"Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945." - читать интересную книгу автора (Драбкин Артем)

Дементеева (Михайлова) Раиса Григорьевна

Раиса Михайлова. Ст. Вышестеблиевская, 1944 г.

Раиса Михайлова, апрель 1943 г.

Начало войны я встретила в городе Витебске. В 1940 году я окончила 10 классов, поступила работать в 6-ю дистанцию сигнализации и связи Западной же­лезной дороги, при которой после школы заканчивала курсы телеграфистов. Жили мы трудно: отец умер, се­мья была большая, а мама одна.

В воскресенье, 22 июня, мы договорились со свои­ми одноклассниками собраться в парке. Я вышла, вдруг слышу, объявляют, что началась война. На душе стало тяжко, никакой у нас встречи не получилось. Вскоре на­чались бомбежки. Город горел, кругом пожары. Нас эвакуировали настолько поспешно, что я не смогла со­общить маме, которая жила в 8 километрах от города, о том, что уезжаю. Как потом выяснилось, ей кто-то ска­зал, что видел меня убитой при бомбежке. Так она и жила три года, считая меня погибшей.

Наш эшелон разгрузился на станции Бугуруслан. Там нас распределили по квартирам. Я попала на квар­тиру в семью военного. Они были очень добрые люди, приняли меня, как родную дочь. Он — военный врач при военкомате, она — сотрудник Сбербанка. Меня оп­ределили на работу учетчицей на стройобъекте № 488 УАС НКВД. Строили специальный аэродром. Строи­тельство шло три месяца, а по его окончании семья, в которой я жила, переехала в Челябинск, а я пошла ра­ботать корреспондентом в центральное справочное бюро при НКВД. Бюро занималось розыском потерявших друг друга людей. Со всего Союза приходили письма с просьбой разыскать своих родных и близких. Мы, кор­респонденты, эту почту регистрировали, искали челове­ка, и как же мы радовались, когда нам удавалось его найти! В остальном, как и все в тылу, жили трудно, впро­голодь.

В 1942 году я случайно узнала, что военкомат наби­рает добровольцев на фронт. Пришла туда, меня при­няли, а на работе меня не отпускают. Что делать? Я — без разрешения, не получив расчета и трудовой книж­ки, фактически сбежала на фронт. Вот так 11 мая 1942 года я оказалась в эшелоне, который шел на Кав­каз. Попала я в 49-ю шмас (школа младших авиаспе­циалистов), в которой обучались одни девушки. В этой школе, на отделении радиооборудования, я училась до декабря, т. е. около восьми месяцев. Конечно, нам бы­ло трудно: день и ночь шли занятия. Очень много зани­мались строевой подготовкой. Частенько ночью кур­сантов поднимали по тревоге, и мы с полной выклад­кой, с винтовками и пулеметами бежали в горы. Там занимали оборону, а потом возвращались обратно в казармы. День учимся, вечером дежурим. И потом, климат совсем другой. Там было очень жарко, а мы к жаре не привыкли. Однажды, когда нас построили, я даже потеряла сознание. Получила солнечный удар и упала. Меня в госпиталь положили. Короче говоря, вре­мена были трудные.

—   Что изучали в школе?

—   Радиотехнику и радиосвязь. В начале декабря 1942 года я, получив воинское звание сержант и спе­циальность мастера по радиооборудованию, была на­правлена в 216-ю авиационную дивизию, а оттуда в 84-й иап, ставший впоследствии 101-м гиап. Командо­вал полком Середа Петр Сильвестрович. Назначили меня механиком радиооборудования. Полк был пона­чалу вооружен И-16 и «чайками», И-153. Радиостанции стояли в основном только на «чайках», а остальные са­молеты не были ими оборудованы. Так что особой ра­боты по специальности у меня не было. Приходилось ходить в наряд, охранять ночью самолеты. В штабе ра­ботала — словом, где придется. В начале 1943 года самолетов в полку почти не осталось. Многих — Клу­бова, Трофимова, Голубева и других летчиков — пере­дали в 16-й гвардейский полк. А наш полк отправили в зап в г. Вазиани для пополнения летным составом и переучивания на новую матчасть. Получили американ­ские «аэрокобры» и начали переучиваться на новую технику.

В октябре 1943-го полк перелетел на фронт. Вот тут-то у меня работки прибавилось, вдоволь стало. Приходилось самой и ремонтировать, и настраивать радиостанции. Конечно, крупный ремонт проводили в мастерских, а мелкий я сама делала.

—  Что обычно выходило из строя?

—  На «кобрах» стояли две очень хорошие радио­станции. В основном были боевые повреждения. Приходилось ремонтировать и приемники, и передат­чики, и модулятор. Куда снаряд попадет. По штату у меня должен был быть мастер. К нам однажды при­слали мастера-радиста. Молодые ребятки собра­лись, нашли гранату, начали ее рассматривать, а она у них в руках взорвалась, и все они погибли. Так что я в основном одна управлялась. Летчики прилетали с бое­вого задания, шли на КП для разбора полетов, а мы и техники тут же к самолету и начинали готовить само­леты к следующему вылету, а ведь в день бывало и два, и три, и четыре, и даже шесть вылетов. Но справ­лялась.

Когда мы с американцами стояли на одном аэро­дроме, они даже обращались ко мне за помощью, ко­гда у них заболел радист. Пошла я к ним. У нас «кобры», а у них «мустанги», но радиостанции одинаковые стоя­ли. Настроила им все. Они были очень довольны. Все никак не могли понять, как это так: девушка, а так раз­бирается в работе радиостанции.

— Сколько примерно в полку было девушек?

Вначале двое: Шура Полева и я. Мы с ней окончили одну и ту же школу, там и подружились. Она была спе­циалистом по электрооборудованию, а я по радиообо­рудованию. У нее работы по специальности особенно не было, и она стала работать оружейницей. Потом пришла Мария Гринева — парашютоукладчица. Потом в полку стало 12 девушек.

—  Девушки вместе держались?

—  Да. Очень дружные были.

— На фронте мужской коллектив. Насколько тя­жело было женщинам на фронте?

— Жили мы очень дружно. Ребятки относились к нам по-братски, а мы за них очень переживали. Помню, в начале февраля 1945 года с аэродрома Модлинг под Варшавой полк вылетел на штурмовку немецких войск под городом Данциг. Погода была плохая, облачность низкая. Стало темнеть, а самолетов наших нет. Мы, техсостав, проглядели все глаза, а наших самолетов все нет. Начали жечь костры, пытаясь обозначить аэро­дром. И вот появились первые самолеты. Как же мы ра­довались! Но вернулись далеко не все. Потом выясни­лось, что некоторые самолеты сели на другие аэродро­мы уже в темноте, а некоторые на вынужденную. Слава богу, все живы остались.

Ребята-техники всегда старались помочь и по спе­циальности, и по хозяйству. Помню, стояли мы в одном месте, жили в землянке. Там болото было. Приходишь, в сапогах воды полно, ноги мокрые. Надо растопить печку в землянках. Ребятки подходят к нам, чтобы дров нарубить. Девчонки наши больше на меня надеялись, я как-то с ребятами больше дружила. Они ко мне очень хорошо относились, что ни попрошу — никогда ни в чем не отказывали. Если жили в землянке, то девочки отдельно, ребята отдельно.

— Как был организован быт техсостава?

— Организовано все было нормально, кормили хо­рошо. Только в то время не хотелось ни есть, ни пить. Когда мы в школе учились, нас приглашают на обед, а ничего есть не хочется. На улице стояла колонка, толь­ко водички попьешь, и все. И дизентерией мы там пе­реболели. А в полку было все нормально.

— Одеты вы были в юбки?

— Зимой ватные брюки и ватная куртка. А летом в комбинезоне для работы на аэродроме, а в остальное время юбка и гимнастерка. Девчонки у нас все счита­лись младшими авиаспециалистами, а я уже была средним. Я механик, а они были мастера и штабные работники. Поэтому питание у них было одно, у меня уже другое, как у механика. А у летчиков третье, как го­ворится. Иногда бывало так: сидим за столом, кушаем. Ребята из летного состава притащат что-нибудь вкус­ненькое: то один, то другой. А я стеснялась, стыдно бы­ло. Думаю: «Господи, чего они на меня обращают вни­мание?»

—   Вы пользовались успехом?

—  Было такое. Если был какой-нибудь праздник, они мне винцо предлагали. Если бы я своей любви предпочла какие-то близкие отношения с начальством, то у меня бы и ордена были, и что хотите...

—   Были у вас в полку такие?

—  У нас в полку таких не было. Вот когда мы ехали с Борей в эшелоне в Полоцк, после моей демобилиза­ции, с нами из других частей ехали девочки с ордена­ми. Они были не из авиачастей, а из наземных, а там ведь жили одним днем. Поэтому, конечно, и награды получали, кто заслуженно, а кто и нет. А в наш полк из дивизии радиоинженер приехал, тоже клинья ко мне подбивал. Я ему, конечно, хороший отпор дала. Он сказал: «Я тебе отомщу». Меня представили к ордену Красной Звезды, а прислали только медаль «За бое­вые заслуги». А мне не нужно никаких орденов. Я под­готовила больше 1000 боевых вылетов, и ни одного отказа радиосвязи по моей вине не было, и я этим горжусь. У меня есть медали «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За оборону Кавказа», «За победу над Германией». Все, что у меня есть, то — мое. Мне и это не обязательно. Главное, что у меня была честь. Я им всем говорила, что вы мне все как братья, все одинаковые. Другие девочки у нас тоже бы­ли очень скромные. С командиром полка одна была, но это их дело.

— По беременности никто не уезжал?

— Нет. Вообще у нас очень скромные девчонки были.

—  Тяжело было Бориса Степановича из полета ждать?

—  Всех тяжело было ждать. Пришлют к нам в полк молодежь, уже через день кто-то из них погиб... Моло­дежь только из школы, еще не облетались. Был у нас один летчик, знаю, что его звали Мишей, а фамилию и не знала. Он говорит: «Ты мне только скажи, что после войны за меня замуж выйдешь, только пообещай, что выйдешь». Погиб... А вот Борис Степанович без моего ведома пошел к командиру полка...

—  Вроде вы были не против?

—  У нас были дружеские отношения, но близости, конечно, не было. Я ему просто отдавала предпочте­ние. Мне было его жалко. Он так переживал. Я всем ре­бятам говорила, что они мне как братья. И тут вдруг Шурочка Полева говорит, что вот Боря так пережива­ет, сказала бы ты ему, что вы будете друзьями. Это было в Польше. Мы там организовали танцы. Смотрю, инженер полка подошел, потом начальник штаба, сели рядом. Говорят: «Рая, о чем ты думаешь?! За Бориса замуж выходить! Да он же горячий, его же собьют. Что это ты придумала?!» Я ничего не знаю, а они уже слы­шали о приказе. Я отвечаю: «Какой есть, что будет, то будет». Никто из нас не знает, что его ждет. Вдруг появ­ляется он. Говорит: «Я рапорт написал». Я говорю: «Ты что?!» — «Вы живете в землянке, девчонки все время тебя ждут, чтобы что-то сделать, печь без тебя расто­пить не могут. У них работы поменьше, а ты день и ночь на аэродроме. Мне тебя жаль. Давай поженимся, и все». Помню, он мне унты как-то притащил, потому что знал, что я мерзну. Куда мне было деться? Никуда не денешься, раз он уже написал рапорт. Командир полка одобрил. Тут у меня действительно переживаний при­бавилось: то за всех переживала, а теперь за всех, да за него еще больше. Он горячий в бою, очень сильный летчик был. У него больше сбитых самолетов, чем запи­сано, но для него главное было, что он сбил, что дело сделал. А запишут — не запишут, — это его не волнова­ло. И везде он такой. Но, славу богу, выжил. И вот уже в марте было 61 год с тех пор, как мы поженились. Командир полка распорядился, чтобы нам дали жилье. На Украине в домах когда-то были умывальные комнатки. Вот такую отдельную комнатку нам и выделили. Там стоял широкий шкаф, мы его перевернули и на нем спали. Приходилось приспосабливаться. Но все равно было хорошо. Меня и наши командиры уважали. Распи­сались мы в Белоруссии. Когда война закончилась, Бо­риса командир полка в отпуск отпустил. Мы приехали в Полоцк, когда я уже демобилизовалась. Там и расписа­лись 22 августа 1945 года.

Инструктаж технического состава. Раиса Михайлова вторая слева

Технический состав 66-го ИАП измеряет девиацию компаса самолета. Раиса Михайлова крайняя слева