"История Спарты (период архаики и классики)" - читать интересную книгу автора (Печатнова Лариса)

1. ПРОБЛЕМА ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА ЛИКУРГА

По общему признанию, проблема первоначальной реформы является одной из самых сложных и запутанных проблем спартанской истории. Уже древние не имели точного представления о личности законодателя, времени проведения реформ и их содержании. Частично это объясняется отсутствием в Спарте собственной историографии. Что же касается внешнего мира, то там о спартанских реалиях имели весьма смутное представление. Все, что происходило внутри Спарты, тщательно скрывалось. Такова была принципиальная политика спартанского правительства, начиная, по крайней мере, с середины VI в.001_1 На эту тщательно оберегаемую закрытость спартанского общества намекает Фукидид, когда говорит, что его сведения о спартанцах весьма ограничены из-за "тайны их государственного устройства" (V, 68, 2; 74, 3). Отчасти именно из-за отсутствия реальных фактов слишком большую роль, особенно при реконструкции событий далекого прошлого, стали приобретать мифы и легенды. Этот процесс мифотворчества шел как внутри, так и вне Спарты. Ее политическое лидерство и необычная внутренняя структура у теоретиков полиса вызывали огромный интерес к тем механизмам, которые сумели обеспечить подобный эффект. Для Платона и Аристотеля Спарта стала эталоном стабильности и была положена в основу концепции их идеального полиса. Этот круг мифов и легенд, сложившийся вокруг Спарты еще в период античности, в современной науке, с легкой руки французского исследователя Ф. Олье, принято называть "спартанским миражом"001_2.

Из-за того, что уже в древности историческая Спарта и ее мифологизированная модель переплелись в сложную и запутанную комбинацию, выделить историческое зерно в предании о первоначальной реформе представляется нам достаточно сложной задачей. Для ее решения необходимо, прежде всего, оценить дошедшую до нас античную традицию о первоначальной реформе. В настоящем разделе мы и попытаемся дать оценку соответствующей традиции с точки зрения ее исторической достоверности.

Большинство древних авторов связывают древнейшее законодательство Спарты с именем Ликурга. Но само имя Ликурга как спартанского законодателя впервые упоминается только Геродотом, т. е. сравнительно поздно - не ранее середины V в. Весь круг источников до Геродота носит исключительно фрагментарный характер. Этим, по-видимому, объясняется то, что в дошедших до нас фрагментах Тиртея, Алкмана и других поэтов архаического периода, связанных со Спартой, имя Ликурга ни разу не встречается. Но тот факт, что в одном из фрагментов Тиртея излагается содержание Большой Ретры - главного законодательного документа первоначальной реформы (fr. 3 Diehl³), - свидетельствует о достоверности всего предания.

Перечислим основные источники по законодательству Ликурга в их хронологическом порядке. Стоит сразу сказать, что сведения Геродота о ранней истории Спарты представляют для нас исключительную ценность. Как верно отметил Ч. Старр, "Геродот знал Спарту, и притом очень хорошо, еще до того, как Пелопоннесская война замаячила на горизонте, т. е. до того, как афинские предубеждения и афинская идеализация внесли в эту картину серьезные искажения"001_3. Вот как описывает Геродот ситуацию в Спарте до и после Ликурга: "Прежде у лакедемонян были даже почти что самые дурные законы из всех эллинов (kakonomwvtatoi h\san scedo;n pavntwn JEllhvnwn), так как они не общались ни друг c другом, ни с чужеземными государствами. Свое теперешнее прекрасное государственное устройство (eujnomivhn) они получили вот каким образом. Ликург, знатный спартанец, прибыл в Дельфы вопросить оракул... По словам некоторых, Пифия... предрекла Ликургу даже все существующее ныне спартанское государственное устройство. Но, как утверждают сами лакедемоняне, Ликург принес эти нововведения из Крита... Как только Ликург стал опекуном царя, то изменил все законы и строго следил, чтобы их не преступали. Затем он издал указы о разделении войска на эномотии, установил триакады и сисситии. Кроме того, Ликург учредил должность эфоров и основал совет старейшин. Так-то лакедемоняне переменили свои дурные законы на хорошие (ou{tw me;n metabalovnte" eujnomhvqhsan)" (I, 65, 2-66, 1).

Как видно из вышеприведенного отрывка, Геродот со всей возможной определенностью заявляет, что именно от Ликурга спартанцы получили евномию (ujnomivhn), т. е. благозаконие. Геродот датирует это событие временем правления малолетнего царя Леобота (начало X в.), дядей и опекуном которого был Ликург. По словам Геродота, законы Ликурга носили главным образом политический характер. Он учредил герусию и эфорат и реорганизовал спартанскую армию. За образец Ликург взял устройство критских дорийских общин (I, 65).

У следующего крупного греческого историка Фукидида о Ликурге нет ни слова. В этом он, возможно, следовал за Геллаником. Эфор упрекал Гелланика как раз в том, что тот нигде в своих сочинениях не упоминает Ликурга, а его деяния приписывает другим лицам (ap. Strab. VIII, 5, 5, p. 366). Но краткая реплика Фукидида о древнейшей истории Спарты является, по сути дела, парафразой Геродота. Так, Фукидид пишет: "Лакедемон после его заселения дорийцами... больше всех городов... страдал от междоусобных распрей (tasiavsasa). Однако уже издревле город управлялся хорошими законами (hujnomhvqh) и никогда не был под властью тиранов" (I, 18, 1). Оба историка, и Геродот, и Фукидид, употребляют один и тот же глагол eujnomei'sqai'. Как отмечает Н. Хэммонд, этот глагол, особенно в форме аориста, слишком редок, чтобы его появление в одном и том же контексте у двух различных авторов было случайным. Eujnomei'sqai, по мнению Н. Хэммонда, возможно, является "техническим термином, употребленным здесь в конституционном смысле"001_4. Действительно, этот глагол отражает сущность реформ Ликурга - сознательно осуществленный и юридически оформленный переход от анархии к порядку.

Хотя Фукидид опускает имя Ликурга, тем не менее его указание на то, что Спарта уже более четырех веков пребывает в состоянии благозакония, дополняет и подтверждает древнюю традицию о ранней датировке Ликурга и его законодательства. Если у Геродота деятельность Ликурга падает на первую половину X в., то Фукидид прекращение стасиса и установление евномии датирует концом IX в.001_5 Однако вполне очевидно, что и Фукидид, и Геродот говорят об одном и том же: в Спарте уже с незапамятных времен царило благозаконие (eujnomiva). Это особое качество отличало Спартанское государство от всех прочих греческих полисов. Как подчеркивает А. Гомм, слово eujnomiva имеет очень точное значение. Под евномией греки понимали две вещи: конституционное правление и внутренний мир, т. е. отсутствие стасиса. В Спарте, где гражданское согласие было гарантом самого существования государства, удалось избежать тирании и анархии. Это, безусловно, вызывало восхищение и зависть всей Греции001_6. Кстати говоря, Э. Эндрюс, слишком произвольно и широко толкуя Аристотеля, высказывался в том смысле, что "eujnomiva - это состояние государства, в котором граждане подчиняются законам, а не состояние государства, в котором хорошие законы"001_7.

В том же примерно кратком и сухом стиле, что и Геродот, о Ликурге упоминает в своей "Лакедемонской политии" Ксенофонт001_8. К сожалению, "Лакедемонская полития" не является добротным очерком истории спартанского полиса или его институтов наподобие "Афинской политии" Аристотеля. Этот трактат Ксенофонта, написанный в жанре политического памфлета, имел острую политическую направленность и по-своему был ангажирован спартанским правительством. Ксенофонт в своей "Лакедемонской политии" главное внимание уделяет вовсе не политическим учреждениям Ликурга. Он подробно описывает уникальную в глазах греков систему спартанского воспитания и всей общественной жизни, благодаря которой в спартиатах успешно культивировалась такая важная, с точки зрения Ксенофонта, черта, как "гражданская добродетель" (politikh; ajrethv) (10, 7). О самом Ликурге Ксенофонт говорит очень мало, причем названные им детали иные, чем у его предшественника Геродота. Так, Ксенофонт относит Ликурга к более раннему периоду, чем кто-либо из античных писателей: он делает Ликурга современником Гераклидов (XI в.) (Lac. pol. 10, 8; Xen. ap. Plut. Lyc. 1, 5). Возможно, Ксенофонт скомбинировал две традиции: одну, идущую от Гелланика, а другую - от Геродота. У Гелланика государственное устройство Спарте дали Еврисфен и Прокл, первые спартанские цари (ap. Strab. VIII, 5, 5, p. 366), а у Геродота это сделал веком позже Ликург (I, 65). Критский вариант происхождения законодательства Ликурга Ксенофонт совершенно отбрасывает. По его версии, санкцию на введение в Спарте новых законов Ликург получил из Дельф, а не вывез с Крита, как думали спартанцы. Здесь Ксенофонт, конечно, только повторяет господствующую в его время официальную версию о дельфийском происхождении законов Ликурга.

В IV в. о Ликурге писал Эфор, в рассказе которого встречаются такие подробности, как путешествие Ликурга в Египет и на Хиос и встреча его с Гомером. У Эфора мы находим и комбинацию обеих версий о происхождении Ликургова законодательства. Согласно Эфору, Ликург был связан как с Критом, так и с Дельфами (ap. Strab. X, 4, 19, р. 482). Традиция, которой следует Эфор, сильно отличается от той, которую передавали более ранние авторы. Так, у Эфора Ликург уже не Агиад, как у Геродота, а Еврипонтид (ap. Strab. X, 4, 19, р. 482). Датирует он Ликурга примерно 870 г. Отдельные детали в рассказе Эфора, такие, как встреча Ликурга с Гомером, сразу же возбуждают недоверие к его показаниям. Неясное представление о древнейшей спартанской истории Эфор, по-видимому, восполнял более или менее произвольной реконструкцией исторического материала. Но, с другой стороны, при реконструкции ранней спартанской истории он пользовался источниками, непосредственно исходящими из самой Спарты, - произведениями Тиртея и Алкмана, спартанских поэтов еще архаического периода. Использовал Эфор, конечно, и богатую лаконофильскую литературу, у истоков которой стояли Критий и Платон. Авторы лаконофильских трактатов вовсе не были заинтересованы в точном отображении реалий спартанской истории. Они лишь создавали воображаемую модель для подражания, и в этом отношении их сочинения носили не столько исторический, сколько пропагандистский характер. Кроме лаконофильской литературы, созданной вне Спарты, одним из источников по спартанским древностям мог быть для Эфора трактат спартанского царя Павсания (ок. 395 г.), посвященный законодательству Ликурга (Ephor. ap. Strab. VIII, 5, 5, р. 365-366). Судя по частым ссылкам на Эфора у поздних писателей, большая часть наших сведений об архаической Спарте так или иначе восходят именно к нему.

Но самый надежный пласт традиции относительно Ликурга и его законодательства, дошедший до нас от IV в., связан с именем Аристотеля. В его "Политике" рассыпаны замечания, касающиеся особенностей спартанской конституции, и дана характеристика важнейшим спартанским магистратурам. И, что крайне ценно для историка, в качестве иллюстрации к своим теоретическим положениям Аристотель приводит конкретные факты из древней спартанской истории. Упоминания о Ликурге сохранились также во фрагментах из утерянной "Лакедемонской политии" Аристотеля (fr. 532-545 Rose³) и в эксцерптах Гераклида. Последний источник представляет собой очень краткий, небрежно выполненный и путаный конспект политий Аристотеля001_9. По-видимому, вся поздняя традиция о Ликурговой Спарте основывалась главным образом на двух источниках - Эфоре и "Лакедемонской политии" Аристотеля. Как полагает А. И. Доватур, автор отличного аналитического очерка о возможной структуре и содержании "Лакедемонской политии" Аристотеля, "Ликург и его реформы, конечно, занимали в Лакедемонской Политии еще большее место, чем Солон и его реформы в Афинской Политии"001_10.

Ликург для Аристотеля, бесспорно, исторический персонаж такой же значимости, как и Солон. По его словам, Ликург и Солон были не просто создателями отдельных законов. Введя новую конституцию, они тем самым создали новый государственный строй, или даже больше того - новое полисное государство (ou|toi ga;r kai; novmou" kai; politeiva" katevsthsan) (Pol. II, 9, 1, 1273 b 33-34). Таким образом, по Аристотелю, у истоков спартанского полиса стоял Ликург. Он не просто улучшил уже существующую политическую систему, он ее заново создал. Если вспомнить, что Аристотель упрекал современных ему спартанцев за недостаточное, с его точки зрения, почитание ими Ликурга, его собственная оценка деятельности спартанского реформатора была очень высокой (ap. Plut. Lyc. 31).

Аристотель придерживается той версии, что в качестве образца для своих законов Ликург выбрал порядки, характерные для дорийских городов Крита. Он сообщает предание, согласно которому, отказавшись от опеки над Хариллом, Ликург долгое время жил в родственном спартанцам городе Ликте на Крите, откуда и перенял старинные критские установления (Pol. II, 7, 1, 1271 b 25-32). Возможно, Аристотель несколько преувеличивал зависимость Спарты от Крита, полагая, что большинство ранних реформ специфически критские по своему характеру001_11. Но наряду с критской линией Аристотель использовал и традицию о влиянии Дельф на Ликурга. Судя по одному фрагменту из "Лакедемонской политии", Ликург постоянно совершал визиты в Дельфы для консультации с Аполлоном (ap. Clement. Alex. Strom. I. 152 = fr. 535 Rose³). По-видимому, Аристотель, так же как Платон и Эфор, считал обе традиции о происхождении законов Ликурга - критскую и дельфийскую - вполне совместимыми: Ликург копировал критские законы, но получал санкцию на их введение в Дельфах.

Аристотель довольно точно определяет время жизни Ликурга, предлагая самую позднюю датировку из всех, имевших хождение в древности. Он считал Ликурга современником царя Элиды Ифита. По его словам, имена Ликурга и Ифита были прочитаны им на архаическом диске из Олимпии, на котором, скорее всего, были записаны правила священного перемирия (ap. Plut. Lyc. 1, 2 = fr. 533 Rose³; о диске Ифита см. также: Paus. V, 4, 5 и 20, 1; Athen. XIV, 635 f)001_12. Некоторые исследователи понимают это свидетельство Аристотеля в том смысле, что Аристотель был вообще первым, кто прочел имя Ликурга на олимпийском диске001_13. Данное замечание Аристотеля позволяет нам думать, что Аристотель относил Ликурга ко времени первой Олимпиады (776 г.).

Хотя большинство исследователей нисколько не сомневается в том, что надпись на диске древняя и аутентичная, но не все согласны с тем, что в надписи речь идет именно о спартанском законодателе Ликурге. "Даже если диск подлинный, - замечает Г. Бенгтсон, - то в любом случае не доказать, что Ликург, упомянутый там, должен быть именно спартанским законодателем"001_14. Спартанского законодателя в качестве персонажа олимпийского диска Эд. Мейер отвергает на том, весьма сомнительном, основании, что до завоевания Мессении Спарта якобы не имела с Олимпией никаких контактов. Эд. Мейер, со ссылкой на У. Виламовица-Мёллендорфа, утверждает, что на диске упомянут известный уже у Гомера аркадский герой Ликург (Il. VII, 142 sqq.). По мнению Эд. Мейера, таким образом учредители хотели привязать олимпийское празднество к фигурам героического времени001_15.

Н. Хэммонд предлагает свой оригинальный вариант, примиряющий датировку Аристотеля с тем временем, к которому Фукидид относил спартанскую евномию. Он считает, что Аристотель, возможно, был прав, идентифицируя Ликурга олимпийского диска со знаменитым спартанским законодателем. "Если Ликург занимался своими реформами в расцвете лет, а в Олимпии действовал как геронт, то дата Фукидида - 810 г. - совпадает с тем, что говорит Аристотель"001_16.

Писатели V-IV вв. являют собой первый подлинный уровень традиции. Ведь они, как замечает Ч. Старр, были "последними, кто мог иметь информацию об еще живой структуре спартанской жизни и правления, которые сформировались в гораздо более ранние дни"001_17.

Если сведения Аристотеля о Ликурге представляются нам вполне достоверными, то с большей осторожностью приходится относиться к более поздним источникам001_18. Труды таких поздних авторов, как Страбон или Плутарх, ценны в той мере, в какой можно доказать их связь с источниками, восходящими к литературной традиции V-IV вв. Степень достоверности поздних авторов зависела от многих факторов, в том числе и от тех философских концепций, адептами которых они являлись. С течением веков легенда о Ликурге обрастала все большими подробностями. Самая пространная его биография, содержащая избыток антикварных фактов, дана Плутархом. Она как бы подводит итог многовековой литературной традиции о Ликурге. Конечно, в этой биографии много фиктивных деталей и элементов вымысла. Но нет никаких оснований думать, что Плутарх просто переписывал свои источники без всяких изменений001_19. По мнению некоторых исследователей, отчасти сам Плутарх вносил новые черты в традицию о Ликурге, исходя из главной своей задачи - необходимости так подобрать материал, чтобы читатель получил не только занимательное, но и полезное в моральном отношении чтение001_20. Как нам представляется, Плутарх не столько выдумывал, сколько выбирал из имеющейся традиции наиболее подходящий для его целей материал. Плутарх собрал все, что было известно о Ликурге до него, и, таким образом, подвел итог долгому процессу складывания мифа о Ликурге. Он сам чувствовал сомнительность своего рассказа и в предисловии даже сетовал на то, что о Ликурге невозможно сообщить ничего достоверного. Однако целый ряд деталей и заимствований свидетельствуют о том, что в основе биографии Ликурга лежит добротная традиция, восходящая, по крайней мере, к "Лакедемонской политии" Аристотеля. Как полагает А. И. Доватур, именно из нее цитировал Плутарх текст Большой Ретры001_21.

Самая важная черта, которая отличает биографию Ликурга у Плутарха от всех более ранних версий, заключается в том, что, согласно Плутарху, законотворчество Ликурга носило всеобъемлющий характер и затронуло все сферы жизни спартанцев. Оказывается, Ликург изменил не только политическую систему, как думали Геродот и Ксенофонт. Его новации коснулись всего спартанского полиса и изменили образ жизни целого народа. У Плутарха Ликург - не только автор Большой Ретры, он является также изобретателем сисситий и знаменитой системы спартанского воспитания. Он же, согласно Плутарху, разделил всю завоеванную землю на клеры. Таким образом, Ликург в античной традиции постепенно превратился в своеобразного "бога из машины" (deus ex machina), с помощью которого можно было объяснить всю странную и экзотическую коллекцию спартанских законов и обычаев.

Даже из этого краткого источниковедческого обзора видно, насколько противоречива античная традиция о Ликурге. Нет единства во мнениях как относительно сущности законов Ликурга, так и относительно времени их введения. Хронологический разнобой у древних авторов очень велик - он составляет чуть ли не 350 лет, от конца XII до 1-й половины VIII в.

Трудность изучения раннеспартанской истории определяется не только сравнительно малым (по сравнению, например, с Афинами) количеством источников. Кроме количественных характеристик существует проблема и качества дошедшей до нас традиции. В какой степени она может считаться надежной?

Сложившаяся уже в древности спартанская легенда часто подменяла собой историю. В результате любые основанные на легендарном материале исторические реконструкции стали вызывать сомнение, недоверие, а иногда и полное отрицание у историков нового времени. Уклон в гиперкритику, характерный особенно для немецкой школы антиковедения рубежа XIX-XX вв. и позже - для англо-американской школы, привел к появлению новых радикальных идей, возникших вопреки традиции и никак ею не подтверждаемых.

В науке об античности XIX-XX вв.001_22 ясно прослеживается эта тенденция в сторону полного разрушения и отрицания античной литературной традиции о Ликурге и его законодательстве. Причем иногда это отрицание приобретает тотальный характер: Ликург признается фигурой полностью легендарной, а законодательство его - чистой фикцией. Так, уже в середины XIX в. Дж. Грот высказал предположение, что легенда о Ликурге родилась в эллинистической Спарте не ранее 2-й половины III в., в среде, близкой к царям-реформаторам001_23. Подобный скепсис особенно был характерен для представителей немецкой историографии конца XIX - начала ХХ в.001_24 В работах этих ученых Ликург признавался то за бога, то за героя, который в историческом предании был превращен в политического деятеля. "Кто же этот Ликург? - восклицает Эд. Мейер. - Единственно, что мы надежно о нем знаем, это то, что он был богом, который высоко почитался в Спарте, имел свой храм и ежегодный праздник жертвоприношений"001_25. Но, как справедливо заметил П. Олива, все попытки идентифицировать Ликурга с богом или героем привели только к появлению новых гипотез. Причем все эти гипотезы базировались, как правило, на одном и том же основании: во-первых, на свидетельстве о существовании в Спарте культа и храма Ликурга (Her. I, 65-66), а во-вторых, - на этимологическом анализе имени "Ликург". Спартанский культ Ликурга связывали то с древним аркадским культом Зевса Ликейского (бога-волка)001_26, то с дельфийским Аполлоном Ликейским (богом света), то с критским Зевсом001_27.

В современной историографии есть также немало исследователей, склонных считать Ликурга фигурой неисторической. С их точки зрения, легенды наподобие мифа о возвращении Гераклидов или мифа о законодательстве Ликурга были выдуманы в самой Спарте с чисто политическими целями - для того, чтобы объяснить и укрепить представление о незыблемости спартанского мироустройства в сознании не только спартанцев, но и всех греков001_28.

Среди историков, которые предлагают вообще отказаться от попыток найти какое-либо историческое зерно в предании о Ликурге, назовем, в частности, автора "Спартанского миража" Фр. Олье. По его мнению, эта проблема при существующем состоянии источников неразрешима и остается только примириться с тем, что ничего достоверного мы о Ликурге не знаем001_29. М. Финли вообще исключает раннюю историю Спарты из сферы своих исследований, поскольку он считает, что вся античная традиция о древнейшей истории Спарты, а тем более о Ликурге полностью фиктивна. Для него собственно история Спарты начинается только с середины VI в.001_30 Большие сомнения в историческом существовании Ликурга высказывает Ч. Старр001_31.

П. Олива, проанализировав развитие взглядов на проблему Ликурга в западной историографии, пришел к неутешительному выводу, что "историческое существование Ликурга доказать невозможно". Дежурная оговорка, что "легенда о Ликурге подобно всем мифам - не чистая фантазия, но мифическое эхо исторической действительности", положения не спасает001_32. Примерно в таком же духе высказывается и Ю. В. Андреев. Он признает реальность некоего исторического толчка или переворота как единственно "допустимый минимум исторической достоверности, который может заключаться в античной традиции о Ликурге", но считает "совершенно неприемлемыми попытки реабилитировать античную традицию о Ликурге как серьезный исторический источник"001_33. Отказывается от какой-либо дискуссии по поводу историчности Ликурга и автор новейшего исследования, посвященного архаической Греции, О. Мюррей. По его словам, "Ликург служит лишь для того, чтобы напоминать нам, что спартанское общество имело начало во времени"001_34.

Несмотря на остроумие некоторых из подобного рода гипотез, всеобъемлющий скептицизм в отношении античной традиции о Ликурге неоправдан. У нас нет серьезных оснований отвергать все предание о Ликурге как лишенное какой-либо исторической ценности. Конечно, проблема Ликурга очень трудна. Это одна из самых больших загадок древнегреческой истории. Но вряд ли мы что-нибудь выиграем, если отвергнем античную традицию о Ликурге как полностью или в большей своей части недостоверную. В настоящее время в науке преобладает скорее позитивное отношение к Ликургу, которого причисляют к крупнейшим греческим законодателям архаической эпохи наподобие Драконта или Солона в Афинах001_35. Споры среди исследователей, признающих историчность Ликурга, ныне ведутся главным образом относительно содержания законов и времени их введения.

Приведем в качестве примера имена тех ученых (а их немало как среди старых, так и среди новых авторов), которые считают Ликурга лицом историческим, а его законы - важнейшим событием ранней истории Греции. Среди защитников историчности предания о Ликурге назовем, в частности, Г. Бузольта, Н. Хэммонда, К. Краймс, Г. Мичелла, В. Форреста, Дж. Хаксли. Среди отечественных исследователей - Э. Д. Фролова и И. А. Шишову001_36.

В современной науке также нет согласия относительно времени Ликургова законодательства. Благодаря безусловному доверию к Фукидиду канонической долго считалась предложенная им дата спартанской евномии - конец IX в. Но в настоящее время разногласия во мнениях по данному вопросу очень велики. Если подытожить основные гипотезы, то они суть следующие: Ликурга и его законы помещают или до Первой Мессенской войны (конец IX - середина VIII вв.), что в принципе совпадает с античной традицией, или между Первой и Второй Мессенскими войнами (конец VIII - 1-я половина VII в.), или, наконец, после Второй Мессенской войны (VI в.). Причем эту позднюю дату часто связывают уже не с Ликургом, а с какими-то другими безымянными законодателями, проведшими реформирование Спарты под реставрационными лозунгами.

Самая ранняя из предлагаемых датировок - конец IX - середина VIII в. Эту дату, как правило, отстаивают те исследователи, которые признают историчность древней традиции о Ликурге и доверяют сообщению Фукидида, что евномия появилась в Спарте за четыре века до начала Пелопоннесской войны. Так, уже Г. Бузольт в своем систематическом обзоре греческих государственных древностей полагал, что Ликург жил в середине VIII в.001_37 Г. Берве датировал Ликурга и его законодательство рубежом IX-VIII вв., однако считал, что весь комплекс социальных реформ был осуществлен каким-то неизвестным законодателем много позже - в VI в.001_38 В том же духе высказывается и А. Гомм. По его словам, политическая конституция, конечно, может быть намного старше, чем ajgwghv и eujnomiva, и вполне может относиться к IX в. Но в своем классическом виде, по мнению А. Гомма, спартанская модель полиса возникла не ранее конца VII в.001_39

Н. Хэммонд и К. Краймс выступили с критикой тех теорий, которые отрывали Ликурга от главных перемен в спартанском государственном устройстве и переносили их в VII-VI вв. Они вернулись к канонической датировке спартанской первоначальной реформы (конец IX в.), связав Ликурга со спартанской евномией, о которой говорил Фукидид001_40. Для Н. Хэммонда Фукидид более надежный специалист по хронологии, чем любой другой древний автор, и поэтому, как он полагает, "мы можем принять дату Фукидида как самую вероятную"001_41. В более обстоятельной своей работе - "Создание классической Спарты" - Н. Хэммонд развивает этот взгляд: "Мое мнение состоит в том, что Фукидид не пользовался таким неточным инструментом, как генеалогические подсчеты, если это касалось ранних дат... Фукидид не рассказывает нам, какими методами он пользовался... но я уверен, что он работал тщательно и использовал добротные свидетельства. Другими словами, я доверяю его датировке спартанской евномии - 820-810 гг."001_42.

В отечественной историографии эту раннюю дату отстаивают Э. Д. Фролов и И. А. Шишова001_43. Так, возражая своим оппонентам, Э. Д. Фролов пишет: "Мы должны признаться, что не разделяем этого скепсиса новейших критиков и на прямой вопрос, отчего в консервативной и отсталой Спарте реформатор-устроитель типа Солона явился на два века раньше, чем в Афинах, могли бы ответить указанием именно на более примитивный характер дорийской общины. Говоря яснее, мы считаем, что в условиях насильственного обоснования дорийцев-завоевателей в Лаконике и форсированного превращения их общины в классовое, рабовладельческое общество потребовалось немедленное и всеобъемлющее устроение государства, вылившееся в создание строго-корпоративного рабовладельческого единства - общины равных, гомеев"001_44.

Но далеко не все исследователи согласны с античной традицией. Толчком к пересмотру традиционной даты послужила публикация У. Виламовицем-Мёллендорфом в 1918 г. найденного на папирусе стихотворного отрывка, который, как он полагал, принадлежал Тиртею001_45. Как можно понять из немногих, более или менее сохранившихся строк (v. 12-20), это - вполне традиционный для военно-патриотических песен и стихов призыв храбро сражаться, с набором стандартных тем: помощь богов, подчинение военачальникам, единение воинов, сражающихся плечом к плечу и т. д. За Тиртеевский этот отрывок признал и Диль, включив его в свою "Антологию" (Tyrt. 1, 6-24 Diehl³). Поскольку в данном фрагменте упоминаются три родовые дорийские филы (v. 13 - cwri;" Pavmfuloiv te kai JUllei'" hjd"e; Dumh'ne"ј), У. Виламовиц-Мёллендорф предположил, что во времена Тиртея, т. е. в конце VII в., спартанская армия еще делилась по родовому принципу. В свете этого нового свидетельства он, а вслед за ним и некоторые другие исследователи отнесли дату реформы Ликурга к концу VII или даже к середине VI в.001_46 По словам Н. Хэммонда, подобная перестановка даты является не чем иным, как насмешкой над всей древней традицией о законодательстве Ликурга001_47. В этом Н. Хэммонд бесспорно прав. Вряд ли, как нам кажется, можно использовать фрагмент, впервые опубликованный У. Виламовицем-Мёллендорфом, для радикального пересмотра традиции. Во-первых, авторство Тиртея - только одна из гипотез, хотя и весьма вероятная. Во-вторых, контекст и значение сохранившихся строк настолько темны и неопределенны, что вряд ли с уверенностью можно привязать их к какому-либо конкретному историческому событию. Так, если У. Виламовиц-Мёллендорф помещает этот фрагмент в контекст событий Второй Мессенской войны, то Н. Хэммонд не исключает, что здесь могла идти речь о вторжении дорийцев в Пелопоннес. Если учесть любовь Тиртея к отступлениям в героическое прошлое, то такое предположение вовсе не покажется невероятным.

Аргументы в пользу пересмотра традиции приводятся самые разнообразные. Ч. Старр в своей статье, посвященной анализу предания об архаической Спарте, выступает против тенденции, как он выражается, "ускорять спартанский прогресс". Его основной аргумент очень прост: отсталая Спарта не могла принять письменные законы раньше, чем это сделали развитые греческие полисы. "Нелепо, - пишет он, - помещать происхождение т. н. Ликурговой конституции... в IX или даже VIII в. Коринф и Мегары, например, стали унифицированными полисами только в VIII в., как и греческие города-государства в целом"001_48. Дж. Хаксли и В. Форрест (в отличие от Ч. Старра), признавая историчность Ликурга, помещают его на век позже традиционной даты - около 700 г.001_49 Основной аргумент Дж. Хаксли следующий: диск Ифита с олимпийским перемирием нельзя датировать 776 г. на том основании, что "нет ни одного письменного греческого документа... который бы датировался тем же самым временем". Таким образом, Дж. Хаксли относит диск Ифита, а вместе с ним и Ликурга к рубежу VIII-VII в., когда, по его словам, Спарта впервые проявила интерес к Олимпийским играм. "Олимпийский диск, - пишет он, - очень сильный аргумент, чтобы датировать Ликурга примерно 700 г."001_50. В другом месте Дж. Хаксли уточняет эту дату. Ликурга, а вместе с ним и Большую Ретру он датирует 676 г. Основанием для него служит сообщение перипатетика Гиеронима Родосского, что Ликург и Терпандр - современники (Athen. XIV, 635 f). А так как Терпандру приписывали участие в реформировании карнейского праздника, то Дж. Хаксли делает Ликурга не только современником, но и сотрудником Терпандра. Все эти рассуждения строятся на очень зыбком основании. Дж. Хаксли пытается узнать ignotum per ignotius. Ведь даже время жизни Терпандра не может быть установлено с достаточной степенью точности: колебания достигают почти ста лет - от 1-й половины VII и до начала VI в.001_51 Встав на путь пересмотра традиции, некоторые представители англо-американской школы пошли еще дальше, чем их немецкие коллеги. Радикализм, подкрепленный излишним доверием к археологическим свидетельствам, привел их, по сути дела, к негативным выводам. Так, ряд исследователей помещает законодательство Ликурга, правда, уже без самого Ликурга, в самый конец VII в. и считает новую конституцию страны прямым следствием восстания мессенцев, вошедшего в традицию под названием Второй Мессенской войны. Например, полное игнорирование литературной традиции и завышенная оценка данных археологии приводят Г. Вейд-Джери к тому, что он вообще исключает проблему историчности Ликурга из обсуждаемых им тем. Он просто от нее отмахивается, полагая, что вся наличная традиция - не более чем басня001_52. Вслед за Г. Вейд-Джери точно так же датирует спартанские реформы Э. Эндрюс. Предлагаемая Э. Эндрюсом поздняя, не совпадающая с традиционной, датировка первоначального законодательства заставляет его объявить Ликурга самой удачной фальсификацией спартанских реформаторов конца VII в.001_53

Конечно, спартанская государственная и общественная система в том виде, в каком ее знали греческие историки и философы V-IV вв., не была создана одномоментно благодаря уму и таланту одного конкретного законодателя. Система улучшалась и оттачивалась на протяжении всего архаического периода, причем в источниках можно найти, по крайней мере, еще два таких момента, когда в прежнее Ликургово законодательство вносились принципиальные изменения и поправки. Античная историография приписывала Ликургу больше, чем он был в состоянии сделать, но по большому счету в этом она права: традиция зафиксировала самый важный период в спартанской истории - начало планового и сознательного преобразования всего общества и государства. На подобную, столь раннюю для Греции системную реорганизацию толкали спартанское общество особые условия существования, каких не было ни в одном другом греческом полисе. На территории Лаконии Спарта была, конечно, не единственной дорийской общиной, но она единственная, благодаря вовремя осуществленным реформам, смогла начать широкомасштабную экспансию и завоевать сперва всю Лаконию, а потом и Мессению. Конечно, это только гипотеза, но она позволяет, согласуясь с античной традицией, отнести Ликурга и его законы к концу IX - началу VIII в., т. е. ко времени активной экспансии Спарты в Лаконии. В какой-то мере подтверждает эту раннюю дату крайне примитивный и архаичный характер установления, вошедшего в историю под названием "Большая Ретра".

Оценивая общим образом критическое направление, либо вовсе отвергающее реформы Ликурга, либо снижающее их датировку, надо указать на два важнейших методологических основания этого направления. Во-первых, на историографическую обусловленность самой гиперкритики в антиковедении. Она была порождена критической переоценкой всех старых ценностей, которые в конце XVIII в. проводила наука нового времени, в особенности французская, находящаяся под влиянием Просвещения. Только что родившаяся буржуазная наука попыталась разом избавиться от всех прошлых доктрин, особенно тех, которые относились к группе аристократических ценностей. Замечательно, что в одно и то же время, в самом конце XVIII в. в 90-е гг, была оспорена историчность и Ликурга, и Гомера, и Иисуса Христа. Исследование конкретных проявлений зарождающегося гиперкритического направления в античности показывает, до какой степени на самом деле понятны до прозрачности гносеологические мотивы появления той или иной доктрины.

Вторым основанием надо считать научную инерцию. Однажды возникнув, любая научная концепция через какое-то время обретает вид независимого суждения, обрастает адептами, усложняется и развивается, превращаясь постепенно в расхожее мнение. Так что спустя столетие любая доктрина, возникнув под влиянием вполне определенной духовной обстановки, представляется современникам естественной и как бы вечной.