком, и в проволочном заграждении, довели разведчиков до чужих траншей. Но как там, за линией фронта сложилось? И удастся ли дойти обратно?

Задание у разведчиков сложное: добыть «языка». Да не какого-то ефрейтора, обыкновенного фрица, а офицера, лучше - штабного. Надо во что бы то ни стало овладеть схемой вражеских полей с минами и фугасами. От этого зависит жизнь саперов Градова, судьба сотен и тысяч солдат, которым на рассвете подниматься в атаку, и судьба самой наступательной операции, судьба Ленинграда.

Разведчиков все еще не было, и старший лейтенант Градов опять спустился в блиндаж. И опять склонился над картой. Придут разведчики или нет, добудут важные данные или не добудут - дорога пехоте должна быть свободна. Даже если поляжет, от командира до последнего солдата, вся саперная рота.

О себе старший лейтенант Градов не думал. Только о приказе, который умри, а выполни в срок.

Не станет Градова, плакать некому. С гражданской войны сирота. От жены третий месяц ни строчки. Наверное, померла или погибла от вражеского снаряда в блокадном городе, а маленький Алеша… Жена писала, как сынок, заморенный, высохший до косточек, умирал. Последним желанием Алеши, последними его словами были: «Мама, супику…»

Не шоколадку, не апельсин - обыкновенный горячий суп…

Да, друзья мои, Алеша Градов, восьми лет, уроженец Ленинграда, скончался от дистрофии 21 февраля 1942 года. Мать его, первая жена П. К. Градова, умерла позже. Точная дата не установлена: в блокадном Ленинграде смерть была обыденным явлением.

…Разведчиков все не было, и старший лейтенант принял решение действовать. Медлить дольше нельзя было ни минуты.

Градов упрятал карту в планшетку с потертой целлулоидной стенкой, проверил пистолет, автоматные диски, сунул в карман гранаты и только хотел скомандовать солдатам, как в длинном темном проходе раздался шум и топот сапог.

Возвратились разведчики. С ними был перепуганный до немоты (когда у «языка» вытащили изо рта кляп, он все равно долго не мог произнести ни слова) обер-лейтенант. Командир разведчиков с треском выложил на дощатый стол тяжелый портфель.

- Вот, - с гордостью сказал командир, - вся их штабная документация. А этот, - он кивнул на дрожащего как осиновый лист гитлеровского офицера, - скорее всего сам начштаба. Подробно поговорить с ним не удалось никто.

Все в блиндаже громко рассмеялись, а старший лейтенант Градов облегченно вздохнул, будто центнер железного лома с плеч сбросил, и с нетерпением расстегнул никелированные замочки портфели из толстой черной кожи.

Документы в портфеле - один важнее другого. И все совершенно секретные. Но главной и наисекретнейшей была голубая полотняная калька - схема заминированного района. Такая точная и подробная, что не требовались никакие переводчики и «языки».

- Что с ним делать? - Командир разведчиков кивнул на пленного.

- В штаб, - коротко махнул Градов и подозвал к себе командиров взводов.

Пленного увели. Разводчики, усталые до невозможности, ушли отдыхать, а взводные и Градов сгрудились над бесценной трофейной схемой. И тут наверху загрохотало.

- Хватились! - скупо рассмеялся Градов, но сразу помрачнел: артиллерийский обстрел сейчас был совсем некстати, пора приступать к боевой работе.

- Ладно, - сказал Градов, еще немного послушав тяжелые взрывы, - побесятся и заткнутся.

Но немцы не скоро перебесились. За артобстрелом последовал налет бомбардировщиков.

Желтые языки гильзовых ламп заметались, как бабочки, обнажая толстые черные фитили. Со стен и бетонного перекрытия посыпались каменные осколки. Весь блиндаж, долговечное подземелье с метровыми стенами и потолками, вздрагивал и трясся, как при землетрясении.

- Рассредоточиться! - приказал Градов, и почти следом за ого командой чудовищный взрыв погасил лампы и весь белый свет.

Старшим лейтенант Градов пришел в сознание в медсанбате. Он был ранен в бедро и грудь, тяжело контужен, две недели не говорил и потом еще долго заикался.

Когда он поправился, фронт ушел далеко на запад, ленинградские войска вступили на прибалтийскую землю, а Градова направили на Украину, и он много лет ничего не знал о судьбе боевых товарищей.

- Значит, вы были ранены здесь… - Осипов торопливо выдвинул ящик стола и достал свою карту, но тут заглянул дежурный и велел срочно зайти к начальнику.

- Посидите, - сказал Осипов.

Из вежливости, наверное… Градов посидел, повздыхал горестно и тихо ушел.

Осипов у начальника, и я еще успею рассказать о том, что было раньше.