"Глаз кота" - читать интересную книгу автора (Желязны Роджер)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Ночь. Он молча стоит у восточного края стены, на внутренней насыпи среди небольшой группы деревьев, под безлунным небом, в четверти мили от своего дома.

Земля под башмаками мокрая от дождя. Холодный ветер воет о том, что зима неохотно уступает место весне в штате Нью-Йорк. Он протягивает руку и нежно прикасается широкой смуглой ладонью к тонкой веточке справа, щупая свежие почки, мечтающие о лете.

Он носит голубую бархатную рубашку поверх джинсов, широкий пояс из ракушек обхватил его талию. Тяжелое, очень старое цветное ожерелье свисает на грудь. Вокруг шеи тонкая нитка бирюзового хейча. На левом запястье серебряный браслет, усыпанный бирюзой и кораллами. Пуговицы рубашки походят на десятицентовики, отчеканенные в 20-м веке. Длинные волосы перехвачены красной лентой.

Высокий, странный, вне места и времени, он слышал нечто, что могло быть услышано только им: странную борьбу в мрачном доме. Независимо от того, как закончится схватка, он — Билли Зингер Черный Конь будет в проигрыше. Но он взвалил это бремя по собственной воле. Когда-то давно он высвободил эту силу, чинди, которая преследует его по пятам на протяжении жизни.

Билли слышит шум, доносившийся из дома, вскоре раздается громкий треск. Но это еще не конец. Звуки слышны по-прежнему. Откуда-то из-за стены раздается вой койотов.

Он усмехается. Наверняка это собака. Хотя эти звуки больше походят на другие, к которым Билли стал привыкать. Но, конечно, это не они.

Уильям Зингер Черный Конь. У него есть другие имена, но запоминающие машины знают его под этим именем. Под этим именем они вызывают его.

Шум неожиданно прекратился и после небольшой паузы начался снова. Он приблизительно подсчитал, что в этой части света сейчас полночь. Поднимает глаза к небу, но кровь Христа не струится оттуда. Только Айни — птица-гром — между звездами на юго-западе приготовила молнии, тучи, дождь и протягивает перо из головы, собираясь пощекотать нос Сасу-медведю, приказывая ему нести новую жизнь на планету, где-то там у Млечного пути.

Тишина. Вдруг напряженные удары пульса заполнили мир. Сверху? Действительно сверху?

Снова короткий лай предшествует вою. Когда-то он знал многое из того, что надо делать, но сейчас помнил лишь кое-что. Сейчас все было закрыто для него, все, кроме ожидания.

Нет, есть еще нечто, чем стоит воспользоваться.

Негромко, постепенно повышая голос, он запел.

Первый человек неуверенно, но радостно выскочил из мрака преисподней, где был сотворен. Он был там с восемью другими существами, муравьи и жуки, потом саранча, с которой они боролись на поверхности, и койот — первое злое существо, тот-кто-был-создан-в-воде, Тощий Странник — все размножились; стрекозы, осы, летающие существа позднее присоединились к ним, и самец-паук, и самка-паучиха. Толпы росли, все заполнили насекомые. Шла борьба.

— Давайте уйдем отсюда, — предлагали некоторые.

Первый человек, умный и сильный, принес сокровища: белую раковину, бирюзу, абалон, черный янтарь и красно-белый камень.

Он положил белую раковину на востоке и дунул на нее. Вверх поднялось облако в виде белой башни. На запад положил абалон; когда дунул, поднялась желтая башня-облако… На север положил черный янтарь, поднялась черная башня-облако. Белая и желтая выросли, встретились вершинами и пересеклись, как голубая и черная. Они стали Днем и Ночью.

Потом в центре положил красно-белый камень и дунул на него. Поднялась многоцветная облачная башня.

Башню на востоке назвали рассветом, на юге — голубым небом; на западе — сумерками и на севере — мраком. Койот побывал в каждой из них, меняя свой цвет на цвет башни. Впоследствии он стал известен, как дитя рассвета, дитя голубого неба, дитя сумерек и дитя мрака; были у него и другие имена. С каждым разом его сила росла.

Башни на четырех основных направлениях были священны и дали начало священным обрядам: центральная башня родила боль, зло и болезни. Именно к ней Первый человек и койот привели людей, населяя второй мир, а вместе с ними пришли их грехи.

Здесь они все узнали и встретились с другими, а Первый человек сразился со многими, разгромил их и взял их песни, дающие силу.

Но там царили страдания, несчастья — все это обнаружил койот, когда бродил по миру из края в край; он просил Первого человека уйти.

Первый человек сотворил белый дым, дунул на восток, потом проглотил его и снова дунул во все направления. Так распространились по свету грехи и вернулись к людям, откуда и пришли. Потом он положил разные молнии к востоку, а также радугу и солнечный свет, но ничего не произошло. Переместил их на юг, запад и север. Мир содрогнулся, но не родилось силы, чтобы поднять их вверх. Тогда он сделал жезл из черного янтаря, бирюзы, абалона и белой раковины. На его конец он водрузил красно-белый камень. Потом поднялся и перенес их наверх, в другой мир.

Здесь они встретились со змеями, Соляным мужчиной и Соляной женщиной, Огненным богом. Здесь же был паукообразный муравей. Свет и мрак поднялись вверх из четырехцветных башен, как и в других мирах.

Потом Первый человек выпустил желтую и красную стрелы на восток — они остановили распространение белого света.

И люди испугались. Соляной мужчина посоветовал обследовать восток, но стрелы отступили, когда они двинулись вперед. А потом люди услышали голос, зовущий их на юг. Здесь они нашли старика Донцо, прозванного Посланцем мух, который сказал, что сделал Первый человек:

желтая стрела возвещает о появлении людей, другая — растительности и пыльцы, а красная принесет болезни.

Потом пришли совы, сумчатая лиса, волк, дикий кот, с ними гремучая змея, которая принесла в дар Первому человеку раковину, которую носила на голове, в будущем обещая познакомить с белой раковиной, бирюзой, абалоном и черным янтарем.

Первый человек верил в их волшебную силу и передвинул стрелы на небе.

Потом люди узнали, что Первый человек был злым. Койот шпионил за ними и доложил ему, что люди знают, как он остановил свет на востоке, чтобы завладеть сокровищами.

Когда позднее они сказали ему об этом, Первый человек ответил:

— Да, все равно, внуки мои. Я пользовался своим злом для вашей же пользы. Оно принесет выгоду всем нам. И я сам знаю, когда отказаться от зла.

И он продолжал доказывать необходимость строительства первого медицинского хогана, где он поделился своими знаниями о добре и зле.

Он вспомнил вечеринку, на которую попал в ночь перед тем, как нашел койота.

Наряженный в роскошный костюм из блестящей синтетической кожи с квадратами и ребристыми черными складками, он легко проник в особняк в Арлингтоне. Знаменитости прошлого и настоящего наполнили сверкающие комнаты с высокими потолками. Сам он определенно принадлежал Прошлому, но все-таки пришел повидать старых друзей, снова окунуться в ту, другую жизнь.

Среднего возраста дама с профессиональным обаянием приветствовала его, подошла, обняла и за полминуты бодрым голосом рассказала новости, пока за его спиной не появился новоприбывший; привычным жестом он пожал руку хозяйки и отвел ее в сторону.

Поблагодарив, вздохнув с облегчением, он отошел, взял бокал со сверкающего подноса, кивнул одним, обменялся несколькими словами с другими и прошел в маленькую комнату, которая напоминала ему о прежних посещениях.

Вздохнул, войдя. Ему нравились и дерево, и железо, и камень, и грубый пластик, и книги, и картины, окно с видом на реку, уютно горящий камин.

— Я знала, что ты найдешь меня, — сказала она, сидя в кресле возле камина.

Он улыбнулся:

— Я потому здесь, что только эта комната не слишком безвкусна по тем временам.

Он придвинул кресло к ней и сел, но она равнодушно смотрела на огонь. Ее голубоватое лицо оживляли голубые глаза под белыми волосами, ее невысокая угловатая фигура совсем не изменилась. В чем-то она стала старше, в чем-то нет. Время сыграло недобрую шутку с обеими.

Он подумал о столетних Фонтанелли и его жене. Гримоду почти столько же лет, как и ему. Но в некотором смысле между ними целая пропасть.

— Хочешь снова заняться подбором видов? — поинтересовалась она.

— Теперь у них есть все необходимые животные. Я ушел на отдых!

— Тебе нравится твое занятие?

— Так же, как любое другое.

Ее брови поднялись:

— Трудно сказать, что это врожденный фатализм, усталость или твоя очередная поза?

— Сам не знаю, — ответил он.

— Может, просто маешься от безделья?

— Это также исключено, как и дождь в эти дни. Я живу в своем собственном мире.

— В самом деле? Это не лучший выход, — сказала она.

— Не лучший? Добро и зло всегда перепутаны. Это поддерживает порядок.

— Больше ничего?

— Легко любить, что имеешь, и желать, чего нет.

Она потянулась и сжала его руку:

— Ты сумасшедший индеец. Ты остаешься, когда меня здесь нет?

— Не уверен, — проговорил он. — Я был привилегированным путешественником. Может, я мертв, но никто мне не говорит этого. Как ты сама, Маргарет?

Через какое-то время она сказала:

— Все еще живешь в возрасте робости, я полагаю. И идей.

Он взял стакан и сделал глоток.

— …ссохшийся, выдохшийся и ненужный, — заключила она.

Он поднял стакан, поднес к свету и посмотрел сквозь него.

— Неплохо, — заметил он. — Они получили вермут.

Она усмехнулась.

— Философия прежняя, не так ли? — спросила она.

— Я так не думаю.

— Что собираешься сейчас делать?

— Пойти и поговорить кое с кем, а еще я собираюсь выпить. Может, и немного потанцевать.

— Я не имею в виду сегодняшний вечер.

— Знаю. Ничего особенного. Полагаю, что это не важно.

— Человеку с таким характером следует чем-нибудь заняться.

— Чем?

— Как бы тебе сказать? Когда боги молчат, кто-то должен выбирать.

— Боги молчат, — проговорил он, взглянув в ее сверкающие античные глаза, — а мне нечего выбирать.

— Неправда.

Он снова отвернулся.

— Не обращай внимания, — сказал он, — как делала и раньше.

— Не буду.

— Извини.

Она сняла руку с его руки. Он кончил пить.

— Твой характер — твой рок, — наконец сказала она, — ты переменчивое существо.

— Я живу оперативно.

— Может даже слишком.

— Пусть так, леди. Этого нет в моем перечне страданий. Я много раз менялся, и я устал.

— Может, хватит?

— Звучит каверзно. Ты меняешься. Если мне предназначено это безрассудство, пусть будет так. Не пытайся лечить мои раны, пока не уверишься в успехе.

— Я уверена. Ты найдешь выход.

— Я ничего не требую.

— …а я надеюсь, что это скоро произойдет.

— Хочу немного прогуляться, — сказал он. — Я вернусь.

Она кивнула, и он быстро вышел. Она вскоре тоже вышла.

Позднее вечером, он неожиданно заметил на ковре нитку красных бус около чемодана.

— Какого дьявола, — буркнул он.

Позвал хозяйку, поблагодарил ее и вернулся к трип-боксу,[1] задал координаты. Когда вошел, понял, что допустил промах.

Ледяная конструкция падала на человека.

Было время, когда ночью было светло,

как днем.

Злой дух оседлал мое правое плечо.

Время вертится вокруг меня, когда я плыву к горе Мрака по небу.

И звери, звери, на которых я охотился.

Когда я звал их, они шли на мой зов с горы Мрака.

Прошлой ночью шел снег, сухой и мелкий, но день не по сезону выдался теплым, и снег стаял. Небо было еще ясным, когда солнце скрылось за гребнем темных скал, и холод вошел во Вселенную; поднявшийся ветер равнодушно разгуливал среди сосен. Серебряные струны солнечных лучей оставили след далеко справа на вершине столовой горы, ее подножие серело в надвигающихся сумерках. Вечером снега не будет совсем, знал он, и можно будет посмотреть на звезды, пока не смежатся веки.

Когда он ставил палатку, подошел, хромая, койот, осторожно приступая левой передней лапой. За сумерками надвигалась ночь, надо было позаботиться о нем.

Он развел огонь, ароматный дым сосновых веток пахнул на него, и приготовил ужин. Когда все было готово, спустилась ночь, столовая гора и горный хребет слились в темноте.

— Твоя последняя еда на свободе, — проговорил он, положив зверю его порцию.

Когда они поели, человеку вспомнились и другие ночи, другие стоянки, их долгий след тянулся через века. То, что сейчас не надо искать, радовало его.

Выпив кофе, он подумал о ста семидесяти прожитых им годах: как в этом месте начиналась его жизнь, о волшебных странах и игорных притонах, через которые он прошел прежде, чем вернуться.

Дом, при этих обстоятельствах, звучит не иронично. Он пил маленькими глотками обжигающий напиток из металлической чаши в ночи, заполненной духами, большинство из которых обитают в Сан-Диего.

Позже своим охотничьим ножом он раздвинул бинты на лапе животного. Оно, поглядывая, вело себя спокойно во время этой процедуры. Когда человек отрезал кусок ткани, в памяти выплыл день несколько недель назад, когда он набрел на койота, ногу которого прищемил капкан. Потом был момент, когда он растерялся, но освободил животное и отправился с ним домой, довольный своим спутником.

Совершая этот длинный переход в Карризо, хотел освободить его где-нибудь недалеко от своего дома. Больше своего необычного спутника боялся заблудиться у себя на родине.

Человек шлепнул койота по спине:

— Давай, беги!

Тот поднялся, осторожно шагнул, неуклюже приподняв ногу, постепенно опуская ее, когда обходил стоянку. Немного времени спустя он походил вокруг костра, все больше увеличивая круги.

Когда охотник раскинул постель, то услышал гудение. Одновременно начал мигать красный огонек в маленькой пластмассовой коробочке, висевшей на его поясе. Он отключил зуммер, но огонек продолжал светиться, ослепляя. Человек пожал плечами и положил ее в стороне огоньком вниз. Зов шел из его далекого дома.

Он имел привычку носить аппарат, когда был близко, и забывал передвинуть его. У него никогда не было тщательно разработанных вариантов, поэтому и не было ответа на зов. Это казалось не столь важным. И так продолжалось несколько лет, пока он не получал чего-либо важного.

Это волновало его, когда он лежал и смотрел на звезды. Такое бывало, когда он получал какие-нибудь вызовы. Сейчас хотелось вытащить какую-нибудь деталь из аппарата или ничего не трогать. Сейчас он отошел от дел, необходимость в нем надолго отпала. Но это не имеет особого значения…

…Он пересек оранжевую равнину под желтым небом, в котором ярко светило огромное белое солнце. Подошел к оранжевому и пирамидальному строению, покрытому мелкими трещинами, приблизился и остановился, торопливо устанавливая прожектор. Потом стал ждать, время от времени подходил к машине, делающей записи по мере того, как трещины росли. Время ничего не значило для него. Солнце медленно садилось. Вдруг одна из зазубренных трещин расширилась, и открылось отверстие в строении. Широкоплечая фигура, покрытая розовой щетиной, неожиданно появилась оттуда, взмахивая влажной щетинистой конечностью. Оно имело ослепительно красную повязку из шишек, похожих на драгоценные камни. Человек щелкнул кнопкой прожектора, и блестящая сеть опустилась на существо. Оно пыталось освободиться, но не могло. Его движения совпадали со слабыми ударами по барабану; эти звуки можно было принять за биение человеческого сердца.

Сейчас весь мир рушился и чахнул, и он бежал, бежал на восток, моложе собственного «я», под голубое небо, в заросли саги, соляные кусты, заросли травы и чемизы.

Овца ничего не поняла, откуда появился человек, убегая от него, неожиданно выскочившего непонятно откуда, переливающегося всеми цветами рассвета. Потом все поплыло по теплым волнам туда, где живут несбывшиеся мечты…

Пение птиц; предрассветная пора; он был выброшен на мелководье сна, в мир, где время висит на краю света. Замороженное… Его сознание медленно прояснилось от сумбура мыслей, скопившихся в его мозгу за долгие годы. Или это было вчера?

Охотник проснулся, понимая, что вызов был важным. Он наклонился и убрал все знаки из палатки еще до того, как взошло солнце. Койота нигде не было видно. Следопыт решил прогуляться. На это ушло много времени, слишком много для него, чтобы пойти дальше. Его ощущения, однако, были другого свойства. Он обычно тщательно анализировал их, но редко проверял.

Прогуливаясь утром, он разглядывал свой мир. Он снова был маленьким, как в начале, хотя это было относительно тех миров, по которым он путешествовал. Он шел сейчас в предгорьях Карризо в Динетахе — стране навахо, площадь которой больше двадцати пяти тысяч миль, большая из пока освоенных земель. Свыше полутора миллионов акров занимали еще неосвоенные земли, ограниченные четырьмя священными горами: Дебентза на севере; гора Тейлора на юге; пик Сан-Франциско на западе и пик Бианко на востоке, каждая со своей историей и священным смыслом. Многое он знал; Динетах менялся медленно и был пока узнаваем в этом двадцать втором веке, как родина его детства. Вернувшись в эту страну много лет спустя, он как бы повернул время вспять.

Этот и тот другой дни еще различались. Из его клана — маленького клана — в живых остался он один. В те времена человек рождался членом материнского клана, но был также и членом отцовского; его отец был из Таозено, и они мало общались с поселком индейцев. Отец был высоким мускулистым мужчиной, наиболее удачливым следопытом, в нем текла кровь жителя прерий. Он перешел жить в Динетах, присматривая за стадом своей жены, мотыжил кукурузное поле, пока в один прекрасный день непонятное беспокойство не завладело им.

Это не было отсутствием привязанности к клану, изменившему его жизнь. Навахи имели огромный потенциал для личных контактов посредством запутанных родовых взаимоотношений, так что, даже если все люди, кого он знал в юности, умерли, всегда можно было найти гостеприимный кров в другом месте. Но он вернулся с женой-англичанкой и не сделал этого, чувствуя в душе угрызения совести, хотя прошло более трех лет со дня смерти Доры.

Это было хуже смерти. Одинокий навах на своей земле. Прочь от людей, перестань быть навахо. И он понял, что это единственно возможный путь, хотя его мать, бабушка и прабабушка были похоронены где-то рядом с тем местом, где он сейчас жил. Знал, что изменился, значительно изменился за прошедшие годы. Но оставались люди. В целом страна изменилась мало, они забыли многие незначительные события, которые он помнил, а малые события складывались в большие. Парадоксально, что он был на одной стороне ранней эры, а его современники на другой…

Он гулял под чужими солнцами, шел по следам странных зверей, уподобляясь монстру-убийце. Охотник изучил пути белликанов и чувствовал себя очень неуютно среди них. Там он получил несколько прозвищ, и некоторые вполне заслуженно. Его голова, как библиотека, хранила в натренированной памяти песни йатаалайи. Чуждый их традициям, он находился среди них. Ему хотелось побыть одному во что бы то ни стало.

Следопыт очнулся, сказал себе, что презирает их, и бежал, выбираясь из стен на поверхность гранита и песчаника, на косогор с соснами и можжевельником. Мертвые юккасы — их листья соприкасались со льдом лежали, похожие на упавшие на землю обгоревшие звезды, по всему его пути. Снег сверкал на далеких горных вершинах под ясным небом. Ему не было холодно, но он уверенно шагал, чувствуя, как радость наполняет его.

День тянулся медленно. Он все шел, к середине утра остановился, чтобы неспешно перекусить на косогоре, по гряде от грязного хогана поднимался дым, его висячая дверь виднелась на восточной стороне.

Старик, опираясь на палку вышел из-за скалы, где, отдыхая, наблюдал за овечкой. Он шел, прихрамывая, по извилистой тропе, приближаясь.

— Йа'ам'еех! — сказал старик, взглянув на него.

— Йа'ам'еех.

Он пригласил старика разделить его трапезу, они молча поели.

Через некоторое время он спросил: к какому клану принадлежит старик; невежливо было спрашивать имя, и этому он научился у народа кроликов красной воды. Он считал, что лучше, когда говоришь со старым человеком, а не с юношей, живущим далеко от города.

Наконец, старик спросил его о его клане. После его ответа, они снова замолчали. Нехорошо говорить о мертвых.

— Я — последний, — наконец, сказал он. — И меня долгое время здесь не было.

— Я знаю историю звездного следопыта. — Он стряхнул венок со своей черной шляпы с широкими полями, ветер подхватил его. Он оглянулся на тропу, ведущую на север. — Кто-то идет за тобой.

Улыбнувшись старику, назвавшему его по прозвищу, он обернулся и посмотрел туда же. Большой шар «перекати-поле» подпрыгивал и кружил по тропе на холме.

— Русский чертополох, — сказал следопыт.

— Нет, — возразил старик. — Нечто более опасное.

Несмотря на возраст, страх перед чинди на какой-то миг вернулся из его юности. Он вздрогнул от ветра.

— Пока ничего не вижу, — сказал он.

— Ты прожил долгую жизнь. Встречались ли враги на твоем пути?

— Нет.

— Еще встретишь.

— Может быть. Ты знаешь певца Вражеского пути?

— Я — певец.

— Может быть, скоро снова увидимся.

— Я слышал, что прежде звездный следопыт был певцом.

— Да.

— Когда вернешься, то подробнее поговорим об этом.

— Хорошо.

Старик еще раз оглянулся на тропу.

— Иди по извилистой тропе, — сказал он.

— Так и сделаю.

Позднее, проходя по слоистому голубому сланцу и мерзлой темно-красной глине высохшего речного дна, где стояли обнаженные хлопковые стебли по бокам, следопыт подумал о словах старика и событиях, о которых они напомнили, о небесных и водяных существах, жителях облаков и тумана, дождя, пыльцы кукурузы, которые были известными героями его детских грез; здесь в это время года змеи и грозы пока спят.

Прошло много времени, пока он раздумывал о событиях в старые времена.

А чинди… На самом деле или игра воображения, какая разница? Что-то зловещее за спиной. Да, стоит по иному осмыслить все происшедшее…

День медленно подвигался к полудню, следопыт прошел перед одиноким холмом недалеко от его дома, в поле зрения попала высокая ветряная скульптура, напоминающая что-то однажды виденное в бахроме морских водорослей на дне чужих океанов. Он снова остановился, чтобы доесть оставшееся. Его влекло на юго-запад, но стоит ли, задумался он, оглянувшись. В общем, мало что изменилось за период между прошлым и настоящим. Он различал голубое хвойное дерево рядом с монолитной основой; этого дерева он здесь не видел полтораста лет назад. Но ведь с тех пор климат тоже изменился кое в чем, зимы стали мягче, приходят позднее и кончаются быстро.

Он набил трубку и закурил. Тени, похожие на множество пальцев, медленно тянулись с запада. Пробежать весь путь, потом сесть, осмотреться и отдохнуть в конце дороги, казалось вполне выполнимым. Чего он боится? - удивился он. — Боится того проклятого вызова? Может, и так. Или хочется мысленно окинуть взором этот отрезок своей жизни до того, пока какая-нибудь случайность не изменит ее? Там звучала песня… Он не мог вспомнить ее.

Почувствовав, что пора, он встал и пошел сквозь холод и мрак к большому шестистенному зданию с дверью на востоке, его хоган был не совсем хоган.

Небо потемнело, когда он добрался до своего жилища, деревья укрывали от света еще беззвездного вечера высокое деревянное оштукатуренное строение. Он побродил вокруг несколько минут перед тем, как подойти с востока и установить грубо вырезанное покрытие, чтобы окружить это место. Потом вошел и включил свет. У него был свой фонарь для крыш и подземелий.

Подойдя к центральному хогану, он поднял несколько щепок и бросил их в огонь… Сбросил свои леви и красно-белую фланелевую рубашку в большую корзину с остальной своей одеждой. Подошел к высокой узкой палатке, вошел и сел в таймер для трехминутного сеанса УХФ. Воды в этом регионе было мало. Когда он приходил, то набрасывал куртку из оленьей кожи, одевал брюки цвета хаки и пару мягких мокасин.

Приведя в порядок новый регистрационный прибор, он прошел на маленькую открытую площадку на правой стороне — там была кухня приготовил еду среди висящих ристрасов из луковиц чилиса.

Стены вокруг были завешаны коврами с Двух Серых Холмов и из Генедо и множеством фотографий с чужими пейзажами, вставленными в рамки; он ел, сидя в низком меховом кресле. На дальней стене висели орудия пытки; рядом стояла метровая металлическая платформа, окруженная блестящей вертикальной решеткой, меняющей высоту, а справа была большая консоль с экраном дисплея. Его сигнальный свет ослеплял.

Насытившись, следопыт повертел в руках свой поясной аппарат и отложил его в сторону. Он зашел на кухню и взял пиво.

Ненависть где-то существует и нет сил, чтобы навсегда оградить меня от него: надо много времени изучать дороги, но скоро я буду готов… я готов восемь дней, и… я тогда узнал, что знаю сейчас, куда он хочет уйти… я хочу уйти… быть сожженным? сожженным, они говорят?… никогда между кучами шлака не угнаться за ползущими трубами, и их хруст определяет их сущность? но я также дышу этим воздухом… и только зазубренная молния держит меня здесь… я знаю сейчас дорогу за ними, и деревья проносятся в памяти.

виды городов меньше запомнились… я знаю дороги, которые формируются… жду… меньшие формы… спутанные мысли говорят… что мне надо… один за одним бегут дни, которые узнают от кого-то непохожего на других, еще существующих… я хочу знать, что где-то он существует… восемь дней… я умер, скоро умрет он… совершенно… ничто не может оградить меня от него я хочу сказать первый… сейчас я знаю об этом слова походят на ползущие существа… их хруст говорит об их сочности… ударь сейчас, и увидишь, что меньшие отступают.

сейчас я знаю их и хочу использовать… их снова… сказать ему причину этого… сейчас я хочу кружиться вокруг… ха! меньше чего-либо!.. ненависть… я скажу ему это когда… скажу ему потом… восемь дней… сгоревшая ненависть…

Вернешься, когда Нэйенезгани и его брат пользовались расположением монстров-людей новой планеты, там был Некто-Бесконечный Змей и другие, которых пощадили из каких-то соображений. Даже как-то приручили, терпя, как навязанное зло. Планета стала безопаснейшим местом, хотя кое-что еще оставалось.

К примеру, здесь была Тзе'Нэга'Ней — передвигающаяся скала, которая катилась за жертвами, давя и пожирая их. Нэйенезгани взбирался на радугу и сгибал молнию. Его брат советовал взять волшебные ножи, у него с собой их было восемь.

Когда он подошел к месту, называемому Бетчил-чай, то вынул два черных ножа, скрестил их и посадил в землю. Потом посадил два голубых ножа, тоже крест-накрест, потом два желтых. Еще два ножа с сомкнутыми остриями.

Потом взглянул на Гигантскую Скалу.

— Чего ты выжидаешь, Тзе'Нэга'Ней? — спросил он ее. — Ты не навредишь моему роду?

Со скрежетом и хрустом незамшелый валун тотчас зашевелился, медленно двинулся своей дорогой, все больше ускоряя ход. Нэйенезгани изумила скорость, с которой он приближался.

Он повернулся и отбежал. Скала быстро приближалась, настигая.

Добежав до места, где были ножи с сомкнутыми остриями, Нэйенезгани перепрыгнул их. Скала перекатилась следом, и большой кусок отвалился от нее.

Сейчас скалу заносило из стороны в сторону, она перекатывалась по кривой. Когда Нэйенезгани перескочил над голубыми ножами, скала обрушилась на них, подскочила, и прочь отлетело несколько кусков. Она значительно уменьшилась, хотя скорость у нее выросла.

Нэйенезгани перепрыгнул черные ножи. И, услышав треск и скрежет сзади, обернулся.

От нее остался только маленький камень. Тогда он остановился и подошел к ней.

Скала сразу изменила курс и отскочила… Нэйенезгани пошел на запад за ней, за реку Сан-Джуан. Наконец, здесь он настиг ее; жизнь, казалось, ушла из камня.

— Сейчас, Тзе'Нэга'Ней, — проговорил он, подойдя ближе, — навредить мне ты не в силах, но, как я заметил, достоинства ты не теряешь. В будущем ты впитаешь в себя огонь Дайниха.

Он поднял то, что осталось от скалы, и пошел показать Первой Женщине, которая бы иначе не поверила, что он смог это сделать.

Наконец, Билли вздохнул и встал. Он подошел к консолям рядом с площадкой, огороженной блестящей решеткой. Нажал кнопку с надписью «донесения», и экран дисплея ожил.

Вызывал Эдвин Теддерс, читал он, дальше следовала дата прошедшего дня и время — время, когда его прибор давал сигналы впустую. Внизу были отмечены еще шесть попыток Теддерса вызвать его, большая часть совсем недавно, только несколько часов назад. Здесь был восточный код, номер и требование ответить на вызов как можно скорее, когда вернется, и добавлено «обязательно».

Он попытался вызвать, не зная, на месте ли Эдвин. Потом решил подождать вызов. И ждал, барабаня пальцами.

Зуммер был прерывистый, но экран оставался темным.

— Да? — раздался хриплый мужской голос.

— Уильям Зингер Черный Конь, — представился он, — отвечаю на вызов Эдвина Теддерса.

— Минуту, — голос ушел куда-то вверх. — Я позову его.

Билли подергал бирюзовую серьгу и посмотрел на экран. Минуту менялись цифры на соседнем дисплее-часах. Другую…

Экран вдруг засветился, и грубое лицо темноволосого мужчины с глазами альбиноса появилось перед ним. Его улыбка была скорее улыбкой облегчения, чем радости.

— Я — Эдвин Теддерс, — сказал он. — Рад, что, наконец-то, вы отозвались, мистер Зингер. Можете прийти прямо сейчас?

— Могу, — он взглянул на сверкающую кабину слева. — А в чем дело?

— Расскажу при встрече. Пожалуйста, поверните трип-бокс в другую сторону. Это важно, мистер Зингер.

— Ладно. Приду.

Он подошел к своему трип-боксу и включил его. На мгновение раздался слабый звук. Зоны цветов переместились внутри рукояток.

— Готово, — сказал он, вступив в аппарат.

Посмотрев вниз, он увидел, как его ноги превращаются в туман. В какой-то миг в мире все перемешалось.

Потом мысли снова прояснились. Он стоял в похожем аппарате. Подняв голову, увидел большую комнату в старом стиле — темные панельные стены, массивные кожаные кресла, китайский ковер, стеллажи, набитые книгами, драпировки, в камине горели настоящие дрова. Два человека стояли лицом к нему. Теддерс и равнодушный блондин; голос его походил на голос человека, с которым он заговорил в первый раз.

— Это — Марк Брэндс, мой секретарь, — пояснил Теддерс, когда тот, взглянув на него, спустился вниз.

Теддерс небрежно нажал на его ладонь, предпочитая такое рукопожатие старинному приветствию людей. И показал жестом на кресла:

— Прошу, мистер Зингер.

— Зовите меня Билли.

— Хорошо, Билли. Хотите выпить?

— Благодарю.

— У меня превосходный бренди.

— Прекрасно.

Теддерс взглянул на приблизившегося Брэндса, тот сразу подошел к серванту и налил два стакана.

— Ранняя весна, — заметил Теддерс.

Билли кивнул, взяв стакан.

— У вас замечательная профессия. И замораживание, и передвижение во времени сохранили вас, пока это выгодно медицине. Вы — настоящий старый путешественник во времени, но вы не выглядите на свой возраст.

Билли глотнул бренди.

— Неплохая вещь, — бросил он.

— Да. Настоящее виноградное. Много ли следопытов собралось в эти дни?

— Не знаю.

— Здесь есть и другие, но вы — лучший… Старая школа.

Билли хмыкнул.

— Что вам нужно? — поинтересовался он.

Теддерс тоже хмыкнул.

— Ничего плохого, — ответил он.

— Кого надо выследить?

— Точно не знаю.

— Тогда в чем дело?

— Не знаю, как начать…

Билли выглянул в окно на залитую луной лужайку. Чуть подальше, у высокой стены пейзаж менялся.

— Я — помощник генерального секретаря Уолфорда, — начал, наконец, Теддерс. — Он тут, наверху, и там же стрэджианский посол и консул Стэнго и Богарти. Вы знаете что-нибудь о стрэджианах?

— Встречался с ними несколько раз здесь и там, в другом месте.

— Какое они на вас произвели впечатление?

Билли пожал плечами:

— Высокие, сильные, умные… А что вас интересует?

— Хотели бы вы одного такого врага?

— Нет.

— Почему?

— Он может быть слишком опасен.

— Каким образом?

— Их трудно удержать. Они меняют облик, могут мысленно контролировать свои тела, смещать свои органы. Они могут…

— Проходить сквозь стены?

Билли покачал головой:

— Не знаю, только слышал, как об этом говорили, но сам…

— Все это так. Они натренировали саморегуляцию, развили такую способность кое у кого. Для подобной тренировки нужны годы, да и то не у каждого получится. Но им удается.

— Тогда вы знаете об этом больше меня.

— Выходит, что так.

— Тогда зачем обратились ко мне?

— Одна из них держит путь сюда.

Билли снова пожал плечами:

— Здесь их несколько тысяч. Нужны годы поисков.

Теддерс отпил из своего стакана:

— Они все обыкновенные. Но я знаю, что одна из них специально тренирована.

— Ну и что?

— Она собирается убить генерального секретаря.

Билли поперхнулся бренди.

— Хорошо, что вы поняли, в чем дело, — наконец выговорил он, — можно позаботиться о безопасности людей.

— Не так уж и хорошо.

Во время беседы Теддерс пытался поймать его взгляд. Наконец ему это удалось, и он понял, что собеседник сомневается.

— Почему?

— Они заключают сделку с агентами-стрэджианами, — сказал он. — Она может быть полезна многим из них.

Билли покачал головой:

— Не понимаю, зачем вы мне-то это говорите.

— Компьютер назвал ваше имя.

— В ответ на что?

— Мы спросили, кто бы мог ее остановить.

Билли кончил пить и отодвинул стакан:

— Тогда вам нужен новый программист или что-то в этом роде. Здесь нужны люди, больше знающие об опытах стрэджиан, чем я.

— Вы специалист по преследованиям и захватам экзотических существ, много лет своей жизни вы занимались этим. Без вашей практики Институт Межзвездной Жизни, как без рук. Вы…

Билли замахал руками.

— Хватит, — попросил он. — Чужеземка, вы говорите, разумное существо. Я же многие годы своей жизни провел, выслеживая животных; некоторые из них коварны, хитры, но на то они и животные, что не обладают даром предвидения.

Кот…

— …я не вижу, чтобы мой опыт пригодился в этой ситуации, — сделал он вывод.

Теддерс кивнул.

— Может, да, а может, и нет, — наконец сказал он. — Но в подобном деле должна быть полная уверенность в успехе. Хотите поговорить со стрэджианами, если они придут сюда? Они, вероятно, смогут нарисовать вам более ясную картину, чем я.

— Конечно. Было бы хорошо.

Теддерс допил свой стакан и встал:

— Можно устроить встречу с любым?

— Ладно.

Он подзарядил аккумуляторы. Потом:

— Я вернусь через несколько минут, — сказал Теддерс, шагнул вправо и исчез.

Билли поставил стакан и встал. Походил по комнате, рассматривая надписи на стеллажах, потрогал кожаные тома, понюхал воздух. Смешанный с запахом старой кожи, слабый, слегка едкий запах, слышанный им раньше, повеял на него, запах встречавшихся ему раньше стрэджиан. Они, видимо, побывали здесь, решил он, и может быть совсем недавно: запах выдавал их присутствие. Он запомнил их как гуманоидов двухметрового роста, темная кожа прикрывала их серебристые лица, шею, грудь; плоскоголовые существа с тонкой талией, широкоплечие с воротниками, похожими на колючие отростки, которые служили звуковыми датчиками. У них были маленькие, пронзительные, злые глаза, обычно зеленые, но иногда цвета корицы или янтаря; безволосые, грациозные, гибкие, точно насекомые, они бесшумно двигались и говорили на языке, чем-то напоминающем греческий, который он плохо понимал.

Речь отделяет их от животных, решил он, но только ли это?

Кот?..

Он подошел к окну и взглянул на лужайку, решил, что трудно ее незаметно пересечь даже с простым безопасным прибором. Таких мест много. Но инопланетянка может принимать любой облик, проникнув в самой безобидной форме…

Почему такая таинственность? Что им надо проверить? Почему внимание концентрируется на фальсификации, почему не отнимут силой мощный летательный аппарат, не застанут врасплох, устроив засаду, чтобы выскочить и открыть огонь по всему двигающемуся?

Он встряхнулся и отошел. Это не его дело. Здесь нужны более квалифицированные люди; неважно, что сказал компьютер.

Билли вернулся к креслу и снова взял стакан. Раздались шаги с той стороны, куда отправился Теддерс. Шаги и тихие голоса звучали в его ушах. Язык стрэджианов по человеческой шкале был в диапазоне ультразвука, и даже когда они говорили на языке землян, сужая фокус, в их языке было несколько сверхтонов. Долгий разговор со стрэджианами вызывал головную боль. Билли отхлебнул из стакана, но сразу же поставил его обратно, когда они появились.

Оба стрэджиана были в темно-голубых юбках, грудь перекрещена лентами, как патронташами. Фигурные булавки или какие-то должностные знаки отличия были прикреплены к ним.

Между Теддерсом и инопланетянами шел низенький толстый человек с бахромой черных волос; из-под густых нависших бровей выглядывали нефритовые глазки; он был в зеленом халате и комнатных туфлях. Билли узнал генерального секретаря Милтона Уолфорда.

Теддерс представил его спутникам. Все сели, и он сказал:

— Они введут вас в курс дела.

Билли кивнул.

Стрэджианин Далтмар Стэнго посмотрел на него ничего не выражающими глазами и начал рассказ:

— Все началось с появления ваших людей на нашей планете. Они заняли большую территорию, отделенную от других поселений, так же, как и наш род на Земле. Это в других мирах не доставляет никакого беспокойства. Но сейчас, выполняя миссию политического негоцианта, заключая торговые соглашения, я понимаю, что поселения становятся ареной постоянных дипломатических разногласий.

Он немного помолчал, собираясь с мыслями, потом продолжил:

— Сейчас на нашей планете есть небольшая религиозная группа, члены которой верят, что когда земляне вымрут, их души осквернят загробный мир. Постоянные стычки — залог того, что страхи этой группы растут с поразительной скоростью. Поэтому они отвергают любые соглашения с вашим народом и хотят всех землян изгнать с нашей планеты.

— Большая ли это группа? — спросил Билли.

— Маленькая. От пятидесяти до ста тысяч или около того. Но количество не важно. Это секта аскетов, и многие из них специально тренируются, добиваясь в отдельных случаях поразительных результатов.

— Я слышал об этом.

— Одна из таких взялась за дело: захватила корабль и отправилась на Землю, считая, что убийство разорвет торговые связи с вами и все договоры между нами, а это приведет к уходу землян с нашей планеты.

— Как близка она к цели?

— В этом деле трудно разобраться, но факты — вещь упрямая.

— И она должна прибыть через несколько дней?

— Да. У нас есть донесения от других членов этой секты, но и они точнее не могут назвать сроки, потому, что после ее отлета не поступало достаточно точных и авторитетных сведений. Все обеспокоены тем, что не знают, самостоятельно ли она действует, или выполняет приказ.

Билли усмехнулся.

— Кто может это сказать? — спросил он.

— Во всяком случае, сообщения приходят быстрее, чем космический корабль.

— Но именно вам лучше знать, как удержать одну из ваших соотечественниц.

— Редкий случай, — возразил Далтмар, — простой метод — дать команду, послать сыщиков за преступником. К несчастью…

— О!

— Мы должны быть наготове, — продолжал инопланетянин.

— Ваши люди могут попытаться перехватить ее в космосе, но у них только двадцать семь шансов из ста на успех. У вас есть какая-нибудь идея?

Кот?

— Нет, — ответил Билли. — Если она опасна, то мне нужно какое-то время, чтобы изучить ее повадки.

— Времени нет, надо действовать. — Уолфорд достал из кармана халата маленький сверток. — Здесь осколок, который вы бегло осмотрите в вашей машине. Он расскажет вам все, что нам известно об этой даме и других подобных личностях. Эту вещь из чулана мы отдаем вам, чтобы вы могли изучить их жизнь.

Билли поднялся и взял сверток.

— Хорошо, — проговорил он, — я осмотрю и изучу его. Может, кое-что и прояснится.

Уолфорд и другие тоже встали. Когда Билли направился к транспортеру, стрэджианин Орар Богарти сказал:

— Вы — один из коренных жителей этой планеты?

— Да, — ответил Билли, остановившись, но не поворачиваясь.

— Есть у вас в камнях серег особые знаки? Религиозные, к примеру?

Билли рассмеялся:

— Мне это нравится, как и всем.

Билли прикоснулся к сережке, медленно оборачиваясь:

— Эта? Ну что же… она, если верить, защищает человека от молнии.

— В самом деле?

— Так было до сих пор.

— Удивительно. Если человека поражает молния, то ему конец. Для чего вы носите ее?

— Мы, навахи, имеем дело с молниями. Они нарушают табу, скручиваются, дурачат людей…

Он повернулся и пошел, закомпостировал номер и встал в аппарат. Взглянул на людей и инопланетян, машина включилась, его тело стало растворяться.

Мы называли это тропой войны, — говорит старик, — но пришли белые люди и назвали тропой индейских танцев, вероятно, увидев, как там танцуют женщины. У вас будет специальное прозвище, если прославите имя война. Этим именем можно пользоваться во время церемоний, проходя по кругу, называя его всем или разрешая людям называть себя.

Так все начиналось, говорит он, вспомнив, как Нэйенезгани защищал свой народ. Он уничтожил множество монстров, существовавших в жестокие времена. Это: Рогатый Монстр и Великий Бог, и Монстр-Скалистый Орел, и Передвигающаяся Скала, и много других. Отсюда и получил прозвище Истребитель Монстров. Его четвертый монстр — Преследующий Медведь. Это был медведь, но он больше походил на льва, размером с летательную машину. Однажды он пошел по вашим следам, не останавливаясь, пока не дошел до стоянки, где вы ели.

Нэйенезгани выследил охотника, пошел по его следу, позволяя ему идти по-своему. Но когда, наконец, медведь нашел его, он был готов к встрече. Недаром его назвали Истребителем Монстров.

Когда с медведем было покончено, мир вздохнул свободней.

Шло время. Он переживал за убитых им врагов, медведь прибавился к ним. Их души преследовали его, мучили его душу. Слова Анаа'джи происходят от слов «тропа войны». Наайее означает «враг» или что-то очень плохое, беспокоит вас. Сейчас «нэйенезгани» означает «тот, кто получил свободу», а Ама'л означает врага, который освободил.

Так Анаа'джи — лучшее прозвище для медведя. Эта церемония освобождения на самом деле — большое несчастье.

Он шагал. Экран еще светился. И он не выключил аппарат после осмотра осколка. Казалось, стены движутся в его сторону, собираясь сомкнуться над ним. Ветер пел свою песню, которую он почти понимал. Билли временами останавливался, посматривая на фотографию первобытного ландшафта под синим небом в старой корзине.

Он коснулся ствола мощного энергетического ружья, взял его в руки, проверил и щелкнул затвором. Наконец, повернувшись на каблуках, шагнул в темноту.

Следопыт ступил на настил хогана, слившись с тенью, потом взглянул на небо.

— Нет слов… — начал он и засмеялся сам над собой.

Он, как всегда, все понял. Но когда такое впервые случилось с ним, слов не было.

— …но прошу тебя ответить.

Билли не знал, к кому обращается. Язык навахо не имел слова «религия». Он даже не ведал, что существует категория, выражающая его чувства. Категория? Причина не в слове, выражающем суть в старые времена все в жизни перепуталось. Не было специальной категории для определенных ощущений.

Многие из людей, окружающих его сейчас, не считали это странным. Но люди менялись и он тоже, хотя знал, что перемены в нем были другого сорта.

— Он ведет себя так, будто к нему это не относится — это самое плохое, что может один навах сказать о другом, он это знал и знал, что это касается его. Пропасть росла не от его долгого отсутствия, не из-за его женитьбы. Другие тоже уходили надолго, роднились с другими кланами и возвращались. Но для него это была часть временных испытаний, и это было верно как на словах, так и по душе. У него не было родных. Что-то ему говорило, что он хочет этого…

— Я могу совершить огромную ошибку, продолжал он, — если уйду со своей земли, как люди ушли в форт Самнер. Если я оставлю свой род, которого нет, я окажусь один в незнакомом месте, пленником ютов, и это будет моей ошибкой.

Билли внимательно посмотрел на небо.

— Может только игра воображения и неизвестность тревожили меня все эти годы.

Он обошел хоган, оглядывая деревья.

— Думал, что неизвестность может сделать из меня труса. Я хочу продолжить свое дело до конца моих дней. Сейчас…

Пролетела, ухая, сова.

— Скверное предзнаменование, — подсказал ему внутренний голос, — сова — птица смертей и болезней.

— Сова, — вмешался другой голос, — просто охотится ночью. И больше ничего.

— Мы слышали друг друга, — крикнул он вслед птице. — Я хочу знать, что я должен делать.

Билли вернулся назад, потянулся к ключу, висевшему на крюке и опутанном паутиной. Он снял его и обтер, провел по нему пальцем, как по чему-то необычному, торопливо сунул в карман. Прошел по комнате и выключил светящийся экран.

Прошел за ограждение трип-бокса, включил контроль аппарата и набрал код. Пристально посмотрел на канадский ковер, повернул рычажок и исчез.

Темнота между крошечными лампочками и пощелкивание сверчков в кабине.

Он вышел из шелтера и вздохнул влажный воздух. Большие раскидистые деревья; много травы на косогоре; мрачные приземистые и монолитные строения, сейчас темные, загораживают маленькие фонари в крошечных гротах: эти фонарики только поддерживают темноту; людей не видно.

Билли шел по тротуару, перешел улицу, спустился по склону холма. Кругом были сторожа, но он без труда избегал встреч с ними. В парке Балбоу до утра представлений не было, царила тишина. Фонари Сан-Диего и поезда на железной дороге были заметны с разных точек холма, но казались частью другого мира.

Он двигался бесшумно, стараясь оставаться незамеченным. Он подошел к палатке, где ему иногда нравилось проводить время, когда прошедший день приносил успех. Сейчас прогулка доставила ему больше удовольствия, чем прямой путь к месту назначения. Палатка была закрыта на ночь, трип-боксы в этом районе — тоже.

Через пятнадцать минут Билли продолжил свой путь; поднимаясь и спускаясь, он приближался к комплексу, используемому Институтом Межзвездной Жизни.

Избегая по возможности тротуаров, парков, дорог. Смешанные запахи животных из зоопарка Сан-Диего доносились до него по открытому пространству бродягой-ветром.

Насыщенные запахи тропической флоры зоопарка также наполняли воздух. Он вспомнил племенных колюче-щетинных уиллабри в загоне из ультразвука, твилпу в ледяной яме; четырех аутанов, вдыхая запахи.

Комплекс ИМЖ предстал перед ним, Билли остановился, постоял, осматриваясь. Потом медленно обошел вокруг, часто останавливаясь, чтобы снова оглянуться.

Наконец, он остановился у задней стороны здания, рядом с маленькой стоянкой обычных машин. Билли подошел и открыл двери смежных входов.

Внутри шел без света, пересек несколько коридоров, потом поднялся по маленькой лестнице. Он прошел пост ночного сторожа, потом, пользуясь отмычкой, проник в соседнее подсобное помещение. Здесь подождал двадцать минут, пока старик в униформе не ушел, вставил ключ в сигнальный аппарат и повернул его.

После этого он вошел в первый зал. Некоторые существа светились, подражая естественному свечению на родине в измененной атмосфере, отражающей метеорологические особенности, необходимые для их обнаружения. Он миновал наполненные газом оболочки, ползучие коралловые ветки, скользких мальтийских крестов, пульсирующие бревна цвета печени, колючих извивающихся змей, урчащих в норах белгардов, полосатого мерца, в бассейне с аммиаком пару ныряльщиков. Червь-мейраки следил за ним пустыми глазами. Все это было известно, и он не остановился, чтобы рассмотреть их.

Билли прошел зал и вошел в другой. Слабое жужжание генераторов сопровождало его. Несмотря на герметичность помещений, необычные запахи окутывали его. Он не обращал на это внимания. Экспонаты второго зала были больше и свирепее, чем в первом. Он присмотрелся к некоторым, тихо бормочущим на человеческом языке, немного оживился, когда вошел в третий зал.

Сделав несколько шагов, приостановился.

Скалы на ровном месте из расплавленных силикатов… Между площадками и всем залом нет загородок, как в двух первых залах. Атмосфера равноценна…

Билли шел медленно и, наконец, остановился.

Слабый свет разливался по ровному месту. Ему показалось, что он слышит вздох.

Оживление как рукой сняло, во рту пересохло.

— Я пришел, — прошептал он, потом подошел к экспонату с табличкой «Торглиндский обращенец».

Песок и скала. Желтизна, обесцвеченность и оранжевый цвет. Черные полосы. Никакого движения.

— Кот? — позвал он.

Билли приблизился, продолжая всматриваться. Бесполезно. Глаза ничего не различали. Все непонятно.

— Кот?

Он попытался вспомнить оригинально разработанный дисплеем метод. Да. Эта скала слева…

Скала отодвинулась. Она перекатилась к центру, меняя форму, более похожую на погружающуюся сферу.

— Я должен сказать кое-что, что я хочу попытаться сделать…

Скала удлинилась, выпустила два придатка, нависшие над ними.

— Я пытаюсь понять, сможешь ли ты понять меня, но я упорно стремлюсь к взаимопониманию.

У скалы выросла еще пара придатков из замыкающей части верха, сформировалась массивная голова и толстый треугольный хвост.

— Если ты узнаешь других, узнай и меня. Я принес тебя сюда. С моего тела сошли рубцы ран от нашей с тобой битвы, но еще напоминают мне о ней, как и тебе.

Контуры стали плавными. Тело стало лоснящимся и блестящим, состоящим как бы из волнистых веревок под зеркальной поверхностью.

В центре простой фасеточный глаз.

— Я пришел к тебе и хочу знать, помнишь ли ты меня. Одно время мне казалось, что да, ты помнишь. Но ты никогда этого не показывал. Сейчас я хочу знать, человеческий ли у тебя разум?

Существо вытянулось и отвернулось от него.

— Если ты можешь обращаться с кем-либо и каким-либо способом, позволь мне сейчас быть на его месте. Это очень важно.

Существо перебралось к нему через зону.

— Меня сюда привело не простое любопытство. Если ты разумен, подай мне знак.

Существо посмотрело на него холодным и немигающим глазом. Потом снова отвернулось, потемнело. Кромешная тьма обволокла его.

Мрак сдвинулся в дальний конец зоны и исчез.

— Хоть этим ты порадовал меня, — сказал Билли. — Прощай великий враг.

Он повернулся и пошел.

— Билли Зингер Черный Конь. Сын людей. Последний воин своего рода. Ты нашел время, чтобы прийти.

Билли остановился и стоял, затаив дыхание.

— Да, слова раздаются у тебя в голове. Я могу воспроизводить человеческую речь и говорить, если захочу, но мы можем общаться ближе, чем друзья, интимней, чем любовники.

— Кот?

— Угадал, Кот — также мое имя. Ведь он гибкое, независимое существо, чуждое сентиментальности. Я читаю только твои поверхностные мысли, не глубокие. Скажи, что ты хочешь узнать от меня. Зачем ты явился сюда?

— Посмотреть, ты ли это.

— Это все?

— Меня интересовало, как ты можешь быть таким. Почему ты не сразу заговорил?

— Сразу не мог. Я могу менять форму только на похожую на нашу. Но энергия медленно накапливалась, когда я улавливал мысли тех, кто приходил посмотреть на меня за прошедшие пятьдесят лет. Сейчас я знаю много ваших языков. Ты отличаешься от других.

— Каким образом?

— Хищник, как и я.

— Кот! Почему ты ни с кем не говорил сразу, как только научился, не дал понять никому, что ты разумное существо?

— Я много изучил. И я ждал.

— Зачем?

— Я узнал ненависть. И выжидал, чтобы вырваться отсюда, выследить тебя, как ты меня однажды, и уничтожить.

— Далеко ходить не надо. Прости за причиненную тебе боль. Сейчас, когда стало известно, что ты из себя представляешь, все можно исправить.

— Солнце моей планеты погасло. Планеты и никого из моего рода нет. Я прочитал это в мыслях обслуживающего персонала. Как ты можешь восстановить это для меня?

— Не знаю.

— Я понял, что такое ненависть. Раньше я не знал, что это такое, а здесь узнал. Хищник не ненавидит добычу. Волк любит мясо овец. Но я ненавижу тебя, Билли Зингер Черный Конь… Зачем ты так жестоко поступил со мной, зачем превратил меня в вещь? Этот опыт я приобрел у твоих сородичей. С тех пор я ждал дня, когда смогу тебе это сказать и свершить правосудие.

— Прости меня. Я поговорю с людьми, побывавшими здесь.

— А я не стану с ними разговаривать, и они сочтут тебя безумцем после твоего рассказа.

— Почему?

— Не хочу, я тебе сказал, чего хочу.

Он повернул назад на площадку, направляясь туда, где между силовых полей содержатся темные и огромные существа, изучавшие его, находясь поблизости.

— Я не знаю, как можно исполнить твое желание, но попытаюсь чем-нибудь помочь.

— Я кое о чем догадываюсь.

— О чем?

— Вижу, что тебе что-то от меня надо.

— Ничего; я понимаю, что ты сейчас будешь осторожен.

— Испытай меня.

— Я шел узнать, не ошибся ли в тебе.

— Не ошибся.

— Увидеть, на самом ли деле ты разумен?

— И это так.

— Попросить тебя предотвратить политическое убийство.

Здесь последовало что-то похожее на смешок, бездушный, без юмора:

— Расскажи подробнее об этом.

Билли описал ситуацию, а когда он закончил, они долго молчали.

Потом:

— Предположим, я укажу ее местонахождение и помешаю убийству. Что потом?

— Тебе, конечно, будет возвращена свобода. В награду, вероятно. Ты обретешь новый дом в каком-нибудь мире, равноценном твоему, какой смогут найти…

Темная масса поднялась, снова меняя форму, и стала походить на двуногого медведя. Он протянул передние лапы в силовое поле. Каскад искр рассыпался по зоне.

— Это, — сказал ему Кот, — все, что стоит между тобой и смертью. Это все, что ты можешь сказать, что сейчас, когда мы можем общаться, нам нечего сказать друг другу. Ты не забыл, как долго подкрадывался ко мне?

— Нет.

— Случайность, что тебе это удалось.

— Может быть.

— Может быть? Да ты понимаешь, что это именно так, ведь я почти измотал тебя.

— Ты близко подошел.

— Я переживал эту охоту долгие пятьдесят лет. И я хочу победить!

Он хлопнул по силовому полю, и искры ослепили Билли, но он не пошевелился. Казалось, он сейчас стал меньше, его тело свернулось, прижимаясь к земле.

— Наконец, ты уже предлагал мне свободу без условий, — сказал Кот.

— Да.

— Награды, о которой ты говоришь, мне не надо, она для меня ничего не значит.

— Знаю.

— Нет, не знаешь.

— Понимаю, что тебе не хочется помогать мне. Ну что ж. Спокойной ночи.

Билли снова повернулся.

— Я не сказал, что не хочу помочь.

Когда Билли обернулся, Кот стал превращаться то в колпак, то в рогатое существо, смотревшее на него.

— Что ты сказал, Кот?

— Я помогу тебе за вознаграждение.

— Какое?

— Твою жизнь.

— Абсурд.

— Я долго ждал и хочу только этого.

— Безумное требование.

— Я только предлагаю. Примешь или нет — твое дело.

— Ты действительно можешь остановить… эту стрэджианку?

— Если мне это не удастся, и она уничтожит меня, тогда ты свободен: тебе же лучше. Но я одержу победу!

— Это неприемлемо.

Снова смех.

Билли Зингер повернулся и вышел из зала. Смех преследовал его четверть мили.

Он прошел через текущую и застывшую лаву, которая, как все знали, была замерзшей кровью Йитзо-монстра, убитого Нэйенезгани. Потом он продолжил подъем по склону горы Тейлора, вершина которой сегодня была скрыта густым клубящимся туманом. Воющий жестокий ветер севера рвал его одежду множеством лап. Святое место было необходимо в этот мрачный день, чтобы все обдумать. Прошло больше века с тех пор, как он был на горе Тейлора, но природа осталась прежней.

Подъем…

Кот — мой чинди… Всегда за моей спиной…

Подъем, его волосы блестели, вымытые не так давно шампунем с корнем юкки.

…Все события соединялись в тебе.

Поднимался в тумане, ветер хлещет, камни черные и скользкие…

…И как я встану перед тобой?

…Гора прижала к земле огромный каменный нож, прорезая ее сверху донизу, гора-женщина, ты видишь все, что делается у людей, но видишь ли мои необыкновенные звезды в вышине? Позволь мне поведать тебе о них…

Подъем стал медленным, и туман сгущался над ним, пропитывая и без того прилипающую к телу одежду. Он пел, поднимаясь, останавливался несколько раз в местах, бывших домом Бирюзовых Мальчиков и Девочек, желтой кукурузы; существовала легенда, что где-то здесь родилась Изменчивая Женщина.

…Я затерялся среди сверкающих звезд.

Он прошел мимо группы каменных людей, которые, казалось, кивали из-за пелены тумана. Курчавая белизна, окружающая его, навеяла воспоминания о материнской овце, которую он пас мальчишкой. Его мысли перелетели от их старого зимнего хогана, их скудной еды на высокогорное летнее пастбище, где пища варилась и съедалась на свежем воздухе, и женщина мелькала среди деревьев. Его дядя-певец собирал травы и сушил их на солнце. Старик держал лекарственные травы для женщины-охотницы с пятиночного весеннего пути. Он также пел пять песен ночи, благословляющих дорогу, знал ритуалы охотничьего пути так же хорошо, как пять ночей дороги Зла. Он знал путь возрождения всех живущих существ.

Когда дошел слух о правительственных инспекторах, ждущих у овечьих купален, в душах поселенцев царил такой же праздник, как у горбатого Флейтиста. Лагерь разобрали, а блеющих овец погнали с гор к купальням. Купальни пахли сероводородом, и овечий запах был везде не меньше, чем в овчарнях. Это была грязная работа, когда овцы перебегали одна за другой в купальню, их считали, сгоняли в кучу, ставили клеймо, уверяя, что животные не будут болеть весь сезон. Воздух был пропитан пылью от пробегающих животных. Скоро стада покрывали холмы, похожие на упавшие облака, и лающие псы бегали среди них.

День разгорался. Среди вони и шума царило праздничное настроение. Запахи баранов, изнемогающих от жары, жареного хлеба и кофе смешивались с запахом дыма, растворяющегося в воздухе. Раздавался смех. Начались азартные игры. Собирались петь. То тут, то там устраивались лошадиные скачки и петушиные бои…

Все принарядились, закончив работу. Женщины в шерстяных платках, с зонтами от солнца, прогонявшие овец из загона к купальням, сейчас надели свои лучшие блестящие юбки с тремя оборками, атласные кофточки и бархатные жакеты с серебряными галунами и пуговицами, от плеча сбегающие к талии, в тяжелых ожерельях с несколькими бусинками бирюзы в них. Мужчины появились в бархатных рубашках с серебряными пуговицами, с серебряными и бирюзовыми обручами на черных шляпах, с зелеными и голубыми браслетами, кольцами и ожерельями с гор Пилота, Короля и Ройстона. Везде шутили, танцевали, рассказывали истории о проснувшихся змеях и громе. Он вспомнил свой первый танец с девушкой на таком празднике. Он плясал и плясал многие ночи, слушая девичий смех, двигаясь как во сне, пока не представился случай убежать.

А сейчас…

Прошлым летом он побывал в современной овечьей купальне. В генетическом коде животных был записан иммунитет от большинства старых болезней. С тех пор немногие паразиты были вредны.

Овцы быстро пробежали по беззапашному аэрозольному туннелю; их пересчитывал и сортировал компьютер; их загоняли за УФ-загородки, состоящие из крошечных элементов, опущенных на землю.

Пища приготовлялась быстро в портативных печах в основном старым методом. Вечерняя музыка записывалась на кассеты или передавалась через спутник. Многие танцы он не узнал. Казалось, что кое-кто был одет в традиционные костюмы, кое-кто — по новой моде. Было мало лошадей. Юноша, подошедший к нему, спросил его имя…

…Гора держит у земли огромный каменный нож, разрезая ее сверху донизу, лезвие украшено бирюзой — цветом голубого юга; на вершине женской горы бирюзовая чаша с двумя яйцами голубой птицы, покрытых священной скорлупой, гора одета бирюзой, на ее вершине орлиные перья, вам видно все, что видно у людей. Но видеть слишком много для мужчины вредно для его души.

Я видел многое…

Он поднимался по тропе молнии, между домов, сделанных из туч, радуги и кристаллов. Когда он появился на крутых склонах в ослепляющем сверкании солнца, казалось, будто он стоит на острове посреди вспенившегося моря. Суша со всех сторон была покрыта белоснежным хлопком. Он, поворачиваясь к каждой части света, пел, предлагая зерна кукурузы и пыльцу. Потом он сел и открыл сумку из оленей кожи, и кое-что вынул. Долго думал о происшедшем с ним тогда…

Эти облака… так походят на украшенный резьбой алтарь. Гриб в гнезде над ним. Он съел горькое лекарство, прислушался к пению и задремал.

Мимо промчались перистый ветер и шумная толпа. Каждый человек пел четыре песни, прежде чем прикрепить регалии. На него навалилась огромная слабость. Он вспомнил, что Джон Рейв однажды говорил об эффективности борьбы с человеческими пороками. Что-то сдавило горло. Во рту пересохло. Он изумился, сколько в этом было духовного и сколько физиологического.

Он прошел через весьма необычный период в своей жизни. Вспомнил о школе. Старые дороги не всегда правильно выбирают, но и новые — тоже.

Он знал, что Местная американская церковь взывала к многим, кто находился между мирами. Но, учитывая антропологическую направленность, чувствовал, насколько тонок конец разрыва, похожий на лезвие бритвы, вставленное между ним и опытом даже сейчас, спустя несколько недель пути Пийота. Сверкающие галлюцинации овладели им, он и его жажда существовали отдельно друг от друга.

Эта ночь отличалась от других ночей. Он это почувствовал, когда шел и смотрел с интересом на появившуюся радугу. Казалось, что она одновременно и удаляется и приближается; когда он смотрел на нее, то видел над ней чье-то передвижение.

Две фигуры, он узнал их, проходили по гребню арки огромного моста. Они остановились и посмотрели вниз на него. Это были воины-близнецы: Тобадзичини, рожденный в воде, и Нэйенезгани — истребитель монстров. Они смотрели довольно долго, потом он увидел, что на самом деле они не обращают на него внимания. Неожиданно он заметил большого черного ворона, севшего на его левое плечо. Под радугой торопливо пробежал койот. Нэйенезгани наклонился и поднял его, но брат прикоснулся к его руке, и он отпустил койота.

Когда он снова посмотрел налево, ворон исчез с плеча. Когда взглянул вперед, радуга начала блекнуть и уменьшаться…

На следующий день, почувствовав усталость, он отдохнул и подкрепился бодрящим напитком. Мысли медленно копошились в его голове. Увиденное было чем-то очень важным. Чем больше он анализировал, тем больше запутывался. Был ли это ворон, которого он собирался подстрелить? Или это был Нэйенезгани? А может, братья хотели загородить его от птицы?

В свете его антропологических знаний все было окутано туманом. Ворон в некоторых человеческих легендах — особенное существо в навахских горах, на радужном мосту в каньоне Плюта, олицетворяя злую силу. Но это не всегда так, хотя прошло много событий, изгладившихся из памяти живых.

Ворон был божеством тлингит-хэйдского народа Тихого северо-запада, эти люди говорили на языке атабасков. Навахи и их родичи — апачи также говорили на языке атабасков, были народом, жившим за пределами северо-запада. В древности люди переселялись к каньонам Аризоны, Юты, Колорадо, Нью-Мексико. В дни странствий их преследовали охотничьи боги, такие как ворон, черный лев и волк. Но люди изменились, осев на месте, воевали друг с другом, учились сельскому хозяйству в Цуни и Пуэбло, ткачеству в Хопи, позднее овцеводству в Спаниарде. Со временем старые боги ушли в небытие. Ворон или Черный бог, как теперь его называют, вел неравную дуэль с Нэйенезгани между пиками Сан-Франциско и Горой навахо. Ворон был символом очень далекого прошлого. Его почитали, когда люди больше охотились, чем занимались скотоводством, земледелием, ткачеством, ювелирным делом.

Путь Пийотов, как знал он, был не столь значительным, чем путь Ютов. Он был новым даже для тех, кто исчез, хотя и начинался в древности. Пересеченные линии за алтарем говорили о дорогах Христа. Он выбрал их, чтобы лучше рассмотреть на них следы гигантских птиц. Он знал, что никогда не вернется к хогану Пийота, это не его путь, хотя он служил для доставки важных донесений. Добром или злом ему предназначено быть охотником.

Закончив школу, он стал учиться пению у своего дяди, захотевшему учить мальчика. Сердцем парень чувствовал, что оба эти занятия важны для него в охоте, которую он однажды начнет. Он запомнит старые дороги, изучит новые, между старыми и новыми разница небольшая для наваха, самого легко приспособляющегося человека на Земле. Рядом плясал и молился Хопис. Его народ умер. Они предпочитали просто наслаждаться жизнью, не обращая внимания ни на что. Пуэблос, Зюнис, Хопис жили вместе, как белликаны. Их племена вымерли. Они жили отдельно друг от друга и семей, охраняя только себя. Другие племена пользовались новыми словами белликанов в своей речи, чтобы объяснить новые вещи. Даже в двадцатом веке язык навахо включал в себя двести новых слов — названий машин с разными двигателями. Они взяли их из английского, испанского, языков других индейских племен. Легко усвоив их, они присоединили к своим, не считаясь с тем, что являются потомками Изменяющейся Женщины.

Да. Он выучит новый и старый языки, решил следопыт. И Черный бог будет сопровождать его на охоте.

Время пришло. Он не обращал внимания на перемены в людях в круговерти времен. Они отличались друг от друга. Но и он и они по-разному оценили это.

Сейчас, окинув взглядом мир с высоты горы Тейлора, он увидел, что Черный бог, выбравший его, сдержал свое обещание, сделал его могущественным охотником. Но сейчас он уходил, и эти дни оставались в прошлом.

Казалось, нужны были необычайные усилия, чтобы приучить себя к любым неожиданностям. У людей было больше времени для медленной адаптации. Не стоит обращать внимания. Картина была ясна. Может быть, вернее было бы уйти в ничто и стать легендой?

Он начал петь песню горцев. Слова раскатились по всему свету.

Медленно тянулся день.

Облака внизу меняли цвет. Сверху иногда слышалось карканье. Позднее он заметил упавшее рядом перо. Положив его в сумку из оленьей кожи, удивился двусмысленности пера и джиша, лежащего там. Черный цвет — цвет севера, куда отправляются духи и откуда возвращается чинди. Что может означать сброшенное вороном перо?

Все, что… Он не мог понять глубины смысла, видел только, что делается снаружи. Сидел и чертил пальцем круги на песке и потом стирал их. Да. Он знал.

Но пока охотник сидел на своем островке в небе, день перевалил за полдень. Наконец раздался вызов. Он знал, что это — Эдвин Теддерс еще до того, как услышал голос.

— Да.

— Вы догнали кого-нибудь?

— Да.

— Сможете прибыть сейчас?

— Нет. Рядом со мной нет кабины.

— Хорошо, так найдите. Нам надо все знать, а это не телефонный разговор.

— Ничем не могу помочь, — сказал он.

— Почему?

— Если леди еще и может читать мысли, я бы не хотел, чтобы она прочитала ваши.

— Подождите минуту. Я вызову вас снова.

И немного погодя вызов действительно повторился.

— Ладно. Весьма нелегкая задача. Посланник проскочит и выскочит из бокса в никому неизвестном месте. И сразу исчезнет.

— Если она уловит мысли?

— Все может быть. Мы учитываем также и человеческий фактор.

— Многие мысли непредсказуемы, не так ли?

— Кое-какие совсем неплохи.

— Что-нибудь придумали?

— Пока ничего. А вы? Можете так сосредоточиться, чтобы она ничего не могла понять?

— Нет.

Они немного помолчали. Потом:

— Господи! До нас кое-что дошло. Наши мысли могут наслаиваться друг на друга.

— Вы еще не знаете, где я?

— Вы собираетесь в зону?

— Помните, никаких подробностей. Ваш собственный пейс может зафиксировать это, а потом узнает она, если заметит ваш промах.

— Если вы будете близко, то пейс легко можно узнать от вас.

— Не думаю. Обычные люди иногда бессознательно занимаются телепатией. Я встречался с такими на других планетах.

— Ну, хорошо. Когда вы приступите к делу?

Билли смотрел на заходящее солнце.

— Скоро, — ответил он.

— Не можете уточнить, что вы собираетесь делать?

— Хотим остановить ее.

— Вы стали королем? Или обзавелись глистами? Что значит «хотим»? Дайте нам знать, если собираетесь привлечь других людей.

— Не собираюсь.

— Билли, мне это не нравится.

— Много неясностей, но это надо сделать. Вы не сможете добраться до меня после этого.

— Хорошо, до свидания… Потом поговорим. Желаю удачи.

Билли повернулся к белому востоку, голубому югу, желтому западу черному северу, прощаясь с ними, а также с народом Священной Горы. Потом спустился из одного мира в другой.

Энн Эстел Моррис и ее муж, археолог Эрл рассказали историю двух францисканцев, отцов Финтано и Ансельмо, путешествовавших среди белого тростника Лю-ка-чу-кай в 1909 году. Здесь в южной из четырех сторон света, в непроходимых и диких горах, они отдыхали в полдень, пока их проводник-навах ушел разведать дорогу. Через некоторое время он вернулся с большим декоративным керамическим кувшином для воды. Отец Финтан, немного знакомый с искусством индейцев, увидел, что вещь уникальна, и спросил, откуда она.

Проводник не указал место, а сказал, что кувшин из покинутого города Анасази, где много больших домов и башен, там много таких кувшинов, некоторые наполнены зерном; лежат попоны и сандалии, и инструменты. Он взял кувшин, чтобы просто показать им, а потом он должен унести его обратно, ведь на другой день хозяева могут вернуться.

Но где это место? Навах покачал головой. Он ушел с кувшином. Через полчаса вернулся. Позднее священники описали этот кувшин Моррису, который полагал, что это из индейской деревни третьего века, времен расцвета юго-западной культуры. И место наверняка будет легко найти, зная, что находится она в тридцати минутах ходьбы от их лагеря. Они искали несколько раз, но безрезультатно.

И Эмиль У. Хори провел пол-лета здесь в 1927-м году, но не нашел пропавшего города Люкачукай. Сейчас в Аризоне есть город с таким названием. Там ткут ковры. Историю пропавшего доисторического города в этих горах где-то к северо-востоку от каньона Челли до сих пор считали неправдоподобной.

Бокс гудел, наметившиеся контуры быстро заполнялись и уплотнялись, принимая нужный вид.

Высокий, хорошо одетый мужчина — негр средних лет, улыбаясь, спустился и прошел вперед.

— Рад видеть вас здесь, — сказал Эдвин Теддерс, пожимая ему руку и повернувшись к другому человеку. — Это — Чарльз Фишер — волшебник сцены и психолог.

Он показал на бледную женщину, чьи голубые глаза скрывались под густыми ресницами, ее белокурые волосы были откинуты назад и развевались.

— Это — Элизабет Брук — художница и писатель, — представил он. Может читали…

— Мы встречались, — проговорил Фишер. — Как поживаешь, Элизабет?

Она улыбнулась:

— Отлично, как всегда. А ты?

Она говорила с английским акцентом, на ее пальце было дорогое кольцо. Элизабет встала, подошла к Фишеру и легонько обняла его.

— Рада снова видеть тебя, — сказала она.

— Мы работали вместе несколько лет назад, — сказала она Теддерсу. — Я рада, что вы пригласили его.

— Я — тоже, — сказал Теддерс. — А это — Мерси Спендер…

Фишер подошел к грузной женщине с одутловатым лицом, водянистыми глазами и красными прожилками под носом. Она вытерла руку, прежде чем протянула ему, и посмотрела на него.

— Мерси…

— Привет.

— …А это Алекс Мансин. Он работает во Всемирном фонде обмена.

Алекс был толстый, маленький человечек с мальчишеским лицом под пепельными волосами. Его глаза буравили насквозь.

— Рад вас видеть, мистер Фишер.

— Зови меня Чарльзом.

— Рад тебя видеть, Чарльз.

— А это Джеймс Маккензи Айронбэр — спутник инженера, — проходя мимо, представил Теддерс.

— Джим.

— Дэйв.

Джеймс Айронбэр — крепыш среднего роста с длинными черными волосами, темными глазами и смуглой кожей и большими и сильными руками.

— Мы тоже работали вместе, — сказал он.

— Как дела, Чарльз?

— Погоди. Потом поговорим.

— А это, — показал Теддерс на улыбающегося великана с узкими светлыми глазами, стоявшего возле бара со стаканом в руке, — это Уолтер Сэндс игрок в карты и другие игры.

Фишер поднял брови, потом кивнул.

— Мистер Сэндс…

— Мистер Фишер.

— …итак, мы собрались, — сказал Теддерс. — Все ознакомились с чипами.

— Я тоже, — сказал Фишер.

— Хорошо. У каждого свое мнение. Вы считаете, что сможете предупредить о приближении стрэджианки?

— Я не уверен, — заметил Фишер. — Смотря в каком виде она появится.

— Еще поговорим. Хотите выпить?

— В самом деле. Я бы что-нибудь съел; появившись из другой временной зоны, неплохо было бы и закусить.

— Конечно. — Теддерс подошел к селектору и нажал кнопку, попросив поднос.

— Обслуживают на втором этаже, — проговорил он. — Я предлагаю подняться наверх и там поговорить. Можно… выйти… из любой ситуации. Если кому-нибудь хочется выпить, лучше это сделать сейчас здесь.

— Я выпью джин или тоник, — вставая, заявила Мерси.

— А не хотите ли чашечку чая? — предложила ей Элизабет. — Он очень вкусный.

— Нет. Предпочитаю джин или тоник. Мерси подошла к бару и приготовила себе большой бокал. Элизабет и Теддерс переглянулись. Мужчина пожал плечами.

— Понимаю, о чем вы подумали, — сказала Мерси, стоя к ним спиной, но вы ошибаетесь.

Уолтер Сэндс, стоящий рядом с ней, ухмыльнулся и отвернулся.

Теддерс увел их из комнаты, и они стали подниматься за ним по лестнице.

Он привел их в комнату, в центре которой стоял большой стол с маленьким аппаратом. Вокруг стояло шесть кресел; слева — диван, у стены четыре маленьких столика и напротив — кушетка. У задней стены были установлены трип-боксы каждый из которых был рассчитан на двоих. Теддерс остановился в дверях и жестом показал на пересекающийся коридор.

— Чарльз, — сказал он, — ваша спальня вторая слева.

Затем он обернулся:

— Устроитесь комфортабельно. Здесь рабочая комната. Два человека будут здесь постоянно следить за инопланетянкой, пока остальные будут отдыхать. Можете сами составить график и выбрать себе напарника. Маленький прибор на столе — сигнал тревоги. Нажимаете кнопку, и сирена раздастся везде. Если услышите у себя в комнатах — просыпайтесь и быстро сюда! Можете пользоваться трип-боксами, если тревога окажется ложной.

— Минутку, — прервал Алекс Мансин. Все это, конечно, важно, но не только для этого вы побеспокоили меня, наверняка была другая причина. А именно, каковы здесь наши обязанности? Обнаружим чужеземку, поднимем тревогу, что потом? Я — телепат, но могу передавать мысли даже нетелепатам. Вероятно, я смогу запутать воображение и разрушить эмоции этого существа. Может, другим под силу что-то еще. Не знаю. Попробуем проверить?

— Хорошая мысль, — одобрил Уолтер Сэндс.

— Я могу заставить упасть кубик и действовать на зрительные нервы. Вообще-то я знаю свои возможности, могу на какое-то время ослепить человека, попытаться сделать кое-что подобное, ведь не хотим же мы упустить врага?

— Мы не можем просить вас рисковать своей жизнью, — сказал Теддерс. Но величайшей помощью будет, если вы как-то сможете управлять обстановкой. Я полагаюсь на ваше благоразумие даже в частичной попытке.

— Чарльз и я однажды объединили силу нашего внушения для передачи сообщения в очень трудных условиях, — сказала Элизабет.

— Мне хотелось бы знать, а что будет, если мы все направим наши способности против инопланетянки?

— Догадываюсь, что вам придется сделать, — проговорил Теддерс. — Если хотите попытаться, все обдумайте и рассчитайте. Нам могут помочь.

— Мы срочно должны принять все меры предосторожности, узнать, есть ли у нее охрана, — сказал Сэндс.

— Но вы случайно можете коснуться мыслью кого-нибудь другого, возразил Теддерс. — Мне не хотелось бы, чтобы вы поджарили его мозговые полушария только потому, что он немного отличается от нас.

— О чем это вы? Кто он? — заинтересовалась Мерси. — Прошу объяснить.

— Его зовут Уильям Зингер Черный Конь, он индеец-навах, следопыт, пояснил Теддерс. — Он является нашим союзником.

— Этот парень снабжает Межзвездный зоопарк в Калифорнии? — спросил Джеймс Айронбэр.

— Да.

— Чем определенно он может помочь?

— Не знаю, но он сказал, что собирается кое-что сделать.

Все посмотрели на Теддерса.

— Почему вы не знаете? — поинтересовался Фишер.

— Он полагает, что инопланетянка может тоже оказаться телепаткой. Ему не хочется рисковать, если она проведает о его намерениях. А через нас, как полагает Билли, можно блокировать телепата по крайней мере на какое-то время.

— Как? — полюбопытствовал Сэндс.

— Что-то сделать с мыслями примитивным способом. Я не понял всего.

— Звездный Следопыт, — сказал Айронбэр. — В детстве я читал о нем.

— Он родственник вам или что-то в этом роде? — спросил Фишер, подвинув кресло и усаживаясь в него.

Айронбэр покачал головой:

— Мой отец — индеец-сиу из Монтаны. А он — индеец-навах из Аризоны или Нью-Мексико… Огромная разница. Удивляюсь насколько вы наивны.

Человек принес поднос. Теддерс кивнул Фишеру, внесшему его в комнату. Поднос освободили. Фишер начал подкрепляться. Айронбэр сидел наискосок от него, Элизабет развалилась в кресле справа от Фишера, а Сэндс — слева. Мансин и Мерси Спендер сидели рядом с Айронбэром.

— Благодарю, — сказал Мансин. — Мы собираемся обсудить это сейчас?

— Не возражаете, если я запишу вашу беседу? — спросил Теддерс, чтобы потом сослаться на нее?

Сэндс улыбнулся, отодвинул салат и положил свою руку на него.

— Если вы считаете, что аппаратура может зафиксировать наши мысли, то удивляете меня, — заявил Мансин.

— О, в таком случае мне здесь нечего делать. Когда можно вернуться?

— Приблизительно через час, — ответил Мансин.

— Не можете ли прислать нам большой кофейник и чашки? — спросил Айронбэр.

— И чай, — добавила Элизабет.

— Все будет сделано.

— Спасибо.

Теддерс направился к двери.

Мерси Спендер смотрела на свой пустой стакан. Хотела что-то сказать, но передумала. Элизабет вздыхала. Сэндс жевал маслину. Айронбэр хрустел пальцами. Все молчали.

— Говорят, что вы, папагосцы, обладаете энергией, позволяющей вам контролировать все?

— Так говорили.

— А это не правда?

— Мы не властны над минералами в недрах земли.

— Почему?

— Мы не навахи.

— Не понял.

— У навахо договор с правительством, гарантирующий им это право.

— А вам нет?

— За этот договор надо бороться. У нас нет необходимости, а потому живем мирно. Договор обязывает.

— Вы здраво мыслите, как игроки в карты.

— Навахи жульничают и в картах тоже.

— Койот, ты раскрыл секрет речного потока. Похитил ребенка водяного монстра, которого нашел. В результате столкновения с этими силами начались наводнения, бедствия, землетрясения. Это приведет к гибели, беспорядку, помешательству среди людей. Зачем ты это сделал?

— Чтобы посмеяться.

— Я понял, что Бегочидди-женщина, Бегочидди — Говорящий бог и бог Мрака созданы игрой животных, поэтому и покровительствуют охоте?

— Да, они могут помочь охотнику, если захотят.

— Но ты не можешь охотиться, сколько захочешь?

— Верно.

— В эти дни у них меньше работы.

— Они найдут себе занятие.

— Но я полагаю, они полностью оправдывают себя, как тотемические существа, среди ваших племен?

— Ты так считаешь?

— Они все сделают?

— Нет. Они могут мстить людям, окружающим нас.

МЕРСИ СПЕНДЕР

родилась на нелегальном винокуренном заводе в Теннеси, осиротела в пять лет, воспитывалась у очень религиозной тетки — сестры матери; ее муж — помощник шерифа, молчаливый усач и заядлый рыболов, пел в квартете парикмахеров с двумя старыми девами; мальчик, колотивший ее в одиннадцать лет, Джим, сейчас страховой агент; потеряла всякий интерес к дальнейшему воспитанию в двенадцать лет, пела в церковном хоре, позднее в баре Трикси; было несколько скучных любовных связей, сильно пить начала в девятнадцать лет; познала радости Спиритической церкви в двадцать лет: там расцвели ее необычные способности; незадолго до этого дала слово не пить в санатории Южной Каролины, где она нашла приют в терапевтической общине; утомительны были двенадцать лет песнопений и игры на органе, церковные проповеди; выпивая, обращалась к терапевтической общине, как спокойному убежищу; перестав пить, распевая псалмы, слушала проповеди.

Мы всей душой поняли сестру, оставшуюся с нами

АЛЕКС МАНСИН

родился в новом Белфорде, учился в частных школах, и учение давалось ему легко; смастерил модель сложного компьютера — Игры мировой экономики — в одиннадцать лет; Гарвардская школа бизнеса; три раза был женат, в тридцать шесть лет остепенился, отец двух сыновей и трех дочерей, к которым очень привязан, насколько способен к этому; все считали, что обладает странным свойством чтения мыслей; очень привязан к итальянским борзым, как и Фридрих Великий, которым он восхищался. Его больше интересовали собаки и чтение мыслей, чем люди. Мастер финансового маркетинга, богат как Крез, трудно рассердить, трудно прощает обиды; стоит обратить внимание на его манеру одеваться, редко удивляется, ошибается раз в два-три года при завершении дел; имел несколько любовных романов с юными девушками; высоко интеллектуален; частично нем.

Частица всего, конкретно никого, брат, храни наше единство.

ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС ФИШЕР

родился в Торонто, отец — физик, мать — социолог; иллюзии овладели им в детстве, магические способности проверял на сестрах, Пег и Бет; был хорошим студентом, хотя ничем не выделялся, читал биографии великих иллюзионистов: Хаудина, Тэрстона, Блэкстоуна, Дэнниджера, Гудини, Геннинга; понял, что сам может заниматься фокусами и ничем иным, а сильным гипнозом; бросил учебу, нарушив волю родителей, стал известным, будучи хозяином цирка (его опыты не показывались по телевидению); позднее примкнул к программе правительства на почве непонятных мысленных манипуляций; затем он устал и с тех пор занялся важным и безопасным делом в правительственном аппарате; не женат: отговариваясь тем, что жизнь, которую он ведет, требует полной отдачи, что он не желает перемен, не хочет быть несправедливым к партнеру, не хочет ограничивать ничью свободу, на самом деле, боясь сильно привязаться к другому человеку или испытать эмоции типа жалости или сочувствия; имеет несколько хороших друзей, множество знакомых, прощающих ему его недостатки, над которыми он и сам частенько посмеивается; в свободные дни забот было по горло, отданных сестрам, их детям; никак не мог помириться с родителями, иногда ненавидя себя за это, но мы здесь, зная все это, здесь приют, осушающий боль.

УОЛТЕР СЭНДС

ушел из дома в четырнадцать лет после того, как ослеп его отчим, избивающий его; зная, какой силой обладает, он мог найти свое место; крупный для своих лет, выходил победителем из многих драк (лишь иногда пользуясь при этом своей энергетической силой); менял род занятий (смотря по обстоятельствам), редко имел постоянную работу; пытаясь чем-нибудь заняться, поступил на военную службу в Круговой Патруль в восемнадцать лет в интернациональную гвардию космического пространства, потому что хотел знать, что было ТАМ; все шло хорошо, мог бы стать офицером, если бы захотел, но не вышло, ведь он поступил на службу из любопытства, и этого было достаточно; был красив какой-то мрачной красотой; избегал запутаться в эмоциях, хотя любил всех людей, за исключением одного; женился в двадцать восемь лет, развелся в тридцать; одна дочь Сюзи, ей сейчас шестнадцать, носит с собой ее фотографию, и этого для него достаточно; любит спорт, путешествия, исторические романы, редко чем-либо злоупотребляет; атеист и гордится этим, благороден, только шесть-семь раз совершал неблаговидные поступки, в чем потом искренне раскаивался; заслуживает доверия, но сам доверяет редко: видит, что творится в умах многих руководителей; переживает, если чувствует, что судьба слишком добра к нему, радуется риску, результат которого обычно не удовлетворяет. Одно это может представлять интерес в судьбе брата, если не увеличит содержание адреналина в вашем организме.

ЭЛИЗАБЕТ БРУК

дочь Томаса С. Брука — художника и скульптора и Мэри Мэннинг пианистки, матери двух дочерей; в раннем детстве проявились способности к литературе и искусству, каникулы каждое лето проводила со своей семьей во Франции, Ирландии или в Лунном городе; училась в Швейцарии, в Пекине; вышла замуж за Артура Брука (кузена) в двадцать четыре года, овдовела в двадцать пять, детей нет; увлекалась социологией на Земле; за шесть лет раскрылся ее талант: радость ее и горе; вернулась к животным, проявила необыкновенную способность к восприятию энергии, пониманию человеческой души; выявились способности к технике; всегда чувствовала какую-то вину за смерть Артура из-за неприятных стычек на почве его гомосексуализма.

Мы убережем тебя, сестра, от воспоминаний о прошлом, которое нельзя изменить, теплотой полного взаимопонимания.

ДЖЕЙМС МАККЕНЗИ АЙРОНБЭР

наполовину шотландец, наполовину индеец-сиу, родился в резервации; рано расстались родители; воспитан матерью в Блюмингтоне, в Индиане, в Эдинбурге, в Шотландии; мать работала сторожем в университете; проявил большие способности к технике, а телепатические способности проявились на пять лет раньше; редко бывал у родственников отца; первоклассный бейсболист и футболист, мог стать профессионалом, предпочел технику школьным спортивным увлечениям; его лучший друг — эскимосский мальчик из Форта Барроу, они проводили вместе лето на Аляске после успешных занятий в колледже, затем отправились в Арктический национальный парк; рос без отца до девятнадцати лет и жил в Анкоридже; позднее служил в Круговом Патруле, где обратили внимание на его телепатические способности; был перевербован на другую работу, как и Чарльз Фишер. Там они встретились, подружились и с тех пор разлучались лишь пять раз; один год по контракту работал инженером в космосе, проведя полгода на орбите, оставив нерешавшуюся развестись сестру Фишера — Пэг, работавшую на какую-то компанию, находящуюся в гигантской трубе порта О'Нейл, с ее дочерью Памелой; прошлым летом на похоронах отца странно было видеть его горе, ведь он почти не знал этого человека; вдруг решается плюнуть на все и заняться музыкой,

предпринимательством, когда здравый смысл одержал через месяц верх; все шло хорошо, если бы не этот вызов; все больше думая о сбежавшем отце, лежавшем сейчас в кожаном пиджаке сына, которого не видел много лет.

Подойди ближе, брат, туда, где мы опытнее тебя и больше понимаем, как пережить зло и обиду.

Хорошо, что ты хочешь войти в красоту, и красота окружает тебя, сын мой. Но охотник не будет читать молитвы Счастливого Пути во время охоты, все молитвы благословляют жизнь до конца, а тебе нужна молитва смерти.

Говорящий бог должен говорить с тобой, и Черный бог: Айа-иа-йа-йа, эх-эх-эх! Есть время пронзить горло! Ай-ах, ио-йа!

Пронзить горло сейчас в святом месте! Йа-эх-най-йа.

— «Не всегда жизнь бывает благосклонна».

Ночь. Он стоит перед силовой стеной, наблюдая за разбивающей себя Скалой.

— В твоей голове туман, охотник.

— Многое обдумываю я, Кот.

— Ты пришел. Договоримся ли мы?

— Я просил тебя и я сделаю, о чем ты просил.

— Мы договоримся. Освободи меня.

— Это произойдет очень скоро.

Фигура, поднявшись, стала белой колонной, простой фасеточный глаз поднялся к верху. Билли Зингер шагнул к зоне контроля. Открыл клетку и снизил потенциал поля.

Основание колонны расщепилось, и передние концы отъединились от основной массы к верху. Наверху выросли луковичные протуберанцы, глаз сдвинулся к центру. Разветвленные сегменты стали походить на ноги.

Растянутая середина неожиданно превратилась в тонкую талию. Голова вытянулась, приняла какую-то неясную форму волчьей головы. Плечи расширились, руки и ноги потолстели. Лишняя масса сдвинулась назад и превратилась в массивный хвост. Человекоподобное существо было ростом выше двух метров, оно потемнело, двинулось вперед, двинулось с грацией, несвойственной такой форме.

Молча оно вышло из-за ограждения и остановилось перед человеком.

— Советую тебе восстановить силовой экран. Таким образом можно выиграть несколько дней, пока меня не хватятся. Я приучил их к такому, они допускают, что не видят меня некоторое время.

— Я уже подумал об этом, — ответил Билли. — Но прежде мне хотелось бы посмотреть, как ты меняешься.

— Тебя это поражает?

— Да. Ты проделываешь это очень быстро, — мысленно произнес он, снова включив силовое поле. — Пойдем, я проведу тебя к трип-боксу. Ты займешь мой номер, но без моей визитной карточки, которая нужна в другом конце, пока я пойду через первый и…

— Я знаю, как они работают. Мне мало надо, а мысли ваших парней надолго зарядили меня.

— Тогда идем.

Билли повернулся и пошел по залу.

— Ты повернулся ко мне спиной. Не боишься, что прыгну на тебя и разорву? Или тобой все предусмотрено?

— Я чувствую, что тебе не терпится вступить в поединок со стрэджианкой. Если убьешь меня сейчас, то упустишь удобный случай.

Призрак, как и он, молчал, в данный момент более походя на человека, чем минуту назад, а оттого и более чужой ему; он подошел к нему слева, приноравливаясь к шагам, размахиванию руками, всему ритму.

Билли мог почувствовать его энергию, когда они бесшумно шли по залу.

Существа за оградой, мимо которых они проходили, спали или бодрствовали.

Билли ощутил хулиганское веселье в чужом мозгу идущего рядом. «Прощай!» — обращенное к взбешенным соседям.

Он вышел наружу, глубоко вдохнул ночной воздух. Существо, сопровождавшее его, встало на четвереньки, потом отошло, то скрываясь в темноте, то неожиданно появляясь.

Где-то впереди залаяла собака, внезапно лай замер, сопровождаемый звуком удара.

Билли не останавливался, зная, что Кот до трип-бокса от него не отстанет.

— Все в порядке, — проговорил он. — Я закрою предмет на ключ. Пройду к маленькой общей кабине в нескольких милях отсюда. И нам надо поостеречься. Если по какой-то причине тебе не пройти, я воспользуюсь коммуникатором. Другими словами будь готов следовать за мной.

Часть призрака отделилась, подошла и нависла над ним. Она сейчас по очертаниям очень походила на человека, закутанного в длинный черный плащ. Огромный фасеточный глаз, глубоко погруженный в ее голову, закрылся соединительной тканью; создавалось впечатление, что у него пара нормальных и сверкающих глаз.

Секунду помолчав, Билли сказал, взглянув на него:

— Верю, что пройдешь, даже если там кто-нибудь будет.

— Я улавливаю ход твоих мыслей, хотя и смутно. Попытаюсь изобразить нечто похожее на потемневшие стекла и подберу что-либо близкое по цвету к человеческой коже. Но почему твои мысли так расплывчаты?

— Я практически обманываю нашего врага, — ответил Билли, входя в бокс. — Скоро увидимся.

— Да. Меня не так легко потерять, следопыт.

Он посмотрел, как Билли умело отрегулировал контроль и исчез. Потом сам вошел туда. Вытянулся, став своей правой рукой, закрыл отверстие, куда Билли всунул свою визитку. Часть придатков вползла в отверстие и пошарила там. Когда пришел вызов, он принял его и решился на телепортацию.

Странная песня звучала у него в голове. Иногда было непонятно, о чем она: о морозе и железе, огне и мраке? Через секунду все исчезло.

Алекс Мансин нажал кнопку, когда нашел ее, за секунду до того, как рука Сэндса потянулась к своей. Гудение заполнило дом, и огни зажглись на лужайке перед ним.

— Да.

Мерси Спендер присоединилась к ним через секунду, сидя на своей тахте.

— Я могу чувствовать их.

— Их? — присоединился Фишер, отложив книгу.

— Там только один.

— Мужчина, — присоединился проснувшийся Айронбэр.

— не мужчина, — вступила Элизабет, смотревшая сон о дельфинах.

Мансин и Сэндс нырнули.

На следующий день, на лужайке среди деревьев, в сорока метрах от дороги, прислонившись спиной к большой теплой скале, сидел Билли Зингер лицом к ледяному потоку. Он ел сэндвич с жареным мясом, следя глазами за летающими птицами, слушая вой ветра и наблюдая за маленькой белкой на нижней ветке стоявшего напротив справа от него дерева.

— Кто-то рядом охотится, — заметил другой.

— Да, знаю, — мысленно подтвердил он.

— Кто-то большой.

— Тоже знаю.

— Оно пойдет этой дорогой.

— Да. Что это?

— Трудно сказать. Иди внутрь. Понаблюдаем.

— Билли молча поднялся, подошел к ней.

Скала раздвинулась снизу вертикально посередине; отверстие походило на верхнее отверстие моллюска. Даже если присмотреться, полость на серой поверхности равномерно колыхалась. Билли влез внутрь, края отверстия сошлись над ним.

Темноту разгоняли несколько маленьких отверстий, впереди…

Он пристроился к одному. Оно выходило в сторону реки. Некоторое время ничего не происходило. Он видел несколько больших отверстий, но на видимом участке ничего не изменилось.

Потом Билли услышал всплески. Что-то приближалось из-за кустов из-за поворота.

Голова была ясной, бесстрастный глаз охотника отмечал все перед собой. Дышал ровно, слишком ровно. Шло время. Сейчас…

Тень. Потом медленно из-за поворота появилась голова с ветвистыми рогами. Олень, отщипывая молоденькие побеги…

Еще…

Олень снова продвинулся вперед, в поле зрения было его туловище. Было что-то непонятное, неестественное в движениях и в том, как он держал голову. Ноги, как обычно, не сгибались. Форма головы была странной. Череп слишком вытянут над глазами.

Похож на оленя… Да. Прекрасное сходство для того, кто только начал изучать повадки существа. Без сомнения, вполне достаточно, чтобы обмануть обычного наблюдателя. Но для Билли, конечно же, это было только сходство с оленем. Ему было интересно, понял ли это и Кот.

— …Да, — раздалось в мозгу.

Неожиданно существо перед ними замерло на месте, подняв изящную переднюю ногу. Потом повернуло голову под неестественным углом, чтобы оглядеться.

Через мгновение существо задвигалось, тело его изогнулось, удлинилось, ноги потолстели, укоротились и собрались в пучок.

Потом оно отскочило и скрылось в том направлении, откуда оно появилось.

Когда это случилось и его убежище было раскрыто, Билли был выкинут какой-то силой, потом он вернулся к Коту, превратившемуся в охотящегося зверя.

Не дождавшись превращения, Билли побежал туда, где скрылось существо, разбрызгивая воду в реке, и исчез за поворотом.

Глазами он обшарил оба берега, но даже признака выскочившего из воды существа, не было. Разбрызгивая воду, Билли двинулся вперед по гравию, песку и скользким камням, внимательно ко всему приглядываясь.

Шел он довольно долго по извилистой реке. Но ни звука не раздавалось впереди, и никаких признаков бежавшего по воде существа. Билли встал на камень, осматриваясь с величайшей осторожностью. Стоя, он услышал: что-то приближается сзади.

— Иди дальше вперед! Иди дальше! — говорил Кот. — Я уловил ее мысли. Она ускользнула, но совершила ошибку.

Билли повернулся и пошел вперед. И Кот следовал за ним.

— Что-то произошло. Она снова переместилась и сейчас где-то высоко. Она растеряна…

Билли продолжал идти по воде. Кот заторопился вперед, и момент уклониться от схватки был упущен.

Билли обнаружил то, что искал.

Слева на воде был какой-то знак. Он прошел вверх и обошел справа. Первый ясный отпечаток, замеченный им, был необычным трезубцем, достаточно большим; углубление в грязи говорило о массе того, кого он преследовал. След вывел его на сушу, следующий ясный след был на верху и показывал, что существо опять изменило форму.

Следопыт прошел по более свежим знакам Кота. Следы были глубоко вдавлены и шли с большими интервалами.

Путь был чист и он пошел быстрее. Идя по верному следу вверх и вниз по холмам, потом снова вверх, Билли ощутил знакомую дрожь во всем теле, как бывало, когда следы добычи то появляются в сорока футах, менее заметные и другой формы, потом снова исчезают.

Многое приходило на ум. У него выработались уникальные способности осмысливать опыт инопланетян и пользоваться им. Он правильно читал знаки и время от времени поглядывал вверх, пытаясь увидеть массивную фигуру, движущуюся на юго-запад. Даже торопливо вскарабкавшись на дерево, прекрасно понимал, что добыча уже победила.

Его преимущество было лишь в том, что он вовремя увидел темную фигуру, выскользнувшую из-за деревьев на некотором от него расстоянии.

— …Ловко! — уловил Билли мысль Кота. — Интересно, смог бы я так?

— Вероятно, ей не стоило направляться к особняку, — сказал Билли. Нам лучше повернуть к нашей стоянке.

— Иди, — согласился Кот. — Я же собираюсь последовать за ней. Встретимся позднее.

— Ладно.

Перед тем как спуститься, Билли посмотрел сквозь листья на ствол над собой, почерневший и обломанный. Это было не свежее повреждение, но он вздрогнул от знакомого предчувствия. Из всех деревьев он выбрал именно это с поврежденной верхушкой. Знак злой судьбы… Когда он спустился вниз, то запел куплеты из «Благословенного Пути». Ту часть, где говорится, что не надо бояться молнии, которая разодета в разные цветные одежды, она сейчас далеко.

— Что знает стрэджианка о своих преследователях? Кот спокоен, — думал Билли, — забывается в яростной охоте. А твои инстинкты неужто ничто против той, которую преследуешь?

Билли спустился на землю и отправился назад. Что должен предпринять Нэйенезгани?

Он не знал.

Солнце садилось, в мозгу Билли роились мысли, что время распутает все узлы, прикасаясь к темному небу рукой знаний; он черпал на берегу песок голубой, белый, серый, желтый, но не красный и черный, не обращал внимания на птиц, парящих над людьми, верхушки деревьев с поющей листвой, на журчащие воды рек.

Ни о чем не думая, он опустил руки. Набрал горсть песка, разжал указательный палец, перевернул руку, струйка потекла по пальцу. Движение. Рука не забыла. Линии. Углы. Здесь и голубое, и белое, и желтое. Наа-тзе-елит, говорящая радуга, охраняющая юг, запад и север, открытая на востоке. Гром-Икме'емзо, гвардия летучих мышей над его головой — вестники Ночи, востока, стрелы оловянного ясеня, запада. В нем огромная сила… Это один из непредсказуемых опасных богов, Властитель молний.

Напевая песню гор, стоял и смотрел Билли, долго и пристально всматривался, медленно приходя в себя. Должно быть выполнено опасное задание. Сознательно или автоматически. Из сказанного выше, почему Гром? Для чего? Но чтобы ни случилось, он должен проиграть. Билли потянулся, чтобы коснуться Икме'екиа — молнии, передать амулет и силу, то, что было перед ним.

А сейчас… День, нарисованный на песке должен быть стерт до захода солнца, надо стереть священным пером. Он взял черное перо, стер, стряхнул песок в воду.

Они снова засекли ее вечером, кружа по огромному пространству и осторожно подкрадываясь. Выжидали.

Она пришла; пробиралась медленно и меняя обличье. Оглядываясь, закапываясь, растекаясь. Они ждали. Она появилась с наступлением ночи.

Мгновение — и Кот за спиной Билли. Темная каменная опора у стены. Потом громадная форма нависла сверху, загораживая звезды. Опора взмыла вверх, принимая кошмарные очертания, поднявшись на стену. Потом вторая черная форма поднялась в воздух, набрала высоту, покружилась и скользнула в дом.

Билли не понял, где произошла схватка: в воздухе, на земле, снаружи или внутри дома, но слышал невероятные крики; пока над землей не стало светло. Он прислушивался к звукам, не шевелясь в своем темном углу: к грохоту, гудению, бьющемуся стеклу, нескольким небольшим взрывам. Это длилось около минуты, потом свет погас.

Он ждал, ни о чем не думая, просто вспоминая прошлое и тихо напевая.

Снова стало тихо. Билли смотрел на небо в ожидании. Слова песни раздавались в ночи.

Что-то сильно затрещало, потом раздались какие-то особые звуки. И снова тишина. В двух окнах наверху появился тусклый свет.

— Кот?

Огромная фигура вышла из дома, встала на четвереньки и медленно отошла. Ничто ей не мешало. Ночь безмолвствовала.

Билли следил, понимая, что пора кончать песню, вытащил нож и лазер с прицельным компьютером. Если это стрэджианка, он попытается ее уничтожить. Он опустил пока оружие и повесил его на гвоздь.

— Так ты выполняешь свое обещание, охотник?

— Кот?

— Да. Была жестокая битва, но она мертва. Я убил ее. Сейчас поглядим, сумеешь ли ты схватить оружие раньше, чем я доберусь до тебя? Нас отделяют десять метров, я готов прыгнуть. Оружие сильнее меня, но успеешь ли ты? Я буду знать, когда ты решишься схватить его. Иди вперед. Каждая минута сейчас…

— Нет.

Билли выбросил оружие в кусты справа.

— Я не знал, кто из вас вышел.

Кот был сбит с толку и страдал:

— Ты оскорблен?

— Нет, ничего.

Оба не шевелились.

Наконец:

— Когда ты сказал: «каждая минута сейчас…»? — начал Билли.

— Ты не хочешь сразиться со мной?

— Нет.

— Почему? Ты же хищник, как и я.

— Мы заключили сделку.

— Вот как? Даже если речь пойдет о твоей жизни? А я надеялся на твое сопротивление.

И Кот явно растерялся.

— Обещаю тебе…

— Но это значит, что ты будешь ждать моего нападения и станешь защищаться, когда наступит время.

— Прости. Не понимаю. Сейчас я и не собираюсь давать сигнал к бою. Тебе нужна моя жизнь. Бери.

Кот начал медленно приближаться, вжимаясь в землю. Когда он поднял голову, ушастую, рогатую, клыкастую и с получеловеческим лицом, то это была звериная пародия на Билли.

Вдруг Кот встал на дыбы, подняв восемь своих ног. Он смотрел вниз.

Билли задрожал, но с места не сдвинулся.

— Тебе это понравится, охотник.

Билли пожал плечами:

— Ничем не могу помочь.

Кот расправил огромные перепончатые крылья за спиной. Чуть погодя сложил их и превратился в темную колонну.

Наконец:

— Если сможешь взобраться на стену до того, как я дотянусь до тебя, предложил Кот, — я отпущу тебя.

Билли не пошевелился.

— Нет, — сказал он. — Я знаю, что мне не сделать этого, не стану и пытаться.

Колонна расцвела, раскрывшись экзотическими цветами, среди которых были и тигриные головы. Они качнулись к нему.

— Ты гнался за мной больше недели, — наконец продолжил Кот. — Я хочу твоей смерти и мечтаю поохотиться за тобой. Твоя гибель устроит меня, но я не хочу, чтобы она была мгновенной. Меня тревожит только то, что я не знаю, что лучше: охота или длительное общение с тобой, чтобы изучить твои методы и продлить твою агонию.

— Оба способа достаточно примитивны, — заключил Билли. — Меня это не беспокоит.

— Мне тоже безразлично. Но хочется поохотиться; вижу, что сейчас ты мне можешь отдать только одну вещь.

— Какую же?

— Жизнь. И есть шанс взять ее.

Билли расхохотался:

— Я уже отказывался умирать. Не поверишь, Кот, я — ненужный чудак в этом мире… Мой народ, мой настоящий народ мертв. Все до одного. Мир, в котором я сейчас нахожусь — странное место. Твое предложение мне лишний раз напоминает об этом. Я приготовился.

Кот отступил.

— В прежние годы, — сказал он, — я видел, что ты гордишься свойством своего народа приспосабливаться к условиям существования. Сейчас же говоришь, что ты этим не владеешь. А это значит, что ты струсил выбрал смерть, как самое легкое.

Билли окаменел:

— Неправда!

— Всмотрись в себя и опровергни. И я тебя оправдаю.

— Нет!

— Тогда сразись со мной, Билли. Еще раз противопоставь свое умение моему.

— Я…

— Ты сейчас боишься, чего раньше не было. Ты боишься жизни.

— Это не так.

— Скажешь это четыре раза, сын людей?

— Будь проклят, Кот! Я готов, ты вынуждаешь меня! Но тебе моя жизнь ни к чему… Ты просто хочешь, прежде, чем убить, вселить в меня неуверенность.

— Может и так. Мне совсем не хочется, убив, превратить тебя в безмозглый кусок мяса. Моя месть требует радости охоты. Я предложу кое-что тебе и хочу, чтобы ты понял, что мое слово будет такое же честное, как и твое, Билли Зингер, я не могу разрешить победить себя даже в этом. Беги. Запутай свой след, следопыт. Даю тебе час и полагаю, что этого хватит; я справедливо оценил. Потом пойду по твоему следу. Ты выследил меня за восемь дней, может, за неделю. Скроешься на дольше, и я не стану покушаться на твою жизнь. Каждый из нас пойдет своей дорогой, независимо друг от друга.

— Какими будут правила игры? — спросил Билли.

— Правила? Если сможешь убить меня первым, так тому и быть. Тогда пойдешь по выбранному пути. Это справедливо. В охоте нет правил. Проживешь неделю, и иди на все четыре стороны. Хотя этого может и не случиться.

— Кто знает?

— Ну что ты на это скажешь?

Билли повернулся, быстро сделал несколько шагов, прыгнул, схватился за верхний выступ скалы и простым, но сильным толчком перебросил себя на ее гребень.

— Отсчет начался, — крикнул он, спрыгнув на другой стороне стены, и пустился наутек.

Смех Кота преследовал его больше минуты.