"Оноре де Бальзак" - читать интересную книгу автора (Труайя Анри)

Глава пятая Украина. Счастье

В Верховне всего было в изобилии: земли, крестьяне, дружба. Ганским принадлежала двадцать одна тысяча гектаров земли и более тысячи крепостных мужского пола. В просторном, но обветшалом доме встречались анфилады пустынных, без мебели, комнат. Голые стены, печи топили соломой. Хотя вокруг хозяев крутилось почти триста слуг. По вечерам зажигали масляную лампу, которая едва справлялась с наступившей темнотой. Днем из окон открывался вид на бескрайние пшеничные поля. Поместье жило своей, не имевшей, казалось, ничего общего с внешним миром жизнью, а потому надо было иметь под рукой мастеров на все случаи жизни: поваров, портных, сапожников, плотников, ткачей, обивщиков мебели… Здесь царила автаркия, обитатели Верховни гордились собственной самодостаточностью.

Ева приготовила для Оноре весьма кокетливую обитель – спальня, гостиная, кабинет: «розовая штукатурка, камин, великолепные ковры». К нему был приставлен мужик, который демонстрировал свою преданность – дополнительное украшение патриархального быта. А почитание всегда привлекало Бальзака. Россия казалась ему образцом политического устройства, где у каждого свое место, которым он вполне доволен. Добросердечие хозяев, которые приняли его как члена семьи, заставляло видеть идеальной и остальную Россию. В Верховне он чувствовал себя не в гостях, а дома. Ева, Анна и Георг были сама предупредительность и теплота, это позволяло забыть и неуют, и холод, проникавший сквозь стены той осенью.

Анна целыми днями читала романы и исторические журналы, ее мать вышивала, Георг отрывался порой от своей коллекции насекомых, чтобы поболтать с женщинами и гостем, покоренным богатствами этой страны, которому казалось непростительным, что ее жители так неумело пользуются ими. Он бы, например, охотно занялся этим, тем более что у него явно есть деловая «шишка». И на сей раз не упустит удачу. Предприятие будет гораздо доходнее сардинского серебра! У братьев Мнишек, Георга и Андрея, двадцать тысяч арпанов[26] земли, или, другими словами, шестьдесят тысяч высоченных дубов. В Европе, где требуется лес для железнодорожных шпал, их можно выгодно продать. В озарении Бальзак пишет сестре Лоре, чтобы та заинтересовала этим мужа. Сюрвиль производит подсчеты: увы! Транспортные расходы по доставке украинских дубов будут слишком велики. От проекта приходится отказаться. Лопнул еще один радужный мыльный пузырь.

Оноре пытается найти утешение в работе – начал новый роман, «Посвященный», который должен стать продолжением «Изнанки современной жизни». Это история молодого человека, лишившегося последней надежды, его спасает от самоубийства святая женщина, госпожа де ла Шантери. Она возглавляет тайное общество, объединяющее людей богатых и набожных, поставивших себе целью избавлять от несчастий тех, чьи душевные качества того заслуживают. «Посвященные», тоже спасенные в свое время, исповедуют в своей повседневной жизни принципы духовности, которые впитали в пору своего «ученичества». Словом, апология милосердия в роли двигателя социального преуспеяния. Возврат к моральным проповедям «Сельского доктора» и «Сельского священника». Сидя вечерком у огня, Бальзак читал рукопись хозяевам, те плакали от волнения. В эти мгновения ему казалось, что магией своего таланта он неотвратимо склоняет Еву к мысли о женитьбе. Торопить ее не решался из боязни решительного, окончательного отказа. Она такая хрупкая! Все время жалуется на ревматизм. Ее личный доктор советует опускать ноги во внутренности свиньи, извлеченные из только что зарезанного животного. Предписание это кажется гостю чрезвычайно странным, но оснований не верить эскулапу у него нет. Он не моргнув глазом глотает его порошки, которые должны помочь от головной боли.

Усталость не мешает писателю посетить Киев в сопровождении Ганской и ее дочери. Там его представили военному губернатору Украины генералу Бибикову. Одновременно был урегулирован вопрос с разрешением на пребывание в России. Город трехсот церквей несколько разочаровал. «Это хорошо увидеть однажды, – делится он с сестрой. – Со мною все исключительно предупредительны. Ты можешь представить себе, что один богатый мужик прочел все мои произведения, каждую неделю ставит свечку Святому Николаю за мое здоровье и пообещал денег слугам одной из сестер госпожи Ганской, чтобы его известили о моем возвращении и он мог увидеть меня?» Будучи настоящим путешественником, Оноре посетил Лавру, Софийский собор, пещеры. Повсюду выражал восхищение, чтобы понравиться Еве, выполнявшей роль гида. Впрочем, им почти не удавалось остаться наедине – их постоянно сопровождала Анна. В ее присутствии говорить о женитьбе не следовало. Ганская по обыкновению была и доброжелательна, и уклончива, на все согласна, но так далека от него.

Неуверенность измучила Бальзака, он решил перейти в наступление. По собственной инициативе составил обращение к канцлеру, графу Нессельроде, прося у царя разрешения жениться на одной из вернейших его подданных: «С госпожой Ганской меня связывает давняя чистая и искренняя дружба. Сегодня я почти совершенно уверен, что единственное препятствие моему с ней союзу – ее нежелание выйти за иностранца без одобрения этого шага ее государем. Я умоляю Ваше Сиятельство положить к ногам Его Величества Императора Всея Руси, Вашего Августейшего Хозяина, смиренную просьбу, с которой я имею честь к нему обратиться, получить его отеческое разрешение, с уверениями моей глубокой признательности, с которой приму его разрешение. Я исполнен душевного удовлетворения от одной мысли, что от Него зависит все счастье моей жизни». Чтобы Нессельроде был благосклоннее, Оноре напоминает, какой вклад в русскую культуру внесли французские писатели XVIII века, Вольтер, например. «Ваша Светлость, подкрепите мою просьбу этими причинами, не лишенными определенного благородства. Встаньте перед Вашим Августейшим Хозяином на защиту привязанности, которой вот уже пятнадцать лет и чистота которой говорит сама за себя…»

Черновик Оноре показал Ганской. Та была сражена и его неловкостью, и его смелостью, просила ничего не посылать Нессельроде. Скрепя сердце проситель согласился. Между тем Ева приняла решение передать все свое состояние дочери в обмен на пожизненную ренту. Бальзака это обрадовало: возрастала вероятность получить согласие на женитьбу и от властей, и от родственников Ганской. «Я в высшей степени доволен: та, что составляет счастье моей жизни, свободна будет от всякой корысти», – пишет он сестре. Сам же, покидая Париж, составил завещание, согласно которому оставлял все свое добро Ганской, но с условием, что его матери будет выплачиваться пожизненная рента в три тысячи франков в год. Перечисление оставляемого в наследство имущества заканчивалось так: «Я согласен на самую скромную похоронную процессию с единственным экипажем для священнослужителей». Так, без конца ругая столь мало любившую его мать, все же заботится о том, чтобы обеспечить ей старость. Госпожа Бальзак написала сыну в Верховню вскоре после Нового года, сообщая новости с улицы Фортюне, которую навестила по его просьбе: «Я нашла все в большом порядке и чистоте, к которой не могла бы придраться и самая аккуратная хозяйка. У тебя два славных сторожа, которые мне показались людьми честными. Они ждут твоего возвращения… Дорогой мой, я, как всегда, в твоем распоряжении, чем очень счастлива, ведь ты знаешь, что я всегда рада быть полезной тем, кого люблю. Можешь рассчитывать на меня во всем, располагать каждым мгновением моей жизни… Ты знаешь также, что на меня давят некоторые обстоятельства. Не забудь о своем обещании, я должна получить то, что причиталось мне 15 апреля и за период до того. С нетерпением жду твоего возвращения, и, думаю, нам удастся договориться о том, чтобы мне получить хотя бы возможный минимум».

Письмо матери, в котором та демонстрировала и привязанность, и заинтересованность, напомнило Бальзаку о его парижских обязательствах. Мать нуждалась в нем. Не мог все время оставаться необитаемым дом на улице Фортюне. Тридцать первого января 1848 года наступал срок выплаты тридцати тысяч франков по векселям. Курс акций Северной железной дороги шел то вверх, то вниз, требовались новые денежные вливания для их спасения. Во Франции вовсю развернули свою деятельность республиканцы: опасались уличных беспорядков, надо было быть на месте, чтобы защитить собственность. Оноре, мечтавший пробыть в Верховне до марта, вынужден был начать подготовку к отъезду. Чего же удалось добиться от Евы во время их кратких перешептываний с глазу на глаз? Ганская не скрывала, что рада будет время от времени встречаться с ним, но о замужестве не думала вовсе: владелице ли Верховни становиться парижской буржуа? Ее устраивало сложившееся положение дел: писем вместо поцелуев было вполне достаточно. Она жила счастьем дочери и не гналась за собственным.

Услышав от Бальзака о грустной необходимости трогаться в путь посреди зимы, удерживать не стала. Довольствовалась тем, что подарила лисью шубу. Но морозы были такие лютые, что местный портной сшил для вечно зябшего француза пальто, которое надевалось поверх шубы, словно броня. При прощании растроганная графиня добавила к этим практичным подаркам еще один – девяносто тысяч франков, которые должны были помочь ему справиться с трудностями, поджидавшими его в Париже. Он благодарил за все: гостеприимство, деньги, шубу, отмеренную по каплям любовь.

За эти четыре месяца писатель не так уж плохо поработал, ведя жизнь рассеянную и счастливую. Но, самое главное, был свободен от мелочных забот, досаждавших ему дома: не надо было вовремя предоставлять очередную рукопись, выпроваживать кредиторов, занимать деньги, сопротивляться журналистам… И если в Верховне сердце его не успокоилось, то рассудок, безусловно, да. По возвращении на улицу Фортюне обо всем этом можно будет забыть.

Оноре тронулся в путь тридцатого января, дрожа и бранясь, доехал в повозке до Львова, затем до Кракова, где смог, наконец, сесть в поезд на Бреслау. Каждый этап путешествия он подробно описывал Ганской – та должна была знать о каждом его шаге, о людях, которые ему повстречались, о курсе рубля в разных городах. Сделав крюк – Майнц и Франкфурт, вернулся в Париж еще более потерянным, чем чувствовал себя в Верховне на другой день после своего приезда. Только там он жил вне времени и пространства в неприступной крепости, в столице сразу окунулся в суматоху и шум современности. Улицы выглядели угрожающе, друзья – измученными и озабоченными. Сам же задавался вопросом, не лучше ли быть подданным Николая, чем Луи-Филиппа.