"НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 15" - читать интересную книгу автора (Валентинов Иван, Кривич Михаил, Ольгин...)

Глава первая НЕОБХОДИМ ФОНТАН ИДЕЙ

Отблески факелов на воде казались маслянистыми. Ветра почти не было, и высокие языки пламени едва колыхались. Один факел, установленный у края плота, сшибла танцующая пара, и он с шипением упал в воду, оставив белесое облачко пара.

Сейчас уже, пожалуй, никто не помнил, кому первому пришла в голову идея — устраивать выпускной банкет при факелах, на специально сооруженных для этой цели плотах. Ровные — одно к одному — бревна были обшиты поверху пластикатовым листом, чтобы удобно было танцевать.

Оркестр — семеро энтузиастов из числа выпускников физического факультета — помещался чуть поодаль, а сторонке, поближе к темной громаде бездействующего маяка, на небольшом плоту. Связь с музыкальным плотом осуществлялась с помощью акустических волн, а говоря проще — веселых криков, без устали будоражащих залив Дохлого кита.

— Эй! Сыграйте «Возвращение»!

— Ради бога, «Отца Кнастера».

— «Попутный вете-е-ер»!..

Пары на большом плоту, причудливо подсвеченные настоящими смоляными факелами, казались диковинными четырехногими существами — выходцами из иных миров.

Длинный стол установили на Самом краю плота, чтобы не мешать танцующим.

Когда все сгрудились вокруг закусок, плот угрожающе накренился, что вызвало новый взрыв веселья.

— Все на дно!

— Покормим рыб!

— Привет от Дохлого кита!

— Правда, красиво? — шепнула Шелла своему спутнику.

— Что именно? — поинтересовался тот, отламывая мясистую клешню краба.

— Ну, все это… — Шелла сделала неопределенный жест. — Ночь с дымными факелами, танцы на плоту…

Ее партнер пожал плечами:

— Что ж тут Красивого? Искусственное разжигание эйфории посредством повторяемых телодвижений, а также с помощью горячительных напитков.

— Альви, прекрати, — сказала Шелла. В голосе ее дрожали слезы.

— Ладно, я пошутил, — пробурчал Альвар примирительно.

— От твоих шуток не становится веселее. — …Наша семья последний день сегодня вместе, — надрывался кто-то в конце стола.

— Не день, а ночь, — поправили его.

— Тем более! — парировал оратор. — И наш плот, друзья, — это не плот… Это корабль, на котором мы, вооруженные знаниями, вплываем в будущее.

— Гип-гип!

— Выпьем за университет.

— Альма матер!

— Лучший из лучших!

— Чтоб он провалился, — явственно прорезался голос с другого конца стола.

— Минутку, — взывал оратор, тщетно стуча вилкой о фужер. — Я еще не кончил!

Кто-то хлопнул шампанским, и пробка, описав высокую дугу, шлепнулась в воду.

— Итак, наш корабль входит в будущее! Гром пушек заменяют ему выстрелы шампанского. Так пусть никогда и никто из нас не унизится до того, чтобы служить пушкам…

Конец тирады потонул в нестройных выкриках.

— Отставить пропаганду!

— Кто тебе платит?

— Интеллигент паршивый! («Интеллигент» на курсе было ходовым ругательством).

Шелла вздохнула:

— Неужели хотя бы сегодня нельзя без политики?

— Политика — удел бездарностей, — ответил Альвар. Он сощурился и добавил: — Ею занимается из физиков только тот, кто в науке составляет абсолютный нуль.

— Или тот, кто состоит на жалованье в Управлении охраны социального порядка, — меланхолично добавил сосед.

— Мы, люди конца восьмидесятых годов XX века… — бубнил чей-то пьяный голос.

Кто-то предложил:

— Тост — за Марка Нуша.

— Нуш отошел от науки, — перебили его.

— Ну, тогда выпьем за Альвара Жильцони! Уж он-то от науки пока не отошел.

Несколько голосов подхватило тост:

— За курсового гения!

— За дикаря!

— И за его уравнение мира…

— Которое он непременно откроет, — закончил неугомонный тенорок.

Растолкав подвыпивших однокашников, Альвар протиснулся к председательскому месту. Шум на плоту утих. Чудаковатый Жильцони был из тех, от кого в любую минуту можно было ожидать чего угодно.

— Я принимаю ваш тост, — звонко произнес Альвар и тряхнул гривой волос. — Уравнение мира — это то, чему стоит посвятить всю жизнь. И будь у меня десять жизней — я их все, не задумываясь, сжег бы, чтобы завершить дело, начатое Альбертом Эйнштейном.

В словах Альвара Жильцони дышала такая сила убежденности и страсти, что лица молодых физиков посерьезнели.

Раскрасневшийся Альвар подошел к Шелле.

Девушка недоумевала. Обычно Альвар — а они были знакомы уже четыре года — не отличался разговорчивостью. Вечно замкнутый, ушедший в себя. Слова лишнего из него не вытянешь.

Шелла взяла Альвара под руку, и они отошли от стола.

Музыканты грянули что-то бравурное.

— Почему оркестр на отдельном плоту? — спросила Шелла. — Разве нельзя было разместить их здесь?

— Здесь качка мешает музыкантам, — пояснил Альвар. Короткая вспышка прошла, и он снова погрузился в себя.

Из-за синхронно движущихся пар огромный плот немного раскачивался, и пламя факелов дрожало. Звезды а высоком небе гасли одна за другой: намечался рассвет.

Кружась в танце, Шелла прильнула к Альвару и прикрыла глаза. Сегодня, наконец, он должен сказать слова, после которых они никогда не расстанутся. Слова, которых она ждала давно.

Альвар внезапно остановился.

— Что с тобой? — встревожилась Шелла.

— Устал.

— Давай присядем, — предложила Шелла. Они выбрались из толпы танцующих и сели на обрубок бревна, оставшийся после скоростного сооружения плота для банкета.

— На таких плотах древние полинезийцы пересекали океан, — сказал Альвар.

— Их время прошло, — задумчиво произнесла Шелла, глядя на жадный язык факела. — К чему плоты, если есть корабли с атомным сердцем?

— Нет, время подвигов не прошло… Не прошло. — Глубоко посаженные глаза Альвара казались темными вмятинами на лице. — Но видишь ли… В жизни могут быть цели великие и цели низменные. О вторых говорить не приходится. Но что касается великой цели… Для ее достижения все средства хороши.

— А если средства низменны?

— Цель оправдывает средства.

— Что-то мудрено для меня… — тихонько произнесла Шелла. Альвар еле расслышал ее голос сквозь волны музыки и шум веселящихся выпускников.

Они помолчали.

— Скажи, Альвар, — начала Шелла, разглядывая танцующих, — такая цель может быть у каждого?

— Нет, — усмехнулся Жильцони, — великая цепь даруется только избранным.

— А как же быть остальным? Жить бесцельно? — попробовала пошутить Шелла. Альвар редко удостаивал ее серьезного разговора, отделываясь больше шуточками.

— Остальные образуют среду.

— Среду?

— Птица не может летать в безвоздушном пространстве! Ей нужна среда, воздух. Точно так же середняки, серая масса, большинство человечества. Они образуют тот пьедестал, взойдя на который, гений достигает сияющих вершин абсолютного знания.

— Значит, цель большинства, по-твоему, — быть пьедесталом для гениев?

— Вот именно.

— Старая песня, — заметила Шелла и украдкой бросила взгляд: не разыгрывает ли он ее?

Лицо Жильцони было серьезным.

— Что делать? Так устроен мир.

— Но как может знать человек, какая у него цель в жизни? Голос свыше, что ли?

Альвар повернул к ней лицо:

— Голос свыше, конечно, чепуха. Человек сам определяет цель в жизни.

Одни лодки причаливали к борту, другие отчаливали — связь с берегом осуществлялась непрерывно.

Альвар посмотрел на часы и нахмурился:

— Странно.

— Ты торопишься куда-то?

— Не то. Ко мне должен прибыть сюда один человек, а его нет…

— Он опаздывает?

— Да, и это плохо. Надеюсь все же, что он прибудет.

— Кто такой?

Альвар махнул рукой:

— Один мой приятель.

— Я всех твоих приятелей знаю наперечет, — сказала Шелла. — Их не так много.

— Этого ты не знаешь. Между прочим, тебе будет интересно с ним познакомиться.

Шелла оживилась.

— Ты с ним договорился о встрече?

— В известном смысле договорился. — Альвар усмехнулся и зачем-то похлопал себя по карману.

Шелла недоуменно посмотрела на него, но переспрашивать не стала: в последнее время Альви стал чрезмерно раздражительным, мог взорваться из-за пустяка, и она боялась его вспышек.

— Наконец-то! — воскликнул Альвар, глядя на причалившую к плоту лодку.

Из лодки поднялся человек. Он оглядел плот, заметил Альвара и двинулся к нему, не обращая внимания на танцующие пары. Был он неправдоподобно широк в плечах, а ноги ставил как-то слишком твердо.

— Здравствуй, хозяин, — сказал он Альвару и тут же перевел на Шеллу тяжелый немигающий взгляд, смутивший ее.

Альвар кивнул.

— Мне почему-то пришла в голову мысль, что ты хочешь меня видеть, и именно сейчас, — продолжал широкоплечий.

— Все верно, дружище. Ты спал?

— Какое там спал! — махнул рукой приятель Альвара. — С вечера в голову лезла всякая ерунда, тут уж не до сна. Не знаю с чего, но я решил, что нужно готовить орник для дальнего перелета. Вот и возился с ним а ангаре до рассвета. А потом сорвался, как оглашенный, и к тебе, на плот.

— Все верно, дружище, — повторил Альвар, в его голосе Шелла уловила удовлетворение.

Крепыш переступил с ноги на ногу, отчего плот покачнулся. «Можно подумать, что он весит полтонны», — подумала Шелла.

— Познакомьтесь, — сказал Альвар.

— Абор Исав, — улыбнулся незнакомец, протягивая Шелле руку.

— Абор Исав? — переспросила Шелла. — Я где-то слышала ваше имя.

— Не мудрено, — вмешался Альвар. — Года два назад газеты во всю трубили об этом симпатичном парне.

Шелла наморщила лоб.

— Я вам напомню, — улыбнулся Абор, — мою историю. — Два года назад я работал лаборантом у Марка Нуша. Это видный университетский физик, слышали о нем?

— Мне о Нуше Альвар все уши прожужжал.

— Ну, вот, — продолжал Абор. — Установка взорвалась, и я получил такую дозу облучения, что был верным кандидатом на тот свет. Меня, правда, успели свезти в клинику… — Абор посмотрел на Альвара и умолк.

— Что же было дальше? — спросила Шелла.

— В клинике я лежал целую вечность. Посчастливилось — я попал к самому Мензи. Мне заменили сердце, печень. Долго возились с головой, зато мозг мне поставили самый лучший, позитронный, новейшей марки. Что вы так смотрите на меня?.. Да, я самый нестоящий полуробот, — произнес Исав не без горечи. — Настоящих-то роботов еще не научились производить…

— Простите, — пробормотала Шелла. Она подумала об удивительном прогрессе медицины, который свершался на глазах. У всех еще были живы в памяти опыты конца шестидесятых — начала семидесятых годов по пересадке сердца. Опыты мучительные, один за другим кончавшиеся плачевно: хирургам не удавалось преодолеть несовместимость тканей, организм рано или поздно отторгал чужую ткань, и человек умирал. А теперь пересадка сердца обычное, хотя и весьма дорогостоящее дело.

Правда, одновременная пересадка человеку и сердца, и печени, и искусственного мозга — это, пожалуй, многовато. Недаром Мензи называют величайшим медицинским светилом Солнечной системы.

— Пустое, я не обидчив, — сказал Исав. — Вживили мне все это хозяйство, а дальше началось то, чего хирурги и биофизики предвидеть не могли.

— Сердце? — спросила Шелла.

Исав покачал головой.

— Сердце работало как надо, — сказал он. — И печень то же самое, и мозг. Но вся штука в том, что трудились они несогласованно, каждый орган если можно так выразиться, сам по себе: сердце не слушалось указаний мозга, мозг не очень считался с импульсами, которые идут от нервных клеток, и так далее.

— Как же так? — произнесла Шелла.

— Дело в том, что одному человеку еще не приходилось пересаживать так много добра, — пояснил Исав. — Я был первым. Чего-то медики, видно, недоучли.

— Но теперь все в порядке?

Исав улыбнулся:

— Как видите.

— Мензи вас воскресил?

— Нет, Мензи спасовал, — покачал головой Исав. — Жизнью я обязан Жильцони.

— Полно тебе, Абор, — процедил Альвар и сшиб в воду факел, чадивший близ обрубка, на котором они втроем сидели.

— Хозяин отладил меня, как машину, — сказал Исав. — Несколько месяцев возился, ночей не спал.

— Опять хозяин? — резко повернулся к нему Жильцони.

— Извини, Альвар. Сам не знаю, откуда привязалось ко мне это словечко хозяин, — виновато произнес Исав. — Знаете, у меня после клиники часто так бывает, — обратился он к Шелле, — будто кто шепчет в мозгу: сделай то, сделай это. Или какое-нибудь слово привяжется и сидит, как заноза.

— Но это же чудо, что вы остались живы! — восторженно воскликнула Шелла. — А ты более скрытный, чем я думала, — посмотрела она на Альвара. Никогда ни словом мне не обмолвился, что спас жизнь человеку.

— Пустяки! — сказал Альвар. — Тоже мне, героический поступок. Напичкал я Исава, раба божьего, разными реле, установил между ними радиоконтакт с обратной связью — и дело с концом.

— Вас ничто после пересадок не беспокоит? — спросила Шелла Исава.

— Да как сказать… — неожиданно замялся крепыш. — Полного счастья, наверно, не бывает. Все бы ничего, только боли в затылке иногда мучают. Припечет — жизни не рад. Словно кто в мозжечок раскаленную иглу тычет. Вот и нынче — схватило, когда я надумал добираться сюда, к Альвару… А потом отпустило.

Шелла сочувственно вздохнула:

— Скажи, Альвар, неужели ничего нельзя сделать с этими болями? спросила она.

— Я не хирург, а физик, — резко ответил Жильцони. Видно было, что разговор ему неприятен.

— Есть одно средство заглушить боль… — начал Исав.

Жильцони погрозил ему пальцем, и тот умолк.

— Орник в порядке? — спросил он.

— Да.

— Ты загрузил его?

— Полностью. Меня вдруг осенило, что нужно взять с собой… — начал Исав.

— И куда летим, тебя тоже осенило? — перебил Жильцони.

— В Скалистые горы.

— Верно.

— Вертится еще в голове название — «Воронье гнездо», а что за гнездо хоть убей, не знаю, — пожаловался Исав.

— Все в порядке, Абор, — успокоил его Жильцони. — Гнезда еще нет, мы совьем его.

Исав потер лоб.

— Зачем я прибыл сюда, на плот? — пробормотал он. — Не понимаю…

— Ты прибыл сюда для того, чтобы я перед вылетом убедился, что все в порядке.

— Не понимаю…

— Этого от тебя и не требуется, — усмехнулся Альвар. — Ступай к орнику и жди меня.

Исав, неуклюже поклонившись Шелле, двинулся к лодке сквозь заметно поредевшие пары танцующих.

— Странный у тебя приятель, — сказала задумчиво девушка, глядя, как Исав садится в лодку.

Альвар пожал плечами:

— Все люди странные.

— Почему он называет тебя хозяином? Юмор, что ли?

— Скорее, естественное чувство благодарности. Думаешь, это было легко согласовать работу пересаженных органов? Я несколько месяцев ковырялся в радиосхеме, чуть не все деньги ухлопал…

— А чем это он боль заглушает? — продолжала расспрашивать Шелла.

— Наркотиками. Самыми сильными. Они действуют на него не так, как на других людей.

— Почему?

— Искусственные альвеолы в легких, — пояснил Жильцони.

— Ты обращаешься со своим приятелем так, будто и впрямь ты хозяин, а он раб.

— А что же ты думаешь, я возился с ним так, за здорово живешь?

— Не боишься, что раб взбунтуется? — спросила она.

Жильцони усмехнулся.

— Пусть попробует.

— Он сильнее тебя в десять раз.

— Это не имеет значения. Потанцуем?

— Не хочется. Не нравится мне, как ты ведешь себя с Абором, — сказала Шелла.

— Уж не влюбилась ли ты в него, чего доброго?

— Хочешь меня обидеть? Напрасно. Я не собираюсь ссориться с тобой, произнесла негромко Шелла.

Они помолчали.

— Послушай, разве ты улетаешь в Скалистые горы? — спросила тихо Шелла, воспользовавшись паузой в оркестре.

— Да.

— Зачем?

— Дело есть.

Альвар посмотрел на девушку и добавил:

— Дело, самое важное в моей жизни.

— И я об этом ничего не знала…

— Так получилось, Шелла. Не сердись, я все тебе объясню… Видишь ли, я должен сделать выбор: ты — или уравнение мира.

— Выбор? — поразилась Шелла. Ей показалось, что она ослышалась.

— Я имел вчера с Мензи обстоятельный разговор. Попросил его всесторонне исследовать меня.

— Ты себя плохо чувствуешь? — встревожилась Шелла. — Ты болен?

— Не то. Я решил определить потенциал своего головного мозга. Так сказать, потолок моих возможностей. Мензи уделил мне много своего драгоценного времени.

— Что он делал?

— Снимал биотоки, чертил какие-то графики. Потом сказал: «У вас, молодой человек, несомненные признаки гениальности. Будет жаль, если они не получат развития. А это легко может произойти». «Почему?» — спрашиваю я. «Видите ли, — отвечает Мензи, — у вас несчастная конституция. Такая конституция встречается крайне редко. Посмотрите на этот графике, — и протягивает мне ленточку, которая только что выползла из дешифратора электронного диагноста. Затухающая кривая. График пересекается красной горизонтальной чертой.

«Красная линия — это средний мыслительный уровень человека, — поясняет Мензи. — Видите, как высоко отклоняются от него пики вашего графика?» «Но кривая затухает», — говорю. — «Вот, вот, молодой, человек, вы ухватили самую суть. Наибольшая амплитуда у кривой получилась, когда я включил этот аппарат и оставил вас одного, наедине со своими мыслями. Комната, обратите внимание, снабжена релейной защитой, что обеспечивает полную изоляцию. Но стоило мне зайти, и амплитуда — глядите! — растаяла, как кусок сахара в стакане горячего чая. Теперь вам, надеюсь, ясно, куда я клоню? Структура вашей нервной системы такова, что для полного выявления способностей вам необходимо абсолютное уединение. Я подчеркиваю — абсолютное. Пока будете общаться с кем бы то ни было, ничего, возвышающегося над средним уровнем, из ваших исканий не получится».

— И ты ему поверил?

— Во всяком случае, это мой единственный шанс, Шелла. Забраться, как говорится, в башню из слоновой кости. И жить там…

— Сколько?

— Год. Десять лет.

— Или всю жизнь?

— Может случиться, и так.

— Ты будешь там, в Скалистых горах, совсем оторван от людей… сказала Шелла.

— Связь с внешним миром будет осуществлять Абор Исав. Теперь ты понимаешь, зачем он мне нужен?

— А как же условие Мензи?

— У Исава позитронный мозг, он не излучает альфа-ритмов, как обычный.

— Вижу, ты все продумал. Только обо мне забыл, — с горечью произнесла Шелла.

— Я вернусь к тебе, когда выведу уравнения, — сказал Альвар, но его слова прозвучали не убедительно.

— А мне прикажешь ждать тебя? Год? Десять лет? Всю жизнь? — Шелла подняла на Альвара глаза, полные слез. — Послушай, за деньги можно купить все. У меня есть кое-какие сбережения… Ты можешь купить себе уединение где угодно, даже в центре большого города. Особняк со звуконепроницаемыми стенами, Вокруг — густой парк, огороженный стеной. А?

— Не то, — покачал головой Альвар. — Альфа-волны не знают преград. Одна надежда — и ее поддержал Мензи — что при достаточном удалении они затухают.

Помолчав, Альвар добавил:

— Эйнштейн более половины жизни отдал единой теории поля. Он сделал многое, не не успел завершить грандиозной работы — помешала смерть. Я верю, что мне суждено завершить теорию Эйнштейна — самое поразительное создание человеческого ума. Разве для достижения этой цели не годятся любые средства?

Над заливом Дохлого кита клубился серый туман. Солнце вот-вот должно было вынырнуть из-за горизонта.

Все лица казались серыми — подстать туману. Веселье явно шло на убыль, подобно кривой гениальности, снятой для Альвара Жильцони великим Мензи.

Оркестр на соседнем плоту умолк.

Дальний маяк не казался уже таким таинственным и огромным. Он будто стал поближе и поменьше.

— Пойдем? — предложил Жильцони.

Выбравшись из лодки на берег, они молча прошли с десяток шагов по дороге, ведущей в порт. Альвар пытался поймать взгляд Шеллы, но это никак ему не удавалось.

— Значит, расстаемся? — сказала она наконец подозрительно ровным голосом. — Поедешь к своему приятелю, готовиться к отлету в Скалистые горы?

— Давай проведем вместе сегодняшний день, — предложил Альвар. — Поедем за город, побродим.

— Прощальный день, — усмехнулась Шелла. — Ты когда решил вылетать?

— Завтра.

— Так скоро? — Шелла остановилась. — Как же мы можем бродить? У тебя только один день на подготовку.

— Статьи, книги и свои научные заметки я уже сложил, остальное сделает Исав, — сказал Жильцони.

— А если он напутает, возьмет не то, что нужно?

— Не напутает. Исав умеет читать мои мысли, — усмехнулся Жильцони.

Они миновали порт и подошли к остановке аэробуса.

— Куда поедем?

— Какая разница?

Сверху круто спикировал аэробус. Он замер на шипящей прослойке воздуха, в полудюйме от поверхности асфальта.

В аэробусе они долго молчали, сосредоточенно глядя вниз.

Траектория аэробуса, если рассматривать ее со стороны, напоминала волнообразную кривую, составленную из одинаковых дуг. Аппарат коротко разгонялся, затем взмывал ввысь, описывая параболу, точь-в-точь как брошенный камень. Затем — благодаря точно рассчитанному импульсу приземлялся в нужном месте, менял пассажиров, и все начиналось сызнова.

Машина приближалась к центру города. С каждым прыжком аэробуса дома становились все выше. Наконец, наступил момент, когда аппарат летел между сплошных стен, словно птица, попавшая в узкое ущелье: здесь дома были слишком высоки, чтобы прыгать через них.

— Говорят, а таком доме человек может провести вою жизнь, не выйдя ни разу наружу, — сказала Шелла, указав на гигантское здание, выделявшееся размерами даже среди своих собратьев.

— Ну и что?

— Но ведь это ужасно — целую жизнь провести в каменном мешке, голубое небо и зеленые листья видеть только из окна…

Альвар пожал плечами:

— Дело привычки.

Они сошли на конечной остановке и двинулись вдоль стены, рафинадно сверкавшей в лучах утреннего солнца.

— Всю жизнь провела в городе, и ни разу не добиралась до стены, сказала Шелла. — А ты бывал здесь?

— Нет.

Шелла провела пальцем по шероховатой поверхности стены.

— Хорошо здесь, — вздохнула она. — Людей не видно. Воздух чище, и зелени больше.

— Город перестал расти вширь благодаря стене, — заметила Шелла.

— Зато он продолжает расти вглубь и ввысь.

— Но так не может продолжаться до бесконечности.

— И потому город рано или поздно умрет.

— Город умрет? — остановилась Шелла. — Как это ты себя представляешь?

— А вот послушай. Человек смертен, не так ли? В клетках его с течением времени накапливается вредная информация. В «памяти» клеток в силу разных причин появляются искажения, которые затем воспроизводятся. В переводе на язык нефизиков — человека начинают одолевать разные хвори, которые и сводят его в конце концов в могилу.

— Болезни иногда и вылечивают.

— Да, и вместо одной вылеченной появляются три новые. Но дело не в этом. Так или иначе человек умирает. Пусть он достигает и весьма почтенного возраста — какая разница?

— Причем тут город?

— Город — это тоже организм. Единый организм, который ограничен естественными — или неестественными — рамками. Город зарождается, растет, зреет. А затем начинает пожирать самого себя.

Они сели на чугунную скамью, тень от которой сбегала к пруду, в нем плавали два грязно-белых лебедя.

— Там, наверно, холодно… — сказала Шелла.

— Где? — не понял Альвар.

— В Скалистых горах. Вообще я плохо представляю себе, как ты будешь там существовать.

— Я и сам плохо себе это представляю, — признался он. — Но разве это главное? Совью с помощью Исава гнездо и как-нибудь проживу. Ты же знаешь, я неприхотлив.

— Совью гнездо… Вы что, вдвоем жилище соберете?.. — спросила Шелла.

— Мне удалось раздобыть манипуляторы. Они помогут нам, надеюсь.

— Все-таки один настоящий помощник помог бы тебе быстрее справиться с задачей. Нет, я не о себе… Ты бы мог пригласить в Скалистые горы какого-нибудь физика. Вряд ли один человек сможет нарушить условие Мензи.

— Не хочу рисковать.

— Ты бы мог переговорить, например, с доктором Марком Нушем… продолжала настаивать Шелла.

— Я убежден: если единую теорию поля суждено завершить, то это сможет сделать один-единственный человек, — отрезал Альвар. — И уж во всяком случае, это будет не Нуш.

— Почему? Ты сам рассказывал, что он лауреат Нобелевской премии, крупнейший физик…

— В прошлом.

— Нуш отошел от физики?

— К сожалению.

— А что с ним стряслось?

— Видишь ли, Нуш занимался единой теорией поля. Как и я. И достиг в этом направлении определенных результатов. На каком-то семинаре по физике он сказал, что полученные им данные лишают боженьку последнего приюта. Нашлись доброхоты, донесли об этом попечителю университета. Старикашке богохульство Нуша пришлось не по душе, и он стал притеснять его, как только мог. А возможности у него в этом смысле немалые. Нуш, видно, просто устал бороться. Надломился.

— Что же он делает теперь?

— Умный человек всегда найдет себе занятие, — сказал Альвар. — Марк Нуш, во-первых, преподает. Во-вторых, пишет разные популярные книжки.

— А о чем книги?

Альвар махнул рукой.

— Все о том же. Марк Нуш в физике однолюб, как и я. Недавно он выпустил книгу о единой теории поля. «Мир, закованный в уравнения». Написана она неплохо, но к науке не имеет никакого отношения. Нет уж, попробую я в одиночку справиться с уравнением мира, — закончил Альвар. …Потом, много времени спустя, Шелла так и не могла решить, что же было главным в тот день? Маленькое кафе-поплавок на озере, где они завтракали, без всякой причины торопясь? Сферокино, где показывали несмешную комедию «Приключения красивой молекулы»? Роскошный тир с живыми мишенями? Или зрелище обычной уличной катастрофы на трассе Семнадцатого подземного яруса?..

Безмерно уставшие и от бессонной банкетной ночи, и от, дневных бестолковых блужданий, они под вечер нырнули в подземку. Был час пик.

Их сжали так, что сразу стало нечем дышать.

Альвар в виде утешения выдавил:

— Проедем центр — будет легче.

И действительно: минут через двадцать бешеного скольжения на воздушной подушке в вагоне стало посвободнее. Им даже удалось сесть.

— Дальше, — каждый раз говорила Шелла, когда Альвар хотел подняться.

Наконец, им все-таки пришлось выйти из подземки.

Альвар взял ее за руку, и Шелла почувствовала, как что-то сжалось у нее в груди. Она любила его, этого нескладного парня с неухоженной шевелюрой. Любила, несмотря на все его сумасшедшие выходки. Каждый раз прощала их будущему гению…

— Послушай, Альви… А зачем оно нужно, уравнение мира?

— Ты не физик и не поймешь.

— А все-таки?

— Единая теория поля — это ключ к безграничной власти человека над природой. Над веществом и его превращениями. Над пространством и временем. Этого тебе достаточно?

Молча миновали они дом-иглу, который вонзился в небо, словно рыбья кость.

— Если у меня спросят, где ты? — нарушила Шелла тягостную паузу.

— Ты не знаешь.

— Но как же?.. — растерялась девушка. — Все знают, что мы с тобой…

— Уехал, утонул, пропал без вести, — раздраженно перебил ее Альвар. Выбери, что тебе больше по вкусу.

— Ты сумеешь все необходимое захватить одним рейсом? — перевела Шелла разговор.

— Багажа у меня немного. Главное, что мне понадобится в Скалистых горах, — это идеи. Новые идеи. Фонтан идей. Надеюсь, там они появятся, он потер ладонью лоб. — Там, в горах, мне никто не помешает размышлять.

Они долго стояли перед бегущей лентой тротуара. Серый поток нес людей вдоль улицы. «Словно щепки», — подумала Шелла.

— Давай прощаться, — сказал Альвар.

— Ты спешишь?

— Нужно багаж еще раз просмотреть. Исав волнуется, почему меня так долго нет.

— Откуда ты знаешь?

— Тебе ведь известно, что мы с ним умеем читать мысли друг друга, усмехнулся Альвар.

— Что ж, пожелаю тебе удачи.

— Спасибо. Шелла…

— Да?

— Будешь ждать меня?

— Я всю жизнь жду. Только вот не знаю — чего, — произнесла; задумчиво Шелла.

Они обнялись.

— Я вернусь, я найду тебя, Шелла, — успел крикнуть Альвар перед тем как скрыться за поворотом.

Поток прохожих, а точнее — проезжих, на тротуаре постепенно редел.

Шелла выбрала свободный участок и, поколебавшись, ступила на ленту.