"Секретарь обкома" - читать интересную книгу автора (Кочетов Всеволод Анисимович)

18

Еще в тот день, когда Василий Антонович беседовал с Владычиным и когда затем путешествовал по Свердловскому району, в котором Влады-чин был секретарем райкома партии, у него возникла мысль: не свести ли их вместе, этого Владычина и Суходолова? Пусть бы встретились на той или иной нейтральной почве, где не было бы ни секретаря райкома, ни директора большого комбината, ни секретаря обкома. А были бы просто люди, с их обычными людскими интересами, радостями, заботами, горестями. Пусть Владычин, молодой, энергичный, горячий, в неофициальной, товарищеской беседе подкрутил бы, подвинтил Николая, который и в самом же деле давно нуждается в тонизирующих, бодрящих средствах. А Николай, в свою очередь, с его опытом, с его трезвыми, устойчивыми взглядами на жизнь, мог бы сдерживающе повлиять на излишне резкого в суждениях Владычина. Пусть узнают друг друга получше, пусть отнесутся один к другому не как противник к противнику, что случается иной раз от элементарнейшего взаимоневедения, а как единомышленник к единомышленнику, которые общими усилиями обязаны найти наилучший выход из трудного положения.

— Соньчик! — сказал Василий Антонович дня за три до срока, намеченного им для подобной встречи. — Мне хотелось бы кое-кого пригласить к нам в воскресенье. Есть у нас такой молодой товарищ секретарь райкома, Владычин. Человек острый, знающий. По образованию — филолог.

Еще бы Николай… — Он посмотрел на Софию Павловну в раздумье. — И знаешь, кого бы здорово пригласить? — воскликнул, радуясь этой мысли. — Твоего Черногуса! Может получиться потрясающий диспут представителей разных поколений. Старый большевик, старый хозяйственник и молодой партийный работник! А?

Если Василию Антоновичу хотелось кого-либо позвать в дом, София Павловна никогда не чинила ему препятствий. Она сама любила гостей, любила общество, интересные разговоры.

— Хорошо, — ответила она. — Значит, кто же будет?.. Николай Александрович с Еленой Ни-каноровной — двое. — София Павловна загнула два пальчика. — Твой Владычин… Очевидно, тоже с женой? Четверо, значит…

— Он холостой, Соньчик.

— Вот как! Значит, не четверо, а пока трое. Гурий Матвеевич… Он один. Четыре. Да нас четверо. Вот и восемь.

— Каких четверо? Нас двое, Соня! Что с тобой?

— А Шурик? А Юлия? Их в мусоропровод, может быть?

Василий Антонович поморщился, поскреб пальцем за ухом.

— Ну Шурка — ещё туда-сюда. Хотя и он будет тем элементом, который сковывает. Но уж Юлия!.. — Он даже рукой махнул.

— Странно, Вася. Сковывающий элемент! Ты же их не на бюро обкома приглашаешь, а домой, в свою семью. Люди даже могут удивиться: а где, интересно, семья у Денисова если ты всех нас разгонишь.

— Ну как — всех, Соня? А мы с тобой?..

— Мы? Я, например, надо полагать, буду занята на кухне. Вот и сиди с ними один. Так именно и будет — как на бюро.

— Ну ладно, — начал сдаваться Василий Антонович. — Шурка пусть. А…

— А без Юлии я просто не справлюсь. Ты же знаешь мои хозяйственные способности. Если хочешь, чтобы все было вкусно, надо просить Юлию…

— Ах, ещё и просить? Умолять, значит? Лучше тогда мы пойдем в ресторан.

— О да! Величайший ходок по ресторанам! Да ты боишься показать нос в ресторане, дорогой друг. Как бы чего не подумали о секретаре обкома, как бы не осудили.

Василий Антонович окончательно сдался.

— Действуй, Соня, как знаешь. Все отдается на твою полную ответственность.

И вот вокруг раздвинутого на одну доску обеденного стола сидят Владычин, Черногус, Суходолов с Еленой Никаноровной и он, Василий Антонович. Соня посидит-посидит, да и вскочит, умчится на кухню. Юлия появилась только на минуту — в кокетливом, обшитом кружевами белом передничке, в белой полотняной шапочке, раскрасневшаяся, яркая, но очень деловая. А Шурка куда-то ушел. Забрал Павлушку и чуть ли не с утра отправился. «Чего я тут буду сидеть среди сплошного начальства! — решил он. — Они к тебе придут, а не ко мне. Только помешаю». Как ни упрашивали, все равно ушел, упрямый черт.

Владычин одет просто и со вкусом: хорошо сшитый костюм, белая сорочка с подкрахмаленным воротничком, неброский, скромный галстук. «По-современному, культурно», — подумал о нем Василий Антонович. На Черногусе был его давно уже не новый, но тщательно вычищенный, отглаженный черный костюм, и тоже белая сорочка, и тоже галстук, не бьющий по глазам. А вот милейший Николай Александрович, товарищ Суходолов, директор химкомбината, советам секретаря обкома не внял. Елена Никаноровна позаботилась, видимо, о том, чтобы костюм муженька был отутюжен. Но заношенная, залоснившаяся темно-синяя ткань пиджака и брюк металлически-неряшливо поблескивала при каждом движении Суходо-лова, бордовый галстук, повязанный большущим толстым узлом, назойливо пламенел, рубашка была какого-то трудно определимого лилово-серо-голубого колера. И только доброе, большое, пухлое лицо Николая Александровича сияло, как ни у кого другого за столом. Он уже давным-давно заготовил себе провиант: на его тарелке были бутерброды с икрой, ломоть заливного поросенка, пара малосольных огурчиков, консервированный красный помидор; с боку он ещё примостил несколько ложек салату, налил в рюмки — себе и соседям: Василию Антоновичу и Черногусу, — нетерпеливо потирал руки в предвкушении удовольствия, какое ему приносила первая рюмка постоявшей в холодильнике водки.

— Ну где там женщины-то, ей-богу! — Он оборачивался к дверям, нетерпеливо покашливал.

Примчалась София Павловна, села на свое место. Ее сосед, Черногус, спросил, что София Павловна выпьет, и до крайности удивился, когда София Павловна ответила: водочки, конечно.

— Ну что ж, дорогие друзья… — начал было Василий Антонович, поднимая рюмку. Но Черногус его перебил:

— Извините, Василий Антонович. Вам, возможно, это сделать будет неудобно, а нам, гостям, это просто необходимо сделать. Я хотел бы, чтобы первым тостом за этим столом и в этом доме был тост за хозяйку, за чудесного человека, за Софию. Павловну. Да, да, это чудеснейший человек. Я не первый год работаю с Софией Павловной… правда, и не десятый… И София Павловна меня многому научила. Научила выдержке, научила… А что там говорить! Счастливец вы, Василий Антонович! С такой женой и горе — полгоря, зато если радость, так вдвойне. За вашу супругу! За ваше здоровье, София Павловна!

Застучали вилки и ножи. Пошли разговоры. Сначала о мелочах, затем о событиях более крупных. А дальше круг разговоров становился всё шире и шире, охватывая жизнь человечества в ее международных масштабах. Василий Антонович внимательно наблюдал за гостями — чтобы никто не скучал, чтобы никто не был забыт. Народ собрался, видимо, непьющий: Владычин после каждого тоста отпивал по четверть рюмочки; Черно-гус просто нюхал свою рюмку или из вежливости обмакивал в ней губу; у Елены Никаноровны была больная печень, и она пила только боржом, да и то непременно в подогретом виде. Сам Василий Антонович мог выпить три-четыре рюмки коньяку; но если выпивал пятую, то наступала вялость, апатия, и он должен был тогда идти спать; поэтому шагнуть за опасный рубеж Василий Антонович решался лишь в тех случаях, когда ему случалось простыть в области, промочить ноги, попасть под ливень.

Один Суходолов никаких принципов не придерживался. Елена Никаноровна говорила ему время от времени вполголоса: «Николай, Николай, ты с ума сошел, снова наливаешь». — «Сегодня, Леночка, выходной. День отдыха. Понимаешь? Отдыха! Вот я и отдыхаю».

Владычин завел с ним разговор о делах комбината, сказал, что на комбинате неладно с плановым ремонтом оборудования. Люди жалуются.

— Дорогой товарищ Владычин, — ответил весело Суходолов. — А план свой комбинат выполняет? Или нет?

— Даже перевыполняет. Но…

— А министерство нашей работой довольно?

— Это викторина, товарищ Суходолов, а не серьезный разговор. Сегодня выполняете, сегодня вами довольны. Но когда оборудование окончательно истреплется, все по-другому пойдет. И план перестанет выполняться, и никаких похвал министерства вы не получите. Если довольны вы и если олимпийски спокойны вы, то мы, партийная организация района, не можем примириться с таким положением на комбинате.

— Горячность, горячность! — Суходолов добродушно улыбался. — Молодость. Бывало, и я, конечно… По молодости, по неопытности…

— Игорь Владимирович!.. — Наблюдательная София Павловна придвинулась к Владычину. — Что-то вы плохо едите. Может быть, это невкусно? Вам не нравится? Переменить тарелку?

Поняв, что Соня хочет поговорить с Владычиным, Василий Антонович завязал с Черногусом и Суходоловым разговор о неиспользованных природных богатствах области, о запасах местного сырья для химкомбината. Черногус воодушевился, заговорил о сланцах, о том, что в недрах края наверняка будет найдена и нефть. Суходолов стал жаловаться на инертность планирующих организаций, которые с удивительным упорством из года в год планируют комбинату дальнепривозное сырье и совсем не работают над тем, чтобы найти его поближе.

София Павловна тем временем тихонько рассказывала Владычину, кто такой Суходолов, как он спас жизнь Василию Антоновичу, какой это был отважный боец; теперь он, правда, уже не тот, он многое пережил, он был тяжело ранен, у него осталась одна почка, он был контужен, после войны стал нервным, неуравновешенным. Владычин понимающе кивал головой.

— И все-таки, София Павловна, — сказал он мягко, но настойчиво, — и все-таки ему или измениться надо, или уйти на пенсию. Перед его заслугами я снимаю шапку. Но с тем, как он легкомысленно хозяйствует — лишь бы план выполнить, без взгляда в будущее, с этим я примириться не смогу.

— Да, нам придется воевать. — Суходолов краем уха услышал их разговор. — Я обязан давать продукцию стране. Во что бы то ни стало. — Он стукнул легонько кулаком по столу. — И я буду ее давать! Это мой партийный долг. Товарищ Черногус, мы с вами не молоденькие, мы всякого навидались на своем веку. Скажите молодому человеку, что для нас никогда не было ничего выше и незыблемее указаний и требований партии. Партия с меня требует выполнения плана…

— Но партия всегда требовала, чтобы все делалось разумно, — сказал Черногус, ещё не совсем уяснив, о чем идет речь. — Партии важно не только что делается, но и как делается, какими методами.

— Вот именно, правильно! — воскликнул Вла-дычин. — Совершенно правильно. За счет износа оборудования выполнять план на своем предприятии — это значит срывать общегосударственные планы. Дорого нам ваша продукция обойдется, товарищ Суходолов!

Владычин подсел к Черногусу, к тому, кто в его глазах был представителем старой большевистской гвардии, стал пересказывать свой недавний разговор с Василием Антоновичем, — разговор об отклоняющихся от линии партии, о спекулянтах, готовых участок государственной земли превратить в средство наживы, о тех, кто уходит из общественной жизни.

— Щелку нашли, щелку. Слабину, — согласился с ним Черногус. — А их по рукам надо, по рукам! А как же! Семьи у меня нет, времени поэтому много: просматриваю почти все газеты. И столько в них удручающих фактов… Был, например, боевой летчик, на счету у него четырнадцать гитлеровских самолетов. Герой, ас. А вот, летая на гражданских самолетах из Москвы в какие-то золотоносные места Сибири, вступил в сообщество с расхитителями золота на приисках, сбывал краденое темным элементам в Москве. И что же? Построил дачу. А затем, рано или поздно, попался. Жаль человека, до слез жалко. Кто же, спрошу я вас, виноват в его грехопадении? Мы с вами, дорогой товарищ Владычин, мы виноваты! Если есть соблазн, есть и соблазняемые, не так ли? Мы должны были очень внимательно, очень зорко следить за появлением соблазняющих факторов. Мы не имеем права развешивать уши и распускать губы. Когда-то, борясь с воровством, в некоторых странах ворью рубили руки. Мы должны рубить дачные участки, и рубить безжалостно. Уже от этого одного многое улучшится. Или вот читаю: поезд такой-то, Москва — Юг. Летит домой, в Москву, от него за версту фруктами пахнет. Проводники в нем, работники вагона-ресторана — спекулянты. Покупают где-то там, на юге, груши, яблоки, дыни за копейку, в Москве продают за рубль. На что им эти деньги, столько денег? На прожиток? На прожиток и зарплаты хватит. Железнодорожники, как известно, получают хорошо. На что же, следовательно? Опять же на то, что дачи строят. А каждая дача в большую денежку обходится. Василий Антонович заезжал ко мне. Может быть, обратил внимание, Василий Антонович, на нашу улочку? Окраинная такая, глухая. Что ни дом, то частное владение. А прошлой осенью и целый дворец появился. Двухэтажную хоромину возвел один тип. И ведь не подумаете кто. Рабочий с химического комбината! Член партии. Сделайте опыт, зайдите к нему в калитку — кобели разорвут. Два здоровенных таких черта носятся по участку, гавкают день и ночь, соседям спать не дают.

— С комбината, говорите? — поинтересовался Суходолов. — Кто же такой?

— По фамилии — Демешкин, до имени Елизар. Трубопроводчик.

— Надо будет поинтересоваться. — Суходолов похлопал себя по карманам, чего-то, видимо, в них не обнаружил, сказал жене: — Запиши, Леночка, фамилию. Демешкин. Елизар.

Елена Никаноровна раскрыла сумку, стала записывать на клочке бумаги. Василий Антонович обратил внимание на то, что фамилию эту пометил в своей записной книжке и Владычин.

Был съеден суп. София Павловна и Юлия стали вносить тарелки с жарким. После этого Юлия вышла к столу уже без передника. София Павловна указала ей место рядом с Владычиным, который, как заметили и София Павловна и Василий Антонович, явно обрадовался соседству. Споры и разговоры о делах немедленно окончились; заговорили о театре, расспрашивали Юлию о будущих премьерах.

Юлия вовсю кокетничала с Владычиным, бросала острые словца Суходолову и даже Черногусу, который при этом каждый раз удивленно покашливал. Потом Юлия уселась за пианино, заиграла и запела. Мужчины ей охотно подтягивали.

София Павловна посмотрела на Василия Антоновича, улыбнулась: какой, дескать, это элемент — мешающий, отвлекающий или привлекающий?

— Да, Соня, да, — пользуясь всеобщим шумом, ответил ей вслух Василий Антонович. — Мужик всегда остается мужиком. — В голосе его было больше деланного, чем подлинного неудовольствия.

Юлия спорила со всеми; переспорить ее было невозможно: все она знала, об всем имела свое суждение. О театре? Пожалуйста. Рассуждает о театре. О живописи? Тем более. О модах? Можно было подумать, что именно она их все и придумывает. О генерале де Голле? О, вы ещё увидите, какие он коленца будет выкидывать! Сухуми? Прелестное местечко! Только не надо толочься на «пятачке», где весь бомонд. Надо туда, за Синоп, ездить, где в ущельях бегут чудесные речки. Идти, идти по ущельям… заросли… ужасно интересно, таинственно. Что-то остроумное сказал Илья Чав-чавадзе? А, это тот князь, у которого было имение за Мцхетой, в Сагурамо! Кибернетика? А вы слышали, что в Америке создали электронную машину, специально для того, чтобы она предсказала будущее капитализму, и машина, проработав два дня, сгорела от перенапряжения? Перикл? Гениальный грек! У него был феноменально длинный череп. Кто-то о его голове сказал, что она «вовсе не кончалась». Поэзия? Юлия одно за другим читала стихотворения, которых никто из присутствующих не знал.

— Она сегодня в особенном ударе, — сказала София Павловна Василию Антоновичу.

— Увы! — ответил он. — Все пошло прахом. Их от нее теперь уже не оторвешь.

София Павловна сказала Юлии:

— Я поиграю. Ты поди потанцуй.

Юлия танцевала с Черногусом. Черногус рассказывал ей, что у него много интересных книг, в которых. Юлия сможет почерпнуть немало такого, которое ей ещё неизвестно. История театра, например. Знает ли Юлия, что декорации придумал и применил… Да, да, она, Юлия, знает: их придумал и первым применил Софокл в Афинах. Это элементарно. Но все равно, она с удовольствием воспользуется его библиотекой. Спасибо. Она непременно его навестит на днях.

Танцевал с ней, припрыгивая и дурачась, топчась как попало, Суходолов. Затем она сама пригласила Владычина. Владычин танцевать умел. Ходил спокойно и красиво.

— Уж не балетную ли школу вы окончили? — спросила Юлия. — Что-то подозрительно хорошо водите.

— Да, заочную, — ответил он серьезно. — Полный курс: танцы западные, бальные, народные и кое-что из этнографических. Сейчас, в порядке повышения квалификации, осваиваю рок-н-ролл и хула-хуп. Буги-вуги уже этап пройденный.

В том, как он шутил, было похожее на манеру Василия Антоновича шутить: очень серьезно, без улыбки, доверительно.

— Вот вы какой! А мне казалось, что партийный работник непременно должен быть сухарем, что только по степени сухости его и избирают на партийные должности.

— А разве Василий Антонович сухарь?

— А что вы думаете! Конечно.

Сказав, что ей жарко, что она устала, Юлия взяла Владычина за руку и увела в кабинет. Там они сели на диван, и она спросила, почему он один, почему не привел жену.

— У меня ее нет, Юлия Павловна. — Еще короче, чем в беседе с Василием Антоновичем, Вла-дычин повторил Юлии свою историю. Юлия кивала головой.

Вошла София Павловна:

— Нас не так много, чтобы потеря двоих не отразилась за столом. Юленька, мы должны обеспечить общество чаем.

Юлия поднялась, недовольная.

— Чай, чай! — заворчала она. — Мещанская привычка. А люди, может быть, ещё водки хотят. Вы хотите водки, Игорь Владимирович?

— Нет, Юлия Павловна, не хочу. София Павловна права — лучше бы чаю.

— А если со мной, по рюмке, а?

— Юля! — с укоризной сказала София Павловна.

— Нет, Юлия Павловна, нет, — повторил Владычин.

— Ваша воля. — Юлия усмехнулась, повела плечом. — Может быть, кефиру принести из холодильника?

— Юля!

— Софочка, не воспитывай меня хотя бы при посторонних. — Юлия ушла в свою комнату и больше не появилась, как София Павловна ее ни упрашивала.

Василий Антонович сказал, неслышно для других:

— Соня, брось с ней возиться. Ничего же у тебя не получится. Истерия. Следствие неустроенной личной жизни. Как ты не понимаешь!

После чаю, после долгого курения и новых разговоров Владычин и Черногус собрались уходить. Они благодарили Софию Павловну, справлялись, чтб с Юлией Павловной. «А, голова разболелась? Очень жаль. Большой ей привет, самые лучшие пожелания».

Василий Антонович пошел провожать на улицу, до угла. Он долго смотрел им вслед. Черногус держал Владычина под руку и что-то горячо ему говорил. Они останавливались, и тогда Владычин брал Черногуса за лацканы его старомодного пиджака и, в свою очередь, что-то говорил, не менее горячо.

Суходолов предложил сыграть в карты. Василию Антоновичу играть не хотелось. К столу подсела София Павловна, которая считала, что если ты пригласил гостя, то его желания для тебя закон, ты обязан всеми средствами его занимать и развлекать. Суходоловы и она играли втроем. Василий Антонович лежал в кабинете на диване. Нет, думал Василий Антонович, Владычин по отношению к Николаю совершенно непримирим. И, конечно, он прав, да, прав. Николаю надо уходить, Николай должен освобождать место для другого, более энергичного, более современного. Теперь он хорош только за столом, хорош для совместных воспоминаний о минувшем, для лирики, а не для трудовой прозы. Как сам-то он этого не понимает, как не догадывается подать заявление, зачем ждет, чтобы ему сказали об этом другие?