"Плюс-минус бесконечность (сборник)" - читать интересную книгу автора (Плонский Александр Филиппович)

Вселенский разум

Казалось, это была обыкновенная чернильница-непроливайка. Чернила в ней высохли, растрескались, покрылись плесенью. Похоже, ею не пользовались вечность. Да и кому бы она понадобилась в эпоху шариковых ручек и фломастеров. Никто не смог бы догадаться, что на самом деле это пришелец из Метагалактики.

Потоки радиоволн омывали плесень, выплескивая информацию о людях, населявших Землю. Люди рождались и умирали. Радовались и скорбели. Любили и ненавидели. Иногда они убивали себе подобных, и это, в зависимости от обстоятельств, считалось преступлением либо доблестью.

Люди были способны на самые высокие чувства и самые низкие поступки, самоотверженность и предательство, благородство и подлость. Их ум постигал тайны природы и был скован косностью.

Во множестве миров побывала звездная плесень. В космическом вакууме, раскаленной плазме протуберанцев и ледяных ядрах комет, в атмосфере метана и кислорода, на белых карликах и в черных дырах гнездились ее кристаллические нити. Но настолько противоречивый мир она встретила впервые.

Во Вселенной господствует Закон Устойчивости Добра. Добро равновесно и целесообразно, бесконечно в пространстве и во времени, как сама материя. Добро — основная форма существования Разума. Увы, не единственная… Изредка оно сосуществует со злом. А еще реже зло возобладает над добром.

В человеческой истории было премного зла. Его олицетворяли рабство, войны, инквизиция, чума, фашизм… Но жили на Земле и носители добра — Спартак и Пугачев, Коперник и Пастер, Шекспир и Пушкин. Жили и боролись со злом.

Звездная плесень копила информацию, взвешивая на аналитических весах добро и зло Земли, чтобы в конце концов однозначно определить, к какой из двух категорий принадлежит этот противоречивый мир.

Космос, беспредельная пустыня с редчайшими оазисами жизни и еще более редкими островками разума, не терпит подобий. Людям же невдомек, что ничто не повторяется, что во Вселенной нет эталонов. Они возомнили себя эталоном белкового совершенства и лепили по своему образу сначала богов, а затем пришельцев. Люди тосковали по инопланетным братьям-гуманоидам и не допускали мысли о том, что внеземной разум может принять вид плесени, а летающая тарелка — чернильницы-непроливайки. Им ничего не было известно ни о мыслящих атомах, ни о субстанциях интеллекта. Они пытались проникнуть во Вселенную напролом, через космос, и пренебрегали лабиринтами микромира, ведущими в парсековые дали грядущего.

Но люди рвались в будущее, взывали к Вселенскому Разуму. И звездная плесень, его полномочный и чрезвычайный посол, должна была решить, достойно ли человечество приобщиться к нему.

— Мама, мамочка! Смотри, что я нашла!

— Подумать только, чернильница… Точно такая была у моей бабушки. Тогда писали перьями и макали их в чернила.

— Ой, как интересно! Можно я с ней поиграю?

— Играй… Только очень уж она грязная!

Ни у кого не было такой игрушки! Лика не расставалась с ней. Ложась спать, брала с собой в постель. И всю ночь видела сказочные цветные сны…

Оранжевые солнца сияли в пурпурном небе. Диковинные, но совсем не страшные звери резвились в фиолетовой траве. Отплясывали веселый танец радужные лучи, то сливаясь в переливчатую массу, то рассыпаясь хаосом красочных брызг, то группируясь в ажурные многоцветные решетки…

Проснувшись, Лика пересказывала фантастические сны маме — образно, с многими деталями, словно все происходило наяву и подмечалось вдумчивым наблюдателем.

Мама Лики не знала, радоваться или тревожиться. «Что это, болезненная впечатлительность или слишком живое воображение?» — спрашивала себя она.

— Здоровый, развитой ребенок, — успокоил доктор. — А игрушки тебе снятся? — поинтересовался он у Лики.

— Нет, — ответила девочка. — Мне снятся звезды, но не такие, как на нашем небе, а большие, с дом, и яркие. А я лечу им навстречу, не на самолете, просто так. Быстро-быстро. Звезды расступаются, а я…

— Ну а кошку Мурку ты видишь во сне? Собаку, воробушка?

— Я вижу то, чего у нас нет.

— М-да-с… — развел руками доктор и выписал Лике поливитаминную микстуру.

Прошел год. Лика поступила в школу с гуманитарно-технологическим уклоном. А вскоре маму вызвала классная руководительница.

— Вы сами занимаетесь с дочерью? — спросила она недовольно.

— А что, Лика плохо учится?

Учительница нахмурилась:

— Наоборот, слишком хорошо. Вчера у доски принялась рассуждать об афинной системе координат и о каком-то биективном отображении. Отвечай, Лика, это мама научила тебя биективному отображению?

— Не-а, я сама!

— Ты хоть знаешь, что оно означает?

— Конечно. Это когда одновременно сюръекция и инъекция…

— При чем здесь уколы? — рассердилась учительница.

— И вовсе не уколы, а простое вложение, — пожала плечиками Лика.

— Какое еще вложение?

— Ну взаимно однозначное отображение множества А в множество Б. Неужели не понимаете?

— Как ты разговариваешь с Анной Павловной, нехорошая девочка?! — огорчилась мама.

Восьмилетнюю Лику приняли в университет. На этом настояли ученые, исследовавшие феноменальные способности девочки. Споров было великое множество. Сумеет ли организм ребенка выдержать сверхнагрузки? Не лишится ли маленький гений самого драгоценного — детства?

— Это преступление! — протестовали осторожные. — Вы хотите искалечить девочку, иссушить ее мозг, подточить здоровье!

— Неправда, — возражали решительные. — Лика под надежным контролем. Никакого принуждения, нагрузки дозированы. При малейшем неблагополучии опыт будет прекращен.

Оптимизм восторжествовал. Лике оказались нипочем премудрости физмата. Сокурсники, вначале не принявшие ее всерьез («Детсад в соседнем доме, девочка!»), были вынуждены признать ее право на студенческое существование; человек, способный растолковать бесконечномерное представление группы Ли и смыслящий в комогологиях банаховых алгебр, заслуживает снисхождения.

И при всем при том Лика оставалась ребенком. Живым, общительным, неусидчивым. Она приспособила математическую теорию игр к своим детским забавам и сумела вовлечь в них весь третий курс физмата.

Лика по-прежнему не разлучалась со старой чернильницей. Кто-то из студентов шутки ради стащил ее и припрятал. Но спустя минуту чернильница снова очутилась в руках у Лики.

Тем временем исследователи получили ошеломляющие результаты. Обычный человек способен усваивать информацию с частотой переменного тока осветительной сети — пятьдесят единиц в секунду. Передав по эстафете биоэлектрический импульс, нейрон отдыхает, восстанавливая силы, несколько миллисекунд и лишь затем пропускает через себя следующий импульс. Нейроны же Лики перебрасывались импульсами со скоростью компьютера — в десятки тысяч раз большей. И что особенно поразило ученых, она мыслила укрупненно, отбрасывая детали в подсознание, оперируя сложными понятиями как элементами, и то, к чему другие приходят путем громоздких логических рассуждений, озаряло ее мозг мгновенной вспышкой.

Наука знала «чудо-счетчиков» — людей, способных оперировать в уме с многозначными числами, запоминать в считанные секунды и затем безошибочно воспроизводить нагромождения цифр. Но никто из них не приблизился к интеллектуальному уровню Лики.

Ученые не были в состоянии объяснить столь невозможные способности. Они лишь приняли их к сведению как факт. Правда, нашлись скептики. Одна из газет опубликовала статью «Существует ли Лика?». Все же ответить на свой вопрос отрицательно автор статьи не решился.

Ни один человек, в том числе и сама Лика, не подумал связать ее феномен со старой чернильницей и не распознал в нем начало долгожданного контакта с Вселенским Разумом.

Если чернильница немало дала Лике, раскрепостив ресурсы ее мозга, то получила взамен во сто крат больше: заглянув в душу ребенка, звездная плесень распознала в ней неиссякаемый родник добра. Надо только открыть ему русло, и он неминуемо превратится в полноводный поток… Люди стремятся к Вселенскому Разуму, а этот разум — в них самих. Они не нуждаются в милостях пришельцев, в инопланетных оракулах, в знаниях, добытых не собственноручно. Человек достигнет всего сам. Если сумеет искоренить зло в своем мире.

Однажды чернильница исчезла. Но Лика осталась…