"Бешеный" - читать интересную книгу автора (Атеев Алексей Алексеевич)Глава перваяЭтот день Тихореченск запомнил надолго. И годы спустя жители города нет-нет да и помянут те достопамятные события. Но начнем по порядку. В августе темнеет быстро. Часов в десять городок уже окутала теплая летняя ночь. С реки подул освежающий ветерок. Жара сменилась относительной прохладой. В столь позднее время город обычно спит, но была суббота, а значит, выходной. К тому же лето кончалось, и жаль было терять ни с чем не сравнимое время. Поэтому, несмотря на темень (а освещение Тихореченска оставляло желать лучшего), улицы были полны народа. Молодежь дефилировала у автовокзала. Переносные магнитофоны сладко пели или, наоборот, рычали. Люди постарше сидели на скамейках возле своих домов, перемывали косточки соседям или просто любовались августовским звездопадом. Примерно в это же время по главной улице, избегая освещенных участков, крались две личности. При нормальном дневном освещении эти личности опознал бы любой тихореченец. Именно любой, поскольку в «таблице популярности» они шли после первого секретаря горкома партии Караваева и городского дурачка Ионьки. Про Губана неизвестным автором были сложены даже стихи. (Они украшали одну из стен КПЗ местного горотдела милиции.) Стихи были следующие: Характеристика, в общем-то, исчерпывающая. К ней стоит добавить, что, несмотря на свой высоченный рост и здоровые кулаки, Витя Губан был парень незлобивый, дрался редко и в самой агрессивной компании сохранял присутствие духа. Вторым в этой подозрительной парочке был Комар: мужчина неопределенного возраста, маленький, сухой, жилистый и злой. В противоположность Губану он участвовал почти в любой разборке, происходившей в Тихореченске. Его визгливый, истеричный тенорок слышался везде, где пахло дракой. Комар бывал нередко бит, однако это никак не отражалось на его характере и привычках. — Давай, детина, поторапливайся! — шипел Комар своему напарнику. — Куда мы все-таки идем? — тоже шепотом, но в другой тональности спрашивал Витя. — За мной, чудило, нас ждут миллионы! И Витя покорно плелся следом. Тут надо добавить, что последним из многочисленных мест работы Комара была Тихоречен-ская психиатрическая лечебница, где он выполнял обязанности санитара. Наконец странная пара приблизилась к так называемому Дядьковскому дому. Строение это некогда принадлежало купеческому семейству Дядьковых. Затерялся след купцов, а название так и осталось. Солидный трехэтажный дом из красного кирпича был выстроен на века. На первом этаже располагался единственный городской ресторан, на втором и третьем многочисленные городские конторы и службы. «В ресторан, что ли, ведет? — размышлял Губан. — Нет, не похоже, за Комаром такого не водится, к тому же там сегодня свадьбу играют. Начальник милиции дочь замуж выдает». Витя прислушался к пьяному гомону, вырывавшемуся из распахнутых окон ресторана. Подгулявшие гости выясняли отношения на крыльце. Комар тоже приостановился и, толкнув в бок приятеля, заявил: — Скоро мы тоже здесь гулять будем, да не день — неделю, месяц!.. «Он, что, рехнулся? — подивился Губан. — Набрался заразы в своем дурдоме, вот и несет всякую бодягу». Но приятель уже тащил его дальше. Они обошли фасад здания и оказались с его тыльной стороны. В доме было три подъезда. Комар подошел к среднему и легонько подергал дверь. Она была заперта на висячий замок. Только сейчас Губан заметил, что приятель сжимает в руке небольшой продолговатый предмет. Он присмотрелся и при тусклом свете подъездной лампочки обнаружил, что это монтировка. «На кражу пошел!» — поразился Губан и шарахнулся в сторону. Но Комар цепко схватил кореша за рукав. — Стой, придурок! — зашипел он. — Под статью не пойду, — так же шепотом отвечал Губан. — Какая статья… все чисто, а сбежишь — прикончу как суку! Витя немного подумал и остался. Убедившись, что бунт подавлен, Комар зацепил монтировкой замок и резко дернул. С одного рывка петли выскочили из трухлявого дерева. — Пойдем! — приказал взломщик своему нерешительному товарищу. Тот нехотя поплелся следом. Узкая лестница вела наверх. Комар поднимался быстро и уверенно, достав из кармана пиджака фонарик и освещая таблички на многочисленных дверях. «Запасливый, — с уважением подумал Губан, — классно работает». Комар между тем остановился, вытащил из кармана какую-то бумажку и стал ее внимательно изучать, светя фонариком. Потом он сделал еще несколько шагов и высветил очередную табличку на двери. «Городской статистический отдел», — прочитал Витя. — Вроде здесь, — сказал Комар. Он дернул дверь, но замок в ней был уже капитальный. Комар попытался подцепить ломиком створки — дверь не поддавалась. Несколько минут он безуспешно возился с замком, потом зло глянул на Витю, жмущегося к стенке. — Чего стоишь, дылда, — рявкнул он, — помогай! Губан как во сне взял из рук приятеля монтировку и навалился на дверь. «Что я делаю?» — стучало в голове. Витя уже решил бросить инструмент и дать деру, как вдруг раздался треск и дверь отворилась. — Молодец, — похвалил приятеля Комар, — сила в тебе есть. Но главная работа впереди. «Что он еще задумал, — недоумевал Губан, — и почему полез в „статистику“?» Но вопросов больше не задавал. Луч фонарика скользнул по канцелярским столам, по бумагам и пишущим машинкам. Губан присел на жесткий стул, следя за действиями товарища. А тот снова достал бумажку и продолжил ее изучение. Затем начал мерить комнату шагами. — Хотя бы объяснил… — нерешительно начал Губан. Но Комар только отмахнулся. Задумчиво встал посреди комнаты, светя под ноги. Потом топнул стоптанным башмаком по половице. — Где-то здесь, — пробормотал он. — Нужно ломать пол. — Ты что, одурел? — подал голос Губан. Комар обернулся на голос и уставился на темную фигуру напарника. Некоторое время сохранялось, молчание и слышно было, как внизу, в ресторане, играет музыка. — Клад здесь, понимаешь, клад! — наконец произнес Комар. — Клад?! — Ну! — А чей клад? — Дядьковский! В этой комнате раньше кабинет Дядькова был, — пояснил Комар. — В гражданскую он здесь свое золото и спрятал. — А ты откуда знаешь? — как заведенный повторил Губан. — Вот заладил, придурок: «откуда знаешь, откуда знаешь»… От верблюда! Сегодня день самый подходящий: суббота, значит, завтра никто не хватится, к тому же вся «ментовка» внизу гуляет… Сигнализации тут нет, а ты, видно, решил, что я «статистику» решил ограбить, похитить, например, квартальный отчет о потреблении в Тихоречен-ске алкогольных напитков, — хмыкнул Комар. — Ты, Виктор, парень надежный, — примирительно промолвил он, — и силенка в тебе есть, вот я и решил взять тебя на дело. — А как делить будем? — заинтересованно спросил Губан. — Поделим, не волнуйся! — опять рассердился Комар. — Не бойся, не обижу. «Клад искать — это не грабить, не воровать, — успокоившись, размышлял про себя Губан, — это можно». — Значит, говоришь, под полом? — Он взял у Комара монтировку и повертел ее в руках. — Жидковат инструмент, — неодобрительно промолвил он. — А ну-ка, свети. Пол в комнате был очень старый, но сделанный настолько добротно, что щелей между половицами практически не наблюдалось. Губан попытался расковырять небольшую щель. Кое-как это удалось. Он попробовал подцепить половицу, но та не поддавалась. — Не получается, — растерянно произнес он. — Вижу, что не получается, — Комар задумчиво качнул головой. — Я припас тут поблизости кое-что. Минут через пять Комар принес большой тяжелый лом. Губан навалился, половица затрещала и со скрежетом пошла вверх. Комар нетерпеливо посветил фонариком в образовавшуюся щель. — Пусто, — придушенно произнес он, — давай следующую. Работа закипела. Скоро комната статотдела была полностью разгромлена. Кладоискатели совсем забыли об осторожности. Они ворочали половицы, на заботясь о производимом шуме. Губан даже предложил включить свет, но его одернул более осторожный Комар. Внезапно луч фонарика нащупал нечто необычное. В тусклом свете проступила какая-то запыленная позеленевшая плита. — Золото! — хрипло вымолвил Губан. Комар нагнулся и смахнул рукой с плиты грязь и мусор. — Плита медная, — уверенно сообщил он. — Держат ее четыре гайки. Под ней, очевидно, находится клад. Как же быть с гайками? Ладно, Витек, сиди пока тут. Я сейчас… На этот раз его не было дольше. И Губан уже начал беспокоиться. Но тут вернулся Комар. В руках он сжимал здоровенный газовый ключ. — То, что нужно, — весело сказал он. — Ну, Витя, берись за дело. Губан захватил гайку и попытался повернуть ее. Гайка не поддавалась. Он навалился на ключ всей своей массой. — Пошла, — переводя дыхание, сообщил он. Следом были отвинчены остальные. Приятели возились уже более двух часов. Губан глянул на часы. — Слушай, Комар, — уже почти двенадцать, а в ресторане все веселятся? Комар прислушался к глухому шуму. — Что ты хочешь, — сказал он, — милиция гуляет. Нам это только на руку. Давай, двигай плиту, и денежки наши. Тогда мы тоже до утра гулять будем. Лом глухо звякнул о медь. Плита не двигалась…, Губан перевел дух. — Не идет, — сообщил он, — прикипела! — Давай-давай, — торопил Комар, — эта шатия скоро разойдется. Ну-ка, я тоже помогу… Плита скрипнула и шевельнулась. В последний рывок кладоискатели вложили все оставшиеся силы. Раздался грохот, и из-под сдвинувшейся плиты неожиданно блеснул свет. Приятели нерешительно заглянули в дыру. Они увидели далеко внизу изумленные лица, смотрящие, казалось, на них. Плита неожиданно сама по себе повернулась, вновь раздался грохот, и следом снизу донесся многоголосый вопль ужаса. — Труба! — выдавил Комар. — Витя, ноги! И, схватив туго соображающего Губана за руку, поволок его из комнаты. Не разбирая дороги, бежали приятели по пустынным ночным улицам. Наконец силы оставили их, они свалились прямо на траву под каким-то деревом. — Что это было? — задыхаясь, спросил Губан. — Я ничего не понял! — Не понял? — переспросил Комар. — Дохлое дело! Нам… — он произнес непечатное слово. — А как же клад? — Клад? Не клад, а нары будут нам завтра! — Ты объясни толком! — взмолился Губан. — Люстру эта плита держала! — заорал Комар. — Люстру в кабаке!!! Мы плиту сдвинули, люстра на ментов и свалилась. — И что? — А, ничего! Надо либо бежать из города, либо сдаваться. — Но откуда ты взял про клад? — Одна падла рассказала. — И ты поверил? — И ты бы на моем месте поверил… Ну ничего, я до него доберусь, — заскрипел зубами Комар. На другой день в городе только и было разговоров о происшествии на свадьбе дочери начальника горотдела. Большинство видело в нем происки неизвестных террористов, замысливших одним ударом изничтожить всю городскую милицию. К счастью, обошлось без жертв. Громадная старинная люстра рухнула не сразу, что и спасло присутствующих. Вбежавшие на второй этаж подгулявшие слуги закона увидели полностью разгромленное помещение статотдела, брошенные орудия взлома и газовый ключ. Первоначально у следствия господствовала та же версия, что у большинства горожан. Она гласила, что кто-то хотел отомстить милиции и лично ее главе. Однако при тщательном осмотре места преступления под одной из неоторванных половиц была обнаружена довольно большая шкатулка с драгоценностями. Добраться до шкатулки было чрезвычайно легко, если, конечно, знать, как это осуществить. Прямо под шкатулкой в половице очень аккуратно был сделан небольшой лючок с утопленным кольцом. Он и раньше-то был незаметен, а многолетний слой краски полностью скрыл его. — Клад, значит, искали, — констатировал начальник милиции. — Интересно было бы посмотреть на этих кладоискателей. Его желание очень скоро исполнилось. В понедельник утром Комар и Губан сами явились в милицию, посчитав, что это лучший выход. Жертв, как они знали, не было, и поэтому надеялись на снисхождение. — Зачем же вы это сделали? — последовал вопрос. Некоторое время злоумышленники молчали. Потом заговорил Комар: — Клад хотели отыскать и сдать государству. — Да, государству… — в унисон повторил Губан. — Но почему бы просто не пойти и сообщить о его местонахождении? — спросил следователь. — А кто бы поверил? — усмехнулся Комар. — Мы думали, вскроем пол, и все. Кто знал, что плита крепит эту проклятую люстру? А за ремонт мы бы, конечно, заплатили, возместили убытки. — А откуда вы узнали о кладе? Комар замялся, потом сказал: — Слыхал от одного человека… — От какого человека? — Да какая разница, клада-то все равно нет. — Ошибаетесь, — заявил следователь, — клад все-таки есть. — Не может быть, — вскинулся Комар. — На пушку берете? — Могу показать, — следователь открыл сейф и достал ларец. Комар и Губан подались вперед. Щелкнула крышка, тускло засветились старинные украшения. У приятелей отвисли челюсти. — Эх, — упавшим голосом произнес Губан, а Комар только скрипнул зубами. — Вам чуть-чуть не повезло, — насмешливо продолжил следователь. — Не в том месте начали пол ломать. Правее бы взяли — сразу бы наткнулись. Конечно, обидно. — Он глянул на потупившихся приятелей. — И все-таки откуда у вас информация о сокровищах? — В нашей семье рассказы об этом кладе передавались из поколения в поколение, — начал Комар. — Так вы же не местный? — удивился следователь. — Мало ли что — не местный, — смешался Комар, — бабушка моя… — и он начал нести какую-то ахинею о бабушке-купчихе, о каком-то завещании… Правды от него добиться так и не удалось, а Губан вообще ничего не знал. «Собственно говоря, какая разница, откуда они узнали о кладе, — размышлял следователь, — скорее всего кто-то где-то ляпнул». На том он и успокоился. По заснеженному зимнему тракту не спеша катили широкие, запряженные караковой кобылой сани. Снег скрипел под полозьями, невысокое солнце только поднялось над горизонтом, и утренний полумрак еще скрывал подступающий к самой дороге лес. На санях ехали трое: ямщик — заросший по самые глаза черной бородой здоровенный мужик, то и дело шмыгающий носом, рядом с ним молодой парень в стрелецкой шапке и полушубке и подьячий, он лежал на свежей соломе, с головой закутавшись волчьей полостью. С час назад сани отъехали от близлежащего яма и теперь тащились к следующему, до которого было верст тридцать. Стрелец опасливо поглядывал на лесные заросли и не снимал ладони с лежащего рядом мушкета. — А что, не балуют в ваших местах лихие люди? — осторожно спросил он ямщика. Тот неопределенно мотнул головой. — Бывает, — сказал он неохотно. — Эх, служба, будь она неладна! — в сердцах сказал стрелец. — По эдаким трущобам и косточек можно не собрать! — Бог милует, — перекрестился ямщик, следом сотворил крестное знамение и стрелец. Некоторое время ехали молча. Тишину нарушил ямщик. — Слышь, — обратился он к своему попутчику, — куда это вас несет? Тот некоторое время молчал, раздумывая, вступать в разговор или нет. Потом покосился на закутанную фигуру. — К воеводе пустозерскому подьячий едет, а я при нем для охраны. — В Пустозерск, значит, — протянул ямщик, — далеко… — Не говори! — сплюнул стрелец. — Сидел бы я дома, рядом с мамкой, да видишь ты… — Он не договорил и угрюмо запахнул ворот полушубка. — А за какой надобностью? — не отставал ямщик. Стрелец снова оглянулся на спящего подьячего и прошептал: — По государеву велению. — Понятно, — сказал ямщик. Это сообщение и опасливый тон стрельца его, казалось, не взволновали. Разговор прервался, но вскоре снова возобновился. Первым не выдержал служивый. — По важному государеву делу едем, — уже нормальным тоном сообщил он. Ямщик молчал, ожидая продолжения. — Подьячий-то бумагу важную везет, касаемо одного человека. Очень важную! — Что за человек? — полюбопытствовал ямщик. — Ивашка Костромин, не слыхал? Ямщик отрицательно покачал головой. — В Пустозерск сослан за волхвование и бесовские дела. — Да ну? — удивился возница. — Неужели за колдовство? — Точно, — подтвердил стрелец, — прелестные речи толковал, народ ими смущал. Вот его туда и спровадили. — Но если он колдун, то почему его в живых оставили? — усомнился ямщик. — Царь-батюшка Алексей Михайлович страсть как не любит чародеев. — Это верно, — важно согласился стрелец, — однако велика его милость, не стал изничтожать колдуна. — Чем же знаменит этот Ивашка? — поинтересовался ямщик. — Про то мне неведомо, — охотно продолжил стрелец, — но говорят, мог он пророчества вещать, и все, что он рек, сбывалось. — Вон что! — протянул ямщик. — Надо сказать, — продолжал стрелец, — много людей ему верило. Да не простых холопов, а и господ. С самим Никоном-патриархом близок был сей Ивашка. За одним с ним столом едал да пивал. А Никон-де, говорят, его братом величал. — Но ведь патриарх-то в немилости у государя? — возразил ямщик. — В Ферапонтовом монастыре ныне, простой чернец. — Верно, — откликнулся стрелец. — Никон-то его и укатал в Пустозерск. — А ты говоришь — братом его величал, что-то нитка в иголку не лезет?.. — Дослушай вначале, — прервал стрелец. — Сей Ивашка Костромин правду рек, невзирая на чины, и Никону нарек, что осерчает на него государь; ну тот и спровадил его в Пустозерск. — Теперь, стало быть, опала снята, — догадался ямщик, — коли патриарх сам в немилости, то быть твоему Ивашке на воле. — Кто знает, — неопределенно проговорил стрелец и обернулся на завозившегося под полостью подьячего. На свет выглянула всклокоченная голова. Сонное лицо с жидкой бородкой заозиралось по сторонам. Подьячий громко, с хрустом зевнул, потом посмотрел на стрельца. — Много ты, Петруха, болтаешь, — лениво сказал он. — Длинный язык до добра не доведет. — Что вы, Евлампий Харитонович, — оробев, забормотал Петруха. — Все я слышал, — строго промолвил подьячий, — ну да ладно… Дорога дальняя, а в дороге чего не наболтаешь. А Ивашку Костромина я знавал, — неожиданно продолжил он. — И был сей Ивашка не просто шатало подзаборное, а муж зело интересный. Видя, что начальник не сердится, а сам не прочь продолжить разговор, стрелец с любопытством посмотрел на подьячего, ожидая продолжения. Насторожился и ямщик. — Повстречал я его в приказе Тайных дел, где и теперь служу. Зашел как-то под вечер в приказную избу, народу уж почти не было. Тут меня приказной дьяк кличет: сбегай, мол, в кабак, возьми у целовальника склянку орленой. Что ж, мое дело поклониться и «ноги в руки», без этого нельзя. Приношу. Садит он меня за стол, а за тем столом человек сидит. Одет просто, сразу и не поймешь, из каких он. — Знакомься, — говорит дьяк. Тут я впервые и услыхал имя — Иван Костромин. Налил дьяк себе и ему и меня не забыл. И разговор продолжился, будто меня и нет. А рекли они об Украине, о Хмельницком, о поляках. Понял я, что Костромин недавно оттуда прибыл. Я сижу, слушаю. А речи все прелестнее становятся. Заговорили о ворожбе, коя на Украине процветает, о том, что в Запорожье живет-де некий турчин. Сей турчин объявил, что грядет конец света, и многие ему верят. Сильно меня эти речи смутили, хотел я было встать да и уйти, но дьяк мне на плечо руку положил: сиди, мол. Тут я понял: не просто так меня за стол посадили, а для свидетельства. Много о чем они еще толковали, обо всем не расскажешь, а в конце беседы Костромин впервые на меня взор бросил. — Дай мне длань, Евлампий, — говорит. Я сунул ладошку. Подержал он ее чуток, а потом и говорит: через полгода ты, Евлаша, женишься на купеческой вдове, а еще через год родит она тебе двойню. Я не знаю, что и сказать, смотреть мне на него дивно. После мне дьяк говорит: «Все, о чем слышал, забудь, пока не напомню, а про будущее, что он тебе рек, мотай на ус, его слово — железное». Так по его словам и случилось: женился я на Домне Еремеевне, а после у меня двойня появилась — мальчонка и девка. Ивашка-то затем сильно в гору пошел, но вскорости и оступился. — А в письме-то что? Которое вы везете в Пус-тозерск? — спросил ямщик. — Сие мне неведомо, — отозвался подьячий, — но думаю, тот, кому надо, снова о Костромине вспомнил. Через неделю подьячий со стрельцом подкатили к дому воеводы в Пустозерске. Тот выбежал на крыльцо, в такой глуши каждому новому человеку рады. Провел он подьячего в горницу, взял у него письмо, сломал печать государеву, стал читать. И видел подьячий, как по мере чтения серело у него лицо. — Знаешь ли ты, что в послании? — наконец спросил воевода. Тот отрицательно покачал головой. — Знаю только, что об Ивашке Костромине речь идет. — Именно, — прошептал воевода. — Повелевает мне государь предать его лютой смерти, сжечь на костре за волхвование, а ты, подьячий, коли с ним знаком, должен убедиться, что царское повеление исполнено в точности, и о сем доложить. Подьячий вытаращил на него глаза. — Ты! — закричал воевода. — Именно ты!!! Поздно ночью на окраине Пустозерска, в старой полуразвалившейся халупе теплилась лучина. За колченогим столом сидели Костромин и воевода. Разговор заканчивался. — Одно могу сказать тебе, Иван Захарович, — говорил воевода, — смерти я твоей не желаю, беги! — Куда же я зимой побегу? — тихо спросил Костромин. — Неведомо мне сие. — Беги в стойбище к самоедам, там перезимуешь, а уж весной… — А ты? — Костромин искоса посмотрел на воеводу. — Ведь и сам не в милости, а коли узнают, что не исполнил царский приказ, не сносить тебе головы. Не зря они своего человека прислали, чтобы убедиться, что все исполнено. Воевода понурился. — Постой, — вскинулся Костромин, — а кого прислали? Воевода назвал. — Да ведь я его знаю! — Ну и что? — хмуро спросил воевода. — Я ему добро нагадал, может, и он мне добром отплатит? — Крючок этот? Хотя попробовать можно. И все же, — сказал воевода, продолжая прерванный разговор, — не понимаю я, как можно знать, что будет с другими, и не знать ничего о себе. — Сие и для меня тайна, — ответил Костро-мин, — плохо быть пророком, но, видно, на все воля Божья. Не я выбирал себе такую судьбу, она выбрала меня. С древних времен преследует таких, как я, злой рок, но не переводятся провидцы. Глаголят правду на страх властителям, не ведая о часе своей погибели. Поскольку, коли ведали бы, то малодушие проявляли. И истинное предназначение свое на этом свете не исполняли. Через пару дней на окраине городка пылал костер. Немногочисленные горожане наблюдали, как корчится в огне тело. Тут же стояли воевода и подьячий. Они молча смотрели на языки пламени. — Ну вот и все, — сказал подьячий, когда на месте костра остались только чадящие уголья. Воевода криво усмехнулся и пошел прочь. |
||
|