"Алхимия слова" - читать интересную книгу автора (Парандовский Ян)

Об "Алхимии слова" Яна Парандовского

Эта книга названа точно: "Алхимия слова".

Может быть, и в самом деле нет более алхимической области, чем область слова, особенно слова художественного. Стоит только задуматься над его происхождением, над влиянием его на нас, над его связью с нашим сознанием и подсознанием, и тут же окажется, что самое время вспомнить о том, с каким упорством алхимики преследовали свою извечную цель: получить благородный металл из простых составляющих.

В этом точном названии отражено все вплоть до неточности того предмета, о котором идет речь. Это не химия, но алхимия слова, то есть некоторое " волшебство", испытание случая, отсутствие твердых правил, а вместо всего этого - присутствие тех поразительных догадок и находок, которые называются вдохновением. И которые могут быть названы еще и алхимией слова.

Тут, конечно, не обходится без некоторого, будем говорить, увлечения, с которым писатель обычно рассуждает о труде писателя, тем более рассуждает письменно. Умея писать, уж где-где, а в этом случае он всегда постарается показать и доказать свое умение, неординарность и самого себя и своей профессии в целом.

Но я все-таки думаю, что изобретатель или конструктор, в общем-то, преодолевает ничуть не меньшие трудности и препятствия, так же как и математик или физик, только никто из них, во-первых, не умеет об этом так же пространно рассуждать и заинтересовать своими рассуждениями широкого читателя, во-вторых, все они чувствуют в такого рода рассуждениях меньшую потребность, а. в-третьих, их творчество, точнее, материал их творчества, еще меньше поддается анализу, чем материал художественной литературы.

Ее материал - это прежде всего непосредственно жизнь, а о жизни мы ведь любим, а иной раз и действительно неплохо умеем поговорить о ней.

Но замечание мое вовсе не в укор писателям, пусть рассуждают друг о друге и о себе, может быть, они привьют любовь к этому и математикам, лишний раз разговорятся с ними по этому вопросу.

Когда же математики, вообще ученые, вообще все люди творческого труда, овладеют таким умением, для них это будет иметь значение даже большее, чем для литературы: вот они-то смогут, пожалуй, создать логику и законы своего творчества, вывести его практически законченные и значительные формулы, отбросить алхимию и приобщиться к подлинной химии.

А тогда литература в этом отношении поменяется местами с наукой, тогда-то ей, застрельщице, придется поучиться у науки.

Конечно, в психологии и законах творчества искусство никогда не будет точно повторять науку, а наука - искусство, у них разные пути от средств к целям, а от целей - к средствам.

Для научного творчества характерно открытие, причем открытие существующего в природе закона или принципа - принципа паровой машины, например, или принципа, на котором возможно конструирование бетатрона, при этом первая паровая машина, как и первый бетатрон, как таковые, очень быстро теряют собственное значение и становятся музейными экспонатами, поскольку они сыграли свою роль: подтвердили наличие закона или принципа.

Творчество художественное не открывает, а создает, и создает не принцип, а конкретность, конкретное произведение, ценное своей единственностью и неповторимостью.

Существуют законы Ньютона и Менделеева, но нет законов Шекспира и Толстого, хотя и те и другие - творцы, но одни говорят преимущественно об окружающем нас мире, другие - о человеке в этом мире. Лишь только речь заходит о человеке, о его личности, а не о человеческом обществе в целом и не об общем для всех людей анатомическом строении организма, тотчас же законы и обобщения отступают, а на первом плане появляется конкретность, индивидуальность, как таковая, самая сложная и неповторимая в пространстве и времени, и только через нее мы можем воспринимать нечто общее для всех нас.

Причем если для научного закона прежде всего важен результат, а не средства, с помощью которых он был открыт, то для художественного творчества это имеет решающее значение, тут чрезвычайно важно, как и кто.

И Ян Парандовский в своей работе целиком сосредоточен именно на конкретностях, на конкретных писателях, на фактических условиях их существования и творчества, он очень редко делает те или иные общие выводы и заключения в таком роде, например: "Писатель живет в двух временных измерениях одновременно - в том, которое творит он сам, и в том, которому подчиняется при взгляде на стрелки часов...", по большей же части его работа опять-таки представляет свод совершенно конкретных сведений о конкретных писателях.

И его выводы могут быть и подвергнуты сомнению, и сформулированы несколько иначе; то, что он называет двумя временными измерениями, например, я воспринимаю иначе: как способность писателя в своем творчестве деформировать время, соединяя прошлое с настоящим, излагая в течение часа событие, которое тянулось несколько лет, или рассказывая о мгновении в течение часа, а вот конкретность всего произведения, созданного им, непоколебима, и она-то и отвечает более всего духу и существу самого искусства. Она приводит читателя к более глубокому, к более современному и более интересному пониманию того, что же такое искусство, каким образом оно создается.

Обобщения и историзм польского автора несколько иного свойства. Они заключаются в том, что если он говорит о поэтической рифме, так начинает о ней издалека, излагает историю рифмы вообще, а затем уже поэзия вписывается у него в эту историю, влияет на нее, определяет дальнейшие пути этой истории.

Парандовский остается верным этому принципу даже тогда, когда рассказывает нам о курящих и некурящих писателях: он и тут сначала проследил историю распространения табака в Европе.

И это существенно, это не отрывает литературу от жизни, а присоединяет ее к ней, к ее общему процессу, так что то или иное высказывание классика литературы, тот или иной случай из его жизни, тот или иной казус вписывается в процесс, бросает какой-то световой блик на его эпоху, не говоря уже о том, что таким образом воссоздается и личность писателя во времени.

Тем более что Парандовский говорит нам не о сегодняшней литературе, а о ее истории, о ее прошлом, о ее памятниках. Не всегда это памятники исключительные, мировые, но все-таки это памятники античные, а затем и европейские нового времени. Отказавшись от историографии и хронологии, он тем не менее создает работу историческую, широко и умно пользуясь привилегией своей собственной современности, чтобы с ее высоты бросить взгляд на прошлое, удивиться этому прошлому, посмеяться над ним, задуматься по его поводу и тем самым присоединить мысль о нем, о прошлом, к нашему настоящему.

При всем том это еще и художественное произведение, поскольку здесь очень существенно не только что, но и как и кем говорится все то, что говорится.

Это говорит писатель с большим личным опытом, с опытом, который занимает не последнее место в "алхимии слова", который знает, как нужно сказать о предмете, с какой интонацией.

Условия и обстоятельства создания литературных произведений - вот что, скорее всего, рисует перед нами автор, ничуть не скрывая при этом своих симпатий, нагромождая подчас почти статистические ряды фактов, которые, однако, не утомляют нас, потому что это не только любопытно, но еще и значительно, потому что личность автора, не покидая нас ни на минуту, сопровождает нас не только в качестве гида, но и в качестве художника. И тем самым он представляет нам не только историю жизни, но и жизнь в истории. Творческую жизнь.

Из этой воссозданной им жизни еще не возникает каких-то твердых правил, концепций и тем более тех практических приемов, которыми один художник мог бы поделиться с другим, но некоторое приближение к этому чувствуется, угадывается нами, и это тоже тот фактор, который возбуждает и поддерживает в нас непрерывный интерес к книге Яна Парандовского.

Она, эта книга, помимо всего прочего, приобщает нас еще и к собственным современным писателям и поэтам, и прежде всего к тем из них, кто максимально приближает процесс творчества к его результату.

Есть ведь такие писатели, которые, кажется, преднамеренно отчуждают свой; творческий процесс от его результата - от стиха или романа, результат - вот он, на виду, смотрите, завидуйте, процесс же его создания никого не касается.

Но есть и другие - Леонид Мартынов, например, который пишет стихотворения, ищет строку и рифму, а мы, если уж не видим, так по крайней мере слышим, как он это делает, слышим его поиск.

Вообще же говоря, одним из необходимых шагов на этом сложном пути должно быть то, что условно можно назвать единением искусства с наукой.

Может быть, искусству поможет математика с ее арсеналом средств, которые позволяют делать выводы из ряда эмпирических и на первый взгляд даже разноречивых величин и фактов, еще вернее, что искусству надо тверже знать общественную историю человечества, на писателя ведь оказывает влияние и грамотность населения, и состояние его здравоохранения, и его технические достижения, и внутренние его противоречия... Все это непременные условия и обстоятельства человеческой жизни и человеческого искусства, условия, с которыми искусство то сливается почти нераздельно, то всеми силами противостоит им.

Как уже было сказано, у науки и у искусства разные пути творчества. Но и наука, и искусство творят, а это объединяет их, приближает к одной цели, только с разных сторон, поэтому здесь, повторяю, совершенно необходим обмен опытом, "круглый стол". За "круглым столом" наука не стесняется теперь и своего собственного интуитивного опыта, и то, что ею уже сказано в этом смысле, идет, пожалуй, даже дальше и обладает большей точностью, чем достигнуто в пространных рассуждениях искусства о своей собственной природе.

Ну, например, французский математик Анри Пуанкаре говорит: "Кажется, что в этих случаях присутствуешь при своей собственной бессознательной работе..."

А поэт Поль Валери уже вторит ему: "Для того чтобы изобретать, надо быть в двух лицах. Один образует сочетания, другой выбирает то, что соответствует его желанию и что он считает важным из того, что произвел первый". И та и другая цитаты приводятся из книги Ж. Адамара "Исследование психологии процесса изобретения в области математики".

Адамара и Парандовского мне довелось прочесть одновременно, и тот мысленный "круглый стол", который таким образом состоялся, та двусторонняя встреча, которая произошла на моих глазах, оказалась очень впечатляющей.

Эта же двусторонняя встреча еще раз подтвердила, что книга Яна Парандовского и любопытная, и значительная, что она существенный вклад в решение проблемы, и каждый советский читатель, который не только читает произведения художественной литературы, но еще и думает о литературе, с огромным интересом прочтет ее.

Сергей Залыгин