"Шепот небес" - читать интересную книгу автора (Проктор Кэндис)

Глава 1

Тасмания, сентябрь 1840 года

Джесмонд Корбетт, шурша накрахмаленными юбками, выглянула из открытого окна кареты, любуясь проплывавшими мимо знакомыми пейзажами. Она чувствовала, как сильно бьется от волнения ее сердце. «Скоро, – думала Джесси, исполненная радостного ожидания, – совсем скоро я переступлю порог родного дома».

Кучер щелкнул кнутом. Звук кнута смешался с топотом копыт и поскрипыванием упряжи принадлежавших брату Джесси серых в яблоках лошадей, которые весело бежали по идущей под уклон накатанной дороге. Изящная карета подпрыгивала на ухабах и раскачивалась из стороны в сторону. За буковой рощей раскинулось открытое пространство с обнажившимися пластами песчаника, и когда Джесси увидела вдали холмистую, тонущую в пышной зелени долину, у нее от волнения перехватило дыхание.

Два года Джесси находилась вдали от дома. Она ранее ни разу не покидала надолго своих родных и близких и только в далеком Лондоне поняла, как ужасна бывает разлука с теми, кого любишь. Хотя Джесси, конечно, старалась не поддаваться унынию и усердно изучала науки, а также общалась с новыми людьми, набираясь жизненного опыта. И все же каждый день она с тоской и болью вспоминала родной дом. Завидев возвышающуюся над кронами деревьев башенку усадьбы и крышу с вьющимися над трубами дымками, Джесси почувствовала, как у нее затрепетало сердце и на глаза навернулись слезы.

– Уоррик, – промолвила она, сжав руку сидевшего рядом с ней элегантно одетого молодого человека, – прикажи кучеру остановиться, я хочу выйти и прогуляться до дома пешком.

Брат бросил на нее удивленный взгляд.

– Ты хочешь выйти из кареты здесь, посреди карьера?

Тем не менее он ударил тростью в потолок экипажа, приказывая кучеру остановиться. Посмотрев на придорожный склон, Уоррик обратил внимание на дюжину угрюмых оборванцев – каторжников, вырубавших с помощью кирки, клина и кувалды большие блоки золотистого песчаника в принадлежавшем Корбеттам карьере.

– Что за странная мысль пришла тебе в голову! – с недовольным видом воскликнул Уоррик.

– Отсюда открывается чудесный вид на усадьбу, – объяснила Джесси, распахивая дверцу остановившейся кареты.

– Значит, ты действительно скучала по дому? – спросил Уоррик, и его губы тронула улыбка. – А я думал, что ты мечтаешь поскорее вылететь из родного гнезда.

Не дожидаясь, когда ей помогут, Джесси подхватила юбку своего розового платья и спрыгнула на землю.

– Мне действительно очень хотелось учиться в Лондоне, – заметила она, – но я совсем не стремилась покинуть Тасманию. Разве тебя самого никогда не одолевали противоречивые желания?

Улыбка исчезла с лица Уоррика, и в его глазах промелькнуло выражение грусти.

– Нет, никогда. Я вообще уже много лет не испытываю никаких желаний.

У Джесси защемило сердце от признания брата.

Он ловко спрыгнул на землю и зашагал рядом с ней. Джесси заметила, что Уоррик за то время, что они не виделись, повзрослел, стал выше ростом и шире в плечах. Сейчас ему уже двадцать два года. Стройный, прекрасный, златокудрый, он напоминал одного из ангелов Боттичелли. Правда, подобное сходство исчезало, когда на его чувственных губах появлялась усмешка, а в таинственной глубине серых глаз загорался огонек.

Брат и сестра замолчали, уйдя каждый в свои мысли. Установившуюся тишину нарушали лишь лязгающие звуки металла, ударяющегося о камень, и треск раскалывающегося песчаника. В сентябрьском воздухе чувствовался сильный запах пыли и пота, смешанный с ароматом эвкалипта. Джесси украдкой бросила взгляд на склон, где гнули спины каторжники, монотонно поднимая и опуская кирки.

Она родилась и выросла здесь, в колониях, поэтому вид преступников не мог потрясти ее. Такое зрелище пугало лишь недавно прибывших из Англии переселенцев, а для местных жителей оно стало такой же неотъемлемой частью тасманийского пейзажа, как обширные стада овец или бескрайние поля колосящейся пшеницы. Каторжники приносили доход свободным обитателям острова. Здесь их чаще всего называли «казенными людьми», потому что слово «преступник» или «каторжник» казалось оскорбительным и унижало больше, чем кандалы, сковывавшие их запястья и лодыжки, или плетки и кнуты, которыми их стегали. Впрочем, как бы ни называли тех, кто работал в карьере, их незавидное положение оставалось неизменным.

Джесси обратила внимание на одного из каторжников, стоявшего у подножия склона. Он выпрямился, и она заметила, что его обнаженный торс лоснится от пота, а лицо с правильными чертами сохраняет суровое выражение. Должно быть, он ирландец, подумала Джесси, всмотревшись в его скуластое лицо, обрамленное черными как ночь волосами. На вид парень был не старше Уоррика. На мгновение глаза Джесси и молодого каторжника встретились, но ирландец тут же отвел взгляд в сторону. Стоявший рядом с ним человек похлопал его по плечу и что-то сказал. Ирландец в ответ отрицательно покачал головой.

Джесси выросла среди каторжников: они прислуживали в доме ее родителей, работали на конюшне. Даже ее учитель танцев относился к их числу. Она никогда не задумывалась над их судьбой. Но сегодня опустошенный взгляд незнакомца и угрюмое выражение его лица внезапно потрясли ее. Возможно, теперь, после долгой разлуки с родным домом, она могла понять его. Мысли о погубленной жизни несчастного человека наполнили душу Джесси горечью.

– Что вы строите? – спросила она брата, чтобы отвлечься от печальных мыслей.

– Я хотел расширить помещение конюшен, – тяжело вздохнул Уоррик. – Но мама решила обнести кладбище новой каменной оградой, и поэтому моим планам не суждено сбыться. По крайней мере в ближайшем будущем.

Джесси засмеялась.

– Как видно, мама верна себе!

Уоррик бросил на сестру удивленный взгляд.

– Неужели ты надеялась, что она изменится за время твоего отсутствия?

– Я думала, что после смерти папы… – Джесси не договорила, комок подступил у нее к горлу.

Мысли о невосполнимой утрате, которую понесла ее семья, до сих пор причиняли ей боль. Когда Джесси отправлялась на учебу в Англию, Ансельм Корбетт провожал ее полный сил и пышущий здоровьем. Ему едва перевалило за пятьдесят, и он по-прежнему отличался неуемной энергией. Ансельм умер внезапно, от сердечного приступа, через три недели после отъезда дочери, однако Джесси узнала о его смерти только через шесть месяцев. Ей до сих пор не верилось, что она не увидит отца, переступив порог построенного им усадебного дома.

– Мама ничуть не изменилась, – заверил Уоррик сестру. Разговаривая с ней, он с бесстрастным выражением лица следил за тем, что происходит в карьере. – Она выполняет свои обязанности вдовы с той же неукоснительностью, с какой играла роль верной жены и строгой матери.

– Будь снисходительнее к матери, Уоррик. Вскинув голову, он бросил на сестру сердитый взгляд.

– А разве она сама когда-нибудь относилась к нам снисходительно, сестренка?

– Конечно! Ты же прекрасно знаешь, что она любит нас. В памяти Джесси сохранились воспоминания о том, как мама пела ей колыбельные песни.

– Да, но ее любовь беспощадна и неумолима, – заметил Уоррик.

– Она желает нам только добра. Ведь все матери стремятся к тому, чтобы их дети были счастливы.

Уоррик хотел что-то ответить, но тут за их спиной раздалось громкое ржание. Обернувшись, брат и сестра взглянули на привязанного к карете великолепного чистокровного жеребца с благородным изгибом шеи, ухоженными гривой и хвостом и мощными бедрами. Его звали Ураган. Это был гунтер, верховая лошадь, тренированная для охоты. Джесси купила ее по просьбе брата в Лондоне и привезла с собой в качестве подарка. При виде жеребца настроение Уоррика явно улучшилось. Угрюмый огонек в его глазах потух.

– Ты справилась с моим поручением, Джесс, какой роскошный скакун, – улыбнулся Уоррик. – Ты прекрасно разбираешься в лошадях и сделала правильный выбор. Я знал, что могу положиться на тебя. Жеребец даст отличное потомство, моим табунам вскоре будет завидовать весь остров.

Джесси внимательно вгляделась в сияющие глаза брата.

– Ты собираешься использовать его как охотничью лошадь? – осторожно спросила она.

– Конечно, ведь он гунтер, не так ли? Почувствовав, что ей внезапно стало нечем дышать, Джесси ослабила узел, на который завязала ленты шляпки под подбородком.

– Лошадь очень норовистая, у нее дурная привычка… Но Уоррик не дал ей договорить.

– Не беспокойся, я сумею управиться с ней, – засмеялся он.

– Я должна сказать тебе, что…

– Давай поговорим вечером. А сейчас я предлагаю вернуться в экипаж. Мама будет очень недовольна, если мы задержимся в пути.

Взяв сестру под руку, Уоррик хотел увлечь ее к карете, но Джесси решительно остановилась.

– Уоррик, мне необходимо рассказать тебе кое-что об Урагане, прежде чем ты сядешь на него верхом.

Уоррик усмехнулся:

– Чего ты боишься? Того, что я упаду с него и сломаю свою драгоценную шею? Да, конечно, в таком случае тебе не позавидуешь. Мама обратит на тебя всю свою энергию и попытается заставить стать такой, какой ей хочется видеть своих детей.

У Джесси сжалось сердце, и она слабо улыбнулась, стараясь отогнать тяжелые мысли.

– Но ведь в общении с тобой я могу оставаться такой, какая я есть на самом деле, правда?

Лицо Уоррика просияло улыбкой.

– Конечно, сестренка.

Они взялись за руки и переплели пальцы так, как когда-то в детстве.

– Как хорошо, что я снова вернулась домой! – воскликнула Джесси, окидывая взглядом знакомый пейзаж – зеленые поля, долину реки, воды которой все еще сохраняли коричневатый цвет после обильных весенних дождей, поросшие лесом склоны холмов на горизонте. – Здесь так красиво.

Уоррик покачал головой, с улыбкой глядя на сестру.

– Я подозревал, что ты привязана к дому больше, чем я.

Джесси сделала глубокий вдох, наполнив легкие свежим ароматным воздухом, и заявила:

– Я считаю Тасманию одним из самых красивых мест на земле и мечтаю прожить здесь всю жизнь.


Кирка в руках Лукаса Галлахера размеренно взмывала вверх и снова вонзалась в породу. Он чувствовал, как ритмично напрягаются и расслабляются его мышцы. Лукас уже привык к монотонному труду, приобретя за долгие годы сноровку. Его руки загрубели и покрылись жесткими мозолями, переставшими наконец кровоточить. Он работал машинально, не тратя лишних усилий и не отвлекаясь. Тяжелые мысли перестали мучить его.

Галлахер давно уже освоился на каторге. Прежде чем его прислали в имение Корбеттов, он работал на рудниках, скованный со своими товарищами по несчастью одной цепью. Ему волей-неволей пришлось приспособиться к невыносимым условиям жизни – к тяжелым, весившим тридцать фунтов ножным кандалам, мучительному голоду и изнурительному холоду.

Теперь ему жилось намного лучше. Галлахеру удавалось выспаться, рабочих в имении неплохо кормили, и он физически окреп. Лукас ритмично работал, без видимых усилий поднимая и опуская кирку. Весенний ветерок сушил пот на его разгоряченном лице. Мысли Лукаса витали далеко отсюда.

Несмотря на то что работать в имении намного легче, чем в рудниках, Лукас Галлахер никак не мог смириться со своим положением каторжника. Сознание, что у него есть хозяин, который вправе распоряжаться им, словно вещью, тяготило его невыносимо. Лукаса в любой момент могли подвергнуть позорному наказанию – избиению плеткой, или снова вернуть в рудники, или послать в такое ужасное место, как Порт-Артур и остров Норфолк, где каторжники намеренно совершали убийство и попадали на виселицу, заканчивая таким образом свое жалкое существование. Смерть они считали предпочтительнее ужасной жизни в настоящем аду.

Когда-то Галлахер полагал, что, отбыв на каторге лет семь, он, хорошо и честно выполняя работу, сможет получить досрочное освобождение. Но вскоре понял, что для такого преступника, как он, не существовало досрочного освобождения. Каторга ломала человека, подавляла его личность, превращала в грубого жестокого зверя. Живя в нечеловеческих условиях, Лукас чувствовал, как постепенно теряет человеческий облик. Еще один год, проведенный на каторге, и он превратится в жалкое существо. Он боялся думать, что с ним будет дальше. Единственным выходом он считал побег. Лукас решил добиться относительной свободы, став слугой в богатом тасманийском доме, а потом бежать. Или погибнуть при попытке к бегству.

– Посмотри, какой великолепный ирландский жеребец! – услышал он рядом с собой голос Дэниела О'Лири и, обернувшись, увидел своего товарища по несчастью, который не сводил глаз со скачущего по дороге гунтера.

Ирландец по национальности, как и Галлахер, О'Лири обладал большой физической силой. Крепкого телосложения, мускулистый, Дэниел отличался грубоватыми чертами лица, ярко-рыжими волосами и веснушчатой кожей, обожженной жарким австралийским солнцем. Он попал на каторгу восемнадцать лет назад за убийство собаки судьи-англичанина, Дэниела давно бы уже освободили, но за его дерзкий неукротимый нрав начальство продлевало его заключение. Он не раз пытался бежать. Его ловили и водворяли обратно. В конце концов его приговорили к пожизненной каторге, как и Галлахера.

Лукас с ухмылкой наблюдал за норовистым горячим жеребцом.

– Такая лошадка преподнесет еще немало неприятных сюрпризов Уоррику Корбетту, – заявил он. – Ее будет не так-то просто укротить.

Лукас перевел взгляд туда, где стояли Уоррик и молодая леди. До его слуха доносился грудной выразительный женский голос. Брат и сестра любовались прекрасным пейзажем. Перед ними простиралась долина, в зелени которой пряталась усадьба. Лукас работал в имении Корбеттов всего лишь две недели, но тем не менее хорошо знал, кто именно стоял рядом с Уорриком – Джесмонд Корбетт, сестра нынешнего владельца усадьбы. В возрасте восемнадцати лет она отправилась в Англию, чтобы поступить в Лондоне в привилегированное учебное заведение для женщин. Там в течение двух лет она изучала геологию.

Лукаса заинтриговало необычное поведение девушки. Судя по тому, как она спрыгнула без помощи слуг с подножки кареты и, запрокинув голову, разразилась звонким безудержным смехом, мисс Корбетт обладала своевольным независимым характером. В отличие от белокурого брата ее нельзя назвать писаной красавицей. Черты ее лица, обрамленного золотистыми волосами, далеки от классического совершенства. И тем не менее Галлахер не мог отвести от нее глаз.

– Эй, парень, хватит глазеть на леди, лучше полюбуйся жеребцом, – ухмыльнулся Дэниел. – Прекрасные англичанки не для таких, как мы с тобой, приятель.

Лукас усмехнулся.

– Чистокровные жеребцы тоже не для нас, Дэн, – поддержал он приятеля, бросив последний взгляд на девушку в розовом поплиновом платье, и, снова берясь за кирку, тихо добавил: – В ней есть какая-то изюминка.

И тут раздался грубый окрик надсмотрщика. В воздухе свистнула его плетка. Дэниел быстро отошел в сторону, и Галлахер принялся за работу. Когда он снова поднял голову, карета Корбеттов уже скрылась из виду.