"Черный ящик Цереры" - читать интересную книгу автора (Емцев Михаил, Парнов Еремей)

15

После того как по Черному Ящику был нанесен злополучный удар молотком, в жизни Мильча произошли странные события.

С большим сожалением мы вынуждены констатировать пробел в нашем повествовании. Никаких документов или свидетельских показаний у нас нет. А сам Мильч наотрез отказался говорить на эту тему. Он как-то сразу осунулся, сник и замкнулся в себе. Впрочем, такое состояние можно приписать и весьма конкретному событию. Дело в том, что «гр. Мильчевский Роберт Иванович» получил повестку от следователя районной прокуратуры.

Не будем утверждать, что это вызвало в нем бурю противоречивых чувств и заставило дать немедленный зарок стать на стезю добродетели. Но одно достоверно: Мильч решил рассказать все без утайки. Все как есть…

Исповедь Мильча нам неизвестна. Но кое-что о результатах ее мы сможем узнать из одного письма директора Алексея Александровича Самойлова, адресованного старому доверенному другу. Вот отрывок из письма:

«…Ну, знаешь, такое нужно самому пережить, иначе не поймешь! Я до сих пор, как говорится, отдышаться не могу. Не знаю, с чего и начать. Но поверим лучшим образцам детективов и используем хронологическое изложение событий.

Сегодняшнее утро началось с того, что секретарша доложила о неожиданных гостях. Один немец из ГДР и с ним какой-то паренек. Входят, здороваются. Немец высокий, худой, со шрамом на лице. Представляется: «Август Карстнер, публицист». А парень, совсем еще мальчишка (такие у меня в аспирантах бегают), заявляет, что товарищ Карстнер в совершенстве владеет русским языком, поэтому, дескать, не затрудняйтесь вспоминать немецкие глаголы. Не точно так, но в этом смысле. Я тогда смотрю на этого парня и думаю: в ты-то кто такой, голубчик? Он тут же и отрекомендовался.

— Научный сотрудник Института криминалистики Григорий Черныш.

Наверное, на моем лице отразилось недоумение. Мальчишка даже заулыбался. Но тут же смутился и посуровел. А я тем временем лихорадочно соображаю, происходило ли за последнее время в институте что-нибудь невероятное, преступное и подсудное. И, конечно, ничего не могу вспомнить. Так ничего и не придумал. Да и немец тут при чем?

Криминалист объясняет, что дело очень сложное и они займут у меня довольно много времени.

А я, наконец, сообразил, что если бы случилось что-то такое, прислали бы следователя, а не научного сотрудника.

— Хорошо, — говорю, — товарищи, рассказывайте, с чем пришли.

Он начал с того, что в деле, о котором пойдет речь, переплелись, как он выразился, интересы правосудия и науки. Он лично считает, что интересы правосудия здесь, в основном, удовлетворены, так как главные действующие лица уже изолированы. Зато интересы науки остаются невыясненными, и поэтому неудовлетворенными.

Я таращил, таращил на него глаза, затем спрашиваю:

— Это очень интересно, но при чем здесь я и наш институт? И… может, мы сначала выясним миссию нашего гостя, журналиста из ГДР?

— Товарищ Карстнер приехал в Советский Союз по нашему приглашению. Он и свидетель, — ответил Черныш, — и заинтересованное лицо одновременно.

Черныш предъявил свои документы и сопроводительное письмо на мое имя от директора Института криминалистики.

Ну, я, понятно, согласился помочь, Карстнер улыбнулся, а Черныш начал свою декларацию.

Что я понял? Попробую сгруппировать факты и изложить их без излишних комментариев.

1. Примерно с полгода назад работники угрозыска стали замечать оживление деятельности группы валютчиков, руководимой неким Турком. Сбываемая этой компанией продукция была вполне обычной: деньги, золото, драгоценности. И тем не менее, она вызывала недоумение специалистов. Все предметы, будь то часы или банкноты, оказывались идеальной копией некоторой исходной вещи, послужившей матрицей. Так было и с деньгами, и с украшениями. Затем обнаружили, что эти предметы обладают странной способностью исчезать. Иногда исчезновение происходит со взрывом, иногда — неощутимо, бесследно.

2. Следствие показало, что валютчиков товаром снабжал сотрудник моего института Мильчевский.

Представляешь себе ситуацию? Потом выяснилось, что имеется исторический прецедент.

Карстнера после побега из концлагеря приютила подпольная организация сопротивления, располагавшая, как он считает, аппаратом, изготовлявшим точные копии документов и денег. Аппарат этот проделывал и другие чудеса. В частности, по мнению Карстнера, он возвел перед преследовавшими его эсэсовцами стену. Понятно, что посланный Карстнеру запрос вызвал с его стороны живейшее участие и желание разобраться, наконец, в загадке, мучившей его в течение двадцати лет.

— Я должен дознаться, наконец, — заявил он, — кто был человек с седыми висками, который спас жизнь мне и многим моим товарищам.

Такова выхолощенная, выжатая и поэтому уже немного неправдоподобная суть дела. Я лично к этой выжимке добрался через барьер из тысячи одного отступления и повторения. Черныш объяснял, немец добавлял, а я едва успевал головой вертеть.

В нашем институте! Наш сотрудник! Это, признаться, в первые минуты меня обеспокоило больше всего.

Одним словом, часа через два мы уже порядком устали.

— Так что же надо делать? — спросил я.

Черныш сказал, что он считает здесь главным именно научный аспект.

Странное состояние овладело тогда мной, дружище. Как во сне слушал я. Все Рог изобилия да Рог изобилия, золото, деньги… И вспомнил я Орта, его мечты об изобилии, об избавлении человечества от материальной зависимости. Удивительное дело! Странная штука жизнь. Никогда не перестану поражаться ее способности совмещать самое светлое с самым низменным и темным. А Черныш улыбается и говорит, что не так легко будет определить состав преступления Мильчевского. Его фальшивки — по сути дела не фальшивки, а золото — не ворованное. Одним словом, юристы еще поломают себе голову над формулировкой обвинительного заключения, хотя, конечно, за этим дело не станет.

Когда с меня схлынула волна потрясения, я почувствовал, что сгораю от любопытства. Воры, валютчики, Мильчевский меня уже не интересовали. Главное — машина! Что же это за штука, черт побери! Неужели чудеса возможны?! А здесь еще Карстнер масла в огонь подливает, рассказывает, какие с ним фантасмагории в Германии приключились. Для себя я уже поставил два вопроса, на которые следовало получить ответ.

Первый:

Происхождение машины.

Когда, где и кем она изготовлена?

Какой неведомый миру гений сумел так опередить свой век?!

Второй:

Технологические функции, принцип и назначение машины.

Зачем она?

Как работает?

Для чего была предназначена?

Так и сидели мы все втроем, пригорюнившись. Загадка жжет, а за что ухватиться?

В этот момент в кабинет врывается Подольский. Возбужденный такой, растрепанный. Увидев людей, он малость запнулся, порываясь что-то сказать, но вдруг покраснел, махнул рукой и выбежал вон. Я хотел было его удержать, но Черныш сказал, что не худо бы осмотреть машину. Мне и самому не терпелось.

На лестнице я встретил Ивана Фомича, у него был такой вид, словно он проглотил ложку касторки и куда-то очень торопится. Оказалось, он с таким видом направлялся ко мне. Я его отпустил, просил зайти завтра. А уже возле самых дверей «секретной» комнаты Мильчевского мы столкнулись с Урманцевым. У этого здоровенный синяк под глазом. Налетел на косяк, говорит. Я его пожалел и отправил в медпункт.

Мне даже неудобно перед гостями стало. Хорошее же впечатление вынесут они об институте. Один сотрудник — комбинатор, другой — малость не в себе, третий — тоже странноват, четвертый — по виду алкоголик или дебошир… Но не в этом, конечно, дело. Просто сумасшедший день выдался у меня. И все так странно…»