"Постоянная должность" - читать интересную книгу автора (Азимов Айзек)ГЛАВА 8Брэйд уронил шляпу и нагнулся чтобы поднять ее. Он почувствовал, что кровь у него прилила к лицу. Но Доуни лишь вежливо улыбался. Ритмично работая челюстями, детектив жевал резинку. Брэйд спросил: — Не могу ли я чем-нибудь быть полезным вам, мистер Доуни? Как видите; я все же помню вас! — Нет. Это я могу быть вам полезным. Доуни засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул ключ. — Вы просили меня возвратить его вам. Я подумал, что лучше мне самому принести его. Это ключ того парнишки, от его лаборатории. — О! — воскликнул Брэйд с облегчением. — Конечно! — Он вспомнил, что просил вернуть ему ключ, и со стороны детектива было вполне естественным выполнить эту просьбу. — Благодарю вас. — У парнишки из родни только одна мать, вы знаете? — сказал Доуни, спокойно рассматривая кабинет Брэйда. Брэйд, все еще держа шляпу в руках, стоял около двери, с нетерпением ожидая, когда можно будет выйти. — Да, теперь я знаю. — Я ходил к ней вчера вечером, чтобы осторожно сообщить дурную весть. Такова отвратительная сторона моей работы. Нашел ее в плохом состоянии. Она уже знала. — Да? — С ней была девушка. Другая ваша аспирантка. — Роберта Гудхью? (Рассказывая Брэйду, что была у матери Ральфа, Роберта ничего не сказала о Доуни.) — Да. Это она сообщила матери. Я спросил девушку откуда она узнала новость. Та сказала, что кто-то позвонил ей. — Это сделала секретарь факультета. Она решила, что следует поставить в известность Роберту. — Тяжело — Доуни покачал головой, все еще не намереваясь уйти с дороги Это ваш кабинет, проф? — Да, мой. — Очень симпатичный. И этот стол хорош. Я бы согласился иметь такой стол в своей мастерской. Вы любите мастерить сами что-нибудь? — Боюсь, что нет. — Я слышал, что профессора и люди вроде них в наши дни вовсю увлекаются этим. Знаете, делают сами себе мебель, занимаются туризмом и тому подобное. Брэйд кивнул, стараясь не выказать нетерпения. — Эге, а ведь я задерживаю вас после конца работы? Вы всегда уходите в это время? — Фактически я сам распоряжаюсь своим временем. Иногда задерживаюсь здесь до полуночи, а иногда ухожу в полдень. Это зависит от расписания и от самочувствия. — Вот это да! — воскликнул детектив с искренним восхищением. — Так должно бы быть на любой работе. А вчера вы ушли поздно? — Нет, не поздно. Я уже собирался домой, когда обнаружил… тело. — А сегодня похоже на то что я вас задерживаю. Ладно, не буду. — Доуни наконец не спеша освободил проход. — Ничего, не беспокойтесь, — натянуто ответил Брэйд и вышел вслед за Доуни в коридор, заперев дверь. Ключ Ньюфелда он нацепил на кольцо для ключей. Доуни наблюдал за ним. — Здесь у вас на кольце что-то вроде отмычки, правильно? Этот вопрос вызвал у Брэйда раздражение, и он поспешно убрал ключи. — Мне случается приходить в здание в любое время. — О, конечно! Подходит ко всем лабораториям? — К тем в которых не установлены специальные замки. Я полагаю, что у большинства преподавателей есть такие отмычки. — Понимаю; — Доуни улыбнулся и кивнул, продолжая жевать резинку. По дороге домой Брэйд бесплодно спорил сам с собой. Итак, полицейский пришел опять. У него был законный повод: его сюда привела просьба самого Брэйда. И его вопросы были совершенно обычными: он не проявил никакой враждебности или подозрительности, да и что могло их вызвать? И все же зачем было задавать вопросы о том, в какое время Брэйд уходит домой? Почему он заинтересовался отмычкой? И как это ему удалось так быстро ее заметить? А не искал ли он ее? К чему создавать себе новые неприятности? Брэйд заставил себя не думать обо всем этом. С учетом всех печальных обстоятельств ужин прошел исключительна хорошо. Джинни уже знала о происшествии (о нем все-таки передавали в хронике новостей). Но все попытки заговорить на эту тему родители решительно пресекали. От возбуждения она ела без капризов и критических замечаний, что привело в хорошее настроение Дорис, а это, в свою очередь, несколько ослабило тревожные опасения, как обручами сжимавшие сердце Брэйда. Мир царил и за десертом и в тоне заключительного (и неизбежного) распоряжения Дорис о том, чтобы Джинни перенесла поле своей деятельности наверх, приняла ванну и легла спать. — И чтобы я не слышала, что телевизор включен после девяти часов, Вирджиния, — сказала Дорис. Джинни перегнулась через перила, ее живые карие глаза сверкали. — Эй, папа, не забудь, что мы завтра собираемся пойти в зоопарк! — Не обращайся к отцу со своим «эй», — вмешалась Дорис. — Это будет зависеть от твоего поведения сегодня вечером. Если ты будешь баловаться, то завтра никуда не пойдешь. — Ну, конечно, не буду! Мы ведь идем, папочка? Брэйд не мог не ответить утвердительно. — Только если не будет дождя, — добавил он. Некоторое время спустя Брэйд заметил: — На самом-то деле я не совсем уверен, что смогу пойти, Дорис. — Что? — откликнулась Дорис с кухни, выключив посудомойку. Она вошла в гостиную и переспросила:- Что ты сказал? — Я сказал, что не знаю, смогу ли завтра пойти с Джинни в зоопарк. — Почему? — Придет Кэп Энсон. Дорис нахмурилась и сняла фартук. — А зачем было назначать встречу? — Очень просто: он сказал, что придет, а я не смог отказать ему. Ты знаешь, какой он. — Я знаю. Но знать — это еще не означает потакать прихотям. Это его книга, а не твоя. Зачем тебе-то убивать на нее время? — Потому что когда она будет закончена, то будет хорошей книгой, очень важной книгой. Говоря откровенно, я даже немного горжусь тем, что могу помочь ему. — Хорошо. Но ему следовало бы прийти в какое-нибудь другое время. — Дорис, я и так уже дважды подводил его. Дорис пожала плечами и начала перелистывать программу телепередач. — Вряд ли для него это было трагедией. Он отдал свой материал Вирджинии. — Я знаю. Но он наверняка был этим страшно огорчен и возмущен. Он считает непунктуальность личным оскорблением. — Он выглядел совершенно обычно. Я видела его через дверь, когда он передавал Джинни конверт… Тебе все-таки придется пойти с Вирджинией. Она ждала этого всю неделю. И, пожалуйста, не говори, чтобы я пошла. У меня накопилась целая гора стирки, которую я и так очень долго откладывала. — Хорошо, я вечером позвоню Кэпу и предложу ему прийти в девять часов. Нет никакого смысла выходить с Джинни раньше одиннадцати: будет еще слишком холодно. Дорис не дала на его слова прямого ответа. Она включила телевизор и сказала устало: — Опять этот надоевший мюзикл! — А что идет по другим программам? — О боже! Баскетбольные соревнования, выступление проповедника-евангелиста и старый фильм, который я уже видела. Она села, взяв вязанье, и с несчастным видом устремила взор на экран телевизора. Она не вязала. Брэйд был уверен, что она не следила и за происходящим на экране. Наконец Дорис заговорила, очевидно, рассерженная сама на себя за то, что не могла дольше игнорировать этой темы: — Есть что-нибудь новое о Ральфе? Брэйд поднял голову от рукописи Энсона. — Сегодня ко мне заходил детектив. — Что?! — Она резко отвернулась от телевизора. — Просто для того, чтобы отдать мне ключ от лаборатории — тот, который был у Ральфа. Но я немного понервничал оттого, как он рассматривал кабинет. — Он что-нибудь сказал? — Если ты имеешь в виду, сказал ли он мне что-нибудь о случае с Ральфом, то нет. — Ну, а в таком случае не собираешься ли и ты также забыть об этом? Ты не можешь оставить все это в покое? — Даже если было убийство? — С этим уже покончено! Один довольно неприятный парень умер. Ты его не воскресишь. — Нет, с этим совсем еще не покончено. Есть девушка, которая, очевидно, любила его и собиралась выйти за него замуж. Есть мать, которая, насколько мне известно, пережила не одну трагедию в своей жизни и которая многое перенесла, чтобы дать ему образование… — Если ты попадешь в неприятность, им от этого легче не будет. — Я и так уже попал в неприятность. Весь день я только и думаю о том, как выпутаться из нее. — Но ведь никто, кроме тебя, не подозревает убийства. — А сколько времени будет так продолжаться? Сегодня одна особа интересовалась, как это Ральф мог принять цианид натрия за ацетат? Правда, она находилась в состоянии довольно сильного шока, но в конце концов, успокоившись, она может начать серьезно интересоваться этим обстоятельством. Затем, наконец, кто-нибудь обратится в полицию. Ты хочешь, чтобы над нашими головами всегда висел этот дамоклов меч? Он положил лист рукописи, который держал в руке: — Послушай, Дорис! — Что? — Давай подробно обсудим все вместе. Может быть, ты заметишь что-нибудь такое, чего не вижу я. Ради бога, может быть, вместе мы найдем какой-нибудь выход. Дорис склонила голову над нетронутым вязаньем. — Хорошо, если тебе надо выговориться, говори. — Я думал, что мне следует изложить все по порядку на бумаге. Это, как ты знаешь, всегда было моим первым побуждением. Составлять планы. Быть методичным. Но потом я подумал: а что, если кто-нибудь найдет мой черновик, или обрывки бумаги в мусорной корзине, или же пепел и станет интересоваться, что я сжигал? Мне хочется объяснить тебе, в каком неопределенном положении я нахожусь в настоящее время. Это… это невыносимо… Прежде всего, если мы допустим, что произошло убийство, то придется решить, кто его совершил. Я говорил тебе вчера вечером, что убийца должен хорошо знать химию, а также методику проводимых Ральфом исследований. Поэтому в первую голову подозрение падает на меня, но если меня все же не принимать во внимание, кто же все-таки мог быть убийцей? Есть другой человек, который имеет доступ в лабораторию Ральфа, а также может непрестанно наблюдать за его работой. — Кто это? — Грегори Симпсон, аспирант и напарник Ральфа по лаборатории. Он говорит, что никогда не обмолвился с Ральфом ни словом, и, возможно, эго правда. Но все же Симпсон мог наблюдать за тем, что делал Ральф. Возможно, он видел, как Ральф готовил колбы с ацетатом и убирал их в свой шкаф. Никто другой не имел такой замечательной возможности, однако другие — аспирант Чарли Эмит, любой студент или даже Кэп Энсон, — все, кто бывает в этом крыле здания, могли видеть то же самое. Далее, теоретически возможно, что кто-нибудь зашел в лабораторию в отсутствие Ральфа, просмотрел его записи и узнал из них достаточно для того, чтобы разработать план убийства. Но ты понимаешь, все это одни предположения. Что же касается метода совершения убийства, он изобличает меня скорее, чем кого-либо другого. Симпсон занимает не очень близкое от меня второе место. — Почему? Мне кажется, что его можно подозревать не меньше, чем тебя. — Ему только двадцать два года, и у него нет никакого мотива. — Нет никакого мотива, о котором ты знаешь, но ты не господь бог. По правде говоря, у тебя тоже нет никакого мотива. — Вот в связи с этим-то кое-что и беспокоит меня. Теперь, когда Ральф мертв, а я задаю людям всякие вопросы… Дорис моментально нахмурилась. — А почему ты задаешь вопросы, Лу? Это самое худшее, что ты можешь делать. — Я очень осторожен. Да мне и так рассказывают всякую всячину без моих вопросов. Во всяком случае, Ральф, по-видимому, не любил меня, или боялся, или и то и другое вместе, я в этом не совсем уверен. — А почему он мог не любить тебя? — Очевидно, у него легко возникала неприязнь к людям. Но дело не в этом. Полицейские всегда найдут мотив преступления, если он им нужен. Они могут сказать, что я много сделал для парня, а он проявил неблагодарность. Вот в припадке гнева я его и убил. — Но это — безумие! — Может быть, полиция и сочтет меня безумным. Иногда я выходил из себя. Известно, что я кричал на студентов, когда они вытворяли какую-нибудь исключительную глупость. Все знают, что иногда я теряю самообладание. — А с кем этого не бывает! Брось, Лу, здесь должны быть более основательные мотивы. — Есть еще один человек. Джин Мэкрис. — О! А какой у нее мог быть «мотив» убить Ральфа? Брэйд рассказал. — Как видно, ваш университет представляет собой какую-то сексуальную преисподнюю в миниатюре. Брэйд пожал плечами. — Может быть, и так. Во всяком случае, даже если у Джин Мэкрис и были основания, у нее нет достаточных знаний. — А много ли нужно знать, чтобы переменить какие-то порошки? — Здесь нужно не только знать, но и быть уверенным. Мне кажется, что нехимик просто побоялся бы иметь дело с цианистым натрием: а вдруг яд проникнет сквозь кончики пальцев? Вот у Роберты мог быть и мотив, если он собирался бросить ее, хотя у нас нет никаких оснований думать так. И к тому же она химик. — Конечно, — продолжал Брэйд устало, — есть такие побудительные причины, которых мы и знать не можем. Рэйнк, несомненно, испытывал сильную неприязнь к парню. Но насколько сильную? Ведь, слава богу, людей не убивают только из-за того, что они нам не нравятся, или даже из-за того, что мы не выносим их. — Чепуха! — воскликнула Дорис. — Не отметай людей слишком легко и не оставляй в качестве подозреваемого только одного себя. Возможно, что большинство убийств в мире совершается из-за ерунды. Я уверена в этом. — Ну, что ты говоришь, Дорис! Опомнись. — Не старайся от меня отделаться, Лу. Я знаю, что говорю. — Она дернула нитку и принялась вязать в бешеном темпе. — Послушай, Лу, ты мог бы включить еще одного человека в список тех, кому не нравился Ральф Ньюфелд, человека, чья неприязнь возникла вследствие самого незначительного инцидента, и который тем не менее с удовольствием мог убить его. Брэйд был поражен: — Кто же это? Дорис с ожесточением дернула запутавшуюся в клубке нитку: — Я! |
|
|