"Последний самурай" - читать интересную книгу автора (Воронин Андрей)

Глава 8

Рю Тахиро неторопливо прохаживался по террасе, опоясывавшей загородную резиденцию его нового работодателя, господина Набуки Синдзабуро, — человека не только великодушного, но и поистине великого, которому Рю отныне был предан душой и телом. Короткий стеганый суйкан и широкие хакама защищали от дувшего с моря пронзительного ветра гораздо хуже, чем джинсы и утепленная куртка, но Рю не роптал на судьбу, с благодарностью принимая все, что его отныне окружало. Если господину Набуки было угодно организовать жизнь в своей загородной резиденции на старинный манер — что ж, он имел на это полное право. К тому же господин Набуки, бывая здесь, и сам одевался точно так же, разве что чуть побогаче. Впервые увидев хозяина в таком облачении, Рю сразу перестал чувствовать себя ряженым. А холод… Что ж, привыкнуть к холоду было все-таки полегче, чем к тюремной камере. Рю просто не мог себе представить, как сумел бы прожить всю жизнь, не видя неба над головой, в обществе воров и убийц, для которых не было ничего святого.

Дойдя до угла дома, он остановился и пошел в обратную сторону. Спрятанная под суйканом наплечная кобура вобрала в себя тепло его тела и теперь пригревала левый бок, словно под одеждой у Рю лежал свернувшийся клубочком котенок. Повернув голову, Рю посмотрел на плескавшееся под обрывом море. Над морем висела туманная кисея, сквозь которую едва проглядывала свинцово-серая поверхность воды с белыми барашками волн. Приближалась пора осенних штормов, и сбросившая обманчивый летний наряд природа понемногу приобретала свой истинный вид — суровый и неприветливый. Где-то там, под свинцовой толщей воды, покоился мертвый араб. Рю дотронулся кончиками пальцев до пластыря на левой скуле и усмехнулся: ничего, арабу все равно хуже. Рыбы, наверное, уже успели основательно объесть его лицо и руки, так что, когда тело выбросит на берег штормом, опознать араба сумеет разве что его хваленый Аллах. Американского солдата, которого убил Рю, опознали только по одежде да по именному жетону на шее — все остальное съели жирные камчатские крабы…

Напротив мыса стояло на якоре какое-то судно — какое именно, отсюда было не разглядеть. Рю вспомнил, что оно болтается здесь уже давно, и на всякий случай сходил в дом за морским биноклем. Отрегулировав резкость, он увидел небольшой траулер, на палубе которого суетились микроскопические фигурки в оранжевых непромокаемых плащах — кажется, собирались поднять трал. Рю опустил бинокль. Траулер не представлял никакой угрозы, да и вообще наблюдение за морем не входило в обязанности Рю. Отрезок береговой линии, принадлежавший господину Набуки, был отлично защищен со стороны моря и в случае необходимости мог выдержать любое нападение, исключая разве что массированный штурм.

Штурмовать резиденцию господина Набуки конечно же никто не собирался. Такое просто никому не могло прийти в голову. Другое дело — шпионы, всевозможные любители подсмотреть или подслушать какой-нибудь секрет богатого и могущественного человека, чтобы потом выгодно продать его тому, кто больше заплатит. Эти люди способны проявлять настоящие чудеса хитрости и пронырливости, пытаясь проникнуть туда, где в них никто не нуждается. Рю считал, что таких людей нужно просто убивать, дав им предварительно забраться подальше и проявить свои нечистые намерения. Однако сам господин Набуки придерживался иного мнения, да и Сабуро, его правая рука, так опозорившийся во время памятного инцидента на яхте, но при этом ухитрившийся сохранить расположение хозяина, строжайше запретил Рю всяческую самодеятельность. «Делай только то, что тебе велят, парень, сказал Сабуро. — Не забывай, что ты до сих пор в розыске. Один неверный шаг, и ты погубишь и себя, и господина Набуки.» К сожалению, приходилось признать, что Сабуро прав.

Впрочем, Рю нравилось жить в загородном доме господина Набуки. Единственное, что его угнетало, это вынужденное безделье. Прогулки по террасе с пистолетом под мышкой, как ни крути, трудно назвать работой. Тренировки на татами, упражнения в стрельбе и владении холодным оружием скрашивали однообразие теперешней жизни Рю, но ему хотелось настоящего дела, в котором он мог бы проявить свою преданность господину Набуки.

Сквозь свист ветра в оголившихся ветвях и заунывный перезвон бамбуковых колокольчиков до Рю донесся какой-то посторонний звук. Прислушавшись, молодой охранник понял, что слышит шум двигателя и шелест шин по слежавшемуся гравию. Кто-то подъехал к воротам усадьбы, понял Рю. Спустя мгновение его догадка подтвердилась: раздался гудок автомобильного сигнала, и сразу же лязгнули, открывшись, створки ворот. Рю обогнул угол дома и увидел старый черный лимузин, плавно подкативший к парадному крыльцу. Машина остановилась, из нее торопливо выбрался Сабуро и с почтительным полупоклоном распахнул заднюю дверцу. Это было впечатляющее зрелище: старая, роскошная, идеально сохранившаяся машина, старый слуга в форменной куртке и фуражке и величественный обломок империи на заднем сиденье. Империя была для Рю пустым звуком, когда-то прочитанной страницей из учебника истории, и ему было трудно поверить, что и господин Набуки, и Сабуро жили во времена императора и хорошо помнят события тех далеких дней.

Он досмотрел величественный спектакль до конца и, когда господин Набуки выбрался наконец из машины, бегом вернулся на свой пост. В доме было достаточно прислуги, чтобы встретить хозяина; что же до Рю, то он был обязан охранять задний двор и террасу. Словом, делай что ведено, и никакой самодеятельности.

Побродив по террасе еще минут десять, он окончательно замерз и, чтобы согреться, решил отработать несколько ударов, которым обучил его лично господин Набуки. Когда Рю впервые вышел с хозяином на татами, он все время напоминал себе, что нужно быть осторожным, дабы не причинить господину Набуки вреда. К его огромному удивлению, выяснилось, что господин Набуки, невзирая на свой преклонный возраст, был отменным бойцом. Там, на яхте, он мог бы в два счета справиться с тем бешеным арабом — один, без посторонней помощи и намного быстрее, чем это получилось у Рю, Сабуро и стюарда. Поначалу Рю даже немного обиделся: зачем, в таком случае, господину Набуки телохранители, которых он превосходит во всем, вплоть до владения боевыми искусствами? И, лишь успокоившись и как следует поразмыслив, он понял, что так и должно быть. В конце концов, то, что глава крупной фирмы или просто богатый человек способен самостоятельно вымыть пол у себя в доме или приготовить обед, не означает, что он должен заниматься этим с утра до вечера. Если господин Набуки в его почтенном возрасте и при его общественном положении начнет драться на улицах, то что же тогда, спрашивается, станут делать Сабуро и Рю? Чем они будут зарабатывать себе на жизнь?

Постепенно Рю согрелся, а потом и увлекся боем с воображаемым противником. Он раскраснелся, дыхание его сделалось отрывистым. Он забыл обо всем, целиком отдавшись воображаемой схватке, и сильно вздрогнул от неожиданности, когда на его плечо вдруг легла чья-то крепкая сухая ладонь. Не успев еще прийти в себя, он резко обернулся и нанес тому, кто стоял у него за спиной, стремительный прямой удар кулаком. Удар был мастерски блокирован, рука Рю попала в хитроумный замок, и в следующее мгновение он, зашипев от боли в локте и плече, упал на одно колено.

— Ты утратил бдительность, мальчишка, — сказал Сабуро, продолжая выкручивать ему руку, так что Рю приходилось все ниже пригибаться к полу. Чем ты здесь занимался? Это все равно что уснуть на посту. Я предупреждал тебя, сопляк: смотри в оба.

— Я отвлекся только на минуту, — с трудом выдавил из себя Рю. Он уже стоял на холодных каменных плитах обоими коленями, упираясь лбом в пол террасы. Боль в плече была невыносимой, а проклятый Сабуро все выше задирал его попавшую в капкан руку.

— Я стоял у тебя за спиной три с половиной минуты, — бесстрастно ответил Сабуро. — А что, если бы это был не я, а наемный убийца? Ты был бы уже мертв, деревенский дурень.

Рю изо всех сил стиснул зубы, решив, что больше не проронит ни звука, даже если Сабуро совсем вырвет его руку из плеча. Пускай! Этот старик ждал случая поквитаться с ним с того самого дня на яхте. Рю был свидетелем его слабости; господин Набуки прочил Рю на его место; и стоит ли удивляться, что Сабуро сразу невзлюбил молодого и более сильного соперника? Более сильного?.. Теперь, стоя на коленях в унизительной позе, Рю склонен был в этом усомниться. А ведь он считал тот удар неотразимым и думал, что владеет им в совершенстве…

Боль в руке внезапно исчезла, и Рю почувствовал, что свободен. Сабуро схватил его за воротник суйкана и рывком поставил на ноги.

— Приведи себя в порядок и ступай к господину Набуки. Он хочет тебя видеть.

Пробормотав слова извинения, Рю торопливо поправил одежду и бросился к задней двери дома.

— Не туда, — сердито окликнул его Сабуро. — В подвал.

Загородный дом господина Набуки был построен в старых национальных традициях. По крайней мере, с виду он напоминал дворец богатого средневекового феодала, и тому, кто хотел найти отличия, пришлось бы изрядно попотеть. Даже сложная бытовая электроника, без которой не может обойтись ни один современный человек, была надежно упрятана в потайных нишах и не сразу бросалась в глаза. Она становилась видна только тогда, когда этого хотелось господину Набуки, а потом снова бесследно исчезала Рю не всегда понимал, куда именно.

Помимо электроники и скрытого в зарослях декоративного кустарника гаража на пять машин на вилле господина Набуки имелось еще одно новшество, а именно просторный и сухой бетонированный подвал. Как охранник и телохранитель, Рю конечно же знал о существовании подвала. Ему даже пришлось изучить его подробный план, но до сегодняшнего дня бывать там не приходилось. Откровенно говоря, Рю к этому и не стремился: ну что интересного в подвале, кроме отопительного котла, водопроводных труб, распределительного щитка и груды ненужного хлама, какого всегда навалом в любом подвале?

Гадая, что могло понадобиться в таком странном месте господину Набуки, Рю обогнул угол дома и спустился в подвал по выложенным каменными плитами ступенькам. Плиты выглядели очень старыми, и окованная позеленевшей латунью дверь из толстых плах мореного дуба тоже производила впечатление старины. Она была слегка приоткрыта. Рю толкнул ее и вошел, заранее морила нос в предвкушении запаха тления и пыли. За дверью оказался тамбур — пустой параллелепипед с гладкими бетонными стенами и яркой лампой под потолком. Прямо перед Рю была еще одна дверь, массивная, из блестящей отполированной стали, со сложным кодовым замком. Над ней висела следящая видеокамера. Рю знал, что в доме есть такие камеры, но эта была первой, попавшейся ему на глаза. Красный глазок рядом с объективом горел недобрым огоньком — камера работала.

Рю остановился перед железной дверью, неловко переминаясь с ноги на ногу, и заискивающе заглянул в объектив. Он понятия не имел, что нужно делать дальше. Позвонить? Но звонка что-то не видно. Постучать? Или, может быть, назвать пароль?

Пока он раздумывал, стальная пластина двери вдруг дрогнула, плавно пошла в сторону и без единого звука исчезла в толще стены. Рю видел много автоматических дверей, но такая встретилась ему впервые. Он кашлянул в кулак, словно предупреждая о своем появлении, и нерешительно переступил порог. Дверь закрылась у него за спиной, и теперь он все-таки услышал звук — длинный свистящий шелест, с которым эта тяжеленная штуковина скользила по пазам.

— Перед Рю был коридор, вид которого не имел ничего общего с теми подвалами, которые ему приходилось видеть до сих пор. Гладкий сводчатый потолок, чистые циновки под ногами, богатые вазы в нишах… Все это что-то напоминало Рю, но что именно? Уж конечно, не подвал в доме, где он снимал комнату, когда работал плотником у себя на Окинаве. Командный пункт? Нет, здесь же вазы… Роскошное бомбоубежище вроде того, что, по слухам, было у Гитлера в Берлине? Пожалуй, что так.

Никакого господина Набуки в коридоре не было. Рю припомнил план подвального этажа. Где-то впереди должно быть просторное помещение, в котором, как он думал, стоял отопительный котел. Конечно, это место мало напоминало котельную, но все же…

В голове у него молнией мелькнула страшная догадка: Сабуро заманил его сюда, чтобы без помех расправиться с конкурентом. Чего проще — выстрелить человеку в затылок из пистолета с глушителем, а потом сжечь труп в топке котла… Выстрела никто не услышит, и никто не станет искать беглого преступника Рю Тахиро в загородном доме самого господина Набуки…

Рю тряхнул головой, отгоняя глупые мысли, и решительно двинулся вперед. За поворотом обнаружилась открытая дверь, а за ней — то самое обширное помещение, которое он видел на плане.

Помещение это напоминало нечто среднее между музеем редких старинных вещей и современным офисом. По всей видимости, именно здесь хранилась знаменитая коллекция господина Набуки, — коллекция, о которой много писали в газетах и которой завидовали многие богатые и влиятельные люди во всем мире. Рю приходилось слышать об этой коллекции, но его она, честно говоря, не интересовала: он был равнодушен к искусству и не понимал страсти к коллекционированию всевозможного старья. Какой прок может быть, к примеру, от стола, которому больше трехсот лет и на который нельзя даже поставить поднос с чаем? А если учесть, что стоит этот стол как новенький спортивный автомобиль, то можно прийти к выводу, что мир окончательно сошел с ума. Конечно, Рю даже в голову не приходило осуждать хозяина: в конце концов, зачем господину Набуки спортивный автомобиль? Тем более что ему ничего не стоит купить хоть сотню таких автомобилей…

Господин Набуки был в этом помещении. Он сидел в глубоком кожаном кресле перед низким столиком, на котором мерцал плоский монитор включенного компьютера. Переодеться господин Набуки не успел. Он все еще был в деловом европейском костюме и блестящих кожаных туфлях, отчего Рю снова почувствовал себя неловко в своем суйкане и широких, как юбка, хакама. Ощущение было такое, словно он явился на собеседование в солидную фирму, забыв снять маскарадный костюм. Рю поклонился и сел в предложенное господином Набуки кресло.

— Располагайся поудобнее, мой мальчик, — сказал господин Набуки. — Как тебе нравится моя коллекция?

Рю пошарил в памяти и с трудом выдавил из себя несколько вежливых комплиментов, которые, как ему казалось, подходили к случаю. Господин Набуки снисходительно улыбнулся.

— Конечно, — сказал он, — чтобы оценить все это по достоинству, необходимо быть специалистом. Но я позвал тебя не для этого. Насколько я понял, с английским языком у тебя существуют определенные трудности, не так ли?

Рю со смирением подтвердил, что это так. Он изучал английский в школе, но с тех пор прошло уже несколько лет, а способностью к усвоению иностранных языков он никогда не отличался.

— О русском, конечно, и говорить не приходится, — констатировал господин Набуки. — Что ж, это не страшно. В конце концов язык тебе и не понадобится. Все, что нужно, ты узнаешь и хорошенько запомнишь здесь. Ты ведь умеешь обращаться с компьютером, не так ли?

С компьютером Рю, как и любой другой японец его возраста, обращаться умел, о чем и сообщил хозяину. Он никак не мог понять, к чему весь этот разговор, но полагал, что это скоро прояснится.

— У меня есть друг, — продолжал господин Набуки. — Он постарше тебя, но, как мальчишка, не может жить без компьютеров. Про него поговаривают, что, ложась спать, он кладет клавиши под подушку… Его зовут Кицунэ Таками. Я попросил его составить специально для тебя что-то наподобие электронного путеводителя. Ты хорошенько изучишь этот путеводитель здесь, чтобы на месте у тебя не возникло никаких затруднений. Видишь ли, я хотел бы отправить тебя в небольшое путешествие. Тебе не мешает посмотреть мир. Заодно ты окажешь мне неоценимую услугу. Не стану скрывать, что эта поездка опасна — в основном потому, что тебе дважды придется пересечь границу Японии, где тебя могут поймать и вернуть обратно в тюрьму. Но об этом тебе беспокоиться не стоит. Я приму меры, чтобы на границе у тебя не возникло проблем. Твои документы почти готовы, билет на самолет и туристическая виза вот-вот прибудут… Дело только за тобой. Согласишься ли ты сделать то, о чем я тебя попрошу?

— Я ваш должник, — сказал Рю. — Кроме того, я состою у вас на службе. Куда я должен буду поехать?

— В Москву, — ответил господин Набуки. — Ведь ты там еще не был? Поверь, на это стоит взглянуть.

Рю удалось сохранить невозмутимый вид, хотя это далось ему с некоторым усилием. Он знал, что господин Набуки уже в течение нескольких лет ведет какие-то дела с Россией, но никак не предполагал, что ему придется принять участие в этих делах. Да и каким образом он мог оказаться полезным хозяину в далекой Москве, не зная ни слова по-русски? Впрочем, он верил, что хозяину виднее.

Господин Набуки сделал вид, что не заметил его замешательства, и повернулся к компьютеру. Неуверенно пощелкав кнопкой мыши, он сделал так, что на мониторе возникло изображение многоэтажного здания из стекла и бетона. Это был довольно уродливый параллелепипед, лишенный каких бы то ни было украшений, если не считать украшением укрепленные на фронтоне буквы, Рю показалось, что русские.

— Это гостиница «Россия», — пояснил господин Набуки. — В московском аэропорту тебя встретит гид, который говорит по-японски. Он — а возможно, она — поможет тебе добраться до гостиницы и снять в ней номер. Говорят, из окон этой гостиницы открывается неплохой вид… Ты проведешь там несколько дней. Развлекайся, посещай экскурсии, ходи в рестораны — словом, веди себя как турист. Денег у тебя будет достаточно. Я знаю, что тебя мало интересует искусство, но придется потерпеть. Театры, музеи, выставки — все это входит в туристическую программу, а я хочу, чтобы ты ничем не выделялся из массы туристов, ежедневно прибывающих в Москву.

Рю молча кивнул, разглядывая сменявшие друг друга картинки на экране компьютера: какие-то здания, улицы, концертные залы… Он по-прежнему не понимал, чего от него хотят, но не спешил задавать вопросы. Господин Набуки вдруг оставил в покое компьютер и вынул откуда-то — Рю не заметил, откуда именно, — мобильный телефон. Аппарат был непривычно массивный, Рю не видел таких уже лет десять, а то и больше.

— Накануне отъезда из Москвы, — продолжал господин Набуки, — тебе передадут вот такой аппарат. Для этого ты зайдешь в один из магазинов «Набуки фильм», расположенный по адресу, который я тебе укажу. Ты купишь там пленку для фотокамеры. На упаковке будут написаны цифры. Это номер ячейки в гостиничной камере хранения и код замка. Заберешь из ячейки телефон, поднимешься к себе в номер и нажмешь кнопку вызова. Вот она, на ней по-английски написано «send». Если тебе ответят, передай от меня привет. Если не ответят, больше не звони. Избавься от телефона и возвращайся сюда. Я буду ждать тебя с нетерпением.

— Просто передать привет? — не поверил своим ушам Рю. — Неужели я должен ехать так далеко только для этого?

— Это очень важно для меня, — сказал господин Набуки. — Впрочем, я уже говорил тебе, что ты можешь отказаться.

Рю понял, что опять сморозил глупость. Тон, которым господин Набуки произнес последнюю фразу, полностью подтверждал это предположение. Разумеется, дело было не в привете. Привет можно было передать по телефону, не выходя из этого подвала. Видимо, далеко не вся деятельность господина Набуки на территории России была Легальной. Рю даже показалось, что Господин Набуки испытывает к русским враждебность не меньшую, чем та, которую он проявлял в отношении американцев. Американцев Рю и сам терпеть не мог, но у него были на то свои причины. Что же до господина Набуки, то корни его неприязни к янки крылись в далеком прошлом, когда Америка и Россия сообща нанесли Японии жестокое поражение в войне. А раз так, то чем Россия лучше Америки? Пожалуй, ничем — по крайней мере, с точки зрения господина Набуки. К тому же не следует забывать про Северные территории…

— Простите, Набуки-сан, — виновато сказал Рю. — Кажется, я забылся. Разумеется, я с удовольствием выполню ваше поручение. Когда я должен отправиться в дорогу?

— Очень скоро, — ответил господин Набуки. — Я думаю, не позднее чем через неделю. На это время я освобождаю тебя от всех обязанностей. Сегодня в твоей комнате установят компьютер. Тебе многое надо узнать и запомнить, прежде чем ты сядешь в самолет.

Когда Рю Тахиро, пребывая в глубокой задумчивости, вышел из подвала, он снова столкнулся с Сабуро. Личный шофер господина Набуки стоял на террасе, смотрел в сторону моря и — небывалое дело! — курил сигарету. Вид у него был осунувшийся и мрачный. Услышав шаги Рю, он обернулся, и в его окруженных сеткой морщин глазах мелькнуло странное выражение. Рю показалось, что это была жалость, но он решил, что ошибся: насколько он понимал, у Сабуро было множество причин для неприязни к нему и ни одной для жалости.

Мельник загнал машину во двор, вышел и закрыл за собой ворота. Для этого ему, как обычно, пришлось приподнимать тяжелые, сильно просевшие вниз створки, чтобы они не скребли по земле. С трудом задвинув тронутый ржавчиной засов, Мельник привычно подумал, что ворота давно пора менять так же, впрочем, как и весь забор.

Дача была просторная, но ветхая от старости. Если верить слухам, в свое время она принадлежала одному известному писателю, который много лет назад стучал здесь на машинке и здесь же повесился, перекинув веревку с петлей через чердачную балку. После этого дача долго пустовала. Наследники писателя продали ее за бесценок, и в течение последних десяти лет она неоднократно переходила из рук в руки. Всем, кто приобретал ее, фатально не везло — кто-то внезапно умирал, кого-то убивали, кое-кто сел за решетку, так что Мельнику она досталась буквально за гроши.

Андрей Мельник был не суеверен, и ему было глубоко плевать на дурную славу, которой пользовалась дача. Подумаешь, дом с привидениями! Он, Мельник, побывал в местах, где водятся твари пострашнее привидений, и ничего, не помер. Не помер, нет, хотя бывали моменты, когда ему казалось, что не помер он напрасно. Зря не помер, лучше было помереть. Но такие мысли были признаком слабости, и Мельник гнал их подальше, как только они появлялись. К черту! С какой стати ему желать себе смерти? И что такого страшного он натворил, чтобы жизнь была ему не в радость? Да какая жизнь!

Жилось Андрею Мельнику, в общем, недурно. Богатства особого он не нажил, но квартира в центре Москвы у него была, машина — трехлетний «додж» — была, и большая дача в тихом престижном месте тоже была. Давно уже он не испытывал нужды в чем бы то ни было, в том числе и в деньгах. Патологической жадностью Андрей Мельник не страдал, в олигархи не рвался, на политику ему стало с некоторых пор начхать — словом, жил он так, как многим и не мечталось. То есть жил бы, если бы не некоторые досадные мелочи…

Первая такая мелочь приключилась с ним в недоброй памяти новогоднюю ночь, в развороченном бомбежками и обстрелами, замерзшем, насквозь провонявшем гарью, разложением и экскрементами Грозном. Тогда, во время штурма, осколок снаряда, ударив по касательной, сшиб с него каску и надолго погрузил старшего лейтенанта Мельника в ледяную тьму. Это был отличный момент для того, чтобы тихо и благопристойно отдать концы во славу русского оружия, но Мельник почему-то им не воспользовался. Он выжил и пришел в себя уже в плену, в окружении гогочущих бородачей в камуфляже, которых очень забавляло то, как он удивленно и испуганно таращил на них глаза. У этих людей было весьма своеобразное чувство юмора, и в течение следующих полутора лет Мельник не раз оценил его в полной мере…

Он полез в карман и вынул оттуда непочатую пачку сигарет. Руки почему-то дрожали, и, распечатывая пачку, он безобразно разодрал целлофановую обертку. Налепленная в самом неудобном месте акцизная марка, как всегда, мешала откинуть картонную крышечку. Теряя терпение, Мельник рванул, порвал крышечку, выбросил станиолевую прокладку, сунул сигарету в зубы и принялся чиркать зажигалкой. И вот так каждый раз, подумал он с ледяной злобой. Каждый раз, как вспомнишь, хочется на стенку лезть. И главное, сделать ничего нельзя.

Фитиль зажигалки наконец загорелся. Мельник зажег сигарету и в пять жадных затяжек выкурил ее до самого фильтра. Окурок прочертил пологую красную дугу в сгущающихся сумерках и рассыпался искрами, ударившись о гнилые доски забора. Забор все-таки надо поменять, подумал Мельник с натугой. Не стоит откладывать до весны. На хрен это надо — откладывать? Пока дожди не пошли, привезти доски, жерди, столбы, пригнать работяг… Дня за три, за четыре управятся. Ну максимум, за неделю. Тут работы-то воробей нагадил. Зато вид будет совсем другой, не стыдно людям показать. И дом давно пора покрасить. Вот пусть заодно и покрасят, вместе с забором…

От этих будничных мыслей стало немного легче. Мельник запер машину и пошел, в дом, скрипя рассохшимися ступенями крыльца.

В доме было уже совсем темно и густо пахло яблоками. Сад, на даче был небольшой, тоже очень старый, заросший молодыми побегами, сорняками и даже крапивой. Большинство деревьев в нем уже перестали плодоносить и медленно умирали от старости и болезней, но две яблони — антоновка и штрифель — все еще давали урожай, и, когда у Мельника случалось подходящее настроение, он собирал то, что не успевало сгнить.

Садоводством и огородничеством Мельник, разумеется, не занимался. Большим любителем природы он себя тоже не считал, но в последнее время нервы у него совсем расшатались, и он старался уезжать на дачу при первой же возможности — от греха подальше. У соседей, которые жили прямо над ним в его московской квартире, был пятилетний сын — настоящий придурок с вечным двигателем, вмонтированным прямо в задницу. Мозгов у этого сокровища было не больше чайной ложки, но родители в нем души не чаяли. Во двор они своего ребенка почти не отпускали — другие дети недолюбливали его так же, как и Мельник, — и этот хорошо откормленный даун целыми днями с топотом носился по квартире, время от времени принимаясь прыгать со стульев. А может быть, и со шкафов. Грохот, во всяком случае, стоял такой, словно Мельник сидел не у себя в квартире, а в блиндаже, по которому прямой наводкой лупила вражеская артиллерия. Люстра под потолком раскачивалась и жалобно позвякивала, и даже пол под ногами у Мельника испуганно вздрагивал в такт тяжелым прыжкам наверху. Мельник терпел, просил, уговаривал и даже грозил, но ничто не помогало. Это ребенок, отвечали ему любящие родители. С восьми утра и до одиннадцати вечера у себя дома мы имеем право делать все, что угодно, говорили они. Мельник понимал, что в чем-то они правы. Понимал он также и то, что злиться на ребенка, да еще обделенного умственными способностями, просто грешно. Но по вечерам, сидя перед телевизором с бутылкой водки и слушая тяжелый топот над головой, он стал все чаще ловить себя на мысли, как было бы славно подстеречь маленького ублюдка на лестнице, затащить его в подвал и накинуть ему на шею проволочную удавку. А еще лучше — передушить к чертям все семейство, чтобы безутешные родители, не ровен час, не додумались с горя завести еще одного пащенка.

Это были опасные мысли, особенно если принять во внимание не столь уж давнюю историю с этой блудливой сукой, женой Мельника, и ее бойфрендом. Участковый до сих пор косился на Мельника, как солдат на вошь, так что новые неприятности были ему ни к чему. Именно по этой причине Мельник пропадал на даче и даже начал подумывать о том, чтобы переселиться сюда совсем. Спасаться бегством от невоспитанного дитяти было, в общем-то, унизительно, но другого выхода Мельник не видел: он не мог даже набить морду любящему папаше без опасения сесть за решетку. Не убивать же, в самом деле, целую семью только за то, что Господь не дал им ни ума, ни совести! Их, убогих, надо бы пожалеть, но вот это у Мельника как раз и не получалось.

Зато на даче оказалось неожиданно хорошо и покойно. Воздух здесь был чистый, вода в колодце сладкая, и тихо было до звона в ушах. До Москвы отсюда было рукой подать, особенно на машине, соседи Мельника не беспокоили. Оставалось только отремонтировать и утеплить дом, чтобы в нем можно было с комфортом пересидеть зиму.

Мельник взял с подоконника яблоко — взял наугад, не выбирая, первое, что подвернулось под руку, потер его о свитер и надкусил. Яблоко оказалось червивое. Пришлось возвращаться на крыльцо и долго плеваться. Надкушенное яблоко Мельник выбросил в темноту и услышал, как оно гулко ударилось о дощатую дверь нужника.

Пересидеть зиму… Вот именно — пересидеть. После недавней истории на Можайском валу Мельник снова почувствовал неприятное внимание к своей особе со стороны «соответствующих органов». Сделано все было, в общем-то, чисто, но Лапоть, этот балашихинский недоумок, ухитрился получить пулю в бедро. Мельник сам осмотрел рану и пришел к неутешительному выводу, что пуля засела где-то возле самой кости, и без помощи опытного хирурга ее оттуда не извлечь. Одно слово, Лапоть… Лапоть и есть, раз сумел так глупо подставиться под выстрел. Невелика потеря, решил тогда Мельник, и…

И сплоховал. Была за ним такая слабость — любовь к проволочной удавке. Еще с армии, с первой чеченской войны. Очень ловко это у него получалось: неслышно подойти сзади, молниеносно набросить на шею кусок проволоки с удобными ручками на концах и одним резким движением перекрыть кислород. Когда надо, к примеру, убрать часового, лучшего способа не найти. И ни шума, ни крови… Ну разве что чуть-чуть — если сдавишь глотку слишком сильно, и проволока прорежет кожу. Но такой ляпсус можно допустить разве что по неопытности, с перепугу или от чрезмерного усердия. С Мельником такого не случалось. В этом деле он был настоящим специалистом, и это-то его и подвело. Он просто не успел подумать — руки сами сделали то, что считали нужным, и только потом он сообразил, что Лапоть работал с ним в одной конторе и что дело с задушенными в любовном гнездышке тварями наверняка не забылось. Тогда ему удалось отмазаться только потому, что он вовремя позаботился о хорошем алиби. Позаботился он об алиби и на этот раз, но не все менты целиком вырублены из дерева, кое-кто из них все-таки умеет немного соображать, и больше всего Мельнику сейчас хотелось податься в бега. Но мало ли чего ему хотелось! Как говорится, и рад бы в рай, да грехи не пускают…

Вспомнив о грехах, Мельник спохватился и вернулся к машине. Выйдя на крыльцо, он внимательно огляделся, но обнаружил во всем поселке только одно светящееся окно. Окошко горело далеко от его дачи. Остальные дачники либо спали после трудового дня, либо разъехались по домам, в Москву: была середина недели, осень, пора отпусков осталась позади, да и урожай уже собрали, так что опасаться действительно было некого.

Мельник открыл багажник своего «доджа» и при свете загоревшейся внутри слабенькой лампочки еще раз осмотрел коробку. Коробка была картонная, небольшая, примерно пятьдесят на пятьдесят, сантиметров двадцать в высоту, но тяжеленная — килограммов на тридцать. Она была вдоль и поперек переклеена скотчем, так что вскрыть ее, не оставив следов, не представлялось возможным. Вскрывать коробку Мельнику строго-настрого запретили, да он и не стремился узнать, что там внутри. Ну ее к дьяволу! Меньше знаешь — лучше спишь. Уж, наверное, не деньги, а если даже и деньги, то печатали их где-нибудь под Урус-Мартаном или в каком-нибудь другом, столь же уютном местечке. Взрывчатка? Мельник пожал плечами. Выбирать ему не приходилось. Немного утешало только то, что ичкеры, как правило, переправляли взрывчатку по другим каналам, да и партия была маловата. Что такое тридцать килограммов? По современным меркам, пшик, ноль без палочки. Вот полтонны — это да…

Мельник наклонился и, крякнув от натуги, одним плавным движением вынул коробку из багажника. Он заметил, что обращается с ней как со взведенной бомбой, готовой рвануть в любую минуту, и криво улыбнулся: подумаешь, напугали… Если рванет, все равно ничего не почувствуешь — ни страха, ни боли, ни черта. Просто не успеешь. Зато будешь свободен — раз и навсегда…

Он локтем захлопнул крышку багажника и, скрипя ступеньками, понес коробку в дом. На ходу Мельник прикидывал, куда бы понадежнее спрятать эту хреновину, так, чтобы и на виду не торчала, и мыши до нее не добрались. Хранить коробку у себя на даче ему предстояло целую неделю, а за такой срок обнаглевшие грызуны могли превратить ее черт знает во что. Если в коробке взрывчатка, это бы еще куда ни шло — вряд ли мыши станут жрать тротил. А если фальшивые баксы или, к примеру, наркота? Мельник представил себе сначала мышей, которые, исходя пеной, валяются по всей даче и пачками подыхают от передозировки, а потом и Беслана, бешено вращающего глазами, машущего своей неразлучной «тэтэшкой» и орущего на весь дачный поселок: «И-гдэ мой кокс, слушай, да?! Куда дэвал, говори, ишак!».

Мельник ловко поддел носком ботинка нижний край приоткрытой двери, потянул на себя, и дверь с протяжным скрипом открылась настежь. Он переступил порог, зацепившись оттопыренным локтем за косяк, и вдруг услышал приближающийся шум автомобильного двигателя. Судя по звуку, движок был бензиновый, довольно мощный, и работал он на весьма высоких оборотах. Во дает, подумал Мельник. По здешним дорогам только на такой скорости и гонять, особенно в темноте. Джип, наверное.

Мысль о джипе поселила в его душе тень беспокойства. Ему пришло в голову, что это может быть Беслан. Перспектива на ночь глядя решать какие-то вопросы с этим бешеным кавказцем Мельнику совсем не улыбалась. Не выпуская из рук коробки, он оглянулся и увидел пляшущий свет фар приближавшейся на приличной скорости машины. Рев двигателя нарастал, и очень скоро Мельник услышал металлическое уханье и лязг, с которыми та проваливалась в многочисленные ямы и налетала на еще более многочисленные кочки. Чокнутый, подумал Мельник. Неужели все-таки Беслан? Ишь, несется как угорелый…

Машина приблизилась к даче Мельника вплотную, но водитель даже не подумал притормозить. Напротив, он еще увеличил обороты. Мимо, решил Мельник, и в этот момент раздался ужасный грохот. Запертые на засов тяжелые, вросшие в землю створки ворот с гнилым треском вылетели вовнутрь, разбрасывая по всему двору обломки досок и комья вырванного с корнем дерна. Какая-то машина, показавшаяся Мельнику огромной, как грузовик, светя фарами, влетела во двор в вихре пыли и деревянных обломков, подпрыгнула на угодившей под колеса створке ворот, с глухим лязгом врезалась в багажник «доджа» и остановилась как вкопанная. Смятая крышка багажника отскочила и, печально скрипнув пружинами, встала вертикально.

Мельник не глядя швырнул на пол коробку (да хоть бы и тротил, все равно без детонатора не взорвется!), развернулся и, свирепея с каждым сделанным шагом, ринулся с крыльца.

Пыль все еще висела в воздухе едким облаком. Невредимые фары чужой машины наполняли это вонючее облако размытым сиянием. «Сука, — подумал Мельник, широко шагая через двор. — Сука рваная, позорная, один бампер на полштуки баксов потянет, не говоря уже обо всем остальном… Я у тебя эти баксы голыми руками из глотки вытащу вместе с гландами — через задний проход, блин, на фиг… Понакупят джипов, поужираются до поросячьего визга и беспредельничают, сук-кины дети…»

— Ну что, доездился, урод? — заорал он еще издали, так как уже убедился, что влетевшая к нему во двор машина принадлежала не Беслану. Беслан ездил на «паджеро», а это был, кажется, «лендровер», и притом далеко не новый. — Теперь на инвалидной коляске будешь ездить, козья морда! Да и то, если бабок хватит. А попал ты, мужик, по-крупному, не завидую я тебе…

— Прошу прощения, — вежливо перебил его водитель «лендровера», выходя из машины. — Действительно, неловко получилось. Это вы Андрей Мельник? Я к вам по делу.

Мельник задохнулся и несколько раз хватанул воздух широко разинутым ртом.

— Ты… Слышь, ты чего, совсем охренел? Какое еще дело? Да ты чего, а?.. Я тебя спрашиваю, козел, кто за ремонт платить будет?!

Незнакомец помахал ладонью перед лицом, разгоняя пыль. Он был невысок, сухощав и не производил впечатления опасного человека. Впрочем, пьяным он тоже не выглядел и никакой робости при виде разъяренного Мельника не проявлял. Это было странно, поскольку Мельник помимо физиономии уличного громилы имел соответствующее телосложение и весил сто десять килограммов.

— Да, вы Мельник, — деловито сказал незнакомец. — Другой такой рожи в радиусе двадцати километров не сыщешь. Как это вас угораздило купить здесь дачу? Тут ведь кругом сплошные художники, поэты, музыканты — словом, одни лохи, на шашлык некого пригласить. А насчет машины не беспокойтесь. Она вам больше не понадобится.

— Ты чего гонишь, сучара? — с угрозой спросил Мельник. — На кого ты наезжаешь, рыло твое бухое? Жить надоело? Так я тебе сейчас помогу…

Он ударил вполсилы — просто чтобы заставить этого придурка опомниться и перевести разговор в более конструктивное русло. Парень явно был не в состоянии отвечать за свои слова. Водкой от него, правда, не пахло, но в наше время можно запросто словить кайф и без водки, были бы бабки. Но, как бы то ни было. Мельник твердо намеревался получить свои денежки сполна — и за разбитую машину, и за ворота, и за моральный ущерб. Заодно он собирался выяснить, откуда этот умник знает его имя и как это у него хватило наглости, зная, с кем имеет дело, устроить такой цирк. Словом, Мельник ударил, целясь незваному гостю в грудь — не сильно, но резко и точно, как на занятиях по рукопашному бою.

Незнакомец с неожиданной легкостью уклонился от удара и для начала пнул Мельника в голень носком своего тяжелого армейского ботинка. Прием был примитивный, но очень действенный. Мельник запрыгал на одной ноге, шипя от боли, и тут же получил увесистый тычок в лицо раскрытой ладонью. Это было не столько больно, сколько унизительно. Незнакомец играл с ним, как кошка с мышью, — с ним, бывшим офицером ВДВ, ветераном Чечни!

— Дерись, — сказал незнакомец. — Что же ты, десантура? Дерись, черт бы тебя побрал! Я могу прикончить тебя и так, но мне будет приятнее, если ты хотя бы сделаешь вид, что дерешься.

Мельник тряхнул головой. Меньше всего он ожидал чего-нибудь подобного. В его душу начал понемногу закрадываться страх. Этот парень слишком много говорил о своем намерении убить его. Он ничего не требовал и даже ни о чем не спрашивал — просто вломился во двор сквозь запертые ворота и сказал: я тебя убью. И он был чересчур ловок для пьяницы или наркомана. Он был, пожалуй, чересчур ловок даже для трезвого, тренированного, прошедшего курс боевой подготовки человека…

«Чепуха, — подумал Мельник. — Он просто застал меня врасплох. Я не успел подготовиться, вот и схлопотал по ушам. Сейчас мы это поправим.»

Он собрался с духом, сконцентрировался, насколько это было возможно в данной ситуации, и ринулся в бой.

Придя в себя, Мельник не сразу понял, где находится и что с ним произошло. В голове звенело и плыло, и во всем теле ощущалась странная легкость, как будто оно было наполнено водородом. В то же время щекой, ладонями и правым боком он чувствовал под собой что-то жесткое — наверное, пол. Он словно парил в пустоте, одновременно прижимаясь к дощатому полу, как будто его вместе с этим полом — или не полом все-таки? — выбросило в открытый космос и теперь уносило все дальше от Земли по кометной орбите. В невесомости Мельнику было худо — тошно, жутко и одиноко. Пахло в невесомости пылью и яблоками. Совсем как у меня на веранде, подумал он, и тут его осенило: так это же, наверное, и есть веранда!

Он осторожно открыл сначала один глаз, потом второй. Ощущение невесомости исчезло, зато сразу же начала жутко болеть голова. Он лежал на дощатом полу веранды, упираясь носом в грязные доски, выкрашенные облупившейся коричневой краской. На веранде горел свет. Занавески на окнах были задернуты, дверь закрыта и даже заперта на крюк. Возле нее над открытым картонным ящиком спиной к Мельнику сидел на корточках незнакомый ему человек в линялом камуфляжном комбинезоне и, глядя в ящик, задумчиво насвистывал какой-то грустный мотивчик. Память мало-помалу возвращалась к Мельнику, но в его воспоминаниях все равно зиял огромный провал. Он помнил все до того момента, как бросился на незнакомца, намереваясь превратить его в отбивную. На этом воспоминания обрывались, и Мельник, поразмыслив, пришел к выводу, что провал был не так уж и велик. По всей видимости, незнакомец оказался настоящим профессионалом — из тех, о которых Мельник только слышал и которых ни разу в жизни не видал живьем, — и вырубил его первым же ударом. Пинок в голень и тычок в физиономию в счет не шли — это были просто дружеские похлопывания. Потом он зачем-то затащил бесчувственное тело на веранду — это вместо того, чтобы сразу же убить, как обещал вначале. Значит, разговор все-таки будет, с тоской подумал Мельник и начал прикидывать, как бы ему добраться до топора, который лежал под лавкой и был ему отсюда отлично виден.

Думал он об этом без всякого энтузиазма, по необходимости и, в общем-то, через силу, так как идея была не из лучших. Мельник сильно подозревал, что даже если ему и удастся каким-то чудом схватить топор, то буквально в следующую секунду этот топор ему воткнут в… словом, куда следует. Да еще и провернут пару раз для острастки, чтобы не рыпался.

Незнакомец в камуфляже, не переставая насвистывать, вдруг развернулся к Мельнику всем телом. Мельник поспешно зажмурился, решив пока прикинуться шлангом: а вдруг пронесет? Впрочем, зажмурился он не до конца, а так, чтобы видеть своего мучителя сквозь ресницы.

Мучитель сидел на корточках, смотрел мимо Мельника и задумчиво похлопывал себя по ладони охотничьим ножом. Мельник похолодел, но потом заметил прилипший к лезвию клочок коричневого скотча и понял, что незнакомец вскрывал ножом ящик. Тут он похолодел вторично: ящик! Уроет меня Беслан, с тоской подумал Мельник. Живого в землю закопает. Если, конечно, я к тому времени еще буду жив…

— Очухался? — по-прежнему глядя мимо Мельника, спросил незнакомец.

Голос у него был усталый, словно бы севший, да и лицо выглядело осунувшимся, как будто этот человек не спал вторую неделю подряд. В зубах у него торчала какая-то соломинка, и он задумчиво перебрасывал ее языком из одного угла рта в другой. В общем, на вид ничего страшного — мужик как мужик…

Незнакомец тяжело вздохнул и небрежным жестом бросил нож в висевшие на поясе ножны. У Мельника немного отлегло от сердца: он терпеть не мог холодного оружия, особенно когда этим оружием резали его. Поняв, что дальше притворяться бессмысленно, он открыл глаза.

— Понимаешь, парень, — сказал ему незнакомец, — я ведь действительно пришел тебя мочить. Но вижу, что поговорить все-таки придется. Я-то думал, что ты просто подонок, а теперь вижу, что ты еще и дурак, каких мало.

— Это как же ты увидел? — нашел в себе силы съязвить распростертый на полу Мельник. Ни на что другое сил у него не было, да и произнесенная фраза, честно говоря, далась ему с большим трудом.

— А вот заглянул в этот ящик и увидел, — сказал незнакомец. — Ты хотя бы в общих чертах представляешь, что там лежит? Не представляешь… Ну а кто тебе подсеял этот подарочек, помнишь?

— Да пошел ты, — с тоской сказал Мельник и попытался сесть. С первой попытки это ему не удалось, и он решил еще немного полежать, чтобы поднабраться силенок. — Ты кто такой — прокурор, следователь? Какого хрена привязался? Пришел мочить, так мочи.

— Мараться неохота, — сказал гость. — Да и не нужно мне это теперь мараться. Вот свяжу тебя хорошенько и позвоню в ментовку. Пожизненное тебе, можно сказать, гарантировано, но до суда ты не доживешь — кореша тебя из-под земли достанут и обратно в землю закопают. Знаешь, что в этом ящике? Посмотри.

Человек в камуфляже говорил так устало и равнодушно, с такой ленивой уверенностью, что у Мельника что-то оборвалось внутри. Он собрался с силами и сел, заскрипев зубами от нечеловеческих усилий.

— Ну не кривляйся, не кривляйся, — сказал незнакомец. — Не так уж сильно я тебя приложил. Ты ведь тоже профессионал. Стыдно, Мельник. Конечно, водка, бабы и сигареты — дело хорошее, но надо же хотя бы зарядку делать иногда. Разжирел, как кабан, реакции никакой… Тоже мне, офицер! Ну, ползи, ползи сюда, родимый. Посмотри, какой подарочек тебе друзья приготовили. Ты ведь не чайник штатский, должен в таких вещах разбираться.

Мельник, кряхтя, поднялся на ноги, кое-как добрел до ящика и заглянул внутрь, обмирая от нехорошего предчувствия.

Наступило долгое молчание. Потом Мельник сел на пол, крепко ударил себя кулаками по глазам и тоненько заскулил. Все, что говорил незнакомец, было правдой — от первого до последнего слова. И это была еще не вся правда. Вся правда была во сто раз страшнее.

— Я предлагаю сделку, — неожиданно сказал незнакомец. — Ты мне, я тебе.

Мельник перестал скулить и поднял на Своего гостя полные тоскливого ужаса глаза.

— Надеюсь, ты понимаешь, что бежать бессмысленно, — продолжал тот. Если ты вздумаешь смыться, тебе не жить. Менты — ерунда. Но я буду охотиться за тобой, пока не поймаю. Я это умею, поверь-. И есть еще твои друзья, которые тоже наверняка захотят с тобой встретиться. Ты понимаешь, чем это пахнет? — Он небрежно поддел носком ботинка крышку ящика, и Мельник испуганно шарахнулся в сторону, как будто это могло хоть что-то изменить. Так вот, я предлагаю тебе сделку. Ты прямо сейчас рассказываешь мне все про этот сундук и про тех, кто дал его тебе. Еще ты рассказываешь мне про Можайский вал, про хакера, про удавку и про все остальное. За это я ухожу отсюда и забираю с собой это дерьмо. — Он снова пнул коробку, так что крышка лежавшего в ней чемодана со стуком захлопнулась. — А ты садишься в машину и едешь сдаваться ментам. Про коробку можешь ничего не говорить. Получишь свои двадцать лет, зато, может быть, спасешь шкуру.

…Когда незнакомец ушел, унося с собой тяжелый чемодан, Мельник неторопливо вышел во двор и сел в машину. Уже вставив ключ в замок зажигания, он заметил, что так и не выключил свет на веранде, но, возвращаться не стал.

Он чувствовал себя опустошенным и невесомым. Тяжести на душе не было, сомнений не осталось, надежды — тоже. Долги были оплачены, а те, что не были, он собирался оплатить в ближайшее время.

Он завел двигатель, включил заднюю передачу и, хрустя обломками ворот, выехал со двора. Для этого ему пришлось выставить голову в окошко смотреть назад мешал покореженный, — вставший торчком багажник. Это его не огорчило. Незнакомец в камуфляже был прав: машина ему больше не понадобится.

Выезжая за ворота, он задел зеркалом столб — задел сильно, так, что зеркало отлетело и разбилось вдребезги. Мельник коротко выругался — по привычке, а не потому, что разозлился, — резко развернул машину на узкой дороге, переключил скорость и дал газ. Он принялся шарить рукой по приборному щитку, пытаясь включить музыку.

Щиток почему-то не светился. Спохватившись, Мельник включил фары, толкнул кассету в приемную щель магнитолы и закурил. Музыка грохотала, но рев двигателя перекрывал даже ее. Мельник взглянул на тахометр, потом — на спидометр и снова выругался: оказалось, что он забыл переключить передачу и до сих пор ползет на первой. «Угроблю движок», — равнодушно подумал он, выжимая сцепление и плавно переводя рычаг.

Вскоре впереди показался выезд на шоссе. Мельник, не снижая скорости, выскочил на перекресток и, нарушая все правила, повернул налево — прочь от Москвы. Изуродованный «додж» тяжело перевалил через газон, высаженный на разделительной полосе, и, набирая скорость, пошел вперед.

Колонки бархатно ревели голосом Розенбаума, светящиеся указатели мелькали справа и исчезали во тьме позади машины. Мельник почти не смотрел на дорогу: его взгляд был прикован к мерцавшей рубиновым огнем стрелке спидометра. «Додж» тянул великолепно: авария никак не отразилась на его ходовых качествах. Когда стрелка подобралась к отметке «200» и медленно поползла дальше, машину стало немного водить из стороны в сторону. Пора, понял Мельник, и стал до боли в глазах вглядываться в обочину.

Он был спокоен. Скорость всегда помогала ему собраться, сосредоточиться и отбросить все раздражающие мелочи. Он любил скорость.

Сигарета истлела до самого фильтра, и он не глядя выплюнул ее под ноги. Кажется, окурок упал на колени — какая разница? Еще немного…

Впереди показались огни железнодорожного переезда. Переезд вроде бы был свободен. Отлично, подумал Мельник. Это как раз то, что надо.

«Караван, караван, караван…» — тянул Розенбаум. Мельник подпевал ему во всю глотку, не забывая следить за скоростью и в последний раз скрупулезно выверяя каждую мелочь.

Потом он плавно повернул руль вправо — совсем чуть-чуть, но этого хватило. Розенбаум замолчал, когда «додж»

Мельника на скорости двести десять километров в час врезался в осветительную опору. Мельник замолчал тоже, потому что рулевая колонка прошла сквозь его грудную клетку, и петь ему стало нечем.