"Все реки текут" - читать интересную книгу автора (Като Нэнси)

4

Чарльз заказал вторую порцию виски. Невидящими глазами он смотрел на батареи бутылок позади стойки бара при гостинице Шемрок. Ему предстояло войти в следующий подъезд, в ателье Гамильтона и сообщить тягостную новость племяннице, но он не мог заставить себя сделать это, не подкрепившись алкоголем.

Эстер безнадежна! Доктор поставил худший диагноз из всех, какие могли быть: рак в прогрессирующей стадии; операция невозможна.

С запоздалым раскаянием он думал о своем отношении к жене: он был убежден, что все ее боли и все жалобы – лишь удобный предлог, которым она пользовалась, чтобы скрыть раздражение либо вызвать к себе сочувствие.

Его страшила мысль о дежурствах у постели больной, о ее муках в последние часы, которые он будет вынужден видеть… Их брак уже давно был номинальным, но все-таки когда-то она была его невестой.

Жена наотрез отказалась ехать в больницу, и тогда он подумал о Дели. Она, разумеется, не годится в сиделки, если даже Эстер и согласилась бы на это. Надо нанять опытную сиделку, которая будет жить в их доме. И Бэлла останется с ними, не то, что эта проныра Анни, которая месяц тому назад оставила им предупреждение о своем уходе. Почуяла недоброе и сбежала, точно крыса с тонущего корабля.

Дели неподвижно смотрела на медленно вращающиеся крылья ветряной мельницы, на блеск эвкалиптовых листьев, дрожащих за ее окном. Дядя Чарльз только что ушел, и теперь она пыталась осмыслить услышанную от него новость. Тетя Эстер умирает! А у нее, Дели, не нашлось для нее ни единой слезинки.

Она будто окаменела, все чувства в ней умерли в тот день, когда умер Адам. У нее не осталось сил на эмоции.

Она не сказала Чарльзу, что возьмет отпуск и приедет на ферму, чтобы ходить за тетей. «Я приеду повидаться с ней, если хочешь», – это были ее буквальные слова.

О, как великодушно с ее стороны! Тетя Эстер взяла ее в свою семью, когда она осиротела и оказалась одна в чужой стране. Это – родная сестра ее матери.

Но при всем том Дели знала, что от нее будет там не слишком много пользы. Что, если тетя Эстер, несмотря на ее возросшее расположение, все еще верна своим бредовым подозрениям насчет ее, Дели, и дяди Чарльза? Нет, она не останется там надолго!

Маленькая «Джулия» изо всех сил боролась со встречным течением, держась ближе к берегу. Плавное движение судна, пыхтение трубы и мерный шум колес понемногу успокоили и убаюкали Дели. Она сонно смотрела на проплывающие мимо бревна, на светлые стволы высоченных эвкалиптов, растущих на берегу, на заросли молодняка, на отлого спускающийся к воде берег, пестрый, точно тигриная шкура, от теней, отбрасываемых деревьями.

…Берег, схваченный мощными древесными корнями, имел теплый песочный оттенок, а тени были ярко-синими.

Неожиданно деревья расступились, и открылось чистое пространство, обнесенный серой изгородью овечий загон. Она снова вернулась в прошлое, словно совершив путешествие во времени и пространстве. Каждый куст, излучина за поворотом реки, склонившиеся над водою деревья – все говорило об ушедшем счастье. Проходя садом, она видела своих старых знакомых: беседку, увитую диким виноградом, где они обедали в жаркие дни; сосну, куда она забиралась, чтобы спрятаться от тети с ее докучливыми поручениями; душистые кусты жасмина, закрывающие веранду своими ломкими ветвями, унизанными белыми звездочками цветов.

А вот и крыльцо с потемневшими от времени перилами… Руки Адама с нежным золотистым пушком на запястьях, первые робкие проблески ее чувства к нему… Она подавила нестерпимую боль воспоминаний.

Собаки встретили ее заливистым лаем. Старая Бэлла, все такая же круглая и неунывающая, выбежала из кухни ей навстречу с распростертыми объятиями. Ее черные глаза сняли от радости.

– О, мисс Дельфия! Ты стал совсем взрослый. Настоящий леди!

– Да ведь почти три года прошло, Бэлла. – Дели тепло пожала руку старой кухарке. Бэлла совсем не переменилась, но кухня, надо думать, теперь не блистает чистотой, как это было раньше, когда Эстер следила за всем сама. Дели предприняла эту поездку, чтобы пронаблюдать за приготовлением обеда по случаю приезда священника, которого ожидали на следующий день. Он должен был причастить тетю Эстер.

– А как поживает Джеки? А Луси? Она все еще здесь?

– Луси больше нет. Она спуталась с черным, – презрительно сказала Бэлла. – Теперь в лагере живет.

– А Минна? Слышно о ней что-нибудь?

– Хорошо нет, мисс Дельфия. Минне скоро конец. В миссии она. Джеки сказал, нимония.

Молодая туземка из племени лубра приблизительно в том возрасте, в каком Минна впервые пришла в усадьбу, с такими же жгучими глазами и красивой фигурой украдкой выглянула из кухни.

– Дели! Это ты? – в дверях дома показался Чарльз. – Входи, дорогая!

Дели последовала за ним по знакомому коридору. У нее засосало под ложечкой. Ей предстояло встретиться с тетей Эстер в большой комнате, где она не была со дня смерти Адама. Дели ненавидела болезни и боялась их. Как она должна вести себя по отношению к своему прежнему противнику, сраженному неизлечимым недугом и обреченному на медленную смерть? И как поведет себя сама Эстер?

Однако ее опасения были напрасны: тетя была все та же.

– Входи, входи, дитя мое! Уже целую вечность к нам не приставал ни один пароход. Ради Бога, где ты пропала? Я просила Чарльза встретить тебя, а он сбился с ног: то сменить белье, то поставить цветы… Ума не приложу, где сейчас моя сиделка и чем она занята.

– Она готовит завтрак, – вмешался Чарльз.

– Все они одним миром мазаны! Ты подумай, я научила Анни вести хозяйство, а она возьми да и оставь меня, – как раз тогда, когда ее помощь мне так нужна! Никак не могла утешиться после смерти Илии. Но на что же она рассчитывала, выходя замуж за старика, позвольте спросить? Завтра приедет священник меня причащать. Я знаю, дитя, ты не любишь заниматься хозяйством, но ты, по крайней мере, знаешь, как и что делать. Надо пронаблюдать за Бэллой, чтобы она хоть раз сготовила по-людски. Он приедет издалека, и нужно будет накормить его обедом.

– Хорошо, тетя, – Дели почудилось, что ей снова двенадцать лет и что всего, произошедшего в последние годы, никогда не было. Эстер внешне изменилась не слишком: ее щеки, покрытые сеткой лиловых вен, выглядели румяными, хотя внимательный взгляд замечал, что лицо ее слегка осунулось, а некогда черные глаза потускнели, и радужка покрылась пленкой с краев. В прямых черных волосах лишь кое-где виднелись черные пряди. Дели повеселела: тетя Эстер не походила на умирающую, – доктор, видать, ошибся.

– У тебя бывают сильные боли? – спросила Дели.

– Мне и в самом деле теперь значительно хуже, – сказала она, и в ее тоне прозвучало удовлетворение человека, доказавшего свою правоту. – Я всегда говорила: у меня там что-то есть. Одному Богу известно, сколько я перестрадала. – Обычные для тети капризные, занудные интонации теперь исчезли: Эстер, ставшая центром всеобщего сострадательного внимания, была по-своему счастлива.

В припадке запоздалого раскаяния Дели горячо взялась за дело.

Дели проснулась в своей прежней комнате. Полузабытые звуки кудахтающих кур, лязг водяной помпы, качающей воду из реки, наполнили ее душу блаженным покоем.

Внезапно она осознала, что голова ее занята вовсе не Адамом, а Брентоном Эдвардсом. Эта мысль привела ее в смятение. Они не виделись с ним с того самого памятного дня на берегу реки; Дели старалась держаться подальше от «Филадельфии», хотя несколько раз видела Тома в городе. Она не хотела думать о Брентоне, но изгнанный из ее сознания, он непрошено являлся ей в мечтах; образ энергичного, веселого, полного жизни парня с медными кудрями смущал ее воображение. Когда уже после полудня появился, наконец, в доме господин Полсон, он показался ей бледным привидением – так разительно отличался этот человек во плоти от бесплотного героя ее грез.

Священник рассыпался в бесконечных извинениях: нижняя дорога затоплена, пришлось сделать большой крюк; он очень сожалеет, что заставил бедную страдалицу ждать.

Эстер постилась с утра – мирская пища не должна была коснуться ее уст до того, как она вкусит крови и тела Спасителя. Воздержание не составляло труда для тети, так как аппетита у нее давно уже не было. Она не решилась даже выпить болеутоляющий порошок, вследствие чего постоянная боль, которая усиливалась день ото дня, сразу дала себя знать. Узнав от сиделки о мужественном поведении больной, господин Полсон воскликнул:

– Я готов совершить таинство причастия немедленно! Но в любом случае ей следует дать лекарство, чтобы эта стоическая женщина смогла причаститься, как подобает.

– Оно не подействует сразу, – сказала Эстер, с благодарностью взяв порошок. – Идите пока пообедайте. Я есть не хочу. Меня убивает мысль о том, что зажаренная утка перестаивает в духовке. Идите же!

Дели, вошедшая в спальню со свежим букетом жасмина в хрустальной вазе, впервые уловила нотки усталости и слабости в строгом голосе тети.

– Жаркое уже на столе, – сказала Дели, заметив, что господин Полсон явно оживился при упоминании о жареной утке. – Конечно, она не такая роскошная, какую приготовила бы Анни, но вполне хорошая. Прошу вас! – Она мило улыбнулась священнику, и его бледное лицо вспыхнуло до корней седых волос. Эстер осталась лежать с закрытыми веками, слабая улыбка блуждала на ее губах.

Утка удалась на славу, даже Эстер не могла бы придраться. Чарльз, вдохновенный столь необычным обществом, вел себя как заправский кавалер и сыпал каламбурами. Но когда внесли горячий – прямо с жару – пудинг, все смущенно умолкли. Его края поднялись и покрылись корочкой, а середина провалилась. Пудинг медленно расползался по блюду желтой клейкой массой.

– Бэлла! – воскликнула Дели. Кухарка тотчас поспешила на зов. – Что у тебя с пудингом? Ты следила за ним?

– Да, мисс Дельфия! Он кипел долго, все время кипел. Может, я положила много муки… Сегодня много животов, а пудинг один.

– Хорошо, ступай! Принеси нам варенья и свежего хлеба, – приказала Дели.

Она взглянула на священника, чтобы вместе с ним посмеяться над этой наивной оценкой его аппетита на сладкое. Но он смотрел в окно, не поворачивая головы, уши его горели. Слово «живот», употребленное отнюдь не в библейском значении, вряд ли было уместно при данных обстоятельствах. «Эти туземцы бывают порой несносны», – подумал он.

Чарльз и Дели обменялись понимающей улыбкой. Сиделка равнодушно жевала бутерброд с маслом.

– Отломи мне краешек вот с этого боку, – попросил Чарльз. – Я люблю пудинг с сырцой.

– Только смотри не проговорись тете! – предостерегла его Дели. Чарльз подмигнул ей с видом заговорщика:

– Ни за что на свете!

Сиделка была молчаливая особа не первой молодости, с крупными чертами лица, с темными полукружиями под глазами и плотно сжатым ртом. Похоже, она имела основания обижаться на жизнь. Дели поймала себя на мысли, что не хотела бы оказаться на ее попечении, будучи совершенно беспомощной. Чарльз однако утверждал, что сиделка она превосходная. За столом женщина не проронила лишнего слова и оживилась только при упоминании господином Полсоном церковного хора.

– Одно время я пела в мельбурнской церкви, у меня хорошее контральто, – и она снова погрузилась в молчание.

Чарльз посмотрел на нее с новым интересом.

– А у меня тенор, и говорят, неплохой. Если бы поучиться в свое время… – он глубоко вздохнул.

Пока Дели помогала собирать со стола, священник достал все необходимое для обряда: освященные хлеб и вино, чашу для святых даров; потом он облачился в белую рясу и расшитую столу.[11]

В спальню больной внесли маленький столик, накрытой чистой белой тканью.

Дели преклонила колени, но, молясь вместе со всеми, не могла сосредоточиться на церковной службе. Она рассеянно подумала, что у священника красивые руки и ухоженные ногти; его монотонный немного гнусавый голос воздействовал на нее не более, чем пение сверчка за окном.

– Всемилостивый Отец наш, Всеутешитель и Избавитель от всякой скорби. К тебе прибегаем, ища милости для рабы твоея, лежащей на одре болезни, страждущей Эстер…

После окончания обряда Эстер оставили наедине с исповедником. Дели пошла на кухню и стала помогать намазывать маслом горячие пшеничные лепешки. Потом она вернулась в дом и предложила господину Полсону выпить чаю перед трудной дорогой.

– Ваша тетя – воистину стоическая женщина, мисс Гордон, – сказал священник, принимая от Бэллы большую лепешку, намазанную домашним маслом.

– Да, – согласилась Дели. – Тетя вам сказала, что дни ее сочтены?

– Она знает это, но не ропщет как истинная христианка. Она ждет встречи с сыном на небесах.

Дели, не отрываясь, смотрела на чайник.

– Хотела бы я верить, как верит она.

– А разве вы подвержены сомнениям, мисс Гордон? – он сказал это так, как если бы справлялся, не подвержена ли она заразной болезни.

– Временами у меня не остается никаких сомнений. Напротив, рождается уверенность, что… ничего нет…

– Ах, мисс Гордон, что вы такое говорите! Все сомнения отступают перед светом Веры. Настанет день, когда нам все станет ясно: тот, кто знает все, просветит наш ум…

– Вы хотите сказать, что Бог знает о болезнях и страданиях, но ничего с этим не делает? Или он НЕ МОЖЕТ ничего сделать?

– Смертным не дано постичь волю Всемогущего. Мы можем только молиться и просить.

«Кому молиться? – упрямо подумала она про себя. – И как мы узнаем, что наши молитвы услышаны?»