"Время больших отрицаний" - читать интересную книгу автора (Савченко Владимир Иванович)

Глава восемнадцатая. День Эшелона

День текущий 9.6215 окт

10 октября 14 ч 55 мин Земли

372-й день Шара

N = N0+642163417 Шторм-циклов МВ

54-й день Дрейфа галактики М31

(58-я гал. микросекунда)

22657-е МВ-Солнце над полигоном

10+14 окт 22 ч уровня К24 (приемная)

История с радиоактивным эшелоном замечательна более не сама по себе, а тем, что привела в НИИ НПВ человека, без которого, вероятно, события здесь (а тем и в местах куда более обширных) развивались бы совсем иначе. Гораздо скромней и умеренней, честно говоря, развивались бы они. Как бывают поворотные (и даже переворотные) события, так бывают и поворотные люди.

Слухи о необыкновенных исчезновениях в Катагани и окрест росли и ширились. Правоохранители отказывались открывать дела «по факту хищений» в силу немыслимости такого факта: чтоб склад товаров, например, или вагоны с рельс улетели за облака. Страховые общества соответствено отказывали в выплате страховок.

Ввизит Страшнова показал, что есть и среди краевой верхушки человек, который понимает что к чему. Явился Виктор Пантелейонович как частное лицо; он нынче был в тени (хотя и с авторитетом среди своих выдвиженцев), состоял в правлении энергетической компании; пришел представлять ее интересы.

Уклонился от посещения директора Любарского, разыскал Бурова и Панкратова (коего, опытный человек, приметил еще в том совещании на проходной как вероятного лидера, заводилу), заговорил прямо:

— Не знаю, как вы это делаете, но в том, что работа ваша, от НПВ — уверен. В своей фирме я порекомендовал прикрыть все ценное металлическими листами и сетками, а их заземлить.

— О! — сказал главный инженер Буров. — Грамотно.

И больше ничего не сказал. Молчал и Панкратов, понимая, что в этой ситуации каждое слово тот самый «не воробей»: вылетит, а потом тебя поймают. Речь продолжил Страшнов.

В обмен на непредание огласке требовалась вот какая услуга. На Катагани-товарной стоит небольшой, всего на десяток платформ состав. В нем, в контейнерах, груз отходов от работы оборонных реакторов из центральной России; точный адрес неуместен. Обычно такие составы следовали в Среднюю Азию, груз захороняли в пустыне на надлежащей глубине. Но теперь средне-азиатские братские республики суть суверенные державы — и не хотят. Т. е. соглашаются, но за немыслимые деньги; а денежки теперь не казенные, а свои. Фирмы.

Состав стоит вторую неделю — и журналисты что-то уже пронюхали, знают. У них даже фотографии его откуда-то взялись; когда нагрянут — и вместе с экологами — с другим составом не спутают. Потребуют немедленной проверки, замеров дозы, радиоактивного фона… ну, всего, чем людей пугают. Виктор Пантелеймонович прижмурил набрякшие веки. И это назревает вот-вот, не сегодня завтра. Так не мог бы этот состав таким же вот «инопланетным» способом срочно исчезнуть? Если трудно весь сразу, расцепить вагоны — и по вагончику. А? Иначе будет страшный скандал, демонстрации протеста — позор для Катагани. И вообще. Об интересах представляемой им энергетической компании Виктор Пантелеймонович умолчал; это подразумевалось.

— Интересная задача, — молвил Панкратов.

— Да, — согласился Буров. — Мы подумаем, как ее решить. Завтра, значит, уже может быть поздно?

— Может.

— Тогда сегодня. Кто на станции в курсе и поможет?

Страшнов дал телефон и имя.

Они расстались без лишних слов.

В НПВ все делается быстро. Это обязывает к быстрым решениям и действиям в однородном мире.

День текущий 9.7755 октября ИЛИ

10 октября 18 час 36 мин

372-й день Шара

53-й день (57-я Гал. мксек) Дрейфа М31

На Катагань-товарную отправились втроем: Буров, Миша и Дуся Климов, второй человек по части сложных Ловушечных задач после Панкратова, — прикинуть все на местности. А возможно, сразу и исполнить. Прихватили протяженную, сделанную в виде футляра для чертежей, Ловушку-миллионник.

Михаил Аркадьевич уверенно вел машину через город; дорогу на станцию знали, бывали там не один раз. С немалой выгодой для Института и человечества.

На станции нашли человека, чьи координаты дал Страшнов; это был помощник диспетчера в форменной фуражке. Он кликнул какого-то сцепщика, проговорил несколько фраз, повернулся к НИИвцам:

— Вот он вам все покажет. А если нужно, то и расцепит… — а сам с видимым облегчением удалился.

Сцепщик, парень лет тридцати, в замасленой стеганке и кепке, привел их на край рельсового поля, к двум тупиковым колеям. На предпоследней стоял этот состав, десять металлических платформ с металлическими же контейнерами без номеров и фирменных знаков; последняя колея была свободна. Далее шел пустырь.

Осмотрелись. Вечерело — и это предрасполагало покончить с делом сегодня; не тратить «нулевое время» (самое ценное) еще и завтра.

Далее был небольшой спор и обсуждение вариантов.

Расцеплять вагоны и вбирать их в Ловушку по отдельности — не то, в ней выйдет навал, свалка. Климов предложил втянуть в «футляр» пустую колею на длину состава, а потом вкатить платформы на нее.

— Да зачем? — возразил Миша. — У нас же миллионник, он все возьмет сразу, и состав, и колею под ним. Там сантиметры на это пойдут. И будет все покоиться на барьерной НПВ-подушке…

— Хорошо, а потом что нам с этим добром делать? — недовольно молвил Буров. — Положить футляр с составом Страшнову на стол?

— Состав пожалуйста, — сказал Панкратов. — Хоть два. Футляр ни в коем случае. Подарить Ловушку-миллионник, вы что! Она серьезней атомного поезда.

— Ну, а куда деть-то? — настаивал Буров.

— Унесем, потом переправим в Овечье ущелье.

— В Овечьих схронах нам только железнодорожных платформ недоставало. Да еще с радиоактивным «добром».

Разговор шел при сцепщике. Тот слушал, с интересом посматривал на инженеров небесно-голубыми глазами.

Приняли вариант Панкратова; благо погода стояла сухая и почва под рельсами состава тоже была суха. Непроводящая. Велели сцепщику пойти в конец состава и разьединить стыки рельс; Дуся Мечников отпрвился с ним.

Буров и Миша тем временем расположили Ловушку в конце колеи, за тупиковыми белыми столбиками с перекладиной, метрах в сорока от передней платормы.

Через полчаса вернулись Дуся и сцепщик. Развинтили.

Стемнело. В небе загорелись звезды; но на вышках станции еще не зажгли прожекторы.

И когда Панкратов откинул крышку «футляра» и поворотами рукояток на тыльной стороне начал неспешно, чтоб без лишнего шума, выдвигать НПВ-язык, это под звездами тоже выглядело красиво, фантастично и поэтично:

— сначала пространство с малым К охватило весь состав и приподняло его вместе с рельсами, отделив от земли;

— шумок перекачки при этом был умеренный, как от тронувшегося в путь тепловоза; а поскольку их немало сновало на товарной, внимания это привлечь не могло;

— потом Миша коснулся кнопочки для втягивающего НПВ-языка с высоким К; он выбросился мгновенно на двести метров — мгновенно же состав с рельсами стянулся в белую линию-молнию… и как не было. Только на промасленной земле остались вмятины от шпал, уходили в перспективу.

Сам состав был виден теперь на узком экранчике на боку цилиндра; внутренний сканер вычерчивал зелеными линиями его контуры и расположение. Панкратов поглядел: расположился правильно, как раз по оси «футляра»; отключил экранчик.

— Ух ты! — сказал за его плечом сцепщик. — Красиво. — Во, парень, как техника может: раз — и там! — сказал Миша, закрывая «футляр» спереди. — Будешь рассказывать — не поверят.

Потому и не таились, что не поверят.

— Это точно: не поверят, — согласился тот; у него был чистый тенорок. — Но знаете что, вам не нужно с собой уносить — ни футляр, ни состав. Оставьте все здесь. Нет, серьезно…

— Почему?!

— Понимаете, там ведь «осколочные» материалы. Ну, продукты деления урана и плутония, осколки их ядер… — речь у сцепщика была внятная, культурная. — У них короткие периоды полураспада. Не более двухсот лет. У многих и вовсе годы, даже месяцы…

На разговор подошли Буров и Дуся Климов. Все НИИвцы смотрели на развитого сцепщика с живым интересом.

— Так что при вашем К-миллион в Ловушке к завтрашнему утру, когда сюда нагрянут корреспонденты, экологи и телевизионщики, в контейнерах все начисто высветится. Распадется. Ведь пройдет несколько тысяч К-лет. И составчик с рельсами будет на месте — и радиации в нем нет никакой. Нет, серьезно. Вместо сенсации — пшик.

— Так вы не сцепщик? — спросил Буров.

— Почему? Сейчас сцепщик. Живу вон в том общежитии… — он указал рукой на двухэтажный барак правее пустыря. — До этого — пациент клиники при Институте судебной психиатрии имени Сербского. А еще до этого старший научный сотрудник ядерного центра, откуда прибыли этот состав. Нет, серьезно…

— А откуда вы знаете, что утром нагрянут масс-медиа и экологи? — спросил Панкратов.

— Так я ж им и звонил. И фотографии передал. Завтра в 11 обещали быть.

— Отблагодарить, значицца, захотелось? — сразу вник в суть Дуся Климов; он почуял в сцепщике близкую душу. — Родимому ядерному центру? Не иначе как за институт Сербского?..

Тот кивнул.

— Но теперь выходит, что вы их подвели, репортеров-то? — уточнил Панкратов. — Примчат на пшик.

— А вам что, их жалко? Подвели по-настоящему-то их вы, я только рельсы развинчивал. Да и что мне они! — При свете дня Миша заметил, что глаза у сцепщика голубые; сейчас, в сумраке, он разглядел, что они у него бедовые и злые. — С вами-то тиреснее. Но в самом деле лучше, если состав утром окажется на месте — с высветившимися до нуля отходами. Нет, серьезно. Они ведь с приборами приедут, с добровольными экспертами с физфака университета… А не окажется — рыскать начнут, выспрашивать: кто был, что да как, где состав?..

— Он прав! — поднял палец Буров.

— А как с благодарностью родимому центру… за институт Сербского, надо полагать? — Спросил Миша; он был наслышан о крутых нравах в ядерных организациях.

Сцепщик отмахнулся, как от мухи:

— Да бог с ними. С вами мне тиреснее. И вам со мной тоже будет, вот увидите. Нет, серьезно.

— Степень есть? — поинтересовался Буров.

— Кандидатская. Физ-мат. Докторская диссертация лежит.

— Как это вы нас так сходу вычислили? — спросил Панкратов.

— Не сходу. После вашего Шаротряса. Сгулял в центральную библиотеку, собрал и прочел все материалы об НПВ. Когда слухи о пропажах, об «инопланетянах» пошли, понял что к чему. Я бы и сам так сделал. Нет, серьезно… Догадаться нетрудно — доказать трудно. На вас еще долго никто ничего не докажет.

— Растакую мать, я за! — горячо сказал Дусик. — Нашего человека сразу видно — он просто создан для НПВ.

— Вы сами-то еще без году неделя наш человек, — буркнул Буров, недовольный тем, что решают без него.

— Не неделю, а целых три, Виктор Федорович, — парировал Климов. — В НПВ это очень много. На целую неделю больше, чем вы главный инженер. И уже давите!

Они стояли вокруг темного цилиндра на двух треногах; футляр как футляр — только около скобы-ручки рдели два индикатора, зеленый («К-заряжен») и желтый («Загружен»). Вверху накалялись во тьме звезды обычного неба. Зажглись на мачтах прожекторы станции.

— Как вас зовут? — сросил Панкратов. — Меня Миша.

— Зовите НетСурьезом. Так везде, с вуза. По речевой привычке.

— Хм… ладно, это вместо фамилии. А имя?

— Имярек Имярекович. Не придавайте значения пустякам. Я муни. Знаете, кто это?

— Ну, наш человек, пробы негде ставить! — снова горячо вступил Климов. — Что те имена, в самом деле! Я вот Евдоким Афанасьевич, так меня, знаешь, в Дусю переделали. И фамилию даже присобачили от того монтера Мечникова из «Двенадцати стульев» — хотя я вовсе не алкаш.

— Но и своего не упустит, — поддал Панкратов.

— А какой русский человек свое упустит!.. Так что теперь нас двое! — и протянул руку сцепщику.

Так в жизнь НИИ, в жизнь странного НПВ-мира вошел странный — подстать ему — человек.

В НПВ все происходит быстро и в НИИ НПВ все решают быстро и неординарно. Ловушку-монстра с десятью платформами опаснейшего груза внутри (о котором и речи не было, чтоб передать ее заинтересованному и хорошо знакомому человеку, Страшнову) оставили на Катагани-товарной под присмотром «сцепщика», с коим встретились впервые. И с полной уверенностью: свой человек, наш.

…А сами направились одни в Овечий Филиал, другие в НИИ — возиться с Полигоном, решать головоломку: как наполнять его, где взять веществва и так далее.

В 10 утра на Катагань-товарную подскочил опять на машине Панкратов. Сцепщик ждал его у колеи без рельс. Миша аккуратно выпростал из «футляра для чертежей» состав с рельсами — даже шпалы легли в свои выемки.

Протекшие в Ловушке века отразились на металле колес и боках контейнеров ровными пятнами сухой ржавчины. И нигде не осталось следа смазки.

— Класс… — сказал НетСурьез, когда вернулся с инструментом от конца состава. — Даже стык свинтил без усилий.

— Не «класс», а кибернетика, — ответил Миша. — Процессор Ловушки запомнил все манипуляции ввода, для вывода дает их зеркально, в обратном порядке.

«Сцепщик» забрал в пристанционном бараке-общаге скудные пожитки, книги, и они уехали в НИИ.

В одиннадцать часов на товарной появилось много людей с видекамерами, фотоаппаратами, магнитофонами, приборами и даже плакатами. Все получилось, как предсказал НетСурьез: ни радиации, ни сенсации — пшик.