"Должностные лица" - читать интересную книгу автора (Щеголихин Иван)

«…только бы нам и одетым не оказаться нагими». Из старых книг



Глава пятая ШАПОЧНОЕ ЗНАКОМСТВО

Он проснулся от тяжести в ногах, будто гири привязаны к стопам, хотелось взлететь, ему нужны крылья, а их нету. От тяжести в ногах осталась тяжесть на душе. Сегодня суббота, у других отдых, а ему на работу. Сыновья поднялись раньше его и уехали в секцию дельтоплане-ризма. Он слышал их сборы, боялся, как бы дураки не разбились, и потому увидел сон, будто мастерит себе дюралевые крылья из лекал Цыбульского, а потом повесил себе на ноги чугунные башмаки, какие кладут на рельсы под колеса вагона, привязывал их старательно, будто не в небо хотел подняться как можно выше, а в воду опуститься как можно глубже — вот такая приснилась мура противоречивая, хотя ничего удивительного, если вдуматься, такова натура Шибаева, ему дано и взлететь выше всех, и пасть ниже всех, впрочем, кому этого не дано?.. Только не у всех сбывается.

На подъезде к своей конторе он издали увидел такси у самых ступенек, кто-то его уже ждал с утра пораньше, похоже, из торговли. Коля подкатил вплотную и подудел настойчиво и нервно — освободи место! Расположился! Таксист отъехал, но недалеко, метров на десять, из него вылезла грузная, в цигейковой шубе и в огромной шапке из песца Тлявлясова.

— Здра-асьте, Роман Захарович, я за товаром.

— Ты где работаешь?! — набросился на нее Шибаев. — У тебя ЦУМ или шарага? Где ваш торговый транспорт, левачит? Сколько раз я тебя просил не приезжать на такси за товаром, у нас тут не частная лавочка!

— Роман Захарович, дорогой, у меня план горит! — взмолилась Тлявлясова. — Два выговора висит, меня уволят за утрату доверия.

Уволят — страшно, а вот десять лет вломят — ничего, зато план выполним и перевыполним. Из всей торговли Тлявлясова самая отчаянная и рисковая, она уверена, что ее не тронут. У нее самолюбие страдает, всякие разные в ее родном городе имеют больше, чем она — до каких пор? Не зная другого средства стать богаче всех, она избрала такое — левое. За шапками, за воротниками и горжетами она едет на комбинат сама, не доверяет другим, да и знает, что Шибаев и сам другим не отпустит, чем уже круг, тем лучше. С Мельником у нее связи не было, Миша имел других реализаторов. Тлявлясова явилась к новому директору сразу же, в сентябре — дайте товар. И в слезы — помогите ей выполнить план и занять место на Доске почета, а то ее никто не уважает, ни муж, ни родственники, директор филиала тоже не уважает, она в партию вступить хочет, а характеристики деловой нету. Договорились. В первый раз она приехала на фургоне ЦУМа, а потом стала ездить на чем попало, вот-вот на ишаке приедет и все клянется — больше не буду, исправлюсь. Повезет сейчас на такси пятьсот шапок, одна, без всякого сопровождения, сразу тринадцать тысяч рублей, на дороге гололед — ну не халява ли? А у нее опять слезы и от волнения акцент: «Шапёр сывой шалавек». Сказал Каролине, чтобы выдала ей шапки, помогла загрузить. Забили весь багажник, весь салон. Завтра он заедет к ней за выручкой, отгрузит она ему тринадцать тысяч с вычетом десяти процентов себе за услуги.

В приемной красавица Соня сказала, что приехал Шевчик из Петропавловска, заходил и справлялся, не подписал ли директор его заявление.

Та-акс. Шибаев вошел в кабинет, разделся, причесался, сел в кресло и начал барабанить по стеклу пальцами — та-акс-такс, что будем делать с Игнатием? Какую ему казнь придумаем? Удержим за январь пятьсот, ударим по карману, но этого же мало, мерзавцу, он дико подвел Шибаева, не оправдал надежд, проявил свою профнепригодность, безответственность, не пора ли с него погоны снять? Но к кому обратиться, кому дать сигнал, кому дунуть на Цоя — сто вопросов и все без ответа. Вот еще в чем специфика нашей работы — все решай сам, и поощряй, и наказывай. У Мельника был какой-то мордоворот из тех, кого он вызволил из тюряги, будучи адвокатом, и в случаях, когда не срабатывала юриспруденция, он обращался к давно испытанному кулачному праву. Не завести ли себе такого? Можно, конечно, обратиться к Грише Голубю, но лучше не спешить, он сразу повысит себе цену, подчеркнет, что без него Шибаев пешка. Подождем, но положение критическое.

Позвонил Цою — не застал. Может быть, его уже в живых нет, погиб при исполнении? Может быть, его разоблачили и без тебя с него погоны сняли? Пусть Шевчик пока отчитывается за командировку, попросим еще недельку поработать — ищем замену, а в следующий понедельник можешь идти на все четыре стороны.

Провел оперативку и вместе с Махнарыловым поехал к нему в цех — поступила большая партия каракуля, надо помочь молодому начальнику. В цехе Вася надел серый халат, всунул за ухо карандаш, достал очки и двумя руками пристроил их на лоб — таким фертом в зоне у них ходил главный нарядчик. Кстати, Вася размордел за время своего начальствования, вальяжный стал, самоуверенный. Повел шефа смотреть вновь поступившее сырье, широким жестом показывая свое богатство — вот они, мешки с каракулем, двадцать тысяч штук вот здесь и там тоже не меньше. В каждом мешке бирки и вкладыши, получены также спецификации на всю партию с указанием цены по сортам.

— Наша задача? — задал вопрос Шибаев.

Вася вынул карандаш из-за уха, подумал-подумал и сказал, что тут все заповеди подходят, после чего воткнул карандаш на место.

— Завтра ревизия придет, как ты покажешь эту партию? — усложнил задачу директор.

— Ревизию примем, как надо, накроем стол, поинтересуемся, кому, чего, сколько.

Направление у Васи верное, но слишком хамовитое, практики нет. Задавать вопросы дальше не было смысла, Шибаев велел Васе вскрыть все мешки и свалить каракуль в одну общую кучу, смешать его с умыслом, чтобы плохие смушки были на виду, поближе, а хорошие подальше. Бирки и вкладыши сразу сжечь, маркировку и выбраковку сделаем сами. Вася вытащил опять карандаш из-за уха, но записывать ничего не стал, нельзя, как в разведке, и поинтересовался, зачем Шевчик ездил в Петропавловск, привез всего триста штук какого-то вонючего, прости господи, хорька. Выбросить его сразу или через пару дней?

— Выбрось, Вася, выбрось хоть сейчас. А я с тебя за него шкуру спущу.

— Не понял! — бодро сказал Вася.

— Хорек в страшном дефиците, он нужен на подклад полезному человеку.

— Вас, понял, бу-сделано.

Когда Шибаев вернулся к себе, в приемной его ждал Цой в шинели, все еще с погонами, как ни странно, живой и даже невредимый, ну-ну. Он сидел на стуле, держа на коленях черный дипломат, и вежливо вел беседу с Соней — сама ли поет польская актриса в фильме «С легким паром» или кто-то ее дублирует? Шибаев мрачно ему кивнул, руки не подал и в кабинет прошел первым — делай, Игнатий, выводы. Цой невозмутимо последовал за ним.

Оказалось, у него не густо с набором средств, как Шибаев подсказывал, так он и сделал, — вышел на аптекаршу железнодорожной больницы, она в свое время попалась на дефиците, но вступились те, кто лечится лекарствами поимпортнее, поэффективнее. Аптекаршу оставили в покое, но время от времени просили о помощи. Сейчас она написала заявление в РОВД Октябрьского района о том, что Шевчик Ульяна спекулирует меховыми изделиями со штампом Каратасского мехового комбината.

— Подпись под заявлением есть?

— Даже две, старшего фармацевта и медсестры хирургического отделения. Но надо ли их раскрывать?

— Надо, — твердо сказал Шибаев. Надо врезать без промаха, а то уйдет Шевчик, если пугать понарошке. За ним и Каролина сбежит, сразу двух доверенных лиц потеряет Шибаев, а пока новых найдешь, да пока воспитаешь, проверишь, не стукачи ли, много времени уйдет попусту. — Как ты намерен действовать?

— Вызову Шевчика в райотдел, потребую объяснительную, назову статью за спекуляцию, за хищение и какой срок. Затем жену вызову, потребую объяснительную. Потом обоих вызову, укажу на расхождение в показаниях и скажу, что вынужден завести на вас уголовное дело.

Шибаев нетерпеливо махнул рукой — долго!

— Мне нужен результат немедленно. Вызовем сейчас и прижимай его со всей мощью. А упрется — заводи дело и гони его по всем кочкам, мотай ему на всю катушку! Чего не хватит, я тебе подкину.

Шевчик вошел напряженный, чуя неладное, глянул на Цоя, на его погоны, поздоровался сухими губами.

— Вы знакомы? — бодро спросил Шибаев.

— Да так, в общем… шапочно, — ответил Шевчик, не глядя на Цоя, а тот сверлил его ледяным взглядом.

Этот капризный, самонадеянный юноша окончил техникум с красными корочками, мог поступить в институт, но ему надоело перебиваться с хлеба на воду, занялся фарцовкой, прижали, пообещали сменить ему климат, тогда он сам решил поехать куда-нибудь на Север, на Восток, где платят длинные рубли. Он был уверен, что если учился лучше всех, то и заработает больше всех. Каким-то путем оказался в Каратасе и кое-что успел — для себя.

Смотрел на него Шибаев даже приветливо. Присяги ты не давал, Алесь, но есть кое-что покрепче присяги, так что потерпи, послужи, помоги старшему товарищу программу выполнить.

— Садитесь, Алесь Иванович, — официально сказал Шибаев. Шевчик сел и громко вздохнул, на улице было слышно, дохлый народ пошел, что ни молодой, то нервный.

— Как поживаете, Алесь Иванович, как у вас на работе, как дома? — деликатно начал издалека Цой, но Шибаев его перебил:

— Давайте ближе к делу, мне надо ехать в управление. Вот у замначальника РОВД старшего лейтенанта Цоя появился материал, он хотел тебе задать несколько вопросов в присутствии администрации.

Шевчик, прямо глядя в глаза Шибаеву, скривил губы.

— Мне все ясно, Роман Захарович.

Жалкий мальчишеский вызов. Если он даже разгадал инсценировку, ничего от этого не меняется.

— Поступил сигнал, что ваша жена Ульяна Герасимовна по спекулятивной цене продавала шкурки каракуля с маркировкой Каратасского мехового комбината, но без указания цены. Скажите, каким путем попали к ней эти шкурки? Вы приносите домой похищенное сырье, или она сама имеет доступ к продукции комбината?

Шевчик молчал, насупив русые брови, думал. Шантаж ему ясен с самого начала, но Ульяна действительно носила шкурки в больницу, и не один раз. Как тут быть, признаваться или отпираться?

— Подобные действия, — продолжал Цой, — квалифицируются по статье за хищение, это касается вас, и по статье за спекуляцию, это касается Ульяны Герасимовны.

Сколько тревоги, беды несут эти казенные словеса, никакое кино не передаст.

— Статья сто шестьдесят восьмая Уголовного кодекса Казахской ССР говорит о том, что скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы наказывается лишением свободы на срок до семи лет с конфискацией имущества.

Увезут его Уленьку в женскую колонию, конфискуют его «Жигули» и самого возьмут за хищения, останется дома один маленький Тарасик. Шевчику стало трудно дышать, он достал баллончик из кармана куртки.

— Вы сами замечали факты перепродажи мехов со стороны вашей супруги?

— Перепродажи не было, — пробормотал Шевчик. — Ее просили достать. Знаете, как в коллективе, на работе… кто чулки принесет, кто колготки или там… детскую обувь.

— Я знаю его жену, — внушительно сказал Шибаев. — Она не такая женщина, чтобы заниматься спекуляцией, тут какое-то недоразумение, товарищ Цой.

— У меня сигнал. — Цой раскрыл папочку, соскреб ногтем прилипший листок. — Подписано группой лиц с указанием конкретно, кому что продано и за сколько.

Шевчик приоткрыл рот и пшикнул два раза из баллончика.

— Дело серьезное, — сказал Шибаев, — но я прошу вас, товарищ старший лейтенант, принять во внимание, Шевчик у нас на хорошем счету, нет ни одного выговора. Вы позволите нам самим разобраться? На комбинате есть товарищеский суд.

— Разумеется, вы даже обязаны разобраться. Но такое дело не входит в компетенцию товарищеского суда, тут уголовщина. По этому сигналу я должен идти к прокурору и заводить дело, как положено. Мы не можем оставлять без внимания заявления советских граждан, требующих навести порядок в учреждениях, особенно в лечебных, откуда нередко поступают сигналы о спекуляции растворимым кофе, импортными сапогами, детским трикотажем, парфюмерией. В данном случае речь идет о вещах более серьезных — о мехах. Мы не можем такие сигналы пускать на ветер.

— Как это «на ветер»?! — грубо осадил его Шибаев. — Мы требуем передать на рассмотрение коллектива. Шевчик у нас не первый день работает, к уголовной ответственности не привлекался…

— Как сказать, — флегматично перебил его Цой. — Вы таких вещей можете не знать, для этого есть специальная служба в Москве, пошлем запрос.

— Почему вы так торопитесь бросить пятно на весь наш добросовестный коллектив? — продолжал нагнетать пары Шибаев и довольно-таки убедительно.

— Речь в данном случае идет прежде всего о его супруге Ульяне Герасимовне.

Шевчик не знал уже, что и думать. Может быть, и шантаж, но, с другой стороны, директор заступается вполне правдоподобно. Если честно, Уля и в самом деле не один раз и не два продавала на работе шкурки, и разную мелочь, она слабохарактерная, на нее насядут, последнее выпросят. Особого навара Уля не имеет, сверх таксы не берет, просто ей хочется помочь людям. А они написали кляузу. Да и кем же она будет, если начнет отказывать своим близким, когда весь Каратас знает, что с комбината тянут кому не лень. Ты не уважаешь свой коллектив, скажут, не можешь какую-то шкурку принести на воротник, или овчинку на детскую шубку. Не отстанут, пока не выклянчат, так принято и не считается зазорным, тем более для ребеночка. У них санитарка есть, через день приносит мясо в больницу по три рубля кило прямо с мясокомбината, берут у нее в очередь, по списку, чтобы справедливо.

— Наше предприятие — пушно-меховое — требует особого надзора, — привел еще один довод Шибаев. — У нас существует авторитетная группа народного контроля. Никаких поблажек!

Цой только руками развел — не могу, заявление зарегистрировано, есть штамп РОВД и номер с датой.

— Вы можете провести свое расследование, вы нам поможете, но передать все дело вам, извините, не можем. — Цой неплохо вел свою сольную партию, но и Шибаев ни в чем не уступал профессионалу, а может, и превосходил его кое в чем, они словно бы состязались.

— Я обещаю вам это дело возвратить по первому требованию, — внушительным баритоном говорил директор. — Вот у меня тут сейф за семью замками, в огне не горит, в воде не тонет, я вложу в него вашу папочку, мы проведем расследование и сделаем нужные выводы, уверяю вас!

— Вы меня толкаете на служебное нарушение, — сокрушенно сказал Цой. — Из личного к вам уважения, Роман Захарович. Только прошу вас — расписочку.

Шибаев взял бланк с синим штампом своего комбината, и Цой продиктовал ему:

— «Я, такой-то, директор такого-то предприятия, получил от такого-то материалы дела, в скобках проставьте «один лист», на гражданку Шевчик Ульяну Герасимовну, супругу нашего сотрудника, подозреваемую в преступлении по статье 168 УК КазССР». Все. Ваша подпись и дата.

Цой осторожно положил папочку перед Шибаевым, взял расписку, сказал до свидания и вышел. Шибаев открыл сейф, скользящим движением сунул туда папочку и закрыл дверцу на ключ.

— Ходят, понимаешь, трясут за душу, — пожаловался он Шевчику. — А ты не пугайся, я и не такие наскоки усмирял. Жене ничего не говори, справимся. Соберем треугольник, составим протокол заседания совместно с товарищеским судом, и делу конец.

Шевчику стало легче, пшикалка взбодрила его, и он спросил ясным голосом:

— Это шантаж, Роман Захарович?

— Да ты что? Неужели похоже? Тогда скажи мне, что тут выдумано? — Он кивнул на сейф. — Давай вернем Цоя, пусть забирает и дает делу ход. В чем неправда?

Правда, все правда, шантаж всегда строится на правде, вернее сказать, правдой прикрывается подлый замысел, видно Шевчику: не хотят его из шайки выпустить, как все подло, сплошной сволочизм, — но кому скажешь, кому докажешь? Взывать к совести, к порядочности, к честности очень глупо, эти категории ничего не значат ни в рублях, ни в процентах. Единственное, что в его силах сейчас, — показать, что не струсил.

— Вы обещали подписать мое заявление.

— Какое заявление? — удивился Шибаев, да так сильно, что и Шевчика заставил усомниться, а было ли заявление? Не мог директор забыть про двухнедельную отработку, и с Алесем разговор был, и Махнарылову он обещал, наконец, из-за его просьбы уволить устроена вся эта дешевая сцена с РОВД, шапочное знакомство. Ладно, если дурят старшие, придется им подыгрывать.

— У меня отпуск не использован, — сказал Шевчик.

— Я всегда знал, Алесь, что ты у меня понятливый. Сам видишь, цех только пустили, для прибыли, а не для гибели, какой же сейчас отпуск? Давай перенесем на лето.

Шевчик отрешенно, как во сне, непонятно кому высказал предположение:

— Надо было самому понять, мертвое дело.

— Растешь, умнеешь, молодец. А мертвое оно или живое, от тебя же и зависит. Посадить тебя — раз плюнуть. Был бы человек, а статья найдется, не веришь, спроси у Махнарылова. А защитить тебя смогу только я. Если, конечно, захочу. Это тебе только кажется, что ты такой чистенький, честненький, комсомолец сплошной. А на самом деле ты мелкий жлоб, за паршивую фирму, за тряпку душу продашь, а не только свою жену.

— Не трогайте мою жену! Она — ангел! — закричал Шевчик, готовый вцепиться в директора или хотя бы плюнуть ему в лицо.

— Кто тебе помог «Жигули» купить?! — заорал на него Шибаев. — Кто тебя спас, когда ты залетным биллиардистом проиграл три тысячи? — Он громыхнул по столу. — Я тебя упрячу на Колыму, когда найду нужным, понял? А сейчас сядь на место и не вскакивай, будто тебя поджаривают, разговор с тобой не окончен.

Шевчик сел, дрожащими пальцами достал сигареты, «Кент», конечно, и зажигалку «Ронсон», в гробу он видел все наше.

— А если я все-таки буду настаивать?. Пойду до упора?

— Иди, — согласился Шибаев. — Я верну в РОВД вот эту бумажку из сейфа, там совсем немного работы, чтобы пришить тебе статью и не одну. Цой тебе уже называл. А я не буду пакостить, наоборот, выдам тебе положительную характеристику. Для смеха на суде. Они любят зачитывать вслух такие филькины грамоты перед тем, как вломить на полную катушку. На твое место найду не сразу, тяжело мне будет, честно тебе скажу, но — найду. А ты потом в ногах будешь валяться вместе со своей Ульяной — я и пальцем не шевельну в защиту, понял или нет? Покури и решай, мне с тобой некогда лясы точить.

Шибаев раздвинул на столе перед собой бумаги, одну, другую, третью, нашел заявление Шевчика и подал ему. Тот взял, сложил вчетверо и сунул в карман курточки.

— Может быть, вы мне разрешите выкупить эту папку? — спросил Шевчик вежливо, показывая подбородком на сейф.

— Разрешаю. Выкупай.

Шевчик помедлил, не веря своим ушам.

— За сколько?

Шибаев подумал, голову на одно плечо, на другое — трудную задачу задал ему Алесь, богатый он, оказывается, купчина.

— Ладно, за тыщу.

— Завтра принесу! — выпалил Шевчик. Не понимает, скотина, что тысяча для Шибаева — семечки, оскорбительно ему предлагать такую сумму.

— Завтра так завтра. Неси. А послезавтра я дам задание Цою новое на тебя досье завести.

— Сволочь вы! — не удержался Шевчик, снова часто дыша, глаза его набрякли, и он полез в карман за баллончиком.

Шибаев и сам не ожидал, что дотянется, однако дотянулся да так проворно и наотмашь мазанул Шевчику по уху, что его будто ветром сдуло. Зато все стало понятно без лишних слов. Поднялся Алесь, отряхиваясь, стул поднял и сел на прежнее место. И Шибаев сел, правда, тоже дышать стал почаще и кулак свой никак не мог разжать, так что, если еще хоть слово скажет ему поперек Алесь, то вынесут его отсюда ногами вперед.

Посидели, помолчали, подышали как после бега на длинную дистанцию.

— Вот письмо за подписью самого министра, — с обидой сказал Шибаев. — Вот уже третья телеграмма из Джезказгана, не выполняем обязательства. А вот сразу четыре заявления об уходе. И ты бежать навострился. Иди домой, подлечись, а завтра за билетом на самолет. Есть предложение командировать тебя на Восток, — в «Дальзверь» за норкой.

Шевчик любил ездить, каждый раз он привозил себе всякое шмотьё импортное и аппаратуру, у него были связи с фарцовщиками обширные. Он надеялся во Владивостоке поживиться кое-каким японским товаром.

Шевчик вздохнул судорогой, с перепадом, как после плача, и спросил нормальным голосом, когда ехать.

Шибаев открыл сейф, подал ему в пачке тысячу рублей на первоначальные расходы.

— Чем быстрее, тем лучше, Алесь. Привезешь норки три тысячи штук. А потом к Восьмому марту не забудь подготовить концерт самодеятельности.