"Время больших отрицаний" - читать интересную книгу автора (Савченко Владимир Иванович)

Происшествие в Ицхелаури

Прежде чем поковырять в носу, осмотрись: не нацелена ли на тебя видеокамера. Первая заповедь народного депутата
1

День текущий 13,7362 окт

ИЛИ

14 октября 17 ч 53 мин

Восточная Теберда

Странно солнце среди незыблемых скал — всякий день одно и то же

Ицхелаури была старинная горная крепость на южной границе Катаганского края сразу с двумя соседними республиками Советского Союза, ныне независимыми странами. И с тех еще времен была приспособлена для встреч сановников всех трех сторон, начиная от секретарей райкомов и до самых высших. Это называлось «дом отдыха И». — и конечно же, далеко было домам отдыхов трудящихся до экзотического великолепия и сверхщедрого обеспечения этого места. Не утратила она своего значения и в новое время, когда у трудящихся вообще не стало домов отдыха, а прежние сановники, борцы за идею коммунизма, превратились в крупных воротил и бизнесменов.

Крепость находилась в сотне с небольшим километров к западу от того Овечьего ущелья, где в свое время был найден и пленен — стараниями покойного А. И. Корнева — Шар.

Особым шиком сьезжающихся сюда на пиршественно-деловые встречи было являться в «советском параде» (так это они называли); не только при орденах и почетных знаках, но и если кто носил тогда мундир, то в таком мундире: в прокурорском, милицейском, КГБ-шном, военном, даже железнодорожном. Этим подчеркивалась преемственность.

Нынешнее время отличается еще и тем, что если в советское таились с показыванием номенклатурно-райской роскоши, то теперь — гласность же! — наоборот; ею забиты ТВ-экраны. Это избавляет от описаний ицхелаурского изобилия; что бы вы себе не представили, там это было: розарий с беседками, площадка для гольфа, дендрарий, и икра на столах, и мраморный бассейн, тп. Так что перейдем прямо к происшествию.

2

…пусть нац-бараны думают, что они национальнее других, как раньше сов-бараны доказывали, что они советскее других, — возглашал один за длинным столом на фоне гор и с бокалом (уже не первым) в руке, — пусть верят теперь в развитой рынок, как прежде в развитой социализм… ик! — мы как были на коне, так и остались!

— И будем! И бу… — поднимает бокал другой.

— Главное, держаться друг друга… — это уже третий. — Как тады!

— Ну, и сволочи же, а! Люди вам верили.

Это произнес не четвертый с бокалом, не пятый и не n-ный. Голос сверху и с выразительными обертонами. Застольники озираются.

— Кто это сказал?

— Ты?!

— Да боже избавь!

— Я это сказал. Не узнаете? Думали, выдумки. А это — Я. Сколько вот этот ваш прокурорчик посадил за расхищение народной собственности? А у вас-то сейчас — какая? Чья?..

Один властно щелкает пальцами начальнику охраны, кавказцу в бурке; тот подскакивает.

— Слушай, это, наверно, в горах засели с репродукторами? Просмотри, найди — и огонь на поражение.

Тот отправляется искать и исполнять.

— Ой, дывиться, сонце яке червоне! — это катаганская сановная дама. — И горы велыки яки!..


Верно, за интересным разговором не заметили, что оказались вместе со столом и крепостным подворьем с бассейном и розарием как под уменьшительным стеклом. Или по ту сторону призмы, радужно исказившей все. Окрестные горы, озаренные предзакатно, поднялись выше; но небо над ними не синее, а темно-бордовое. Солнце над западным хребтом многократно увеличилось и светит кроваво-багрово.


— Это солнце в день суда. Над вами, — поясняет тот же богатый обертонами баритон с неба. — Вы думали, вам все сойдет с рук…

— Слушай, не ввязывайся, ну их, это же ближний бой с дерьмом… — вмешивается другой голос, быстрый и деловой. — Вот вертолеты Ми-6 повышенной комфортности — это вещь. А? Возьмем?


Если пренебречь последней деловой репликой, то во всем этом есть что-то вселенское: багрово увеличившееся солнце на фоне возвысившихся окрестных гор, голоса с неба…

Но сидящие за столами чихали на вселенскость. ТВ тоже, грят, космично: его радиоизлучение от Земли, грят, как от Юпитера… и вообще там тысячи изобретений-открытий, в которых черт ногу сломит, фу ты, ну ты, е-моё… а все оно наше. Взяли. Ничего этого знать не надо, даже лучше не знать. Служить и выслуживаться, ловчить и давить, как в давние времена, когда не то что ТэВэ, а и этого… ик! — электричества еще не было. Держаться власти, держать власть, ловчить-крутить — и все будет наше.


— Ах тааак… — пьяноватый сановник выхватывает у охранника автомат, — на испуг меня брать! Я сам кого хошь возьму на испуг!..

И палит очередями по горам и вверх, расстреливает весь магазин.

— Ай-яй-яй!.. Ты хоть думаешь, в кого палишь!

— Хватит выступать, — властно вмешивается третий голос. — Режим эр-эр-о-о. Подвижную технику в пропасть…

— Кроме Ми-шестых!.. — уточняет деловой.

3

День текущий 13,7507 окт ИЛИ

14 октября 18 ч 3 мин,

десять минут спустя


То, что происходит дальше, могло быть и страшным судом, и страшным сном. Горы еще возвышаются и чернеют, расширяется-темнеет солнце, чернеет небо. Каменистый двор под ногами и окрест пировавших собирается, как простыня, охватывает их всех вместе с обслугой и охраной. Все валятся с ног, тыкаются, мечутся на четвереньках.

— Бросьте оружие, а то еще перестреляете друг друга, — советует баритон с неба; не приказывает, а советует, даже сочувствует — но звучит теперь настолько мощно, так проникает в души, что совет нельзя не исполнить. — Отшвырните подальше!


И автоматы охранников летят прочь, исчезают в «простыне тьмы». А внутри ее какое-то месиво из жирного людского мяса, движений, столкновений, визга женщин (а там все молодки — и официанточки, и новые жены или любовницы старых сановников), стоны, рык и сопение мужчин.

Потом все враз кончается. Нет упругой «простыни тьмы». Горы на месте и небо с солнцем тоже; на месте и башенки крепости, ее двор. Кошмар длился не более минуты.

Нет пиршественного стола, он обратился в труху; нет бутылок, лишь аромат вин в лужах; нет блюд, яства чавкают под ногами. И главное: все нагие и не могут узнать друг друга! Потому что пропали не только одежды вплоть до нижнего белья, но исчезли у всех, даже у женщин, волосы. Не только на голове: гривы, шевелюры, усы, бородки, брови, баки, ресницы — на всем теле, на всех телах ни волосинки; ни в паху, ни подмышками.

Младенчески голые похожие до одинаковости взрослые; отличить можно только мужчин от женщин да еще по размерам тел и частей их: бедер, животов, рук, ног, грудей. Все перепачканные; некоторые по-младенчески укакались от ужаса и непонятности случившегося.


— Саламандры Чапека! — рокочет негромко голос. — Слушай, почему они всегда обделываются?

— Засранцы, вот и обделываются, — отвечает тот, который скомандовал «режим эр-эр-о-о». — Сейчас на Земле власть засранцев. Засилье их. Они ведь и друг друга боятся. А держатся вместе только потому, что остальных боятся еще больше.

— Дело не в том, — вмешивается третий, — это ж номенклатура. Жупел власти. И когда он их не прикрывает, они сразу обнаруживают свою натуру… Это мне еще батя покойный рассказывал: когда Хрущов наезжал давать им накачку на совещаниях, на которых с постов летели и даже под суд шли, — так там столько врачей дежурило. И пилюли всем чинам, и укольчики. А уж что творилось в туалетах!..

— Смотри-ка! А когда в президиумах сидят, и не подумаешь.

— Отключаемся?

— Нет, подожди. И видеокамеру включи.

4

А поглядеть есть на что, записать на пленку тоже.

— Ой, Степа, уидем звидси, — голосит, бьется в истерике катаганская дама-хохлушка, припав к голому толстяку. — Нас тут попалят и зарижут!

— Да я не Степа, я Вася, — отдирает ее руки, отстраняется тот. — Фу, прилипла.

— Мои ногти! — верещит другая, смотрит на растопыренные пальцы. — Я два часа позолоту наносила!..

И ни позолоты, ни ногтей. Исчезновение всего прочего на себе до этой дамы как-то еще не дошло.

Многие лезут в бассейн, обмыться. Кто-то в чавкающей жиже ищет свои регалии; нашел вместо них куриную ногу — остервенело гложет, чтобы прийти в себя.


— В гардеробе должны быть халаты, — гортанно говорит голый, молодой и стройный, с кавказским носом, видимо, охранник, пышной молодке, прикрывающей руками то, что невозможно прикрыть. — Пойдем, хозяйка, я провожу.

— Пойдемте, Гиви… Ох, а что это у вас так поднимается! Ого… Вы, пожалуйста, ничего такого не думайте.

— Я и не думаю. У него своя голова, он сам думает.

— Ой, ну увидят же! — А сама в нетерпении уже переступает полными ногами.

— А мы пойдем другим путем.

Они сворачивают в розарий; теперь видны наблюдающим сверху и в иной позиции. В гардероб они придут нескоро.

5

Напоследок полетели в пропасть «мерседесы» и «вольво»; рухнул туда же подьемный цепной мост. Два вертолета Ми-6 на площадке вдруг съежились, поголубели, засияли — и голубыми искорками упорхнули ввысь, неизвестно куда. «Саламандры» во дворе крепости метались, заламывали руки, изрыгали ругань.


— И помните, — громоподобно обратился к ним голос с неба, — у вас нет ничего своего. И не было. Даже жизни. Оставляю их вам пока… Но знайте, что кроме режимиа «эр-эр-о-о» есть и режим «эс-вэ».

— Кстати, об этом режиме и жизнях, — вмешался деловой голос. — Не спеши оставлять. Одну все-таки следует отнять. У того, кто открыл огонь. Стрелял с намерением убить и с уверенностью, что ему за это ничего не будет.

— Поддерживаю, — вступил третий. — А то мы их все жалеем, жалеем… Они-то никого не жалеют. Сколько уже сгубили, миллионы. Вообще самый прямой способ прекратить стрельбу на планете: убивать того, кто выстрелил первый.

— Да я не против, — пророкотал первый, — только как его теперь узнать. Эй вы, под микроскопом, кто из вас стрелял?


— Не я! Не я! Этот… — метались на дворе крепости нагие грязные тела, указывали друг на друга; некоторые пали на колени.


— Да какая разница, бери любого, кто пожилой и раскормленный — из начальства, — сказал деловой голос. — Я заметил, что толстый. Они же все сообщники.

— И то, — согласился первый. — Да и пора закругляться, полчаса на них потратили. Эй! Смотрите, что бывает за необдуманную стрельбу.

Одного из голых, с покатыми плечами и вислым животом, выделил голубой прожекторный луч, упавший сверху; прочие овцами шарахнулись от него. Но тот решил не сдаваться — метнулся к куче брошенного оружия, схватил автоматик, начал палить вверх, по лучу. При этом он уменьшался, суча все быстрее ручками-ножками; и звучок автоматных очередей становился все более высоким, торопливо-коротким — игрушечным.

— Тц-тц… о, эта вера в силу огнестрельного оружия! — произнесли с неба. — Я с автоматом, палец на спусковом крючке… хозяин жизни.

Вот толстяк сник в светящийся комочек, тот сьежился в электросварочно сиявшую, озарившую прочих точку. Исчезла и она. Пауза в несколько секунд.

Снова засияла точка, выросла в комочек… и на месте недавнего толстяка — скрюченый голубой скелетик; он вырос до нормальных размеров, перестал светиться. Вокруг костей, колышась, расползалось сизо-коричневое облако смрада. Все нагие «саламандры» со стонами, кашлем, чиханием кннулись прочь; некоторых рвало. Когда облако достигло розария, где развлекались уже три пары, те прекратили трахаться, тоже бросились наутек.

— Н-да, — сказали наверху, — хорошо, что к нам вонь не передается. Все, отключаю.

— Как, интересно, они отсюда выберутся?

— Эти-то? Выберутся. Выкручиваться, выходить из любых положений их профессия.