"Маски времени" - читать интересную книгу автора (Силверберг Роберт)Глава 3Рождественским утром я проснулся поздно. Джек и Ширли уже несколько часов были на ногах. Я ощущал какой-то привкус горечи во рту и не нуждался ни в чьем обществе, даже их. Пользуясь своими привилегиями, я пошел на кухню и тихо запрограммировал завтрак. Они чувствовали мое настроение, поэтому не трогали меня. На панели раздачи автоповара появился апельсиновый сок и гренки. Я быстро поглотил их, подкрепился черным кофе, после чего свалил посуду в мойку, запустил цикл и вышел. Я бродил в одиночестве три часа. Обратно я вернулся просветленным. День был прохладным для солнечных ванн или работы в саду. Ширли показала мне некоторые свои скульптуры. Джек почитал свои стихи. Я неуверенно рассказал о трудностях в своей работе. В тот вечер у нас был замечательный ужин из жареной индейки и холодного чаблиса. Последующие дни подействовали успокаивающе на мою нервную систему. Иногда я гулял один, иногда с Джеком и Ширли. Они показали мне свои раскопки. Джек опустился на колени, чтобы показать мне засыпанные песком черепки — это были треугольники белого глиняного изделия, испещренные темными полосками и точками. Он обратил внимание на контуры ямы для костра, показал остатки стены жилища, сложенной из грубого камня и грязи. — Это стойбище папаго? — спросил я. — Сомневаюсь. Я еще проверяю, но думаю, что оно слишком хорошо для папаго. Предполагаю, что это стойбище предков хопи, которому уже около тысячи лет. Ширли собирается привезти мне катушки по археологии, когда в следующий раз поедет в Таксон. В моей библиотеке нет ничего подходящего. — Ты можешь сделать запрос, — сказал я. — Для Таксонской библиотеки будет нетрудно передать факсимиле в центр научной информации, а те выйдут прямо на тебя. Если в Таксоне таких нет, они могут поискать их в Лос-Анжелесе. Общий принцип сети научных центров таков, что ты можешь иметь все необходимое дома, когда… — Я знаю, — мягко заметил Джек. — Просто мне не хочется начинать всю эту шумиху. Кроме того мне не хочется, чтобы здесь появились археологи. Так что мы достанем книги по-старинке — то есть лично придя в библиотеку. — А давно ты нашел это поселение? — Год назад, — ответил он. — Так что торопиться некуда. Я ненавидел его за независимость. Как эти двое могли позволять такое, найдя следы былых времен только для себя? В какой-то момент зависти мне очень хотелось, чтобы я мог поступить подобным образом. Но я не мог вечно жить с ними, хотя они не стали бы возражать. А перспектива поселиться в другом уголке пустыни не казалась особо привлекательной. Нет. Мое место в университете. Пока у меня есть возможность сбегать к Брайнтам по мере надобности, я буду находить утешение в работе. От этой мысли я почувствовал прилив радости, и я снова начал с надеждой думать о своей работе. Время шло быстро. В честь наступления 1999 года мы устроили небольшой праздник, где я слегка напился. Мне стало легче. Первая неделя января была отмечена приливом солнечного тепла, и мы нежились на солнце, голые и беззаботно счастливые. На кактусе в саду появились желтые бутоны. Откуда-то взялись пчелы. Я позволял огромному мохнатому шмелю ползать испачканными в пыльце лапками по руке и, лишь слегка подергиваясь, даже не предпринимал попыток согнать его. Через какое-то мгновение он перелетел на Ширли, обследовал впадину между ее грудями и исчез. Мы расхохотались. Разве можно было бояться такого упитанного шмеля? Прошло почти десять лет с того времени, как Джек оставил университет и увез Ширли в пустыню. Завершение года влекло за собой ощущение пройденного пути, и мы признали, что очень мало изменились. Такое впечатление, что мы обрели какое-то статическое состояние в конце восьмидесятых годов. Несмотря на пятидесятилетний возраст, внешне и по состоянию здоровья я выглядел моложе. На голове ни одного седого волоса, на лице — ни одной морщинки. Я был очень благодарен такому состоянию, хотя заплатил за него непомерно высокую цену: ненамного продвинулся в своей работе с 1989 года. Я все еще придерживался своей теории двунаправленности времени, которое можно изменить на внутриатомном уровне. Все это десятилетие я ходил окольными путями, так ни к чему и не придя, но слава обо мне росла волей-неволей, и меня прочили в кандидаты Нобелевской премии. Это как закон равновесия в природе — стоит физику-теоретику стать общеизвестной фигурой, как его дела идут наперекосяк. Для журналистов я казался магом-волшебником, который когда-нибудь подарит миру машину времени. Для себя — полным неудачником, заблудившимся в лабиринте своих окольных путей. За десять лет в кудрях Джека появилась проседь, но как бы то ни было, метаморфозы времени пошли ему на пользу. Он стал здоровым мускулистым мужчиной. Полностью исчезла бледность, тело налилось силой. Даже двигаться он начал с такой фацией, что невозможно было вспомнить о его былой неуклюжести. Загар ему очень шел. Он чувствовал себя уверенным и могущественным там, где когда-то осторожничал. Ширли очень похорошела. Перемены в ней были незначительными, но все к лучшему. Я помню ее худощавой, игривой, всегда готовой похихикать девушкой с очень узкими бедрами и большой грудью. Время сгладило все ее недостатки. Теперь пропорции ее золотистого тела были восхитительны, поэтому не замечалась ее нагота. Она напоминала Афродиту, разгуливавшую под палящим солнцем Аризоны. Она поправилась на десять футов, но все это расположилось как надо. Ширли была безупречна и, подобно Джеку, набралась силы и внутренней уверенности, которые сквозили в каждом движении, в каждом слове. Но она еще не достигла зенита своей красоты. Через два-три года она станет просто ослепительной. Мне не хотелось думать о том, что когда-нибудь она поблекнет. Трудно вообразить, что этой паре — а особенно Ширли вынесен такой же жестокий приговор, как всем живущим. Мне было радостно в их обществе. К концу второй недели моего пребывания я уже мог обсуждать с Джеком некоторые вопросы своей работы более подробно. Он вежливо выслушивал меня, но, похоже, не все понимал до конца. Могло ли быть такое? Чтобы такой ум так быстро потерял привязанность к физике? Как бы то ни было, он выслушивал меня, а от этого мне становилось лучше. Я блуждал в потемках, мне казалось, что я стоял еще дальше от своей цели, чем пять или восемь лет назад. Мне был нужен слушатель, и я нашел его в лице Джека. Вся загвоздка была в упразднении антислучая. Как только электрон начинал двигаться в обратном направлении, менялся его заряд, и он становился позитроном, который тут же искал античастицу. А нахождение приравнивается к гибели. Биллионная секунды — и наступает крошечный взрыв, после чего выпускается фотон. Мы могли поддерживать наш толчок обращения во времени только тем, что посылали бы частицы в пространство, где исключались бы столкновения. Даже если бы мы смогли создать силу, разворачивавшую более тяжелые частицы — протоны, нейтроны и даже альфа-частицы, — мы бы столкнулись с той же проблемой. Что бы мы ни посылали в прошлое, все это аннулировалось так быстро, что при попытке сканирования полета, он фиксировался бы лишь как микросдвиг. Жалко, что путешествие в обратную сторону пока невозможно. Человек, посланный в прошлое, будет подобен супербомбе, доказывая тем самым, что живой организм сможет выжить в антисостоянии. Поскольку эта часть нашей теории неопровержима, мы подыскали пространство, исключавшее столкновения. Это оказалось нам не по силам. — Ты хочешь обнаружить искусственное пространство? — В сущности да. — А ты можешь создать его? — Теоретически мы можем это сделать. На бумаге. Мы создали последовательный рисунок, который пробивает брешь в стене. И посылали в этот пролом наши электроны. — Но как вы контролируете это? — В том-то и дело, что никак, — ответил я. — На этом мы и застопорились. — Разумеется, — пробормотал Джек. — Посылая в пространство электроны, оно перестает быть застрахованным от столкновений, и вы получаете нежелательное упразднение. И таким образом вы не в состоянии наблюдать собственный эксперимент. — Назовем это принципом изменчивости тяготения, — вяло сказал я. Процесс наблюдения эксперимента постоянно его портит. Ты понимаешь, почему мы повисли в воздухе? — А вы пытались открыть это твое прилегающее пространство? — Пока нет. Мы не хотим предпринимать такие расходы, пока не удостоверимся, что из этого что-то выйдет. Надо кое-что еще проверить, прежде чем пробовать сделать это. Нельзя бросаться в космическое пространство, не подумав о последствиях. Джек подошел ко мне и слегка потрепал по плечу. — Лео, Лео, неужели тебе никогда не хотелось стать варваром? — Нет. Мне всегда казалось, что физиком быть проще. — Да, но при этом можно быть и варваром. Мы рассмеялись. Обнявшись, мы прошли на веранду, где лежала Ширли и читала. Это был яркий январский полдень. Небо было металлически-голубого цвета. Вершины гор окутывали клубы облаков. Солнце было большим и теплым. Я чувствовал огромное облегчение. За две недели пребывания здесь мне удалось конкретизировать нерешенные проблемы. Мне даже казалось, что они принадлежат кому-то еще. Если мне удастся решить их, я смогу найти новый путь преодоления препятствий, когда вернусь в Ирвин. Все беда в том, что я не умею думать по-новому. Я всегда использую умные комбинации прежних ходов, а это не очень-то хорошо. Мне нужен наблюдатель за моей дилеммой, который бы мог интуитивно и быстро указывать мне, какой путь следует избрать для достижения цели. Мне требовался Джек. Но Джек оставил физику. Он предпочел не загружать свой выдающийся ум. Лежавшая на веранде Ширли перевернулась, села и улыбнулась нам. Ее тело блестело от пота. — Что выманило вас обоих на улицу? — Отчаяние, — ответил я. — Стены начали сближаться. — Тогда садитесь и погрейтесь. — Она выключила радио. Я даже не заметил, что оно работало. — Только что сообщили, что появился посланник из будущего, — сказала Ширли. — Кто это? — спросил я. — Вонан-19. Он направляется в Соединенные Штаты. — Что-то я ничего не слышал… Джек одарил Ширли напряженным взглядом. Я впервые видел, чтобы он не одобрил Ширли. Мне сразу же стало интересно. Может, они пытались что-то скрыть от меня? — Все это ерунда, — произнес Джек. — Ширли не следовало тревожить тебя этим. — Вы можете объяснить, что вы имеете в виду? — Это живое опровержение апокалипсистов. Он уверяет, что прибыл к нам из 2999 года. Он появился в Риме в обнаженном виде на Испанской лестнице. Когда его пытались арестовать, он сбил полицейского с ног, даже не прикоснувшись к нему, после чего началась страшная неразбериха. — Все это обман, — прокомментировал Джек. — Просто какой-то слабоумный устал притворяться, что в следующем январе наступит конец света, и решил прикинуться пришельцем из времени, на тысячу лет опережающего наше. А люди поверили. В такое уж время мы живем. Когда критерием жизни является истерия, то пойдешь за любым лунатиком. — А мне кажется, что он действительно проделал путешествие во времени, — сказала Ширли. — Если это так, то мне хотелось бы встретиться с ним, — вставил я. Скорее всего он смог бы ответить на некоторые вопросы, затрагивающие явление обращения во времени. Я глупо хихикнул. Но это было не смешно. Я выпрямился и сказал: — Ты прав, Джек. Это всего-навсего шарлатан. К чему тратить время на разговоры о нем? — Лео, не исключена возможность, что он настоящий. — Ширли встала на ноги и распустила по плечам золотистые волосы. — Сообщают, что он ведет себя очень странно, а о будущем рассказывает так, словно побывал там. А, может, он просто так умен, что тоже занимательно. Я бы хотела встретиться с этим человеком. — А когда он появился? — В рождественский день, — ответила Ширли. — И я был здесь? И ты ничего мне об этом не сказала? Она пожала плечами. — Мы думали, что ты следишь за новостями и не нашел это интересным. — После приезда я близко не подходил к экрану. — Но ты мог где-нибудь слышать. Джек выглядел очень недовольным. Было необычно наблюдать этот разлад между ними. Особенно сердитым он стал, когда Ширли заявила о своем желании встретиться с пришельцем. Это тоже показалось мне очень странным. Со своим интересом к апокалипсистам, почему он так отнесся к последнему проявлению нелогичности? Я очень спокойно отнесся к сообщению о человеке из будущего. Разумеется, меня удивляла возможность такого полета, потому что я голову сломал, пытаясь доказать его невозможность на практике. Так что не очень хотелось радоваться заявлению, что этого достигли. Не сомневаюсь, что именно поэтому Джек попытался отвлечь меня, считая, что мне не нужны искаженные построения в работе, от которой я сбежал накануне Рождества. Но я уже избавлялся от депрессии. Обращение к работе уже не вызывало мрачных дум. Похоже к тому же, что человек из будущего очаровал Ширли, а все, что нравилось ей, было интересно мне. Один из каналов в тот вечер транслировал документальный фильм о Вонане-19, отменив обычный часовой калейдоскоп. Это свидетельствовало о большом интересе публики. Фильм был рассчитан на Робинзонов, подобных мне, которые абсолютно не следят за событиями в мире, так что я узнал обо всех фактах сразу. Мы разместились в пневматических креслах и погрузились в просмотр коммерческой передачи. Отдаленный голос произнес: «Все, что вы увидите часть компьютерного воспроизведения». Камера показала Piazza di Spagna рождественским утром. На ступеньках Испанской лестницы и на площади стояли фигуры, словно компьютер воспроизводил их так, как будто они были запрограммированы Тайполо. В этой сетке случайных прохожих появился приземляющийся образ Вонана-19, окруженный сиянием. В наши дни компьютеры отлично справляются с подобными вещами. Даже если камера не в состоянии зафиксировать какое-нибудь важное событие, все это потом можно без труда воспроизвести. Думаю, что историки будущего избавятся от подобных методов… разумеется, если мир выживет до этого времени. Приземлившаяся фигура была абсолютно голой, но, руководствуясь противоречивыми показаниями монашек и других свидетелей, симуляторы показывали ее лишь сзади. Уверен, что в этом не было ничего постыдного. Телевизионный репортаж о выступлении апокалипсистов, который показали мне Ширли и Джек, гораздо больше показывал плоть. Очевидно, в наши дни стало нормальным явлением использовать анатомию в передачах последних известий, если это поощрялось Высшим правлением, узаконившим репортажи журналистов. Я не возражал. Табу на нудизм давно устарело. Думаю, что все, приободряющее хорошо информированных горожан, только желательно, тем более помещенное в новостях. Но за честностью всегда стоит трусость. Половые органы Вонана-19 не были показаны лишь потому, что три монашки поклялись, что они были прикрыты таинственным сиянием. Проще всего избежать спорного вопроса, чем рисковать оскорбить благочестие, опровергая показания святых сестер. Я видел, как Вонан-19 осматривает площадь. Видел, как он поднимался по Испанской лестнице. Я улыбнулся, когда полицейский, зажав в руке плащ, рванулся за ним, но был сбит с ног каким-то невидимым разрядом. После этого последовал разговор с Хорстом Клейном. Это было сделано умно, потому что использовали живого Клейна, который беседовал с дублированным компьютером изображением пришельца. Юный германец говорил свои фразы, в то время как компьютер отвечал за Вонана так, как это помнил Клейн. Сцена действия сменилась. Теперь мы находились в высокой комнате с вписанными в стены и потолок конгруэнтными многоугольниками. Ровный термолюминесцентный свет обнаруживал лица десяти человек. Вонан-19 добровольно находился под охраной, потому что никто не мог прикоснуться к нему из-за электрического напряжения его тела. Ему задавали вопросы. На лицах окружавших его людей были написаны скептицизм, удивление, радушие и даже злость. Это тоже было компьютерное воспроизведение, потому что никто не позаботился о том, чтобы это вовремя записать. Вонан-19 говорил на английском. Он повторял то, что уже рассказывал Хорсту Клейну. Ему задавали разные вопросы. Не обращая внимания на их враждебность, Вонан отвечал. Кто он? — Пришелец. — Откуда? — Из 2999 года. — Как ему удалось попасть сюда? — С помощью временного транспортанта. — Зачем он прибыл? Чтобы собственными глазами наблюдать средневековье. Джек тихо заржал. — Мне это нравится. Мы для него — средневековье! — Это убедительный штрих, — сказала Ширли. — Следует сделать поправку на компьютер, — заметил я. — Трудно рассчитывать на подлинность. Но вскоре мы всему поверили. В двух словах описав события прошедших дней, комментатор программы описал, как Вонан-19 в очень экстравагантном виде показался в элегантном отеле на via Beneto, как он устраивал там прием для всех желающих, как он обзавелся современным гардеробом, попросив самого дорогого портного помочь ему в этом. Вся проблема правдоподобия этого упорно не принималась во внимание. Больше всего меня поразила легкость, с которой Рим сразу же принял его историю. Неужели они действительно поверили, что он прилетел из будущего? Или это черта римлян — от души посмеяться и устроить шумную возню? На экране показали попытки апокалипсистов устроить пикеты вокруг отеля, и тут я понял, почему обман удался. Вонану-19 было что предложить встревоженному миру. Приняв его, человек допускал существование будущего. Я смотрел на них — нелепые маски, разукрашенные тела, экстравагантные антраша, высоко поднятые плакаты. Они кричали: «Возрадуйтесь! Конец близок!» Они яростно грозили отелю и бросали в здание мешки с живым огнем, так что струйки мерцающего красного и голубого пигмента стекали по кирпичной кладке. Человек из будущего был Немезидой их культа. Эпоха, сотрясаемая страхами перед близким концом, легко и с надеждой повернулась к нему. В век апокалипсистов рады любому чуду. — Прошлой ночью в Риме, — продолжал репортер, — состоялась первая пресс-конференция Вонана-19. Тридцать репортеров, представлявших основные службы глобальных новостей, задавали ему вопросы. Внезапно на экране появился водоворот цветов, который перешел в повторение пресс-конференции. На этот раз не было никаких компьютерных воспроизведений. Впервые перед моими глазами появился живой Вонан. Я был потрясен. Другими словами моего состояния не описать. Учитывая мое дальнейшее знакомство с ним, должен пояснить, что тогда я воспринимал его как самого гениального обманщика. Я презирал претенциозность тех, которые, неважно почему, поддерживали эту глупую игру. Тем не менее вид пришельца сразил меня. Складывалось впечатление, что он выглядывал с экрана, освободившись от него. Эффект его присутствия значительно отличался от голографии. Это был стройный мужчина средних лет с покатыми плечами и небольшой женоподобной грудью. Он гордо держал великолепно смоделированную голову. Черты его лица были резко выражены: острые скулы, угловатые виски, сильный подбородок и рельефный нос. Череп был несколько великоват для скелета, он был высокосводчатым. Задняя часть могла заинтересовать френолога, потому что череп Вонана был удлинен и остроконечен. Однако подобные необычные черты можно встретить на улицах любого большого города. У него были коротко обрезанные пепельные волосы и глаза стального цвета. Ему можно было дать от тридцати до шестидесяти. У него была гладкая кожа. Он был одет в бледно-голубую тунику, что свидетельствовало о его симпатиях к возвышенному стилю. На шее висел аккуратно сделанный футляр светло-коричневого цвета — единственное цветовое пятно на теле. Он казался спокойным, элегантным, интеллигентным и каким-то надменным. Он напомнил мне одного знакомого сиамского кота, который обладал какой-то противоречивой сексуальностью, потому что в нем была какая-то мягкая женственность. Вонан производил то же самое впечатление своим выхоленным видом в сочетании с грацией. Было ли у него чувство принадлежности к своему полу? В какой-то степени он соединял в себе противоположные свойства и казалось умел найти и получить удовольствие во всем и каждом. Я еще раз подчеркиваю, что это было мое первое впечатление, потому что позднее я открою в Вонане-19 многое другое. Его характер выдавали глаза и рот. Вся сила Вонана была воплощена в них. У него были тонкие губы, слишком большой рот, безупречные зубы и ослепительная улыбка. Его улыбка вспыхивала подобно маяку, излучая тепло и уверенность, но тут же резко пропадала. Рот как бы исчезал, и все внимание невольно переключалось на холодные, проницательные глаза. Это были две самые бросающиеся в глаза черты индивидуальности Вонана — постоянная способность требовать и всеохватывающая любовь с обезоруживающим светом улыбки. Шарлатан он или нет, очевидно было только одно, что это человек незаурядный, и несмотря на мое презрение к подобного рода шарадам я чувствовал потребность понаблюдать за ним в действии. Показанная ранее смоделированная версия имела такие же черты, но не имела такой силы. Первое постоянное изображение живого Вонана обладало неимоверным магнетизмом в отличие от компьютеризированного. Камера задержалась на нем не больше тридцати секунд, но этого было достаточно, чтобы осознать его притягательность. После ее перевели на корреспондентов. Даже такой отдаленный от экрана человек, как я, узнал, по крайней мере, полдюжины из них. Тот факт, что Вонан уже привлек к себе внимание ведущих репортеров мира, подтверждал, какой фурор он уже успел произвести, пока Джек, Ширли и я бездельничали в пустыне. Камера продолжала передвигаться, показывая все устройства технической ерунды: сердечник воспроизводящих устройств; мрачное сопло подвода компьютера; стрелу, на которой болтались звукообеспечивающие приспособления; управляющую сетку высокочувствительных датчиков, которые телетранслировали в трех измерениях и небольшой цезиевый лазер для подсветки. Обычно все это не выставлялось напоказ, но в этот раз, наверное, пытались продемонстрировать, что средневековые люди тоже кое-что знают. Пресс-конференция началась с того, что резкий голос с лондонским акцентом произнес: — Мистер Вонан, не могли бы вы сформулировать причины вашего пребывания здесь? — Разумеется. Я прибыл для того, чтобы пронаблюдать, как жил технологический человек в самом начале. Я стартовал, по вашим подсчетам, в 2999 году. Я предполагаю посетить центры вашей цивилизации, чтобы понять, как получали удовольствие и каких инструкций придерживались мои предки. Он произнес это ровно без каких-либо остановок. Его английский был лишен каких-либо акцентов. Так обычно говорят компьютеры, собрав воедино чистые фонетические звучания без какой-либо эмоциональной окраски. Это свидетельствовало о том, что он изучал язык in acuo, у какой-то машины. Но в двадцатом столетии финн, баск или узбек, изучавшие английский с помощью компьютера, будут говорить так же. У Вонана был гибкий и хорошо поставленный голос. Его было приятно слушать. — А почему вы разговариваете по-английски? — спросил репортер. — Мне показалось, что это самый необходимый язык в средневековье. — В вашем времени не говорят по-английски? — У нас применяется сильно измененная форма этого языка. — Расскажите нам немного о будущем. Вонан обворожительно улыбнулся и терпеливо спросил: — А что бы вам хотелось узнать? — Каково население земного шара? — Точно не знаю. Порядка нескольких биллионов. — Вы уже достигли звезд? — Разумеется достигли. — В сколько живут люди в 2999 году? — Пока не умрут, — добродушно отозвался Вонан. — Точнее, пока не захотят умереть. — А если они не захотят совсем? — Думаю, что тогда будут жить дальше. Хотя я не очень в этом уверен. — А какие у вас ведущие нации? — У нас нет наций. У нас есть Централь, ну и, соответственно, децентрализированное население. И все. — А что такое Централь? — Добровольная ассоциация горожан в единой зоне. Это что-то типа города, но все же не город. — Где она расположена? Вонан деликатно нахмурился. — На одном из основных континентов. Я забыл, как у вас называются континенты. Джек посмотрел на меня. — Может, выключить? Это явный жулик. Ни о чем не может рассказать конкретно! — Нет, оставь, — сказала Ширли. Похоже, она была в восторге. Но Джек настаивал, поэтому я быстро отозвался: — Давай еще немного посмотрим. Это удивительно. -..получается, один-единственный город? — Да, — ответил Вонан. — Заселен людьми, которые ценят коммунальную жизнь. Понимаете, у нас нет экономической нужды жить кучей. Каждый вполне независим. Что меня заинтересовало, так это необходимость ваших людей залезать в карманы других. Я имею в виду денежный бизнес, например. Без денег человек голодает, не может одеться. Я прав? У вас отсутствуют свободные средства производства. Я правильно понял, что превращение энергии у вас еще не свершившийся факт? — Смотря что вы понимаете под энергетическим превращением, — отозвался голос с явно американским акцентом. — Человечество научилось получать энергию, как только научилось зажигать огонь. — Я имел в виду действенное энергетическое превращение, — возмутился Вонан. — Вся полезная мощь заключена внутри единственного… понимаете, единственного атома! У вас этого нет? Я покосился на Джека. Он вдруг судорожно вцепился в свое пневматическое кресло. Его лицо исказилось от напряжения. Я снова боязливо оглянулся, словно оказался свидетелем чего-то сугубо личного, понимая, что на вопрос десятилетней давности частично ответили. Когда я снова обернулся к экрану, Вонан уже закончил обсуждение вопроса энергетических превращений. -..путешествие по миру. Я хочу полностью ознакомиться с достижениями в этом районе. И начну с Соединенных Штатов Америки. — Почему именно оттуда? — Многим нравится наблюдать процесс декадентства в развитии. Посетив разрушающуюся культуру, можно лучше понять истоки. У меня сложилось впечатление, что хаос, который наступит в вашем мире, начнется с Соединенных Штатов, поэтому я хочу выявить симптомы этого. Он произнес это с таким умопомрачительным равнодушием, словно крах нашего общества был очевиден и не стоит обижаться на общеизвестный факт. На этот раз улыбка дольше обычного задержалась на его лице, так что аудитория не придала значения мрачности его слов. Пресс-конференция подходила к концу. Редкие вопросы о мире Вонана и способах, позволивших ему прибыть к нам, сталкивались с такими туманными, общими пояснениями, что, казалось, что он просто подсмеивается над спрашивающими. Иногда он говорил, что предоставит более детальную расшифровку позже, но в основном отвечал, что не знает. Он старался, по возможности, уклониться от попыток заполучить от него описание мировых событий, которые должны произойти с нами в ближайшем будущем. Я понял, что он не очень в курсе II наших достижений, потому что был слегка удивлен, узнав, что у нас есть электрическая и атомная энергия, что мы совершаем космические полеты. Он, правда, не пытался скрыть свое презрение, но его дерзость странным образом не раздражала. А когда канадский редактор спросил: — И чему из всего этого, вы думаете, мы поверили? Он вежливо отозвался: — Вы можете вообще ничему не верить. Мне это все равно. Когда программа закончилась, Ширли повернулась ко мне и сказала: — Лео, ты теперь видел этого мифического человека из будущего. Что ты думаешь о нем? — Я удивлен. — Ты уверен в этом? — Не глупи. Все это всего лишь публичная догма, великолепно для кого-то разработанная. Но стоит отдать должное — он очарователен. — Что правда то правда, — сказала Ширли и посмотрела на супруга. Джек, дорогой, тебе очень не понравится, если я пересплю с ним, когда он прибудет в Штаты? Уверена, что в грядущем тысячелетии они изобрели какие-то новшества в сексе. Может, он чему-нибудь меня научит. — Очень мило, — отозвался Джек. Его лицо помрачнело от злости. Увидев это, Ширли ужаснулась. Меня удивило, что он подобным образом среагировал на ее шутливое бессмысленное предложение. Мне всегда казалось, что их брак настолько прочен, что она может играть неверностью, не рассердив его. И тут я понял, что Джек рассердился не на ее желание переспать с Вонаном, а просто все еще находился в своем состоянии душевных страданий. Этот разговор о полном перемещении энергии и о децентрализации мира, где каждый человек может быть экономически независимым… — Тебе этого очень хочется? — бросил он и вышел из комнаты. Я и Ширли обменялись встревоженными взглядами. Она закусила губу и, проведя рукой по волосам, сказала: — Прости, Лео. Я знаю, что его гложет, но не могу объяснить. — Думаю, я догадываюсь. — Конечно, ты можешь догадываться. Она открыла схему бокового окна. Я увидел, как Джек, вцепившись в перила и наклонившись вперед, смотрел в темноту пустыни. На западе в вершинах гор мелькнула молния, после чего подул яростный штормовой ветер с дождем. По стеклянной панели застучали крупные капли. Но Джек оставался на прежнем месте, больше напоминая статую, чем человека, позволяя шторму испытывать на себе свою силу. Я почувствовал, как под ногами заурчала система жизнеобеспечения дома, когда насосы хранилища начали откачивать дождевую воду в цистерны для последующего использования. Ширли подошла ко мне и положила на плечо руку. — Я боюсь, — прошептала она. — Лео, я боюсь. |
|
|