"Все реки текут" - читать интересную книгу автора (Като Нэнси)

22

В следующем месяце погода наладилась. Ласковые дни, напоенные ароматом цветущих трав, чередовались с бархатными ночами. Лягушки устраивали по вечерам оргии: мерцали, перекликаясь в ночи, звезды, птицы гомонили на деревьях, совершая брачный обряд. И в эти дни Или и Ползучая Анни заявили, что хотят пожениться.

Эстер так и села. Анни выходит замуж! Зачем? Ведь не молоденькая, и умом Бог не обидел, неужто не понимает, что в браке нет ничего хорошего, только огорчения да неприятности. Одна отрада – дети, вон как у нее Адам, но Анни уже не в том возрасте, чтобы рожать. Хочет заполучить себе в постель мужика? Нашла счастье! Она, Эстер, только и мечтает, как бы от этого счастья избавиться.

– А вы уверены, что правильно решили? – спросила она. – Не торопитесь, подумайте получше.

– Подумать? – взвизгнула Анни. – Как бы не так! Будет он ждать! Да его теперь ничем не остановишь, не терпится ему, – и она закатила к потолку свои светлые чуть навыкате, как у овцы, глаза.

Что ж, раз такое дело, пусть женятся. И Эстер принялась помогать Анни готовиться к свадьбе: раскроила подвенечное платье, пересмотрела свой запас постельного белья, выбрала молодоженам в подарок комплект – не новый, но вполне еще крепкий, и занялась свадебным пирогом.

Или, стоя на приставной лестнице, соорудил рядом со своей кроватью вторую, такую же, прикрепил на откидной столик кусок сукна оливкового цвета, который дала ему хозяйка дома, и установил печь в пристройке к кухне – раньше-то он пристройкой не пользовался, ни к чему было.

Сделали все честь по чести: наметили день свадьбы и заранее объявили о предстоящем браке. В назначенный день вместо пастора – он был в отъезде – на церемонию из Эчуки прибыл автобусом викарий: худощавый молодой человек с большим кадыком. Стояла такая жара, что Эстер решила отмечать событие на улице, чем немало обрадовала Или: он совсем запарился в «приличном» костюме из голубой саржи; лицо горело от жары и смущения, рот был крепко сжат, а глаза едва не вылезали из орбит: скорей бы уж все закончилось.

– Будто к себе на похороны пришел, – заявил он, оглядев гостиную, – цветов-то сколько натащили и надраили все – ослепнуть можно.

Гостиная стараниями невесты и хозяйки дома действительно преобразилась: Анни начистила до блеска латунную решетку, медный кофейник и серебряный чайник, а Эстер украсила комнату гиацинтами и клематисами, правда, втайне старалась она не ради невесты – ей хотелось произвести впечатление на викария – когда-то еще случится принимать его в своем доме?

Церемония венчания проходила в конце сада в тени огромных эвкалиптов. Джеки и Луси наблюдали за чудным брачным ритуалом белых с нескрываемым интересом, с тем же интересом, пожалуй, антрополог наблюдал бы за каким-нибудь давно утраченным туземным обрядом. Нескладная невеста в платье из белого тюля, что должно было означать ее полную непосвященность в тайны собственного тела, стояла рядом с испуганным стариком, а человек в нелепом одеянии, неизвестно к чему и почему распевал над ними всякие странные слова типа «деторождение».

Пока мистер Полсон читал молитву, Дели, опустив глаза, разглядывала землю: абсолютно лишенная растительности, она была похожа на пестрый ковер – солнечные лучи, проникая сквозь густую листву деревьев, расцвечивали серую земную поверхность светлыми пятнами, по которым прокладывали себе дорожки суетливые муравьи.

Попугаи какаду с зеленовато-желтыми хохолками, пронзительно вереща, промчались стайкой вниз, к реке. С дальнего берега от стоянки аборигенов долетели лай и визг сцепившихся собак. Дели вдруг физически ощутила, как разросшийся вокруг кустарник сжимает плотным кольцом маленький пятачок, на котором они затеяли венчание, явственно услышала звук бегущей воды: река течет. «Баями» старика Чарли приблизился и, казалось, скорее отзовется, чем Господь Бог, к которому на чисто английском языке взывал мистер Полсон.

Если не считать подтаявшего на солнце желе, завтрак в честь молодых удался на славу. Или и Анни, воспользовавшись тем, что хозяин и викарий увлеклись беседой за стаканчиком портвейна, вскоре улизнули в свою хижину. Мистер Полсон остался на ночь, и после ужина дядя Чарльз пригласил его в благоухающую цветами гостиную послушать музыку. Дели в муслиновом крапчатом платье, перехваченном в талии широким голубым поясом, села за фортепиано, аккомпанируя себе, низким вибрирующим голосом запела «Прощание араба со скакуном». Мистер Полсон стоял рядом с инструментом и, помогая Дели, переворачивал страницы нот.

Дели смотрела на свои руки с широкими ладонями и длинными пальцами, и задумчиво улыбалась собственным мыслям: Адам терпеть не мог сентиментальных песен и как-то раз назвал «Сентиментальные баллады» сентиментальной балдаблудой – Дели и не думала, что он может так выражаться.

Увлекшись воспоминаниями, Дели абсолютно не замечала, что викарий нагнулся над инструментом и внимательно разглядывает ее: тонкие черты лица, прозрачную кожу, изящные брови.

– Ах, мисс Гордон, вы словно ангел бесплотный, – выдохнул он.

Дели быстро вскинула на викария свои густо-синие глаза и тотчас потупилась, чтобы скрыть мелькнувшую в них искорку смеха. Днем за праздничным столом она умяла добрую половину курицы, два пирога и приличный кусок торта, а вечером еще и с аппетитом поужинала.

Интерес мистера Полсона к Дели не ускользнул от Эстер. Сама она, едва открыли нижнюю дорогу, мужественно снося все ее сложности, ездила каждую неделю в Эчуку к воскресной службе.

«Конечно, – с огорчением думала она, глядя, как любуется ее племянницей викарий. – Дели молода, ей и внимание.»

Но не только молодостью хороша была Дели, ее преобразила любовь; именно она наделила Дели ни с чем не сравнимой трепетной привлекательностью нарождающейся женщины.

Адам не смог приехать на свадьбу. В это время он как раз получил повышение по службе и стал работать в отделе телеграфных новостей. В каждом выпуске «Риверайн Геральд» неизменно сообщала своим читателям о том, что все зарубежные новости поступают к ней по «электрическому кабелю», и гордилась, что может наиболее полно освещать события в мире.

«Вот бы получить какую-нибудь сенсационную новость, – думал Адам, – например, скончалась королева Виктория!»: слухи о кончине королевы давно муссировались в газете, причем, едва упомянув о событии, «Риверайн Геральд» тут же давала опровержение, и таким образом хронику пополняли сразу две новости. Но вместо этого пришло сообщение о гибели в Северном море колесного парохода «Клайд».

Пароход наскочил на неотмеченный в карте подводный риф и в мгновение ока пошел ко дну вместе со всеми пассажирами и экипажем.

Адам горячо откликнулся на событие. Памятуя историю семьи Дели, он попробовал взглянуть на трагедию глазами родственников и друзей погибших. Воображение его разыгралось; он даже укрупнил заголовок. А на следующее утро в редакции разразился скандал. Придя на службу, Адам услышал из кабинета редактора громоподобный голос мистера Макфи, призывающего его к себе. Едва Адам появился на пороге, мистер Макфи грохнул кулаком по лежавшему на столе свежему выпуску газеты и проревел:

– Ти что, хочешь, чтобы над нами весь город потешалься? – Он был так сердит, что Адам с трудом понимал его шотландский выговор. – Ти видель, что ти написаль?

– Что случилось? – Адам недоуменно уставился на газетный лист.

– Он еще спрашивает, что случилось, – взвился редактор. – Что ти написаль в заголовке? На, полюбуйся. – Он ткнул газету Адаму под самый нос, и Адам сразу же увидел заголовок. Набранный огромными буквами, он гласил:

– Неотмеченный, а не неотмеченный. На карте неотмеченный, ти это хотель сказать? – продолжал бушевать мистер Макфи.

– Да, конечно. Наверное, наборщики напутали.

– Нечего виноватых искать, на себя смотри! Ти писаль? – Редактор сунул Адаму рукописную копию статьи.

На листке собственной рукой Адама была выведена та же злополучная ошибка. Как он мог описаться?

– Что? Скажешь, не заметиль? – продолжал мистер Макфи. – А верстку ты читаль?

Адам покраснел.

– Нет, сэр, я немного опоздал и…

– Значит, даже просмотреть не удосужилься! А газетчик первым делом должен сам свою газету читать, всю, целиком, вплоть до рекламных объявлений. Спускаться в типографию и читать. Понятно?

И он запыхал трубкой, показывая, что разговор окончен. Придвинув к себе стопку чистой бумаги, он начал очередную статью о злоупотреблении спиртными напитками, особое внимание уделяя понятию «допиться до чертиков». Ежедневно в колонке редактора мистер Макфи помещал статьи, посвященные домашним животным, пунктуальности и злоупотреблению алкоголем.

Адам постепенно вошел в работу репортера и вскоре стал известен как «молодой Джемиесон из «Геральда». Последовавшие за статьями стихи и заметки о природе еще больше прославили его, и почитатели предрекали «молодому Джемиесону» блестящую карьеру писателя.

Однажды утром, просматривая свежий номер «Еженедельника», – Чарльз любил читать рубрику «Человек на Земле», а также публикуемые здесь рассказы и стихи, – он неожиданно наткнулся на знакомую фамилию.

– Дели, поди скорей сюда! – крикнул он, изумленно разглядывая газетную страницу. – Посмотри-ка! Уж не наш ли это Адам?

Дели заглянула через его плечо. Под стихотворением, начинавшимся словами:

стояла подпись «А. Джемиесон».

– Да, это Адам сочинил, он мне первую строчку читал, когда здесь был. – Дели внезапно остановилась и нахмурилась. «Светлоглавый цветок мимозы». О ком он пишет? Стихотворение явно посвящено другой. Бесси? Очень может быть.

– Знаешь, – дядя опустил журнал на колени и принялся набивать трубку, – я всегда верил, что из Адама получится писатель. Молодцы, что напечатали, правда?

– Да, молодцы, – невесело отозвалась Дели. Чарльз выбрал остатки табака из кисета, засыпал их в трубку, умял пальцем и поднес к трубке спичку. Закурив, быстро загасил спичку, стряхнул с колен просыпавшиеся табачные крошки и вальяжно откинулся на спинку стула. Сделал глубокую затяжку, попыхал трубкой.

– Это у него наследственное, – с самодовольным видом проговорил он. – Я в его возрасте весьма неплохо сочинял, стишками баловался.

Он понаблюдал за струйкой табачного дыма, которая плыла вверх в свете лампы.

– И талант во мне, несомненно, есть, вот только не знаю, какой. Может, певцом великим стал бы, если бы выучился.

Дели даже растерялась. Голос у дяди Чарльза, конечно, неплохой, но великий певец – это он, пожалуй, хватил слишком. Однако, чтобы поддержать разговор, спросила:

– Почему же вы им не стали, дядя Чарльз?

– Бедность, – вздохнул Чарльз. – Все на старших братьев ушло, мне-то мало что досталось. После школы сразу работать пошел. Да и отец крутого нрава был, так со мной обращался, что не до музыки!.. Теперь вот вспоминаю детство, юность и думаю: слишком я со своим сыном миндальничаю. Ведь он ни гроша из своих заработков в дом не принес.

– Он же дома не живет, дядя Чарльз, возразила Дели. – И потом, он всегда мечтал в университете учиться.

– До сих пор так и мечтает, – подхватил Чарльз. – А писателю не затворничество с книжками нужно, а в людской гуще дело настоящее. Тут скорее научишься.

Дели вздохнула. Дядя вечно так: его послушать, он всегда «так и знал». («Я всегда знал, что в том ручье – золото».) Любит порассуждать, сидя в кресле: «Вот если бы…», – лучше бы про свое не забывал, а то забор совсем повалился, выгоны колючкой заросли.

Эстер очень гордилась Адамом: вон какое стихотворение сочинил, для Бесси, конечно, старался. Она вырезала произведение сына из газеты и наклеила в альбом. Но Адам только рукой махнул:

– Что тут особенного? Обычная баллада, читатели такие любят.

Дели даже обиделась: сам посвятил ей стихотворение и – «что тут особенного?» Хотя, может, он вовсе и не для нее писал, а для Бесси Григс? Ведь у героини стихотворения светлые волосы.

В ответ на подозрения Дели Адам со знанием дела принялся толковать про поэтическую вольность, а Дели обозвал буквоедкой. Впервые влюбленные серьезно поссорились.