"Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945." - читать интересную книгу автора (Драбкин Артем)

Букчин Семен Зиновьевич

Семен Букчин рядом со своей «аэрокоброй».

Я родился в мае 1922 года в Молдавии. В 1930 году наша семья переехала в Крым, в Зуйский район. Отец был простым рабочим, человеком религиозным.

Мой старший брат Александр родился в 1912 году. Был секретарем райкома и погиб в партизанском отря­де в Крымских горах в 1942 году. Средний брат Михаил был директором школы в райцентре, а в войну — моря­ком Волжской флотилии.

Рос я, как и большинство моих сверстников, идей­ным комсомольцем, и, когда в 10-м классе к нам в шко­лу приехал инструктор Качинского летного училища — набирать курсантов, я сразу стал проситься «в летчи­ки». Отобрали четверых, и, не закончив десятилетку, мы уехали в Симферополь, где следующие пять меся­цев занимались в аэроклубе. Здесь я совершил свои первые полеты на самолете У-2. После окончания мне дали отпуск домой. Я приехал, а отец ушел молиться. Захожу в синагогу и заявляю отцу и его товарищам: «Нет вашего бога! Сколько раз летал, а его не видел!..» Отец очень страдал от этих слов.

В конце апреля 1941 года нас, в числе 250 человек, в основном крымчан, зачислили курсантами в училище.

Про «Качу», я думаю, тебе рассказывать не надо — училище с дореволюционными традициями. В нем на старших курсах учились Василий Сталин, сыновья Ми­кояна, Тимур Фрунзе, сын Ярославского. Кроме того, первые дважды Герои Советского Союза Смушкевич и Кравченко учились именно в Качинской летной школе.

Мы были страшно горды тем, что являемся курсанта­ми, — в те годы стать пилотом было высшей честью, и все трудности учебы казались мелочами.

Дисциплина в училище была железная. Националь­ный состав был более или менее однородный, в основ­ном славяне, помню только еще еврея, по фамилии Миронов, и несколько крымских татар. Часто над ними неудачно подшучивали. Ребята придут в столовую, а кто-то из курсантов кричит: «На обед свинина!» Так они отказывались кушать, но в основном отношения между курсантами были дружескими. Да и времени свободно­го у нас — минут двадцать в день!

Начало войны я помню плохо. Собрали курсантов, объявили о немецком нападении и сразу перевели учи­лище на военное положение. Уже в августе 1941 года нас эвакуировали в Саратовскую область, на террито­рию бывшей Республики немцев Поволжья, в город Красный Кут. Как мы там жили и голодали, почитайте в воспоминаниях моего одноклассника Григория Криво-шеева. Без обмундирования, на скуднейшей тыловой норме питания, замерзая в землянках. Без малейшего представления о нашей дальнейшей судьбе, а тем бо­лее об участи наших родных в оккупированном нем­цами Крыму. Когда вышел приказ № 227, известный как «Ни шагу назад!», мы обнимались и плакали. Вот, думали, наконец-то перестанем отступать, освободим родных и уничтожим проклятых немцев! Там же, в учи­лище, летом 1942 года я вступил в партию.

Что сказать о подготовке?.. Курсантов несколько раз провезли на УТ-2, УТИ-4, и тех, кто неплохо дер­жался в воздухе, выделили в отдельную группу, для ус­коренной подготовки на фронт. Нас, таких счастливчи­ков, было всего пара десятков со всего курса. А осталь­ные... Кто подал рапорт и ушел в пехоту, кому-то удалось уйти на переподготовку на Ил-2, но основная масса закончила учебу уже к концу войны. Почти все рвались на фронт, были искренними патриотами, но судьба распорядилась по-своему.

Бензина на полеты выделяли мизер, самолетов по­началу, кроме У-2, не было. Позже пригнали И-16 и не­сколько «харрикейнов». За все время обучения не было ни одной учебной стрельбы, даже по конусу. Групповой пилотаж не отрабатывался. Если говорить честно, то готовили просто кандидатов в покойники, по принципу «взлет-посадка». Ко времени выпуска у меня набралось чуть больше 20 часов налета, из них, может быть, 1 час (4 полета) самостоятельно! Как истребитель я к настоя­щим боям готов не был. Кроме того, ни разу в училище мы не совершили прыжка с парашютом! Многим эта по­том аукнулось... Осенью 1942 года нас, 10 человек, вы­пустили из училища в звании сержантов. Нам выдали черные матросские шинели, на которые мы нашили лет­ные петлицы, и в таком виде поехали навстречу войне.

Я попал в 22-й зап — запасной авиационный полк — в город Иваново. Там к этому времени были собраны несколько сотен летчиков, как желторотых новичков, так и пилотов, уже понюхавших пороху, в основном вер­нувшихся в строй из госпиталей. Самолетов не было. Дошло до того, что нас, «безлошадных» летчиков, ис­пользовали на хозработах. С фронта на переформиров­ку приходили остатки полков, которые набирали пилотов из запа. По мере поступления техники формировали эс­кадрильи, они проводили 10—20 учебных полетов, и снова отправлялись на фронт. Но из запасного полка от­бирали обычно тех, кто побывал в боях, а мы, молодежь, с отчаянием ждали, когда же придет наш счастливый день? За все 7 месяцев, проведенных в запасном полку, мне из-за отсутствия горючего удалось совершить всего несколько полетов на самолете «киттихаук». Рядом тре­нировалась эскадрилья «Нормандия—Неман», но не к французам же идти просить о зачислении!

В Иванове был расположен один из трех центров подготовки летчиков для полетов на американской и английской технике, поступавшей по ленд-лизу. Уже с весны 1943 года стали приходить «аэрокобры» — само­леты «Белл Р-39», которые здесь же и собирали. Летом на аэродром прибыл на переформировку 27-го иап под командованием подполковника Боброва [Бобров Владимир Иванович, подполковник. Участник Граж­данской войны в Испании. Воевал в составе 237-го иап и 521-го иап. С апреля 1943 г. по март 1944 г. — командир 129-го гиап (27-го иап). Далее воевал в составе 104-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 451 боевой вылет, в воздушных боях сбил 23 са­молета лично и 11 в группе. Герой Советского Союза (посмертно, на­гражден в 1990 г.), награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (четырежды), Суворова 3-й ст., Александра Невского, Оте­чественной войны 1-й ст., Красной Звезды (дважды), медалями]. В 1941 году этот полк участвовал в боях под Москвой, хлебнул лиха под Сталинградом, но особенно прославился в боях под Курском. Полк летал на МиГ-3, Як-1, а с осени 1943 года сражался на «аэрокобрах». Из летчиков 1941 года к тому времени никого уже в живых не осталось, но в составе полка летал старший лейтенант Гулаев [Гулаев Николай Дмитриевич, майор. Воевал в составе 423-го иап, 487-го иап и 129-го гиап (27-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил около 250 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 57 самолетов лично и 5 в группе. Дважды Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (четырежды), Отечественной войны 1-й ст. (дважды), Красной Звезды (дважды), медалями], сбивший к то­му времени 16 немецких самолетов, из них два — та­ранными ударами, за что был представлен к званию Ге­роя. Когда кадровик дал мне направление в эту часть, не было счастливей меня человека на земле.

Встретили меня в полку весьма скверно. Гулаев, ко­гда узнал, что меня назначили его ведомым, разорялся: «Зачем мне жида дали!!!» Да и комполка Бобров мог себе позволить называть меня «Абрам» вместо звания и фамилии. Но оставим антисемитизм на его совести — может, его Смушкевич в Испании к Герою не предста­вил? А с Гулаевым мы стали настоящими друзьями и не раз спасали друг другу жизнь. Кстати, он лично в моем присутствии ни разу не позволил сказать вслух какую-нибудь антисемитскую чушь. Если воюешь как надо, то всем плевать — еврей ты или русский. Но вначале... Ко мне подходили мои друзья и говорили: «Семен, зачем тебе надо это жлобство терпеть? Перейди в другой полк. Всего и делов-то». Но перейти в другой полк оз­начало еще месяцы ожидания отправки на фронт. Ко­роче, я остался, а потом уже злобы ни на кого не дер­жал. Позже к нам в полк попал еще один летчик, еврей, по фамилии Фрид [Фрид Идель Нотович, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 5 самолетов противника], воевал он неплохо, и вскоре даже анекдотов на «нашу» тему не стало слышно. Это уже при Брежневе перестали принимать евреев в летные учили­ща., а в войну в истребительной авиации было немало летчиков-асов евреев: Ривкин, Горхивер, Рейдель, Вер-ников, Хасин, Левитан, Пейсахович, Нихомин...

Полк формировался из 15 летчиков старого состава и 20 новичков. Начали отрабатывать групповой пило­таж, имитацию воздушного боя, воздушную стрельбу, слетанность в паре, ориентацию в воздухе. Сделали по 10—15 тренировочных полетов, и осенью 1943 года полк убыл на 2-й Украинский фронт, в район Кирово­града. Тогда же нашему полку было присвоено звание гвардейского, и он стал именоваться 129-м гиап.

Первые вылеты не принесли побед — напротив, 2 раза я садился на вынужденную посадку на изрешечен­ном пулями самолете. Хорошо хоть на своей террито­рии. Гулаев, мой ведущий, пускал меня в бой вперед и на земле терпеливо объяснял мои ошибки. Вообще к молодым летчикам в полку относились бережно. Гулаев был прекрасный ас, только летчики поймут то, что я сейчас скажу.

Он с расстояния в километр одним залпом сбил на моих глазах немецкий бомбардировщик. А сбивать в одном бою по несколько немцев! Гулаев делал это неоднократно. А четыре тарана за войну! Николай был смелый, бескомпромиссный воздушный боец, и если бы не его школа, вряд ли я бы выжил...

—   Расскажите, как вы спасли жизнь Гулаеву?

—   Начнем с того, что для меня страшней смерти была мысль, что если Гулаева собьют, то я не смогу оп­равдаться ни перед собой, ни перед товарищами, что не уберег великого аса. Поэтому в бою моя задача бы­ла «прикрывать спину» Гулаева и не мешать его «соль­ному исполнению».

Тогда, когда это произошло, мы вели бой против 12 немецких бомбардировщиков Ю-87, сопровождаемых шестеркой Ме-109, или, как мы их называли, «худых». Коля завалил двоих, но пара «мессеров» пристроилась ему в хвост и стала расстреливать почти в упор. Я кинул­ся под пули и прикрыл самолет ведущего, ну а Николай получил несколько драгоценных секунд и, набрав высо­ту, ушел от преследователей. На мое счастье, я сумел дотянуть на подбитом самолете до аэродрома. С тех пор наша дружба с Гулаевым стала крепкой на долгие годы.

 Свой первый самолет я сбил только в декабре 1943 года. Это был самолет-разведчик ФВ-189, нена­вистная всем фронтовикам «рама». «Фоккер» летел под прикрытием четверки «мессеров», мы тоже шли зве­ном. Гулаев врезал по «раме», и немец, резко снижа­ясь, с дымком, начал уходить к себе в тыл, в это время истребители сопровождения завязали с нами бой. И тут Гулаев по рации командует мне: «Семен, добей эту б...». Короче, «срубил» я его, и это была моя первая групповая победа. Через 2 дня мне вновь улыбнулась удача: сбил в одном бою 2 «Гансов» — Ю-87 и Ме-109. «Худого» сбил в лобовой атаке — он в последнюю се­кунду отвернул, нервы сдали. Одним словом, повезло. Большинство немцев имели нервы как стальные кана­ты. Вот так началась моя настоящая война.

— Расскажите о жизни пилотов на войне, с кем вы дружили?

— Дружил с Гуровым [Гуров Иван Иванович, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях сбил 5 самолетов лично и 1 в группе], Гулаевым, Кошельковым [Кошельков Николай Филиппович, младший лейтенант. Вое­вал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил более 50 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 15 само­летов лично и 3 в группе. Награжден орденом Красной Звезды. Погиб в воздушном бою 18 апреля 1944 г.], с Жорой Ремезом [Ремез Георгий, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 2 самолета противника. Сбит в воздушном бою 17 декабря 1943 г., попал в плен, вернулся в полк в феврале 1944 г.]. Да мы все были как одна семья. Даже не знаю, могу ли я выделить кого-нибудь особо.

О быте и бытии летчиков на фронтовых аэродромах уже столько написано, что стоит ли повторять? Даже суеверия во многих полках были идентичны: не бриться и не фотографироваться в день полетов, не брать вещи по­гибших летчиков. Я, например, летал с маленькой кукол­кой в кабине. Моя будущая жена была радисткой в штабе дивизии и подарила мне эту куколку как талисман.

—  Были ли случаи приписки сбитых самолетов? Были ли трусы в полку? Случаи уклонения от боя?

— Я могу тебе поведать историю, как летчик, Герой Союза, избил тылового генерала, или кто и когда летал в бой пьяным. Или рассказать о такой «легендарной» личности, как Бобров. Только зачем тебе это нужно? Чтобы кто-нибудь, прочтя этот текст, ехидно похихи­кал? Вот, мол, «герои»! Воевали люди, а не ангелы. Нас сейчас на земле осталось два человека из летного состава полка. Так что? Ты хочешь, чтобы я травил байки о людях, уже покинувших этот мир? Если кому-то инте­ресна тема о войне в воздухе, так надо о героизме лет­чиков говорить, о том, как люди, не щадя себя, каждый день на смерть шли. Давайте оставим в стороне разго­воры о морали и нравственности летчиков. Никто в на­шем полку не стрелял по немцам, выбросившимся на парашютах после сбития. У нас в полку садистов не бы­ло. Принято было, если подбитый немец сел на вынуж­денную на своей территории, добить его самолет, но в пилота никто не стрелял. А вот немцы, особенно в нача­ле войны, наших пилотов расстреливали часто.

По поводу трусов. В полку был летчик, этакий руба­ха-парень. Так у него на каждом втором вылете то мо­тор барахлит, то пулемет заклинит, то живот заболит. Когда эскадрильей взлетали, он мог еще в воздух под­няться, но в паре или в четверке сразу — «смертельно болен». Мало того — он своими бреднями про отказ мотора техников под «штрафную» подводил. Комполка его особистам на съедение не отдавал, все надеялся перевоспитать. В конце концов перевели этого летчика в тыловую часть, и там, по слухам, он погиб в какой-то бытовой ситуации. Кроме этого единственного случая, я не припомню подобных инцидентов. Про штрафные эскадрильи тоже ничего не помню. Но, например, при­шел к нам из соседней дивизии летчик, разжалованный в сержанты за происшествие, не связанное с полетами, так он за год стал Героем Советского Союза и дошел до звания капитана.

По поводу учета сбитых самолетов противника. Хоть и стояли на «аэрокобрах» фотопулеметы, их заряжали только когда летали на разведку. Поэтому было 2 кри­терия — подтверждение с земли плюс подтверждение участников воздушной схватки. Если не было доказано, что немец врезался в землю или сгорел в воздухе, — по­беда не засчитывалась. Вел учет сбитых адъютант эс­кадрильи, он же передавал данные в штаб полка. Но, на­пример, у Архипенко в 1943 году 10 личных побед вписа­ли в групповые. У меня лично незасчитанных побед нет. А вот у того же Гулаева наберется неучтенных 8—10 само­летов за войну. Победы он другим летчикам не дарил — в нашем полку «химию» не разрешали. Хотя две свои побе­ды, записанные как личные, я бы отнес к групповым, сби­тым вместе с Гулаевым. В покрышкинской дивизии это яв­ление было — кого до звания Героя подтянуть, кого до второй Звезды... Но чтобы записывать победы в обмен на унты или новенький реглан — это брехня, как и россказ­ни, как по указке политотдела все сбитые записывали на одного пилота, чтоб был свой Герой в полку.

Могли ли корректировать количество побед в выс­ших штабах? В сторону уменьшения заслуг вряд ли. Особенно в авиации. Мой 129-й гиап во время ВОВ уничтожил 546 немецких самолетов, и я думаю, что эта цифра достоверная. Наш полк по результативности во­шел — как сейчас говорят, «по рейтингу» — в первую семерку истребительных полков Красной Армии. Ко­миссары, особисты, финчасть, прочие штабные согля­датаи у нас строго следили за количеством сбитых не­мецких самолетов, и приписки были невозможны. При чем здесь финчасть? Так нам платили за сбитые. Если не ошибаюсь, за истребитель давали 1000 рублей, за бомбардировщик 1500 рублей. Эти премии мы перево­дили в Фонд обороны.

— Правда ли, что летом 1944 года был подпи­сан указ о присвоении Гулаеву звания трижды Ге­роя Советского Союза, аннулированный через два дня после издания якобы за пьяный дебош в мос­ковском ресторане?

— Указа такого не было. Я знаю другую версию про­исшедшего в Москве. Группа летчиков получила в Крем­ле Звезды дважды Героев СССР. После вручения был банкет, по завершении которого наши асы вернулись в гостиницу. Хоть и крепко поддавшие, но на своих ногах!..

Заходят в свой номер, а там — турки сидят... в фесках... кофе пьют... Наши герои от такой наглости одурели, вы­кинули турецких товарищей в коридор — и только потом поняли, что нужные номера находятся этажом ниже.

Турки оказались из состава дипломатической мис­сии, и инцидент замять не удалось. Последовала жало­ба в Наркомат иностранных дел, Молотов доложил Ста­лину, ну, и вождь приказал примерно наказать «отли­чившихся». Всех участников банкета вызвали к маршалу авиации Новикову, построили по ранжиру, и Новиков начал громогласно обещать сослать всех и в штрафбаты, и в Сибирь... Подходит к Гулаеву: «Сколько сбитых на счету?» — «57 сбитых, товарищ маршал!» Но­виков в ответ: «Пока я жив, третью Звезду Героя не по­лучишь!» — ну, что-то в этом духе... Все обошлось, ни­каких репрессивных мер к ним принято не было, Гулаев вообще в Москве остался — в академии учиться. А дру­гих вариантов этой истории я не слышал.

—  Какую роль играл особый отдел в вашей час­ти, какое было отношение к особистам?

—  Боялись их... Это точно... Если ты сбит над вра­жеской территорией и вышел к своим, не попав в плен, то трясли в особом отделе недолго, даже обходилось без отправки в фильтрационный лагерь. Если кто попа­дал в плен, а потом сбегал — тем занимались вплот­ную. И неважно — успел ты попартизанить или нет. На­пример, наш летчик Ремез бежал из плена и буквально через месяц был возвращен в строй. Другой летчик, Лебедев, после побега от немцев еще несколько меся­цев ждал разрешения на полеты. В конце войны про­верки стали более жесткие, если не сказать жестокие.

Летчиков, освобожденных из концлагерей, вообще в армию не возвращали.

Мне рассказывали, что только в дальней авиации по просьбе генерала Голованова Сталин разрешил сбитым над немецкой территорией летчикам и вышедшим к сво­им — возвращаться в строй без особых проверок. Хотя хватает и примеров, когда летчики, бежавшие из плена, та­кие, как Лавриненков, Драченко, получили звание Героя.

А так особист гулял по аэродрому, летчиков не «профилактировал», но если кто лишнее болтал, то сра­зу становился его «клиентом». Перелетов к врагу на мо­ей памяти не было. Но командира нашей дивизии Нем-цевича, по прозвищу «Батя», сняли после одной исто­рии. Его жена служила начальником связи в нашей дивизии, в звании майора, и на самолете У-2 по ошиб­ке села у немцев. На допросе она выдала все, что зна­ла. Жора Ремез сидел у немцев в соседней камере и был в курсе происходящего. Через несколько недель Жора сбежал, перешел линию фронта и на «фильтре» в особом отделе поделился с чекистами информацией. После этого Немцевича перевели служить в тыловой округ, а что стало с его женой, я достоверно не знаю.

— Приходилось ли вам встречать на земле сби­тых вами немецких пилотов?

— Нет, не доводилось. На моем боевом счету есть две победы над румынскими летчиками, но их после пленения к нам на «знакомство» не привезли. Кстати, румыны летали очень прилично и в бою не пасовали, что бы там сейчас о них в мемуарах ни писали. Это я только в кинохронике видел, как летчик Гольдберг сби­вает германского аса над аэродромом дивизии По-крышкина и немец просит показать победителя.

Был у нас вот какой случай. Аэродром нашего полка прикрывала зенитная батарея. Все зенитчики были в возрасте примерно 35—40 лет, и мы называли их «де­ды». Так они умудрились сбить американский бомбар­дировщик, кажется Б-17, который после бомбардиров­ки румынского порта Констанца шел на посадку на со­ветский аэродром! Союзник шел с подбитым мотором, на малой высоте, ну и наши «деды» по нему успешно «поупражнялись». Потом оправдывались, мол, силуэт незнакомый и так далее... Хорошо, что американский экипаж успел выброситься с парашютами и все благо­получно приземлились. Вот этих «товарищей по ору­жию» привезли к нам на аэродром. Английского в полку никто не знал, но с американским штурманом я немно­го поговорил на идише. Напоили и накормили союзни­ков, как в «лучших домах», а наутро их увезли. И что примечательно, наших зенитчиков за «теплую встречу» не наказали.

—  В вашем полку было принято украшать само­леты лозунгами? Помните ли вы свои позывные, номера самолетов, на которыхлетали?

—  Позывные уже не припомню, обычно называли в воздухе друг друга по номерам самолетов, а в бою — по имени. А вот прозвища некоторые в памяти сохрани­лись: Голованов — «Юрик», Лусто — «Пупок», Бургонов — «Цыган», Никифоров — «Перепуг».

[Голованов Борис, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушных боях лично сбил 3 самолета противника.

Лусто Михаил Васильевич, старший лейтенант. Воевал в со­ставе 129-го гиап (27-го иап). Всего за время участия в боевых дейст­виях выполнил около 170 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 18 самолетов лично и 1 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (дважды), Красной Звезды (два₃жды), Славы 3-й ст., медалями.

Бургонов Николай Федорович, лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 99 боевых вылетов, в воздушных боях лично сбил 8 самолетов противни­ка. Сбит в воздушном бою 31 мая 1944 г., попал в плен, вернулся по­сле войны.

Никифоров Петр Павлович, капитан. Воевал в составе 929-го иап, 487-го иап и 129-го гиап (27-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил более 300 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 19 самолетов лично и 4 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (четыреж­ды), Отечественной войны 1-й ст. (дважды), Красной Звезды (дваж­ды), медалями.]

Летал я первое время на «кобре» № 14, потом на № 13 и № 22. Но­мера наносились серебряной краской, согласно нумерации по эскадрильям. Самолетов с лозунгами было в полку не­сколько — дарственные от рабочих и колхозников. У Гу-лаева такой был точно, а что там написано было — уже не помню. Но драконов на бортах или пятнистый камуф­ляж не рисовали — замполит не разрешал.

Количество сбитых отмечали на фюзеляже звездоч­ками, с левой от пилота стороны рисовали их по трафа­рету. Сбитые в групповом бою тоже. Одно время была мода красить коки самолетов в красный цвет. Команди­ры эскадрилий свои самолеты не выделяли нарисован­ными полосами или эмблемами.

— Расскажите о сильных и слабых сторонах «аэ­рокобры».

— Об этом уже столько написано! В штопор самолет переходил легко, чуть ручку перетянешь и — «привет». Центровка была нарушена. Многие поначалу боя­лись использовать в полете фигуры высшего пилотажа из-за опасности свалиться в штопор. Хотя в бою выжи­мали из машины максимум. Еще одна неприятная вещь — «стрельба» шатунами. Что добавить к уже известным фактам? Покидать самолет с парашютом было непросто. На «кобре» нажатием рычага левая дверь ка­бины сбрасывалась, и при прыжке летчик часто погибал от удара о стабилизатор. В нашем полку так погиб на моих глазах Сергей Акиншин.

Часто рули заклинивало. Во всех полках было принято переводить оружие на одну гашетку. У нас крылье­вые пулеметы не снимали. Боекомплект к пушке М-4 был 30 снарядов, к синхронным пулеметам — по 200 патронов, а к крыльевым — по 1000. Одного точного залпа хватало, чтобы сбить самолет врага. Стреляли, как правило, наверняка, иначе боекомплекта и на 3 минуты боя не хватит.

А вообще самолет очень комфортабельный! Пред­ставь, даже писсуар был!

По боевым характеристикам «кобра» ничем не усту­пала отечественным истребителям. Но это мое личное мнение.

—  Расскажите о воздушном бое 30 мая 1944 года под Яссами.

—  Вылетели шесть летчиков из нашей 2-й эскадри­льи во главе с Гулаевым.

Над линией фронта встретили 30 самолетов Ю-87 под прикрытием восьмерки «мессеров». Завязался бой, потом еще 16 немецких Ме-109 подошло. Гулаев сбил четырех немцев, я — двоих, остальные ребята — еще пять «юнкерсов»; но и нас всех посбивали. Гулаев, раненый, дотянул до аэродрома, Громов¹ и Акиншин² погибли. Алексей Козинов³, Леонтий Задирако⁴ и я на парашютах выбросились над своей территорией.

[Громов Николай Иванович, младший лейтенант. Воевал в со­ставе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выпол­нил 1 боевой вылет, в воздушном бою лично сбил 1 самолет против­ника. Погиб в воздушном бою 30 мая 1944 г.

Акиншин Сергей Васильевич, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях вы­полнил 70 боевых вылетов, в воздушных боях лично сбил 7 самолетов противника. Погиб в воздушном бою 30 мая 1944 г.

Козинов Алексей Сергеевич, младший лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях в воздушном бою лично сбил 1 самолет противника. Попал в плен 6 ав-густа 1944 г., впоследствии вернулся в полк.

Задирако Леонтий Васильевич, лейтенант. Воевал в составе 129-го гиап. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 138 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 8 самолетов лично и 1 в груп­пе. Награжден орденами Красного Знамени (четырежды), Отечест­венной войны 1-й ст., Красной Звезды (дважды), медалями.]

Все трое с ранениями. Я покидал самолет на высо­те 3 тысячи метров. Моя «кобра» горела, да еще мне кисть правой руки перебило, кровь хлещет. Выпал из самолета, рванул левой рукой кольцо, а парашют не раскрывается. Лечу к земле камнем, а в голове одна мысль — о том, что родители плакать будут, узнав о мо­ей гибели. Меня в воздухе крутануло пару раз, и где-то на высоте 700 метров парашют раскрылся. Как потом выяснилось, семь строп были перебиты пулями. Свои меня подобрали, отправили в госпиталь, а через неде­лю, с загипсованной рукой, я сбежал обратно в полк. Прилетел По-2, привез раненого летчика из соседнего полка — ну, я и уговорил пилота, выкрал свое обмунди­рование в кладовой госпиталя и вернулся в 129-й гиап. Больше меня не сбивали, бог хранил...

—   Потери в вашем полку были большие?

—  На последнем этапе войны, в 1945 году, истреби­тели гибли сравнительно редко. Это у штурмовиков до самого конца войны каждый вылет был как последний. Последняя потеря у нас была 8 мая, за день до Победы. Немецкий реактивный Ме-262 сбил летчика Степанова. А вот, например, в боях на Курской дуге каждый летчик нашего полка делал в среднем по 5—7 вылетов. На ка­ждого сбитого немца тогда приходился один наш сби­тый летчик. В середине 1944 года полк терял один са­молет на каждые пять немецких, нами сбитых. При этом в 129-м гиап почти не было полетов на «свободную охо­ту». Было много вылетов на сопровождение штурмо­виков, на разведку. Помню, как сами сделали 5 выле­тов на штурмовку, прикрывая танковую армию Ротми­строва.

—   Сколько вы сбили немецких самолетов за войну, сколько провели воздушных боев и какие награды заслужили?

—   На декабрь 1944 года было у меня 144 боевых вылета, проведено 44 воздушных боя, сбито лично 12 самолетов и в группе — 4 самолета. Общий налет — 352 часа. Обеспечил, как ведомый, сбитие 41 самолета противника. Это я вам зачитываю текст из боевой ха­рактеристики. За войну имею 2 ордена Боевого Крас­ного Знамени, орден Отечественной войны первой сте­пени и орден Красной Звезды. Войну закончил лейте­нантом, командиром звена. Уже после войны я получил ордена Красной Звезды и третий орден Боевого Крас­ного Знамени. Но высшая для меня награда — участие в Параде Победы в 1945 году. Из нашего полка отобра­ли на парад 3 летчиков: Колю Глотова, Михаила Лусто и меня, простив на отборе мой невысокий рост. Уже в Москве встретились с Гулаевым, который учился в ака­демии. Минуты, когда наш сводный батальон печатал шаг по брусчатке Красной площади, — одни из самых дорогих мгновений в моей жизни.

Список документально подтвержденных побед С.З. Букчина в составе 129-го гиап, на самолете «аэрокобра»:

15.12.43      ФВ-189      Сев. Калиновка      в группе

17.12.43      Ю-87      Покровская Рыбчина     

17.12.43      Ме-109      Покровская Рыбчина     

08.01.44      Ю-87      Сев. Марьевка     

01.02.44      ФВ-189      Михайлово      в паре

09.02.44      Ю-52      юго-зап. Корсунь-Шев-ченский      в паре

21.03.44      Хе-111      Раковец

12.04.44      ПЗЛ-24      юго-зап. Синешты

18.04.44      Ю-87      юж. Балабанешти

18.04.44      Ме-109      Анени Ноуэ      в паре

25.04.44      ФВ-190      Будеш

29.04.44      Ме-109      Вултуру

03.05.44      Ме-109      Костешти

30.05.44      ИАР-80      Вултуру

30.05.44      Ю-87      Скулени

Всего сбитых самолетов — 12 + 4;

боевых вылетов — 144;

воздушных боев — 44.

Источники:

1) ЦАМО РФ, ф. 22 гиад, оп. 1, д. 5 «Оперативные сводки штаба ди­визии»;

2) ЦАМО РФ, ф. 22 гиад, оп. 1, д. 12 «Оперативные сводки штаба дивизии»;

3) ЦАМО РФ, ф. 22 гиад, оп. 1, д. 18 «Оперативные сводки штаба дивизии».

Семен Букчин рядом со своей «кингкоброй». Фотография сделана в 1947-1948 гг.

Семен Букчин с фронтовыми друзьями. Сидят(слена напра­во): Валентин Карлов, Семен Букчин, Николай Гулаев, Петр Никифоров; стоят: инженер Лапкин, Иван Гуров, Леонтий Задирака.