"Наследие Скарлатти" - читать интересную книгу автора (Ладлэм Роберт Литресович)

Глава 10

Когда президент «Уотерман траст компани» Гораций Бутье ознакомился с распоряжением Чанселлора по поводу «образовательной программы» для Алстера Скарлетта, он недолго раздумывал над тем, кого назначить ответственным за исполнение столь высокой миссии.

Третьего вице-президента Джефферсона Картрайта.

Картрайту уже приходилось встречаться с Алстером Скарлеттом – всякий раз, когда возникали какие-то деловые вопросы, для их решения с этим отпрыском славного рода призывали именно Картрайта. И для того были веские основания: похоже, он был единственным из высокопоставленных официальных лиц «Уотерман траст», кто не вызывал у Алстера Скарлетта мгновенного раздражения. В значительной степени это объяснялось весьма неортодоксальной личностью Картрайта. Да, он совершенно не походил на традиционного банкира.

Ибо Джефферсон Картрайт – высокий светловолосый господин уже не первой молодости – был прежде всего типичным продуктом футбольных и прочих спортивных полей Вирджинского университета. И он достаточно рано понял, что качества, делавшие его столь популярным на зеленом поле и среди обитателей студенческого кампуса, великолепно могут служить ему и на ином поприще.

Вкратце эти качества можно было бы сформулировать так: надо заранее составить себе достаточно четкое представление о составе команды и о каждом игроке в отдельности, чтобы оказываться в нужном месте в нужное время, а далее все зависит от твоей пробивной способности.

Эти необходимые на футбольном поле качества, по мнению Картрайта, вполне были пригодны и для любой другой сферы деятельности. Изучи основополагающие формулы, не вдаваясь в обременительные для ума подробности, а далее все зависит от умения обаять и вообще произвести нужное впечатление на партнеров и собеседников.

Эти принципы в комбинации с обаянием южанина превратили службу Картрайта в «Уотерман траст» в настоящую синекуру. Более того, благодаря этим выдающимся достоинствам имя Картрайта значилось на фирменных бланках деловых бумаг.

И хотя Картрайта едва ли можно было считать экспертом в банковском деле, его краткие, но успешные адюльтеры с самыми богатыми дамами Манхэттена, Лонг-Айленда и южного Коннектикута все же приносили компании определенный прибыток в виде новых вкладчиков. А совет директоров банка прекрасно понимал, что их чудо-мальчик не представляет серьезной угрозы для крепких, основанных на совместном капитале браков. Картрайт как нельзя лучше подходил для «мимолетного увлечения», столь освежающего размеренную семейную жизнь.

В руководстве почти всех крупных банков непременно наличествовал хотя бы один такой Джефферсон Картрайт. И платили им соответственно – правда, редко приглашали на клубные встречи или деловые обеды «в присутствии супруг». Так, на всякий случай… От греха подальше.

Именно этот легкий душок остракизма, «неуместности» и привлекал Алстера Скарлетта. Частично потому, что он знал, как возник этот запашок, и это знание его развлекало, и частично потому, что Картрайт, хотя ему и приходилось несколько раз информировать Алстера о его финансовом положении, никогда не пытался наставлять его по поводу расходования денег.

Директора банка тоже были прекрасно об этом осведомлены. И когда потребовалось назначить кого-то в менторы Алстеру Скарлетту (хотя бы для того, чтобы успокоить Элизабет), решено было поручить эту трудную работу Джефферсону Картрайту. Раз уж никому не дано справиться с Алстером, так зачем расходовать время и силы кого-то из более ценных и занятых работников?

Во время первого же «сеанса» (как Картрайт именовал их занятия) выяснилось, что Алстер Скарлетт не видит разницы между дебетом и активом. Поэтому для начала был подготовлен толковый словарь банковских терминов, дабы Алстер Скарлетт знал, с чем ему предстоит иметь дело; затем был составлен специальный лексикон, касающийся биржевых операций, и со временем Алстер начал осваивать этот труднодоступный язык.

– Следовательно, мистер Картрайт, как я понимаю, у меня имеются два раздельных источника доходов. Так ли это?

– Совершенно верно, мистер Скарлетт. Первый фонд, состоящий из ценных бумаг, предназначен для покрытия ваших обычных ежегодных расходов. Домашние расходы, одежда, поездки за рубеж, различного рода приобретения… Конечно, вы имеете право при желании инвестировать эти средства. Вкладывать их во что-то для вас интересное… – И Джефферсон Картрайт улыбнулся про себя, вспомнив некоторые из последних экстравагантных инвестиций Алстера. – Второй же фонд – это как бы фонд развития. Он предназначен для реинвестиций, банковских и биржевых операций – именно такова была воля вашего отца. Естественно, допускаются определенные передвижки. Но в определенных пределах.

– Что вы имеете в виду под «передвижками»?

– Это довольно трудно объяснить, мистер Скарлетт, но если ваши ежегодные расходы превысят доходы от первого фонда, вы могли бы перемещать капитал из второго фонда в первый. Но, конечно, это вряд ли желательно.

– Естественно.

На этот раз Джефферсон Картрайт рассмеялся вслух и многозначительно подмигнул своему ученику.

– Ведь однажды нам уже пришлось так поступить, не правда ли?

– Что?

– Неужели вы не помните? Дирижабль… Дирижабль, который вы приобрели несколько лет назад.

– О да! Вас, насколько помнится, это тогда весьма огорчило.

– Как банкир я несу ответственность за «Скарлатти индастриз». К тому же я являюсь вашим финансовым советником. Я облечен определенной ответственностью… Да, нам пришлось покрыть расход на эту покупку из второго фонда, но это было неприятно. Весьма неприятно. Поскольку приобретение дирижабля вряд ли можно считать капиталовложением.

– Я вновь приношу свои извинения.

– Вам следует лишь запомнить, что по завещанию вашего отца, мистера Скарлатти, деньги, поступающие с открытых ценных бумаг, должны быть реинвестированы.

– А как это можно определить?

– Очень просто: по банковским релизам, которые вы подписываете каждые полгода.

– А, это те сотни подписей, что мне приходится ставить?

– Совершенно верно. Мы конвертируем эти бумаги, а затем вкладываем капитал.

– Во что?

– Вы располагаете каталогом всех вложений, мы его регулярно высылаем. Но мы сами выбираем, куда именно направлять капиталовложения, поскольку вы – человек чрезвычайно занятой – никогда не находили возможности известить нас о своих предпочтениях в данном опросе.

– Да я никогда и не понимал, что от меня требуется.

– Но теперь мы преодолеем это непонимание, не так ли?

– А что, если бы я не подписывал эти релизы?

– Ну… Это, конечно, было бы нежелательно… В таком случае ценные бумаги оставались бы в сейфах до конца года.

– Где-где?

– В сейфах. В сейфах семьи Скарлатти.

– Понятно.

– Когда мы вынимаем оттуда ценные бумаги, к ним прикрепляются ваши релизы.

– А без моих релизов вы не имеете права изымать эти ценные бумаги… Понятно. Без моей подписи вы не можете обратить этот капитал в наличные деньги.

– Совершенно верно. Подписав релиз, вы таким образом дозволяете нам вложить капитал.

– А предположим – только предположим, – что не было бы вас, не было бы никакого банка. Как тогда эти ценные бумаги могли бы быть обращены в деньги?

– Вновь в силу вступает ваша собственноручная подпись. Эти бумаги, после того как вы их подписываете, могут быть превращены в наличные деньги любым, кому вы их передаете.

– Понятно.

– Когда вы глубже войдете в суть банковского дела, вам, безусловно, покажут эти сейфы. Семья Скарлатти занимает все левое крыло. И отделения сейфов обоих наследников – ваше и Чанселлора – находятся рядом. В этом есть нечто трогательное!

Алстер задумался.

– Да, – произнес он наконец. – Я буду рад увидеть сейфы… Конечно, когда обрету большую осведомленность в банковском деле.

– Господи, не понимаю: Саксоны готовятся к свадьбе или к приему в честь архиепископа Кентерберийского? – Элизабет Скарлатти пригласила к себе старшего сына, чтобы обсудить различные посвященные предстоящему бракосочетанию газетные публикации, а также громоздящуюся на ее столе стопку приглашений.

– Ну, мама, вряд ли их стоит упрекать: наш Алстер – неординарная партия.

– Это-то я понимаю. С другой стороны, Саксоны, похоже, намерены пригласить половину Нью-Йорка. – Элизабет встала и поплотнее прикрыла дверь библиотеки. Повернулась, посмотрела на старшего сына. – Чанселлор, я хотела бы кое-что обсудить с тобой. Очень коротко. И, полагаю, ты достаточно разумный человек, чтобы никому не рассказывать о том, что я тебе скажу.

– Разумеется!

Элизабет продолжала разглядывать сына. Чанселлор, подумала она, на самом деле гораздо лучше, чем она прежде считала. Все дело во внешности: Чанселлор выглядел таким провинциальным, а во время этих «конференций» вид у него все время отсутствующий, и кажется, что он ничего не понимает – прямо болван какой-то!

«Конференции». По-видимому, слишком много этих «конференций». И мало обычного человеческого общения. Наверное, она сама в этом виновата.

– Чанселлор, ты, вероятно, понимаешь, что я не очень хорошо представляю себе интересы сегодняшних молодых людей. Эта вседозволенность… В мои годы такого не было. Видит Бог, я одобряю шаги, которые молодые люди предпринимают, чтобы добиться большей свободы, но порой мне кажется, что шагают они слишком уж быстро.

– Полностью с тобой согласен! – с горячностью воскликнул Чанселлор. – Этот эгоизм и самовлюбленность теперешней молодежи… Нет уж, я сделаю все, чтобы моих детей не поразил этот вирус!

– Возможно, твое негодование чрезмерно… В конце концов, наши дети таковы, какими мы сами – вольно или невольно – их создаем. Впрочем, это лишь вступление. – Элизабет села за свой письменный стол. – В последние несколько недель я пристально наблюдала за Джанет Саксон. Ну, наблюдала – не совсем точно сказано; я видела ее раз пять-шесть в связи с предстоящей абсурдной свадьбой… Да… И меня удивило, что она не пренебрегает спиртным. На мой взгляд, даже наоборот. Хотя она очень миленькая девушка. Образованная, остроумная. Так что, может быть, я и не права?

Чанселлор Дрю Скарлетт был поражен – он и предположить не мог подобного. Особенно в отношении Джанет Саксон. В наши дни все пьют – это один из элементов молодежной культуры «самопотакания», но хотя он лично этого и не одобрял, он все же не склонен был драматизировать ситуацию.

– Я и понятия об этом не имел, мама.

– Тогда, скорее всего, я ошибаюсь и забудем об этом. Вероятно, мои взгляды действительно устарели.

Элизабет улыбнулась и впервые за очень долгое время нежно поцеловала старшего сына. И все же что-то беспокоило Джанет Саксон, и Элизабет это понимала.

Церемония бракосочетания Джанет Саксон и Алстера Стюарта Скарлетта прошла с триумфом. Чанселлор Дрю, естественно, был шафером своего брата, а пятеро детей Чанселлора несли шлейф невесты. Жена Чанселлора, Аллисон Демерст Скарлетт, на бракосочетании не присутствовала, так как находилась в пресвитерианском госпитале – пришло время появиться на свет очередному их отпрыску.

Свадьба состоялась в апреле, из-за чего между Джанет Саксон и ее родителями возникли серьезные трения. Они бы предпочли июнь, ну в крайнем случае май, но Джанет была непреклонна. Жених настаивал на том, чтобы в середине апреля они уже отправились в свадебное путешествие в Европу, и Джанет во всем шла у него на поводу.

Кроме того, у нее были собственные причины ускорить свадьбу.

Джанет была беременна.

Джанет понимала, что ее мать об этом догадывается, как понимала и то, что она не осуждает ее за это: с точки зрения матери, подобная «уловка» лишь доказывала, что и у женщин есть свое оружие. А умение воспользоваться этим оружием и результат – то есть поимка достойного и завидного мужа – были достаточно весомыми аргументами в пользу ускорения свадьбы. И мать Джанет, Мэриан Саксон, согласилась на апрель. Да она согласилась бы и на свадьбу в синагоге, к тому же в Страстную пятницу на Страстной неделе, лишь бы заполучить в зятья наследника богатств Скарлатти.

Алстер Скарлетт взял отпуск от «сеансов». Предполагалось, что после продолжительного медового месяца в Европе он с удвоенной энергией вернется к постижению тайн финансового мира. Особенно растрогало и поразило Джефферсона Картрайта то, что Алстер взял в поездку (в «святое путешествие любви», как величал ее истинный вирджинский кавалер) большое количество деловых бумаг для более детального изучения. Алстер прихватил с собой сотни отчетов, касавшихся разнообразных финансовых интересов империи Скарлатти, и пообещал Картрайту, что по возвращении сам сможет решать проблемы, связанные с подтверждением сделанных в его отсутствие капиталовложений.

Джефферсон Картрайт был настолько тронут новыми, столь серьезными намерениями Алстера, что на прощанье подарил ему кожаный портфель ручной работы.

Первой неприятностью, омрачившей путешествие новобрачных, была тяжелая морская болезнь Джанет – так, по крайней мере, определил ее состояние корабельный врач, который был немало удивлен тем, что «морская болезнь» завершилась выкидышем. Так что весь путь до Саутгемптона Джанет провела в каюте.

Прибыв в Англию, молодые обнаружили, что британская аристократия научилась проявлять изрядную терпимость к заокеанским гостям. Нетерпимость стала неразумной: неотесанные, но богатые «колонисты» созрели для того, чтобы быть принятыми в обществе, и их приняли. С особенной охотой принимали таких, как Алстер Скарлетт и его молодая жена.

Их приняли даже владельцы Бленхайма, у которых была лучшая в стране псовая охота, тем более что гость с первого взгляда смог определить лучшего пса.

Примерно в это же время, то есть на второй месяц путешествия, в Нью-Йорк начали просачиваться странные слухи. Исходили они в основном из уст вернувшихся из путешествия в Европу представителей Четырехсот Лучших Семейств. По слухам, Алстер Скарлетт вел себя крайне дурно: он взял за правило исчезать на несколько дней, а однажды, как говорили, отсутствовал почти две недели, оставив молодую жену в весьма неловком положении.

Однако большого значения этим сплетням никто не придавал – в конце концов, Алстер Скарлетт и прежде имел склонность к таинственным исчезновениям, а Джанет Саксон, что ни говорите, удалось подцепить самого богатого жениха Манхэттена. Ей еще жаловаться! Да тысячи девушек с удовольствием оказались бы на ее месте! За такие-то миллионы и, как уверяли многие, знатное имя можно и потерпеть. Так что сочувствия к Джанет Саксон общество не испытывало.

И вдруг слухи приняли неожиданный оборот.

Скарлетты покинули Лондон и начали беспорядочное странствие по Европе. От замерзших озер Скандинавии устремлялись к теплым средиземноморским берегам. От все еще продуваемых холодным ветром улиц Берлина к прогретым солнцем бульварам Мадрида. От живописных горных склонов Баварии в плоское грязное гетто Каира. Из летнего Парижа в осеннюю Шотландию. И никто не знал, где завтра объявится Алстер Скарлетт со своей молодой супругой. Подобный маршрут не поддавался объяснению с точки зрения здравого смысла и логики.

Джефферсон Картрайт был обеспокоен этими слухами куда больше, чем остальные. Откровенно говоря, он был даже напуган. Но что делать, он не знал, а потому решил, что лучше ничего не делать, хотя и направил Чанселлору Дрю Скарлетту составленное в осторожных выражениях официальное письмо.

Ибо банк «Уотерман траст компани» был вынужден высылать тысячи и тысячи долларов самым разным, почтенным и недостаточно почтенным, банкирским конторам Европы. Каждое письмо от Алстера Скарлетта было четким, распоряжения – безоговорочными. И в каждом письме специально оговаривалась конфиденциальность всех производимых по его требованию операций. Нарушение данного требования было чревато немедленным изъятием всего состояния из «Уотермана»… А это составляло одну треть всего наличного имущества Скарлатти. И половину оставленного братьям наследства.

Сомнений не было: Алстер Скарлетт хорошо усвоил уроки банковского дела. Он точно знал, как далеко могут простираться его требования, и изъявлял их в выражениях, характерных для опытных банковских служащих. И все же Джефферсон Картрайт чувствовал себя очень неловко: он сознавал, что остальные члены семьи Скарлатти могут потом припомнить ему выполнение этих требований. И он решил направить брату Алстера Скарлетта письмо следующего содержания:

«Дорогой Чанселлор!

Я сообщаю Вам следующее лишь для того, чтобы, как было принято между нами и прежде, – когда, например, Ваш глубокоуважаемый брат брал у меня уроки банковского дела, – информировать Вас, что Алстер переводит значительные суммы в различные европейские банки. Полагаю, все эти затраты возникают вследствие одного из самых замечательных в истории нашей страны браков и самого интересного и волнующего свадебного путешествия. Ведь ничего не жалко для такой милой и красивой жены! С радостью сообщаю, что наша переписка с Вашим братом носит сугубо деловой и профессиональный характер».

Чанселлор получил от Картрайта несколько подобных, с небольшими вариациями, посланий, и все они рождали у него удовлетворенную улыбку: только подумать, как изменился его братец! Какой он преданный и любящий муж! А деловитость и точность в переписке с банком! Нет, что ни говорите, он весьма преуспел в делах.

В этих посланиях Джефферсон Картрайт не упоминал, что банк получает также множество счетов, подписанных Алстером Скарлеттом, – счетов из гостиниц, магазинов, от железнодорожных компаний, от бесконечного количества ссудных европейских касс. Это-то и беспокоило Картрайта больше всего: он опасался, что банку снова придется прибегнуть к «передвижке» капиталов из одного фонда в другой.

Невероятно, но так оно и было: за несколько месяцев Алстер Скарлетт практически истощил свой первый фонд – вместе с затратами на сами переводы Алстер израсходовал около 800 тысяч долларов!

Невероятно!

Но если он, Картрайт, разгласит эту информацию, «Уотерману» будет грозить потеря одной трети всего капитала Скарлатти.

В августе Алстер Скарлетт написал матери и брату, что Джанет ожидает ребенка. Они задержатся в Европе еще на три месяца, так как врачи уверяют, что путешествие может быть опасно для Джанет и для ребенка.

Джанет все это время будет в Лондоне, а Алстер отправится в южную Германию поохотиться с друзьями.

Он будет отсутствовать месяц. Или полтора месяца.

О сроке возвращения в Америку он известит телеграфом.

Телеграмма пришла в середине декабря: на рождественские праздники Алстер и Джанет будут уже дома. Джанет придется вести менее активный образ жизни, так как беременность у нее тяжелая, но Алстер надеется, что Чанселлор присмотрит за ремонтом и переделкой дома и что особняк на Пятьдесят четвертой улице будет для нее удобен.

Он также поручил Чанселлору Дрю прислать кого-нибудь встретить прибывающую несколько ранее супружеской пары экономку, которую Алстер нанял в Германии. У нее прекрасные рекомендации, и Алстер надеется, что ей понравится ее новая работа. Зовут ее Ханна.

Языковых проблем не будет.

Ханна говорит как на английском, так и на немецком.

В течение последних трех месяцев беременности жены Алстер продолжал «сеансы» в «Уотерман траст компани». Одно его присутствие действовало на Джефферсона Картрайта успокаивающе. И хотя он проводил в банке не больше двух часов в день, было заметно, что он стал более уравновешенным, менее склонным к вспышкам раздражения, чем до женитьбы.

Он даже начал носить работу домой – в своем новом кожаном портфеле ручной работы.

В ответ на откровенный и доверительный вопрос Картрайта о больших суммах, переведенных в европейские банки, наследник империи Скарлатти напомнил, что именно он, Джефферсон Картрайт, третий вице-президент банка, объяснил ему в свое время, что для использования средств первого фонда в качестве капиталовложений никаких препятствий быть не может. При этом он повторил свое требование о строгой секретности переводов.

– Безусловно! – заверил его Картрайт. – Но вы должны помнить, что, если для покрытия ваших текущих расходов нам придется переводить средства из второго фонда в первый – а, боюсь, в этом году нам придется это делать, – я обязан буду известить об этом остальных держателей капитала Скарлатти… Мы ведь, в соответствии с вашими распоряжениями, выплатили огромные суммы.

– Но пока вы не обязаны это делать?

– Я должен сделать это к концу финансового года, а в «Скарлатти индастриз» финансовый год заканчивается тридцатого июня.

– Следовательно, – Алстер Скарлетт вздохнул и поглядел на смущенного южанина, – тридцатого июня мне придется встать по стойке «смирно» и выслушать все, что предстоит выслушать. Это, конечно, не первый случай, когда я огорчаю членов моей семьи, но, надеюсь, последний.

Ко времени, когда Джанет должна была разрешиться, через особняк Алстера Скарлетта прошла целая вереница поставщиков. За здоровьем будущей матери бессменно наблюдали трое специалистов, а ближайшие родственники навещали ее дважды в день. Джанет не протестовала: вся эта бурная деятельность отвлекала ее от размышлений. Размышлений, пугавших ее, но обсудить пугавшие ее обстоятельства она ни с кем не могла – человека, до такой степени близкого, у нее не было.

А пугало ее вот что: муж больше с ней не разговаривал.

Он покинул общую спальню на третий месяц ее беременности, когда они находились на юге Франции. Мотивировал он это тем, что занятия сексом могут снова привести к выкидышу. Но она жаждала любви. Она отчаянно хотела близости с Алстером: только тогда она чувствовала себя защищенной, не одинокой. И только в моменты близости муж смотрел на нее без обычного холодного презрения. Теперь и в этом ей было отказано.

Затем он покинул и общую гостиную и, где бы они ни останавливались, настаивал на раздельных номерах.

Теперь же он вообще перестал с ней общаться. Он не задавал ей никаких вопросов, а когда она сама пыталась его о чем-нибудь спросить, просто молчал.

Он полностью игнорировал ее.

Он, если уж говорить начистоту, презирал ее.

Он ненавидел ее.

Джанет Саксон Скарлетт. Выпускница «Вассара», модной тогда школы танцев, завсегдатай охотничьих клубов. Она не переставала удивляться, почему именно ей достались все жизненные привилегии.

Не то чтобы она отрицательно к ним относилась – нет, она принимала их с благодарностью. Возможно, она даже и заслуживала их. В конце концов, сколько она себя помнила, про нее говорили, что она хорошенькая. Но по характеру она была не созидателем жизни – мать всегда называла ее «наблюдателем».

– Ты никогда ни во что не вникаешь, – говорила мать. – Нельзя же наблюдать жизнь только со стороны! Ты должна преодолеть себя.

Легко сказать «преодолеть»! Она смотрела на свою жизнь, словно в стереоскоп – если глядишь каждым глазом по очереди, картинки разные, а посмотришь в оба окуляра – они совмещаются. На одной из картинок – знатная молодая леди с безупречным прошлым, приличным состоянием, надежным, предсказуемым будущим с высокопоставленным, обладающим огромным состоянием, совершенно безупречным мужем. На второй картинке – молодая женщина с испуганным и растерянным взглядом.

Эта, со второй картинки, женщина понимала, что мир на самом деле куда более сложен, чем ее хорошо обставленный и комфортабельный мирок. Но никто не позволял ей войти в этот большой и трудный мир.

Однако ее муж продемонстрировал ей нечто из этого другого мира.

И то, что она увидела, то, что он силой заставил ее увидеть, – испугало ее.

Вот почему она пила.

Пока продолжались приготовления и хлопоты, связанные с предстоящим рождением ребенка и сопровождавшиеся постоянными визитами друзей и близких Джанет, Алстер Стюарт Скарлетт впал в странную пассивность. Это было очевидно для тех, кто видел его постоянно. Но даже и те, кто не входил в его ближайшее окружение, заметили, что Алстер умерил свой, обычно лихорадочный, ритм. Он стал спокойнее, менее агрессивным, порой даже задумчивым. Но в то же время участились его «уходы» из дома – нет, он не исчезал надолго, так, дня на три-четыре. Многие, в том числе и Чанселлор Дрю, приписывали такие перемены волнениям в ожидании первенца.

– Я же говорил тебе, мама, он чудесным образом изменился. Это совершенно другой человек! Вот что делают с людьми дети. Появляется цель в жизни. Вот увидишь, теперь он займется настоящим мужским делом!

– У тебя потрясающая способность замечать очевидное, Чанселлор, – ответила Элизабет. – Только у твоего брата уже есть цель в жизни: всячески избегать настоящей работы. Полагаю, ему уже до смерти надоела роль будущего папаши. Или все дело в том, что он пьет виски плохого сорта.

– Ты несправедлива к нему, мама!

– Как раз наоборот, – перебила его Элизабет. – Это он несправедлив ко всем нам.

Чанселлор Дрю растерялся и, чтобы скрыть замешательство и переменить тему, начал вслух зачитывать отчет о новейшем проекте «Скаруика».

А через неделю Джанет Скарлетт родила сына. Еще через десять дней он был окрещен в соборе Св. Иоанна и наречен Эндрю Роландом Скарлеттом.

На следующий день после крестин Алстер Стюарт Скарлетт исчез.