"Петр Первый" - читать интересную книгу автора (Труайя Анри)Глава XIII Последние реформыНесмотря на годы, Петр не стал более степенным человеком. Оглядываясь на прожитую жизнь, он вынужден был признать, что половину всего времени провел в маневрах, войнах и путешествиях… Эта неупорядоченная жизнь не помешала ему продолжить через все перипетии реформаторские дела. Но его решения, призванные изменить Россию, не имели четкого последовательного плана и зависели от различных обстоятельств: военной ситуации, экономического кризиса, сложных отношений с Церковью, народных волнений, враждебно настроенных высших слоев… С каждым разом он все выше поднимал планку. Особенно после Ништадтского мира, когда перед лицом всего мира заявил о своем гении административной реорганизации. Избавившись от тяжкого груза проблем, которые принес ему конфликт с Швецией, он смог сосредоточить свои усилия на внутренних задачах. Он заявил своим приближенным: «Реформы будут осуществляться в три этапа, каждый из которых длится семь лет: 1700–1707, накопление сил; 1707–1714, расширение славы России; 1714–1721, установление хорошего порядка». Под «хорошим порядком» Петр понимал неограниченную власть. «Император, – говорил он, – это абсолютный монарх. Бог приказывает подчиняться ему, потому что он перед Богом отвечает за народ, который ему доверен. Рядом с ним могут быть только советники и исполнители его государевой воли». В первое время царствования Петра во главе управления государством стояло учреждение со старым названием – Боярская дума. Постепенно Дума из прежней соучастницы верховной власти, из учреждения, составлявшего неразрывную часть единого целого с государем, превратилась в подчиненное и только исполнительное учреждение. На смену Думе пришел созданный Петром Сенат, располагающий законодательной, юридической и исполнительной властью. Девять коллегий, или министерств, которые заменили старые приказы: 1) чужестранных дел, 2) камер, или казенных сборов, 3) юстиции, 4) ревизий: счет всех государственных приходов и расходов, 5) воинский (коллегиум), 6) адмиралтейский, 7) коммерц, 8) штатс-контор: казенный дом, ведение всех государственных расходов, 9) берг и мануфактур… Число этих коллегий вскоре увеличилось до двенадцати, каждую из них возглавлял совет из одиннадцати членов. За основу их организации была взята шведская система. Основной идеей учреждения коллегий было усиление и взаимодействие труда административных органов. Именно Сенат облекал в надлежащую форму лаконичные предложения царя, удостоверял указы и назначал обер-фискала, нового высшего сановника, пост которого был учрежден указом от 5 мая 1711 года. Под его началом находилось около пятисот шпионов, фискалов, которые должны были «тайно проведывать, доносить и обличать» все злоупотребления как высших, так и низших чиновников, а также и о других преступлениях противогосударственного и антиобщественного характера. Фискалы также должны были надзирать за исполнением законов. Они принимали доносы от частных лиц, имели право являться во все присутственные места и требовать на просмотр дела и документы. Обо всем, что они разузнавали, фискалы доносили в Сенат. В случае подтверждения истины в доносе половина штрафа шла в пользу фискала, а половина в казну, в случае же ложного обвинения указ предписывал «в вину ему того не ставить». Учреждение фискальства создавало широкое поле для злоупотреблений, превращая фискалов в своего рода инквизиторов, вымогающих деньги у безвинных людей, дрожащих от страха перед доносами. Обер-фискал Нестеров, которому удалось отправить на виселицу князя Гагарина, губернатора Сибири, сам был уличен в растрате государственных средств. Этот старик с белыми волосами, наводивший ужас на многие русские дома, был колесован, а затем палач отрубил ему голову. Некоторых из фискалов постигла такая же участь. После чего Петр создал еще одну должность – генерал-прокурора, который подчинялся только государю, – для надзора за самим Сенатом, фискалами и за всем управлением и судом. Впрочем, и Сенат был в полном подчинении у царя. Так как сенаторы проводили самое продуктивное дневное время в болтовне и спорах, Петр установил в 1720 году регламент, который лимитировал время дискуссий до получаса в случае обсуждения текущих дел. Если за установленное время не принималось решения, то приносили бумагу и чернила и каждый сенатор письменно высказывал свое мнение. К членам могущественной ассамблеи всегда могли применить наказание палками или оштрафовать. Однако и этого было недостаточно, чтобы ускорить работу Сената. Дела скапливались в секретариате, и в 1722 году их скопилось уже шестнадцать тысяч. Князь Меншиков, который тоже заседал в Сенате, бесстыдно обирал тех, кто искал его покровительства. Петр знал об этом и время от времени сердился и одаривал своего фаворита дубинкой. Буря утихла, старые привычки должностных провинностей одерживали верх. Сенату подчинялись главы восьми губерний, созданных царем: Архангельской, Ингрии (Санкт-Петербург), Москвы, Смоленска, Киева, Азова, Казани и Сибири. Эти обширные территории, в свою очередь, делились на уезды. Губернаторы следили за дорогами, полицией, контролировали исполнение приговоров, но их главной функцией был сбор налогов. Они были своего рода денежными накопителями, обладающими всей широтой власти, чтобы задействовать необходимые ресурсы и вернуть государству те большие деньги, которые от них требовали в связи с ведением войн. Попутно эти властелины присваивали себе значительные суммы. Их примеру следовали и их подчиненные разного уровня. Несмотря на все попытки Петра усилить контроль за поступлением денег, зачастую губернаторами становились люди некомпетентные, и из-за сложности с расчетами возникал хаос. Стараясь упорядочить такое разное население своей империи, Петр распределил всех городских жителей на три гильдии. К первой гильдии относились банкиры, зажиточные торговцы, доктора, хозяева ремесленных мастерских, ко второй относились ремесленники и мелкие торговцы, а наемные рабочие и разнорабочие составляли третью гильдию. Они избирали на один год бургомистров. Люди, составлявшие первую гильдию, и бургомистры назначали магистраты, которые управляли городом. В компетенцию этих магистратов входили, в первую очередь, полицейские функции. Полиция была постоянно занята борьбой с разбоями, которые процветали в стране. По дорогам было опасно передвигаться, шайки разбойников бесчинствовали вплоть до окрестностей больших городов. Схваченных разбойников жестоко наказывали. Самых опасных сразу же вешали, некоторых наказывали кнутом, а потом отрезали носы. Однако эти жестокие меры не останавливали преступников. С каждым годом число их росло. Но Петра занимала не внутренняя безопасность страны. Свое внимание он переключил на армию. За войны он дорого заплатил людскими ресурсами. Необходимо было найти новые резервы. После некоторых попыток он учреждает обязательную службу для различных классов общества. Все дворяне зачислялись на службу по достижении пятнадцатилетнего возраста солдатами в полк. Дети из богатых и известных семей обычно зачислялись в гвардейские полки, сыновья из более скромных домов – в регулярные полки. Нередко в Санкт-Петербурге можно было увидеть молодого князя, который стоял часовым на посту у входа в казарму. Его размещали, кормили и выдавали жалованье как простому солдату, он должен был испытать все тяготы службы, пройдя путь от простого солдата до следующих ступеней военной службы. Таким образом, служба становилась своего рода школой, которая воспитывала военную и гражданскую элиту страны. Петр и сам прошел эту суровую школу, начав от барабанщика, затем постепенно с годами поднимаясь до бомбардира, сержанта, знаменосца, капитана, полковника и генерал-лейтенанта. Он регулярно получал жалованье и записывал полученные суммы в своем дневнике: «В 1707 году жалованье полковника, полученное в Гродно: сто пятьдесят рублей». Он считал себя первым слугой государства и ждал, что все подданные по его примеру принесут свою частную жизнь в жертву общему делу. Для дворян срок службы был практически не лимитирован. Они могли уйти в отставку, только получив ранение, по инвалидности или по старости или ввиду тяжелой болезни. Но даже вышедших в отставку использовали до полной отдачи в зависимости от физических или интеллектуальных способностей: их отправляли в гарнизонные городки или брали на гражданскую службу. Дворяне были нужны везде и востребованы в любом возрасте. Чтобы пресечь хитрость и увертки непокорных, царь приказал конфисковывать их имущество и половину его отдавать лицам, заявившим о правонарушителе. Кроме того, виновных должна была ожидать и «политическая смерть». Став вне закона, они не имели больше никакой защиты и могли быть безнаказанно ограблены или убиты. Та же забота о повышении «человеческой производительности» побудила Петра пополнить ряды дворянства людьми из среднего сословия. Согласно указу от 16 января 1724 года, солдат самого скромного происхождения мог стать офицером, как и потомственные дворяне. Если офицер не был по происхождению дворянином, то произведенный в офицерский чин получал дворянский титул за свою службу. Заслуги ценились не меньше происхождения. Кадры старой аристократии трещали под напором молодой крови. В список великих имен России добавилось множество новых. Но недостаточно было иметь только способных предводителей, необходимы были люди. После битвы под Нарвой потери были такими большими, что Петр вербовал в солдаты практически всех, кто попадал под руку из низших слоев населения России. Чтобы укомплектовать полки, он даже посягнул на крепостное право, разрешив крепостным уходить в солдаты без согласия их хозяев. В 1705 году первая всеобщая мобилизация, собиравшая по одному солдату на двадцать облагаемых податями крестьянских дворов, обеспечила тридцать тысяч новобранцев в год. Эта мобилизация затронула всех городских и деревенских жителей, включая слуг, мастеровых, сыновей церковнослужителей и даже детей сановников. Она была организована по новым принципам: все классы общества были равны перед исполнением военной повинности. Чтобы пресечь дезертирство, устав военной коллегии ввел в 1712 году обычай клеймить рекрутов наподобие каторжников: делать на левой руке татуировку порохом в виде креста. Рисунок накалывался на кожу, натирался порохом и поджигался. Таким образом, так же как и каторжник, солдат получал клеймо на всю жизнь. 26 ноября 1718 года выходит новый указ Петра, по которому царь хотел выяснить действительное число жителей мужеского полу в каждой деревне, объявив, что те, кто уклонится от переписи, будут лишены всего своего имущества и оно будет передано в пользу того, кто об этом сообщит; установить количество душ, на которых будет возложено содержание одного солдата, и установить для них среднюю пошлину. Эти не до конца ясные распоряжения царя были предприняты в попытке распределить армию по всей территории в казармах, а население каждой области должно будет взять на себя содержание размещенных на их территории войск. Чтобы добиться действительного распределения необходимых расходов на содержание армии, было решено провести учет крепостных и вольных крестьян, занятых обработкой земли. И, конечно, к ним были причислены слуги. Эта перепись получила официальное название «ревизии», подвергшиеся переписи крестьяне – «ревизские души». Все ревизские души были обложены налогом, а на землевладельцев возложена ответственность по уплате сумм, назначенных властями. Таким образом они становились своего рода фискальными агентами, сборщиками налогов для людей, проживающих на их землях. Власть помещиков над ними усиливалась. Разница между холопами и крепостными крестьянами вследствие этого практически ликвидировалась. Заменив подворное обложение подушной податью, Петр подменил прежнее закрепление крестьянина за землей закреплением за землевладельцем. Последний, опасаясь, что его обложат налогом в зависимости от количества крепостных, договаривался зачастую, чтобы не указывать всех душ, которыми он владеет. В начале 1721 года, несмотря на угрозы, было обнаружено, что два миллиона душ пропали. Губернаторы устроили проверку на местах, чтобы проверить правильность деклараций. Наконец, после арестов, конфискаций и пыток, первые оценки принесли властям цифру в пять с половиной миллионов душ мужеского полу. Учитывая военные расходы за год, сумма налога в 1724 году была зафиксирована и составила 74 копейки с души. Кроме того, землевладельцы были обязаны обеспечить постой войскам. Большая часть отказалась строить дома для войск, довольствуясь предоставлением командованию деревенских домов. Крестьяне должны были срочно разместить прибывающих солдат без какого-либо вознаграждения. Вынужденные оставить работу в поле, чтобы приготовить жилища для солдат, и выведенные из себя новыми налогами, которые были для них очень высоки, многие из крестьян подались в бегство. Другие под принуждением стали еще больше гнуть спины. Отныне они и их дети по праву наследования пожизненно становились крепостными. Крепостными становились по мужской линии. Дети крепостного могли быть только крепостными. Подушный налог, установленный одинаково для всех, трудящихся на земле, и распространившийся на слуг, объединил все ревизские души в один класс. Они стали достоянием своих хозяев и свидетельством их богатства. Чтобы оценить состояние барина, говорили: «Он владеет пятьюстами душами или двумя тысячами душ…» Однако Петр сожалел о том, что крепостных продают и покупают, как вещи и скот. В одном из указов 1721 года царь, сомневаясь в возможности прекратить продажу людей, предписывает «оную продажу людям пресечь», оговариваясь, что «ежели невозможно того вовсе пресечь, то хотя бы, по нужде, продавали целыми фамилиями, или семьями, а не врознь, чего во всем свете не делается». Но это решение осталось лишь в пожеланиях Петра, и, сформулировав его, он к нему так больше и не вернулся. Его больше интересовал не человеческий и не юридический аспект крепостничества, а фискальный. Он отдавал себе отчет, что, перекладывая налоговое бремя на голову крепостных и окончательно их подчиняя землевладельцу, он обеспечивает казну регулярными и контролируемыми поступлениями. Усиление крепостничества могло вызывать протест у некоторых чувствительных людей, но нельзя было сбросить со счетов те блага, которые приносила эта мера для увеличения сбора налогов и мобилизации рекрутов. К последним годам своего правления Петр обладал кроме двух гвардейских полков пятьюдесятью полками пехоты, тридцатью драгунскими полками, несколькими подразделениями гусар, шестьюдесятью гарнизонными полками и шестью полками ополченцев. Численность регулярных войск доходила до двухсот тысяч человек, и к этому можно было прибавить еще сто тысяч солдат нерегулярных войск и казаков. Боевая ценность русских войск была подтверждена в военных походах. Плейер писал в 1710 году: «Можно только удивляться, с каким усердием, благодаря неустанным усилиям царя, солдаты достигают совершенства в своих учениях, как дисциплинированно они исполняют приказы своих командиров, с какой храбростью ведут себя в бою». Манштейн утверждал, что «нигде в Европе нет артиллерии, которая сравнилась бы с русскими». Речь шла о тринадцати тысячах артиллерийских орудий. А литейные заводы продолжали выпускать все новые и новые. Материал для изготовления одежды ткался на русских заводах, мягкий металл для оружейных стволов поступал из Сибири, металл для пушечных ядер и гранат поставлялся в Олонец и Тулу, сера и селитра разрабатывались на Украине. Не было в России уголка, который так или иначе не вносил свою лепту в военное развитие. Военный устав 1716 года уточнял права и обязанности солдат. Петр сам разработал его основные положения. Царь подчеркивал, что он хочет выигрывать сражения ценой меньших усилий и без больших кровопролитий и что каждый обязан помогать товарищу перед врагом и защищать до последней возможности свое знамя, которое должно быть так же ценно, как сама жизнь и честь. Специально оговаривалось, что войскам под страхом жестоких мер запрещалось притеснять «матерей, беременных женщин, стариков, священников, и причт, и детей…». В штабе было много офицеров-иностранцев. Из тридцати одного генерала их было четырнадцать в 1721 году. Но верховными командующими были русские: Шереметев, Меншиков, Голицын, Репнин… Впрочем, независимо от того, русскими они были или нет, эти офицеры получали одинаковое жалованье, которое выплачивалось нерегулярно, и подвергались одинаковым наказаниям в случае совершения ошибки. Некоторые из иностранных офицеров жаловались на судьбу, хотели вернуться домой, возмущались потому, что царь не давал им этого сделать, но все терпели в его присутствии, будто загипнотизированные им, поддаваясь восхищению и страху перед царем. И если Петр полностью реорганизовал сухопутную армию, то еще больше он сделал для флота, которого до него практически не было. До его прихода к власти у России был единственный военный корабль, и никто не интересовался навигацией, за исключением нескольких рыбаков в районе Архангельска. В 1725 году русская флотилия насчитывала уже сорок восемь линейных кораблей и семьсот восемьдесят семь галер. Матросы, которых было двадцать восемь тысяч, почти все были родом с северных морских земель или из деревень, расположенных по большим рекам. Для командования ими Петр обратился к иностранным капитанам. Но в то же время он послал молодых россиян обучаться морскому делу за границу. И вскоре создал корпус опытных офицеров, который увеличивался с каждым годом благодаря выпускникам Военно-морской академии. Специалисты, занятые на строительстве кораблей, также сначала были приглашены из Голландии, Франции и Англии. «Царь им потакал и обхаживал их, – писал дипломат Джеффери, – им всегда вовремя выплачивали жалованье; они часто обедали вместе с государем, во время больших собраний их всегда сажали за один стол с царем». Эти высокие гости обучали русских, которые постепенно заменяли их. Охваченный мечтой о морском господстве, Петр тратил огромные суммы на строительство портов и морских верфей. Его усилия в этой области часто оканчивались неудачами. Так, после переноса стройки из Олонца в Санкт-Петербург, знал ли он, что вода в этих местах недостаточно глубока, чтобы спускать здесь большие корабли. А когда он наконец нашел на его взгляд идеальное место в Рогервике,[82] рядом с Ревелем, буря уничтожила стройку. В Воронеже использовали дерево такого плохого качества, что через год после эксплуатации корабли выходили из строя. На этих стройках, требующих титанических усилий, гибли тысячи рабочих, которых плохо кормили и которым приходилось жить в нечеловеческих условиях. Все, что предпринимал Петр, стоило ему огромных человеческих жертв. Но благодаря этому молодому флоту, который так дорого стоил нации, русские смогли в конце концов победить шведов. Чтобы всегда держать армию наготове и наращивать флот, чтобы строить города и порты, чтобы утверждать дипломатические представительства России в Европе, царю необходимы были все новые и новые ресурсы. Доходы государства, которые в 1680 году составляли один миллион пятьсот тысяч рублей, в 1725 году превысили девять миллионов. К утвержденным ранее монополиям на смолу, поташ, ревень, клей добавились монополии на соль, табак, мел, деготь, рыбий жир… Налогами были обложены налогоплательщики всех классов и разных сословий. Специальному налогу были подвергнуты староверцы, введены налоги на камины, постоялые дворы, мельницы, культивируемые земли, игры в шахматы и карты, хомуты для лошадей, прически и сапоги, публичные транспортные средства (десятая часть цены за прокат), овечьи шкуры, бани, зеркала, погреба, водопои, дрова, арбузы, огурцы, орехи, бороды, пчелы, гробы. Подушный налог, который взимался с каждой ревизской души мужского пола, приносил около двух миллионов рублей. С каждым годом в народе усиливался страх перед сборщиками налогов и в то же время росло число налоговых мошенничеств. Землевладельцы и крестьяне зачастую рисковали своими жизнями, чтобы избежать разорения от сборщиков налогов. Финансовым девизом Петра было: «Просить невозможного, чтобы получить как можно больше». Петр хотел проконсультироваться с известным банкиром Лау, с которым он встретился в Париже и адрес которого сохранил, чтобы тот помог Петру преодолеть сложности с денежными средствами. Но его приглашение осталось без ответа: Лау сбежал из Франции после банкротства, которое потрясло всю страну. Преследуемый стремлением во что бы то ни стало найти деньги, Петр старался совместить нужды военной экономики с необходимостью процветания нации. Он хотел одновременно создать новые источники налогов и новые производства, экспортировать все, что возможно, сокращая импорт за счет развития национальной промышленности, обложить народ налогами и одновременно возбуждать в нем дух инициативы. Каким-то чудом ему это удалось. Он заключил соглашение о торговле с Персией, поощрял торговлю с Центральной Азией и Китаем, облегчил товарообмен с Западом, обязал крупных торговцев и консулов убеждать иностранцев покупать русские товары: коноплю, лен, снасти, воск… Вскоре русские торговые представительства открылись в Париже, Тулоне, Бордо, Анвере, Льеже, Вене, Кадисе и Китае. Внутри страны царь уделял большое внимание защите лесов, которые были необходимы для строительства его кораблей, развитию скотоводства, вводя новые породы рогатого скота, поставлял тонкорунных овец в Харьков, Полтаву и Екатеринославль, открытию первых конных заводов, развитию первых виноградников на Дону и приказал высадить виноградники из венгерских и персидских виноградных лоз в окрестностях Дербента, учил крестьян срезать пшеницу косой, занимался отбором семян для посева и унавоживанием полей. Благодаря Петру начала развиваться с головокружительной быстротой российская промышленность. «Наше русское государство, – писал Петр, – перед иными землями преизобилует и потребными металлами и минералами преблагословенно есть, которые до настоящего времени без всякого прилежания исканы». И с самого начала своего царствования он решает делать все, чтобы это «Божье благословение втуне под землей не оставалось». Он отправляет экспедиции во все концы страны, чтобы произвести разведку земель своей огромной империи и организовать систематическую эксплуатацию шахт и рудников по добыче железа, меди, серебра, каменного угля. Владельцы содержащих руду земель имели приоритетные права на их содержимое. Если они не спешили сообщить о полезных ископаемых, они теряли свои права на них. А если скрывали месторождения, то могли быть подвергнуты смертной казни. Многочисленные металлургические заводы появились в Туле, Олонце, Санкт-Петербурге. Виниус, генерал Хеннингс и оружейный мастер Демидов сотрудничали в освоении горного региона Урала, продукция которого в 1720 году превысила шесть миллионов пудов.[83] В результате такого развития появилось индустриальное поселение, которое превратилось в город с именем Петрозаводск, названный в честь государя. В 1725 году в России насчитывалось восемьдесят шесть металлургических заводов и арсеналов, пятнадцать мануфактур, четырнадцать кожевенных фабрик, пятнадцать шерстяных мануфактур, девять шелкопрядильных фабрик, шесть хлопчатобумажных; лесопильные и пороховые заводы, писчебумажные фабрики, стекольные производства… Петр создал даже ателье, в котором ткали ковры высшего качества с участием французских рабочих, мастеров гобелена. Но Запад в первую очередь интересовался русским сырьем и игнорировал фабричную продукцию. И даже в России большим успехом пользовались иностранные торговцы, чья продукция была дешевле, а качество выше, чем у российских товаров. Чтобы поддержать молодую развивающуюся национальную промышленность, царь ввел высокие таможенные пошлины. Желающих стимулировать интерес частных лиц к коммерции и промышленности (литейные заводы Демидова на Урале и мануфактуры Апраксина) он освободил от государственной службы и от налогов. Основателей фабрик и их родственников он освободил также от уплаты пошлин за покупку сырья и продажу произведенной продукции; он им выдал беспроцентные ссуды и разрешил им с 1721 года покупать крепостных, чтобы использовать их в качестве работников на своих предприятиях. Небольшую часть рабочей силы составляли свободные люди. На фабрики посылали бродяг, беглых крепостных, каторжников, проституток. Все, кто работали там, делали это не по своей воле, но по принуждению. А хозяева этого сброда составили новую аристократию, которая вступила в права не по рождению, но благодаря инвестированному капиталу и инициативному духу. Между тем подъем торговли и индустрии подчинялся каналам связи. Дороги в России были ужасными и едва проезжими из-за снега зимой и грязи весной и осенью. Напрасно Петр пытался связать Москву и Петербург проезжими дорогами. Это мероприятие стоило очень дорого, и не было времени на его осуществление, хорошая дорога заканчивалась через сотню верст. Иностранные дипломаты, ехавшие из старой столицы в новую, все с ужасом говорили об этом пути длиной в пять недель через леса и болота, по размытым дорогам, разбитым мостам, которые того и гляди обрушатся под тяжестью экипажей. Чтобы путешественники не заблудились, царь велел поставить столбы, указывающие на расстояние, и построить несколько «станционных домов». Он не пренебрегал торговыми путями, столь дорогими его предкам. К тому же он скупил на корню в Венгрии урожай токайского, который он привез в Москву на сотне повозок. Большие надежды он возлагал на речные пути для перевозки товаров. Он соединил Волгу с Невой, приказав прорыть небольшой канал в районе Вышнего Волочка. Затем, обнаружив, что возникают проблемы с навигацией на неспокойном Ладожском озере, он планирует стоверстовой канал, чтобы его обогнуть. Вместе с несколькими инженерами он сам лично исследует болотистую почву. Это гигантское мероприятие под управлением Меншикова началось плохо, медленно продвигалось, вскоре шлюзы занесло песком, рабочие умирали сотнями, как во время строительства Санкт-Петербурга. В 1723 году Кампредон писал: «Тридцать тысяч человек уже погибли на строительстве Ладожского канала». Эта массовая гибель не отвратила Петра от его замысла. Однако случалось и ему быть беспристрастным и даже великодушным в деле правосудия. Он приказал разместить во всех трибуналах, от самых скромных до самых высоких, на столах, за которыми сидели судьи, необычную трехгранную пирамидку из позолоченного дерева, увенчанную двуглавым орлом. На каждой из трех сторон было начертано высказывание, принадлежащее перу царя. Первое рекомендовало должностным лицам точное знание текстов, которые они должны были применять; второе определяло их обязанности во время заседания; третье – запрещало им нарушать законодательные меры. Как и всегда, эти предписания сопровождались угрозами – штрафами, конфискацией имущества или смертью – для тех, кто ослушается. Процедура подвергнуться пытке также хороша, чтобы добиться признаний и чтобы наказать виновных. Самые страшные преступления те, которые наносят ущерб интересам государства. В этих случаях даже беременная женщина может быть подвергнута пытке. Жены, убившие своих мужей, закапывались живьем в землю. В горло фальшивомонетчикам лили расплавленный металл. Никаких присяжных, чтобы оценить беспристрастно ответственность обвиняемого, ни адвоката, чтобы его защитить. Судья поступал, следуя своей доброй воле. И он полностью подчинялся исполнительной власти. Воевода председательствовал в провинциальном суде, губернатор – в центральном. Что касается ландрихтеров, своего рода мировых судей, на шведский манер, они являлись помощниками губернаторов по судебной части и занимались больше вымогательством денег от тяжущихся, нежели разрешением споров. Чтобы улучшить деятельность судов, Петр решает заменить старое Уложение 1649 года царя Алексея Михайловича новым шведским кодексом, из которого исключены были неприменимые к России положения. Комиссия из экспертов, в которую вошли также и иностранные юристы, заседала неоднократно и в течение долгого времени и в конце концов в 1722 году вынесла решение о невозможности приспособить иностранный закон российским требованиям. Впрочем, Петр усложнял задачу, издавая множество противоречащих друг другу указов. То, что разрешалось вчера, завтра уже становилось запрещенным. Правосудие менялось как настроение царя. Когда он устанавливал законы, то принимал во внимание не справедливость, но эффективность. Так, преступник, осужденный за убийство, мог, если он был искусным ремесленником, оказаться на свободе и возглавить группу рабочих, которым передал бы свое умение. В этом амплуа он был гораздо полезнее своей стране, чем став каторжником. Мысль Петра имела две тенденции: деспотизм и прагматизм. Обе тенденции проявились в его отношениях с Церковью. После смерти патриарха Адриана в 1700 году он не дал ему преемника и назвал митрополита Рязанского Стефана Яворского «Екзархом святейшего Патриаршего Престола, блюстителем и администратором». Однако новый экзарх занимался исключительно текущими делами; основополагающие решения по духовным делам принимал боярин Мусин-Пушкин, глава Монастырского приказа. Но это был только первый этап. В течение нескольких лет Феофан Прокопович, профессор философии и ректор Киевской Духовной академии, работал над «Духовным регламентом», состоящим из трехсот статей, вдохновленный на этот труд царем и под его присмотром. В 1721 году Петр официально упразднил патриархат и провозгласил новый статус Церкви. По этому указу патриархат заменяла вновь образованная Духовная коллегия и Святейший Синод, состоящий из нескольких архиепископов, назначаемых государем, которые должны будут заниматься всеми делами Церкви. Обер-прокурор, также назначаемый государем, присутствует на прениях этой ассамблеи и обладает правом вето. Обер-прокурор, впрочем, не мог быть духовным лицом. Заботясь об устройстве надзора за деятельностью Синода, Петр хотел «в Синод выбрать из офицеров доброго человека, кто бы имел смелость и мог управление синодского дела знать». Первым обер-прокурором Синода был назначен драгунский полковник Иван Васильевич Болтин. Смысл церковной реформы и причины, заставившие Петра предпочесть коллегиальное и синодальное управление церковью единоличному патриаршему, объяснялись в преамбуле к Регламенту: «Простой народ не ведает, как разнствует власть духовная от самодержавной, но, удивляемый великою честью и славою высочайшего пастыря, помышляет, что таковой правитель есть второй государь, самодержцу равносильный или больший, и что духовный чин есть другое и лучшее государство. И если народ уже сам собою привык так думать, то что же будет, когда разговоры властолюбивых духовных подложат как бы хвороста в огонь?.. Когда же народ увидит, что соборное правление установлено монаршим указом и сенатским приговором, то пребудет в кротости и потеряет надежду на помощь духовного чина в бунтах». Урок был ясен: призвание Церкви исключительно духовное; ее вмешательство в политику недопустимо; на Руси один хозяин – царь, и даже духовенство должно его слушать. Если он и не посягает на власть Церкви в том, что касается догм, то этим Регламентом лишает ее независимости. Члены Святейшего синода, избранные им во главе со светским обер-прокурором, который следит за ними и доносит об их речах монарху, по сути такие же Враг праздности и торжественности, Петр не пощадил высоких церковнослужителей, живущих в богатстве. Он приказал им ежегодно совершать объезд своих епархий. Монастыри, населенные «религиозными бездельниками», были его навязчивой идеей. Он закрыл большое число монастырей, а остальным запретил покупать новые земли и секуляризировал их доходы. Петр считал, что необходимо избежать судьбы Византии, где было около трех сотен монастырей, но только шесть тысяч защитников, противостоящих туркам. 31 января 1724 года он издал указ, предписывающий монахам и монахиням воспитывать сирот, ухаживать за ранеными и за больными. Его мечтой было превратить все монастыри в школы и больницы. Петр остановил преследования раскольников и удовлетворился тем, что заставил их носить пришитый на одежду красный квадрат с желтой обшивкой. Но старообрядцы не были признательны ему за его снисходительность. Они продолжали видеть в нем Антихриста, который разъезжает по заграницам, заставил сбрить бороды и занимается разными безбожными науками. С другой стороны, официальная Церковь, подчинившись воле монарха, была не менее враждебно настроена к реформам, которые он пытался провести. И слева, и справа набожные души ненавидели его, одни (староверцы) из любви к традициям предков, другие (монахи и священники) из-за привязанности к устоям церковной жизни. Друг протестантов, зачастую он чувствовал себя одиноким, затерявшимся в толпе православных. И все же ни на минуту он не отрекся от веры своих предков. Просто он хотел сделать ее менее мистической, по его мнению, и более практической, направить ее не на совершение таинств, а использовать как инструмент к сегодняшним бедам. Он считал, что религия, как и другие национальные институты, должна служить благосостоянию и возвеличиванию России. Для отменного функционирования государства необходимо, чтобы каждый предмет был на своем месте и без надобности оттуда не доставался. Как бильярдные шары в лузе. И профессиональный игрок склонился над ними. Именно с этой точки зрения Петр ввел 24 января 1722 года знаменитую «Табель о рангах». Эта табель вместо генеалогического регистра вводила иерархию в зависимости от заслуг на государственной службе. Вся государственная служба разделялась на статскую, воинскую и придворную, и в каждом таком разряде устанавливалась лестница из 14 ступеней. На самой низшей, четырнадцатой ступени в статской службе был коллежский регистратор, в военной службе – прапорщики и мичманы, самый высокий чин в армии был генерал-фельдмаршал и генерал-адмирал, в статской службе – канцлер, в придворной – обер-камергер. И между этими полюсами располагались в иерархической последовательности остальные чины, каждый со своим наименованием и номером. Отныне в соответствии с этой табелью каждый получал чин, который определял место человека в обществе, в жизни статской, военной или придворной. Таким образом, молодой простолюдин мог после нескольких лет усидчивой службы в правлении стать равным по чину капитану, не служив никогда в армии. Счастье стало открыто для многих: храброму солдату из низших слоев общества, находчивому писарю, ловкому иностранцу, удачливому авантюристу. Табель передавала «лучшей и старейшей знати» гражданским и военным функционерам, русским или иностранцам восемь первых рангов (до чинов майора и коллежского асессора), даже если они родились в самых скромных слоях общества. Раньше существовало местничество, когда право старшинства устанавливало запрет человеку служить под началом того, кто раньше был в подчинении у кого-нибудь из его предков. Свергая эту традицию, Петр приглашает «случайных людей» присоединиться к новой касте людей, управляющих страной. Молодые люди, вышедшие из народа, имели перед глазами пример Меншикова, когда бывший разносчик пирогов стал одним из самых влиятельных людей империи, Шафирова, бывшего торговца тканями, который стал вице-канцлером, Ягужинского, сына органиста одной из лютеранских церквей Москвы, получившего повышение по службе и занявшего должность генерального прокурора в Сенате, Девье, португальского еврея, который служил юнгой на торговом корабле, пока его не разбомбили, а теперь он префект полиции Санкт-Петербурга. Введение новой элиты, согласно чинам, сопровождалось сокращением привилегий для дворянства. Самые высокие сановники могли подвергаться таким же телесным наказаниям, как и простолюдины. Кнутом мог быть наказан и князь, и мужик, и никакой титул не мог защитить виновную голову. Так, князь Алексей Барятинский был наказан кнутом в публичном месте за то, что скрыл нескольких рекрутов от инспекции. В подражание Европе Петр начинает раздавать своему окружению десятками новые титулы графов и князей вместо прежнего названия бояр. Вместо прежних двух тысяч дворянских семей в его окружении вскоре их становится уже девять тысяч. Другая реформа существенно изменила статус аристократических семей. 23 марта 1714 года Петр издал указ о единонаследии. Содержание этого указа заключалось в том, что собственник мог завещать все свое имущество только одному из сыновей, если не было сыновей, то одной из дочерей, но непременно только одному из детей. Если землевладелец умирал без завещания, то его старший сын или старшая дочь наследовали все его земли и крепостных, которые находились на этой земле. Другим детям могло достаться лишь имущество. Это учреждение единственного преемника на землю, постройки и крепостных было перенесением самодержавных принципов в частную жизнь. Оно позволяло избежать дробления земель, но также способствовало тому, что сыновья, оставшиеся без наследства, должны были предпринимать усилия, чтобы добывать себе хлеб, устраиваясь на службу, получая образование и занимаясь промыслами или торговлей. Кроме землевладельцев, в сельском населении России при правлении Петра было еще две группы мужиков: свободные крестьяне и крепостные. Первые обрабатывали государственные или монастырские земли, вторые принадлежали землевладельцам. Учреждая подушный налог, царь приравнял к крепостным все категории крестьян. С введением этого указа на всей территории России крепостничество стало нормой жизни крестьян. Зависимые от всемогущественных хозяев, которые имели право наказывать их кнутом, но только не до смерти, продавать их, но только вместе с семьями, крепостные также страдали от государственных поборов. Они должны были кормить своими запасами расквартированные войска, которые к тому же использовали и их запасы дров, вторгались в избы и грубо обращались с их обитателями. Правительство заставляло их также участвовать в тяжелых работах (перевозка продовольствия, фортификационные работы, строительство дорог, рытье каналов), уклониться от которых и речи быть не могло и которые существенно затрудняли сельскохозяйственную эксплуатацию. Их преследовали сборщики налогов, подстерегала угроза военной службы, они не могли свободно перемещаться, не получив «отпускную челобитную» от своих хозяев, и жили в двойном страхе перед своим господином и перед функционерами. Сын простого ремесленника и первый экономист своей эпохи Иван Посошков утверждал, что в деревнях никто не умел читать и достаточно было офицеру показать так называемый императорский декрет, чтобы мужики отдали ему все, что им принадлежало. Они были не только невежественны, но и ленивы. Они рубили молодые деревья и уничтожали рыбу в реках, не думая о последствиях своих действий. Их избы походили на темные берлоги без окон, где в тесноте и зловонии жила вся семья. Мужчины, женщины и дети спали вповалку на печи и на полатях. «Мне говорили, что им так хорошо в этих теплых местах и им не нужны кровати, – писал Вебер в 1716 году. – Они не пользуются свечами, но держат в руках или в уголке рта длинные лучины, которые используют для освещения… Также, когда они получают монеты, они прячут их в рот, под язык». Превращаясь во вьючных животных, они становятся товаром для землевладельцев. Некоторые мелкие помещики специализировались на торговле девочками, которых они недорого покупали совсем маленькими, растили их, развратничали с ними, а потом дорого перепродавали любителям разврата. Этим девушкам зачастую была предначертана судьба проституток. В Санкт-Петербурге существовал рынок крепостных, где продавались целые семьи, с ценой, написанной на этикетке, приклеенной на лоб. За хорошего крепостного могли заплатить до шестисот рублей. Но хорошая лошадь стоила дороже. Большую часть прислуги в больших домах также составляли крепостные. Они выполняли всякие работы: были слугами, кухарками, кучерами, прачками, вышивальщицами, шутами, музыкантами, кормилицами. Основной обязанностью некоторых слуг было сидение в кресле, чтобы согреть место для хозяйки, когда она захочет сесть. Детей крепостных часто использовали как форейтеров и ямщиков, и они мерзли зимой, привязанные ремнями к спинам лошадей. Кучеры также мерзли на своих местах. Случалось, что деревенские дома, закрытые зимой, подвергались нашествию клопов. И с наступлением теплой погоды туда посылали слуг, чтобы они извели этих неприятных насекомых. Затем, в уже очищенный дом, приезжал господин со своей семьей. Если же в городе начиналась эпидемия, господа эмигрировали со всей своей челядью. Когда же опасность казалась позади, они отправляли нескольких крепостных на разведку в зараженную зону. Если никто из них не умирал, все обитатели возвращались в свое жилище. Слуги спали на полатях, в шкафах, в коридорах и переодевались только один раз в неделю, когда ходили в баню. Их били за малейший проступок. На Руси существовала даже поговорка: «Душа принадлежит Богу, голова – царю, а спина – барину». Если крепостным не посчастливилось и они были проданы вместе с землей, чтобы стать рабочими завода, их судьба была еще тяжелей. Когда им платили за их работу, что случалось крайне редко, он получали одну медную копейку за день работы. Шотландскому инженеру Пэрри, который пытался добиться заработной платы для рабочих, занятых на стройке в Воронеже, Апраксин отвечал, что не было еще примера, чтобы царскую казну тратили на то, чтобы людям платить за работу, и хватит пока на Руси палок для тех, кто откажется это делать. Продолжительность рабочего дня длилась от тринадцати до пятнадцати часов в день, в зависимости от времени года. Ленивых мастера наказывали кнутами. Одетые в лохмотья, плохо кормленные, живущие десятками в бараках, зараженных паразитами, эти несчастные были настоящими каторжниками, единственным преступлением которых было несчастье родиться крепостными. Среди этой огромной массы аморфных, лишенных наследства, безграмотных людей и маленькой группой старого и нового дворянства почти совсем не оставалось места для нарождающейся городской буржуазии. Для этого класса создание гильдий, способных руководить, было необходимо. Несменяемые магистраты, избранные гильдиями, должны были вершить городское управление. Так восходящее движение, к которому так стремился Петр, должно было чувствоваться во всех уголках империи. Другим занятием царя стало обучение его подданных. Он хотел обязательного обучения, но не для всех. По его мнению, только дети дворян, служивых и священников должны были обязательно обучаться. Их надо было учить «цифрам», то есть арифметике, и немного геометрии. Но где? Срочно надо было открывать русские школы. В 1705 году Петр пригласил в Москву англичанина Фергарсона, который создал первую Школу математических наук и навигации. Перенесенная в 1715 году в Санкт-Петербург, она стала Морской академией. Как можно было преподавать морскую науку ученикам, у которых отсутствовали элементарные знания? Необходимо было начинать с обучения чтению и счету. Для этого Петр обратился к старому пастеру Глюку из Мариенбурга, к тому самому, у которого служанкой была девушка, ставшая затем Екатериной, императрицей России. «Гимназия» Глюка призвана была в соответствии с планами своего основателя обучать «географии, стратегии, политике, латинской риторике, картезианской философии, французскому, немецкому, латинскому, греческому, еврейскому, сирийскому языкам, искусству танца, правилам французского и немецкого политеса и верховой езде». Эта амбициозная программа вначале привлекла только сорок учеников. Специальный указ приглашал должностных лиц отдавать своих детей в гимназию «безо всякого принуждения». Ничего не помогало. Тогда Петр решил ускорить создание профессиональных школ. Не занимаясь организацией начального и среднего образования, он сразу перешел к развитию высшего образования: инженерное дело, кораблестроение, высшая математика. Рядом с Военно-морской академией появились артиллерийские, инженерные, медицинские школы. Преподавателями были приглашены немецкие и английские профессора. Но аудитории были практически пустыми. Невежественные и не желающие учиться, большинство учеников мечтали только о том, как бы сбежать со скучных занятий. В Морской академии старые отставные солдаты стояли с хлыстами в руках у дверей каждой аудитории, чтобы пресечь все попытки учеников сбежать с занятий. Закончившие это заведение, успешно сдавшие экзамены, отправлялись в провинцию, чтобы проводить обучение там на местах. Эта была первая серьезная попытка создания в России средних школ. В 1716 году их было уже двенадцать. Вскоре к ним прибавилось еще тридцать. Однако в 1723 году из сорока семи преподавателей, отправленных в различные губернии, восемнадцать вернулось обратно, не найдя там себе места. Многие из учеников сбегали из школ. Часто, как это было в Рязани в 1725 году, половина класса вырвалась на свободу среди всеобщего равнодушия. В 1721 году был издан Духовный регламент, призывающий архиереев открыть при своих домах школы «для детей священнических или прочих, в надежду священства определенных». В первые пять лет по издании духовного регламента открыто было около пятидесяти таких школ. Но успех их был не больше, чем у светских, цифирных школ. В 1713 году, констатировав, что в инженерной школе обучается всего двадцать три ученика, Петр приказал зачислить в нее семьдесят семь молодых людей из числа сыновей придворных. И ученые преподаватели начали их обучение с алфавита. Будучи нетерпеливым по природе, Петр пренебрегал базовыми знаниями, чтобы подняться на вершину. Чуть позже ему пришла в голову идея создать Академию наук. Эта мысль посетила его еще во время визита в Париж. 28 января 1724 года Петр подписал указ о создании Российской академии наук. Чтобы заседать в Российской академии, было выписано пятнадцать ученых из Германии. При Академии учреждалась гимназия и университет. Приступив к своим обязанностям, знаменитые академики увидели, что студентов, которых они должны обучать, просто нет. Тогда и слушателей выписали из-за границы, но их было очень мало, и профессора ходили на лекции друг к другу. В этой беспорядочной борьбе против невежества своего народа Петр понимал, что тех средств, которыми он располагает, недостаточно, невозможно за несколько лет создать систему образования с нуля. Одновременно с распространением школ в России он продолжал отправлять молодых людей на обучение за границу. Они отправлялись группами по сто пятьдесят человек каждый год, как только наступали первые теплые дни. Одни приезжали на стройки и в мастерские Голландии и Англии, другие отправлялись в Берлин изучать немецкий язык, третьих посылали в Азию и Африку, чтобы освоить арабский язык. Италия и Франция принимали будущих моряков и архитекторов. Князь Львов занимался присмотром за учениками в Нидерландах. Всюду отмечалось безобразное поведение его подопечных. Им не хватало денег, они боялись голода и ссорились по любому поводу. В 1717 году князь Репнин просил государя разрешить вернуться его двум сыновьям, которые, находясь в Германии, ничему не научились, а только влезли в долги. В Лондоне ученики убили нескольких горожан. В Венеции они спровоцировали драки в нескольких игорных домах. В Тулоне молодые русские, принятые на службу в морскую гвардию, подняли мятеж против маршала д’Эстрэ. По словам местных властей, они дрались между собой и грубо бранились, как последние из последних. У нас такого никогда не бывало: тоже дерутся, но честно, на дуэли, лицо к лицу. Тем не менее эти «последние из последних» возвращались в свою страну с интеллектуальным багажом, достаточным, чтобы воплотить замыслы царя. Благодаря им он пополнял свои военные, научные и промысловые кадры. Еще зависящий от иностранцев, он был уверен, что в скором будущем Россия будет блистать в глазах всего мира, благодаря собственным ученым сынам. В 1721 году тридцать картографов работали над составлением карт различных регионов России. Специальные исследователи были посланы в район Каспийского моря, в Сибирь и в Персию. Собрав воедино поступившие от них данные, статс-секретарь Сената Иван Кириллов стал готовить всемирный атлас. 12 декабря 1723 года царь снарядил два фрегата под командованием адмирала Вильстера с приказом присоединить остров Мадагаскар и объяснить предполагаемому королю острова, что в его же интересах будет принять протекторат России. Заняв всю территорию своими войсками, Вильстер должен был продолжить свой путь на восток, до страны, которой правил Великий Могол. Но оба фрегата почти сразу после отплытия были повреждены шквальным ветром и остановились в Ревеле. Эти корабли оказались слишком слабой конструкции для столь дальних путешествий. Петр решил покрыть ту часть их корпуса, которая скрывается под водой, войлочным кожухом. Затем он отказался от своей идеи, увидев, сколько сложностей возникает на этом пути. И тотчас же он перекинулся на другой проект. Он отправил датского капитана Витуса Беринга с изыскательской миссией в моря Камчатки.[84] Чтобы ускорить распространение идей, Петр приказывает перевести тысячу научных, технических и исторических трудов на русский язык. Об этом он написал Ивану Зотову, переводившему книгу «О фортификации манеры Блонделевой»: «Не надлежит речь от речи хранить в переводе, но точию, сене выразумев, на своем языке так писать, как внятнее может быть»… Он устроил в Москве первый военный госпиталь, в котором вскоре разместил хирургическую школу, анатомический кабинет и ботанический сад. Он открыл аптеки во всех крупных городах, начиная с Санкт-Петербурга. Он доставил в Россию телескоп. Петр приказал собрать все исторические архивы, рассредоточенные в то время по различным монастырям. При его царствовании была организована первая русская газета и открыт первый русский театр. Профессиональные актеры играли на сцене бок о бок с молодыми людьми из общества, которые играли комедию, чтобы развлечься. Бергхольц писал 15 ноября 1722 года, что один из этих профессиональных актеров, исполнявших роль царя, получил накануне двести ударов розгами за дерзость. После чего с еще болевшей спиной комедиант предстал в свете рампы с короной на голове, с супругой, согласно пьесе, настоящей княжной. Во время представления мемуарист так веселился над пикантностью ситуации, что не заметил, как у него украли табакерку. В действительности и литература, и театральное искусство только начинали зарождаться. Расину, Мольеру, Корнелю, Паскалю, Ла Бриеру, Лафонтену, Ларошфуко, Сен-Симону и многим другим, которые блистали во Франции, Петр мог только противопоставить историка и географа Татищева, экономиста Посошкова, поэта Антиоха Кантемира, сына Господаря Молдавии. Впрочем, государь, обладая умом, склонным к наукам, не уважал напрасные упражнения пера. И его подданные подражали ему. В России пришло время цифр, а не мечтаний. Хотя Петр и купил несколько библиотек, картины и статуи, но делал это скорее из старания подражать европейским монархам. Рассматривая недавно приобретенное произведение искусства, он думал о собственном величии. Желание изменить русские нравы побудило его после того, как были острижены бороды, а мужчины и женщины переодеты в западные платья, организовать ассамблеи. В 1718 году появился указ об ассамблеях, в котором русские люди прочли, что «ассамблея – слово французское, которое на русский язык одним словом выразить невозможно; обстоятельно сказать – вольное в котором доме собрание или съезд; делается и не только для забавы, но и для дела, ибо тут можно друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается, притом же и забава». Ассамблейные правила очень жестко обусловливали, что ассамблеи могут устраиваться только в больших частных домах, три раза в неделю, между четырьмя часами пополудни и десятью часами вечера. Вывеска на дверях дома служит сигналом для сбора. Туда приезжают и отъезжают, кто когда волен, но не ранее и не позже означенного времени. В документе также определялись чины, которым эти ассамблеи надо было посещать: с высших чинов до обер-офицеров и дворян, знатным купцам, кораблестроителям, знатным приказным и начальным мастеровым людям с их женами и дочерьми. Хозяин не должен был ни встречать, ни провожать гостей, ему предписывалось очистить несколько покоев, столы, свечи и питье поставить для тех, кто попросит, на столах приготовить игры. Каждый волен был делать то, что ему хотелось. В документе указывалось, что необходимо было подготовить бальный зал, зал для игр, зал для курения и бесед, зал для дам, которые играли в жмурки и другие невинные светские игры. Если помещение было очень тесным, все скапливались в одном зале и дым от курительных трубок заставлял дам кашлять. Кожаные мешочки с табаком и лучины для зажигания стояли на каждом столе. Болтовня и смех гостей не давали сосредоточиться любителям игры в шахматы. Их уже стало довольно много в России, и Петр был одним из самых страстных шахматистов. Но первым номером программы этих вечеров были, конечно же, танцы. Так как фигуры европейских танцев были пока мало распространены в стране, царь и в этой области выступил инициатором. Он исполнял па во главе кавалеров, и все подражали ему, с почтением повторяя его пируэты и прыжки, правилами были оговорены даже жесты. Вначале русские женщины, только что освобожденные из своих темниц, которыми были для них терема, сопротивлялись тому, что должны были появляться с мужчинами на этих шумных собраниях. На ассамблее, которая была созвана специальным указом в честь празднования Ништадтского мира, обязаны были появиться «все дамы, достигшие возраста десяти лет, под страхом страшного наказания». И удалось собрать только семьдесят дам. Они страдали от того, что приходилось затягивать талию в крепкие корсеты с огромными фижмами. Некоторые из них продолжали приветствовать собеседников низкими поклонами, тревожились и краснели, отказывались притронуться к западным блюдам и оживали немножко, только оказавшись в кругу своих русских подруг. Когда они не танцевали, то сидели вдоль стен, молча, с отсутствующим видом, с сожалением, быть может, вспоминая о своем недавнем заточении. Целый ряд кукол, плохо одетых, слишком сильно накрашенных, копирующих не по своей воле изящество Парижа или Вены. Во всяком случае, их выбирали в партнерши по танцам только русские, что огорчало простодушного Бергхольца, камергера герцога Голштинского. Но с каждым месяцем атмосфера становилась все непринужденнее. Женщины привыкли к своим нарядам, им стали нравиться эти свободные встречи. Дочь князя Черкасского показалась вскоре тому же Бергхольцу «такой милой и приятной для своего возраста, что можно было подумать, что она получила лучшее воспитание во Франции». У одной из дочерей царя, Елизаветы, была гувернанткой мадам Де ла Тур де Лоной, которая ее учила французскому и хорошим манерам.[85] Петр велел перевести с немецкого руководство к приличному поведению – «Юности честное зерцало», в котором советовалось не плевать в центр зала, но отойти в сторону, не ковырять пальцем в носу, не использовать вместо зубочистки нож. Однако сам царь не всегда следовал наставлениям этого руководства. Если некоторые русские дамы и достигли утонченных манер, большинство лишь поверхностно перенимали немецкую и французскую моду. Постепенно танцы на ассамблеях становились все более живыми, хотя им и не хватало элегантности. Участниками ассамблеи придумывались новые фигуры и выходки. Например, на одной из ассамблей Лопухина, потанцевав в кругу, обратилась к Ягужинскому, поцеловала его и затем стащила ему на нос парик, что должны были за ней повторить все дамы и кавалеры. Любой предлог был хорош, чтобы заставить гостя выпить штрафную рюмку. Впрочем, зачастую проштрафившийся и сам был рад выпить полный стакан. Пьянство не мешало продолжению танцев. После англеза с глубокими реверансами следовал менуэт, затем пары танцевали полонез и заканчивали безудержной фарандолой. Петр с удовлетворением обозревал это всеобщее оживление, во время которого происходило смешение различных классов общества. Подхваченные общим круговоротом, вчерашняя и сегодняшняя знать, купцы, офицеры, княжны и супруги иностранных послов знакомились, смотрели друг на друга, дышали одним воздухом. Однако настоящие страсти кипели не во время ассамблей. Богатые пиры, устраиваемые царем во дворце Меншикова, были поводом для более ярких сцен. 24 ноября 1724 года, во время обеда в Сенате Его Величества вместе с многочисленной компанией, один из сенаторов, выпив, взобрался на стол и пошел по нему, наступая в блюда с едой. Каждый спуск на воду судна был поводом для безудержного пьянства. Узнав об этом событии, население города устремлялось к берегам Невы, к зданию Адмиралтейства. Царь лично следил за подготовительными работами и делал первый удар топором по канатам, которые держали корабль. Сотня других ударов топорами, сделанных плотниками, освобождала корабль. Огромный корпус судна медленно скользил по штапелям, смазанным жиром, и опускался на воду. Из крепости раздавались пушечные залпы, и под звуки труб толпа кричала от радости. Пир объединял двор и дипломатический корпус на борту нового корабля российского флота. Мужчин собирали в одной просторной каюте, женщин – в другой. Как обычно, часовые, поставленные на дверях, запрещали хождение взад и вперед. Под залпы артиллерийского салюта произносили единственный тост «за семью Ивана Михайловича» – иными словами, за славу русского флота, первым адмиралом которого был Иван Головин. Стаканы опустошались один за другим, лица гостей были разгорячены пьяными выкриками и грязными шутками… «Пили удивительно, – писал Кампредон в 1721 году, – комната была полна табачного дыма и неясных голосов, нечем было дышать и невозможно слышать друг друга. Папа (князь-папа) и кардиналы пели, и, так как часовые никого не выпускали, я никогда еще в своей жизни не подвергался столь тяжелому испытанию». Четыре месяца спустя – спуск на воду нового корабля. На этот раз Бергхольц, присутствовавший на пиру, удивлялся безумству опьяневших соотечественников. Старый адмирал Апраксин плакал; Меншиков скатился под стол, другие достойные люди то обнимались, то оскорбляли друг друга, немецкий генерал фон Стенпфлихт дал пощечину своему соотечественнику фон Геклау и сорвал с него парик. Во время теплой погоды приемы и пиры происходили в Летнем дворце, в садах, на берегу Невы. На первый взгляд это сборище придворных, одетых на европейский манер и перемещающихся среди деревьев, античные статуи, цветущие лужайки заставляли иностранного наблюдателя подумать, что он попал в другой Версаль. Парики и беседы, улыбки и игры веером были похожи на западные. Только непривычно было видеть полный стол бородатых священников с высокими черными головными уборами перед несметным количеством блюд и бутылками с ликером. Но вот показались шесть гренадеров, несущих носилки с бадьей водки. Веселый царь требовал, чтобы каждый выпил столько же, сколько он. Сквозь шутовские песни князя-папы и его кардиналов слышался звонкий смех женщин, которых заставляли выпить, а они, смеясь, отказывались. Увы, это был не Версаль. За французской утонченностью прорывался наружу резкий и примитивный дух, который отличал старую Русь. В летних дворцах Санкт-Петербурга и Москвы государь и его окружение были еще менее выдержаны, чем в столице. Приглашенный вместе со всем дипломатическим корпусом на прием в Петергоф ганноверский резидент Вебер писал в своих На самом деле, следуя своей природе, Петр лишь накладывал одни испорченные нравы на другие. То, что он предлагал своему народу, было всего лишь пародией на цивилизацию. Новое петербургское варварство пришло на смену старому московскому. Несмотря на жесткость и неудобство жизни в России, иностранцы продолжали стекаться сюда. Их принимали с широко распростертыми объятиями во всех дворянских домах. И пример подавал императорский дворец. Уже в 1710 году брак великой княгини Анны, племянницы Петра, с герцогом Курляндским обозначил интерес царя к германским принцам. Через несколько дней после свадьбы молодой супруг умер по дороге в Санкт-Петербург, как полагали, вследствие злоупотребления спиртными напитками. Вернувшись в столицу, его молодую вдову окружили курляндские придворные дворяне, среди которых был и ее будущий фаворит Бирон. Некоторое время спустя сестра Анны, дородная и легкомысленная Екатерина, вышла замуж за другого немецкого принца, герцога Мекленбургского. И в 1721 году в Санкт-Петербург приехал герцог Гольштинский, Карл-Фридрих, который имел виды на шведскую корону и на руку одной из дочерей царя, Анны или Елизаветы. Как возможные женихи рассматривались и молодые герцоги Гессе-Гамбургские. Вокруг этих богатых людей собирались скупые интриганы-соотечественники. При дворе герцога Гольштейна было много шведских офицеров, бывших пленных, женившихся на русских женщинах, которых царь запретил им забирать к себе на родину. Они должны были или уехать одни, или остаться в России со своими семьями и продолжать приносить пользу стране, которая их победила и приютила. Колония высокопоставленных иностранцев в Санкт-Петербурге включала в себя еще и дипломатический корпус. Та роль, которую Россия начинала играть на международной арене, побудила все европейские правительства иметь в этой стране своих постоянных представителей. От француза Кампредона до австрийца Кински, от прусского дипломата Мардефельда до английского Витворта, все послы жаловались на дороговизну жизни в столице, на придирки русских чиновников и чрезмерные угощения, навязываемые этикетом, невозможность добиться регулярных аудиенций Его Величества. Чтобы поговорить с царем о политических делах, иностранные министры должны были следовать за ним в бурю на его корабль или ловить его внимание во время очередного пира, когда одним из развлечений царя было напоить гостей допьяна. Датчанин Жуэль, который боялся водки как серной кислоты, чтобы избежать необходимости принять свою дозу, спрятался за вантами корабля. Царь догнал его со стаканом в руке и заставил выпить. Вокруг этих высокопоставленных лиц собирались более скромные иностранцы, английские и голландские кораблестроители, архитекторы, инженеры, торговцы. Несколько немецких ученых было среди окружения Его Величества, в том числе и его личный врач Блюментрост, который стал первым президентом Академии наук, Шумахер, директор императорской библиотеки, Мессершмитт, которым первый начал проводить научные исследования в Сибири. Французская колония была менее выдающейся. Здесь был господин Виллебуа, адъютант царя, господин де Сен-Гилер, директор морской академии, архитектор Ле Блонд, художник Каравак, скульптор Никола Пино. Но большинство французов, живущих в России, были скоромными субподрядчиками или авантюристами незнатного происхождения. Среди них свирепствовал отец Кайо, монах, распутник, спорщик и интриган. «Среди этих французов, – писал Кампредон в своем рапорте от 10 марта 1721 года, – были рабочие и несколько торговцев. Я никогда не видел столь ужасающего беспорядка и такого разделения, как у них. И меня особенно огорчает тот скандал, который учинил монах, которого они привели с собой и который быстро настроил одних против других и сам участвовал в драке, происходящей в часовне… У него не было собственного жилья, он ходил из дома в дом, насмехаясь над московскими священниками, впрочем такими же испорченными». Вышеупомянутый Кайо был в конце концов отправлен во Францию, чтобы «сохранить честь религии». Другой француз, консульский чиновник де Ла Ви, заслужил упреки Кампредона за свое аморальное поведение. «Осмелюсь сказать, – писал посол, – что лучше бы король сюда вообще никого не присылал, чем иметь здесь господина де Ла Ви в том состоянии печали, в котором он пребывает». Действительно, жизнь де Ла Ви принимала плохой оборот, он продавал секретную информацию иностранцам и превратил свой дом, который находился напротив дворца царицы, «в публичное место», как писал в том же рапорте Кампредон. Над этим космополитическим миром Петр наслаждался полученным удовлетворением – на всю его империю распространился дух Немецкой слободы, столь дорогой его юности. Но это ощущение Европы не мешало ему оставаться до корней волос русским. Напрасно он старался соперничать с голландцами, англичанами, французами, немцами и даже со шведами, его безумные развлечения, его нетерпение, выносливость, упрямство, живость, пренебрежение комфортом, смелость, перепады настроения, энтузиазм и упадок сил, ярость и радость были типичными чертами славянского характера, во всем доходящего до крайностей. Будучи правителем страны с суровым климатом, Петр и сам был чрезмерно суровым. Впрочем, хотя он и был сторонником иностранных обычаев, но четко соблюдал традиции национальных праздников. Каждую зиму на праздник Крещения царь присутствовал на чине освящения воды. Во льду Невы прорубали квадратное отверстие, иордань. Духовенство собиралось вокруг проруби с иконами и хоругвями. Все священники были с непокрытыми головами. Хор пел церковные песнопения. Архиепископ трижды опускал в воду серебряный крест. Затем он окроплял святой водой знамена различных полков. По приказу царя артиллерийские залпы разрывали воздух, в котором кружились снежные хлопья. После ухода священников несколько детей голышом бросались в прорубь, их кожа покрывалась мурашками, а они смеялись и стучали зубами. После торжественных богослужений на Пасху также все высокопоставленные чиновники приходили поздравить царя. На длинном столе стояли куличи и пасха, украшенная засахаренными фруктами. Каждый гость подходил к трону, обменивался с царем крашеными яйцами и пасхальным приветствием: «Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!» После этого царь трижды лобызался с гостем. В этот день никто не имел права отказаться от христианских объятий и поцелуев. Даже простой солдат мог подойти и поцеловаться с Его Величеством. Под конец церемонии от несметного количества объятий, когда Петр вынужден был наклоняться к своим подданным, у него уже болела спина. В летнее время он любил устраивать на Неве «водные ассамблеи». Сигналом к сбору служил пушечный выстрел. В различных кварталах Санкт-Петербурга поднимали знамена. Все владельцы кораблей должны были участвовать в прогулке, иначе их ждал штраф. Во главе флотилии шел корабль адмирала Апраксина, обгонять который было запрещено. Он командовал движением флотилии. Даже царь, идя на своем галиоте, слушался приказов адмирала. Богато украшенные судна подчинялись гребцам в белых рубашках. Многие владельцы размещали на борту своих кораблей оркестры. Звуки труб и гобоев смешивались с плеском воды под веслами. Длинная змейка воды от лодок постепенно достигала низких берегов. Спустившись к устью реки, флотилия входила в маленький канал и останавливалась в Петергофе, перед загородным царским дворцом. Столы, поставленные в саду перед домом, предлагали проголодавшимся большой выбор холодных закусок. Ели стоя, под звуки легкой музыки. Прирученные лоси без боязни подходили к этому блистательному собранию и начинали ласкаться. Как всегда, было много выпивки. Основными напитками были водка и венгерское вино. В сумерках пьяная компания возвращалась в Санкт-Петербург. Гребцы были такими уставшими, что едва могли говорить, отмечал Бергхольц. Случалось, что небо заволакивали тучи и на речную процессию обрушивались сверху потоки воды. Дамы в открытых суднах, промокнув насквозь, пытались спасти свои платья, намокшие парики свешивались распрямленными прядями. Музыканты старались уберечь от дождя свои инструменты. Как только корабли достигали пристани, гости пускались наутек. Здесь же, на Неве, в 1724 году торжественно встречали мощи святого благоверного князя Александра Невского, привезенные из Владимира на Клязьме, чтобы передать их в Александро-Невскую лавру. Множество лодок скопилось на реке перед Лаврой, когда адмиральский корабль, везущий под балдахином серебряную раку с мощами, причалил к пристани. Священники в парадных облачениях внесли мощи святого в храм. Император с императрицей, обе княжны, самые знатные придворные шествовали в кортеже, почтительно склонив головы. Когда рака заняла свое место у алтаря, раздались артиллерийские залпы, зазвонили колокола, и Петр поднял голову. Принимая мощи того, кто на этом самом месте в 1240 году победил шведов, он, новый победитель, продолжал традиции русского народа. Он был не только реформатором, но и продолжателем традиций. На следующий день, поднявшись на борт «предка русского флота», своего ботика, на котором он когда-то плавал по Москве-реке, получая свой первый опыт навигации, царь отправился в Петропавловскую крепость. Около сотни кораблей, украшенных флагами, последовали за ним. Военные корабли, стоя на якорях, приветствовали их пушечными залпами. Он с гордостью проследовал на этой ореховой скорлупе перед новейшими современными образцами своей флотилии. Какую дорогу прошел он с тех пор, как во времена регентства своей сестры, царевны Софьи, предпринимал маневры под парусом на Плещеевом озере! Ступив на землю, он принял из рук Екатерины стакан, полный водки. В саду у дворца Меншикова были накрыты столы. До часу ночи Петр и его гости пили за процветание России. Когда стало прохладно, как писал Бергхольц, царь схватил у кого-то парик и надел на себя, несмотря на то что парик был белым. Все смеялись и аплодировали ему. Для Его Величества гордыня и буффонада были двумя сторонами одного ощущения могущества. |
||
|