"Знамя Журнал 8 (2008)" - читать интересную книгу автора (Знамя Журнал Журнал)

пообещай мне страшный рай…

Об авторе

| С 1989 года Бахыт Кенжеев - постоянный автор “Знамени” (последняя публикация см. N 10, 2007 г.).

* * *

“Небесные окна потухли”.

“Ты что? Неужели беда,

и чёрные звёзды, что угли,

погасли, причём навсегда?”

“Вот именно - в области света


сложился большой дефицит,


и даже случайной планеты


нигде в небесах не висит.


Материя стала протеем,


объявлен бессрочный антракт”.


“Но как мы с тобою сумеем


узнать этот горестный факт?”


“Никак! Постепенно остудят


глубины земного ядра,


и жизнь у любого отсудят,


включая лису и бобра.


Лишь ангел, угрюмый неряха,


очки позабыв впопыхах,


пройдёт по окраине страха


с мечом в невесомых руках”.


* * *

Есть государственная спесь:

брести за царской колесницей

колонне пленников. Бог весть,

кому она сегодня снится,

страна проскрипций. Чистый лоб


весталки. Сгорбленная выя.


И в цирках каменных взахлёб


гремят оркестры духовые.


Есть долгий звук - и узкий свет.

Прощай. Прости. Позволь на память

одну из самых тёмных бед

на столике ночном оставить.

Жизнь покачнётся навсегда,


заплачет, тихо глянет мимо…


Артезианская вода


мягка, и тьма неопалима,


где опыт, смерти побратим,


распознаватель белых пятен,


как первый снег, необратим,


как детский голос, невозвратен.


* * *

Ночь. Зима занавесила, стёрла трафаретное “Выхода нет”,

где моё трудоёмкое горло излучало сиреневый свет.

Человече, искатель удачи! Мы по-прежнему йодом и льдом

лечим ссадины; прячась и плача, драгоценные камни крадём

друг у друга; любимых хороним, да и сами, живой чернозём,

норки узкие жвалами роем, изумрудные кольца грызём.

Спи, прелестница, плавай под ивой. Я не рыцарь на чёрном коне.

Снежный ветер - архивный, ревнивый - кружит сонную голову мне,

и свистит, подбивая итоги, призывая мгновение: “стой!”,

чтобы я, утомлённый с дороги, бросил камешек свой золотой

у порога, вздохнув: далеко ты затерялся - песчинкой в пыли,

тусклой бусинкой из терракоты, обожжённой могильной земли.

* * *

El condor paso. Где же ты, душа любви и нищеты,

василеостровская дева-

лимитчица? Должно быть, там, где полночь хлещет по листам


платана мокрым снегом. Древо,


обряд языческий творя с нетвёрдым мёдом января,


к земле склоняется спросонок,


и в визге дворницких лопат часы глухие плохо спят,


скрипя зубами шестерёнок.


Четырёхструнная, сыграй, пообещай мне страшный рай,


булавку в мышце, мраз по коже…


Зачем кондор, чужой орёл, свою голубку поборол,


взыскуя музыки, не схожей


ни с чем? Где ты? Где мы с тобой? Сквозь купол чёрный, ледяной,


разрезанный, как бы живая


жизнь, льётся бездна, звезд полна, где наши тени дотемна

молчат, мой Бог, не узнавая

друг друга, где разведено моё привычное вино


водой и солью; плещут перья


разбойника чилийских Анд, ценой всего в один талант,


в один обол, в одно похмелье…


* * *

Сникнет ярость, выйдет дерзость,

а взамен придёт

небогатая поверхность

подмосковных вод.

Эти омуты да ивы,

как пастух - овец,

созерцает терпеливо

сумрачный мудрец.

Он ни слова не уронит,

потерял он счёт

дням, и мир потусторонний

перед ним течёт.

То пескарь при виде щуки

вздрагивает вдруг,

и воздел бы к небу руки, -

только нету рук,

то пупырчатая жаба,

выглянув на свет,

воспарить душой могла бы,

только крыльев нет.

Позабудь про долю рабью,

про свои года.

Тёплой праздничною рябью

морщится вода -

это дар, твой дар убогой,

ускользает он

водомеркой босоногой

по ручью времён.

* * *

Доцент бежал быстрее ланей,

быстрей, чем кролик от орла,

стремясь к потешной сумме знаний,

чтоб жизнь согласная текла.

Он подходил к проблемам строго,


любил районного врача


и мучил павловского дога,


ночами формулы уча.


Я тоже раньше был учёный,

природе причинял урон,

и плакал кролик обречённый,

мне подставляя свой нейрон,

и видел мир, где нет удачи,


покрытый смертной пеленой,


а я в мозги его крольчачьи


ланцет засовывал стальной.


Вещает мне Господь-учитель:

пусть не страдалец, не мудрец,

но будь не просто сочинитель,

а друг растерзанных сердец.

Как жалко зайца! Он ведь тоже


бывал влюблён, и водку пил,


и куртку натуральной кожи


с вчерашней премии купил.


Цветков! Мой добрый иностранец!

Ты мыслью крепок, сердцем чист.

Давно ты стал вегетарьянец

и знаменитый атеист.

Ужели смерть не крест, а нолик?


О чём душа моя дрожит?


Неужто зря злосчастный кролик


в могилке глинистой лежит?