"Джек Мерсибрайт" - читать интересную книгу автора (Пирс Мэри)

Если утро выдавалось холодным, сырым, колено снова начинало болеть и ныть, и забираться по лестнице на скирду, чтобы набрать сена, оказывалось делом нелегким. Удерживая на голове тяжелый пук и почти спустившись вниз, он увидел хозяина, который пристально наблюдал за ним. Он сразу почувствовал, что Деннери был не в духе.

– Что с тобою? Ты ползаешь, как паралитик, – начал Деннери, видя, как Джек, прихрамывая, тащится через двор к загону для коров. – Тебе уже пора грузить свеклу на другом дворе.

– Скоро пойду туда, не волнуйтесь.

– Что, старая боевая рана не дает тебе покоя? Поэтому ты отлыниваешь от работы? Боже, да старые бабы проворнее тебя!

Джек невозмутимо молчал и ковылял от кормушки к кормушке, раскидывая сено.

– Мерсибрайт! Я к тебе обращаюсь! – взвился Деннери. – И не говори мне, что у тебя все еще болит нога, ведь прошло столько лет, – я все равно не поверю!

– Я и не говорю, – ответил Джек. – Зачем?

– Ведь твоя рана не из геройских, а? Как ты ее получил? Не в своем ли пакгаузе?

– Разве я вам рассказывал об этом? – удивился Джек и вспомнил, как однажды они с Деннери сидели в «Барабане и мартышке» в Астон Чармере. – В тот вечер я опрокинул не один стаканчик, и у меня, наверное, развязался язык.

Теперь ты понимаешь, что не следует напиваться, правда?

– Да, теперь я понимаю, что не следует напиваться с кем попало.

– Это была не бурская пуля! – продолжал Деннери. – Нет! Это была английская пуля, она-то и пробила тебе ногу, а? Вот о чем ты мне рассказал. Разве не так?

– Бурская или английская, – какое это имеет значение, пуля есть пуля и одинаково вышибает коленку. Только буры, подозреваю, стали бы стрелять в живот, как они это любят делать, и не промазали бы, потому что они меткие стрелки и могут вышибить косточку из вишни, не целясь.

– Герой Махубы! – взвизгнул Деннери. – Вот уж есть чем гордиться! Клянусь, они тебе за это еще и медаль повесили! Что – нет? Клянусь, они дали тебе кровавый «Крест королевы Виктории»!

– Нет, они дали мне месяц тюрьмы, – ответил Джек и направился к скирде, чтобы набрать еще сена.

Когда он снова забрался по лестнице наверх, Деннери позвали в дом, а во дворе появился работник Боб Фрэнк, который все это время, сидя в сарае, подслушивал их разговор и сейчас вылез из своего укрытия потолковать с Джеком.

– Интересно, почему люди ведут себя, как свиньи? – произнес он.

– Не знаю. Может быть, оттого, что у них на душе неладно. Сейчас ведь для фермеров наступили скверные времена.

– Ха! Уж он-то ничего не потерял! И его миссис тоже. Туго только таким, как ты и я. А подлец Деннери ничего не потерял. Он ни за что не платит, в том числе и за удовольствия.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду мою кузину Пегги, которая прислуживала семейке Деннери. И не говори, что ты ничего не слышал!

– Я знаю, что Деннери ее выгнали, и еще знаю, что у нее родился ребенок. Уж не хочешь ли ты сказать, что отец ее ребенка – Деннери?

– Именно так, могу поклясться на Библии! – воскликнул Боб. – Вот те крест! Пегги Смит, конечно, не бог весть что, но считаю, что мужчина обязан нести ответственность за то, что обманул женщину.

– А почему ее отец помалкивает?

– Кто? Мой дядя Сидни? Да он и время спросить постесняется! И что ему может ответит Деннери? Он, как последняя свинья, рассмеется Сиду в лицо – и все.

– Да, Деннери отпетый негодяй, – согласился Джек. – В нем нет ничего человеческого.

И побрел прочь, размышляя, почему такая юная и привлекательная девушка, как Пегги, подпустила к себе этого старика Деннери, вместо того чтобы закрутить роман с каким-нибудь молодым парнем – благо их и Астон Чармер пруд пруди.

Войдя во двор, где хранились овощи, Джек заметил, что мальчуган Ной Дингл уже доверху нагрузил кормовой свеклой телегу и тщетно понукал старую конягу Шайнера двинуться вперед по дороге, ведущей на пастбище.

– Не могу заставить его идти! – пожаловался Ной. – Я бьюсь тут с ним уже добрые десять минут, и все без толку!

– Ты перегрузил телегу, – сказал Джек. – Бедняге Штайнеру просто не под силу утащить ее.

Он забрался на гору сваленной на повозке свеклы и принялся вилами сбрасывать лишнее на булыжную площадку.

– Сам-то сумел бы сдвинуть такую тяжесть? – ворчал Джек.

– Мистер Деннери приказал погрузить всю свеклу, чтобы не делать много ездок.

– Но что это за экономия времени, если в результате лошадь подохнет.

Джек уже наполовину разгрузил телегу, когда во двор из маслодельни вышел хозяин и закричал:

– Что ты себе позволяешь, черт тебя дери! Я велел мальчишке загрузить телегу доверху, и работники мои приказы должны выполнять!

Джек, не обращая внимания на его крик, как ни в чем не бывало продолжал молча орудовать вилами. Несколько свекол скатилось к ногам Деннери, и тот проворно отскочил в сторону.

– Ты слышишь меня, разрази тебя гром, или ты так же глух, как и ленив?

– Я прекрасно слышу вас, – ответил Джек, – но прислушиваюсь только тогда, когда вы говорите дело, а сегодня все утро вы талдычите что-то невразумительное. Шайнер слишком стар, чтобы тащить такой груз. Ему не хватит ни сил, ни дыхания, зачем же заставлять его надрываться?

– Боже всемогущий! – воскликнул Деннери. – Вот мы сейчас увидим, есть у него силы или нет! Он у меня побежит как миленький! Смотри!

Хозяин подошел к коню и, ухватившись обеими руками за его хвост, с силой дернул. Шайнер громко заржал от боли и подпрыгнул на булыжниках, но предательские оглобли мешали ему вырваться из рук своего мучителя.

– Может, еще? – взвизгнул Деннери. – Конечно, после второго раза ты сдвинешься с места, ленивая тварь! Или хочешь добавки?

Джек слез с телеги и с такой силой схватил Деннери за запястье, что перевернул его через голову. Затем хозяин получил по физиономии и отлетел к телеге.

– Если хочешь кому-то накрутить хвост, – сказал Джек, – давай сделай это мне – за два года работы у тебя я ко всему привык.

– Клянусь Богом, так и поступлю! – прошипел Деннери, утирая кровь, хлынувшую из носа. – Твой финт не пройдет тебе даром, поверь мне! Ты сам напросился на неприятности, и из этой поганой ситуации есть только один выход.

– Я тоже так думаю, – ответил Джек.

– Ты уволен! Убирайся с фермы! Сию минуту! Бросай все, что ты не доделал, и дуй отсюда!

– Не возражаю. Странно, что не ушел от вас раньше.

– Катись с моей земли, ты, хромая свинья!

– Уже качусь, не волнуйся.

– Тогда что стоишь как столб?

– Только вот думаю: может, врезать вам еще разок перед уходом.

– Если тронешь меня, я привлеку тебя к суду за оскорбление личности, а Дингл будет свидетелем.

– Хорошо. Можете расслабиться. Мне жаль своих кулаков: не хочется зазря обдирать кожу на костяшках. Опять же, вам, кажется, нечем утереть нос? Смотрите: у вас вся жилетка в крови.

Джек направился к телеге и начал распрягать Шайнера. Он ослабил постромки, и оглобли упали на пол. Потом снял хомут и все остальное и передал их Ною Динглу, который, раскрыв рот, в полном изумлении смотрел на него.

– Что ты делаешь, что тебе нужно? – крикнул Деннери.

– Собираюсь забрать коня с собой, – ответил Джек.

– Нет, тебе это не удастся! Прежде я увижу, как ты будешь гореть в аду!

– Я покупаю его у вас за десять фунтов.

– Десять фунтов? Не смеши меня! Где тебе взять десять фунтов?

– Они у меня есть.

– Сначала покажи их мне. Только тогда я разрешу тебе увести коня с моей фермы.

– Вы их никогда не увидите, потому что я собираюсь отдать эти деньги Пегги Смит. И вы знаете почему, так что не задавайте глупых вопросов, иначе этому мальчугану придется многое услышать о ваших тайных делишках. Если он еще не в курсе.

– Ты ответишь мне по закону, Мерсибрайт, за то, что украл коня с фермы!

– Отлично, – ответил Джек, – и, возможно, судьям будет небезынтересно узнать печальную историю малютки Пегги.

Деннери злобно сверкнул глазами.

– А что это у тебя за интерес к ней? – с усмешкой спросил он. – Тот же, что и у других мужиков?

– Нет, – ответил Джек. – Я, конечно, кой к чему и питаю слабость, но, слава Богу, не к женщинам, тем более к Пегги Смит.

Он взял Шайнера за повод и повел к. воротам.

– Ты не можешь вот так просто уйти! – заорал Деннери, двигаясь за Джеком на некотором расстоянии. – Я еще покажу тебе, кривобокая свинья, и ты пожалеешь о том, что натворил сегодня, поверь мне! Запомни: в этих краях меня отлично знают, а уж я постараюсь, чтобы тебе ни на одной здешней ферме не дали работу, ты до дня Страшного суда будешь обивать пороги!

Бросив взгляд через плечо, Джек продолжал вести Шайнера.

– Тогда я попытаю счастья в каких-нибудь других местах, подальше отсюда, – сказал он, пожимая плечами.

Он отправился в дом Джима Лоуэлла, у которого снимал комнату, уложил свои пожитки в полотняную сумку и достал из-под матраса деньги, накопленные за работу у Деннери. Мэтти Лоуэлл подошла к двери, чтобы проводить его.

– Снова в дорогу? – спросила она. – Пора бы тебе уже осесть. Не в том ты возрасте, Джек, чтобы бродить по свету. Пора осесть и найти себе хорошую жену.

– Я постараюсь внимательно посмотреть по сторонам, – ответил он и чмокнул ее в полную щечку. – И как только увижу такую, как ты, схвачу ее и уж никогда не выпущу из рук.

Заглянув в дом Смитов, он застал Пегги в компании невзрачной собаки, по кличке Молл, и месячного младенца Мартина, который мирно посапывал в бельевой корзине, стоящей на скамье. В кухне было жарко и пахло горячим хлебом.

– Десять фунтов? – подозрительно спросила Пегги. – С чего это вдруг Деннери послал мне десять фунтов?

– Я забрал Шайнера, – ответил Джек, – а деньги, которые должен был заплатить за него, отдаю тебе.

Он высыпал монеты ей в карман.

– Они не фальшивые, – добавил он.

– Мне не нужны деньги Деннери! И твои тоже!

– Сейчас речь идет не о тебе. Подумай о малыше. Ему они понадобятся.

– Ему! – воскликнула Пегги. – Этому ублюдку! – Но, взглянув на спящего ребенка, она тут же смягчилась. – Деньги – это плата за те несчастья, которые он мне принес, – пробормотала она.

– Ты тоже принесла ему несчастья. Может быть, даже больше, чем он тебе.

– Как это? Да что он знает о моих жизненных трудностях? Он только и делает, что ест и спит.

– Скоро узнает, раз уж он так начал жизнь, благодаря тебе.

– А я? Кто теперь возьмет меня замуж? С таким довеском?

– Какой-нибудь парень обязательно найдется, рано или поздно.

– Не ты, надеюсь?

– Я только что купил лошадь. И на жену мне уже не хватает. Кроме того, я отправляюсь в дорогу.

– И где ты думаешь найти работу?

– Не знаю. Где предложат. Тут уж как повезет.

– В это время года трудно что-нибудь подыскать, но я все равно желаю тебе успеха. Могу я чем-нибудь помочь тебе, пока ты не ушел, Джек Мерсибрайт?

– Да, – ответил Джек. – Ты можешь мне дать с собой хлеба, который только что испекла, и кусочек сыра. Прошагав пару миль, я ведь проголодаюсь.

– А зачем идти пешком? Ты же можешь ехать на Шайнере?

– И правда. Отличная мысль.

Люди провожали взглядами седока на старом сером коне, который тащился вдоль деревни, некоторые даже кивнули в знак приветствия. Но никто не заговорил с Джеком. Такое уж это местечко – Астон Чармер. Джек появился здесь всего два года назад и сейчас, покидая эти края, так и остался для местных жителей чужаком.

В Чармер-Кросс он остановился у развилки. Из шести дорог он выбрал ту, которая вела на юг. Ему пришлось поднять воротник, чтобы укрыться от холодного дождя, хлеставшего в спину.

В этот день Джек десять раз заглядывал на фермы и узнавал, есть ли работа, но везде получал отказ. Так он ехал по узким извилистым тропинкам, вдоль мокрых изгородей, и его глазам открывался лишь неприютный пейзаж, пропитанный серой зыбкой влагой.

Уже смеркалось, когда он подъехал к заброшенному дому, одиноко стоявшему на повороте дороги, и решил расположиться здесь на ночлег. Сад около дома представлял собой неприглядное зрелище, а чуть дальше, за кривой калиткой, виднелись старые грушевые деревья, видимо, посаженные очень давно. Джек запустил Шайнера в этот сад, а сам вошел в дом и развел огонь в очаге.

Кругом валялось множество щепок, и костер удался на славу. Джек удобно устроился перед ним и принялся с аппетитом за хлеб и сыр, которые дала в дорогу Пегги Смит, запивая пивом. Постепенно одежда его высохла, и тепло от огня медленно разливалось по всему телу. Согревшись, он застегнул куртку на все пуговицы и растянулся на соломе у самой сухой стенки.

Вдруг его разбудил тихий шорох: у порога послышались легкие шаги, и кто-то стал шарить руками по дверному косяку. Он приподнял голову и увидел в проеме двери темную фигуру девушки, в накидке с капюшоном.

– Бевил? – позвала она шепотом и повторила чуть громче: – Бевил? Ты тут?

Замерев на своем ложе, Джек услышал тихий возмущенный возглас и всхлип, полный разочарования, который выдавал очень молоденькую девушку. Минуту она постояла, вглядываясь в темноту и топая ножкой по ступеньке. Затем, снова вскрикнув от досады, она развернулась и исчезла, задев краем накидки куст шиповника, который рос у порога.

Джек перевернулся на другой бок, но не успел заснуть, как опять услышал чьи-то шаги. На этот раз в проеме двери показался худощавый юноша невысокого роста, с копной спутанных светлых волос.

– Ненна! – окликнул он, и до Джека донесся запах спиртного, хотя между ним и пришельцем было не меньше десяти футов. – Ненна? Ты здесь?

Не получив ответа, он тоже ушел в темноту. Но если девушка убежала возмущенной и раздосадованной, то молодой человек, засунув руки в карманы, фланирующей походкой пустился вниз по тропинке, громко распевая песню:

Вскоре его голос растворился в ночи, и наконец в заброшенном доме воцарилась тишина. Джек снова расслабленно погрузился в солому.

«Может, хоть сейчас человеку дадут поспать», – подумал он.

Наутро, поставив на огонь котелок с водой, он отправился осматривать дом. Это был очень старый сруб, сложенный из крепких бревен, щели между которыми были залеплены глиной, отвалившейся во многих местах. Солома, покрывавшая крышу, почти вся облетела, настил на верхнем этаже тоже обветшал, но кирпичная труба осталась целой, и дубовые перекрытия не потеряли прочности. Джек представил, как все это выглядело раньше: промазанные дегтем бревна, побеленные стены, сверкающие на солнце оконные рамы.

Дальше, там, где кончались ряды деревьев, возвышались две кирпичные хозяйственные пристройки и навес, под которым стояла полуразвалившаяся телега и сложенные рядом с ней инструменты. Похоже, это был когда-то добротный фермерский дом, оставленный хозяевами, переселившимися в более комфортабельное жилище, видимо, неподалеку отсюда.

Прохаживаясь с ножом в руках, проверяя бревна на прочность, Джек услышал властный голос и увидел двух женщин. Одна из них – очень молоденькая, в накидке с капюшоном – была та самая Ненна, забегавшая в дом сегодня ночью. Другой, со строгими чертами лица, ярким румянцем и гладко зачесанными волосами, на вид было лет тридцать. Они открыли калитку, вошли в сад, и та, которая постарше, резко заявила:

– Вы вторглись в чужие владения! Вам понятно это?

– Теперь, когда вы мне объяснили, понятно, – ответил Джек.

– Это моя земля. И мой дом. Я не люблю, когда всякие бродяги разводят огонь в моем доме. Вы могли запросто тут все спалить.

– Но ведь я этого не сделал, вы сами видите.

– А в саду разгуливает ваша лошадь? По какому праву вы пускаете ее пастись на моей земле?

Джек, пошарив рукой в кармане, протянул ей два пенса:

– Вас устроит такая плата за колючки, которые сейчас переваривает моя лошадь?

Молоденькая девушка улыбнулась, а старшая, наоборот, напустила на себя еще более высокомерный вид.

– Как вас зовут? Откуда вы вдруг свалились? И почему слоняетесь по моему дому?

– Меня зовут Джек Мерсибрайт. Я иду из Астон Чармер в Вуборо и хочу где-нибудь найти работу. Что еще вам хотелось бы знать?

– Здесь вы не найдете работы. В это время года я обычно увольняю людей, а не беру их на работу. И везде вы получите тот же ответ, тем более что…

– Что?

– Тем более что вы, кажется, хромой.

– Это не мешает мне работать.

– Извините, – сказала она, – но ничем не могу вам помочь.

Она посмотрела на него, и в какой-то момент в ее глазах мелькнуло сомнение в своем решении. Но она тут же отвела взгляд и прошла мимо него к дому, Джек остался вдвоем с девушкой, которая смущенно улыбнулась, желая показать, что ей не по душе поведение сестры. Потом она подошла ближе.

– Вы были тут прошлой ночью? – шепотом спросила она.

– Да, – ответил он, – но я не подал голоса, потому что боялся напугать вас.

– Я почувствовала запах костра и подумала, что, наверное, тут успел побывать Бевил.

– Да, он приходил немного позже. По-моему, он перепутал время.

– Не говорите, прошу, ничего моей сестре. Понимаете, она не любит Бевила. Во всяком случае, она будет недовольна, если узнает, что я бегала ночью на свидание к нему.

– А почему вы не пошлете ее к черту?

– Я несовершеннолетняя, и она – моя опекунша. Мы не родные сестры – отец Филиппы женился на моей матери, и если бы не она, мне вообще негде было бы жить. Все имущество отписано ей.

– Да, о том, что она владелица всего, что здесь есть, я уже успел услышать от нее самой, – ответил Джек. Филиппа вышла из дома, отряхивая пыль с подола.

– Проверили? – спросил он. – Убедились, что я не повредил вашу солому, мешки или старые плетни, сваленные в доме?

– Полагаю, я вправе проверить сохранность своего имущества.

– Раз уж вы так дорожите этим своим имуществом, – подхватил Джек, – почему же вы так запустили хозяйство?

Она снова устремила на него тяжелый взгляд и не сразу ответила.

– Позвольте дать вам совет, – произнесла она наконец. – Уж коли вы ищете работу, постарайтесь не распускать язык. Ни один наниматель не потерпит вашей наглости, и, мне кажется, в ваши годы пора бы понимать это. Что касается меня, то я буду очень благодарна, если вы как можно скорее покинете мой дом и отправитесь своей дорогой.

– Хорошо. Как скажете. Я тронусь в путь сразу же, только позавтракаю.

Джек долго смотрел им вслед, пока они шли через сад, и заметил, что девушка приостановилась, чтобы погладить Шайнера по шее.

Когда Джек укладывал свои пожитки в сумку, он вдруг обнаружил на полу браслет, который, видимо, обронила женщина, пока осматривала дом. Браслет был серебряный и представлял собой две полукруглые половинки, соединенные шарнирами, а на узорчатой поверхности красовалась гравировка: Агнес Филиппа Мэри Гафф. Сначала он повесил его на гвоздь, торчавший из стены, чтоб его легко можно было найти, но потом передумал и сунул браслет себе в сумку, собираясь отнести на ферму.

По дороге он обратил внимание, что поля были заброшены, пастбища заросли тростником и хвощом, а кусты шиповника и ежевики местами тянулись футов на пятнадцать в ширину; и на редких участках полей, которые были засеяны зимними сортами пшеницы, к небу сквозь сорняки пробивались жалкие ростки, изрядно пострадавшие от набегов кроликов.

Фермерский дом представлял собой квадратное строение, стены которого были покрыты грубой серой штукатуркой и коричневой краской; окна задернуты плотными бархатными занавесками, и казалось, что в доме душно и темно. Джек прошел через задний двор, мимо развалившихся амбаров, коровников и сараев к двери. Но когда он потянулся к молоточку, из конуры с рычанием выскочил белый бультерьер и злобно схватил его за руку.

Сильные собачьи клыки, прокусив рукав куртки, впились в предплечье, вонзившись чуть ли не до кости. Джек кулаком ударил пса, но тот лишь свирепее зарычал и, не ослабляя хватки, закрыл глаза, прижав уши. Зверюга изо всей силы пыталась оттянуть его назад, челюсти неумолимо сжимались, и зубы вот-вот должны были сомкнуться.

Джек огляделся и увидел на торчавшем из стены гвозде кнут. Схватив его, он зацепил им за ошейник и крутанул так, что ошейник сдавил псу горло. Тот зарычал и стал трясти руку незваного гостя, но ошейник крепко держал его. Он начал задыхаться, глаза выкатились из орбит. Джек потянул сильнее, и пес потерял сознание. Его плоская голова склонилась набок, челюсти ослабли, и глубоко в глотке раздались хрипы. Джек отбросил кнут в сторону. Потом он ухватил морду собаки за верхнюю челюсть и разжал ей зубы. Пес упал на булыжники и остался неподвижно лежать.

Джек снял куртку, закатал рукав и направился к стойлу. Но тут входная дверь открылась, и на пороге показалась старшая сестра.

– Что вы сделали с моей собакой?

– Вы бы лучше спросили, что она сделала со мной.

– Вы заплатите за это, обещаю вам! – ответила она и вдруг увидела руку Джека, из которой текла кровь. – Войдите в дом, – быстро сказала она и провела его в комнату, похожую на прачечную.

– Ваш пес без сознания, вот и все. Ему повезло, что я не задушил его до смерти. Минуту или две назад я действительно готов был это сделать.

– Он не привык к посторонним. К нам редко кто заглядывает.

– Неудивительно, раз у вас такая собачка.

– Рой – хороший сторожевой пес. Именно поэтому мы и держим его. Но все равно: простите за то, что произошло.

Филиппа открыла кран и опустила его руку под струю ледяной воды.

– Так и держите. Сейчас принесу мазь.

Она скрылась в доме. Из коридора послышался ее голос. В прачечную вошла Ненна, застыв в отдалении. Лицо девушки побледнело, и губы задрожали. Впервые увидев ее без накидки, Джек понял, что она в самом деле совсем молоденькая, ей, наверное, было не больше шестнадцати.

– Что с вами? Вы не переносите вида крови? – спросил Джек.

– Да, не переношу. Мне становится дурно.

– Я тоже. Особенно, если это кровь моя, – сказал он. – К тому же я порядком запачкал вашу замечательную чистенькую раковину.

Вернулась старшая сестра. Она закрутила кран и вытерла руку Джека. Ее движения были быстрыми, энергичными. Филиппа смазала раны карболкой, обмотала их бинтом и завязала крепкий аккуратный узелок.

– А зачем вы сюда пришли? По-моему, я вам сказала, чтобы вы убирались подальше?

– Да просто нашел вот это, – ответил Джек и протянул ей браслет. – Вы обронили его в том доме.

– Правда? Я даже не заметила. Наверное, замок сломался. Надо отдать его в починку.

Она спрятала браслет в карман фартука и засуетилась: начала скручивать остатки бинта, потом закрыла банку с мазью и принялась оттирать раковину. Ее поведение забавляло Джека. Он как бы читал ее мысли. И поэтому следующий вопрос ничуть не удивил его.

– По-моему, вы спрашивали насчет работы?

– Да. Но вы ответили, что ничего не можете мне предложить.

– Ну… в это время года особенно нечего делать.

– Как раз на вашей ферме работы невпроворот, – не смущаясь заявил Джек. – Она в таком состоянии, что неразумно увольнять людей. Нужно вычистить канавы, укрепить изгороди – и это далеко не все, что я могу перечислить.

– У меня нет возможности нанимать много работников.

– Но вы понимаете, что еще два-три года такого неумелого хозяйствования, и ваша ферма придет в полную негодность.

– Да! Да! Именно так я им всем говорю! – воскликнула Филиппа. – Но работники пользуются тем, что имеют дело с женщиной. Я не могу заставить их работать! Что мне – стоять над ними с плеткой? И кроме того, я плохо разбираюсь в хозяйственных тонкостях и часто не знаю, что делать.

– Зато я отлично в этом разбираюсь, – ответил Джек. – Возьмите меня на работу, и я обещаю поправить ваши дела.

– Вы говорите очень убедительно.

– А что мне остается? Ведь в кармане у меня только восемнадцать центов.

– Но я не в состоянии платить вам жалованье управляющего.

– А мне вполне подойдет жалованье простого работника.

– Я перед вами в долгу, – заметила она, – учитывая, что моя собака изрядно потрепала вас.

– Вы мне ничего не должны! – возразил Джек. – Давайте договоримся об этом с самого начала. Вы будете платить мне за работу, а не за то, что ваша собака меня покусала.

– Хорошо. Я возьму вас на испытательный срок, и через месяц мы снова вернемся к этому разговору. По крайней мере я уверена, что вы честный человек, раз уж решили вернуть мне потерянный браслет.

– А может, вы нарочно его там бросили? – усмехнулся Джек. – Чтобы проверить, насколько я честен?

– Какая ерунда! – И ее румяные щеки покраснели еще сильнее. – Неужели вы думаете, что я рискнула бы лишиться дорогого браслета, только чтобы выяснить, честный вы работник или нет?

– Да тут и нет большого риска, вы очень легко могли бы выйти на мой след… хромой, у которого старая серая лошадь… шатается по округе в поисках работы. Вы очень быстро получили бы свой браслет обратно.

– Полная ерунда, можете не сомневаться.

– Как скажете, – Джек пожал плечами. – Вы хозяйка, вам виднее.

– Вот именно, – ответила она и бросила на него неприязненный взгляд. – И очень советую вам, Мерсибрайт, запомнить это!

Рука так распухла, что ткань на рукаве куртки натянулась до предела. Он почти не мог ею пошевелить. Она как бы одеревенела до плеча, и малейшее прикосновение к ней причиняло ужасную боль. Три дня Джек вообще не мог работать и лишь слонялся по ферме, изучая каждый акр земли.

Однажды в очередной раз он обследовал нижний участок. Уже начинало темнеть. Джек с помощью длинного шеста пытался разрыхлить ил в затопленной канаве, как вдруг почувствовал, что за ним кто-то из-за ограды наблюдает. В сумраке вырисовывалась темная неподвижная фигура. Казалось, голова незнакомца вросла в плечи, настолько толстой и короткой была его шея.

– Кто ты? – спросил незнакомец, выглядывая из колючих кустов, когда Джек выпрямился и уставился на него. – Шатаешься повсюду и везде суешь свой нос, воображая, будто ты Господь Бог и тебе все можно?

– Я Джек. А ты кто?

– Меня зовут Джо Стреттон. Сорок лет я работал на этой ферме, а две недели назад меня уволили.

– Это твои ловушки я видел в полях?

– Да. А что? – И он поднял вверх высоко над изгородью обе руки, в которых болталось по нескольку кроликов. – Что скажешь?

– Ничего. В этих краях полно кроликов, так что продолжай их ловить.

– А кто ты такой, чтобы тут распоряжаться? Управляющий?

– Я такой же работник, как и ты.

– А почему тебя взяли, хотел бы я знать? Тебя! Чужака! В то время как меня и других уволили?

– Думаю, мне просто повезло, – ответил Джек.

– И как долго тебе будет везти? От Рождества до Пасхи, насколько я знаю здешнюю хозяйку. А потом тебя выгонят взашей, как и нас. Боже Всемогущий! Меня выворачивает наизнанку! Жена моя больна, знаешь об этом? Четверо детей еще ходят в школу, и я долго работал тут до тех пор, пока не явился ты и не занял мое место! Да что же позволяет себе мисс Филиппа!

– Не могу ответить, – сказал Джек. – Лучше спроси ее саму.

В тот же вечер, возвращаясь по краю луга Хью Медоу, он угодил ногой в одну из ловушек Стреттона и растянулся в грязной жиже, упав на больную руку. Это оказались обычные силки для кроликов: подвижная петля из медной проволоки, закрепленная на вбитом в землю колышке; но сама петля была вдвое шире кроличьей, да и деревянный колышек вдвое крепче. И Джек догадался, что ловушка предназначалась именно для него: своего рода предупреждение – его не хотят видеть на ферме Браун Элмс.

Он решил расчистить главную сточную канаву под названием Ранкл, и хотя ему это удалось и чистая вода наконец побежала по гальке, но полевые траншеи оставались забитыми мусором, так как все дренажные канавы и стоки давно пришли в негодность. Тогда он принялся разгребать траншеи и начал эту работу с поля Боттом Медоу.

– Все еще барахтаетесь в грязи и лепите глиняные пирожки? – сказала мисс Филиппа, подойдя взглянуть, что он делает. – Когда вы займетесь чем-нибудь полезным?

– Начинать нужно с самого начала, – ответил Джек, – то есть с дренажа.

– Я слышала, что вы все еще ночуете в доме Перри Коттедж. Вам вовсе не обязательно жить именно там. Я могу поселить вас с кем-нибудь из пастухов.

– Спасибо, – сказал Джек, – но я предпочитаю оставаться там.

– Как вы можете спать в таких условиях, да еще в такую погоду?

– Все нормально. Я не обращаю на это внимания.

– Я могла бы дать вам отдельный дом, раз уж вы любите одиночество. Наверху, в Фар Фетче, рядом с лесом. Вы, наверное, его уже видели.

Джек выпрямился. Его увязшие в грязи ноги были широко расставлены по обе стороны канавы. Филиппа стояла выше, в тени ольховых деревьев, и он устремил на нее суровый взгляд.

– Я знаю этот дом. Там живет Джо Стреттон. Как вы собираетесь поступить с ним и его семьей?

– Конечно, Стреттону нужно будет съехать.

– Вы выставите его? Выгоните, чтобы освободить место для меня? Считаете, что я более ценный работник?

– Стреттон без конца лезет на рожон. От него одни неприятности. Он так долго здесь работает, что считает себя на этой ферме хозяином.

– Тогда почему бы не сделать его управляющим? Ведь он всегда был вашей правой рукой и вполне заслуживает этого, разве не так? И вообще на ферме пойдут дела лучше, если будет поставлен тот, кто правильно и умело руководит людьми.

– Приказы на этой ферме отдаю я.

– А, да… Наверное, поэтому она находится в таком состоянии.

– Я предупреждала вас, Мерсибрайт! Я не потерплю, чтобы со мной разговаривали в таком тоне ни вы, ни кто-либо еще из тех, кого я нанимаю на работу!

– А я предупреждаю вас, – рявкнул Джек, выходя из себя. – Если вы уволите Джо Стреттона, то потеряете не одного, а двух работников, потому что в гробу я видел и ваш поганый дом у опушки леса, и дома ваших пастухов! Я отлично себя чувствую, прошу оставить меня в покое и дать наконец доделать дело!

Он снова нагнулся и продолжал собирать со дна ил, бросая его на берег и не обращая внимания на то, что мог испачкать даме юбки. Он устал и промок. Болело колено и раны на руке. В запальчивости он наговорил столько грубостей, что еще одно его слово – и пришлось бы опять пускаться в странствия. Но когда он оторвался от работы и взглянул наверх, мисс Филиппы уже не было.

Сидя у огня в полуразрушенном доме, где он обосновался, Джек ужинал: хлеб и вареный бекон, запивал крепким чаем из кружки. Ночь выдалась сырой. Дождь проникал сверху через перекрытия второго этажа, просачивался сквозь стены и, поблескивая в темноте, каплями стекал вниз по обшарпанной штукатурке. Ложе из мешков с соломой промокло, и на этот раз в доме не нашлось ни одного сухого угла, где бы можно было устроиться на ночлег. Пока он ел, из темноты выскочили две крысы и стали пить из лужицы, образовавшейся посреди комнаты.

Джек резко встал, и крысы тут же убежали. Он услышал, как они зашебуршились где-то наверху. Он сгреб золу от костра внутрь камина. Затем надел плащ, натянул на лоб кепку и, выйдя под дождь, зашагал вниз по тропинке по направлению к Ниддапу, который находился в миле отсюда.

«Лавровое дерево» – так называлось небольшое питейное заведение. Размером с обыкновенный дом, оно находилось примерно в ста пятидесяти ярдах вверх по реке Эннен. Внутри было светло и тепло, воздух кабачка пропитался табачным дымом, запахом пива и ароматного рома, комнату наполняли звуки песни, которую под аккомпанемент гармоники тянули несколько лодочников.

Джек заказал рома и пинту «Чепсуорта». Он выпил ром одним глотком и, взяв кружку пива, направился поближе к огню. Он сел с самого края длинной скамьи. Песня закончилась. Слушатели разошлись, и светловолосый парень лет восемнадцати со стаканом в руках плюхнулся напротив Джека.

– Я смотрю – вы пьете с умом, – произнес он, указывая на кружку, которую держал Джек. – «Выпив ром после эля, мужчина слабеет, но выпив эль после рома, мужчина чувствует прилив сил».

– Все пьют с умом – когда делают первый глоток. А неприятности начинаются позже.

– Вы рассуждаете как опытный человек.

– Учитывая, что я вдвое старше, можно сказать, что ты прав, парень.

– А вас случайно не Мерсибрайтом величают? Вы и есть новый управляющий в Браун Элмсе? Разрешите представиться: меня зовут Бевил Эймс.

– Я не управляющий, – возразил Джек. – Я обычный работник и получаю соответствующую зарплату.

– Вы прячетесь в Перри Коттедж и тихонько подглядываете за нами с Ненной… Хорошо, что я тогда опоздал, иначе наше свидание прошло бы у вас на глазах.

– Ненна совсем ребенок. Ты думаешь, правильно поступаешь, заставляя ее ночью украдкой убегать из дома?

– Ненне эти свидания нравятся. Ей кажется, что это очень романтично. Я-то как раз придерживаюсь того же мнения, что и вы, поэтому частенько опаздываю на наши встречи.

– Если девушка тебя не интересует, то какого черта ты не оставишь ее в покое? – заметил Джек.

– С чего вы взяли? Она меня очень интересует. Это единственный в мире человек, который пытается понять меня. И кроме того, у такого мужчины, как я, должна быть подружка.

– У такого мужчины, как ты? А как такой мужчина ведет себя дома?

– О, дома он ужасно скучен, потому что у него есть отец, который заставляет его учиться на юриста. Но по правде говоря, в душе – я поэт!

И молодой человек, грациозно приложив руку к груди, шутливо поклонился. – Да, поэт! – повторил он. – Человек, наделенный глубокими чувствами и утонченностью. А судьба, как видите, заставляет меня жить среди варваров!

– Да, понимаю, – ответил Джек, посмотрев на компанию, собравшуюся в пивной. – Но они, похоже, не очень от этого страдают.

Молодой человек рассмеялся, закинув голову назад и тряхнув светлыми волосами.

– Выпейте, мистер Мерсибрайт, и я присоединюсь к вам. По-моему, вы не против как следует согреть нутро, и я чувствую, вам нужно это. Давайте подойдем к Силванису и попросим у него кувшин горячего рома.

Пока они ждали у стойки, в комнату вошел Джо Стреттон и сбросил с плеча пять или шесть связок кроликов. Силванис Кнарр быстро подхватил их и кинул Джо несколько монет. Ни слова не было произнесено, но Стреттон, заметив Джека, громко хмыкнул и сплюнул на пол, усыпанный опилками.

– Раньше тут собиралась отличная компания, – сказал он Силванису, – не то, что теперь.

– Если вы, ребята, хотите выяснить отношения, сделайте это где-нибудь в другом месте, – возмутился Силванис и взял в руки лопату, которая висела на одной из балок. – Если вы затеете драку, то каждый отведает вот этого, а жена моя еще окатит вас из ведра.

– Драки не будет, – заверил Джек хозяина «Лаврового дерева». – Я даже куплю ему выпивки, если это поможет стереть с его лица недовольную гримасу.

– С вами я не пью! – отрезал Стреттон, услышав это, и быстро вышел.

– Похоже, вы успели нажить себе врага, – заметил Бевил.

– Не привыкать, – ответил Джек, пожав плечами.

Когда он вышел из кабачка, стояла глубокая ночь, дождь лил как из ведра, но, закутавшись в плащ, Джек не обращал на него внимания, а выпитое спиртное согревало кровь. Дойдя до дома, он упал на свою соломенную постель и мгновенно заснул.

В течение трех недель после Рождества стояла ясная сухая погода. В такую погоду Джек обычно чувствовал себя лучше, колено почти не болело. На склонах холмов трудились пахари, и впервые со дня приезда жизнь на ферме показалась Джеку оживленной и осмысленной.

Но ударили морозы, и полевые работы пришлось прекратить. Джек снова остался в одиночестве. Сейчас он занимался тем, что обрезал заросшие изгороди на поле Хоум Филд, связывал вместе колючие ветки и жег хворост. Мисс Филиппа приходила сюда дважды в день и стояла рядом, поеживаясь от холода.

– Теперь вы понимаете, почему я недовольна своими работниками? – спросила она однажды, греясь у костра, который развел Джек. – В начале месяца тут было четыре плуга. И все они работали целых две недели, а вспахали всего сорок акров!

– Работники в этом не виноваты. Просто земля в плохом состоянии. Нужно восстановить дренажную систему.

– А сколько же лет уйдет на то, чтобы прочистить все канавы? – ехидно заметила Филиппа.

– А у вас сколько лет ушло, чтобы так их загадить? – парировал Джек.

Она промолчала, наблюдая, как он сгребает вилами хворост и бросает его в огонь.

– А вы можете дать разумный совет?

– Совет дать нетрудно. Когда морозы ослабнут, вам нужно направить как можно больше народу на рытье канав. И мне кажется, что вы могли бы позвать того же Джо Стреттона, который проработал здесь Бог знает сколько.

– Я возьму назад Джо Стреттона только в том случае, если в этом будет необходимость.

– У вас полно работы. Разве нет необходимости заняться ею? Кроме того, я слышал, что его жене хуже. Ведь это тоже достаточно веская причина, чтобы вернуть его. Я уж не говорю о его четверых детях!

– Его жена страдает слабоумием. Ее нужно отправить в сумасшедший дом. Я говорила об этом Стреттону еще два года назад, но он не захотел прислушаться к моему совету. Он сам виноват в том, что остался без работы. Однако я обдумаю ваши слова и посмотрю, кого еще могу взять на рытье канав.

Она повернулась и ушла.

Стреттон частенько наведывался в поля, обходил свои ловушки, кое-где выдергивал репу, срезал позднюю капусту и совершенно открыто воровал картошку, сложенную на зиму. Иногда, из желания нашкодить, он заглядывал в дом Джека, но никогда не попадался ему. Однажды, когда неожиданно на участке сломался насос, Джек обнаружил, что желоб забит комьями грязи и галькой, а в другой раз, придя домой, увидел, что чайник сплющен в плоскую железку и висит на перемычке двери.

В одном из сараев за домом стояла старая двухколесная телега и хранилась старая упряжь, и как-то в субботу Джек запряг Шайнера и проехал шесть миль на Игем-он-Эннен. Обратно он привез солому, три мотка бечевки, горшок дегтя, грабли, ножницы для стрижки овец и Новые садовые ножницы. Он решил отремонтировать дом.

К концу недели Джек убрал с крыши остатки старой соломы, почистил все балки и перекрытия и поменял прогнившие рейки. В воскресенье утром он начал покрывать крышу соломой, а днем к нему заглянула гостья.

– Что вы там делаете? – услышал Джек и, взглянув вниз, увидел Ненну, которая стояла рядом со стремянкой.

– А ты не догадываешься? – ответил Джек. – Кладу новую крышу!

– Не возражаете, если я посмотрю?

– Как хочешь. Мне все равно.

– Похоже, эта работа вам хорошо знакома, – похвалила Ненна.

– Я занимался крышами давно, когда был мальчишкой.

– А Филиппа знает, что вы ремонтируете дом?

– Думаю, что знает. Она всегда в курсе всего, что происходит на ее территории.

– Вам нужно быть начеку: она скоро запросит с вас арендную плату.

– Возможно. Но она ничего не получит.

– Она даже может продать этот дом.

– Может. И я не вправе ей помешать.

Он спустился вниз, чтобы набрать еще соломы. Девушка наблюдала за ним. Она присела на валун, отбросила назад капюшон, и солнце заиграло в ее волосах. У нее было красивое лицо с тонкими мелкими чертами, свежая кожа, открытый взгляд карих глаз и темные брони. Подбородок выдавал сильную волевую натуру.

– А вас не волнует, что за свою работу вы ничего не получите? – спросила она.

– Мне нравится, когда я занят делом, – ответил Джек. – Это спасает меня от хандры.

– С чего это вам хандрить?

– А разве с тобой такого никогда не бывает?

– Бывает, иногда.

– Тогда не задавай глупых вопросов.

– Но у мужчин все по-другому. Вы можете делать то, что хотите. Вы независимы.

– Если вздумал делать то, что хочется, приходится за это платить.

– Правда? – удивилась она. – А вы всегда готовы платить?

– Может быть. А может быть, и нет. Беда в том, что никогда не знаешь заранее, какую назначат цену, а потом уже менять свое решение бывает слишком поздно.

– Мне пора, – неожиданно заявила она и встала. – Я встречаюсь с Бевилом у реки. Он везет меня на барже в Елланд.

– А обратно он тебя привезет?

– Конечно, – ответила она, рассмеявшись. – К сожалению.

Когда она ушла, Джек снова влез по лестнице на крышу, прихватив новые снопы соломы, и занялся «бровью», которая дугой нависла над окошком мансарды. Джек поднялся сегодня на заре, чтобы пораньше взяться за дело, и сейчас, обведя взглядом эту часть крыши, весело желтевшую соломой, почувствовал, что доволен своей работой.

Около полудня, сидя на крыше, он увидел, как вдоль сада прошел Джо Стреттон с вязанкой хвороста на плече. Это удивило и вызвало кое-какие подозрения у Джека. Джо жил на опушке леса и мог бы набрать хворосту у себя под боком. Джек молча смотрел ему вслед, гадая, какую пакость задумал Стреттон, пока тот не исчез из виду, свернув за сарай, где стояла телега. Вдруг откуда-то сзади что-то вылетело со свистом и вспыхнуло. Это был пучок горящих березовых веток с четырехзубым крючком, который зацепился за соломенную крышу, и в одно мгновение все было охвачено пламенем. Искры взметнулись вверх, опаляя Джеку лицо и падая на его рубашку и жилет, которые тут же загорелись. Огонь был таким сильным, что даже влажная солома у него в руках затрещала, воспламенившись от огня.

Джек соскользнул вниз по лестнице и быстро побежал к сараю. И хотя там хранилось много всякой всячины, он не нашел ничего на случай пожара и подхватил лишь старые вилы. А когда вернулся, новая крыша уже превратилась в черную груду пепла, пламя пробивалось сквозь дубовые рейки, и те, обуглившись, летели на землю. Искры падали на солому, разбросанную по двору, языки пламени уже лизали лестницу, на которой стоял Джек, и добирались до его ботинок и брюк.

Понадобилось два часа времени и двадцать ведер воды, чтобы затушить пожар. Джек стоял посреди вонючей мокрой соломы, черневшей на земле, потом присел на край желоба, откуда насосом подавалась вода. Он решил немного передохнуть и подсчитать убытки. Теперь дом был в еще более плачевном состоянии, чем раньше. Все рейки сгорели. Балки обуглились. Он зря трудился восемнадцать часов, да еще выбросил недельную зарплату на материал для крыши. Джек поднялся, выпил воды, а затем направился к дому Стреттона.

Когда он постучал, в доме послышались тяжелые шаги человека, который спускался вниз по лестнице. Дверь распахнулась, и Джек увидел Стреттона. Недолго думая, он схватил Джо за жилетку и с силой ударил о стену.

– Ты мне надоел, Стреттон! Настало время все расставить по своим местам! Что если я сейчас сверну твою поганую толстую шею?

– Пусти! – промычал Стреттон, пытаясь высвободиться. – Пусти и, ради Бога, помоги мне!

Джек увидел, как у него потекли слезы, и замер в недоумении. Он разжал руку и заметил, что Стреттон весь выпачкан в крови, а наверху на лестнице показалась рыдающая женщина, но тут же скрылась.

– Это моя жена, – с мольбой в голосе произнес Джо. – У нее снова припадок, она пыталась перерезать себе вены моей бритвой. Боже! О Боже! Что же будет?

Раздался крик и грохот. Стреттон метнулся вверх по крутым ступенькам, в спальню, и Джек бросился за ним. В спальне больная полоумная женщина сидела на коленях в кровати и сдирала с рук повязки.

– Люси, нет! – простонал Джо, наклоняясь к ней и пытаясь покрепче завязать узлы на запястьях. – Оставь их в покое, пожалуйста! Не трогай их, ради Бога!

На лицо женщины было страшно смотреть. Под глазами у нее чернели круги, похожие на ужасные синяки, а губы были так искусаны, что на них алели глубокие раны. Ее платье было в крови. Горло и грудь изодраны. Уставившись на Джека, она вырвалась из рук Джо и поползла на коленях через кровать, вытянув вперед руки, словно хотела впиться ногтями Джеку в лицо.

– Я не желаю вас видеть! Я знаю, кто вы, хитрый бес! Вы пришли, чтобы забрать меня!

Джек схватил ее за руки и стал пригибать к кровати, пока она не смирилась и не легла. Так он держал ее, пока Стреттон менял повязки на запястьях.

– В доме есть опий?

– Я достал немного. Но она уже выпила несколько капель, и я боюсь давать ей больше.

– Дай еще, – приказал Джек. – Опий для нее не так опасен, как она сама.

Стреттон вышел и вскоре вернулся с чашкой. Вдвоем они насильно влили в нее содержимое, и через некоторое время женщина стихла. Она успокоилась, веки отяжелели, и глаза почти закрылись.

– Я снова вела себя гадко, Джо? Тебе пришлось помучиться со мной? – бормотала она.

– У тебя опять был приступ, – ответил Стреттон, нежно поглаживая пальцами ее руку. – Просто ты немножко приболела, как в прошлый раз, вот и все.

– У меня снова раскалывалась от боли голова. Я не хотела никого беспокоить. И детей отослала к Айви. Ей не мешают их крики и визги, а меня они ужасно раздражают, когда болит голова.

– Ничего страшного, старушка, – успокаивал ее Стреттон. – Тебе уже гораздо лучше, и твой Джо рядом с тобой, чтобы ты могла хорошо отдохнуть.

– А кто этот человек? Ведь он не попечитель из больницы, не правда ли, Джо?

– Нет, нет. Это друг. Он заглянул к нам, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.

– А, это хорошо, – ответила она. – Ведь у нас не так много друзей. Наверное, потому, что у меня скверный характер.

– Ты вызвал врача? – спросил Джек у Стреттона.

– Некому было за ним пойти. Она отослала детей прежде, чем у нее это началось. А когда я пришел домой…

– Я схожу, – сказал Джек. – Оставайся с ней. Самой короткой дорогой, через поля, он помчался в Ниддап. Он передал записку доктору Спрею и дождался, пока тот запряжет своего пони. И лишь затем вернулся домой. Теперь предстояло навести порядок в разрушенном доме.

В миле от дома, если идти вниз по тропинке, раскинулась небольшая дубовая роща. Джек спускался туда по вечерам, срубал подходящие сучья, потом связывал их и оттаскивал домой. Он выпиливал из них рейки. Иногда по ночам, когда забирался на крышу и при свете фонаря прибивал на место рейки, он вспугивал грачей, расположившихся на ветках вязов, что росли вдоль изгороди, и птицы с шумом взмывали в темноту.

Как-то в субботу, вернувшись, с работы и заглянув в сарай, он обнаружил там большую кучу свежей соломы, шесты, бечевку, ивовые прутья, крючья. Когда он умывался во дворе, недоумевая, откуда все это могло взяться, появился Джо Стреттон.

– Это от меня, – сказал он, – в возмещение того, что я сжег в прошлое воскресенье.

– Здесь соломы вдвое больше, чем сгорело.

– Правда? Ну и что? У меня родственник занимается торговлей.

Он старался не смотреть Джеку в глаза. И вместо этого устремил взгляд на крышу, на которой уже красовались новые рейки.

– Я хочу предложить тебе свою помощь, – сказал он, – только я не большой умелец по части строительства крыш.

– Как чувствует себя жена? – спросил Джек.

– Она умерла, – ответил Стреттон. – Вчера утром, около девяти. Я думал, ты слышал.

– Я не знал. Мужчины обычно предпочитают помалкивать. Прими мои соболезнования.

– Она была неплохой женщиной, правда. Многие оказывались гораздо хуже Люси. С ней однажды случилась беда – ее сбила повозка в Рейнборо, и после этого ее часто мучили головные боли… А раньше она была мне доброй женой, всегда.

Он замолчал.

– Похороны во вторник утром, – произнес он. – Отпевание будет в Ниддапской церкви, в одиннадцать. Может, ты придешь?

– А, – ответил Джек, – конечно. Я буду.

Когда Стреттон ушел, Джек вернулся в сарай и притащил во двор пуки новой соломы. Он начал сплетать ее в связки. Это была хорошая солома из пшеничных колосьев, жесткая и гладкая – лучше не придумаешь.

«Она прослужит двадцать или тридцать лет», – подумал он. И, захватив новые инструменты, полез по стремянке на крышу.

В конце марта Джек вместе с другими отправился вспахивать дальнее поле. За его работой наблюдали с нескрываемым любопытством, поскольку ему, как новичку, достался самый никудышный плуг: старый, тяжелый, громоздкий, нужно было наваливаться на этот плуг всей грудью. Джо Стреттон тоже вышел в поле и привел с собой старшего сына Харви – толстощекого двенадцатилетнего мальчугана, который вызвался помогать отцу.

– Как твой плуг, Джек? – спросил Харви. – Или ты еще не приноровился к нему?

– Вообще-то, сколько мне ни приходилось пахать, но с такой штукой я сталкиваюсь впервые в жизни. Похоже, она сделана для мужчины с тремя руками, каждая из которых толщиной с дерево.

– Наверное, он остался со времен всемирного потопа! – подхватил Стреттон. – Как и весь хлам на этой ферме. И она еще хочет, чтобы мы на этом работали!

– А почему бы тебе не попросить новый плуг, Джек? – предложил Харви и подмигнул. – Ведь, кажется, вы с мисс Филиппой друзья. А заодно намекни ей, что мне нужно освободиться на полдня, чтобы съездить на ярмарку в Дэрри-Кросс.

– Я спрошу, можно ли тебе поехать вместе с ней в ее двуколке, поскольку она сама собирается туда присмотреть нескольких телок.

– Ну уж нет! – воскликнул Харви. – По-моему, это твое место, никак не мое.

В тот же день, когда Джек закончил пахать и повел своих лошадей обратно в конюшню, он заметил, что Харви Стреттон в присутствии Эдди Берстона и двух братьев Льюппиттов пытался передразнивать его. Парень хромал, дергаясь в разные стороны и изображая, как Мерсибрайт сражается с неподатливым плугом. Джек сделал вид, что ничего не заметил, и молча прошел, ведя за собой Даймонда и Дарки. Но из конюшни вышел Джо Стреттон и так шлепнул парня, что тот отлетел.

– Довольно, умник Дик! Отправляйся работать, пока я не поколотил тебя! – и повернулся к Джеку. – В наше время нужно следить за мальчишками. Дай им палец – они руку откусят!

Теперь, когда дни стали длиннее, Джек мог по вечерам дольше заниматься ремонтом дома. Главную крышу он уже покрыл и начал чинить маленькое крыло, где находились кухня и прачечная. Но иногда ему приходилось прерываться, пока не появлялись деньги на покупку материала. Тогда Джек приступал к отделке стен: соскребал старую глину и накладывал новое покрытие, успевая за один раз обработать две или три панели.

В саду он повыдергивал болиголов, крапиву и высохшую траву, и сейчас там бегали две свиньи, которые подъедали остатки сорняков. А среди фруктовых деревьев в компании Шайнера разгуливали гусь с гусыней.

Однажды майским вечером мисс Филиппа, возвращаясь из Ниддапа, остановила свою двуколку около его дома. Она часто тут проезжала, видела, что он ремонтирует дом, и ни разу не сказала ни слова. Но сегодня она была явно не в духе. Не выходя из двуколки, она громко окликнула Джека.

– Вам никогда не приходило в голову, что сначала нужно спросить у меня разрешение, прежде чем распоряжаться моей собственностью?

– Я думал, что вы не преминете отчитать меня, если вам это не понравится. Вы не раз видели, чем я занимаюсь.

– Может быть, проявите учтивость и попросите моего разрешения сейчас?

– Нет, только не я, потому что я не знаю, что такое учтивость.

Джек стоял на самом верху лестницы. В одной руке он держал ведро с влажной глиной, а в другой – совок. Он слегка развернулся и посмотрел ей в лицо.

– Если вы сейчас прикажете мне бросить работу, я брошу, – сказал он. – Если нет, то я продолжу.

– Где вы взяли этих хрюшек? – спросила она, уходя от ответа.

– Я их купил. Обоих за три шиллинга, у мистера Эллентона из Споутс Холл. Там же я купил и гусей. Почему вы спрашиваете?

– Купили их? – удивилась она. – Таким же образом, как купили коня, который бродит по моему саду?

– А, вот в чем дело? – воскликнул Джек. – Значит, вам рассказали эту историю, не так ли?

– Утром я была на рынке в Вуборо и встретила там некоего мистера Деннери из Астон Чармер, у которого вы работали. По его словам, вы забрали у него коня за просто так, чтобы отомстить ему за то, что он уволил вас за безделье.

– Деннери любит врать. Я заплатил десять фунтов за старую клячу, но отдал деньги не ему, а девушке по имени Пегги Смит, которая из-за него попала в щекотливую ситуацию. Он не упоминал кое-какие детали этого дела?

– Нет. Только от вас я слышу обвинения в его адрес.

– Все правильно, ответил Джек. – И теперь вам решать, кому верить.

– При случае я спрошу у мистера Эллентона, продал он вам этих свиней или нет, потому что у меня нет особых оснований верить вам, Мерсибрайт.

– А вы вообще кому-нибудь верите? – спросил Джек. Но можете отправляться наводить справки. По крайней мере, вам будет чем заняться.

Она стегнула пони и уехала. Джек вернулся к работе. Когда наутро он снова увидел ее и общался с ней, как и в последующие дни, вопрос о свиньях не поднимался. Без сомнения, она все проверила – уж такой она была, но признаваться в этом не хотела.

На протяжении всего лета два-три раза в неделю по вечерам в дом приходила Ненна, чтобы встретиться с Бевилом Эймсом, и нередко оба они, примостившись на неказистой скамеечке, наблюдали, как Джек размешивал влажную глину в деревянной бадье или строгал ореховые прутья.

– Думаю, я помешал вам, незаконно захватив ваши владения и присвоив место ваших свиданий. Но вообще-то тут полно сараев, и вы могли бы отправиться туда, если бы захотели остаться наедине.

– Ну и ну! – воскликнул Бевил. – Что это вы такое говорите, мистер Мерсибрайт? Сарай – неподходящее место для такой благовоспитанной девицы, как Ненна.

– Вы моя дуэнья, – сказала Ненна Джеку.

– Правда? Кто бы мог подумать?

– Вы так и не дорассказали нам историю о сражении у горы Махуба, – заметил Бевил. – О вашем армейском друге-ирландце.

– А, да. Он упал перед железнодорожной стрелкой. Потерял обе ноги и обварился паром. Он лежал в госпитале и молил, чтобы ему дали что-нибудь от этой дикой боли, но врач сказал, что у них нет лекарств.

– Это была правда? – спросил Бевил.

– Черт возьми! Конечно, нет! Они ждали, что он вот-вот помрет. И не собирались зря тратить на него лекарства.

– И вы залезли в их склады?

– Я попытался, но часовой выстрелил мне в колено.

– А что случилось с Педди?

– Он умер через три дня, в страшных муках.

– И вы были рядом с ним?

– Нет. Меня посадили за решетку, и там я провалялся со своей раной.

– А почему вы решили пойти в армию?

– Не мог найти работу – только поэтому. С тех пор, как закончил рыть новый канал в Борридже. И Педди мне сказал: «Давай вступим в армию!» Так мы отправились в Южную Африку.

– И вы не побывали ни в одном сражении?

– Ни разу, – признался Джек. – Когда меня выпустили из тюрьмы, война кончилась.

– Ни за что не разрешу Бевилу идти в армию, – сказала Ненна. – Мне не нравится, когда люди отправляются на войну убивать друг друга.

– Ну вот еще! – воскликнул Бевил, хлопнув себя по коленке. – Так я и думал!

– Нет! Не позволю! Тебя могут ранить! – обратилась она к Бевилу и крепко ухватилась за его руку, словно боялась, что он уйдет прямо сейчас. – Я никогда не позволю оставить меня! Никогда! Никогда! – повторяла она.

Бевил наклонился и чмокнул ее в губы. Потом высвободил свою руку, поднялся со скамейки и, вытащив часы из жилетного кармана, смущенно посмотрел на циферблат.

– Мне пора, Нен, – со вздохом произнес он. – Я обещал отцу сыграть с ним партию в шахматы, а старик так нуждается во мне. Но я провожу тебя до фермы.

Они удалились под ручку, и Джек долго смотрел им вслед, думая о том, какая же это странная парочка: их отношения напоминают неторопливый старинный танец, в котором переминаются двое тихих послушных детей.

Тем же вечером, когда Джек отправился в «Лавровое дерево» что-нибудь выпить, он застал там Бевила, который делал стойку на голове, а потом затянул песню в десять куплетов под шумное одобрение местных крестьян и лодочников, которые собирались здесь по пятницам. Джек со стаканом в руке вышел в сад, опустился на скамью под деревом и стал смотреть на дальние холмы, которые раскинулись на Другом берегу тихой реки, чернея на фоне яркого заката. Через какое-то время к нему подсел Бевил.

– Уверен, что за свои грехи придется отвечать!

– Ты имеешь в виду партию в шахматы, которую я обещал отцу?

– Зачем ты врешь девушке?

– А! Зачем мы вообще врем женщинам! – воскликнул Бевил. – Чтобы не причинять им страдания, разве не так? Думаете, было бы лучше, если бы я ей прямо сказал, что предпочитаю отправиться сюда вместо того, чтобы провести остаток вечера с ней? Мужчина должен быть свободен! Иначе он превратится в комнатную собачонку. А женщины, да благослови их Господь, при всей их любви способны задушить мужчину, не так ли? Разве другие мужчины делают иначе? Может быть, я себя так веду оттого, что я – поэт?

– А в деревенском кабаке ты чувствуешь себя свободнее? И здешнее общество помогает тебе осознать, что ты – поэт?

– Пожалуй, да, и лучшие мои строки рождаются здесь, когда я пьян! – сказал Бевил. – Беда в том, что я их забываю, когда трезвею.

Он замолчал и продолжал тихо сидеть, зажав в руках стакан с бренди. Ночь выдалась теплой. Жужжали комары, и воздух пропитался запахами реки. За дальними холмами еще виднелась желтая полоска заката, но над головой уже сгустилась тьма, и ярко мерцали звезды.

– А вы когда-нибудь думаете о том, – произнес Бевил, откидываясь назад и подняв глаза к небу, – что там – за далекими звездами?

– Иногда, – ответил Джек.

– И что вы видите, – спросил Бевил, – в своем воображении?

– Не знаю. Наверное, другие звезды и другую луну.

– «Другие звезды и другую луну…» – прошептал Бевил и произнес нараспев:

Неведомые звезды, невиданную вселенную.

И богов, более всемогущих, чем наши боги!

Он внезапно выпрямился и посмотрел Джеку прямо в лицо.

– Но что за всем этим? Ведь и звезды где-нибудь кончаются! Что вы видите за ними, на самой границе вселенной, когда лежите в постели и остаетесь наедине с небом, на которое смотрите из окна?

– Если бы ты был работягой и трудился на ферме с рассвета до заката, такие глупые вопросы не задавал бы. Оттого, что ты целыми днями сидишь в душной конторе, тебе и не спится по ночам, мальчик мой.

– Неужели вам не страшно? – продолжал Бевил. – Неужели вы не боитесь тех миров, которые простираются за звездами?

– Меня больше занимает то, что происходит в этом мире.

– А, понимаю, – произнес Бевил, поеживаясь. – Все то страшное, что происходит на земле… рождение, боль, болезни, смерть… неужели ничто вас не пугает?

– Все боятся смерти.

– А жизни вы тоже боитесь?

– Теперь я понимаю, почему ты пьешь! – воскликнул Джек. – Тебя что-то мучает – вот в чем дело!

Бевил рассмеялся, но не так, как он всегда смеялся – бодро и весело. Сейчас в его смехе было что-то жалкое. И Джек, глядя на тускнеющий горизонт, решил оставить парня в покое, заметив, что его лицо покрыла необычная бледность и в глазах застыл ужас маленького мальчика, который проснулся от ночного кошмара.

– Иногда я чувствую, что во мне что-то меняется. Я словно бы толстею, губы немеют и в то же время становятся влажными, а тело будто слеплено из глины. Потом начинается холодный моросящий дождь, который проникает во все мои клеточки, и я ощущаю огромное облегчение, какое бывает, когда понимаешь, что все на самом деле хорошо и ужас позади.

Бевил рассматривал оставшуюся на дне своего стакана каплю бренди, которая напоминала Круглую янтарную бусинку.

– Не кажется ли вам, что это ощущение сродни смерти? – спросил он.

– Если и так, это ощущение нельзя назвать самым плохим, – ответил Джек. – Я был бы не против, чтобы дождь промочил меня насквозь, и косточки мои перестали бы болеть.

– Иногда мне хочется, чтобы это поскорее случилось, и тогда мне уже нечего будет, бояться. И не будет больше ни страха, ни боли, ни отвращения… ни жалости к себе от того, что ты сам внушаешь отвращение другим…

Бевил допил свой стакан и наклонился к Джеку.

– Я никогда не смогу жениться на Ненне. Я не готов лицом к лицу встретиться с жизнью и заботиться о жене и детях.

– Но хорошая жена сама будет заботиться о тебе.

– О Боже! Но Ненна такой же ребенок, как я!

– Вместе вы станете сильнее, как связка прутьев, – возразил Джек. – Я часто думаю, что женщины больше верят в жизнь, чем мы, мужчины.

– Я совершенно замерз! – воскликнул Бевил и вскочил с места, надев на себя, подобно старому пиджаку, привычную личину веселости. – Давайте вернемся в компанию. Я слышу, что Анджелина заиграла на гармони. И когда они вошли в «Лавровое дерево», он добавил:

– Я не такой законченный лжец, как вы думаете. Я действительно вернулся домой и сыграл с отцом в шахматы.

Двух братьев-пастухов из Браун Элмс звали Питером и Полем Льюппиттами. Однажды утром Джек увидел, как они с изумлением разглядывали в хозяйском загоне двух новых коров.

– Откуда взялись эти коровы? – спросил Питер Джека.

– Понятия не имею. Я их никогда раньше не видел.

– Значит, они появились этой ночью, вот и все. Наверное, мисс Филиппа купила их в Хотчеме.

– Похоже, она не в себе, – сказал Поль. От трехногой табуретки можно получить молока больше, чем от этих на восьми ногах.

– Потише, – прошептал Поль. – К нам идет хозяйка.

Из дома вышла мисс Филиппа, и пастухи отошли от коровника.

– Ну, Мерсибрайт, что вы думаете о моих новых приобретениях? – спросила она.

– А почему бы вам не спросить об этом Питера и Поля? Они же профессиональные пастухи?

– Я хочу, чтобы ответили вы. Можете дать мне прямой ответ?

– Ну, у чалой дряблый зад, и, боюсь, черная станет такой же. Конечно, если они вам достались практически даром…

– Я заплатила за них восемнадцать гиней! Думаю, вы не скажете, что это даром.

– Не скажу, – ответил он, – наоборот, при этом добавлю, что скупиться нельзя: скупой платит дважды.

– Они с виду казались совершенно нормальными.

– Вам просто хотелось самостоятельно заключить сделку.

– Почему вы считаете, что они никуда не годятся? – раздраженно спросила она.

– Ну почему же не годятся? – пожал плечами Джек. – На них приятно посмотреть, и к тому же теперь создается впечатление, что в загоне стало гораздо больше коров.

Через неделю, отправившись в двуколке на ярмарку в Ладден, мисс Филиппа взяла с собой Джека. А потом, в июне, они вместе поехали на ярмарку в Дэрри-Кросс. Позже – на ферму близ Боскотта, где продавали овец. В его обязанности входило внимательно разглядывать живность в загонах, помечать в записной книжке тех, кто ему понравился, и тихонько толкать Филиппу в бок, если он замечал, что продавец завышает цену. И когда покупки были сделаны, она шла к соседям пить чай с тминным кексом, а Джек тем временем утрясал дела с агентом и искал гуртовщика.

– Этим займется Мерсибрайт! – говорила она нарочито громким голосом продавцам. – Он действует от моего имени.

– Вам бы следовало взять с собой Питера Льюппитта, – сказал как-то Джек, когда они возвращались домой из Дэрри-Кросс. – И Вилла Гонлета, если вы в пятницу поедете в Боскотт.

– А вам не нравится бывать на ярмарках?

– Да нет – нравится, но Питер Льюппитт – ваш старший пастух, и мне кажется, что он должен подбирать овец в свое стадо.

– Я им не доверяю. Я знаю их лучше, чем вы, и уверена, что они надуют меня при первом удобном случае.

Некоторое время они ехали молча, мисс Филиппа сидела очень прямо, и казалось, что ей слишком жарко в плотной черной юбке и в жакете, поскольку день был довольно душный.

– А вам я доверяю, – вдруг сказала она и, словно не зная, куда деваться от смущения, хлестнула кнутом по кустам ежевики, которые росли по сторонам. – Чьи это изгороди? Они такие заросшие! Выходит, вся моя работа по благоустройству фермы – насмарку!

За две июньские недели поля стали ярко-желтыми: это цвела дикая горчица, и в ее длинных стеблях совершенно затерялись хилые колосья, которые только-только начали пробиваться на свет Божий. Но вот горчица отцвела, на ее месте зарозовел чертополох, и теплые июльские ветры обдавали своим дыханием буйные травы, разнося вокруг терпкий запах миндаля.

– У меня сердце разрывается, – сказал Джо Стреттон, когда они с Джеком косили травы. – С каждым годом здесь становится все хуже и хуже. Во времена старика Гаффа это была самая лучшая ферма, и каждый акр земли был вылизан. А что женщины понимают в фермерстве?

Сено было тощее, с большим количеством щавеля, поскольку за лугами никто не следил.

– Весь год у нее тут пасутся коровы, и мисс Филиппа еще хочет, чтобы сено с этих лугов было хорошим! – сказал Джонатан Кирби, который подошел к месту привала, нацепив на вилы хиленький пучок сена. – Гляньте-ка на это! Огородные пугала набивают кое-чем получше!

– А вы ей говорили, – спросил Джек, – про выпасы?

– Ха! А толку! – воскликнул Стреттон. – Это все равно, что дуть на горчицу, чтобы не жгла. Она не считает нужным слушать таких, как мы. На такой ферме должно работать двадцать человек, так и было при ее отце, и каждый чувствовал себя на своем месте и любил с гордостью повторять, что он из Браун Элмса.

В конце августа, в разгар жатвы, мисс Филиппа тоже вышла в поле вязать снопы. Иногда появлялась и Ненна. И сестры работали бок о бок. Но вокруг них всегда оставалось свободное пространство, поскольку крестьянки и их дети предпочитали держаться от хозяев на расстоянии.

Сухой чертополох в снопах сильно кололся. Иногда женщины и дети вскрикивали от боли и останавливались, чтобы вытащить острые колючки из ладоней и пальцев.

Но мисс Филиппа всегда молчала и даже не вздрагивала, лишь кидала суровый взгляд на Ненну, если та начинала ворчать. Она считала ниже своего достоинства показывать всем свои страдания и пыталась делать вид, что здешний чертополох не слишком-то и колется.

Пока шла уборка, мисс Филиппа трудилась с восхода до заката, готовая в любую минуту броситься подбирать остатки колосьев, если в междурядьях, по которым проходила жатка, оставался хотя бы дюйм нескошенной пшеницы. И бранилась, когда дети принимались жевать зерна. Она по нескольку раз обходила одно и то же поле, внимательно осматривая стога пшеницы, и казалось, что она пересчитывает снопы.

– Но урожай от этого не станет больше, – сказал Оливер Лейси, обращаясь к Джеку, – сколько бы она на нее ни глазела!

Когда последние вязанки ячменя увезли на гумно и спрятали под навесом, мисс Филиппа распорядилась, чтобы обмолотили и взвесили первую партию пшеницы, поскольку собралась в среду отвезти ее на ярмарку в Елланд.

– А, вот что ей надо! – воскликнул Джо Стреттон. – Шляться по рынку и строить из себя первую леди-фермершу! Подумать только, с какой гордостью она осматривает свои стога! Словно собрала самый богатый урожай по эту сторону Ладдена!

Джек, зайдя в амбар после молотьбы, застал там мисс Филиппу в одиночестве и увидел, как она, кусая губы от досады, пересчитывает кули.

– С какого это поля и сколько там собрано с одного акра? – спросила она Джека.

– Эта партия – с поля Саут Вуд, а там получилось тринадцать-четырнадцать бушелей.

– Мало, да?

– Очень мало. Кроме того, возможно, в зерне полно горчицы. Такая земля, как в Саут Вуд, могла бы давать по сорок бушелей с акра, если к ней приложить руку. Но вы сняли слишком мало пшеницы и дали разрастись горчице. Не говоря уже о щавеле и чертополохе.

– Так это я дала разрастись горчице? Интересно, а за что я плачу своим работникам, разве не за то, чтобы они пропалывали поля?

– А вы им приказывали?

– Не знаю. Не помню. Неужели я должна им напоминать о каждой мелочи? Они ведь и сами могли сообразить, когда нужно было заняться прополкой!

Но жаркие, напряженные дни жатвы порядком утомили ее, и в голосе Филиппы уже не чувствовалось прежней силы. Усталость и разочарование наполнили ее глаза слезами. Ее измученный вид говорил о том, что она потерпела поражение.

– Что я должна сделать, чтобы земля давала урожай? Она стояла рядом с кулем и пальцами, распухшими после многодневного труда в поле, перебирала зерно.

– Когда отец привозил на рынок образцы пшеницы, его встречали с распростертыми руками. А сейчас, подозреваю, все будут хихикать в рукав.

Она закрыла мешок и стряхнула с пальцев пыль. С мольбой в глазах она посмотрела на Джека.

– Скажите, что я должна делать, и я это сделаю, – сказала она.

– Мне это не нравится, – кричал Стреттон. – Я тот, кто по праву должен быть главным. Я дольше всех тут проработал. И если б я не был твоим другом, Джек Мерсибрайт, я бы сейчас тебе так двинул, что ты бы свалился с ног!

– Папа, ты собираешься драться? – подхватил Харви. – Давай подержу твою куртку!

– Я и не думаю драться, дурачина. У нас обычная дружеская беседа. Иди отсюда, а то получишь ремня!

– Мне платят столько же, сколько и тебе, – возразил Джек. – Так почему ты вздумал называть меня главным?

– Ты вдвойне дурак, вот что я тебе скажу. Я не из тех, кто будет работать управляющим за «спасибо». Да, приказы отдает она, но за ними стоишь ты, не правда ли? Они бы не были такими толковыми, если бы исходили от нее. Мне это не нравится – прямо говорю тебе. Хочешь жевательного табаку?

– Нет, спасибо. Я люблю курить, а не жевать.

– Ладно, – сказал Стреттон, – когда я нажуюсь, можешь набить им свою трубку.

К концу сентября почти все поля были вспаханы, и через неделю-другую земля зазеленела ростками горчицы, которая прорастала очень быстро благодаря влажной теплой погоде. Поля снова вспахали и чуть позже собрали вырванную горчицу и побросали в Костры, которые наполнили округу ароматным дымом.

– Это, конечно, замечательно! – сказала мисс Филиппа, которая пришла взглянуть, как идет работа. – Но я не могу позволить себе, чтобы остальная земля простаивала! Что это за труд! Без конца вспахивать одно и то же поле, тогда как сколько еще не сделано…

– Наймите больше людей. Вот мой ответ, – ответил Джек.

– Так вот к чему вы стремитесь? Придумывать больше работы, чтобы осчастливить таких, как вы?

– Работу придумывает Бог, а не я. Я только посредник… Взгляните-ка сюда. На этом листке я набросал расписание полевых работ. Я не мастер по части писанины, но надеюсь, вы поймете, что я имел в виду.

– Рожь? – удивилась она, взяв в руки листок. – Но отец никогда не сеял рожь! И пятьдесят акров под это, вы понимаете, что предлагаете?

– Вы правы, – сказал Джек. – Предложите что-нибудь взамен, и давайте вернемся к тому, что было здесь все прошлые годы: будем выращивать чертополох и горчицу!

Мисс Филиппа повернулась и пошла прочь, взяв с собой листок бумаги. Три дня подряд по утрам она запиралась в конторе. А на следующей неделе на ферме появились два новых работника. Еще через месяц, заглянув в амбар, Джек увидел, что там сложены мешки с семенами травы, клевера, репы и ржи. А мисс Филиппа самолично сверяла список.

– Весь клевер – сорта «Голландский белый», – сказала она. – Его предпочитал мой отец. Трава смешанная, как вы и советовали. Что касается искусственных удобрений – в понедельник за ними послали в Стэмли.

Теперь, когда снова рано темнело, самым полноценным днем оставалось только воскресенье. Джек делил его ровно на две части: с утра он трудился в саду, а после обеда – в доме. Он загонял свиней в сад, чтобы те подбирали падалицу – груши и яблоки, а старик Шайнер, который свиней не любил, отправлялся щипать траву в Лонг Медоу.

Джек перекопал всю землю во дворе и посадил две гряды капусты. Подстриг изгороди, подрезал ветки у фруктовых деревьев и приступил к новой работе: начал перестилать плитку, которой был выложен участок между двумя флигелями.

Ненна принесла ему абрикосовое дерево, выращенное в кадке из косточки, которое посадили, когда ей исполнилось четырнадцать лет. Сейчас деревцу стукнуло три года, оно вытянулось на двадцать семь дюймов в высоту, и девушка высадила его в землю у стены с южной стороны дома. Джек был равнодушен к абрикосам, да, казалось, в саду было достаточно деревьев. Но Ненну мнение Джека не интересовало, и она регулярно приходила поливать свой абрикос и выпалывать сорняки.

– Вы только тогда почувствуете, что действительно живете тут, если в вашем дворе будет посажено новое дерево.

– Я знаю, что живу тут, – ответил Джек, – тут и только тут!

– Джек – бездушный человек, – сказал Бевил, наблюдая, как Ненна, опустившись на корточки, подвязывает тоненький ствол абрикосового деревца к палке. – Во всяком случае, в отличие от меня, он не наделен душой поэта.

Бевил, с улыбкой протянув руку, помог Ненне подняться. Иногда в его улыбке проглядывала нескрываемая нежность, и сегодня он ухаживал за девушкой с особой галантностью.

– Не стоит принимать всерьез того, кто позволяет себе шуточки по поводу абрикосового джема, – сказал Бевил.

Ненна рассмеялась, неожиданно обвила его руками и положила голову ему на грудь.

– О Бевил! Как я тебя люблю! Я буду ужасно скучать, когда ты уедешь!

– Уедешь? – удивился Джек. – Куда это?

– В Лондон. На полгода, в дядину контору. Тот тоже юрист, и отец считает, что для меня это будет отличная практика.

Бевил погладил девушку по волосам и с улыбкой посмотрел на Джека.

– Нам с Ненной еще не приходилось расставаться и уезжать друг от друга так далеко. Надеюсь, вы ради меня приглядите тут за ней.

– Конечно. С большим удовольствием.

– Но как это будет ужасно, – проговорила Ненна, отстраняясь от Бевила, – если ты там встретишь какую-нибудь красивую женщину и уже никогда не вернешься ко мне!

– Или на меня нападут грабители и убьют, – добавил он. – Ты же знаешь: в Лондоне полно бандитов.

– Когда ты едешь? – спросил Джек.

– В следующую субботу. В десять утра. В Кевелпорте сяду на поезд.

– Я пойду тебя провожать, – заявила Ненна, – и мне все равно, как к этому отнесется твой отец!

Всю неделю дул порывистый северо-западный ветер, и четыре дня подряд дождь лил как из ведра. По каналам стремительным потоком неслась вода, а поля превратились в настоящие топи. В пятницу вечером дождь уже не так хлестал, но ветер усилился и постепенно изменил свое направление на западное.

Ненна с Бевилом сидели в доме Джека. Похоже, им некуда было податься, поскольку в доме Бевила девушку не принимали, а в Браун Элмсе молодого человека тоже не жаловали. И по вечерам они грелись у камина Джека и смотрели на яркие вспышки огня, которые баламутил ветер, бившийся о стены дымохода.

– Ненавижу такую погоду! – воскликнула Ненна. – Еще прошлой ночью у нас во дворе росла яблоня. Так вот из-за ветра она упала прямо на старенький домик. Я боюсь такого сильного ветра.

– Но это же замечательная погода! – возразил Бевил. – Она переполняет меня восторгом. Я чувствую необыкновенный прилив сил. Наверное, я родился вот в такую ночь, когда бушевала буря. Только послушайте, как завывает в саду! Разве вы не испытываете волнения?

– Я буду вспоминать эту бурю, когда попаду в душную клетку Чипсайда и стану слушать, как спорят богатые купчишки, и придумывать способы обвести вокруг пальца своих соперников. Я буду сочинять поэмы, полные ностальгии, и посылать их в конвертах, обвязанных зеленой шелковой ленточкой, которой пользуются стряпчие.

– Надеюсь, письма ты тоже будешь писать?

– Конечно! Каждый день, обещаю.

В девять Бевил пошел провожать Ненну домой. И в полдесятого вернулся обратно к Джеку.

– Я иду в «Лавровое дерево». Вы не присоединитесь ко мне?

– Сейчас, ночью? Да еще в такую погоду?

– Меня ждут Силванис и Анджелина. Будет что-то вроде прощального вечера. Да пойдемте, Джек, не вредничайте!

И Джек согласился. Они шли, согнувшись, против ветра, а с неба на путников взирали луна и звезды, выглядывая то тут, то там из-за быстро пролетающих на восток клочковатых облаков, подгоняемых ветром.

Ближе к Ниддапу задуло сильнее. Ветер пронзительно свистел, проносясь над рекой, и не встречая на пути особых препятствий. Кабачок, стоявший на берегу, принял на себя основной удар. Домик время от времени потряхивало, и оловянные кружки, аккуратно развешанные по стенам, слегка покачивались на крючках.

– Хорошо, что сегодня столько собралось народу, – сказал Силванис, – иначе мое заведение давно бы снесло ветром!

– Я из тех, кого снесло ветром, – заявил Бевил. – Завтра вечером в это время я уже буду в Лондоне.

– Загляни в «Дельфин» в Дептфорде, – посоветовал Силванис. – Я бывал там, когда работал на Темзе на лихтере. Это неплохое заведение. Туда заходят разные поэты и художники.

– Поэты, художники и певцы! Мне надо поддерживать форму! – воскликнул Бевил и, взяв гармонику из рук Анджелины, жены хозяина, спел свою любимую песню:

И слушатели хором подхватили: «Что за чудесный был бы вид – семейка Джимми на ветках висит!» – Их голоса гремели так, что даже заглушили шум бури.

Около полуночи в кабачок вошли два гуртовщика, и порыв ветра, ворвавшийся в комнату, чуть не задул огонь в камине.

– Уровень воды в Эннен быстро поднимается, – сказал один из них. – В Дипе говорят, что под утро их кухни будут на два-три дюйма залиты водой.

– Вода поднимается очень быстро, – добавил второй. – Я такого давно не видел. А народ, что живет на реке, не успел вовремя сообразить, что происходит, и сейчас из Даднэлла река несет дохлых овец, курятники и много чего другого. Мы это видели, когда переходили мост.

– Пошли посмотрим! – предложил Бевил, и сын хозяина, Стэнли Кнарр, высоко подняв свою огромную кружку, устремился за ним через толпу к двери.

– Кто с нами? – крикнул Бевил. – Ройбен, Джим, Генри Тейлор?

Он опрокинул кружку, допив остатки спиртного, и Анджелина тут же налила ему еще.

– До краев, Анджелина! Бард прощается с Эннен! Джек, ты идешь? – спросил он.

– Пожалуй, можно, – ответил Джек, чувствуя легкое опьянение. – Я еще не видел наводнения на этой нашей Эннен.

Шум стоял такой, будто прорвало плотину. Бурный поток, обогнув поворот, известный как Даднэллская петля, с силой врывался в узкое русло в районе Ниддапа, пода стала выходить из берегов и заливала луга. А ветер, со свистом носившийся над землей, стегал по водяным бурунам, словно пытался вернуть их в русло реки.

На мосту собралось человек двадцать. Молодые парни орали непристойные песни и бурными возгласами встречали и провожали каждый темный предмет, проносившийся в пенистом потоке.

– Смотри, смотри! Что это там плывет?

– Может, это даднэллский большой барабан?

– А вот чей-то ялик! И что за народ живет в верховьях? Неужели они не видели, что начинается наводнение?

– Смотрите – плывет вяз! Сейчас нас стукнет!

По волнам неслось несколько стволов деревьев, которые застряли у моста, и некоторое время их болтало у каменных опор, затем втащило потоком под арки.

– Сколько дров! – воскликнул Стэнли. – «Лавровому дереву» хватило бы надолго!

– Они достанутся жителям Бэмбриджа, – сказал старик, стоявший рядом с Джеком. – Наверняка эти деревья прибьет к плотине в Мастфорде.

Вода продолжала подниматься, захлестывая оба берега, и, глядя, как она растекается, затопляя траву большого поля, Джек подумал, что она напоминает пиво, которое бродит и пенится, выливаясь через края кружки.

– Пора возвращаться! – крикнул он в ухо Бевилу. – Скоро начнет заливать мост, и мы промокнем!

– Нет! Я не пойду! – завопил Бевил, размахивая кружкой. – Какой мне после Эннен покажется Темза!

– Ну а я ухожу, – ответил Джек.

Он уже поворачивался, как вдруг стремительным потоком вынесло еще одно дерево, которое, как таран, врезалось в центральную опору моста. Мост содрогнулся. Джек чувствовал, как под ногами ходуном заходил каменный пол, под рукой задрожал парапет, и, казалось, эта дрожь пронизала все тело. Он глянул вниз, за перила: на том месте, где стояла опора, уже ничего не было, кроме бурлящей воды. Опора рухнула и мгновенно ушла под воду.

– Быстрее отсюда, – закричал он, толкнув стоявшего рядом с ним Стэнли Кнарра. – Ради Бога, быстрее отсюда! Мост сносит!

Но Бевил и Стэнли, продолжая во всю глотку орать песни, схватили его за руки и, приплясывая, попытались подбросить в воздух.

– Мы привыкли к наводнениям! – вопил Стэнли. – Мы родились и выросли на Эннен – стихия вошла в нашу плоть и кровь!

– Немедленно уходите с моста! Поток сломал опоры! Неужели вы не видите, идиоты!

Послышался громкий треск, мост опять содрогнулся, и его каменный пол пошел трещинами. Мост начал быстро оседать, каменные опоры взметнулись вверх «пятками», огромные плиты стали опрокидываться одна за другой и уходить под воду, словно кусочки сахара, которые крошатся и тают на глазах в воде… Шум разрушающегося и падающего в пучину вод моста, крики людей поглотил грохот бурного потока и шум ветра.

В тот момент, когда воды сомкнулись над его головой, Джеку показалось, что это пришла смерть, поскольку он подвыпил и почти не умел плавать. Быстрый поток подхватил его и начал болтать, как пробку. В какой-то момент Джеку удалось чудом поймать одной рукой ветку большой ивы, крепко ухватиться за нее. Он вынырнул из воды, судорожно хватая ртом воздух.

На него натолкнулось чье-то тело, и Джек, вцепившись пальцами в одежду, обнял его другой рукой. Он не знал, кто это. Джек не представлял, мертв он или просто без сознания. И только продолжал крепко держаться за ветку, чувствуя, как тело незнакомца тащит его под воду, а мутные, поблескивающие от лунного света брызги захлестывают лицо.

Ивовый сук начал прогибаться и сломался, и Джек все глубже погружался в воду. Его ноша ускользнула из рук, а самого его вынесло ярдов на сто вперед. Наконец ему удалось ухватиться за кривые корни вяза, росшего на берегу со стороны Ниддапа.

Джека притащили в «Лавровое дерево». Силванис пошел искать Стэнли. В доме была только Анджелина. Она раздела его, закутала в толстое коричневое одеяло и усадила греться около огня. Потом принесла чаю с бренди. Выпив, Джек впал в полудрему, ему все еще казалось, что он мечется в холодной воде.

Разок он встал и, выглянув в окно, заметил вдалеке цепочку мерцающих фонарей, с которыми бродили вдоль реки спасатели. Они искали раненых и погибших. Джек вернулся к огню и скоро уснул, изрядно вспотев под толстым одеялом.

Проснувшись уже под утро, он увидел закутанных в одеяла и обхвативших руками головы еще троих таких, как он. Анджелина подметала пол В общем зале, а Силванис подбрасывал в огонь дрова.

– Ну что? – спросил Джек.

– Всех нашли, – ответил Силванис. – Шестнадцать человек живы. Из них двенадцать сейчас лежат по домам в своих постелях. Четверо погибли. Их положили в саду.

Он выпрямился и резко повернул голову к окну.

– Среди них наш Стэнли, – проговорил он тихо и подошел к Анджелине, которая перестала подметать пол и, согнувшись, тяжело оперлась на метлу.

Джек оделся и вышел на улицу. Все вокруг блистало холодным серым светом: долину затопило и насколько хватало глаз простиралось огромное водное пространство, в котором отражалось свинцовое утреннее небо. Все еще дул сильный ветер, и кусок брезента, который прикрывал тела погибших, был заложен по углам большими камнями. Откинув тяжелое покрывало, он разглядел лица утопленников. Это были Стэнли Кнарр, Джим Феннел, Питер Уятт, Бевил Эймс. Самые юные. Надежда стариков. Каждый из них вдвое моложе Джека. Он снова закрыл их тела брезентом.

– Зачем? – резко сказала мисс Филиппа, – зачем Ненне видеться с вами? Чем вы можете ее утешить?

Но, подумав, молча отступила в глубь коридора.

– Ладно, – согласилась она. – Можете войти. Вытирайте ноги – служанка только что подмела ковер. – И провела его в гостиную, в которую, судя по всему, редко заходили, поскольку сырость, пропитавшая мебель и шторы, от огня поднялась вверх и зависла в воздухе, словно зимний туман. Ненна сидела на краешке софы, с письмом в руках, лицо повернуто к огню, чье горячее дыхание, похоже, не согревало ее, она сидела застыв, как изваяние.

– К тебе пришел Мерсибрайт, – сказала мисс Филиппа, подталкивая его вперед. – Он заглянул по-дружески, и потому мне не хотелось его выпроваживать.

Она осталась стоять у двери.

– Я был там, когда это случилось, – произнес Джек, обращаясь к Ненне. – Я был на мосту вместе с Бевилом и другими. Я подумал, что должен тебе рассказать об этом.

– Как вы могли ему разрешить пойти на мост? – спросила Ненна. – Зачем вы вообще повели его в «Лавровое дерево»?

Она сидела не шевелясь, уставившись на огонь.

Джек молчал, не зная, что ответить. Он держал руки в карманах своей куртки, крепко прижимая кулаки к бедрам. Его одежда еще не совсем высохла. И он трясся от холода.

– Посмотрите на часы! – воскликнула Ненна. – Сейчас я бы провожала его на поезд… Мы бы сейчас стояли и разговаривали – Бевил, его отец, тетя и я, – если бы вы не потащили его в «Лавровое дерево»!

– Я не тащил его туда. Он сам захотел. Кнарры устроили что-то вроде вечеринки.

– Неужели вы не могли остановить его и не пустить на мост?

– Там был не только он. Там собралось много народу. Человек двадцать. Откуда мы могли знать, что мост смоет? Бевил был пьян. Он пил весь вечер, не переставая.

– А кто напоил его? – Ненна наконец повернула к нему голову, и ее глаза засверкали гневом. – Кто напоил его, не вы ли?

– Почему ты меня обвиняешь? – взорвался Джек. – Я не виноват в смерти этих четырех ребят! Я не виноват!

– Я обвиняю именно вас! – воскликнула Ненна, рыдая. – Почему все молодые погибли, а все старики остались живы? Это несправедливо, и я буду обвинять вас! Буду! Буду!

Джек резко повернулся и вышел из дома. Мисс Филиппа бежала за ним до двери.

– Говорила я вам! – возмущалась она. – Говорила, что ничего хорошего из этого не выйдет…

Но он быстро зашагал, стараясь как можно скорее покинуть ферму. Он сильно промерз и шел, не останавливаясь, пока не добрался до «Лебедя и лебедки» в Биттери, в шести милях вверх по реке, где его никто не знал.

Джек проснулся от того, что лицо щекотал моросящий дождик, и, открыв глаза, увидел проплывающие мимо облака. Он лежал на спине на старой барже, которая, пыхтя, медленно продвигалась по узкому каналу. Берега заросли ивой, а по воде плыли желтые листья.

Он с трудом поднялся и, сильно хромая, побрел на корму. Барочник и его жена были незнакомы ему, но держались приветливо и называли его по имени.

– Где мы плывем? Что это за канал, черт возьми? – спросил он.

– Ну, это, конечно, не Гранд Унион, однако не намного хуже других каналов. Называется он Биллертон и Нейзел и соединяет старушку Эннен с Он.

– Как я сюда попал?

– Мы подобрали вас в Буррапорт Спешл. Позавчера. После полудня.

– А какой сегодня день?

– Четверг, двадцать второе ноября, – ответил барочник, набивая трубку. – Года Милосердия, тысяча восемьсот девяносто четвертого, хотя при чем тут это чертово милосердие, я сказать не могу.

Он зажег трубку и кинул спичку в воду.

– Похоже, вы здорово напились? – продолжал он. – И вряд ли в состоянии сказать, что сейчас – Рождество или Пасха. Вы хотели попасть в Стопфорд, но, может быть, уже передумали?

– Да, – ответил Джек. – Полагаю, мне нужно вернуться в Ниддап.

– На это уйдет день или два, дружище, но хозяин Джордж доставит вас по назначению.

Они пересадили его на проходящую мимо баржу, которая довезла его до Буррапорт Спешл. Оттуда он добрался сначала до Ханси Лок, а затем и до Ниддапа. В субботу утром Джек перебирал кормовую свеклу на большом поле в восемнадцать акров в Браун Элмсе.

– Значит, вы вернулись и не считаете нужным ничего объяснить? – мисс Филиппа стояла у него за спиной, держа в руках пучки засохших папоротников, которые она насобирала на берегу Ранкл Брук. – Вы слышите меня? Я вас спрашиваю!

– Да, я вернулся, – ответил Джек. – Или кто-то, похожий на меня.

– И какое вы приготовили объяснение?

– Никакого. Я просто вернулся, и все, – сказал он, продолжая работать. – Видно, тут без меня накопилось много дел.

– Вы хоть представляете, как долго отсутствовали? Не выходили на работу целую неделю! Украдкой возвращаетесь, не сказав ни слова в свое оправдание, думая, что мы не заметили вашего отсутствия!

– Я не идиот!

– А почему же вы решили, что ваше место никем не занято? Вам и в голову не приходило, что я могла за это время взять кого-нибудь другого на ваше место?

– Если бы вместо меня взяли кого-нибудь другого, то эти корешки этот кто-то другой уже оборвал бы. Но ничего подобного. Поэтому, пожалуйста, оставьте меня и дайте поработать.

– Только посмотрите на него! – с отвращением произнесла она. – Грязный! Небритый! Вся одежда испачкана. И вообще от вас пахнет, как от свиньи, которая вылезла из грязной лужи.

– Тогда держитесь от меня подальше, чтобы запах не бил вам в нос.

И Джек твердым шагом пошел вдоль рядов, разглядывая поле, раскинувшееся перед ним, которое предстояло долго еще пропалывать, увязая в грязной жиже.

– Наша мисс Ненна уехала, – сообщил Джеку Оливер Лейси. – Куда-то под Браммагем. Со своей школьной подругой. Уехала сразу после похорон своего молодого человека.

– Какая жалость, что мисс Филиппа никуда не собирается уезжать, – злобно сказал Питер Льюппитт, – и продолжает крутить нам хвосты, как она это умеет.

– Зачем ей уезжать? Кто в таком случае будет выдавать нам зарплату? – возразил его брат.

– Хорошо Джеку, который ведет себя, как захочет: то приходит, то уходит, то берет отпуск и уматывает, никому не говоря ни слова. Как тебе это удается, старый пройдоха? Как получилось, что вы с мисс Филиппой стали друзьями?

Джек молчал. Затем быстро повернулся и ушел. Он все еще пребывал в дурном расположении духа. Его раздражали люди, ненужные разговоры. Единственное, что он хотел – одиночества.

Хотя Джек и не позволил Ненне обвинять его в смерти Бевила, но он остро чувствовал свою вину и глубоко переживал случившееся; ему казалось, что тот человек, которого он держал в воде, был Бевилом.

Он ясно видел перед собой лицо юноши: глаза закрыты, и на бледных веках поблескивала вода; маленькая верхняя губа немного приподнята, словно он плакал; светлые волосы струились в воде. При этом воспоминании Джек чувствовал, как напрягаются его мышцы, будто сейчас, если бы все вернуть назад, он нашел бы в себе силы крепко вцепиться в тело и не выпускать его до последнего, пока не выберется из бурного потока. Будто сейчас он бы так не оплошал.

А на другой день он думал уже совсем иначе: никогда не сумел бы спасти того человека, да он и понимал, что незнакомец уже был мертв, когда Джек уцепился за него. Но несмотря на это, образ Бевила продолжал преследовать его. И Джек старался с головой уйти в работу, чтобы избавиться от навязчивых горьких мыслей, сомнений, которые переполняли его.

Он работал с южной стороны дома. Отодрав с деревянных панелей старую шпатлевку, просмолил их с внутренней стороны и принялся за плетенку; четыре толстых круглых ореховых прута вертикально вставлялись в панели, а тонкие расщепленные прутики надо было горизонтально переплести вокруг них. Он С удовольствием занимался этим. И чувствовал себя почти счастливым. Старый дом постепенно обретал прежний жилой вид.

Стоял конец ноября, но день выдался мягкий; со сливовых деревьев, стоявших вдоль изгороди, плавно слетали желтые листья и устилали двор золотым ковром. Пара черных дроздов деловито копошились в листьях, в надежде найти личинок, а на земле у изгороди другой дрозд держал в клюве улитку и тюкал ею о камень, пытаясь раздробить раковину.

– Бедная улитка, – услышал Джек грустный голос и, обернувшись, увидел Ненну.

Она печально смотрела на улитку. А потом устремила на Джека пристальный взгляд, всматриваясь в его лицо, словно хотела понять, что происходит у него в душе.

Джек отвернулся и продолжал работать. Он вставил круглый прут в лунку наверху и сгибал до тех пор, пока тот не вошел в паз. Затем он взял еще несколько тонких прутьев.

– Что тебе надо от меня? – спросил он. – По-моему, в прошлый раз ты сказала все, что хотела.

– В прошлый раз я перестаралась. Простите, если обидела вас.

– Что? Ты просишь прощения? Ну а теперь, когда ты очистила свою совесть, уходи и оставь меня одного.

– Вы уверены, что хотите этого? Чтобы вас навсегда оставили одного?

– Да, – твердо ответил он. – Я этого хочу. Меньше проблем.

– Но иногда ведь захочется с кем-то пообщаться?

– В таких случаях я отправляюсь искать себе компанию.

– В «Лавровое дерево» или в какой-нибудь другой деревенский кабак?

– А что в этом плохого? Приходишь… встречаешь знакомых, болтаешь с ними… а когда все наговорятся, мило, без обид, то расходятся по домам.

– И этого достаточно, это все, что вы хотите от жизни?

– Мне вполне достаточно. Я уже не в том возрасте, и лишние волнения ни к чему.

– Вы рассуждаете, как старик.

– А я и есть старик. Ведь ты так обо мне сказала! – вспыхнул он. – Помнишь? Все молодые утонули. Все старики остались живы. Кажется, так ты сказала, если я не ошибаюсь!

Но, встретившись с ее глазами, которые наполнились слезами, он смягчился. Она еще совсем ребенок, чтобы наказывать ее за те горькие слова, которые вырвались у нее сгоряча.

– Ладно, забудь! – бросил он. – Не бери в голову то… Хотя ты все правильно сказала.

Он вытащил из связки тонкий прут и снова принялся за работу.

– Мне тридцать семь, и полжизни у меня уже позади. Конечно, ты с радостью, поменяла бы меня на Бевила, точно так же как Кнарры поменяли бы меня на Стэнли. Но так уж устроена жизнь, что сделки подобного рода заключить невозможно, и я не хочу притворяться, что мечтаю умереть, хоть я и убогое никчемное создание.

Ответа не последовало, он обернулся и обнаружил, что разговаривает сам с собой. Ненна ушла. Единственным слушателем был черный дрозд, который продолжал копаться в желтых листьях.

В следующее воскресенье Ненна опять пришла, повесила Шайнеру на шею бусы из ягод переступня и принялась угощать его кусочками хлеба.

Джек стоял на стремянке, прислоненной к южной стене дома, и видел, как Ненна разгуливала с Шайнером по саду. Ему очень захотелось, чтобы она всегда была рядом. Но она еще совсем ребенок. Ее присутствие начинало раздражать, ему казалось, что она что-то от него требует, словно просит утешения, которого он не может ей дать. Он зачерпнул совком глину из ведра и брызнул ею на плетенку.

Чуть позже, когда Джек пошел к насосу за водой, он увидел, что Ненна внимательно разглядывала стенку, на которой Бевил нацарапал свои и ее инициалы.

– Зачем ты приходишь, – спросил Джек устало, – ведь многое здесь лишний раз напоминает тебе о твоем горе?

– Не знаю… Не могу ничего с собой поделать… когда в жизни остается только тоска, то начинаешь и ею дорожить.

– Это плохо, – ответил он. – Так нельзя.

– Мне дома очень одиноко. Постоянное ворчание Филиппы изводит меня. А в «Лавровое дерево» мне путь закрыт, ведь так?

– У тебя должны быть друзья. Парни и девушки, твои ровесники, но не люди вроде меня. Об этом следовало бы позаботиться мисс Филиппе.

– У нас в доме не бывает гостей. Разве что заходит Джон Тьюллер из Мерихоупа, да старые леди Бартон иногда заглянут. Филиппе как-то не приходит в голову приглашать к нам кого-нибудь. А меня все время тянет сюда, потому что с вами я могу поговорить о Бевиле.

– А что я могу рассказать?

– Не знаю… что-нибудь, – ответила она. – Я вспоминаю те вечера, когда мы вместе сидели около огня и разговаривали… Бевил любил вас… И, в конце концов, здесь, с вами, я не чувствую себя одинокой.

– И все равно, думаю, ты не права. Ты еще слишком молода, чтобы жить только прошлым.

– Замуж я никогда не выйду, если вы это имеете в виду.

– Выйдешь, – мягко настаивал Джек. – Однажды выйдешь. Запомни мои слова. Встретишь молодого парня, влюбишься в него, вы поженитесь и ты нарожаешь много детей. Всему свое время. Вот увидишь.

– Нет, – упорствовала она, качая головой. – Я никогда не выйду замуж.

– Ладно, думай, как хочешь, а мне пора возвращаться к работе, пока глина не высохла.

– Можно я посмотрю, как вы работаете?

– На здоровье. Ты мне не мешаешь. Кроме того, ты любила приходить в этот старый дом задолго до того, как тут появился я, и какое я имею право выгонять тебя?

– А для меня работа найдется?

– Пожалуй, да. Ты можешь резать вот ту солому на маленькие куски, размером не больше полдюйма. Но только смотри не порань пальцы. Я наточил нож сегодня утром.

Ненна стала приходить часто и однажды в воскресенье принесла документы по старому дому, которые она украдкой вытащила из сейфа мисс Филиппы. Джеку было трудно разобрать выцветшие витиеватые буквы. Тогда Ненна сама стала читать текст.

Он был построен в тысяча шестьсот первом году человеком по имени Томас Бенджамин Хейворд, и в те дни дом называли Новой Фермой, Верхней Ранкл, что находится в городе-порте Ниддап-он-Эннен. Участок, на котором стоял дом, занимал двести акров. Мистера Томаса Хейворда в документе называли йоменом, а дом описывался как «красивый жилой дом с двумя террасами, стоящий на юго-западной границе владений».

– Значит, он был красив, – произнес Джек, – и намного красивее того нового дома, в котором вы сейчас живете.

– Прошло триста лет, – сказала Ненна, в раздумье глядя на дом. – Интересно, какими были тогда люди?

– Думаю, они не очень отличались от нас. Что такое триста лет в масштабах вечности? Секунда – как щелчок твоих пальцев. А если представить себе шесть бабушек, которые чередой прошли сквозь эти века, то прошлое вплотную приблизится к нам.

– А почему бабушек? Почему не дедушек?

– Конечно, дедушки тоже важны. Но исходя из собственного опыта, могу утверждать, что главенствуют бабушки. Родители умерли, когда я был совсем маленьким. Бабушка моя – хрупкая женщина, и мы, пятеро мальчишек-головорезов, вымахали вдвое выше ее. Но когда мы хулиганили, она надевала ботинки, подбитые толстыми гвоздями, и пинала нас, гоняя по кухне, до тех пор, пока мы не начинали молить о пощаде.

– Как жестоко, – заметила Ненна.

– Но зато действенно. Мы питали глубокое почтение к ее ботинкам…

– Но неужели в ваших отношениях не было никакой нежности?

– Нет. Просто мы чувствовали, что нужны ей, и все. И никогда больше я ничего подобного не испытывал – после того, как ее не стало.

– А что с ней случилось?

– Она умерла, когда мне стукнуло одиннадцать. Мои братья эмигрировали, а я попал в приют. Но меня это мало волновало. Я сбежал оттуда месяца через три.

– И с тех пор вы так и скитаетесь?

– Пожалуй, да. Наверное, это уже превратилось в привычку.

– Вам нравится бродячая жизнь?

– Не могу сказать, что очень. Я все время надеюсь где-нибудь осесть. Беда в том, что я не уживаюсь с людьми.

– Выходит, вы задира?

– Да нет, – искренне сказал он. – Это другие любят затевать ссоры. Я же – никогда.

Накануне Рождества Джека послали на ферму Мерихоуп купить партию потрошеных гусей, и когда он вернулся в Браун Элмс, Ненна вышла ему навстречу, чтобы помочь отнести гусей на маслодельню. Там мисс Филиппа тщательно ощупала каждого гуся и взвесила. В Браун Элмсе было принято одаривать работников перед Рождеством гусями.

– Но зачем покупать их в Мерихоуп? – спросил Джек. – Почему бы не выращивать самим?

– У меня ничего из этого не выходит, – ответила мисс Филиппа, – во всяком случае, с тех пор, как умер отец.

– Тогда почему бы не выдать вашим работникам по жирной курице? Уж этого-то добра у вас полно!

– Во времена моего отца предпочитали гусей, – холодно произнесла мисс Филиппа. – Людям не понравится, если многолетний обычай будет нарушен.

Джек отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Он-то знал, что на самом деле думали об этом обычае. «Гусь из Мерихоупа – это гоготун в перьях», – говорили все. У Джона Тьюллера всегда был никудышный товар.

– Только мне не надо никакого гуся, прошу вас, – сказал Джек. – Зря переведете продукт, ведь я один.

– А я и не заказывала вам гуся, Мерсибрайт. Вы все равно не сумели бы приготовить его на открытом огне, не правда ли? А потому вы будете встречать Рождество с нами.

– С вами? – удивился Джек, замерев у двери.

– Именно так. Ровно в двенадцать часов. Я уже обо всем договорилась с кухаркой.

Джек растерялся, не зная, что ответить, и, взглянув на Ненну, увидел, что та ошарашена не меньше его.

– Ну… не знаю, – запинаясь, начал он. – Джо Стреттон звал меня к себе…

– О, приходите к нам! – воскликнула Ненна. – Джо Стреттон не будет против. Ведь он встречает Рождество со своими детьми и с семьей сестры, а мы с Филиппой одни. Приходите к нам, Джек, очень прошу вас!

Ненна говорила взволнованно и искренне, и мисс Филиппа, обернувшись, бросила на нее строгий взгляд поверх очков. На минуту сама задумалась. Потом заговорила:

– Ровно в двенадцать, приходите! Мы решили начать рано, чтобы наша кухарка успела вернуться домой и встретить праздник со своей семьей.

– А, – растерянно произнес Джек. – Хорошо. Буду в двенадцать.

И вышел из маслодельни, чтобы забрать с телеги очередную партию гусей. Джек был расстроен, надо было вежливо отказаться от приглашения, которое его совсем не радовало. Лучше бы ему пойти к Джо Стреттону.

– На ферме? – присвистнул Джо от изумления, узнав, где Джек будет встречать Рождество. – С госпожой и юной мисс Ненной? Вот черт! А что же потом? Натянешь тонкие перчатки и станешь разгуливать щеголем с тростью из ротанга!

– Сейчас я тебе двину – дождешься, – пробурчал Джек.

– Ну по крайней мере ты наденешь свой серый сюртук? Я буду тобой недоволен, если ты не захочешь одеваться соответственно твоему положению.

– Заткнись и дай мне метлу.

– Ты должен быть осмотрительным, и если дуешь на пудинг, то делай это потише. И обязательно говори «пардон», когда рыгаешь, иначе они подумают, что у тебя плохие манеры.

– Слушай, ты навоз убираешь или отдыхаешь на своей лопате?

– Я просто даю тебе совет.

– Дурацкий твой совет, тебе не кажется?

– Ножи справа, вилки слева, но если ты левша – то наоборот. А потом ты должен научиться говорить любезности… и обязательно в нос, причем будь краток, иначе, пока выжмешь из себя что-то, яблочный соус успеет прокиснуть.

Облокотясь о лопату, Стреттон наблюдал, как Джек подметает свинарник.

– Не понимаю, чем ты подкупил этих двух дамочек, что они решили вырвать тебя из сугубо мужского общества?

– Не знаю, не спрашивай, но я сам недоволен таким приглашением.

– А будешь ли ты, как все простые смертные, доить коров в рождественское утро?

– Я не обязан делать больше вас, – ответил Джек. В день Рождества, надев самую лучшую свою шляпу и черный шерстяной костюм, с воротничком и галстуком, приобретенным специально по этому случаю в деревенской лавке, он отправился к фермерскому дому. Ботинки были начищены до блеска, лицо чисто выбрито, волосы тщательно зачесаны назад и уложены жидким кремом, а в кармане лежал белый носовой платок. «Но несмотря на все это, – сказал он себе, – я все тот же Джек Мерсибрайт».

Дом выглядел по-прежнему мрачным, на окнах верхних этажей были опущены жалюзи, а на нижних – шторы наполовину задернуты. Светилось только заднее окно: это на кухне трудилась миссис Миггс.

Джек был уже во дворе, когда навстречу пулей вылетела Ненна. Она выглядела расстроенной и сердитой.

– Что случилось? – спросил Джек. – Дед Мороз не положил подарки в твой носок?

– Пойдемте со мной и увидите! – сказала она.

Не заходя в дом, они пошли по длинной дорожке, которая пролегала между прачечной и маслодельней, по направлению к конторе. Рабочий стол был накрыт на одного: на клетчатой скатерти лежали ложка, вилка и нож, стояли кружка и кувшин для пива, лежала белая льняная салфетка.

– Вот где вы будете обедать! – воскликнула Ненна и ударила кулаками по столу. – Миссис Миггс накрыла тут для вас по приказу Филиппы. А я-то думала, что она собиралась пригласить вас за общий стол!

Джек стоял и смотрел на накрахмаленную, хорошо отутюженную скатерть и на начищенную серебряную солонку.

– Ну хорошо, что она не отправила меня есть вместе со свиньями!

– Я бы на вашем месте не осталась здесь, – заявила Ненна. – И просто ушла! Не думайте, что я ничего не понимаю. Мне очень неприятно и обидно за вас.

Джек решил уйти. Но, раздумывая, покачал головой. В глубине души он, конечно, был жутко зол. Он ненавидел, когда его ставили на место. Но поздно отступать, и он винил себя, что оказался таким недальновидным.

– Думаю, мне лучше остаться.

– Ну тогда я тоже буду здесь есть. Да, буду! Я возьму свой прибор и попрошу кухарку принести мне сюда еду.

– Нет, – возразил он. – Это только создаст лишние проблемы. А они мне не нужны. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Лицо девушки пылало, и глаза, устремленные на Джека, гневно сверкали. Никогда раньше он не видел ее такой.

– Отлично. Пусть будет по-вашему. Но я не смогу сидеть с Филиппой за одним столом. Да и разговаривать с ней весь вечер.

– Филиппа сделала все правильно. Это мы с тобой неправильно ее поняли. А теперь возвращайся в дом, а то еще простудишься. Передай миссис Миггс, что я пришел и жду.

Ненна ушла, а он снял шляпу и сел, и через минуту появилась миссис Миггс с обедом.

– Хорошо пахнет, – сказал он, когда она поставила перед ним тарелку. – Красивый, хрустящий и подрумяненный кусочек. Люблю поджаристую кожицу.

Он говорил громко, потому что миссис Миггс плохо слышала.

– Я подала вам ножку, мистер Мерсибрайт, и немножко грудки.

– Вы думаете, я смогу столько съесть?

– Конечно! – и поставила рядом еще одну тарелку, накрытую крышкой, чтобы лакомство не остыло. – Это сливовый пудинг, мистер Мерсибрайт. Ешьте не спеша – почти все серебряные трехпенсовики находятся в том куске, который я отрезала для вас.

Оставшись в одиночестве, он заложил за воротничок салфетку и приступил к рождественскому обеду, не отрывая взгляда от старой, покрытой плесенью карты, которая висела напротив на стене. Он ел быстро, как бы по обязанности, чтобы поскорее покинуть эту комнату. А покончив с пудингом, оставил на краешке тарелки четыре серебряных трехпенсовика.

Возвращаясь домой, он решил немного пройтись, чтобы растрясти съеденное, поскольку его желудок не привык к обильной пище. В тот день подморозило, земля под ногами похрустывала, воздух словно застыл, и видимость была нечеткой. Два часа он ходил по полям, и этот серый мир принадлежал лишь ему одному.

Войдя в дом, он разжег огонь в камине. Потом поставил перед собой козлы и принялся выделывать рамы и створки для окон.

Ремонт дома незаметно увлек его целиком. На каждый сэкономленный пенни Джек покупал известку, смолу, жестяные покрытия для крыши, а также плотницкие инструменты, гвозди и дубовые доски. Он старался не пропускать ни одной выгодной сделки. Когда в Хотчеме снесли старый амбар, он за бесценок приобрел балки, доски и черепицу. Когда рухнула теплица в доме викария Ниддапа, он за несколько пенсов купил разбитое стекло.

Черепица пошла на крыши сараев и навеса для повозки. Стекло, нарезав на мелкие кусочки, вместе с жестяными полосками Джек использовал для оконных створок. А дубовые доски ему были нужны для ремонта старой лестницы, остатки которой виднелись за камином.

– А вы хороший плотник, – сказала ему однажды Ненна, наблюдая, как Джек привинчивает оконную створку.

– Думаю, неплохой… я работал с плотником год или два… давно еще, в молодости.

– А разве существует какое-то ремесло, которым вы вообще не занимались?

– Ну, я никогда не ходил в Арктику бить китов, например… и никогда не играл в духовом оркестре…

– Но вы настилали крыши… были солдатом… кузнецом, насколько я помню по вашим рассказам… и даже шахтером…

– Джек-все-пробовал и ничего-не-умеет – вот что я такое на самом деле, не правда ли?

– Разве у вас никогда не было цели в жизни?

– Цель? А как же, была. Когда я был мальчиком, я мечтал стать кучером почтовой кареты, которая бы колесила между Браммагемом и Лондоном.

– Я серьезно, – надулась Ненна.

– И я серьезно. Я представлял себя в шляпе с загнутыми полями и в пиджаке с несколькими разными накидками, восседающим наверху на длиннющем сиденье и погоняющим шестерку черных лошадей. И, признаюсь, я искренне горевал, когда этот почтовый маршрут отменили.

– Но неужели вам никогда не хотелось как-то изменить свою жизнь?

– Мне просто хотелось ее прожить, и все.

Он примерял оконную раму, поворачивая ее на петлях в разные стороны.

– Вы лукавите! – возразила Ненна. – Вы слишком способный человек, чтобы быть просто крестьянином.

– Земле нужны способные люди. Что бы с ней было, если бы на ней работали одни никудышные люди?

– Но вы могли бы стать управляющим, если б захотели.

– Я был им однажды, на ферме в одном большом поместье неподалеку от Кичингхэмптона, но мне это совсем не понравилось. Я весь день сидел либо за столом, либо в седле, а у меня слишком костлявая задница, чтобы выдерживать такие перегрузки.

– Вы по праву могли бы стать здешним управляющим. Ведь по сути давно выполняете его обязанности, Филиппа использует вас именно в этом качестве. Вы могли бы получить эту должность, если бы захотели.

– А я не хочу, – твердо ответил он. – Предпочитаю оставаться на своем месте. Так что не надо, чтобы в округе обо мне ходили подобные разговоры, а то начнутся всяческие недоразумения. Предупреждаю тебя!

Иногда по вечерам, когда дни становились длиннее и вот-вот должна была наступить весна, в дом Джека захаживали другие мужчины, любопытствуя, как у него идет работа. Им было очень интересно. Они все время порывались дать совет. И однажды апрельским вечером к Джеку заглянуло сразу трое его знакомых: Джо Стреттон, Перси Вагг и пастух Вильям Гонлет, чье стадо паслось в Лоу Энде, к востоку от дома Джека.

– Я бы на твоем месте, – сказал Перси Вагг, наблюдая, как Джек размешивает в ведре известку, – добавил немного голубого.

– Я так и сделаю, когда начну накладывать последний или предпоследний слой, но этого все равно надолго не хватит.

– Сколько же ты собираешься сделать слоев, Джек?

– Думаю, чем больше, тем лучше, чтобы стены с этой стороны могли выдержать любую бурю.

– Клянусь, ты хорошо потрудился, – заметил Вильям Гонлет, – но я бы не стал обмазывать панели глиной, я бы воспользовался кирпичом.

– У меня нет денег на кирпич, – ответил Джек. – А глина досталась даром, если не считать усилий, потраченных на то, чтобы накопать ее.

– А хорошенький домик получается, после того как ты взялся подлатать его, – сказал Джо Стреттон. – Не хочешь махнуться на мой, нет? А, ну конечно! Я с самого начала понял, что ты отъявленный негодяй.

– А вот тут у тебя дымоход, – сказал Вильям Гонлет, тыкая в трубу своим хлыстом. – Ты не собираешься его побелить?

– Нет, по-моему, он должен оставаться таким, как есть. У кирпичей приятный красноватый оттенок, а если их побелить, то огонь очень быстро их замарает.

– А, ну ладно. Как скажешь. Но я бы все-таки их покрасил.

На дороге, ведущей из Ниддапа, показалась двуколка, запряженная пони. Мисс Филиппа правила, а Ненна сидела рядом с ней. Увидев мужчин, собравшихся у дома, мисс Филиппа остановилась и заговорила громко:

– Смотрю, вы оценили труд Мерсибрайта. Думаю, согласитесь, что его усилия достойны похвалы. Такой пример может заразить и вас: вам тоже не мешало бы привести в порядок свои дома.

Мужчины ничего не ответили. Как всегда, в присутствии мисс Филиппы их лица приняли безучастное выражение. Стреттон жевал табак. Гонлет тер грязное пятно на своем рукаве.

– Может, у вас есть какие-нибудь пожелания, Мерсибрайт? – продолжала она. – Я считаю, что нужно помогать тем, кто сам старается трудиться.

Они тронулись, и Ненна, обернувшись через плечо, незаметно махнула Джеку на прощание, пока Филиппа смотрела в другую сторону. Мужчины провожали взглядом двуколку, пока та не свернула на дорогу, огибающую пастбище Лоу Энда. Из-за изгороди ее уже было почти не видно. Затем она исчезла за холмом.

– Здорово! – воскликнул Перси. – Хорошо быть Джеком, а?

И, передразнивая мисс Филиппу, добавил:

– Только пожелайте, Мерсибрайт, и я принесу вам все, что угодно, на серебряной тарелочке!

– Она разговаривает совершенно по-другому, – сказал Джек, – когда рядом никого нет.

– И прислушивается только к твоим словам, не правда ли, Джек?

– Это она должна ремонтировать дома на ферме, а не мы! – возмутился Джо Стреттон. – И именно такие, как Джек, вносят путаницу. Ему-то что! Он только и знает, что надрывает свои кишки – заняться-то больше нечем! Но если она думает, что и я возьмусь чинить тот свинарник, в котором мыкаюсь вместе с детьми, то глубоко ошибается!

– И все-таки Джек много сделал, чтобы привести дом в порядок. Надо отдать ему должное, – сказал Перси Вагг. – Но мне кажется, что мужчине не подобает так горбатиться. Так когда ты собираешься жениться, Джек?

– Я и не думал об этом.

– Неужели? – спросил Стреттон.

– Да. Не думал. Ни сейчас, ни раньше.

– Ой ли? Значит, бедняжку постигнет жестокое разочарование, так получается?

– Да? – пробормотал Джек. – А какую бедняжку?

– Ой ли? – Перси закатил глаза. – Ты хочешь сказать, что тебя многие домогаются?

– У вас обоих один недостаток, – сказал Джек, – вы любите пороть чепуху.

– Правильно, есть у них такой грех, – поддакнул Вильям Гонлет. – Я бы не стал их слушать. Им нужно крепко завязать их болтливые языки.

Как-то днем, когда работники вернулись с полей и распрягали лошадей во дворе, в дверях сыроварни показалась Ненна и попросила, чтобы кто-нибудь помог ей поднять тяжелый пресс, который повалился набок. Джек притворился, что не слышит – он снимал с Шайнера сбрую. На призыв откликнулся Мартин Массмор.

Через день или два Ненна захотела, чтобы кто-нибудь пришел в прачечную и снял с трубы гнездо галки, которое закрыло выходное отверстие. Джек снова не отозвался, и вместо него пошел Чарли Фостер.

– Вы избегаете меня? – спросила Ненна, застав его утром в конторе. – Раньше вы всегда помогали. В чем я так провинилась, что вы теперь поворачиваетесь ко мне спиной, когда я обращаюсь с просьбами?

– Ты ни в чем не провинилась. Просто я решил, что так будет разумнее. Знаешь, какие тут люди – только и ждут, чтобы отпустить язвительную шуточку.

– Какую шуточку? Уж не по поводу того, что мы с вами друзья?

– Конечно. У них языки как помело, и они всегда готовы напридумывать то, чего нет.

– Да какое мне дело до их глупых сплетен! – фыркнула Ненна. – Мне на них наплевать!

И, словно желая доказать это, в тот же вечер пришла к нему в гости.

Джек выкапывал в саду раннюю картошку, а когда распрямился, чтобы перевести дух, заметил, что Ненна спускается из сада и что-то несет в руках. Он пошел ей навстречу и, приблизившись, увидел, что она тащит старый виндзорский стул.

– Это вам, – сказала она. – Филиппа выбросила его только потому, что у него сломаны две перекладины. А я подумала, что вы сможете его починить.

– Наверное, смогу. Только мне не нравится, что ты таскаешь мне вещи из дома. Это не пройдет незамеченным.

– Стул долго валялся под открытым небом. Она его выбросила несколько недель назад. Посмотрите: весь лак уже почти сошел.

– Хорошо, но больше никаких подарков, запомни, – и подхватил стул.

Через пару дней Джек починил стул и натер шкуркой. Он покрасил его перманганатом и отполировал нагретым на огне коричневым лаком для ботинок. Получился красивый старинный стул, и Ненна сделала для него плоскую подушечку с тесемками, чтобы привязывать ее к спинке.

– Ну вот! – радостно сказала она, поставив стул в углу напротив камина. – Теперь у вас есть где удобно устроиться, когда захотите раскурить трубку.

– Да. В доме стало уютнее.

– Из-за одного-то стула? – рассмеялась она и поглядела на кирпичный пол, который, несмотря на то, что был тщательно отскоблен и покрыт охрой, казался каким-то голым. – Вам нужны половики, чтобы придать комнате домашний вид. А еще нужен стол, буфеты, несколько крючков, чтобы можно было повесить одежду…

– Ладно-ладно, всему свое время. И Рим не сразу строился, ты же знаешь. Только, пожалуйста, не тащи ничего из дома, а то твоя сестра скажет, что я морочу тебе голову, чтобы сделать выгодные приобретения для себя.

– Вы не любите Филиппу?

– Не очень, – признался он, – мне ее просто жаль.

– Ваша жалость ей ни к чему. Это только уязвит ее самолюбие.

– А я ей об этом не скажу. И ты тоже. Так что она никогда ничего не узнает.

Каждый вечер, до темноты, Джек работал снаружи дома, покрывая стены известкой. А потом переходил внутрь и продолжал работать при свете огня и фонарей: штукатурил панели, укреплял балки, покрывал досками пол на верхнем этаже. И иногда, для разнообразия, мастерил мебель для кухни.

– Кажется, вы были не только плотником, но и столяром? – заметила Ненна, держа в руках лампу, чтобы посветить ему.

– Нет, никакой я не столяр, и это подтвердит каждый сведущий человек, когда взглянет на мой стол, – ответил он.

– Почему? Что же в нем не так?

– Ну, дерево-то хорошее, и только за счет этого он выглядит лучше, чем есть на самом деле, его нужно только отполировать. Во всяком случае, меня устраивает и такой стол, чтобы можно было сесть пообедать.

Пока он работал, на кухню выскочила крыса и пробежала прямо по ногам Ненны. Девушка вскрикнула и чуть не уронила лампу. Джек вздрогнул и случайно порезал себе стамеской ладонь. Крыса юркнула в открытую дверь. Джек бросился за ней и загнал ее в угол. Размахнувшись, он ударил ее молотком и швырнул в свинарник.

Когда он вернулся в дом, увидел, что из раны идет кровь, и Ненна, передернувшись, отвернулась. При виде крови ей всегда становилось дурно. Но все же она переборола себя, помогла ему промыть рану и перевязала ее носовым платком.

– С вами постоянно что-нибудь происходит, – сказала она. – Как вы умудряетесь навредить самому себе.

– Наверное, я слишком неуклюж.

– Простите, что я вскрикнула, я ненавижу и боюсь крыс.

– В первое время они здесь бегали полчищами. Но почти исчезли с того момента, когда я стал наводить в доме порядок. Должно быть, распугал их. Крыса, которая появилась сегодня, – первая за год.

Он перевязанной рукой взялся за стамеску. Оглянувшись, он увидел, что Ненна держит лампу в руках и все еще нервно озирается и рассматривает пол.

– У меня с крысами никогда не было конфликтов, – сказал Джек, – но, похоже, они заметили, что теперь, когда в доме появились стул и стол, я превратился в другого человека.

Весна в этом году была теплая и влажная. Травы на новых пастбищах росли быстро, и луга при надлежащем уходе изобиловали травой и клевером. Лето обещало быть хорошим, и покосы начали раньше, чем обычно. Но из-за постоянных гроз сенокос продолжался до тех пор, пока из гнезда не вылетели кукушата.

– Стоит ли нам сегодня косить? – постоянно спрашивала Джека мисс Филиппа, встречая его по дороге на луга. – Мне кажется, что сегодня опять будет гроза.

– Я считаю, что косить все равно нужно – будет гроза или нет. Пусть лучше сено будет в валках, иначе трава поляжет, и мы вообще не сможем его скосить.

– Наверное, вы правы, – обычно соглашалась мисс Филиппа, нахмурив лоб. – Да, да, наверное, так.

Во время сенокоса она нервничала и злилась из-за любой задержки. Ругала Ненну, если та поздно появлялась на поле.

– Она ведет себя так, – тихо бормотал Джо Стреттон, – будто сама потребляет это сено.

– Может, так оно и есть, – вмешался Питер Льюппитт, который слышал их разговор. – Ворчунье всегда нужно то, на чем она могла бы поточить свои зубы.

Они втроем косили в Лонгсайдс Медоу, прокладывая проход, чтобы Джек мог начать работу на сенокосилке. На участке рядом, который назывался Хорнер, трава уже была скошена, и сено уложено в копны. Все работавшие там мужчины, их жены и дети торопились закончить покос до очередной грозы.

Мисс Филиппа была с ними, и ее голос был слышен даже на этом расстоянии. Она ругала маленького Арчи Гонлета за то, что он сломал зубец на деревянных граблях.

В полдень сенокосилка Джека остановилась, потому что жесткие стебли травы намотались на ось вала, который вращал лезвия. Джек спустился с сиденья сенокосилки, достал инструменты из ящика и пошел освобождать ось. Но не успел он наклониться над старой машиной, как сверкнула яркая молния, и сразу же прозвучал резкий раскат грома. Начался сильный дождь. Стреттон и Льюппитт сразу же спрятали свои косы в кустарник, росший на границе пастбища. Потом сами побежали под навес в старом месте для дойки – в конце Хорнера.

– Беги сюда, Джек! Скорей, сейчас начнется настоящий потоп! – крикнул Стреттон.

Джек бросил молоток, гаечные ключи и клещи на землю и побежал вслед за Стреттоном. Там уже собрались все косцы. Они тесно прижались друг к другу в одном конце навеса, потому что в другом протекала крыша.

– Мы закончили наш кусок, – сказал Джеку Арчи Гонлет. Он показал на ряды копен, возвышавшихся вдоль Хорнер Медоу. – Мы сделали это вовремя, не так ли?

– Ой, мой чепец остался там, – грустно добавила его сестра Фебе. – Он слетел с меня, когда я бежала сюда.

Она уткнулась в передник матери, когда на небе опять засверкала молния и раздался раскат грома. Когда гром перестал греметь, дождь припустил еще сильнее. Он как бы отбеливал зелень лугов и кустарника по краям этих лугов и наполнял воздух громким и сердитым шумом, который, казалось, предсказывал конец мира.

Но через несколько минут гроза закончилась, и снова выглянуло солнце. Косцы двинулись через открытые ворота в Лонгсайдс Медоу, только Фебе побежала за своим мокрым чепцом.

Запах скошенной мокрой травы, от которой поднимался пар, был настолько пряным, что кружилась голова.

Джек вернулся к сенокосилке и обнаружил, что три лезвия были изогнуты под необычным углом. Они почти касались друг друга. Инструменты были разбросаны: молоток валялся под машиной, а гаечные ключи и клещи находились на расстоянии трех ярдов друг от друга. Он почувствовал запах гари и увидел, что земля под ногами дымилась. Это было место, куда ударила молния.

– Боже мой! – пробормотал подошедший Джо Стреттон. – Тебе повезло, что ты сразу убежал, как только я позвал тебя, иначе от тебя ничего не осталось бы!

– Да-а, – согласился Джек. – Он нагнулся, чтобы поднять молоток с длинной ручкой, который еще был теплым. – Кто бы мог подумать! Действительно, мне повезло! Ты прав!

Он пошел к лошади, чтобы ее успокоить. Она дрожала и едва держалась на ногах, дико вращая глазами, вся в белой пене. Сегодня она уже не сможет работать.

Косцы собрались вокруг сенокосилки. Некоторые из них храбро трогали лезвия, другие старались не вынимать рук из карманов – так было спокойнее. Над толпой звучал взволнованный шум.

– Тебе следовало прикрыть машину, – сказал ему Джо Стреттон. – Ее нельзя оставлять открытой во время грозы. Лезвия сверкали у нее, как чистое серебро.

– Наверное, ты прав, – согласился с ним Джек, – но я никогда не брал с собой брезент для этого.

Он отвинтил болты, и установка с лезвиями упала на землю.

Джек снова подошел к лошади. Он все еще пытался ее успокоить и разговаривал с ней тихо и ласково, когда появилась мисс Филиппа. Вместе с ней пришла Ненна, они пробрались через толпу. Ненна посмотрела на изогнутые лезвия сенокосилки и осторожно коснулась одного кончиком пальца. Она изумленно смотрела на Джека.

– Вы же могли погибнуть, – пораженно заметила она.

– Вы правы, – вмешался Стреттон, – если бы я не позвал его, а он не побежал прятаться.

– О, как же нам не везет! – воскликнула мисс Филиппа, глядя на изуродованные лезвия машины. – Кажется, в это лето все против нас. Мы никогда не закончим заготавливать сено такими темпами. Как вы считаете, сколько понадобиться времени, чтобы все привести в порядок?

– Не знаю, – ответил Джек, – если мы сейчас же отвезем их в кузницу, Том Эндрюс сможет все закончить к утру. Все зависит от того, насколько он занят.

– Тогда займитесь этим сейчас же, – сказала мисс Филиппа. – Скажите Эндрюсу, чтобы он поторопился, нам срочно нужны эти лезвия.

– Это наказание за то, что у нас всего лишь одна старая сенокосилка, – заметил Стреттон.

Филиппа сделала вид, что не слышит его.

– А пока, Мерсибрайт, пусть здесь косят косами.

– Хорошо, – ответил ей Джек. Но не кинулся выполнять ее приказание. Филиппа уже собралась уходить, но остановилась и посмотрела на него.

– Ну, почему вы не принимаетесь за работу? Почему вы возитесь с этой лошадью?

– Сначала я отведу ее домой. Она сильно перепугалась. Ей надо прийти в себя, отдохнуть.

– Прекратите болтать чепуху! Мы и так уже потеряли много времени. Вы можете отвезти сенокосилку в деревню на этой кобыле.

– Нет. Я думаю, ей следует отдохнуть и успокоиться. К ней следует относиться поласковее. Она была всего в шаге от смерти.

Филиппа поджала губы, ее глаза сверкали от злости, но она понимала, что Джек все равно ей не уступит, и решила с ним больше не спорить. Но отказать себе в удовольствии поиздеваться над Джеком не могла.

– Вы и ваши приятели не преминули воспользоваться тем, что здесь случилось! Может, вы хотите, чтобы я всех сейчас отпустила? Что особенного в том, что иногда ударяет молния. Я не права?

Она пошла прочь от них, а Джо Стреттон от восхищения треснул Джека по спине.

– Как она поставила тебя на место, раз и навсегда! Боже мой, вот здорово! Все так обычно, в этом нет ничего особенного. Подумаешь, ударила молния! Вот если бы она тебя убила, тогда другое дело! Священник отслужил бы службу над твоими бедными останками. И все, что от тебя осталось, положили бы в твою могилку.

– Я предпочитаю жить, как самый обычный человек, чем быть мертвой знаменитостью, – сказал Джек и медленно повел дрожащую кобылу домой.

Они играли в обгонялки до самого конца июля. Наконец все сено собрали, и оно было отличным. Только одну копну в Фар Фетч пришлось снова просушивать.

– Ну, зимой нам не придется покупать сено у Споутс, правда? – спрашивал Питер Льюппитт у своего брата, стараясь говорить громко, чтобы мисс Филиппа могла его услышать. – Теперь наши коровы не станут воротить морды от плохого сена, которым бедняги питались все эти годы.

Грозы продолжались и в августе, из-за дождей и сильного ветра на дальних полях полегли зерновые. Мисс Филиппа ворчала и волновалась, как никогда. Она всегда привлекала внимание Джека к новым проявлениям плохой погоды и к тому вреду, который падал на их голову из-за этого. Она вела себя так, как будто он нес за это личную ответственность!

– Вы только посмотрите на это, – сказала она, ведя его в поле в двадцать семь акров, под названием Лонг Питч, – вы только посмотрите, что здесь случилось.

Горячий и сильный ветер захватил весь юго-восточный угол поля и как бы прорезал в нем длинный коридор через все посадки овса до самых кустарников у границы поля.

– Да, я это уже видел утром, как будто оставили калитку открытой и впустили сюда ветер.

– Но еще хуже в Раунд Вуд Филде, там полег ячмень. И в Хоум Филде тоже.

– Да, – заметил Джек. – Это все из-за потоков сильного горячего ветра.

– Вы так спокойно говорите, будто вас это совершенно не волнует?

– Что же я могу сделать? Снова поднять все растения? Вы этого от меня хотите? – Он размял несколько колосков овса. – Волнением не поможешь. Только раньше поседеешь и все!

– Вам легко говорить так! Вы получаете деньги независимо от того, что погода делает с моим урожаем! Вам все равно!

– У вас будет неплохой урожай, – заметил Джек, жуя зернышко овса. – Гораздо лучше тех урожаев, которые вы получали долгие годы!

Наконец грозы закончились. И когда в середине августа они начали жатву, случались только короткие летние ливни. Работники радовались этим ливням. Они поднимали свои разгоряченные лица вверх, к прохладным каплям.

Джек оказался прав, в этом году урожай был хоть и не очень большим, но гораздо лучше, чем в последние годы. Мисс Филиппа была довольна, в хорошем настроении. Впервые она не прогоняла тех, кто приходил в Браун Элмс в поисках работы. Но ее очень волновали цыгане, разбившие свой табор недалеко от ее дома в березовой роще.

– Пока они находятся рядом, все будет в порядке, – успокаивал ее Джек. – Цыгане никогда не воруют поблизости от своего дома. А вот ваш сосед Джон Тьюллер в Мерихоупе наверняка недосчитается курочек и их яичек!

– Ну что ж, я думаю, они от этого не особенно разжиреют! – ответила ему мисс Филиппа. И он удивленно уставился на нее, он никогда прежде не слышал от Филиппы шуток. Улыбка сотворила чудо и преобразила ее суровое лицо.

К концу августа установилась жара. Работники устали. Их покидала выдержка, и они становились молчаливее день ото дня. Казалось, солнце забрало у них все силы и теперь выжимало последние капли пота.

Пот застилал глаза, не давая возможности что-либо видеть вокруг. Но человек понимает, что прекращать работу нельзя, перед глазами стоят колосья. Кровь пульсирует у него в висках. Он знает, короткий ночной сон немного облегчит его страдания, снимет усталость.

Усталые люди молчаливы. Распухает язык, губы горят от соли. Кажется, потрачены все силы, только упрямство заставляет держаться.

Но приходит долгожданный день. Человек делает последний широкий взмах косой, и вот последний хлебный злак повержен и лежит под ногами. Другой человек собирает колосья, а третий обвязывает сноп соломенным жгутом. И этот сноп показывают всем – это последняя вязанка.

– Вот он – последний сноп! Он самый лучший из всех! Это его мы ждали все время жатвы и стремились к нему!

Тишина нарушена. Люди снова начинают общаться. Сноп поднимают вверх и обносят вокруг поля. Все громко кричат и смеются. Обычай пришел к людям из далеких времен, традиционны и слова в таких случаях:

– Последний сноп! Последний сноп! Пропустите последний сноп! Вот мы все идем, мы – хорошие работники! Пропустите нас! Мы несем последний сноп!

Прошло дней десять. По-прежнему стояла жара. Приготовили повозку, чтобы вывезти последние снопы из Хоум Хилл Филда. Самый последний сноп уже стоял на телеге, его для страховки обвязали двумя веревками. В повозку была впряжена Минта, крупная чалая кобыла.

Молодые парни собрались в кружок, готовя специальный сноп из овса, пшеницы и ячменя. Они вплели алые маки в жгут из соломы, который удерживал сноп. Когда все было сделано, они двинулись к Джо Стреттону, Хозяину Жатвы, и вручили этот сноп ему. Они были веселы, подмигивали друг другу, шутили и поглядывали в сторону Ненны. Та помахивала веткой, отгоняя мух от кобылы.

– Вы правы, – согласился Стреттон. – Пойдемте и попросим ее!

Он подошел к Ненне и приложил руку к шапке. Остальные стояли позади него.

– Мисс, парни просят, чтобы вы проехали с последним снопом, это принесет нам удачу. Такова примета. Они приготовили специальный последний сноп.

– Там так высоко! – воскликнула Ненна, глядя на сноп, возвышающийся над ней.

– С вами ничего не случится, мисс. Все крепко привязано, не бойтесь. Мы будем стараться, чтобы вам удобно было ехать.

– Хорошо, – согласилась Ненна. – Мне совсем не хочется отпугивать удачу!

Она оставила ветку в хомуте Минты, взяла сноп, который ей передал Джо Стреттон, и по лестнице поднялась на сноп. Удобно устроившись наверху, Ненна расправила свою синюю юбку и взялась рукой за веревку.

– Все в порядке, мисс Ненна? – спросил ее Стреттон. – Вам удобно? Вы ничего не бойтесь! Поехали?

– Да, поехали, я готова и держусь рукой за веревку.

– Молодцом! Отправляемся. Еще раз прошу, ничего не бойтесь. Я обещаю, мы будем ехать очень осторожно.

Стреттон взял в руки вожжи. Лестницу убрали, и раздалась команда трогаться. Телега качнулась и медленно двинулась вниз по склону. Ненна сидела наверху, бережно придерживая одной рукой последний сноп, а другой держась за веревку.

Телега двигалась в окружении жнецов. На другом конце поля появился Джек с Джойбеллом и Спенглером, они остановились и некоторое время смотрели на процессию. Ненна улыбнулась Джеку, по-королевски гордо наклонив голову. Она хорошо играла свою роль, даже на секунду отпустила веревку, чтобы помахать ему рукой, но тут же ухватилась за нее – ей показалось, что сноп покачнулся и начал ускользать из-под нее. Ненна была нарядной: большая широкополая соломенная шляпа, к ленте прикреплен пучок искусственных вишен, которые, казалось, поблескивали на солнце.

– Дорогу! Дорогу! – кричал Поль Льюппитт, а все остальные жнецы вторили ему:

Двигаясь по полю, жнецы уже спели песенку раза три или четыре, и с каждым радом пели все громче. На дороге появилась мисс Филиппа. Она прищурилась и приложила руку к глазам. Потом поспешила им навстречу и остановилась перед Джо Стреттоном. Кобыла тоже остановилась. Все случилось так внезапно, и толчок был резким, что Ненна покачнулась, сидя наверху, с ее шляпы свалились вишенки. Они упали вниз на стерню, и Харви Стреттон быстро поднял их.

– Ненна, спускайся! – Громко скомандовала мисс Филиппа. – Я не разрешаю тебе принимать участие в этом представлении! Ты, взрослая и разумная, ведешь себя, как вульгарная деревенская девица!

– Мэм, это только ради веселья, – заметил Перси Рагг.

– Нам хотелось, чтобы мисс Ненна была с нами, и мы могли с честью проводить этот сноп домой, приветствуя его веселыми стихами. Мы никого не собирались обижать, мэм, уверяю вас.

– Мы уважаем мисс Ненну.

– Эй, что страшного, если мы вспомнили старинные обычаи? – спросил Джо Стреттон, гордо выпятив грудь, – мы и раньше всегда кричали стихи, когда везли последний сноп домой. Кстати, делали это только тогда, когда урожай был действительно приличным…

Лицо мисс Филиппы покрылось красными пятнами. На нее, видимо, действовала жара, поэтому она была очень раздраженной сегодня. Замечание Стреттона окончательно вывело ее из себя. Оттолкнув его, она подошла к телеге.

– Ненна, сейчас же спускайся вниз! – приказала она.

– Мисс Ненна не может сейчас спуститься вниз, – вмешался Боб Чапмен, – кто-то унес лестницу.

– Тогда ей придется прыгать вниз, а мы будем ее ловить, – вклинился Перси Рагг.

– Вы считаете, что это не опасно? – серьезно поинтересовался Питер Льюппитт. – Она слишком высоко сидит, чтобы прыгать вниз в наши руки.

– Ну, я не знаю, но мне кажется, что не стоит так рисковать, – сказал его брат Поль, почесывая свой обгоревший на солнце нос.

– Мы сеяли зерно! Мы его растили! – заорал Харви Стреттон, выглядывая сзади. – Мы рыхлили посевы и потом сжали их. Почему же мы не можем здесь проехать?!

– Мне кажется, что мой парень прав, – сказал Стреттон, наклоняясь к мисс Филиппе. – Мы имеем полное право настаивать на том, чтобы продолжить путешествие.

– Я предупреждаю вас, Стреттон. Если вы не уберетесь с моего пути…

– И что же тогда случится? – спросил Стреттон.

Мисс Филиппа была готова растерзать его. Она с трудом смотрела в его наглые глаза, где не было ни капельки уважения к ней. Между ними просто сверкали молнии, и Джек уже собирался вмешаться.

– Стреттон, я думаю, мне лучше сейчас спуститься вниз. Пожалуйста, кто-нибудь, принесите лестницу! – сказала сверху Ненна.

Обстановка немного разрядилась. Кто-то принес лестницу, и Ненна, осторожно спустившись вниз, передала последний сноп Харви Стреттону. Тот вскарабкался наверх и занял ее место. Он прикрепил ее красные вишенки к своей шапке.

– Ну, конечно, ты не такой хорошенький, как мисс Ненна, но нам ничего другого не остается, – сказал Джо Стреттон, и все отправились дальше.

Когда телега снова двинулась, мисс Филиппа начала ругать Ненну. Ее слова могли слышать все, кто был неподалеку.

– Как ты можешь вести себя подобным образом? Ты что, не понимаешь, что нельзя быть запанибрата со всеми этими мужиками? Ты уже не ребенок, и пора тебе научиться вести себя подобающим образом!

Но тут она заметила, что несколько женщин и детей собирают колоски, не спросив у нее разрешения, и она, забыв про Ненну, рванулась к ним. Через мгновение она уже выливала на них остатки своей злобы.

Ненна повернулась и взглянула на Джека, который стоял рядом и держал под уздцы двух лошадей. Джек увидел, как у нее дрожала нижняя губа, она была расстроена. Ему хотелось поддержать ее.

– Не в первый раз она выставляет меня дурочкой в глазах мужчин. Иногда мне хочется убить ее!

– Ты не выглядишь глупой. Это мисс Филиппа со своей жаждой власти выглядит глупой.

– Но мне это неприятно. Она отчитывает меня, как малого ребенка! Она заставила меня сойти с телеги перед всеми людьми и перед вами!

– Ее не изменить, – сказал Джек. – Поэтому лучше всего не обращать на нее внимания.

– Вам легко говорить!

В следующую субботу люди прекратили работу в два часа дня, не обращая внимания на мрачный вид мисс Филиппы.

– Мы всегда рано кончали работу в следующую субботу после жатвы, – сказал ей Джо Стреттон, – и мне кажется, что сейчас мы заслужили это!

Джек пошел домой, перекусил хлебом с беконом, потом разделся до пояса и чисто вымылся у колонки на улице.

Он сбрил густую щетину, глядя в зеркальце, которое прислонил к крану. В это время через калитку из сада прошла Ненна. На ней были перчатки и грубый фартук из мешковины.

– Когда я проходила здесь утром, то увидела, как запущен ваш огород. Грядка с луком – просто безобразие! – объяснила она свое появление.

– У меня не было на это времени, пока шла жатва.

– Я знаю, – сказала Ненна, – поэтому я решила помочь вам. Нужно окучить картофель и немного присыпать землей морковь, чтобы она не позеленела.

– Сегодня я не стану работать. Я собираюсь поехать на ярмарку в Кевелпорт.

– О! – воскликнула Ненна. – А можно поехать с вами и посмотреть, как там будут зажаривать большого быка?

Джек повернулся к ней, не отнимая руку с бритвой от намыленного лица. Глаза девушки светились ожиданием, как у ребенка.

– Ну-у-у, я не знаю…

– О, пожалуйста, можно я тоже поеду? Я была на ярмарке только в детстве, помню, меня брал с собой отчим и покупал там обезьянку на палочке.

– Понимаешь, если нас увидят вместе, пойдут всякие разговоры. Люди любят чесать языками.

– Ну и что? Мне все равно!

– Но нужно сначала предупредить твою сестру…

– Мы можем зайти и сказать ей об этом по дороге.

– Хорошо, – заметил Джек, – если тебе так хочется, то, конечно, пойдем.

Ненна стянула с себя перчатки и бросила их на землю, потом она развязала фартук и, встав на цыпочки, радостная, начала кружиться.

– О, побыстрее приводите себя в порядок! – попросила она.

– Нельзя торопить мужчину, когда он бреется. Если ты будешь продолжать здесь так кружиться, я обязательно порежусь!

– Тогда я перестану. – И девушка чинно уселась на камень. Она смотрела на Джека и терпеливо ждала, пока он добривался. – Вам следует бриться каждый день, вы – очень симпатичный мужчина.

– Ну, есть много вещей, которые я должен делать. Я это знаю, но не делаю.

– Мне кажется, вам следует больше обращать на себя внимания. Вы можете многого добиться, если только захотите. Вы можете завоевать уважение и быть видным человеком.

– Что-то сегодня ты говоришь мне много приятных вещей. К чему бы это? Может, нацелилась на мои заработанные деньги? Наверное, хочешь, чтобы я купил обезьянку на палочке?

– Нет, я хочу, чтобы мне на ярмарке погадали, и хочется посмотреть, как пляшет мишка.

– Думаешь, что он до сих пор жив? Он, наверное, уже давно подох!

– О нет! – с ужасом сказала она. – Нет, нет!

– Тогда нам придется поискать его, правда? Джек вошел в дом и надел свой лучший костюм, единственный воротничок и галстук. Когда он вернулся, то протянул Ненне старую одежную щетку, чтобы она почистила его одежду – костюм был в паутине и в соломе.

– Я думаю, что нам было бы неплохо отправиться туда на тележке, запряженной пони, – предложила Ненна.

– Ты уже сдаешься? – сказал он. – Вспомнила, что придется прошагать пять миль?

– Нет, конечно нет! Она вдруг сжала его руку.

– Я бы пошла туда, если бы даже нужно было прошагать двадцать миль.

– А вот я в этом не уверен.

– Ваш пиджак выглядит так, как будто вы на нем спали!

– Не я. На нем спала ваша полосатая кошка из амбара. Она принесла котят, лежа на моем пиджаке!

Они стояли и разговаривали, и Ненна старалась немного почистить его плечи, когда калитка открылась и перед ними появилась мисс Филиппа.

– Вот ты где! – злобно сказала она. – Мне следовало об этом догадаться! Представь себе, я искала тебя повсюду, девочка моя! Ты знаешь, что ты не закрыла кран в маслодельне, и теперь там все затоплено?

– Не может быть, я закрывала кран.

– Тогда помнишь, что оставила грязными ведра для молока? А вчерашняя марля для творога все еще отмокает в ведре? Не говоря уже о том, что цыплята проникли в амбар!

– Я уже извинялась за это, Филиппа. Мне казалось, что не стоит снова говорить об этом. Что касается ведер для молока…

– Почему я все должна делать сама, пока ты здесь резвишься и порхаешь как мотылек? Мне что, не нужна помощь? Я ведь не требую от тебя многого, только, чтобы ты как-то оправдала то, что тратится на тебя!

Она говорила, все больше раздражаясь, кипя возмущением. На щеках выступили красные пятна, и глаза начали блестеть. Стараясь не смотреть на Джека, все-таки время от времени с презрением кидала на него взгляд. Она заметила на нем воскресный черный костюм и вычищенные ботинки. Неожиданно она вырвала щетку из рук сестры и резко сунула ее Джеку в руки.

– Он и сам может почистить свою одежду, не так ли? Ты что, собираешься ему прислуживать? Я хочу тебе напомнить, он наш наемный работник. А ты себя унижаешь, прислуживая ему. Ты что, думаешь, я не знаю, где тебя искать, когда тебя нет дома? О, я все прекрасно знаю! Дома ты ничего не желаешь делать, но приходишь сюда и работаешь у него в огороде!

– Убирайтесь, – тихо сказал Джек, – уходите отсюда, мисс Филиппа. Вы сказали слишком много!

– Как вы смеете разговаривать со мной так? Какое вы имеете право? Иногда, Мерсибрайт, я жалею, что наняла вас на работу, и когда-нибудь такой день окажется вашим последним днем здесь!

– Почему бы вам сейчас же не уволить меня? Я был нужен, пока пытался поставить эту ферму на ноги!

– Меня поражает, что вы, взрослый человек, не чувствуете себя неудобно в данной ситуации, – сказала Филиппа.

Она резко повернулась и вышла. Калитка хлопнула, и они видели, как Филиппа быстро шла по огороду и вскоре скрылась среди грушевых деревьев. Ненна была бледной и расстроенной. Но она уже немного привыкла к вспышкам своей сестры.

– Это неправда, что я ничего не делаю дома. Но я не понимаю, почему все время должна работать и не могу себе позволить когда-нибудь отдохнуть. Мне плевать на ее молочное хозяйство и сыроварню. Я все это ненавижу! Мне приходится работать, как рабыне, целыми днями.

– Я знаю, – тихо сказал Джек. – Я там работал. И могу сказать, что ничего не изменилось. Твоя сестрица предпочитает все делать по-старому, чтобы создавать себе и другим дополнительные трудности.

– Все, что я ни делаю, ей не нравится. Если я делаю что-то медленно – она ворчит, если я работаю быстро и рано все заканчиваю, она заставляет меня снова все переделывать. И вообще, она мне не сестра!

– Я знаю! – сказал Джек. – Но мне кажется, что кое в чем она права, и, наверное, тебе нужно уйти отсюда.

– Уйти? – Ненна не отводила от него взгляда. – Вы хотите сказать, что мне нужно уйти домой?

– Да, тебе нужно выяснить отношения с Филиппой, иначе между вами никогда не прекратятся споры.

– Идти туда сейчас?! Я же хотела поехать с вами на ярмарку!

– Лучше не делать этого, – ответил ей Джек, отводя взгляд в сторону. – Филиппа права. Тебе не следует находиться здесь со мной. Это неприлично.

– Вы не хотите, чтобы я была здесь? – спросила его Ненна.

– Не в этом дело, не будь глупенькой.

– Но вы же меня отсылаете отсюда.

– Нет, я этого не делаю… Ну… не совсем так.

– Нет, нет, – кричала Ненна, – вы делаете именно это. Вы меня прогоняете.

В ее голосе прозвучала детская обида в сочетании с чувством собственного достоинства взрослой женщины.

– Наверно, я действительно смущаю вас, как сказала об этом Филиппа. Ну что ж, обещаю, что не стану вас больше тревожить.

Ненна подобрала рабочие перчатки, фартук и ушла, не сказав ему больше ни слова. Она шла, не оглядываясь, и даже не остановилась, чтобы приласкать старого Шайнера, как всегда разгуливавшего в саду.

На ярмарку Джек ехал вместе с двумя цыганами, которые поселились в Браун Элмсе во время жатвы. Они все еще жили в березовой роще и получили разрешение оставаться там до самой зимы. Это была пожилая пара по имени Босвеллы. Пока они ехали, жена сказала, что у «джентльмена счастливое лицо».

Джек пожал плечами. Цыгане всегда говорили людям подобные вещи. Им казалось, что кругом дураки, которым нравится выслушивать всяческие небылицы!

– Мне кажется, что не стоит писать домой по поводу моей удивительной удачи и счастья, – ответил ей Джек.

Цыган внимательно посмотрел на него, потом отвернулся и уставился на уши пони, жуя табак.

– В мире существует множество людей, которые предпочитают отойти в сторону, чтобы мимо прошла их удача, – продолжая жевать табак, сказал цыган.

Вспахивая поле, Джек иногда видел Ненну. То она гуляла со своей собакой Роем, бегала, бросая ей палку; то как-то видел ее с корзиной: она собирала грибы в нижних лугах. Однажды видел, как она заходила к Виллу Гонлету, который чинил решета для просеивания муки в Лоу Энде. Но в дом Джека Ненна больше не приходила. И не выбегала из сыроварни или амбара, чтобы поговорить с ним, когда он с лошадьми возвращался с поля.

Туманы, холодные, густые, стояли весь сентябрь. Джек пахал на Джойбелле и Спенглере. Лошади ходили вдоль пашни в плотном тумане, и Джек пахал как бы наугад, потому что мог разглядеть только уши лошадей и больше ничего – туман обволакивал, как бы отрезая его и лошадей от остального мира. Из белой мглы доносился лишь плач чибисов.

Казалось, туман никогда не рассеется.

Как-то утром в воскресенье, работая у себя в саду, он услышал звук открываемой калитки. Он повернулся, ожидая увидеть Ненну, но пришел старый Шайнер, которому надоело быть одному в тумане. Джек выдернул из грядки несколько морковок и протянул их лошади, и Шайнер начал шумно и неловко жевать – у него оставалось так мало зубов.

В середине сентября мисс Филиппа в сопровождении Джека повезла образцы зерна на рынок. Джек видел удивленные лица торговцев, когда те взвешивали образцы на своих маленьких весах. Мисс Филиппа делала вид, что ничего не замечает, и невозмутимо вела обычный разговор с ними. Но потом, когда они возвращались домой, она сияла от радости.

– Вы видели их лица? Вы заметили, как Гарри Своллоу рассматривал мое зерно, а потом взглянул на нас с большим интересом? О, они поняли, что Браун Элмс уже не стоит на пороге развала.

– Но это зерно не самого лучшего качества. Оно только на одну ступеньку выше самой низшей категории!

– У нас теперь с каждым годом будут лучшие урожаи и повысится качество зерна! Я об этом позабочусь! Запомните мои слова!

– Да, если вы… так говорите, – сухо заметил он.

– Я понимаю, что во многом это произошло с вашей помощью, Мерсибрайт, и я вам за это благодарна. Если вы что-то пожелаете, я постараюсь помочь вам.

– Благодарю вас, я ничего не пожелаю.

– Какие-нибудь новые инструменты, например.

– Длинный список инструментов и приспособлений, необходимых для фермы, уже давно висит на стене в вашей конторе. Висит-то он там давно, но я не обнаружил ничего нового из того, что нужно.

– Я имела в виду что-то нужное для вас лично. Может, какую-нибудь помощь оказать в отношении вашего домика или приобрести какие-нибудь деревья и растения для сада?

– Нет, мне ничего не нужно. Я бы только попросил передать кое-что Ненне.

– И что же передать?

– Скажите ей, что медведь все еще танцевал, когда я был на ярмарке в Кевелпорте. Он был такой живой и шустрый. Скажите ей это. Его хозяин тоже выглядит нормально.

– О! – удивилась Филиппа. – Я передам ей ваши слова.

– Да, и еще. На деревце, которое она посадила, выросли шесть или семь абрикосов, они уже давно созрели. Скажите ей, чтобы она пришла и сорвала их.

– Да, да, конечно. Я обязательно передам ей ваши слова.

Но Ненна не пришла к его домику. Спелые абрикосы попадали на землю, и их склевали птицы. Душистый горошек и петунии, которые она посадила у него под окнами, завяли. Джек сорвал их и сжег на костре. Он решил, что Филиппа ничего не передала.

Вечерами, когда было сыро, он сидел на стуле у огня, грея ноги возле очага. Он так и не доделал комод, который начал мастерить уже давно. Рядом среди стружек валялись его инструменты.

У него сильно распухло раненое колено. Оно всегда болело с приходом холодов и сырости. Он ничего не мог делать – просто сидел и молча курил в тишине дома. Он был один со своей болью…

Однажды вечером Джек отшвырнул свою глиняную трубку, притушил огонь, прикрыв его горкой пепла, и вышел на улицу, надев шапку и куртку, подняв повыше воротник. Он сказал себе, что ему следует сходить в «Лавровое дерево». Ему захотелось веселья и компании, и нужно было купить несколько новых трубок. Но ноги сами привели его к фермерскому дому.

Дождь перешел в мокрый снег. Он сильно бил по лицу, плечам, и было очень холодно. Дом стоял в полной темноте. Не было видно ни огонька, даже в кухне. Джек пошел по Фелпи Лейн. Навстречу выехала двуколка, видимо из Ниддапа. Мисс Филиппа правила, а Ненна сидела и держала над ними зонтик. Джек отступил назад в живую изгородь и прислонился к стволу старого дуба. Двуколка медленно проехала мимо. Чуть позже в окошке кухни затеплился огонь. Он тускло светил в ночи. Но занавески задернули, и снова стало темно.

Джек двинулся по направлению к Ниддапу и дошел до Мерихоуп. Но ему захотелось вернуться к себе в дом. Войдя, он увидел Ненну, ждавшую его.

– Я вас видела, – тихо сказала она, – я видела вас там, на Фелпи Лейн, когда вы прятались у старого дуба.

Он разжег огонь с помощью мехов, подбросив больше дров, чтобы они как следует разгорелись. Ненна бродила по комнате. Она с интересом рассматривала все, что он сделал, пока ее здесь не было: два дубовых стула у стола, высокий угловой шкаф, плетенный стул и незаконченный комод.

Ненна сбросила мокрый плащ и подошла к огню. Ее немного трясло от холода, она пыталась согреть руки у огня.

– Когда я вошла в дом, то почувствовала, что пришла к себе домой, – сказала она Джеку и посмотрела на него. Огонь отражался в ее добрых глазах. Лицо и шею девушки тепло окрашивали отблески пламени. – Никогда больше не прогоняйте меня, прошу вас! – добавила она тихим голосом.

Джек неловко шагнул к ней. Ненна приблизилась к нему не торопясь и полностью растворилась в его объятиях. Она казалась такой маленькой в его руках.

– Ненна, ты сошла с ума? – возмущалась Филиппа. – Он в два раза старше тебя! Наемный работник, бродяжка, явившийся неизвестно откуда. Когда он здесь появился, у него же ничего не было, кроме пропахшей потом одежды!

Ненна молча стояла перед сестрой. Она крепко держала Джека за руку и улыбалась, как будто слова сестры не ранили ее.

– С твоим-то воспитанием… – продолжала Филиппа, – неужели у тебя совсем нет гордости? Ты ведь могла выйти замуж за любого из сыновей хозяев окружающих нас ферм или за кого-то из других хороших семейств…

– Я не могла этого сделать, я никогда не встречалась с ними.

– Так в этом дело? Я тебе могу сказать, что все легко исправить.

– Сейчас уже поздно, – вмешался Джек. – Она выбрала меня.

– Вас?! Ну, конечно! Вы обольстили ее. Вы завоевали мое доверие и тихо отвратили от меня Ненну! Ей всего восемнадцать лет! Она еще так наивна, как малое дитя! Но если вы надеетесь прибрать к рукам наше поместье, будете весьма разочарованы. Здесь все принадлежит только мне! Каждый камешек и каждая веточка на каждом акре земли! У Ненны нет ни пенни за душой.

– Ну что ж! Неужели вы не понимаете, что я женюсь на ней не из-за денег!

– Умоляю, объясните, почему вы хотите жениться на ней?!

– Я ее люблю, вот и все. Какие еще причины нужны вам?

Казалось, что мисс Филиппа была поражена его простым ответом. Она долго молчала и смотрела на него, хмурилась, но видно было, что ее злость несколько поуменьшилась. Потом устало вздохнула и снова заговорила. Казалось, она начинала признавать свое поражение.

– Я боялась, что подобное случится, – призналась Филиппа. – Мне следовало как-то предотвратить это.

Она не стала спрашивать Ненну, любит ли та Мерсибрайта. Просто подошла к девушке и грустно поцеловала ее, как бы выполняя свои обязанности. Потом пожала руку Джеку.

– Вы не обижайтесь на меня, я так много неприятного вам высказала. Волнуюсь из-за Ненны, я заменяю ей родителей.

– Все в порядке. Я предпочитаю, чтобы вы высказали все, что у вас на душе.

– Вы уведете Ненну из этого дома. Я все подготовлю для вашей свадьбы.

– Но…

– Помните, что это дом Ненны.

– Хорошо, как скажете.

Джек ушел из их дома, но на сердце было неспокойно, мучили кое-какие подозрения. Он ожидал больших трудностей, но мисс Филиппа, казалось, смирилась со случившимся и хотела исправить свои прежние ошибки. Каждую неделю она заставляла его ездить с ней на рынок, а также посылала с поручениями на соседние фермы. Она старалась относиться к нему с подчеркнутым уважением.

– Это мистер Мерсибрайт, мой управляющий имением, – представляла его Филиппа. – Он работает у меня в Браун Элмсе и вскоре женится на моей сводной сестре.

Она даже сказала Джеку, что после свадьбы повысит ему жалованье.

– Мне обещали повышение! – объявил Джек Ненне. – Я теперь мистер Мерсибрайт и буду получать зарплату управляющего!

– Мне это кажется справедливым!

– Так это ты сделала? Ты просила за меня?

– Ничего подобного. Но раз ты женишься на мне, то престиж семейства требует, чтобы ты находился на определенном уровне.

– Ага, вот оно что! Пытаться сделать хорошую мину при плохой игре.

– Я тебе не говорила, что Филиппа отдает нам кровать и в качестве свадебного подарка дарит новую плиту. А миссис Эллентон из Споутса дарит нам лампу с миленьким стеклянным абажуром, на котором нарисованы красивые цветочки.

Теперь Ненна появлялась в его доме каждый день. Она приносила чашки и стаканы, столовые приборы, которыми не пользовались в главном доме. Она прикручивала крючки для чашек к полкам кухонного комода еще до того, как там полностью высох лак. Она измеряла окна, чтобы сшить занавески, и делала толстые теплые коврики для пола. Мисс Филиппа могла сколько угодно ворчать по поводу ведер, которые оставались грязными в маслобойне, и про сыры, которые следовало давно перевернуть – у Ненны находилось время только для работы в ее будущем доме. Когда Джек был свободен, они работали там вместе. Свадьбу назначили на четвертое января. И до этой даты оставалось слишком мало времени.

– Мы все успеем сделать к этому времени? – спрашивала его Ненна.

– Успеем? – повторил Джек. – Мы с тобой все так быстро делаем, что вполне могли бы пожениться даже на Рождество!

И вот пришел день, когда каждое окно было вымыто и покрашено, и Джек любовался своей работой. Отложив горшок с краской и кисть, обошел весь дом снаружи. Дом выглядел милым и аккуратным. Все рамы окон были ослепительно белыми, балки черными. Правда, солома на крыше потемнела от дождя и непогоды. Каминная труба из красного кирпича гордо возвышалась, и Джек позвал Ненну, чтобы и она полюбовалась их домом вместе с ним.

– Когда краска на окнах высохнет, – сказал он, – дом будет в полном порядке.

– Порядок? – воскликнула Ненна. – У нас же нет дверей, ни задней, ни передней!

Джек застыл, как сраженный молнией. Он не мог вымолвить ни слова. Он настолько привык к занавесу из мешков, который висел вместо дверей, что ему казалось, так должно и быть.

– Если ты, Джек Мерсибрайт, решил, что я собираюсь жить в доме без дверей, то очень ошибаешься, – хохотала Ненна.

– Ну-у-у, некоторые такие капризные, – сказал он, приходя в себя, – что мне, видимо, придется кое-что сделать.

И он отправился в сарай, чтобы найти подходящие доски.

Джек изготовил две двери к концу декабря, навесил их и покрасил в день Нового года, а утром четвертого января вставил запоры.

– Я еле успел, – сказал Джек Ненне. – Ты только подумай, закончить в день свадьбы!

Они венчались в Ниддапе, в большой старой церкви, стоявшей над рекой. В этот день земля была покрыта снегом, и он продолжал падать, когда они возвращались в Браун Элмс в двуколке.

– Белая свадьба, – сказала Ненна, прижимая его руку к себе. Она радостно смотрела на него сквозь запорошенные снегом ресницы. Казалось, что ей было тепло, и она радовалась жизни. Ей все кругом нравилось, даже этот снег!

Вечер по случаю свадьбы состоялся в фермерском доме, в лучшей гостиной. Там разожгли большой очаг. Он согревал комнату, и из нее постепенно исчезал запах сырости. От жара покраснели лица приглашенных гостей, которые толпились в комнате.

– Боже, как же здесь жарко! – заметил Джек, шепча в ушко Ненне. – Наверное, твоя сестра боится открывать окна?

– В нашем доме никогда не будет пахнуть плесенью, – прошептала ему в ответ Ненна. – Я позабочусь об этом.

– Ну вы, милая парочка, – обратился к ним Джо Стреттон, – у вас еще впереди столько времени, чтобы шептаться. Вы должны обратить внимание на своих гостей, этих бедных попрошаек!

– Ты знаешь, кто ты, мистер управляющий? – сказал Джон Тьюллер с фермы Мерихоуп.

Он подтолкнул Ненну и Джека.

– Ты похититель младенцев, прямо из колыбели. Вот кто ты такой! Ты женился на такой малышке!

– О, тебе теперь придется следить за своей молоденькой женушкой, Джек, – подхватил Джордж Эллентон из Споутс Холла.

– У них столько энергии, когда им еще нет двадцати, и они очень быстро изматывают мужчину, если он не станет следить за собой!

– Я надеюсь, что он все понимает, – заметил Поль Льюппитт своему брату Питеру.

– Что понимает?

– Сколько нужно бобов, чтобы получилось их всего пять.

– Я могу вам ответить на этот вопрос, – вклинился Харви Стреттон, – их нужно шесть штук!

– Выпьем! Выпьем! – воскликнул Джеймс Тригг из Гудлендс.

– В это время года ночи так длинны!

– Я бы выпил, – сказал Перси Рагг, – если бы мой стакан не был пустым!

– Я считаю, что мисс Филиппа сможет дать мисс Ненне кое-какой полезный совет!

– Мне кажется, что Ненна не прислушивалась к ее советам, иначе мы бы не присутствовали на подобной свадьбе!

– Ключ и замок, – продолжал Джеймс Тригг из Гудлендс, – мой отец дал мне подходящий совет, когда я женился. Ключ и замок. Всегда старайтесь, чтобы ключ и замок были в полном порядке.

– Интересно, как получилось, что не пригласили наших жен?

Наверно, мисс Филиппа предпочитает, чтобы все мужчины достались только ей одной, вот почему!

– Ее никто не может ни в чем обвинить, – закончил розыгрыш Эллентон.

Мисс Филиппа, расхаживая вокруг с кувшином эля, делала вид, что ничего не слышит. Хотя красные пятна на лице выдавали ее: она прекрасно слышала и понимала все намеки. Когда Питер Льюппитт ущипнул ее за локоток, ее глаза засверкали, и было ясно, ни слова не проходит мимо ее внимания. Соседние фермеры из Мерихоупа, Гудлендс и Споутс Холла были к ней обычно более почтительны, но сейчас, когда они оказались в компании ее наемных рабочих, они тоже несколько расслабились и болтали, не стесняясь грубых выражений, будто находились в конюшне или в поле.

– Как вы, мисс Филиппа? – спросил ее Джордж Эллентон. – Ночи для вас покажутся теперь такими длинными, вы же остаетесь одна в этом доме, не так ли?

– Мисс Филиппа может пригласить меня, – подхватил Джо Тьюллер, протягивая ей свой стакан, чтобы она подлила туда еще эля. – Я бы женился на ней много лет назад, и она прекрасно знает, что у меня до сих пор нет жены!

– Может, мисс Филиппа последует примеру мисс Ненны, – заметил Джо Стреттон, – и выберет мужа среди работников своей собственной фермы.

– Ну что ж, Джо, – сказал Вильям Гонлет, – ты здесь остался единственным холостяком…

– Знаю, я не такой дурак, и у меня есть кое-какие денежки.

Джо Стреттон наклонился и нахально приблизил свою толстую физиономию к лицу мисс Филиппы.

– Как насчет этого, мисс Филиппа? Вы всегда страдали по мне, разве я не прав? А?

Мисс Филиппа выносила все намеки молча, с видом страдалицы, которая вынуждена сегодня все прощать. Это потом ей зачтется. Сестра Ненна навлекла на нее эту напасть, но она тем не менее достойно справится со своими обязанностями.

Она еле успевала наполнять стаканы работников, которые опустошались так быстро!

– Почему бы вам не оставить ее в покое? – спросил весельчаков Джек. – Что вы к ней привязались и никак не отстанете?!

– Я хочу воспользоваться таким случаем, – объяснил ему Стреттон, – ведь завтра утром мисс Филиппа опять будет в седле и начнет снова топтать меня копытами лошади! – Он допил пиво и вытер рот рукавом куртки, глядя на Джека хитрыми глазами.

– Мне смешно. Правда, правда. Я просто вне себя! Ты, один из нас, стал родственником самой Великолепной и Властной Мисс Филиппы! И она ходит здесь с таким видом, как будто проглотила жука!

– Джек, ты можешь подольше поспать завтра. Ведь воскресенье, – сказал Питер Льюппитт, – мы с Полем вместо тебя рано подоим коров.

– Не нужно, – ответил ему Джек, – я буду там вовремя.

Когда он и Ненна собрались уходить, гости решили отправиться с ними. «Чтобы помочь им ложиться в постельку!» – как заявил об этом Лейси.

Но еще не были съедены куски холодной говядины и баранины. Кроме того, оставалось слишком много невыпитого пива. Все это пересилило желание гостей позабавиться над новобрачными, и они остались в главном доме. Поэтому Джеку и Ненне удалось уйти одним. Обнявшись, молодые пошли по хрустящему, сверкающему снегу к своему домику.

Джек затопил новенькую печь, Ненна приготовила чайник на утро и расставила приборы для завтрака на столе. Пока Джек ходил за водой, она приготовила кашу и оставила ее в горшке. Когда он вернулся с улицы с дровами, то обнаружил, что кухня пуста. Его сапоги стояли у очага, рубаха была вывешена, чтобы проветрилась. Свеча в подсвечнике горела на столе.

Ненна была на улице в холодной ночи. Джек пошел по ее следам и нашел невдалеке на дорожке. Свет мерцал в окошках, и дым из трубы поднимался высоко к звездам.

– Мне захотелось посмотреть, как дом выглядит снаружи, – сказала Ненна, – как он смотрится с дороги.

Она подошла к Джеку, он увидел в свете звезд лицо ребенка – чистая и бледная кожа, огромные глаза, чудесные и нежные скулы. Ему стало нехорошо, он как будто чего-то испугался, и Ненна сразу почувствовала его страх.

– Джек, в чем дело?

– Боже, что я наделал, женившись на такой малышке! – воскликнул он.

Она прижалась к нему и казалась очень маленькой. Ненна протянула к нему сильные и жадные руки, ему пришлось подчиниться и наклонить к ней голову. Дул холодный ветер. Снова начал падать снег. Ненна продрогла, и Джек повел ее в дом.

Когда зимой были сильные бури, Джек иногда брал лампу со стола и шел осматривать стены, не задувает ли через них снег или дождь. Но он хорошо утеплил свой дом. Ему была не страшна любая непогода.

– Иногда старые способы бывают не такими уж плохими. Смотри, у нас нигде не подтекает и очень тепло.

– Верни мне лампу, – попросила его Ненна. Она замерла у стола, держа в руках ножницы. Она кроила ему рубашку. – Я могу выкроить тебе кривой воротник.

– Ну да, как это было с последней и предпоследней рубашками!

– Ну берегись, – воскликнула Ненна, – а то я тебя подстригу!

Когда он поставил лампу на стол, она угрожающе защелкала ножницами прямо у него над ухом.

– Я еще могу выстричь тебе брови. Отрастил их такими лохматыми. Точно, я их тоже подстригу!

– Ты лучше займись моими рубашками, чтобы я хорошо выглядел в церкви в следующее воскресенье!

– Значит, ты идешь в церковь?

– Возможно, – заметил он, – все зависит от того, какие гимны они станут петь!

– Тебе следует время от времени ходить в церковь, – сказала Ненна. – В твоем положении… и не надо пренебрегать этим.

Она закончила кроить второй воротник и аккуратно отложила его в сторону.

– Ну хотя бы сейчас тебе надо ходить в церковь.

– Почему именно сейчас? – усмехаясь, спросил он.

– Ну… когда мы знаем, что у нас будет малыш…

– Почему? Разве Бог не знает, что мы – женаты? Черт побери, ему следует знать это! Нас поженили в его церкви, именно так заявил нам священник.

– Перестань! Не богохульствуй! Что бы сказала Филиппа, если бы она тебя слышала?

– Если я пойду в церковь, – сказал Джек, разжигая трубку, – мне нужно будет надеть новый шерстяной костюм, и новые ботинки, и новую модную фетровую шляпу? Да?

– Конечно!

– И новый шелковый широкий галстук в горошек, который ты сшила для меня, и красивенькую булавку для галстука?

– Конечно! Куда же еще ты это можешь надевать, если не в церковь?

– Ага, – сказал он, отгоняя дым, – значит, ты хочешь, чтобы я пошел туда похвалиться своими обновками, да?

– Ну и что же тут плохого? Разве не должна жена гордиться своим мужем?

– Я могу быть в рабочих брюках, и все равно останусь твоим мужем.

– Ну, теперь ты просто начинаешь вредничать!

– Или я могу сам не ходить, а послать туда мои новые наряды…

– Ты можешь пойти, чтобы доставить мне удовольствие, – мрачно заметила Ненна и быстро защелкала ножницами, что-то вырезая вдоль черной полосочки на рубашечном материале.

– Эй, Ненна, успокойся, а то вместо рубашки у нас будет фартук.

– Ну так как? Ты пойдешь ради меня в церковь?

– Да, наверное. Все, что угодно, только чтобы дома был покой! Кроме того, как говорит пословица, нет большего дурака, чем старый дурак!

– Ты совсем не старый!

– Ну уж! У меня лохматые брови. Не говоря о больной ноге…

Ненна отшвырнула ножницы и налетела на Джека как молния. Она вырвала у него из рук трубку и швырнула ее в печку. Трубка разлетелась на мелкие кусочки. Ненна начала колотить Джека по груди кулачками.

– Так, еще один припадок! – сказал он смеясь, крепко обнял жену и прижал к себе.

Ненна сразу стала совершенно беспомощной.

– Женщина, это уже третья трубка, которую ты разбила за две недели!

– Так тебе и надо! – сказала Ненна, делая ему грозную рожицу. – Тебе не следует столько курить. Доктор Спрей сказал, что табак делает людей слабыми!

– Это я слабый?!

Он подхватил Ненну на руки. Она заболтала ногами в воздухе.

– Женщина, я что, слабый? Ну-ка отвечай мне!

– Не обнимай меня так крепко, – сказала она задыхаясь, – не забывай о малыше!

Но когда, испугавшись, он осторожно поставил ее на пол, она не убрала своих рук с его шеи.

– О, не отпускай меня, Джек! Ты держи и люби меня. Я хочу, чтобы ты касался меня… Отнеси меня в постель… как ты это сделал в первый раз, в ту ночь, когда мы поженились!

Это время года он ненавидел больше всего – холод и сырость. Бесконечные дожди. Вся ферма превратилась в болото. Каждая трещинка в земле стала ручьем! И колеса застревали в грязи и глине. Канавы переполнились водой, и всюду стоял запах гниющих растений. И дождь продолжал идти изо дня в день. Именно в такую погоду у него сильно болела нога.

Ему не хотелось, чтобы Ненна видела его распухшее колено.

Однажды вечером, когда он вернулся домой из коровника, где целый день вычерпывал воду, он хромал так сильно, что Ненна начала волноваться. Она усадила его подле огня и завернула брючину до самого бедра. Увидев сильно распухшее колено с потемневшим гноящимся шрамом, Ненна села на корточки и заплакала. Она смотрела на Джека грустными глазами, и слезы медленно текли по ее бледным щекам.

– Бедная нога! Бедная твоя нога! – повторяла она. Ненна немедленно решила пойти за доктором. – Наверное, он как-то сможет тебе помочь!

– Нет, здесь ничем не поможешь, – сказал ей Джек. – У меня эта рана уже пятнадцать лет. Я обращался ко многим докторам, и что бы они ни предписывали, мне это не принесло никакой пользы.

– А я думаю, что тебе можно как-то помочь! – воскликнула Ненна. – Тебе нужно обязательно помочь, обязательно!

– Ей очень вредит холод и сырость. Кажется, что они забираются прямо в самые кости. В остальное время все не так уж плохо! Я даже забываю о ней, когда приходит лето.

– Но все равно, как-то тебе можно помочь. Наверно, есть какая-нибудь мазь или примочка. Разве врачи никогда тебе ничего не предлагали?

– Все, что они мне советовали, не приносило никакого облегчения.

– Тем не менее нужно что-то попробовать. Ты не должен так страдать. Я этого не вынесу!

Она так разволновалась, что Джек попытался вспомнить разные средства, которые предлагали ему раньше.

– Ну, я не знаю… может, попробовать припарки…

– Это предложил тебе доктор?

– Нет, не доктор. Одна пожилая женщина. Я с ней как-то разговаривал, когда был в Астон Чармере.

– А ты когда-нибудь пробовал эти припарки?

– Нет, никогда. Я вспомнил о них только, сейчас.

– Ну, припоминай, что это за припарки и как их делать, – просила Ненна.

– Не уверен, смогу ли. Это было два или три года назад. А может, и больше.

Но когда Джек увидел, как расстроилась Ненна, он напряг память.

– Хлеб! – воскликнул он, – именно об этом говорила мне та пожилая женщина. Нужно размять мякиш, добавить в него льняное масло и немного соды. Потом все это выложить на тряпочку и приложить к больному месту. Правда, я не уверен, поможет ли это мне?

– Должно помочь! – сказала Ненна. Она встала и повесила котелок над огнем. – Ты сиди и смотри, как я все буду делать, и сразу скажи, если что-то не так!

Когда припарка была готова, Ненна приложила ее к больной ноге, примотав сверху кусок полотняной материи. Затем принялась готовить ужин, не сводя с Джека глаз.

– Ну как, тебе лучше? – спрашивала она, – тебе помогает эта припарка?

– Наверное… Мне кажется, что жар в ноге спадает…

– Ты уверен? – спросила она.

– Клянусь тебе, – сказал Джек, вставая и пытаясь сделать несколько шагов по кухне. – Просто чудо! Нужно было это сделать давно, но я слишком был ленив, чтобы все приготовить. Знаешь, моя нога стала почти как новая! Клянусь тебе!

Это было сказано, чтобы доставить ей удовольствие. Припарка не сняла жара. Но все же облегчала его страдания. Ненна стала прикладывать припарку к колену каждый вечер, и ему действительно стало легче. Это чудо сделали ее нежность и доброта. Она так легко касалась больного места и так переживала, осматривая рану. Ненна заботилась о нем. Она прилагала все свои силы, чтобы помочь ему.

Не припарка, а ее нежность лечила его.

Сомнения Джека, которыми он был полон, женившись на Ненне, сейчас исчезли. Тогда он боялся, что из-за больной ноги Ненна будет чувствовать к нему отвращение. Из-за того что Джек был намного старше Ненны и долго отказывал себе в женских ласках, он опасался, что грубость его мужского желания может испугать девушку. Но Ненна также страстно желала его. Она всегда была готова упасть в его объятия.

Часто во время зимних ночей, когда дождь, не переставая, стучал по крыше, они укрывались с головой и там, в теплой темноте, лежа лицом к лицу, как двое обнаженных детей, наслаждались друг другом. Они делились секретами и вместе смеялись, обсуждали события дня до тех пор, пока ласковые слова и милые прикосновения не наполняли их страстью, которая заканчивалась объятиями. И промозглые, холодные зимние ночи отступали от них. Боль покидала Джека и уходила в прошлое, усталость исчезала, и затем ими овладевал глубокий сон.

Чтобы доставить удовольствие Ненне, он теперь ходил в церковь раз в месяц и надевал хорошую одежду, которую она купила для него. После службы они не торопились домой, чтобы обменяться новостями с соседями. Ради Ненны он стал бриться каждый день, регулярно стриг волосы. Его ногти были чистыми и аккуратными.

– Боже мой! – воскликнул Джо Стреттон.

Он ждал возвращения Джека из Кевелпорта во дворе.

– Ты такой аккуратист, что на тебя странно смотреть! Боюсь, что вскоре к тебе на чай пожалует сам мэр! Или кто-нибудь повыше!

– На что мне такое барахло? – ответил ему Джек. – Лучше помоги мне!

– Какого черта, что это у тебя?

– Это машина для сбивания масла. Мисс Филиппа заказала ее у Джона Джексона.

– Да, ей теперь без нее не обойтись. Ведь мисс Ненна тратит все свое время на тебя.

Стреттон помог разгрузить машину, затем, обойдя вокруг нее, заглянул под брезент, которым она была накрыта, и даже пнул ее ногой, чтобы проверить на прочность.

– Мне не нравятся машины, – заключил он. – Они только лишают бедняков работы. Вот и все!

– Если хочешь поработать в маслобойне, ты только намекни, – ответил Джек. – Но привыкать к машинам нужно, потому что вскоре их здесь будет все больше и больше.

– Мне кажется, что это все твои делишки!

– Ну и что? Ты же сам всегда говорил, что мы отстаем от всех остальных ферм, почему же сейчас начинаешь ворчать?

– Хотел бы я знать, где берет деньги мисс Филиппа?

– Это меня не касается. И не лезь не в свои дела!

– О, ты тут неправ! – воскликнул Джо Стреттон. – Если у нее есть деньги, чтобы тратить их на машины, почему же она не платит и откладывает на потом некоторые работы?

– Но ведь тебя не лишили работы?

– Вот тут ты ошибаешься! Она сама сказала мне об этом сегодня, пока ты ездил в Кевелпорт. У нее еще осталось четыре стога, которые нужно обмолотить. Но она не разрешила мне это сделать, предпочитает пока подождать и надеется, что весной сможет получить за них больше денег. И если она так помешалась на машинах, то захочет молотить тоже с помощью машин! Ты же понимаешь, что это неправильно. И если ты управляющий, то должен сказать ей об этом.

– Да, я скажу ей об этом, – пообещал Джек и сразу же отправился искать мисс Филиппу.

Сначала она не желала даже слушать его. Она ведь так гордилась тем, что ее двор был полон скирд. И не представляла себе, что ей придется расставаться с ними.

– Но если вы продержите зерно в скирдах слишком долго, – убеждал ее Джек, – то все ваши деньги просто пропадут.

– Почему так думаете? – резко спросила она.

– Идут разговоры, что все больше зерна будет поступать сюда из Америки, поэтому стоит поторопиться, иначе можно остаться в проигрыше.

– Где вы слышали об этом?

– Был разговор сегодня в Кевелпорте.

– Я не уверена, что мне следует верить вам, – заметила мисс Филиппа.

Но на следующее утро из большого амбара уже слышался шум, и когда Джек в него заглянул, то увидел там за работой Джо Стреттона и его сына Харви.

– Я должен сказать, что ты – молодец! – прокричал ему Стреттон, не переставая молотить зерно. – Тебе все-таки удается управлять этой чертовой бабой!

– Да ведь он может управлять ими обеими, не так ли? – встрял в разговор Харви. – Мы заметили, что мисс Ненна уже ожидает ребеночка, не правда ли?

Потом он громко завопил, потому что отец резко толкнул его, Харви сбился с ритма, и цеп сильно стукнул его по голове.

– Ты что, отец? – кричал он, ощупывая голову. – Ты чуть не убил своего сыночка Харви!

– Она тебе не мисс Ненна! Она – миссис Мерсибрайт, понял? И не забывай об этом! Работай и меньше болтай! Удар по голове тебе не повредит. Только не сломай об нее цеп – он денег стоит!

Маслобойка оказалась чудом. Даже Ненна захотела посмотреть, как она работает. Но про нее вскоре забыли, когда привезли новую веялку. Потом появились конные грабли и сеялка.

– Бог ты мой, какие же мы стали современные! – говорил Питер Льюппитт своему брату Полю.

– У меня от всех этих новшеств просто кружится голова. Правда!

Но самое главное случилось в июле, когда купили новую жатку-сноповязалку. Она была новенькой, прямо с заводика в Кевелпорте. Жатка стояла во дворе, и все мужчины собрались, чтобы как следует рассмотреть ее.

– Жатка и сноповязалка? – удивлялся Джо Стреттон. – Я слышал о таких вещах, но до сих пор не верится, что такое бывает.

– А что, на этих валках есть руки, да еще и с пальцами? – поинтересовался Питер Льюппитт.

– Правильно, – продолжил его братец, – и они настолько умные, что, как только начнут работать, тебе следует подождать парочку минут, и оттуда выскочит хорошая большая румяная булка!

– Может, она еще и делает ячменное пиво?

– Угу, и раздает всем полные кувшины с пивом!

– Что же будет, если вы заставите ее косить овес?

– Оттуда выскочит шотландец в юбочке!

– Она не поговорит с нами и не подскажет, когда придет время выпить по маленькой?!

– Разве машина не поет? – поинтересовался Лейси. – Я был бы не против послушать хорошую мелодию!

– А мне бы хотелось, – сказал Вильям Гонлет, опираясь на свой длинный пастуший посох, – чтобы была машина, которая сторожила бы стадо вместо меня ночью, пока я буду спать. А еще принимала бы новорожденных ягнят и отрезала им хвостики. И чтобы она мне платила за то, что я ничего не стану делать. Джек, у тебя нет такой машины, а? Ты мне не можешь достать ее к следующей весне?

– Я бы не стал доверять этим машинам, – вклинился Перси Рагг. Он произнес любимую фразу Гонлета.

– А что, если она не знает, когда ей нужно остановиться? Меня очень волнует обрезание хвоста!

– Кто станет управлять и этой жаткой, и сноповязальной машиной? – спросил Джо Стреттон. – Кто попытается?

– Я! – закричал Харви. – Я не боюсь никаких машин!

– Ну уж нет, только не ты, – возмутился Джо Стреттон, – если кто и будет первым – так это я, а не какой-то зеленый парень, вроде тебя!

Потом он повернулся к Джеку.

– Если только первым не захочет попробовать наш управляющий.

– Нет, можешь попробовать ты, – ответил ему Джек, – начни жать овес у Ранкла.

В этом году жатва прошла быстро. Она началась и закончилась в рекордно короткое время. Погода стояла хорошая, и пахать было легко. Джек уже работал почти три года в Браун Элмсе. С каждым годом хозяйство велось все лучше, но мисс Филиппа была недовольна.

– Сколько времени нам понадобится, чтобы избавиться от тростника в Миддл Найнтин Акр? – спросила она Джека.

– Года два-три, а может, и четыре.

– Почему так долго?

– Осушить почву и покончить с тростником займет гораздо больше времени, чем запустить ее и превратить в болото!

– Сколько понадобится времени, прежде чем в Руммерс можно будет сеять зерновые?

– Наверное, почти столько же – от двух до трех лет. Земля там неплохая, но очень кислая. С ней придется поработать, а для этого требуются время и терпение!

– Терпение! – повторила мисс Филиппа и сердито вздохнула.

– Быстро мы ничего не добьемся, – сказал ей Джек. – Вы слишком запустили землю.

– Это не моя вина, что ферма была в таком упадке. Мне не на кого было опереться, пока вы не появились здесь.

Но она, доверяя Джеку, ожидала, что он станет совершать на ферме настоящие подвиги.

– Ну твоя сестрица! – сказал он Ненне. – Она, наверное, считает меня волшебником и ждет от меня всяческих чудес.

– Ты и так сотворил для нее чудо, – заметила Ненна. – Никто так много не работает.

Что касается Ненны, то, по ее мнению, Джек никогда не ошибался. Она бросалась на его защиту как львица, если считала, что его каким-то образом обижают. Она даже могла отчитать за Джека свою сестру.

– Джек вчера вернулся домой после работы только в десять вечера. Почему ты заставляешь его так много работать?

– Я ему хорошо плачу, и он должен отрабатывать эти деньги.

– Я говорю не об этом.

– Он что, жаловался на меня? – спросила Филиппа. – Он не рассказывал о том, что я хочу сделать с фермой?

– Конечно, он делится со мной, – ответила ей Ненна.

Она удивленно посмотрела на сестру, и Филиппа отвела свой взгляд.

– Ему не нравится, как к нему относятся?

– Нет, – отвечала Ненна, – Джек никогда ни на что не жалуется.

– Конечно. И перестань болтать! Твой муж сам способен разобраться в своих делах.

Действительно, мисс Филиппа нещадно эксплуатировала Джека. Она часто задерживала его после работы, вызывала к себе в контору и часами обсуждала с ним дела на ферме. Он ей в этом не отказывал.

Как-то осенью она пригласила Джека в дом, в парадную гостиную, и предложила ему бокал мадеры. Он не знал, что и подумать. Он ее не понимал. Вскоре пришел Джон Тьюллер из Мерихоупа. Она, видимо, его ждала и тоже предложила ему вина.

– Джек, мне кажется, что мистеру Тьюллеру не помешает ваш совет по поводу улучшения его пастбищ. Поговорите с ним об этом, пожалуйста.

Но усатый мистер Тьюллер, высокомерно взглянув на Джека, даже не ответил на его приветствие.

– Я приехал повидать вас, мисс Филиппа, и вы прекрасно это знаете.

Поэтому Джек быстро допил вино и ушел. Он обратил внимание, что мисс Филиппа сильно покраснела. Он никак не мог понять, для чего она пригласила его – то ли для поддержки, то ли показать, что у нее тоже есть ухажер. Так или иначе, Тьюллер выражал ей симпатию, но Ненна, когда Джек ей все рассказал, очень разозлилась.

– Это противный человек! Я его терпеть не могу! Его жена еще не успела остыть в своей могиле, бедняжка, а он уже начинает искать замену ей.

– Может, все не так плохо? Мне кажется, что твоя сестра хотела бы выйти замуж, и если он ей нравится…

– Только не Джон Тьюллер! Он женился в первый раз, чтобы прибрать к рукам Мерихоуп. За эти годы он все там разорил. И так будет с Браун Элмс. Он легко расправится с бедной Филиппой. Ведь его основные занятия – охота и пьянство.

– Может, ты и права, – согласился Джек. Он прекрасно знал все о Тьюллере. – Но боюсь, это не наше дело.

– Нет, это как раз наше дело, – твердо сказала Ненна, – ты не подумал, что станет с нами, если Тьюллер станет здесь полноправным хозяином?

Джек засмеялся. Он никогда не видел ее такой негодующей.

– Если станет совсем плохо, я всегда смогу найти себе работу в другом месте, – сказал Джек, успокаивая ее.

– После того, как ты столько трудов вложил в эту ферму? Ты же вытащил ее из трясины. Нет и еще раз нет! Я даже не желаю слышать о подобных вещах!

– Мы в свое время об этом подумаем. Хотя я не знаю, что ты сможешь предпринять в отношении Тьюллера.

– Сначала поговорю с Филиппой.

– Ну да, и все сразу образуется.

– Ты что, смеешься надо мной? – спросила его Ненна.

– Боже упаси, – ответил Джек. – Я ведь не шучу, Джек!

– Я понимаю.

– О, как ты меня иногда злишь.

– Помолчи минуточку и послушай, – прервал ее Джек, – ты все слышишь?

– Нет, а что?

– Ты не слышишь, как у меня бурчит в животе? Мой желудок спрашивает, почему я так запоздал с ужином.

– Ой, – воскликнула Ненна и побежала к печке. – Ты только взгляни на мой пирог. Вот ужас!

Ненна показала ему пирог, который несколько пригорел по краям.

– Ничего, мне нравятся хрустящие пироги. А какая начинка? Мясо и картошка? О, я так и подумал, как только почувствовал этот запах!

– Ты! Не хитри! – сказала ему Ненна. – Тебя совершенно не волнует начинка пирога! Ведь всю свою жизнь ты прожил на хлебе и сыре! Ты просто хочешь отвлечь меня от разговора!

– От какого разговора? – делая вид, что ничего не понимает, спросил ее Джек.

– Ты прекрасно помнишь, о чем шла речь! Ненна поставила на стол блюдо с тушеной капустой и морковью и принесла подливку. Сев за стол, она принялась нарезать пирог.

– Я говорила тебе о будущем, – сказала она. – Эта ферма может в будущем принадлежать нашим детям. Ты не обвиняй меня, если я буду защищать их интересы!

– Я все понимаю. Но почему ты думаешь, что твоя сестра так и останется одинокой?

– Но вообще-то ей уже далеко за тридцать. У нее не так много шансов выйти замуж, – ответила Ненна.

– У нее есть Джон Тьюллер. Или мне это только кажется?

– Он ей принесет только разочарование. И каково будет тебе, если ферма достанется Тьюллеру, когда она могла бы стать фермой твоего сына?!

– Для меня все это слишком сложно, – сказал Джек. – Я не могу заглядывать так далеко в будущее.

Джек был поражен, что Ненна может быть такой расчетливой. Она так хотела, чтобы их будущие дети владели фермой. Джек посмотрел на жену новыми глазами. Ненна спокойно выдержала его испытующий взгляд. У нее уже был большой живот, который она носила с достоинством. Она аккуратно расправила складки одежды на животе, и Джек улыбнулся.

– Почему ты так уверена, что ты носишь сына? Тебе что, нагадали твои цыганские подружки из березовой рощи?

– Да! – как бы обороняясь, ответила ему Ненна. – Ты можешь смеяться сколько угодно, но цыгане часто правильно предсказывают.

Она откусила кусочек пирога и начала тщательно жевать. Ненна теперь все делала очень аккуратно, ни на секунду не забывая о будущем ребенке.

– Я хочу, чтобы это был сын, – добавила Ненна.

– Тогда все понятно, и нет никаких вопросов.

Но в эту осень у них родилась девочка. Ее назвали Линн, в честь матери Ненны. Огорченная, Ненна плакала. Она даже не захотела, чтобы рядом с ней поставили колыбельку. Ее пришлось поставить у дальней стены. Но потом, увидев, как радовался ребенку Джек, она успокоилась и попросила, чтобы ей дали ребенка: – Ты никогда мне не говорил, что хочешь дочку.

– Я этого не знал сам, пока не увидел ее, – сказал Джек. – Я почувствовал, что это дар Божий!

– Как ты думаешь, она меня простит, что я была так разочарована?

– Все зависит от того, как теперь ты станешь к ней относиться.

– Я подарю ей много братьев и сестер, – пообещала Ненна и добавила: – Она никогда не будет такой одинокой девочкой, какой была я.

В конце октября, когда все работали, она принесла малышку, закутанную в шерстяную шаль, на ферму. Ненна хотела, чтобы все увидели ее и благословили девочку.

– У нее все будет хорошо, – сказал Питер Льюппитт. – Она родилась, когда луна росла.

– Питер прав, – добавил его брат Поль. – Я всегда сажаю капусту в это время, и. вы знаете, какой хороший у меня урожай.

– Детей нужно рожать, когда луна прибавляется, – заметил Питер. – Все должны помнить об этом.

– Не так-то легко достичь этого, – серьезно сказал Вильям Гонлет и покачал головой.

– Она не хочет открыть глазки и взглянуть на нас? Наверное, считает, что ей не на что здесь смотреть!

– Да нет, девочка просто спит, – сказал Джек. – Она не дает нам покоя всю ночь, зато днем отсыпается.

– Наверное, у нее режутся зубки, поэтому она такая беспокойная.

– Нет, мне кажется, что ее тревожат газы, – продолжал Оливер Лейси.

– Тебе следует сходить к старушке Балсам в Гудлендс. Она готовит лучшую воду от колик.

– Ты уже носила ее на Тутл Неп? – спросил Гонлет. – Всех новорожденных нужно носить на Тутл Неп. Понимаешь, это самое высокое место у нас в приходе, и побывавшему там всегда будет везти в жизни. Это так же хорошо, как если вы ее окрестите или же если у нее на левом локте окажется родинка!

Джек улыбнулся, но Ненна решила идти туда сейчас же. Поэтому они пошли на горку, которую все называли Тутл Неп. И там среди вязов, с которых слетали желтые листья, он взял девочку на руки и высоко поднял вверх.

– Слушай меня, Линн Мерсибрайт! Что ты скажешь о том, какой здесь воздух?! Прекрасно пахнет, не так ли? Тебе нравится?

По пути домой он сказал Ненне:

– Она не сможет нас потом упрекнуть, что мы не сделали для нее все, что было в наших силах!

– Ты не веришь в удачу? – спросила его Ненна.

– Мне бы нужно поверить, – ответил ей Джек. – В последнее время мне везет. Я даже вместо одной сороки всегда теперь вижу две!

Он вернулся к работе. Вместе с Харви Стреттоном они сеяли пшеницу в Слиплендс. Позже мимо них к усадьбе прошел Джо Тьюллер.

– Я хотел поговорить с тобой, управляющий, по поводу цыган, которые стоят лагерем у вас на земле. Мне это не нравится. Вам не следовало разрешать им тут так долго болтаться.

– Они приезжают сюда каждый год, чтобы помочь собрать урожай. На зиму переедут в Ладден.

– Ну, это еще не скоро, а пока у меня каждый день пропадают куры.

– Мне кажется, вам лучше поговорить с мисс Филиппой.

– Я так и сделаю. Я уже направляюсь к ней.

Тьюллер хорошо выглядел в брюках для верховой езды и в норфолкском пиджаке. Аккуратно ступая, он старался не запачкать свои сапоги. Джек прикрикнул на лошадь, и работа продолжалась. Харви Стреттон, сидевший у ящика с семенами, громко захохотал.

– Надо же, у него пропали куры! Ха-ха-ха! Бедняжки просто провалились под землю! Хи-хи!

Позже, днем, когда Джек отводил лошадей на двор, он заметил Тьюллера, занятого разговором с мисс Филиппой. У Тьюллера в руках уже была корзинка с яйцами. Он всегда попрошайничал.

– Управляющий, я решил вопрос с цыганами. Мисс Филиппа завтра утром отправит их отсюда!

Джек был удивлен. Он посмотрел на спокойное лицо мисс Филиппы. Похоже, Тьюллер оказывает на нее огромное влияние…

Но прошло еще много дней, а цыгане оставались в березовой роще и делали, что хотели.

– Я думал, вы их прогоните, – сказал ей Джек, но мисс Филиппа лишь пожала плечами.

– Почему я должна их прогонять? – спросила она. – Мне они не сделали ничего плохого, и к тому же все равно уедут в ноябре.

Значит, ей нравилось держать Тьюллера на коротком поводке, и Джек подумал – почему? Было совершенно невозможно разгадать, о чем она думает или что чувствует.

Осень перешла в зиму, и Тьюллера все чаще и чаще видели в Браун Элмсе. Он бродил по полям и разглядывал все постройки. Джек старался не попадаться ему на глаза, понимая, что эти встречи до добра не доведут. Но остальные работники были возмущены. Они жаловались, что Тьюллер шпионит за ними. И наверняка все потом докладывает мисс Филиппе. Как-то вечером, подкараулив Льюппиттов после работы, он приказал развязать мешки, которые они тащили с собой. И отобрал у них две связки фазанов, зайцев и кроликов, спрятанные там. Джо Стреттон после этого каждый вечер возвращался домой с мешком камней, которые намеревался бросить Тьюллеру на ноги, если тот станет к нему приставать!

– Фермер Тьюллер ко мне не подходит! И правильно делает! Иначе попорчу его длинный прекрасный носик! Клянусь!

– Пока все хорошо, – сказал Питер Льюппитт, – но что будет, если он женится на нашей мисс Филиппе?

– Если это случится, я просто уеду отсюда, – заметил Стреттон. – Я не собираюсь работать под началом Тьюллера.

– Уедешь? – спросил молодой Харви.

– Ну да, уеду.

– Отец, ты пересечешь Атлантику, да?

– Мне все равно, – сказал Стреттон. – Есть много хороших ферм и по другую сторону Ниддапа.

Все с трудом выносили Джона Тьюллера. Работники его презирали, на что определенно показывал пожалованный ему титул «Фермер». Дело в том, что Джеймса Тригга из Гудлендс и Джорджа Эллентона из Споутса, которые обрабатывали свои земли традиционными методами, все звали «Мистер», а хозяин Мерихоупа, который проматывал свое состояние на выпивку, был везде известен как «Фермер Тьюллер».

– Только представь себе, – заметил Вильям Гонлет, – он продает землю, чтобы купить побольше пива!

Джеку не всегда удавалось скрыться от Тьюллера. Как-то в конце ноября, когда две бригады были заняты пахотой на Плакеттсах, к нему пришел Тьюллер и попросил, чтобы Джек одолжил ему двух лошадей.

– Я говорил об этом с мисс Филиппой, и она не возражала.

– Неужели? Я впервые об этом слышу.

– Мне также нужны и работники, чтобы перевезти уголь со станции. Вы должны мне их дать!

– Это может подождать, – сказал ему Джек. – Я не могу упускать хорошую погоду. Перевезти уголь можно и в ненастье.

Тьюллер разозлился и с трудом сдерживал гнев.

– Тогда дайте мне людей и лошадей после работы. Мне нужно сделать это сегодня.

– Сегодня я вам никого не могу дать. Когда будет закончена работа, всем нужно будет отдохнуть, мистер Тьюллер. Я постараюсь вам помочь в какой-нибудь другой день.

– Черт бы тебя побрал! – заорал Тьюллер, выходя из себя. – Отправляйся побыстрее к своей хозяйке и спроси ее сам! Она скажет, что нужно делать!

– Мне никто не может приказывать. Я здесь управляющий, а не мисс Филиппа. И только я здесь всем распоряжаюсь.

– Посмотрим, – сказал Тьюллер. – Да, да! Мы еще увидим.

Он бросился бежать по вспаханному полю. Джек невозмутимо продолжал пахать, но работники были обеспокоены. Через некоторое время Тьюллер вернулся уже в сопровождении мисс Филиппы. Они вместе поджидали Джека.

– Вы отказались дать мистеру Тьюллеру лошадей, – обратилась к нему Филиппа.

– Я ему не отказал, а только объяснил, что он их может получить позже.

– Неужели все лошади должны быть заняты здесь?

– Да, сейчас стоит хорошая погода. Но это не надолго. И если все лошади будут заняты еще несколько дней, то мы сможем засеять кукурузой поле в Плакеттах и Бранте. Мне это кажется более важным, чем перевозить уголь, чтобы горел очаг в доме ваших соседей.

Тьюллер чуть не лопнул от злости. Он повернулся к мисс Филиппе, гордо выставив подбородок вперед.

– Насколько я помню, мисс Филиппа, когда я попросил вас об этом маленьком одолжении, вы мне не отказали.

– Мистер Тьюллер, я ясно сказала «да» при условии, что лошади нам здесь не понадобятся.

– Так вы даете мне их или нет? Я не желаю спорить с вами!

– Мистер Тьюллер, когда мистер Мерсибрайт скажет, что лошади свободны, вы сможете их взять на время.

– Вот как? Вами может командовать ваш управляющий, не так ли?

– Мной никто не смеет командовать, – строго ответила мисс Филиппа. – Даже такие друзья, как вы, мистер Тьюллер.

– Ну что ж, я никогда не позволил бы ни одному своему работнику разговаривать со мной так, как это делает хромой тупица с вами, мадам! – насмешливо произнес Тьюллер.

– Вы, наверное, забыли, что мистер Мерсибрайт женат на моей сестре, и он мой управляющий, а не просто наемный рабочий.

Тьюллер был зол, его унизили перед работниками, поэтому он решил отомстить мисс Филиппе. Презрительно оглядев ее с головы до ног, он прорычал таким голосом, что его можно было слышать через все поле:

– Боже мой! Мадам, и я еще собирался сделать вас своей женой. Но не потерплю за своим столом ни пахаря, ни скотника, поэтому лучше поздно, чем никогда! Я благодарю Бога за то, что он открыл мне глаза!

И двинулся по полю, чтобы воспользоваться короткой дорогой в Мерихоуп. Мисс Филиппа сорвала свой гнев на Джеке.

– Вы понимаете, – сказала она ему, – что из-за вас я поссорилась с соседом и дала ему повод выставить меня перед всеми дурой.

– Из-за меня? – переспросил Джек, но она уже ушла.

Все работники были довольны тем, как закончилась стычка.

Оливер Лейси слышал почти весь разговор, который сразу же передал другим работникам. Наконец-то мисс Филиппа заслужила их одобрение.

– Она все ему сказала, правда, Джек? Она поставила Фермера Тьюллера на свое место, и ему пришлось уйти несолоно хлебавши. Наконец-то она разобралась с ним.

– Было бы гораздо лучше, – заметил Джо Стреттон, – если бы она его вообще не приваживала.

Джек тоже так считал. Ему казалось, что с Тьюллером лучше не связываться – ведь он постарается отомстить ему. Так и случилось. Через три недели Рой был найден мертвым в канаве, разделяющей Мерихоуп и Браун Элмс.

– Он попытался поймать моих фазанов, – заявил Тьюллер, – поэтому моему леснику пришлось убить пса.

Никто ничего не мог доказать. Лесник подтвердил его объяснение. Джеку оставалось только готовиться к следующим неприятностям. Он предупредил всех работников, в особенности пастуха, у которого было три собаки.

– Клянусь, если они посмеют убить моего Снепа, Пипа или Петси, – мрачно заметил Вильям Гонлет, – я их сам прикончу. Вот и все!

Когда старик Гонлет выпрямлялся во весь свой огромный рост, он представлял собой грозную фигуру. Чтобы передать свое предостережение, он наведался в Мерихоуп.

– Если вы причините вред моим собаками, – сказал он Тьюллеру и его леснику, – я развешу ваши кишки прямо на деревьях!

Больше собак не убивали, но Тьюллер просто лез из кожи, стараясь как-нибудь еще досадить соседям. Не проходило и месяца, чтобы он не причинял им еще какую-нибудь неприятность: то вдруг ломались калитки в загородках между полями, причем петли на калитках были вырваны «с мясом», то отверстия для стока воды в поилках для скота оказывались забитыми, и вода лилась через край, то старого непородистого быка выпускали вместе с телками Браун Элмса.

– Нет ничего хуже плохого соседа, – сказал Питер Льюппитт Джеку, – кроме двух плохих соседей.

Однажды утром в воскресенье, после службы, когда Джек и Ненна разговаривали с Филиппой в церковном дворе, Тьюллер, проходя мимо, сильно толкнул Джека, с презрением оглядев их всех. Потом начал разговаривать с миссис Каррингтон из Вилби Холла. Он нарочно стал спиной ко всем обитателям Браун Элмса.

Все присутствующие на службе заметили его вызывающее поведение. Филиппа и Ненна расстроились. Но почти сразу к ним подошел мистер Тапиярд из Эннен Стока. Он был важным лендлордом и членом магистрата. Сняв шляпу перед ними, он спросил:

– Как дела в Браун Элмсе? Как я слышал, все у вас в порядке. И под руководством мистера Мерсибрайта дела идут лучше и лучше. Как жаль, что не все хозяева ферм следуют вашему примеру, мисс Гафф, и не разводят там овец, коров и свиней, вместо стайки полудохлых фазанов!

Потом, не понижая голоса, добавил:

– Если вам досаждает этот тип Тьюллер, мы поможем расправиться с ним, можете не опасаться!

Мисс Филиппа была растрогана выражением симпатии со стороны мистера Тапиярда и обратила внимание, что все остальные также проявляют к ней дружелюбие. Джона Тьюллера не уважал никто в округе. Все прекрасно знали, что он – транжира и бездельник.

Тем не менее мисс Филиппа была очень одинока. Джек жалел ее, видя, как она по воскресным дням уходила обедать в свой пустой дом, где компанию ей составляла лишь глухая кухарка.

– Филиппа сама в этом виновата, – сказала Ненна. – Если бы она хотела, то легко могла бы завести себе друзей, но она даже не пытается этого сделать.

– А я чувствую себя виноватым, я ведь забрал тебя у нее, – сказал Джек, – нам нужно что-то придумать.

– Что именно?

– Ну, например, приглашать ее на воскресные обеды. Тогда вы сможете немного поболтать друг с другом.

– Да, – согласилась Ненна. – Это ты хорошо придумал. Может быть, хотя бы в этом случае она поймет, что я все-таки умею готовить.

Но визиты не удались, потому что мисс Филиппа всегда находила причины попенять Ненне, что та, как ей казалось, неправильно ухаживает за девочкой.

– Боже, на кого она похожа, и почему она сосет кусок сыра? – спрашивала Филиппа. – Это ты дала сыр или Джек? Разве в таком возрасте детям дают сыр?

– Не понимаю, почему нельзя этого делать? – отвечала Ненна. – Посмотри, ведь он ей нравится.

– И вы всегда даете ребенку то, что нравится?

– Если это полезно, то да.

– Мне кажется, что она станет очень капризной и избалованной.

– Она будет просто счастливой, – заметила Ненна.

Мисс Филиппа фыркнула, глядя, как дитя ползет к ней по полу. Она сидела на стуле, подобрав повыше свои юбки, и ей не хотелось, чтобы липкие детские пальчики коснулись ее. Джек нагнулся и взял дочку на руки.

– У нее уже четыре зуба, и вскоре появятся еще два, – сказал он. – Думаю, это нормально для семимесячного ребенка?

– Не, знаю. У меня никогда не было детей.

Джек, скрывая улыбку, взглянул на Ненну. Филиппа по-прежнему не разделяла их радость, несмотря на их старания она все больше замыкалась в себе.

Ненна обычно спокойно переносила критику сестры. Она для себя давно решила, что будет спокойно на все реагировать. Но она не терпела, когда та вмешивалась не в свои дела. И вскоре между ними все-таки произошла ссора.

Было теплое солнечное летнее воскресенье. Линн исполнилось уже девять месяцев. Она, босая, ползала по полу.

Ненна на минуту вышла в сад, чтобы набрать мяты и сказать Джеку, что обед будет скоро готов. Вернувшись, она увидела, что Филиппа, с трудом удерживая Линн у себя на коленях, натягивает второй башмачок на перекошенный чулочек. Ребенок горько плакал, и Ненна сразу же подхватила ее на руки. Она сорвала с нее башмачки и чулочки и швырнула их на диван.

– Не лезь не в свое дело! – резко сказала она. – Как ты смеешь доводить до слез бедного ребенка?!

– Она не должна быть без обуви на холодном каменном полу! Да еще ползать во дворе по тропинке. Ведь Линн может пораниться!

– Не твое дело! – отрезала Ненна. – Не смей здесь командовать. Если ты считаешь, что умеешь воспитывать детей и ухаживать за ними, тебе следует самой выйти замуж и завести детей, пока не поздно!

Войдя в дом, Джек почувствовал приближение скандала. Переведя взгляд с одного сердитого лица на другое, он подошел и взял Линн себе на руки.

– Посмотри, картофель почти готов, – сказал он. – Кипяток сейчас перельется через край и затушит огонь. – Потом обратился к дочке: – Детка, папа покатает тебя на спинке, как лошадка.

Джек сел на плетеный стул с девочкой на коленях и повернул дочку к себе лицом. Затем стал ее подбрасывать вверх, пока та не засмеялась.

Линн что-то залопотала, пуская пузыри. Наклонившись к Джеку, она потянулась ручонками к его карману. Она знала, что там ее ждет зеленый горошек. Ненна улыбнулась им. Ей нравилось, когда Джек играл с ребенком. Но мисс Филиппа так и не успокоилась. После обеда она холодно простилась с ними.

– Ну, – сказала Ненна, обращаясь к Джеку, – я хочу знать, чей это ребенок – мой или ее?

– Наш с тобой, – ответил Джек. Ему не хотелось спорить и он пошутил:

– Будь уверена, ведь она так же любит хлеб и сыр, как и мы!

Часто летом, когда Ненна выбиралась в поле, чтобы помочь в уборке сена, она частенько брала с собой Линн и укладывала ее спать неподалеку в тени у живой изгороди, чтобы можно было присматривать за дочкой. И во время жатвы Линн целыми днями находилась в поле, где за ней уже присматривали другие дети, игравшие подальше от жатки и от жнецов с их острыми серпами и косами.

Однажды жарким днем Бобби Льюппитт поймал большого ужа и притащил его через все поле, чтобы показать детворе. Ненна сразу же бросилась туда, опасаясь, что Линн, которая не спала, могла испугаться. Но когда она туда прибежала, Линн держала ужа в руках, пытаясь прижать его к своему тельцу. Извивающийся в руках уж ей очень понравился. Она смеялась и что-то по-своему лопотала. Когда уж вырвался из ее объятий и поспешно скрылся в кустарнике, Линн заплакала.

– Долли-куколка! – звала она, ползая у изгороди. – Долли-куколка… иди… иди…

Каждую игрушку или домашнее животное она называла «долли-куколкой».

Это была симпатичная девочка со светлыми волосами, в которых сияли рыжеватые отблески. Коротко подстриженные Ненной волосы мягкими волнами лежали на ее хорошенькой головке. Глазки и ресницы у нее были темными, как у матери. Кожа золотилась от солнечных поцелуев.

– Кто это у нас ясное солнышко? – приговаривал Джек, высоко поднимая ее так, что она ручонками почти касалась крыши. – Кто это у нас умница-разумница? Кто же это? Ты не знаешь?

– Долли! Долли! – болтала Линн. – Долли-солнышко! Умница-разумница!

Когда ей исполнился год, она уже говорила и знала много разных слов. Была веселым и спокойным ребенком.

К концу жатвы в этом году выдались пять дней, когда дождь, не прекращаясь, лил с утра до вечера. Это не позволило закончить жатву. На сорока пяти акрах остались несжатые хлеба, и дождь и ветер так били по стеблям, что они полегли. Когда же на шестой день Джек с работниками пошли посмотреть, можно ли продолжать уборку, он решил, что несмотря на влагу овес и ячмень в Топ Граунде все же следует сжать. Но вдруг он увидел, что туда с другого пастбища пробрались овцы Гонлета. Колосья были втоптаны в раскисшую от воды почву так, что было жутко смотреть.

У овец раздулись животы, и они лежали, не в состоянии двигаться. Они просто объелись травой и клевером, которые росли на том же поле под высокими стеблями овса и ячменя.

– Прошлой ночью скота там не было, – сказал Гонлет. – Я был с обходом в десять вечера, и они все находились за оградой. Их выпустил сюда Фермер Тьюллер или кто-то из его подручных, которые выполняют для него всю грязную работу!

Когда мисс Филиппа увидела это поле, она некоторое время стояла молча, и у нее в глазах блестели слезы. Ей было так жаль погубленного зерна. Но потом она рассвирепела.

– На этот раз я подам на Тьюллера в суд, как посоветовал мистер Тапиярд.

– У нас нет доказательств, – сказал ей Джек, – и Фермер Тьюллер об этом позаботился. Овцы наши, а он уж постарается сделать так, чтобы дыры в живой изгороди выглядели так, будто они появились там случайно.

– Что же нам предпринять, чтобы это не повторилось?

После этого каждую ночь Джек обходил все хозяйство с двустволкой в руках. И как-то ночью он вдруг увидел человека, который крался вдоль дорожки. Заметив Джека, тот повернул назад и побежал. Джек выстрелил из одного ствола по ветвям ближайшего дуба.

– Передай своему хозяину, – крикнул он ему вслед, – что следующему, кого он пришлет сюда, уже не повезет так, как повезло тебе!

Кажется, послание попало в точку. Больше чужие у них не появлялись, Но Джек, работая весь день и потом по пять-шесть часов ночью охраняя ферму, довел себя почти до истощения и стал похож на тень.

Ненна сразу высказала свое негодование по этому поводу Филиппе.

– Разве это моя вина? – парировала Филиппа, – я ведь не просила его сторожить ферму ночью!

– Тогда, может, ты ему скажешь, чтобы он прекратил дежурства, – сказала Ненна. – Иначе он совсем доведет себя.

– До тех пор пока не убран весь урожай, я не могу сделать этого. Ведь именно из-за Джека я поругалась с Тьюллером, поэтому он чувствует себя виноватым.

Наконец почти без потерь урожай был собран. С этих пор Джек смог ночевать в своей собственной постели и даже забыть о Джоне Тьюллере. Пока снова не нужно будет возделывать поля в Топ Граунде. И тогда, видимо, опять придется отправляться в ночной дозор.

Но осенью случилось так, что и с этой проблемой было покончено. Ферму Мерихоуп выставили на продажу. Возвращаясь из Хотчема, Джек увидел, как кто-то приколачивал объявление к дереву на Фелпи Лейн.

«Мерихоуп – двести акров земли, жилой дом, сараи и амбары, надворные строения, коровники и другие строения. Продается с аукциона в четверг, 28 октября. Может быть продана и раньше, по взаимной договоренности с покупателем».

Джек пошел на розыски мисс Филиппы. Она оказалась в сыроварне, где, погрузив по локоть руки в сырный чан, занималась своим делом.

– Кажется, ваш друг Тьюллер решил расстаться с. фермой. Я только что видел объявление. Продается Мерихоуп.

– Да, я знаю и собираюсь купить ее, – спокойно ответила мисс Филиппа. – Я уже разговаривала с мистером Тоддсом по поводу закладной, и он поможет, чтобы ферма досталась мне.

Джек просто остолбенел. Он стоял и смотрел, как ее белые руки тщательно перемешивали сырную закваску в чане. Она взглянула на него и слегка улыбнулась. Казалось, она наслаждалась его удивлением – это был момент ее триумфа.

– Вы сошли с ума? – спросил ее Джек.

– Нет, мне так не кажется. – Таков был ее ответ.

– Вы же знаете, что фермерство находится в упадке, и пока незаметно, что нас ждет впереди какой-нибудь просвет!

– Это значит, что земля станет дешевле, иначе я бы не решилась ее покупать. А потом когда-нибудь все переменится. Вы часто говорили мне об этом сами. Фермерство еще будет приносить доходы, и когда-то случится, что наше хозяйство станет одним из самых лучших.

– Земли Тьюллера находятся гораздо в худшем состоянии, чем раньше были ваши угодья. Он выжал из них все, что мог, и это вам известно лучше, чем кому-либо! Пройдут годы, прежде чем их удастся привести в норму. Лет пять, как минимум, а может, и больше.

– Вот вы этим и займетесь, – сказала мисс Филиппа.

– Так я и думал! Я просто чувствовал это своим спинным мозгом.

– Я надеялась, что вы будете довольны, если придется управлять большим хозяйством.

– Мне и так хватает работы.

– Но вы ведь сможете привести в порядок Мерихоуп, не так ли? Мне без вас не справиться.

– Да, конечно, я сделаю все, что в моих силах. Вечером, когда он рассказал все Ненне, она сначала разозлилась.

– Филиппа перегружает тебя работой, – заявила она. – Я этого не потерплю.

Но потом, переговорив с сестрой, она вдруг изменила свое мнение. Казалось, что они пришли к какому-то соглашению.

– Дом в Мерихоупе будет продаваться отдельно, и он сохранит свое название, – сказала она. – А земля станет частью Браун Элмса, и уже составлена новая земельная опись владений. Теперь угодья Браун Элмса значительно увеличатся.

– Что-то ты поменяла свою песенку, не правда ли? – спросил ее Джек.

– В конце концов все складывается к лучшему, – ответила Ненна. – Ферма со временем перейдет нашим детям.

– О-о-о-! И кто же это говорит?

– Так сказала Филиппа. Она сказала, что никогда не выйдет замуж, и ферма перейдет к нашим сыновьям.

– К каким сыновьям? – спросил ее Джек. Он решил немного подразнить ее. – Ты что-то держишь от меня в секрете?

– Нет, нет, – воскликнула Ненна. – Мне бы так хотелось порадовать тебя…

– Ну-ка дай подумать… Пока еще рано беспокоиться по этому поводу. Мы женаты только два года, и у нас уже…

– Да, но Линн родилась почти через девять месяцев после нашей свадьбы! С ней все было так просто! Я не понимаю, почему у нас больше нет детей?

Ненне очень хотелось еще иметь детей. Она просто изводила себя этим.

– Как же так? – спрашивала она. – Почему все у меня бывает не так, как я хочу? Я же не требую многого! Почему же Бог мне отказывает в детях?

– Не волнуйся, – нежно сказал ей Джек, – мне кажется, что они у нас еще будут.

Теперь он отвечал за шестьсот акров земли. С вершины Тутл Борроу перед ним расстилалось все поместье. Оно спускалось по склонам к югу и востоку.

– Разве ты не гордишься, что управляешь такими угодьями? – спрашивала у него Ненна.

– Я бы гордился, если бы земли Мерихоуп не были так истощены, – отвечал Джек.

На все требовалось время. Чтобы восстановить плодородие почвы, нужно было много времени и упорного труда. Постепенно результаты труда себя оправдывали. Когда прошли два года, изменения уже были весьма заметны.

Влажные пастбища были осушены, истощенные земли унавожены и оставлены под паром. Земли по пастбищами очистили от заполнившего их кустарника, перепахали и вновь засеяли травами. Постепенно они покрылись сочной густой травой, сверкавшей зеленью под весенним и летним солнцем.

– У меня теплеет на сердце, – заметил Вильям Гонлет, – когда я вижу, как снова начинает улыбаться эта земля.

В эти дни Джек стал важной персоной. На рынке фермеры подходили к нему поговорить и просто поздороваться. Они иногда приезжали в Браун Элмс, чтобы увидеть там все изменения. Они то просили его совета по поводу своих пастбищ, скота и разных сельскохозяйственных машин, то интересовались его мнением об искусственных удобрениях. На многие мили вокруг его знали по имени. Он завоевал уважение, с ним считались, и ему было это приятно, ведь Ненна гордилась им. Она окружила его теплом, заботой и лаской.

Когда он работал в поле неподалеку, то мог наблюдать, как Ненна из окна вытряхивала тряпку, ходила по саду, кормила кур и гусей. Иногда он, прервав работу, взмахами руки приветствовал Ненну. Она отвечала ему и поднимала вверх Линн, чтобы та тоже поприветствовала своего отца.

Бывало так, что Ненна, держа Линн за ручку, шла через поле и приносила ему еду в корзинке, большую бутыль холодного сладкого чая. Если денек был прохладным, они оставались вместе с ним и перекусывали, устроившись на подстилке под живой изгородью. В таких случаях Линн приносила свою еду, завернутую в красную салфетку в клеточку, которая обычно была уложена в крохотную плетеную корзиночку. На ручке корзинки были изображены ее инициалы, которые выжег Джек.

– Что же ты сегодня принесла поесть? – спрашивал ее отец. – Неужели хлеб и сыр?

Конечно, это были хлеб и сыр – Линн всегда ела то, что любил отец. И она даже отведывала луковку, разрезая ее ножом точно так же, как делал Джек, хотя прекрасно понимала, что у нее из глаз потом потекут слезы.

Когда Линн заканчивала есть, она уходила побродить поблизости, аккуратно переступая по глыбам земли. Девочка пыталась разговаривать с лошадьми и предлагала им остатки хлеба. Поскольку у Линн отсутствовало чувство страха, Джек внимательно приглядывал за ней, готовый броситься на помощь. Если бы ей позволили, она забиралась бы под брюхо лошадей или подходила бы сзади, чтобы счистить комья земли, присохшей к их задним ногам и хвосту. Она считала, что они все добрые, как старенький Шайнер. Она каталась у него на хвосте и каждый день очищала его разбитые тяжелым трудом копыта маленькой сапожной щеткой.

Шайнер позволял ей делать с ним все, что ей было угодно. Возвышаясь над ней, он смотрел вниз, склонив голову, пока Линн втирала слюну в бородавку на его ноге или же выбирала колючки из длинной жесткой шерсти на ногах. Как только она пробиралась через прутья калитки в сад, он сам подходил к ней и тихо ржал, приветствуя ее. Линн и Шайнер были закадычными друзьями. Лошадь знала, что Линн обязательно принесет какой-нибудь лакомый кусочек. Если бы Ненна не запирала кухонные шкафы, весь сахар перекочевал бы в желудок Шайнеру.

Линн была не против подружиться со всеми живыми существами на белом свете. Она часто бегала за гусями по двору, широко разведя в стороны свои маленькие ручки, и кричала:

– Гусятки, я вас сейчас поймаю! Я поймаю вас сейчас, гуси!

Потом она иногда обижалась, потому что они убегали от нее, не позволяя до себя дотронуться. Но вообще она плакала очень редко. Обязательно что-то происходило, что отвлекало ее от слез. Или прилетала галка и садилась на спину к свинье, или с шумом падало яблоко с яблони, и теперь уже вместо слез Линн звонко смеялась.

Когда Джек был дома, она почти не отходила от него. Ей было интересно все, что он делал. Все его занятия казались ей каким-то волшебством.

Каждые полгода он прочищал камин с помощью четырех длинных шестов, накрепко связанных друг с другом, на конце был привязан пук остролиста, который служил метелкой.

Линн с нетерпением ожидала чистки камина, и когда метелка показывалась из трубы, она заливалась громким радостным смехом.

– Еще, – кричала она Джеку, – папа, папочка, сделай так еще раз!

Зимой, когда был сильный мороз, Джек высоко поднимал дочку, чтобы она могла достать сосульки, свисавшие с соломенной крыши. Линн обламывала сосульки, чтобы лизнуть их.

– О-о-о! Бр-р-р! Какая холодная! Вот холоднющая!

– Конечно, она холодная. Ты когда-нибудь слышала о горячей сосульке?

– Да, – отвечала ему Линн и гордо задирала вверх подбородок. – Я даже их видела!

– Да, и где же это было?

– Я тебе не расскажу!

– Потому что это неправда!

– Нет, правда! – кричала она и прикладывала сосульку прямо к его шее, обещая, что сейчас же опустит ее за ворот рубашки.

– Ну что? Бросать? – спрашивала его баловница.

– Если ты это сделаешь, – предупредил ее отец, – я тогда положу сосульку прямо тебе в штанишки!

– Ты этого не сделаешь, – спокойно ответила ему Линн.

– Вот и сделаю!

– Она на мне растает, и мои штанишки станут мокрыми!

– Что ж, так тебе и надо, чтобы больше не придумывала какие-то горячие сосульки!

– А откуда сосульки появляются?

– Кап, кап, кап, вот они и выросли. И еще быстрее растут, когда после оттепели снова наступают морозы.

– Почему бывает мороз?

– Так, началось! Почему, почему, да ты – просто «почемучка»! Почему бы тебе не спросить, почему маленькие язычки болтают без отдыха?

– А почему они болтают без отдыха?

– Ну все, ты загнала меня в угол. Наверное, потому, что им нужно чем-то заняться!

Как-то весной, когда птицы вили гнезда, он поднялся по лестнице, чтобы установить «кота» на крыше домика, который бы распугивал воробьев, таскавших солому и проделывавших в ней дырки. «Кот» был сшит из куска старого холста, набит соломой. Две зеленые бусинки вместо глаз и выгнутая спина придавали чучелу очень сердитый вид. Но вскоре его длинный торчащий вверх хвост расклевали воробьи, которые куда-то унесли и зеленые бусинки. Птицы снова вили свои гнезда.

– Ты только подумай! – воскликнул Джек. – Наверное, это ты проболталась им о том, что наш кот не настоящий!

– Нет, нет, я этого не говорила!

– Если не ты, тогда кто же им подсказал?

– Им сказала об этом маленькая птичка. Она принесла эти вести на своем хвосте! – воскликнула Линн.

Она всегда смеялась, все ее забавляло. Даже когда ее ругали, она старалась обернуть все в шутку.

– Чьи это шаловливые черные ручонки здесь побывали? – возмущался Джек, показывая на пять черных маленьких отпечатков пальцев на белой стене.

Линн подумала и ответила, что не знает.

– Тогда нам придется приложить сюда твои лапки и посмотреть, совпадают они или нет. А потом мы решим, что предпринять дальше.

Он взял ручку дочки и приложил ее к стене, старательно пытаясь совместить ее пальчики с отпечатками на стене. Но как только они почти попали на свое место, девочка радостно захохотала и попыталась вырвать свою ручку из отцовской руки. Это было так забавно – ее маленькая ручка точно совпадала с отпечатками на стене.

– Кто-то оказался неряшливым плутишкой, – сказал Джек.

– Ты, – быстро нашлась Линн. – Ты сам – неряшливый плутишка!

– Кому-то было сказано идти к маме и умыться перед тем, как ложиться спать? Этот кто-то выполнил просьбу мамы?

– Мылась, мылась. Целых два раза!

– Мне кажется, что ты рассказываешь мне сказки, – продолжал Джек. – У тебя такие грязные лапки! Ты, наверное, лазила в печку?

– Ну да! Прямо в печку!

– Ты только глянь на свой фартук! Как мамочка его отстирает?! А твое платье! Мне кажется, что ты обнималась с разносчиком угля!

Но чем больше он ругал ее, с трудом сдерживая смех, тем смешнее казался он Линн, которая хохотала не переставая.

– У тебя старенькие брови, вон они какие лохматые, – заметила она. – И еще, от тебя пахнет табаком. Ты все куришь и куришь свою трубку!

– С кем это ты так разговариваешь? – спросил ее Джек.

– С тобой, – отвечала Линн, покатываясь со смеха.

– Ты много себе позволяешь, Линн Мерсибрайт!

– Гр-р-р, – зарычала она. – Сам себе много позволяешь! Старичок-ворчунок!

– Мама зовет тебя, беги к ней, пока она сама не пришла за тобой. Иначе будет скандал – у тебя ведь назначено свидание с водой и мылом!

Линн всегда была весела, как беззаботная птичка – она радовалась, засыпая, и радовалась, просыпаясь. Когда она бодрствовала, у нее была масса развлечений.

Но были у Линн и минуты грусти. Например, морозным утром в середине апреля 1900 года, когда умер старик Шайнер.

Было воскресенье. Джек разводил огонь в очаге, а Ненна готовила приборы к завтраку. Они встали рано, было еще темно. Проснувшись, Линн подбежала к окну, чтобы посмотреть, как падает снег на покрытые белой пеленой сад и огород. И вдруг Линн увидела там Шайнера. Лошадь лежала на боку – темно-серая масса на припорошенной снегом траве. И снег постепенно заносил его.

Линн сбежала вниз, рыдая, бросилась в объятиях Джека.

Тот никак не мог понять, что случилось.

– Что такое? В чем дело? – растерянно повторял Джек. Он никогда прежде не видел, чтобы его дочка так горько плакала.

– Ты ушиблась? Или тебе приснился страшный сон?

– Это Шайнер! Шайнер! – плакала она, прижимаясь к нему. – Шайнер умер! Он там, лежит на снегу!

Джек подошел к окну, взяв дочку на руки. – Нет, только не он! Не наш старичок Шайнер!

Но Линн оказалась права. Голова мертвой лошади была откинута назад, пасть открыта.

– Бедный старичок, – грустно сказал Джек. – Бедный старенький Шайнер. Да, он умер. Мы только вчера говорили о нем, он прожил долгую жизнь!

Девочка не ела целый день, бродила, как потерянная, сторонилась родителей. Когда Джек взял ее на улицу, чтобы попрощаться с Шайнером, она хотела смести с него снег, чтобы отец попробовал оживить лошадь.

Вечером перед сном она все еще плакала, и даже Ненна потеряла терпение.

– Поднимись к ней, – попросила она Джека. – Я никак не могу ее успокоить. Она не засыпает. И если не перестанет рыдать, то просто заболеет.

Джек поднялся наверх и присел у кроватки Линн. У нее было бледное, измученное личико.

– Почему умер Шайнер?

– Он умер потому, что был уже старенький. Он устал от работы и ослаб, и поэтому ему захотелось надолго заснуть. Ты ведь не обижаешься, что он спит?

– А когда он проснется?

– Мне кажется, он будет спать очень долго. Но если потом когда-нибудь проснется, то это уже будет другая лошадь.

– Мама сказала, что он теперь на небесах.

– Правильно, на небесах, – подтвердил Джек. – И там останется даже тогда, когда проснется. У него снова будут хорошие зубы, и каждое утро и вечер он станет получать по целому ведру овса.

Но Линн не могла понять, почему старенький Шайнер умер на снегу.

– Зачем он вышел на улицу?

– Я не знаю. Может, он решил, что ему лучше умереть на свежем воздухе. Его не устраивал навес, который я соорудил для него. Ему только нравилось чесаться об его столбы. Шайнер всегда любил бродить под открытым небом между деревьями – зимой или летом, в дождь или когда светило солнце.

Джеку не удалось успокоить ребенка, но пока он тихонько разговаривал с ней, глаза ее начали закрываться, и она заснула.

Утром он принес корзинку с семью маленькими цыплятами и поставил ее в тепло у камина. Когда Линн спустилась вниз, ее внимание сразу же привлек их писк. Днем Ненна увела ее на чай к Эми Гонлет, чтобы девочка не видела, как заберут Шайнера. На следующий день они ходили с тетушкой Филиппой посмотреть телят на ферме Споутс Холл.

Время излечило ее. Ребенку было всего три с половиной года. Ей предстояло еще многое увидеть и сделать. Горе с Шайнером отступило в прошлое и осталось где-то позади.

Весной 1900 года, когда в газетах много писали о войне в Южной Африке, работники приходили к Джеку, чтобы обсудить с ним текущие события.

Они постоянно спрашивали, ожидая, что он знает ответы на все их вопросы.

– Здесь речь идет о Моддер Ривер, – говорил Питер Льюппитт – Где находится эта река?

– Понятия не имею. Я там никогда не был, как и ты!

– Ты же вроде там был в тысяча восемьсот восемьдесят первом году, не так ли?

– Это огромная страна, – ответил ему Джек.

– Мне кажется, что ты только зря тратил время, когда там оказался, – заметил Джо Стреттон, – дела настолько плохи, что нам наверняка там придется все начинать сначала.

– Почему ты, когда был там, не прикончил раз и навсегда этих буров? – спросил его Оливер Лейси. – Мне кажется, что вы их там оставили, чтобы они размножались!

– Это они почти покончили с нами, а не мы с ними.

– Ну мы же не проиграли войну, правда?

– Однако мы ее и не выиграли! Это точно!

– Сколько человек ты убил? – спросил его Перси Рагг.

– Ни одного, – таков был ответ Джека.

– Что, ты не убил ни одного бура? Ты же так метко стреляешь!

– Нет и нет. Я даже не убил ни одного бурского кролика.

– Клянусь, я бы прикончил хотя бы парочку, если бы оказался там, – сказал Харви Стреттон, сверкая глазами.

– Ты-ы-ы, – насмешливо заметил его отец, – им не нужны недомерки вроде тебя.

– Я все равно отправляюсь туда, как только мне исполнится девятнадцать лет!

– Дурачок, к тому времени уже все закончится. Еще месяц, и мы расправимся с бурами.

– Ты тоже так считаешь, Джек? – спросил его Харви.

– Не знаю. Малыш, ты лучше напиши лорду Робертсу и спроси его об этом.

В июне в Ниддап приехали вербовщики и часа два агитировали, пытаясь завербовать волонтеров. Харви сказал, что ему девятнадцать лет, и его взяли на военную службу. Вместе с ним записались еще девять парней из Ниддапа. Спустя несколько недель Харви уже расхаживал в форме, хвалясь перед отцом и остальными работниками.

– Вот это шляпа, – сказал Джонатан Кирби, барабаня пальцами по плоской шляпе Харви, которая была без полей.

– Но она же не защитит твою морду от солнца, не правда ли?

– Что это за полоски на брюках? – приставал к нему Питер Льюппитт. – Чтобы бурам было легче приметить тебя?

– Там мне выдадут тропический шлем, – ответил ему Харви, – и униформу цвета хаки с обмотками.

– Я надеюсь, они не забудут вручить тебе ружье, – заметил его отец. – Не надейся получить мое старое ружье, чтобы забрать с собой на войну. Даже и не мечтай об этом.

– В воскресенье я отправляюсь в казармы, а в понедельник утром у нас начнется обучение.

– Лево-право, лево-право, лево-право, лево! – вдруг завопил Перси Рагг. – Смиррна! На пер-второй рассчитайсь!!

– Я бы ни за что не записался! – сказал Вилл Гонлет, – только подумай, ты ведь покинул своего папашу и младших братьев!

– Ха! – сказал Стреттон, хлопая Харви по плечу. – Кто-то все равно должен идти воевать, не так ли? Только вот я думаю, что он там выдержит не более пяти минут. Может, хотя бы это немного собьет с него спесь!

Харви уехал из Ниддапа вместе с остальными девятью волонтерами, а его место на ферме занял его младший тринадцатилетний брат Эрнст.

– Пока не вернется Харви, я никуда не уйду отсюда, – заявил Эрнст – Тогда уж ему придется попотеть под моим началом. Вот так!

Телята, родившиеся в этом году на ферме, получили кличку Ледисмит и Бломфонтейн.

– И это еще не все, – сказал Джек Ненне. – Питер Льюппитт назвал своего новорожденного сына Кимберли!

– У них родился еще один сын? – спросила Ненна. – У них же уже есть трое сыновей? Почему у Льюппиттов столько сыновей?

– Ну, так случилось, – ответил Джек. – Все ведь предопределено судьбой.

Он разозлился на себя за свои слова. Ему следовало бы помолчать. Ненна очень страдала из-за того, что до сих пор у них не было сыновей, а ей очень хотелось их иметь. В последнее время у нее вообще было какое-то странное настроение. Она старалась убедить себя, что снова беременна, а когда было ясно, что она ошибается, начинала нервничать и становилась мрачной. И тогда даже Джеку не удавалось выжать из нее хотя бы несколько слов.

– Разве ты не хочешь сына? – как-то спросила она. – Конечно, хочешь. Это совершенно естественно! Все мужчины хотят сыновей!

– Я счастлив тем, что у меня есть.

– А я решила, что у нас будет еще и сын, и добьюсь этого. Я твердо решила родить сына.

– Ты что, разговаривала с Эми Гонлет? Слушала ее россказни и сплетни старых бабок?

– Почему бы нет? У нее одиннадцать детей, не так ли?

– Это потому, что старик Вилл – пастух. У пастухов всегда много детей. Они привыкли управляться со стадом. Ясно?

– Я серьезно говорю, – продолжала Ненна, – нечего тебе подшучивать надо мной.

– Что на этот раз предлагает Эми? Пляски под луной? Или стаканчик вина из одуванчиков перед сном?

Хотя он и дразнил Ненну, но что-то его начинало беспокоить. Джек тоже был суеверным и иногда считал, что нельзя требовать слишком многого от судьбы, это может когда-то обернуться и против тебя.

– У нас все в порядке, – сказал он Ненне. – Меня не волнует, что у нас нет сына, и тебе следует тоже успокоиться.

Но Ненна только поглядывала на него лукаво, словно сумела припасти для него сюрприз. Она была так молода и здорова. Доктор Спрей сказал ей, что у нее много сил.

Казалось несправедливым то, что за четыре с половиной года их брака она родила только одного ребенка. И Ненна твердо решила исправить эту несправедливость.

Когда наступило время жатвы, цыгане, как всегда, раскинули табор в березовой роще за главным домом, Ненна ходила туда каждый день и разговаривала с миссис Зиллери Босвелл.

– Сколько вешалок для одежды ты купила у них в обмен на их настойки? – спрашивал Джек. – Мне кажется, что этих настоек хватило бы на всех жителей Ниддапа.

Когда он был с Филиппой в Хоум Филде, проверяя, когда можно будет начать жать пшеницу, один из цыган проскакал мимо них на пегой лошади.

– Ей не следует туда ходить, – сказала Филиппа. – Нельзя, чтобы они чувствовали себя на равных с нами. Ты – ее муж и должен запретить эти походы!

– Я не могу ей ничего запрещать, – ответил Джек смеясь, – я предпочитаю спокойную жизнь.

Но вскоре ему пришлось изменить свое мнение.

Заканчивалась жатва. Работники собрались на одном из участков Мерихоупа и завершали обработку последних тридцати акров смеси ячменя и овса. Все работали допоздна, желая закончить работу до дождя – на небе появились темные облака, и мог разразиться дождь. Уже стемнело, когда Джек шел домой по скошенному полю. Он заметил красные всполохи, где-то позади главного дома.

Развернувшись, он вошел в березовую рощу. Посредине расчищенной поляны он увидел, что горит цыганская кибитка. Дым и пламя из-под крыши вырывались так высоко, что почти достигали верхушек деревьев. Доски полыхали, краска пожухла и растрескалась. Огромные красные искры рассыпались во все стороны. Цыгане стояли и мрачно смотрели на пламя. Джек увидел, как один из них вышел вперед и швырнул в пламя уздечку, седло и сбрую.

– Кто умер? – спросил Джек у миссис Зиллери Босвелл.

– Старик Зананиа, – ответила она.

– Отчего он умер?

– Ему было восемьдесят три года. Он достаточно пожил. Я бы ни за что не подумала, что он умер от болезни.

– И сколько он был болен?

– А, несколько дней. Не могу сказать точно, но хворал он недолго. Он был старый. Перед смертью сказал, что его Розалинда позвала к себе. Вы помните Розалинду? Она умерла, пока мы были в Дингеме.

– Вы приглашали к нему врача? – продолжал расспросы Джек.

– Врача – нет. Никто не может излечить от старости. Миссис Зиллери явно что-то скрывала. Вокруг были мрачные лица, освещенные отблесками огня. Все смотрели на пылающую кибитку. Джек пошел прочь, понимая, что он ничего от них не узнает. Затем он все же остановился и предупредил их:

– Смотрите, чтобы пламя не перекинулось на деревья. Если они сгорят, я прикажу вам уехать отсюда!

Вернувшись домой, он очень строго сказал Ненне:

– Не смей больше ходить к цыганам. У них какое-то заболевание. Умер старик Хан, и они сожгли его кибитку.

– Отчего он умер?

– Я не знаю, а они скрывают. Но они берут воду из пруда, где поят лошадей. Ни один нормальный человек не станет пить такую воду! Поэтому лучше держаться от них подальше, всегда лучше перестраховаться.

Ненна кивнула головой. Опасаясь заразы, она сразу же сожгла все вешалки, которые раньше покупала у цыган.

В следующую субботу Джек закончил работу в три часа, но когда он вернулся домой, Ненны и Линн там не было. Джек отправился их искать. Он решил, что они пошли его встречать, но разминулись с ним где-то по дороге.

Он увидел Ненну в Лонг Медоу. Она сидела на траве, прислонившись спиной к иве, и спала. День был теплый и душный. Чепец и шарф валялись рядом, здесь же стояла и корзинка с грибами. Линн бродила по берегу ручья, собирая лютики. Грязная вода заливалась ей в башмачки. Чулки у нее промокли насквозь, и платье было грязным и мокрым.

Джек вытащил ее из ручья и, выжимая платье, слегка отругал девочку. Более строго он разговаривал с Ненной.

– Ты должна быть более внимательной. Девочка вымокла с головы до пят. А если бы она залезла глубже в ручей и там застряла. Здесь глубина не меньше трех футов. Ты бы никогда не услышала, как она тебя зовет на помощь, потому что спала очень крепко. Я сам тебя еле добудился.

– Я почему-то чувствую себя такой усталой, – сказала Ненна. – День сегодня душный и тяжелый. Но я не думала, что засну. Я только присела, чтобы посмотреть на птиц.

Она собрала чепец, шарф и корзинку, и они втроем пошли домой. Линн шагала между ними, держась за руки родителей.

Ненна рассказывала, какой томатный соус будет готовить по новому рецепту от Эми Гонлет. Она собиралась заняться этим к вечеру.

– Грибы тебе понравятся. Они такие же сытные, как мясо. Так говорит Эми Гонлет.

Когда они пришли домой, Ненна вдруг остановилась у порога, прижав руку ко лбу и глядя на крышу, где деловито бегала вертихвостка.

– Послушай, что-то мне нехорошо, и голова сильно кружится.

– Наверное, это потому, что ты поспала днем в лесу. Войди в дом и выпей ячменного отвара.

Джек переодевал Линн в сухую одежду. Когда он вернулся к Ненне, то увидел, что та стоит у очага, сильно наклонившись вперед и прижав руки к животу. Подойдя ближе, он посмотрел ей в лицо и увидел, что лицо ее посерело и отекло. К тому же по нему ручьями стекал пот.

– Боже, как ты ужасно выглядишь, – в испуге проговорил Джек. – Садись в кресло и немного отдохни.

Он усадил ее в плетеное кресло и, подложив под голову подушки, прикрыл теплым одеялом. Ее всю трясло, глаза помутнели.

– Тебе нужно немного поспать и сразу станет легче. Я скоро вернусь.

Он строго сказал Линн, которая стояла у окна, ставя цветы в банку:

– Никуда не ходи и не шуми. Скоро придет тетушка Филиппа. Ты ее жди. Поняла?

Он побежал в главный дом и попросил Филиппу сразу же прийти к ним. Затем отправился в Ниддап за доктором Спреем.

– За ней нужен уход, – сказал ему врач. – Я хочу вас сказать, что она может болеть очень долго.

– Может, ее отвезти в больницу?

– Мне кажется, ей лучше оставаться дома, пока точно не установили причину болезни.

– Я останусь здесь и стану за ней ухаживать, – сказала Филиппа, положив руку на плечо Джека.

– Нет, нет я сам займусь этим. А вы, пожалуйста, заберите с собой Линн и позаботьтесь о ней.

– Как же вы будете ухаживать за ней, если на ферме столько работы?

– Да наплевать мне на ферму! Пусть она пропадет пропадом!

– Мне кажется, что в подобных случаях от мужчины нет никакого толку!

– Лучше, если мистер Мерсибрайт сам будет ухаживать за своей женой, – заметил доктор. – Но только если будет точно выполнять мои указания.

– Я сделаю все, что вы мне скажете, – ответил ему Джек.

Позже, провожая врача, он спросил:

– Что с ней такое? Чем она больна?

– Боюсь, что это тифозная лихорадка. Но я никак не могу понять, где она могла заразиться?

– Я знаю, – мрачно ответил ему Джек и рассказал доктору о цыганах.

– Один из них умер. Вы разве не подписывали свидетельство о смерти?

– Меня никто не вызывал, и я ничего не знал об этом. Наверное, свидетельство подписал доктор Кинг из Хотчема – он подпишет все, что угодно, когда в сильном подпитии. Мне нужно с этим разобраться. Я приеду к Ненне рано утром.

– Да, жду вас.

– Она – сильная, молодая женщина и должна поправиться. Я уверен, что она сможет справиться с болезнью.

Джек остался на пороге и долго смотрел вслед удалявшемуся врачу. Он не сомневался, что Ненна поправится. Потом он вошел в дом и закрыл за собой дверь.

Ненна промучилась восемнадцать дней. Джек не отходил от нее ни днем, ни ночью. Доктор навещал ее утром и вечером. Днем заходила медсестра.

Последние четыре или пять дней Ненна почти все время была без сознания. Видимо, ее измученное тело не могло больше сопротивляться жару. Лихорадка пожирала ее мозг. Джек почти не понимал, что она говорила в бреду. Иногда ее слова совсем не имели никакого смысла, как будто перед ним лежал какой-то незнакомый ему человек.

Только один раз она открыла глаза, посмотрела на него и заговорила. Она узнала Джека, понимала, что ее конец уже приближается. Но даже и тогда она неясно представляла, что происходит, считая, что она сейчас рожает ребенка. Ненна смотрела на Джека со слабой улыбкой, как будто она была уже далеко отсюда.

– На этот раз родился мальчик. Правда? Я знаю, что это так. Я обещала тебе родить сына, помнишь? И я сдержала свое слово. Я всегда знала, что тебе хочется сына, хотя ты в этом не признавался. Я рожу тебе еще много детей. Вот увидишь!

По дороге к березовой роще Джек прошел мимо Хоум Филда. Там уже начали пахать. Работники увидели его, и Джо Стреттон побежал к калитке, чтобы перехватить Джека.

– Эй, Джек, подожди минутку! Мы хотим знать, как дела у твоей миссис?

Джек ничего ему не ответил, а продолжал быстро идти к березовой роще. Цыганки разводили костры и готовили ужин. Вскоре должны были появиться их мужчины. Цыганские ребятишки окружили его, предлагая корзинки терна за шесть пенсов, но Джек прошел мимо и подошел к миссис Зиллери Босвелл.

– Где все ваши мужчины? – спросил он.

– Наверное, уехали на ярмарку лошадей в Эгеме.

– Тогда сейчас же пошлите за ними. Я хочу, чтобы вы все убрались отсюда до темноты. Вместе с лошадьми и кибитками. Вы слышали, что я сказал? Вы меня поняли? Бросьте вашу готовку, мне на нее наплевать. Соберите всех и убирайтесь отсюда как можно быстрее!

– Но джентльмен не имеет в виду…

– Если вы еще будете здесь, когда я вернусь сюда через парочку часов, я потороплю вас выстрелами из ружья!

Глядя на его лицо, цыгане поверили, что он так поступит, если они не уедут. И послали с поручением в Эгем мальчишку верхом на лошади. Когда стемнело, поляна и роща опустели. Над живой изгородью можно было видеть длинную процессию кибиток, поскрипывавших на ходу. Над их закругленными крышами вился дымок. Они быстро удалялись от фермы.

Пока Джек стоял и наблюдал за ними, к нему подошла мисс Филиппа в сопровождении Стреттона. В руках Джека она заметила ружье.

– Почему уехали цыгане? Они обычно жили здесь до самой зимы?

– Я приказал, вот почему, – ответил ей Джек. – Я их вышвырнул отсюда.

– Какое вы имеете право отдавать такие приказания, даже не поставив меня в известность? Это моя земля, а не ваша. Не забывайте. Если нужно кого-то выгнать, то только по моему приказанию!

– В таком случае, я помог вам, не так ли? – сказал Джек.

– Они не виноваты в том, что Ненна умерла. Вы не можете винить их в том, что случилось. Ради Бога, возьмите себя в руки.

– Убирайтесь с моей дороги. Вы оба! Я не собираюсь спорить с вами!

Он пошел в глубь леса, чтобы проверить, потушили ли цыгане все свои костры.

Иногда, когда Джек пахал в больших полях в Фар Фетч или в районе Тутл Борроу, он выворачивал с землей старые черепа и кости, наконечники стрел и копий и много мелких увесистых старинных монет. Черепа и кости он складывал под живой изгородью. Ржавые наконечники снова запахивал в землю, а монеты брал с собой в «Лавровое дерево» к Силванису Кнарру. Там их очищали и использовали для приготовления горячего ромового флипа. Старая Анджелина обычно говорила, что это делается для того, чтобы «в нашей крови стало побольше железа». Она считала, что старые деньги лучше новых. В них было меньше разных примесей.

В эту осень облака плыли так низко над Фар Фетчем, что почти опускались на поля. И пока Джек работал, они нависали над ним и пропитывали влагой все вокруг. Он останавливался, словно слепой и беспомощный. Джек уже не знал, где кончается поле, и не мог различить вешки на другом его конце. Но вот облако проплывало, как бы переваливаясь по темному полосатому полю, и Джек оставался мокрым, будто его насквозь промочил сильный дождь. И уже можно было различить шест на другом конце поля. Он покрикивал на лошадей, и они продолжали свой нелегкий путь. Плуг двигался по влажной почве со звуком, напоминавшим шипение разозленного гуся.

Весь октябрь был очень холодным. Осень быстро пролетела. Казалось, что лето сразу перешло в зиму.

Однажды, когда он разбрасывал навоз на Плакеттах, к нему подошла мисс Филиппа.

– Линн спрашивает, куда вы подевались? Она даже спросила у меня, может, вы вообще уехали отсюда? Что мне ей ответить?

– Скажите, что я зайду, чтобы повидать ее. Наверное, завтра или в другой день, когда я не буду так занят.

– Вы то же самое говорили и в прошлый раз. Почему вы даете обещания, если не собираетесь их выполнять? Что мне делать с девочкой?

– Ей у вас хорошо? Она не больна?

– Нет, она здорова. Я даже могу сказать, что у нее хорошее настроение. Но не в этом дело.

– Тогда, может, вы хотите, чтобы я забрал ее с собой в наш домик?

– Нет, – быстро ответила мисс Филиппа, – мне бы этого не хотелось. Пусть девочка остаётся со мной.

– Если так, то в чем дело? – спросил ее Джек.

– Я хочу знать, когда вы придете, чтобы повидать дочь?

– Не беспокойтесь, я зайду, как только у меня появится время. Вы ей так и передайте. Скажите, что я постараюсь зайти к ней как можно скорее.

– Вам следует прийти к нам пообедать. Я уверена, что вы плохо питаетесь. Нельзя же так опускаться и не обращать на себя никакого внимания. Так беде не поможешь! Вам нужна женщина, которая приглядывала бы за вами, готовила вам нормальную сытную пищу. Приходите в воскресенье в час дня. Я прикажу миссис Миггс, чтобы она рассчитывала и на вас, когда станет готовить обед.

– Хорошо, как скажете. Обед в воскресенье в час дня.

– Вы придете? – переспросила у него мисс Филиппа. Она была поражена.

– Почему бы и нет. Вы же сказали, мне нужно есть. Я приду обедать к вам.

Но он пообещал ей это, чтобы она отстала от него. Он не собирался идти в главный дом. Ему лучше сходить в «Лавровое дерево».

– Между прочим, – добавила мисс Филиппа, – вас искал доктор Спрей.

– Да? Зачем? Я же заплатил ему по счету? Что ему еще от меня нужно?

– Он недоволен тем, что вы выгнали отсюда цыган. Он сказал, что следил здесь за ними, чтобы выявить случаи тифозной лихорадки, если она у них разразится. Ему бы не хотелось, чтобы они кочевали вокруг и распространяли заразу.

– Цыгане всю зиму будут в карьерах в Ладдене. Это не так далеко отсюда для врача, у которого есть лошадь. Если ему так необходимо, пусть съездит туда и понаблюдает за ними!

Он повернулся спиной к мисс Филиппе и продолжал разбрасывать навоз по полю.

Джек старался работать на самых отдаленных полях фермы. Одному ему было лучше, никого не хотелось видеть. Когда работникам нужно было получить от него задание, они всегда его могли найти. Но если ему приходилось работать вместе с ними в коровнике, в сарае, на молотилке, они лишь время от времени заговаривали с ним, но почти всегда оставляли его в покое.

Ему хотелось, чтобы мисс Филиппа поступала так же. Но она не оставляла его в покое и всегда отыскивала его в самых дальних уголках фермы. Как-то она пришла на Твенти Файв Акр, одно из старых полей Мерихоуп, где он подстригал заросшую живую изгородь.

– Я хочу поговорить с вами по поводу камня.

– Какого камня?

– Надгробного камня! На могилу Ненны. Земля сейчас уже наверняка осела, и пора бы заняться этим. Я хочу, чтобы вы сами придумали надпись.

– Вы промокнете, если будете стоять здесь.

– И кто будет в этом виноват? – разозлилась она. – Если бы вы пришли ко мне в дом, как я вас просила, мы могли бы все обсудить и найти решение, как нормальные цивилизованные люди. Но нет! Мне приходится бегать за вами по раскисшим полям, разыскивая вас. Работники никогда не знают, где вы. Или делают вид, что не знают. Поэтому, будьте любезны, уделите мне ваше время и внимание, и давайте решим этот вопрос раз и навсегда!

– Занимайтесь этим сами, – сказал ей Джек. – Вы можете написать любые слова.

– Вам следует поговорить с каменотесом! Что скажут люди?

– Пускай думают, что хотят. Мне наплевать!

– Так, так. Как всегда, вы оставляете все на мои плечи! Вы были мужем Ненны, не забывайте. Почему я должна заниматься подобными вещами?

– Это вы хотите установить надгробие.

Джек работал, повернувшись спиной к ветру. На нем был накинут сложенный утлом вдвое мешок, так что получился толстый капюшон, защищавший от ветра. Но мисс Филиппа стояла с другой стороны подстриженной живой изгороди, и мелкий дождь со снегом бил ей прямо в лицо.

– Не думаю, чтобы вы пожелали оставить могилу Ненны без надгробия и надписи.

– Для чего это надгробие? Оно мне не вернет Ненну! Ведь так?

– А вы что, считаете, ваше поведение вернет ее обратно? – спросила Филиппа. – Все время скулите и бегаете с поджатым хвостом, как загнанная лисица, которая ищет нору, куда бы она могла скрыться. Взгляните на себя. У вас нет чувства гордости?

– Нет.

– Тогда вам следует им обзавестись, – резко сказала мисс Филиппа, – ради вашего ребенка и… ради меня.

– Почему ради вас?

– Я – ваша хозяйка, и даже больше. Вы все время стараетесь меня избегать, приходите ко мне, только когда наступает время получать заработок.

– Я ради этих денег и работаю. Значит, у меня есть право получать их.

– Да, вы работаете. Но что вы делаете, когда свободны? Куда вы ходите и в какой компании проводите время? Вы ведете себя как дикарь и спите в опилках на полу грязной деревенской пивной.

Джек не обращал на нее внимания. Рукой в рукавице он пригнул вниз колючую ветку и отстриг ее садовыми ножницами. Ему нетрудно было представить, что здесь нет этой женщины. Для этого нужно было только слегка повернуть голову, и резкий восточный ветер, шевеля край его накидки, создавал такой шум, который полностью перекрывал ее слова. Именно восточный ветер вскоре окончательно изгнал Филиппу отсюда.

Как-то утром он проснулся в куче отработанного хмеля за печами для обжига извести в Эннен Сток.

Джек не мог вспомнить, как он сюда попал. Он помнил, как уходил из «Лаврового дерева» с приезжим из Брума и показывал ему дорогу до Эгема.

Было еще темно, и в облаках сияла луна. Джек отправился прямиком на ферму. Нужно было приступать к утренней дойке. Джо Стреттон уже начал доить.

Он встретил Джека с двумя полными ведрами молока.

– Бог ты мой, ничего себе видок! От тебя воняет, как будто ты вылез из сточной канавы.

– Это хмель, – ответил Джек, принюхиваясь к своему рукаву.

– Черт побери, парень, я понимаю, что это хмель, и именно он и станет для тебя погибелью. Ты выглядишь хуже старого вонючего кота старухи Нелли Лайси. Тебе об этом скажет каждый!

Джек уселся на свой стульчик и подставил ведро под вымя Дьюберри. Он надвинул на глаза шапку и прислонился лбом к коровьему боку. Ему показалось, что обмякшее тело коровы куда-то уплывает от него. И он опускается все ниже и ниже, в прекрасную, пахнущую навозом тьму.

– Джек, ты что, спишь? – спросил его Питер Льюппитт, глядя на него из другого конца коровника.

– Это точно, он спит, – сказал Джонатан Кирби, выглядывая из-за плеча Питера.

Джек открыл глаза. Бок коровы перестал куда-то исчезать и стал опять твердым и упругим. Он вытянул вперед руку, ухватился за соски, и молоко струйками брызнуло в ведро.

Льюппитт и Кирби заняли свои места. Вместо них к нему подошел Джо Стреттон.

– Джек?

– Ну что?

– Ты завтракал?

– Нет, я не хочу есть.

– Ты выглядишь очень плохо. Мне кажется, что твой запой никогда не кончится. Я могу что-то сделать для тебя?

– Да, оставь меня в покое.

– Хорошо, если ты этого желаешь. Но, наверное, существуют более легкие способы самоубийства! Я в этом уверен.

Стреттон, сильно взволнованный, не отходил от Джека.

– Я собирался сказать тебе насчет письма.

– Какого письма?

– От моего парня Харви. Он возвращается домой. Он прислал письмо из госпиталя в Глостере. Кажется, его ранили в руку. Я не мог разобрать все слова – у него всегда был плохой почерк. Но, наверное, все не так плохо, если вскоре он вернется домой.

– Я рад это слышать, – сказал Джек, – тебе повезло, что твой сын возвращается домой.

Через несколько минут, когда Джек шел через коровник с двумя полными ведрами молока, он поскользнулся и упал на спину. Молоко из ведер полностью выплеснулось на одежду. Оно пропитало фартук и капюшон из мешковины, намочив брюки и куртку. Джо Стреттон помог ему подняться и осторожно усадил на стульчик в углу.

– Посиди здесь и успокойся. Ты здорово ударился. Я принесу тебе что-нибудь подкрепиться.

Он пошел в дом и вернулся с полной чашкой горячего сладкого чая.

– Мне повезло, они как раз завтракали. Я попросил миссис Миггс, и она прислала тебе чай. Выпей, и тебе станет гораздо легче.

Джек пил чай, тяжело отдуваясь. Пар облачком поднимался к его лицу. Влага оседала на его щетине и скулах. С носа свисала капелька влаги.

Чай согрел его. Сразу стало жарко. Но голова была, как пустой котел. Ему было трудно управлять своим телом и конечностями. Поэтому он просто сидел и покуривал трубку.

Он порылся в карманах и нашел там игрушку, которую купил вчера вечером у торговца из Браммагема. Это были связанные красной ленточкой два голландских деревянных башмачка, каждый размером с ноготь его мизинца. Джек с трудом встал и пошел к черному ходу господского дома. Когда вышла мисс Филиппа, он отдал ей пустую кружку и протянул башмачки.

– Я купил это для Линн. Она уже встала?

– Она встала, я отдам их ей.

– Где она? Я бы лучше сам отдал ей подарочек. Могу я войти в дом на минуту?

– В таком состоянии? Мне жаль Линн, хотя, как видно, вам все равно, что она может испытать, увидев вас в таком виде.

Мисс Филиппа с отвращением оглядела Джека.

– Вам что, неясно, что может почувствовать ребенок? Вы не понимаете, что я чувствую, когда вижу вас пьяным и в таком ужасном состоянии?

В этот момент Линн вышла в коридор и встала за Филиппой, выглядывая из-за ее юбок, как маленький жалкий цыпленок.

– Эй, у меня тут для тебя подарочек, – сказал Джек. – Два маленьких деревянных башмачка, которые носят в Голландии. Я их купил специально для тебя. Тебе они нравятся?

Линн вытянула шею и посмотрела на сувенир в руках Джека, потом протянула руку и, молча взяв башмачки, сразу же отступила назад в полумрак. Ее личико оставалось спокойным и равнодушным, хотя она все же нахмурилась.

– Ну, Линн? – подсказала ей мисс Филиппа, – что нужно сказать, когда тебе что-то дарят?

– Большое спасибо, – пролепетала девочка.

– Хорошо, я рад, что они тебе нравятся, – сказал Джек. – Мне кажется, что тебе пора получить подарок – скоро Рождество. Как у тебя дела? Тебе здесь хорошо? Все нормально, да?

Линн продолжала молчать. Она не сводила с него глаз, так напоминавших ему Ненну. Он не выдержал ее взгляда и отвернулся. Прежде чем за ним закрылась дверь, Джек услышал, как она спросила у тетушки Филиппы:

– Кто этот дядя? Он не мой папа, правда? Этот грязный старик, он же не мой папочка…

Был мокрый день, и Джек повел четырех лошадей подковать в кузницу в Ниддапе. Он ждал своей очереди, прислонившись к двери и глядя на перекресток, где сходились три главные дороги.

В три часа прибыла повозка из Эгема. Из нее вышел молодой солдат с походной сумкой. Это был Харви Стреттон. Когда он свернул на Фелпи Лейн, Джек увидел, что правый рукав у Харви был пустой, подвернут и пришпилен к куртке.

Кузнец был очень занят, так как ремонтировал повозку из Ридлендс Холла, ему пришлось повозиться. Он сказал Джеку, что еще придется подождать.

– Хорошо, я пойду пройдусь.

– Если будешь пить, то выпей кружечку и за мое здоровье!

Джек пошел к «Лавровому дереву». Он повернул налево, к старой церкви, стоящей недалеко от селения. Уже начинало темнеть, но он легко нашел могилу Ненны и прочитал надпись на камне – «Генриэтта Рут, любимая жена Джона Мерсибрайта. Умерла 26 сентября 1900 года в возрасте 24 лет».

Холмик успел зарасти свежей травой. Джек подумал, что надо скосить эту траву.

Внутри церкви кто-то ходил, перемещая вместе с собой световое пятно. Джек стоял и смотрел на него. Оно было заметно сначала в одном высоком окне, потом переместилось в другое. Потом свет появился в восточном крыле церкви. Там стало совсем светло, потому что зажглись свечи у алтаря. Джек, стоя снаружи в сырости и холоде, сильно продрог. Вскоре он двинулся прочь.

Утром в воскресенье он принялся за уборку дома. Он мыл и чистил все. Отмывал пол до тех пор, пока красные кирпичи снова не превратились в сияющие багровые пятна. Джек отполировал все медные ручки и почистил плиту, затем разжег огонь.

Подогрев воду в маленькой комнате для умывания, он разделся и тщательно вымылся, намылившись куском красного мыла с карболкой. Бреясь, Джек столкнулся с проблемой – его бритва с трудом справлялась с грубой десятинедельной щетиной. Поэтому он брился очень долго, все время приходилось еще править бритву. Когда он закончил, кожа на лице покраснела и ее пощипывало. Джек обнаружил у себя на лице узкий шрам, который зажил и тянулся по краю челюсти. Был еще маленький свежий порез на левом ухе. Он так давно не видел себя в зеркале – на него смотрел незнакомый человек.

Джек надел парадный воскресный костюм, хорошую шапку и мягкие башмаки и отправился в главный дом. Миссис Миггс открыла ему дверь и проводила в гостиную. Через несколько секунд к нему вышла мисс Филиппа. Она была в черном шелковом платье с пышными юбками. При его виде от удивления глаза у нее заблестели. Но держалась она очень строго.

– Где Линн? – спросил Джек.

– Почему вы меня об этом спрашиваете? Вы что, принесли еще какие-нибудь дешевые подарки, чтобы порадовать ее?

– Нет, я пришел, чтобы забрать ее домой.

– Перестаньте пороть чепуху! – воскликнула мисс Филиппа. – Как вы можете ее забрать с собой, в ваш дом, где хуже, чем в свинарнике.

– Я там все убрал.

– И кто будет за ней присматривать? Не вы же?

– Почему бы и нет?

– Вы за собой не можете присмотреть, не говоря уже о четырехлетнем ребенке. Да, сейчас с вами все в порядке. Вы выглядите как респектабельный джентльмен. Но я хотела бы знать, на сколько вас хватит?!

– Если вы не против, я хотел бы повидаться с Линн. Вы приведете ее ко мне?

– Нет! – закричала она. – Так нельзя. Я не позволю вам тащить бедную крошку с собой. Мне не нравится ваша идея. Ей здесь гораздо лучше.

– Она моя дочь, а не ваша.

– Поздновато вы вспомнили об этом, не так ли? Вы так долго не вспоминали о ней!

– Но я ее скоро заберу у вас, – сказал Джек.

Она несколько мгновений молча смотрела на него. У нее поблекли глаза, и взгляд стал враждебным. Потом она повернулась к очагу, чтобы согреть руки.

– Как может мужчина присматривать за ребенком?

– Может, если этот человек – ее отец.

– Но вы же работаете целый день.

– Линн пойдет в школу вместе с детьми Гонлетов. Они будут за ней заходить. Она ведь давно мечтала об этом. После занятий Сисси Гонлет посидит с ней, пока я не вернусь с работы.

– Сисси Гонлет всего тринадцать лет!

– Я знаю. Но она хорошо справляется с малышами и нравится Линн. Я вполне ей доверяю.

– Мне кажется, что вы все уже продумали.

– Правильно. Я вчера договорился с Гонлетами.

– Но почему Линн не может быть здесь днем, а вечером уходить домой?

– Нет. Я предпочитаю делать так, как решил.

– А что если вам придется уходить в «Лавровое дерево»? Что станет с Линн, если она проснется ночью и обнаружит, что одна во всем доме?

– Я не собираюсь ходить туда, – ответил Джек.

– Все это слова, слова…

Похоже, это был последний выстрел Филиппы. Она все еще пыталась нападать, но битва была проиграна, и она понимала, что Джек, дав обещание, будет заботиться о Линн.

– Я ее сейчас позову, – сказала Филиппа.

Она вышла из комнаты, и через некоторое время появилась Линн. Она прокралась в комнату тихо, как мышка, и выглядела испуганной. Она подняла глаза на отца, внимательно осматривая знакомую одежду, цепочку для часов, прикрепленную к карману жилета, затем робко взглянула ему в лицо.

– Ну, Линн Мерсибрайт, ты узнала меня?

Девочка кивнула, но продолжала молчать. Она не улыбалась и держалась очень осторожно. Лицо было неприветливым. Как она была непохожа на себя! Куда делась ее веселость и живость?! Ведь Линн всегда была такой ласковой и любящей девочкой. Может, она старается отплатить ему за то, что он не обращал на нее никакого внимания в течение долгих десяти недель?!

Джек подумал, что заслуживает наказания. Ему придется снова завоевать ее любовь.

– Я пришел за тобой, нам пора идти домой. Ты, наверное, уже соскучилась по дому? Я хочу, чтобы ты помогла мне приготовить обед. У нас будет вареная говядина. Сисси Гонлет приготовила ее для нас. Но я не знаю точно, как нужно готовить пудинг. Ты мне поможешь, правда?

Она слегка кивнула головкой, и когда он повернулся к двери и протянул ей руку, девочка сразу же пошла с ним, взяв отца за руку.

Он не мог понять выражения лица мисс Филиппы, когда та провожала их до дверей. Она полюбила девочку. Задержав на мгновение свою руку на светлой головке, она тем не менее держалась как всегда строго и без всяких эмоций.

– Не шали дома, ладно? И не капризничай. Слушайся отца!

– Линн будет хорошо себя вести, – сказал Джек. – Она сейчас поможет мне приготовить обед.

Сидя за столом напротив отца, Линн мелко нарезала маленьким и не очень острым ножом жир для пудинга. Джек чистил лук, морковь, картофель и брюкву. Большая кастрюля кипела на огне, и в кухне приятно пахло варившейся говядиной.

– Что дальше? – спросил Джек, бросая овощи в кипящую воду. – Немного ячменя и соли?

– Да, – сказала Линн. Она перестала строгать жир и смотрела на отца.

– Ты приготовила жир? Может, тебе помочь? Давай-ка я порежу его.

Джек взял острый нож и принялся за дело.

– Так, теперь мне нужно приготовить тесто для пудинга. Две горстки муки, горсть сала, соль и перец, и все как следует перемешать. Добавить немного сыворотки. Как ты думаешь, я правильно делаю? По-моему, нужно все хорошо перемешать, правда?

– Да, – сказала Линн, глядя, как он энергично перемешивает тесто.

– Немного присыпать мукой… потом еще мешать… завернуть в чистую тряпочку. О, а что же мне делать с кончиками, как ты думаешь? Наверное, завязать их голубой лентой?

– Нет, – сказала Линн и тихонько хихикнула.

– Тогда чем же мне все это перевязать? Шнурками, да?

– Глупенький, – ответила девочка, – нужно все перевязать ниткой.

– Ну да, ниткой или шнурком, – сказал Джек, щелкая пальцами.

Он пошел искать шнурок в шкафу.

– Как хорошо, что я попросил, чтобы ты пошла со мной и помогла мне. Иначе я бы все сделал неправильно. Да!

Пока варился обед, Джек принес еще дров. Линн забралась на стул у окна и наблюдала за птицами, которые дрались из-за кусочка сала, который Джек повесил на вишневое деревце еще утром. День был пасмурный, и облака низко нависали над землей, но иногда через просветы прорывались лучи солнца.

– Неплохой день, – заметил Джек. – Мне кажется, что после обеда нам следует прогуляться. Мы пройдемся вдоль Нидда. Несколько дней назад я там видел цапель. Их было пять или шесть, а может быть, и семь.

– Что они делали?

– Они разглядывали свое отражение в воде.

– Почему?

– Птицы хотели узнать, хорошо ли они выглядят. Они, как и люди, любят покрасоваться. И потом они, конечно, хотели поудить рыбу.

– Удить рыбу? Как это так?

Линн сморщила лобик и повернулась к отцу. Она представила себе, как цапли стоят у речки с удочками.

– О, они прекрасно умеют удить рыбу, – заверил ее Джек, – Для этого специально отращивают себе длинные и острые клювы. Ты не хочешь прогуляться со мной и самой все увидеть? Может, мы найдем белые фиалки под деревьями. Помнишь, мы их когда-то там собирали?

Линн кивнула головой. Она повеселела и уже ожидала приближающееся удовольствие. Она была рада снова быть вместе с Джеком. А он надеялся, что между ними восстановятся теплые отношения и прежняя ее привязанность, которые особенно сейчас были необходимы, ведь в этом мире они остались одни.

Теперь каждый день после окончания занятий в школе Сисси Гонлет приводила Линн домой, разводила огонь, и дома снова становилось уютно. Она оставалась там до тех пор, пока Джек не возвращался с работы.

Сисси была веснушчатой светловолосой девочкой с грустными глазами.

Хотя ей было всего тринадцать лет, она ощущала себя заботливой «мамочкой». Ей нравилось, что она одна отвечает за Линн, потому что Сисси серьезно относилась к своим обязанностям.

Часто, когда Джек возвращался домой, он видел, как они вместе учили таблицу умножения, или повторяли слова молитвы «Отче наш», или старались учить алфавит. Пока мылся в маленькой комнате, он слышал, как они повторяли хором.

Очень часто с ними оставался Харви Стреттон, он с удовольствием принимал участие в их детских играх. Линн просто обожала Харви. Он приносил ей цветы или огромные шишки, а однажды – гнездо малиновки, которое отыскал в живой изгороди. Тогда же он принес перья из хвоста фазана. Несмотря на то что Харви стал инвалидом, он всегда был весел и полон жизни.

– Куда подевалась твоя рука? – спросила его Линн, касаясь пустого рукава Харви.

– Наверно, я ее где-то потерял…

– Почему ты это сделал?

– Ну она мне не очень-то была нужна. Я сам виноват, что поранил ее. Теперь я похож на адмирала Нельсона, только у меня есть два нормальных глаза.

– А твоя рука вырастет снова? – спросила Линн.

– О, это неплохая идея, правда! Мне бы хотелось, чтобы у меня опять были две здоровые руки, тогда я мог бы держать ими ручки плуга.

Харви выполнял мелкую работу на ферме и зарабатывал всего несколько шиллингов. Но Сисси Гонлет придумала ему другую работу. Сисси была умненькой девочкой. Ей хотелось после окончания школы стать сельским почтальоном или даже заведовать почтой. Поэтому она решила, что Харви неплохо было бы поработать почтальоном.

– Это ведь работа на свежем воздухе, правда? – сказал Харви. – Я не против поменять одну форменную одежду на другую. Но мне трудно будет читать адреса на конвертах.

– Ты что же, не умеешь читать?

– Конечно, я могу читать, но только когда написано разборчивым почерком.

– Тогда мне придется подучить тебя, – сказала Сисси.

Вильям Гонлет говорил Джеку, что Харви и Сисси очень подходят друг другу. И хотя Сисси еще не исполнилось четырнадцати лет, они были объявлены «парочкой». В одно прекрасное время они поженятся, и Сисси станет еще больше заботиться о Харви.

Вскоре Харви в форме почтальона с большой брезентовой сумкой на ремне стал появляться в Перри Коттедж. Он всегда заходил к ним в конце работы, и Линн его очень ждала.

– Почему ты не приносишь нам писем? – расстроенно спрашивала девочка.

– Я не знаю, – ответил ей Харви, – не все получают письма. Наверное, люди не любят переписываться, – и поспешно добавил: – Я обязательно поговорю об этом с начальником почты.

И после этого раз в неделю для Линн всегда находилось письмецо в маленьком конверте с аккуратно написанным большими буквами адресом:

«Мисс Линн Мерсибрайт, Перри Коттедж, Браун Элмс, Ниддап, рядом с Хотчемом».

Харви всегда долго копался в своей сумке, затем доставал наконец письмо и, делая вид, что никак не может разобрать адрес, передавал его сгоравшей от нетерпения Линн. Та вскрывала письмо, а Сисси читала вслух:

«Дорогая Линн, до меня дошли слухи, что у тебя в воскресенье был насморк. Тебе следует поберечься и не выходить на улицу без теплого шерстяного шарфа, когда дует противный холодный ветер…»

– Откуда это письмо? Кто его написал? – спрашивала Линн. Сисси пыталась разобрать подпись и обычно отвечала:

– Это письмо от лорд-мэра Лондона.

Или:

– О, кажется, это письмо написала Ее Величество Уважаемая Королева Виктория из самого королевского дворца…

Возвращаясь домой, Джек слышал их голоса и звонкий смех Линн. Обычно он останавливался в дверях и ждал, когда они обратят на него внимание. Дочь радостно подбегала к нему, и, как в прежние времена, он подхватывал ее на руки и высоко поднимал к самому потолку.

– Ты получила еще одно письмо? – спрашивал Джек. – Я так и подумал, когда услышал ваши голоса. Кто же прислал весточку на этот раз? Персидский шах?

– Подожди, я покажу тебе, – отвечала Линн. – Оно написано на голубой бумаге и там есть рисунок, на нем – мистер Гонлет со своими овцами и собаками…

Постепенно их жизнь налаживалась. Снова вернулось в их дом прежнее тепло отношений. Вместе им было хорошо.

Как-то в марте, когда стало сухо и прекратился сильный ветер, Джек с подручными решил поджечь старую траву в местечке Мур, над Плакеттами. Там находилось поле в шестнадцать акров. Это был самый плохой участок, купленный у Тьюллера. Его нужно было расчистить и подготовить к использованию.

Земля, заросшая жесткой и старой травой и изрытая многочисленными глубокими норами грызунов, не годилась и под пастбище.

Огонь разожгли у подножия. Дул юго-западный ветер, огонь медленно поднимался вверх и разгорался сильнее, когда набрасывался на кусты куманики или можжевельника. Черный густой дым окутал все вокруг. Джек работал с Джо Стреттоном и Джонатаном Кирби. Они внимательно следили, чтобы пламя не перекинулось на живую изгородь. Когда огонь сильно разгорелся, зайцы, кролики и полевые мыши стали покидать свои норы, разбегаясь вверх по склону холма. Там их караулил Эрни Стреттон, вооруженный отцовским ружьем.

– Ты решил заняться этим полем? – спросил Джека Джонатан Кирби. – Нам нельзя уходить отсюда, пока все не догорит до конца.

– Какой смысл здесь что-то делать? – спросил Джо Стреттон. – Этот кусок земли никогда не станет плодородным. Здесь с давних времен всегда была только целина.

– Наверное, вся земля в мире была когда-то в таком состоянии, – ответил ему Джек, – кто-то должен начать ее обрабатывать.

Мисс Филиппа пришла посмотреть, как продвигались дела, и потребовала, чтобы ей показали добычу. Стреттон предъявил ей четыре связки кроликов, три связки зайцев и несколько птиц, которые, видимо, пожаловали сюда из поместий Кейм Корт.

– Это все? – спросила она.

– Ну, еще есть несколько горностаев в летней шкурке, несколько куниц да парочка кротов, – ответил Стреттон, – но я бы не рекомендовал их употреблять в пищу!

– Я не сомневаюсь, что лучшую добычу вы припрятали для себя. Я знаю, что вы всегда так делаете.

– А мы знаем вас, – пробормотал Стреттон ей вслед. – Мы тоже не круглые дураки.

К вечеру огонь догорел, и Джек вернулся домой. Покрытый с головы до ног черной сажей, в пепле, он был похож на угольщика. Когда он вошел в кухню, Линн изумленно воскликнула:

– Кто же здесь неряшка-замарашка?

На следующее утро он опять пошел в Мур, ветер переносил пепел с места на место. Нужен был дождь. И ночью, действительно, прошел сильный ливень – он остудил землю и прибил пепел.

Как только на поле начала прорастать трава, Джек с двумя помощниками перепахал все шестнадцать акров. Эта изматывающая работа заняла шесть дней. Через месяц, когда вновь зазеленели сорняки, Джек, разбросав по почве навоз, занялся поперечной вспашкой.

– Ты никогда ее не расчистишь, – сказал Джо Стреттон.

– Расчищу, дайте только срок.

– Год растут сорняки – семь лет борьба с их семенами. Так говорят старики. Тебе придется трудиться здесь многие годы!

Всю весну и лето, как только появлялось свободное время, Джек возвращался сюда и перепахивал землю, уничтожая упрямые сорняки. Для этого он использовал новый культиватор, позволявший уничтожать длинные корни осота и одуванчиков. Потом собирал сорняки в огромные кучи, поджигал их, и они долго тлели и дымились.

– Где Джек? – спрашивал кто-нибудь.

– Наверное, опять пашет свой участок. При таком уходе земля скоро уже придет в норму.

И вот наконец пришел день, когда шестнадцать акров перестали называть Мур – болотистое место. Теперь этот участок именовали «участком Джека». Кто-то даже написал это название на карте земельных угодий, висевшей в конторе мисс Филиппы.

– Наверное, это так же приятно, как если в твою честь назвали новый сорт яблок, – сказал Джеку Питер Льюппитт, – или, скажем, картофеля, да и новый сорт вьющейся розы неплохо бы.

– Ну, насчет награды – он ничего не получил, – заметил Джо Стреттон. – Мисс Филиппа даже не поблагодарила его.

Джек любил работать. И всегда трудился усердно. Ему не нравилось, когда земля была заброшенной и пропадала. Вильям Гонлет, который пас овец на высоких холмах Тутл Борроу, откуда открывался лучший вид на всю округу, первым заметил изменения, происходившие на старых истощенных землях Мерихоуп. В них как бы вложили новое сердце и дыхание, вдохнули душу.

– Как хорошо человеку ощущать свою силу и наблюдать, как земля снова начинает улыбаться.

Что бы ни говорил Джо Стреттон, мисс Филиппа тоже была довольна тем, как продвигаются дела. Как-то в Хотчеме, на рынке, она попросила Джека подождать, пока зайдет в банк. Вернулась довольная, лицо светилось радостью, глаза блестели.

– Та закладная, которую я оформила, когда покупала ферму Мерихоуп, уже полностью выплачена, – сказала мисс Филиппа. – Хорошие новости, не правда ли?

– Это просто здорово, – сказал Джек. – Может, теперь мы сможем сделать новые калитки и ворота в изгороди на полях.

– И не только это. Мы приступим к ремонту. Купим новые инструменты, отремонтируем сараи, амбары и коровники… Может, даже построим новый коровник…

Она просто искрилась энергией, в ее голове роились новые планы и задумки. Ей даже хотелось поделиться ими с Джеком, чего она никогда себе не позволяла.

Когда они выходили с рынка, Филиппа взяла его под руку. Казалось, некоторое время они были на равных. Они понимали друг друга, возникла взаимная симпатия, они были воодушевлены успехами. И этот ее дружелюбный жест казался совершенно естественным, им приятно было идти рука об руку.

– Кроме того, – продолжала она, – нужно заняться коттеджами для работников. Я знаю, что их давно пора отремонтировать, и лучше это сделать до наступления зимы.

Часто после занятий в школе, в теплые летние дни, Сисси Гонлет приводила Линн в поле, где работал Джек. Во время сенокоса малышка часто вместе с отцом сидела на сенокосилке. Он держал ее на коленях, обхватив руками.

– Шевелитесь! Шевелитесь! – кричала Линн лошадям, теснее прижимаясь к Джеку. – Эй, эй! Пошел, пошел! – подгоняла она лошадей, подражая отцу.

Во время жатвы Линн вместе с другими детьми – Гонлетами, Льюппиттами, малышами Риггами – помогала делать жгуты из соломы, которыми потом взрослые работники перевязывали снопы. Детские руки быстро уставали, и тогда она принималась бродить от одного снопа к другому, собирая в маленькие букеты вьюнки, темно-красный клевер и вику. Когда наступало время обеда, Линн с Джеком устраивались в тени, падавшей от живой изгороди, ели сыр с хлебом, запивая сидром.

– Сколько колосков на этом поле?

– Ну-у-у, я этого не знаю, их слишком много, – сказала Линн.

– Тебе и не нужно их считать. Просто подумай о каком-нибудь большом числе и все.

– Сотни, и тысячи, и миллионы, и биллионы.

– Да, пожалуй, ты права.

– Почему у ячменя усики?

– Ты мне задаешь трудные вопросы, – заметил отец. – Мне бы и самому хотелось это знать. Они такие колючие, забравшись в рубашку, щекочут так, что просто иногда изводят меня. Наверное, усики растут на колосках для того, чтобы злить нас и заставлять ругаться.

– Ты не должен ругаться, это нехорошо, – сказала Линн.

– О, и кто же так говорит?

– Мисс Дженкинс.

Мисс Дженкинс была учительницей в классе Линн. Она казалась человеком из другого мира, словно была не из плоти и крови. Нет, она была гласом Божьим, в меховом жакете и с черной сеточкой для волос на голове.

– Она что, никогда не ругается, твоя мисс Дженкинс?

– Нет, – ответила Линн испуганным тихим голоском.

Она даже представить себе не могла, чтобы мисс Дженкинс ругалась.

– Неужели она никогда не говорит: «Да провались ты пропадом!» и «Хватит болтать чепуху!»

– Нет, никогда!

– Тогда, значит, мисс Дженкинс никогда не донимали усики от ячменя. Я это знаю точно!

– Мисс Дженкинс говорит…

– Да? Ну и что она говорит?

– Мисс Дженкинс говорит…

– Так, мы сейчас услышим что-то интересное. Я просто чувствую это.

– Мисс Дженкинс говорит: «Господи Боже мой, силы небесные!»

– Правда? Это ее слова? Я просто не могу этому поверить!

– А иногда она говорит: «Черт возьми!»

– Вот так-так. Как я и говорил тебе, она иногда тоже ругается, как все мы.

Время от времени Джек и Линн обедали по воскресеньям в большом господском доме. Там они должны были вести себя прилично… А мисс Филиппа хотела, чтобы они обедали у нее каждый день. Она была уверена, что мужчина не мог готовить нормальную и вкусную пищу для себя и для маленького ребенка. Но Джек старался бывать у нее как можно реже – ни ему, ни Линн не нравились эти визиты.

– Тетушка Филиппа, – как-то спросила Линн, – почему в яблочном пудинге совсем нет сахара? Он несладкий.

– Линн, ты плохо выговариваешь слова, тебе лучше следить за своей речью.

– Почему все-таки пудинг несладкий?

– Я сама готовила этот пудинг, и в нем достаточно сахара.

– Но я его не чувствую.

– Значит, что-то не в порядке с твоим языком. Вот все, что я могу сказать вам, маленькая девочка.

– А может, что-то не в порядке с твоим сахаром?

– Ты плохо себя ведешь, – строго заметила мисс Филиппа и нахмурилась.

Решив наказать девочку, она протянула руку, чтобы забрать тарелку с пудингом.

– Может, вообще лучше тебе не есть его?

– Да, – ответила ей Линн и сама отодвинула тарелку. – Мне он не нравится. Яблоки раскисшие и несладкие. Мне от них станет плохо.

Поджав губы, мисс Филиппа уставилась на Линн. Назревала ссора.

– Может, он действительно немного кисловат, – сказал Джек. – Мы с дочкой сладкоежки. Особенно, когда дело касается яблочного пудинга. Нельзя ли попросить немного сахара?

На столе появилась сахарница, и пудинг был съеден до последней ложки. По дороге домой Линн вспоминала о нем:

– Мне не нравится есть у тетушки Филиппы. Потом бывает так противно во рту, и в животе становится неприятно!

Джек поддержал ее. Суп из баранины был очень жирным. Кухарка, миссис Миггс, была старой и плохо готовила, но мисс Филиппа никогда бы не призналась в этом.

Джек постарался занять Линн разговором о чем-нибудь другом.

– Куда бы нам отправиться за ежевикой? По Фелпи Лейн или по Лонг Медоу? Твоя очередь выбирать. В последний раз я выбирал место.

– Пойдем к Непу и потом пройдем через Плакетт.

– Так далеко? Ты устанешь, и у тебя будут болеть ножки.

– А ты отнесешь меня домой на своих плечах.

– Отнести на плечах? И кто это говорит?

– Ты же всегда так делаешь, когда я устаю. Джек и Линн любили собирать ягоды вдоль живой изгороди, искать грибы на полянах или еловые шишки в Фар Фетче. После работы в саду или на огороде, убрав дом, они всегда куда-нибудь вместе уходили. Когда они возвращались домой в холодную погоду, он пожарче разводил огонь, зажигал лампу на столе и обязательно переобувал дочку в сухие домашние туфли.

– Что бы ты хотела поесть? Гренки с сыром или яйцо всмятку с хлебом и маслом? Или мы просто прогуляемся вокруг стола?

– Горячие булочки! – сказала Линн. – Я хочу горячие булочки к чаю.

– Кто сказал, что у нас есть булочки? Я совершенно уверен, что этого не говорил. Я ничего не говорил о булочках.

– Я их видела! – ответила Линн. – В кладовке. Под салфеткой.

– Боже, в этом доме ничего нельзя спрятать! Это точно. Твой розовый хитрый пятачок всегда все вынюхает!

– У меня не пятачок.

– А что же это такое? Нашлепка из теста?

– Это нос, – ответила Линн, – только у хрюшек и поросят бывают пятачки.

– Эти булочки должны были стать для тебя сюрпризом. А кто собирается их поджаривать, а?

Линн садилась перед очагом на стульчик для дойки, надевала на руку кухонную рукавичку и брала огромную медную вилку, с помощью которой она собиралась поджаривать булочки. У вилки было три изогнутых зубца, украшенная замысловатой резьбой в виде кораблика «Катти Сарк» ручка. Линн поджаривала каждую булочку и передавала ее Джеку, который намазывал их маслом. У теплого очага ее мордашка становилась розовой. Она вся светилась от счастья.

Потом они вместе с аппетитом ели горячие булочки.

Но все же самым главным для них был процесс обжаривания булочек, когда после нескольких часов, проведенных на свежем воздухе, они, разомлевшие, сидели рядышком и делали одно дело.

У Джека было хорошее настроение, когда он видел, как радовалась Линн.

Каждый вечер, умыв, расчесав волосы, прочитав молитвы и приложив для тепла к ногам подогретый камень, обернутый фланелью, Джек укладывал ее спать. После этого он долго стоял внизу у лестницы и прислушивался: не испугается ли дочка темноты и одиночества. Но почти всегда слышал ее тихий голосок. Она пела колыбельную своей кукле, крепко обняв и прижав к себе. Вскоре девочка засыпала, и наступала тишина.

Хозяйство фермы процветало. В ноябре они получили новую молотилку, и богатый урожай был быстро обработан. Мисс Филиппа гордилась своими ухоженными, хорошо обработанными полями, гордилась и урожаем – он был одним из лучших во всей округе.

Теперь мисс Филиппа чаще, чем раньше, бывала в гостях. Была приветлива, общительна, в хорошем настроении. Она гордилась тем, что соседи считали ее уважаемой хозяйкой поместья. Она часто просила, чтобы во время визитов Джек и Линн сопровождали ее.

– Вы и девочка – единственные мои родственники. Нужно, чтобы все знали, что мы дружны, любим друг друга.

Наступивший новый год оказался холодным и влажным, казалось, такая погода никогда не закончится. В феврале все канавы заполнились мутной водой. В деревне Ниддап уровень воды в реке поднялся до сада «Лаврового дерева». Джек ненавидел такую погоду. Его больше устраивала работа в сухом уголке сарая, где он смог бы ремонтировать сбрую для лошадей, приводить в порядок инструменты. Но мисс Филиппа теперь тратила деньги более свободно и часто отправляла его на всевозможные распродажи.

Как-то она послала его на рынок, расположенный в районе Эгема, в надежде подешевле приобрести там сеялку и конные грабли. Но в Нелдертон Дипе река затопила дорогу, и ярмарку отменили. Джек возвращался домой с пустыми руками. Было еще не поздно, но темнело быстро, не переставая лил холодный, нудный дождь. Небо было обложено тяжелыми темными облаками.

Проехав грязь Хейвардс Лейн, прямо перед Джиффорд-Кросс, он обратил внимание, что вяз, росший справа от живой изгороди, сильно наклонился вперед, как бы нависал над головой и был хорошо виден даже в сумерках.

«Как странно, – подумал Джек, – что-то не припомню, чтобы утром, когда я здесь проезжал, вяз так сильно наклонился».

Он решил, что ему это показалось – просто дерево выглядело огромным из-за темноты и дождя. Но когда он проезжал под самым деревом, то услышал, как скрипели его ветви. Потом послышалось шлепанье огромных комьев земли, которые обрушивались в канаву, заполненную мутной водой. Обернувшись, Джек увидел, что дерево падало прямо на него. Он вскочил и сильно хлестнул лошадь вожжами, прикрикнув на нее. От неожиданности лошадь резко рванулась вперед по раскисшей грязной дороге.

Дерево упало в нескольких дюймах от повозки, задев ее своими ветвями. Ужасный шум от его падения, треск корней, разрывающих землю, хруст ломающихся ветвей и сильный звук рухнувшего на землю ствола так испугали лошадь, что она, задрав голову, пустилась вперед галопом, не слушаясь Джека. Ему не оставалось ничего иного, как покрепче ухватиться за вожжи. Телегу грузно подбрасывало по корням, жидкая грязь разбрызгивалась вокруг холодными фонтанчиками.

Через сотню ярдов, когда они достигли Трех Углов, испуганная лошадь повернула на ближайшую дорогу, которая оказалась узкой и извилистой, и бежала под горку. Колеса соскочили с повозки, она накренилась вправо и с огромной силой ударилась о сарай. Джека выбросило из повозки и ударило о стену сарая. Он упал на дорогу, а лошадь с полуразвалившейся телегой продолжала свою бешеную гонку.

На какую-то секунду Джеку показалось, что перед ним предстал выбор между светом и тьмой – жизнью и смертью. Ему нужно было сейчас найти в себе силы! Силы, чтобы жить. Но темнота навалилась на него, и он провалился в темную пучину.

Лошадь вернулась домой в Браун Элмс, по дороге окончательно доломав повозку.

Джо Стреттон и другие работники сразу же начали поиски Джека по разным дорогам в районе между Ниддапом и Игемом. Но Джека обнаружил Харви, который относил письма в Кромвел. После этого он сразу же побежал за помощью в Винворт. Джек пролежал без сознания под непрекращавшимся дождем в течение пяти часов.

Когда его привезли домой, он так и не пришел в сознание. Сисси Гонлет помогла снять с него промокшую одежду и положить в постель, предварительно укутав в теплые одеяла. Линн перепугалась, когда ее отца, находившегося без сознания, с посиневшим лицом принесли домой. Сисси осталась с ней, Элфи Винворт отправился за доктором, а Харви пошел за мисс Филиппой.

Доктор Спрей был уверен, что Джек умрет через несколько часов. Его пульс еле прощупывался, дыхания почти не было. Доктор обещал прислать хорошую медсестру, чтобы присмотреть за ним, пока он жив.

Но мисс Филиппа не желала ничего слушать. Она обозвала доктора Спрея дураком и добавила, что скорее пьяница доктор Кинг сможет лучше приглядеть за Джеком или старая тетушка Балсам с ее травами и настойками.

– Доктор, этот человек не может умереть. Я ему не позволю сделать этого! Что же касается ваших хороших медсестер, то не стоит беспокоиться! Я сама буду за ним ухаживать и сделаю все лучше их!

Находясь в полубессознательном состоянии, Джеку иногда казалось, что в спальне с ним Ненна. Ее руки обмывали его горящее тело и лицо, а глаза следили за ним в любое время дня и ночи. Но потом он вспоминал, что Ненна умерла семнадцать месяцев назад и была похоронена под каштаном на церковном кладбище в Ниддапе. Значит, женщина в комнате не могла быть Ненной.

Как-то ему показалось, что он тонет в грязных бурных водах Эннена. Под ним разрушался мост. Камни с грохотом падали в воду. Они пролетали мимо него. На этот раз река все-таки сможет его поглотить. Но Джеку уже было все равно – он не может плыть против течения. Придется сдаться. Вот-вот его легкие наполнит ледяная вода.

– Нет, нет, вы не должны сдаваться! Джек, я не разрешу вам сдаваться! Вы меня слышите? Вы должны подумать о своей дочери! Что с ней станет, если вы прекратите борьбу? Вы меня слышите?

Значит, эта женщина знала его! Она все знала о нем и называла его по имени. Но ее лицо было ему незнакомо. Она часто наклонялась к нему в мягком свете лампы. Он слышал ее спокойный приятный голос. Но и голос был незнаком.

– Филиппа? – как-то спросил он, приходя в себя.

– Да, я здесь. Выпейте этого отвара, – тихо ответили ему.

Иногда у него так сильно болела грудь, что хотелось перестать дышать. Боль заполонила все его тело, и он уже не мог больше ее переносить. Джек хотел, чтобы этот спокойный голос отпустил его, разрешил ему провалиться в темноту, где холодные воды реки омывали бы его разгоряченное тело. Но потом перед его взором возникла вдруг маленькая девочка в синем платьице, которая одна бродила по лугу, потерявшись среди цветков лютика и клевера.

– Линн? – сказал он, пытаясь приподняться с подушки. – Где Линн?

– С Линн все в порядке. Она в кухне с Сисси Гонлет. Как только вам станет лучше, я приведу ее сюда. Может, завтра, а может, послезавтра.

– Скажите ей, – сказал он.

– Что? Что ей сказать?

– Просто скажите ей, – бормотал Джек, – вы ей скажите, что я здесь, что я поправлюсь. Скажите, что мы скоро увидимся.

Иногда, когда Филиппа подносила к его рту чашку или наклонялась над ним, чтобы поправить подушки, Джек чувствовал, как от нее приятно пахло свежестью и силой, и ему казалось, что свежесть и сила переходили к нему. Они передавались через прохладное прикосновение ее пальцев. Она крепко обхватывала его за плечи, когда поправляла ему постель или меняла простыни. Как-то, когда его голова на секунду прислонилась к ее груди, он ощутил свежий запах лаванды, который показался ему глотком свежего сладкого воздуха из летнего сада.

– Мне вас плохо видно.

– Я посильнее откручу фитиль в лампе.

– Который сейчас час?

– Половина восьмого.

– Утра или вечера? – спросил он.

– Вечера. Я только что уложила спать Линн.

– Дождь все еще идет?

– Нет. Сейчас дождя нет. Он прекратился неделю назад. Дует ветерок, и земля хорошо подсыхает.

– В марте земля должна подсохнуть… – сказал он и впал в спокойный глубокий сон выздоравливающего человека.

Когда проснулся, перед ним стоял доктор Спрей.

– Мерсибрайт – вы счастливчик! Я должен признаться, что думал, вам не выбраться. Так бы и случилось, если бы не заботы мисс Гафф. Во всей Англии не найти лучшей сиделки.

– Значит, худшее уже позади?

– Вы должны во всем слушаться мисс Гафф и вскоре сможете встать с постели и наслаждаться воздухом Божьим.

В тот же день, после того как его вымыли и надели чистую рубашку, а мисс Филиппа подложила ему под спину подушку, в комнату на цыпочках вошла Линн. Она встала рядом с постелью.

– О, благослови тебя Боже, дитя, ты мне принесла первоцветы, – сказал он. – Я могу сказать, где ты их отыскала.

– Я их не собирала на Лонг Медоу.

– Тогда ты их собирала в лесу в Фар Фетче. Я не ошибся, да? Тебе, наверное, пришлось их долго искать, правда? Ведь еще очень ранняя весна?

Он взял у Линн букетик и поднес к лицу. В тот момент ему показалось, что их нежный запах был самым приятным запахом в мире. Он вернул букетик Линн и смотрел, как она поставила их в кувшин на столе.

– Мне будет очень приятно, если цветы будут стоять рядом с моей постелью. Я буду знать, что наступает весна.

– Почему у тебя такой странный голос, отец?

– Наверное, у меня в горле застряла лягушка, – ответил ей Джек.

– Тебе уже лучше?

– Да, конечно. Я думаю, что скоро совсем выздоровею. Через денек-другой я буду как ванька-встанька!

– Тетушка Филиппа живет у нас. Ты знаешь это?

– Ну это временно, пока она ухаживает за твоим папочкой.

– Она поставила койку и спит рядом со мной в моей комнате.

– А как ты считаешь, ей там удобно?

– Не знаю, – ответила Линн, пожав плечами.

– Тебе следует ее об этом спросить. Она, наверное, устала – ведь ей было так трудно ухаживать за мной. Мы должны поблагодарить ее за помощь.

– Почему у тебя выросла борода, отец?

– Чтобы зимой не замерзло лицо, – ответил Джек.

– Но сейчас не зима, сейчас – весна, – сказала ему Линн, – у мистера Гонлета уже родилось двенадцать ягнят.

– Правда, кто бы мог подумать! Подожди, подожди, почему ты меня называешь «отцом»? Ты всегда говорила мне «папа, папочка».

– Тетушка Филиппа сказала мне, что я должна называть тебя «отец».

– Правда? Наверное, ей кажется, что будет лучше, если у меня останется борода. А мне будет лучше, если ты станешь снова звать меня папой, как это делала раньше.

Открылась дверь спальни, и вошла мисс Филиппа.

– Тебе пора идти, Линн, иначе твой отец устанет. Ты с ним повидаешься завтра.

Линн долго смотрела на Джека, потом вышла из комнаты и поднялась к себе наверх.

– Как вы считаете, она не чувствует себя одинокой?

– А почему она должна чувствовать себя одинокой? – ответила вопросом на вопрос Филиппа. – С ней все время бывает Сисси Гонлет. Сисси сейчас учит ее вязать.

Просыпаясь, Джек часто видел, что Филиппа сидит в кресле и что-нибудь обязательно вяжет. Она всегда чувствовала, когда он просыпался, даже если он не шевелился и не открывал глаза.

Филиппа хорошо выглядела в приглушенном свете лампы, который немного смягчал резкие черты ее лица, подчеркивая глубину и цвет глаз. Ее гладкие темные волосы блестели. Она излучала какое-то спокойствие. Никогда раньше он не видел ее такой мирной и тихой.

– Я принесла вам минут десять назад лечебный отвар, примите его сейчас, пока он теплый.

– Я насквозь пропитан этими отварами.

– Может, и так, но вам еще рано снова приниматься за хлеб и сыр, – улыбнулась Филиппа.

Даже ее улыбка поражала его. Он сел в постели, глядя на нее, взял отвар и начал пить.

– Как дела на ферме?

– Кирби и Рагг пашут на Бричез сегодня утром. Я прикажу, чтобы там посеяли бобы, как вы советовали. Остальные пашут на Аппер Ранкл. Слава Богу, стоит сухая погода. Стреттон считает, что мы сумеем вовремя управиться с севом.

– Привезли семена кормовой капусты?

– Да, и семена клевера тоже. Мы их посеем на шестнадцати акрах.

– Сначала, мне кажется, там нужно как следует пройтись с бороной. Надеюсь, дня через два я уже смогу выйти на улицу, тогда и займусь этим.

– Да, наверное. Доктор считает, что вам вскоре можно будет выходить. Однако пока не следует беспокоиться о работе. На ферме все в порядке, поэтому не волнуйтесь.

– Я и не волнуюсь, а просто спрашиваю. Вот и все. Джек говорил правду. Он прекрасно знал, как идут дела на хорошо организованной ферме. Если человека там нет, то его место занимает другой, а работа все равно продолжается.

Вместе с тем, его все время посещало одно и то же сновидение, странное и неприятное. Ему снилось, что он начал пахать двадцать акров поля скошенного ячменя. Он узнал место, которое ему нужно было вспахать. Оно располагалось сразу за избушкой Вилла Гонлета, и его называли Скэрроу. Но когда он приехал туда, вместо поля скошенного ячменя там оказалось поле золотистой пшеницы. Все колосья были ровные и полновесные, с торчащими острыми усиками. Они были полностью вызревшими и готовыми к жатве. Джек развернулся и отправился снова на ферму за жаткой. Но когда он вернулся на поле, оно оказалось заросшим плотными и жесткими сорняками, покрывавшими все двадцать акров. Порывы резкого свежего ветра разносили во все стороны семена сорняков.

Он проснулся от своего крика, и тут же к нему подошла Филиппа.

Она была в ночной рубашке, ее темные волосы были заплетены в косу, свисавшую с плеча. Одной рукой она держала подсвечник со свечой, другой коснулась его лба.

– Джек, что такое? Вам опять стало плохо? Что-нибудь принести?

– Все в порядке. Ему стало неловко.

– Мне приснился странный сон. Как будто мне нужно было вспахать Скэрроу.

– Я вас просила не беспокоиться о ферме.

– Я разбудил Линн?

– Нет, нет, она крепко спит.

– Но разбудил вас. Простите. Ничего, вы только не волнуйтесь.

Она опять положила свою прохладную руку ему на лоб, поправив влажные растрепанные волосы.

Джек закрыл глаза и погрузился в сон. Теперь уже он спал спокойно до самого утра.

Когда Джек впервые после болезни вышел из дома и прошелся по полям, чтобы поздороваться с работниками, он почувствовал, как резкий мартовский ветер продувает его насквозь.

– Боже мой, – сказал Джо Стреттон, – да ты похож на привидение!

– Я и чувствую себя привидением, как будто сделан из тонкой марли!

– Тогда возвращайся Бога ради поскорее домой, в тепло, и не приходи, не пугай нас, пока не обрастешь жирком и мясом!

– Я бы тоже тебе посоветовал не выходить из дома в такой холодный день, – сказал Вилл Гонлет.

Он на секунду отвлекся от своих овец.

– Мне рано или поздно нужно начинать выбираться, – сказал Джек.

Через неделю он уже работал с полной нагрузкой. А еще через две недели полностью выздоровел. Его болезнь дала возможность отдохнуть колену, и впервые за долгое время его левая нога не болела. Аккуратно подровняв бороду и усы, он решил не сбривать их. Появившаяся в них седина делала Джека похожим, по выражению Джо Стреттона, «на пророка, ну прямо из Библии».

Линн всем объясняла, что борода и усы нужны ее папочке, чтобы у него не замерзло лицо.

Мисс Филиппа все еще оставалась у них в доме. Она сказала, что будет жить с ними до тех пор, пока сама не удостоверится, что Джек полностью выздоровел. Джек мог признаться, что женщина в доме – это не так уж плохо. Когда он возвращался домой, ужин был готов и дожидался его. И к тому же было с кем поболтать перед сном.

Филиппа обычно сидела в старом кресле и вышивала или чинила его рубашки. Джек садился напротив, и они обсуждали газетные новости или дальнейшие планы работ на ферме.

– Почему вы не курите свою трубку? – как-то спросила она. – Теперь легкие вас не беспокоят?

– С легкими все в порядке. Но мне всегда казалось, что вам не нравится, когда в вашем присутствии курят табак?

– Почему? Мой отец курил трубку. Кроме того, в своем доме человек может делать все, что ему хочется, не так ли?

– Хорошо, тогда я закурю. Если только Линн не забрала мои трубки, чтобы пускать мыльные пузыри. Ей очень нравится заниматься этим.

– Нет, все трубки на полке. Я убрала их подальше от Линн.

– Говорят, что вскоре в Южной Африке наступит мир. Вы уже читали об этом в газетах?

– Об этом говорят с самого Нового года.

– Это правда, – сказал Джек, садясь и довольно попыхивая своей трубочкой. – Но мне кажется, что рано или поздно война должна закончиться, сколько бы об этом ни спорили.

– Джек, я хочу поговорить с вами, – вдруг сказала Филиппа.

– Да? Говорите.

– Это насчет Линн… Мне неприятно говорить об этом, но она ворует.

– Ворует? Боже мой, что вы хотите сказать?

– Она потихоньку берет яйца из кладовки. И делала это уже раза два или три в последнее время. Я нашла их у живой изгороди в саду, и когда спросила, как они туда попали, Линн ответила, что возвращает их курам.

– Ну, ну, – сказал Джек, с трудом сдерживая смех. – Кто бы мог подумать!

– Вы знаете, девочка на меня не обращает никакого внимания. Мне жаль, но вы ее избаловали. Она груба и непочтительна.

– Вот как. Мне придется поговорить с ней.

На следующий вечер, перед сном, Джек заговорил об этом с Линн, она сразу помрачнела.

– Как долго тетушка Филиппа будет жить у нас в доме?

– Почему ты спрашиваешь? Она тебе не нравится?

– Она положила прокисшие сливки в мою кашу и заставила меня все съесть.

– А что еще ты можешь добавить к этой несправедливости?

– Этот дом не ее! Почему она все время мною командует? Это же твой дом! Так? Почему бы ей не возвратиться к себе домой и оставить нас в покое, как это было раньше?

– Ты знаешь, почему тетушка здесь. Она ухаживала за мной, и присматривала за тобой, пока я болел. Мы бы пропали без нее, и ты это знаешь. Мне кажется, что скоро она переберется к себе домой.

Но мисс Филиппа продолжала жить у них, и рабочие на ферме стали болтать об этом даже в присутствии Джека.

– Тебе, наверное, хорошо, ты и мисс все время вместе, правда? – сказал Питер Льюппитт, подмигивая своему брату Полю. – Она хорошо за тобой присматривает, не так ли?

– Все услуги на дому, – вклинился Джонатан Кирби, – и без каких-либо условий.

– Может, вам лучше оставить свое мнение при себе?

– Кто бы мог такое подумать о мисс Филиппе?

– Самые строгие – самые страстные!

– Джек, конечно лучше ты, чем я. Но у каждого свой вкус, как сказала старуха, целуя корову!

– Хочешь, я выскажу тебе свое мнение? – спросил его Джо Стреттон.

– Нет, – ответил Джек. – Вам бы всем лучше пришить ко рту завязки!

Дома, вечером, Джек безо всяких околичностей начал разговор об этом.

– Кажется, вы живете здесь уже слишком долго. Люди начали болтать о нас.

– О! – воскликнула она, и лицо покрылось яркими красными пятнами. – Вы хотите сказать, что работники фермы болтают обо мне? Какое они имеют право сплетничать за спиной? Они не должны обсуждать мои дела и мое поведение.

– Вы не можете им зажать рот. Многие только этим и живут. Вы это прекрасно сами знаете.

Некоторое время она сидела молча, выпрямив спину, сжав руками вышивку.

Затем спокойно взглянула на него.

– В таком случае мне придется уехать отсюда уже завтра, – сказала мисс Филиппа.

– Да, – согласился с ней Джек, – так будет лучше. Вы за мной хорошо ухаживали, и я вам за это благодарен. Но сейчас я уже здоров и снова могу позаботиться о Линн и о себе.

Она не сводила с него глаз. Наступило долгое молчание.

Джек услышал, как она перевела дыхание и наконец снова заговорила:

– У меня есть одно предложение. Вы, наверное, догадываетесь, о чем я хочу сказать. Я предлагаю нам пожениться.

Глядя на нее, Джек поразился тому, как она была спокойна. На какой-то момент ему стало ее жаль. На ее лице появились морщинки усталости, особенно вокруг глаз. Раньше их не было. Они ведь появились из-за него. Сколько бессонных ночей она провела у его постели. Он видел, как она устала, и его это растрогало. Но он понимал происхождение этого чувства – это была благодарность. И ничего больше!

– Нет, – ответил он и отвел свой взгляд. – Нет, у нас ничего не выйдет, и об этом не стоит даже говорить!

Мы с Ненной не были настоящими сестрами. У нас не было кровной связи. Скажите, вам это мешает?

– Но я всегда считал вас сестрой Ненны.

– Это так глупо! Мне просто смешно говорить об этом! Мужчине всегда нужна женщина, чтобы заботиться о нем и содержать в порядке дом.

– Я сам могу со всем справиться! Раньше мне это удавалось.

– Вот как? Вы справлялись? – спросила она. – Как бы вы выкарабкались из болезни, когда лежали пластом, и о вас некому было позаботиться, кроме меня?

– Мне действительно было плохо. Я знаю, что многим вам обязан, и благодарю вас от всего сердца.

– Вы чуть не умерли. Вам об этом стоит спросить доктора. Если бы не я, вы бы не выжили!

– Я все понимаю. Я уже слышал, что говорил по этому поводу доктор.

– Поэтому вам лучше не хвастаться, что вы можете со всем справиться. А как Насчет Линн? У вас с ней, кроме меня, больше нет никого в этом мире.

– Филиппа… – сказал он и больше ничего не смог промолвить.

– Ну, что, что? Я жду, что вы мне можете сказать?

– Ничего, ничего больше того, что я уже сказал.

– Что будет, если вы снова заболеете?

– Нет, я больше не буду болеть. Я позабочусь об этом.

– Разве можно предвидеть будущее?

– Нет, я так не считаю.

– Значит, вам придется согласиться со мной и принять это предложение?

– Когда все случится, тогда и случится!

– Вы, конечно, считаете, что я всегда буду у вас под рукой. Всегда буду помогать вам? И в любой момент приду на помощь. Вы так считаете? Так? Да? Отвечайте!

– Нет, я никогда так и не думал.

– Вот, – продолжала мисс Филиппа уже более спокойно, – вы действительно не думали об этом. Вот в чем беда.

Она вдела нитку в иголку, воткнула ее в вышивку и аккуратно все сложила в рабочую корзинку.

– Может, нам обоим стоит об этом подумать… поразмышлять о будущем… и в конце концов потом поговорить обо всем более спокойно.

Филиппа поднялась и подошла к комоду, чтобы убрать свою корзинку. Потом взяла подсвечник и зажгла свечу от огня в очаге. Она подошла совсем близко к Джеку и положила руку ему на плечо.

– Мы оба совсем одиноки в этом мире, вы и я… Мне кажется, стоит подумать о моем предложении.

– Я не одинок, у меня есть Линн, – сказал Джек. Но потом ему стало неудобно за резкий ответ, и он прижал ее руку, лежавшую у него на плече, своей. – Нет, нет, – сказал он, – я не хотел вам это говорить!

– Но это так! – сказала Филиппа. – У вас есть Линн, а у меня есть ферма! Я вам предлагаю строить наше будущее, учитывая абсолютно все! Здесь должен восторжествовать здравый смысл. Мне кажется, что вы потом все поймете.

Дрова в очаге прогорели, на пол посыпался сноп искр. Джек наклонился и вымел их. Рука Филиппы упала вниз с его плеча. Она решила, что он специально сделал это движение. Наверное, это было именно так. Когда Джек снова взглянул на нее, она держала свечку двумя руками, и ее взгляд вновь стал холодным.

– Джек, это деловое предложение, и оно может стать выгодным для нас обоих!

– Да, может быть, и так.

– Боже мой! – резко воскликнула она. – Вы что, вообразили себе что-то иное? Вы подумали, что я, как девчонка, размечталась о любви?

– Нет, я так не думал, – сказал ей Джек.

– Я вас не люблю. Вам не стоит волноваться по этому поводу! Мне уже тридцать шесть лет – я не глупенькая романтичная девчонка! В этом плане вы для меня значите не больше, чем бревно! Я хочу знать, вы меня поняли или нет?!

– Мне совершенно ясно, – кивнул головой Джек.

– Тогда я попрощаюсь с вами, а вы тщательно обдумайте мое предложение.

– Мне не о чем думать.

– Нет, вам есть о чем подумать, – спокойно настаивала мисс Филиппа.

На следующее утро она собрала свои вещи и вернулась в господский дом. Они снова остались в доме вдвоем – он и Линн. Линн была очень довольна.

– Это наш дом, – сказала она Джеку, – ты тут хозяин, а я хозяйка, правда?!

– Ты права. Мы будем действовать вместе, как хорошая упряжка лошадей. Как Спендлберри и Динкимей, как Минта и Мейзи, как Даймонд и Дарки. И так будет всегда – ты и я в одной упряжке!

Уже шла вторая неделя апреля. Воздух был мягким и душистым, и все зазеленело. Джек снова занимался землей на шестнадцати акрах, которые он старался отвоевать у целины. Это продолжалось уже почти год. И на этот раз он снова и снова боронил ее. Он добивался того, чтобы она вернула себе плодородие и была готова к первому севу после почти четверти века простоя. С ним работал Эрни Стреттон и Джонатан Кирби.

В субботу утром, в перерыве между ливнями, мисс Филиппа подошла к калитке и, облокотясь на нее, наблюдала за Джеком. Он не обращал на нее внимания и продолжал работу, медленно поднимаясь вверх по склону поля. Потом с лошадьми спускался вниз. Работа текла своим чередом. Мисс Филиппа резко открыла калитку и, приподняв высоко юбки над высокими, застегнутыми на пуговицы башмаками, прошла через поле к Джеку.

– Вы избегаете меня?

– У меня нет времени, мне нужно работать.

– Уже прошло три дня с тех пор, как я покинула ваш дом. Мне нужно знать ответ.

– Я ответил вам раньше.

– Я вас не понимаю, никак не могу понять вашу позицию.

– По-моему, вы и не пытались меня понять, – пожал плечами Джек. – Хотя, если задуматься, я вас тоже не понимаю.

– Все очень просто. Незамужняя женщина всегда находится в невыгодном положении. Поэтому мне нужен муж!

– Если дело только в этом, мне кажется, что у вас проблем не будет.

– Но я вам доверяю! – вдруг горячо заявила мисс Филиппа. – Вы – единственный человек в мире, которому я доверяю! Вам это понятно?! Вы не понимаете, как важно и ценно, когда люди доверяют друг другу.

– Я согласен, что это действительно очень ценное качество, но нельзя купить душу и тело человека. Кроме того, доверие должно быть обоюдным.

– Браун Элмс станет вашей фермой. Вы что, не понимаете этого? Ферма размером более шестисот акров! Вы станете ее хозяином. Неужели это вас не прельщает?

– Если дело касается работы, то я и так хозяин. Я сделал эту ферму тем, чем она является в данный момент. Конечно, я этим горжусь, не могу отрицать этого, но мне все равно, на чье имя она записана в документах!

– Где вы были бы, если бы не я? Кем вы были, когда я в первый раз увидела вас, погибающего в старом разрушенном коттедже? Отвечайте, кем вы были тогда?

– Тем же, кто я есть в настоящий момент, – сказал Джек, – просто человеком.

– Вы были никем! – воскликнула Филиппа. – И вы останетесь никем, если пойдете против меня. Мне стоит только щелкнуть пальцами, и я могу либо сломать вас, либо возвысить! Помните, что здесь все зависит только от меня – дом, в котором вы живете, деньги, которые вы получаете, все, что у вас есть, все зависит от меня!

– Я работаю за свою зарплату! И не собираю деньги, как яблоки с дерева!

– Работа! – крикнула Филиппа. – Что для меня работа и рабочие, когда я могу нанять пару за пятачок в базарный день!

– И вы считаете, что брак сделает нас равными? Я имею в виду в ваших глазах? Вы действительно верите в это?

– Вы будете моим мужем. Что вам еще нужно? Она повернулась и пошла с поля. Он секунду стоял и разглядывал отпечатки ее следов на земле. Земля была мягкой и пышной. Это была хорошая земля. Потом Джек прикрикнул на лошадей, и борона уничтожила ее следы.

Когда он закончил работу, то решил, что поле можно будет засевать уже в понедельник. Приведя лошадей в конюшню, он сказал об этом Стреттону.

– Ну, – сказал ему Стреттон, – ты, наверное, сам захочешь посеять там овес. Ты же привел в полный порядок и подготовил эту землю. Ты здорово поработал над ней.

Джек равнодушно пожал плечами.

– Неважно, кто это сделает, самое главное, чтобы дело делалось.

Вечером он спросил Линн.

– Как ты смотришь на то, чтобы нам с тобой отправиться в путешествие?

– Куда? Куда мы поедем? – спрашивала она, широко раскрыв глаза.

– Ну, я пока еще не знаю. Мы поймем, когда прибудем на место.

– Мы поедем вместе?

– Конечно! – ответил ей Джек. – Ты же не захочешь уехать одна, здесь оставив своего старенького папочку? Я ведь говорил тебе, что мы – одна команда, и станем трудиться, как парочка хороших рабочих лошадок. Мы всегда будем вместе – в дождь и солнце, в снег и ветер. Как тебе нравится мое предложение?

– Да, поехали в путешествие! Мы поедем на поезде?

– Нет, не на поезде. Может, нам лучше отправиться на своих двоих?! Если мы поедем на поезде, то многого не сможем увидеть.

– Когда мы отправляемся?

– Если ты не против, то завтра утром, – сказал Джек.

– Прямо утром? – с сомнением в голосе повторила Линн, широко раскрыв глаза.

– Да, мы встанем рано, отправимся в путь, когда трава еще будет в росе, когда только начнет петь в небе жаворонок. Если нам повезет, то сможем увидеть, как просыпаются полевые ромашки, как они зевают, и потягиваются, и высоко поднимают свои головки из травы.

– Правда? Мы все это сможем увидеть? – повторила радостно Линн.

– Конечно! Мы увидим, как петухи бьют крыльями и кричат «Кукареку!», чтобы разбудить весь мир. Я знаю, что тебе это понравится, потому что ты всегда рано вскакивала с постели и старалась все увидеть!

– Когда ты меня разбудишь?

– Рано-рано, я тебе уже сказал. И пусть завтра будет хороший яркий денек и не так много апрельских дождей.

– Когда я стану молиться, я попрошу, чтобы в небе было солнышко!

– Да, пожалуйста, сделай это, – сказал Джек. – И потом постарайся сразу заснуть, чтобы завтра ты была полна сил и энергии.

На следующее утро на рассвете он разбудил ее. Они позавтракали. Потом Джек упаковал несколько ее платьев и свою одежду в старую холщовую сумку.

– Мне можно взять с собой куклу?

– Конечно! Мы же не можем уехать и оставить здесь твою красавицу одну. Положи ее поверх моих сорочек, чтобы ей было мягко и удобно.

– Мы берем с собой хлеб и сыр?

– Да, все, что здесь осталось. Мы возьмем с собой все продукты. Я никогда не отправляюсь в путешествие, не взяв с собой побольше хлеба и сыра.

Он вынул свои сбережения из старого глиняного горшка и положил их в карман. Потом затушил огонь в очаге. Линн была немного сонной, но она сразу повеселела, как только вышла за порог на свежий утренний воздух.

– Мы вернемся? – спросила она.

– Нет, моя радость, мы не станем сюда возвращаться. Не следует сюда возвращаться, – ответил ей отец.

Он запер дверь и засунул ключ в солому, покрывавшую крышу. Девочка смотрела на него с удивлением. У нее дрожали губы.

– Мы разве не станем прощаться с тетушкой Филиппой?

– Мы не можем сделать этого – еще очень рано. Она досматривает последние сны!

– И мы не станем прощаться ни с Сисси, ни с Харви, ни с мистером Гонлетом?

– Наверное, нам лучше не делать этого, – ответил ей Джек, – иначе на это уйдет целый день, и мы уже не сможем отправиться в путешествие.

– А нам нужно уходить отсюда?

– Мы же решили отправиться путешествовать. Ты помнишь об этом? Мы должны посмотреть мир.

– И ромашки, – добавила Линн, – мы должны увидеть, как они просыпаются в поле!

– Правильно, девочка моя. Нам нужно все увидеть вокруг, тогда мир станет для нас таким интересным.

Джек усадил Линн к себе на плечи. За ними закрылись ворота, и они отправились по извилистой дороге между полями, которые все еще плавали в молоке тумана.

– Линн Мерсибрайт, вам удобно?

– Да, – ответила ему Линн.

– Мне кажется, что нам повезло с погодой. Думаю, день будет хорошим.

– Куда мы идем? Там будет нам хорошо? Я стану там ходить в школу, и у меня появятся друзья? Будет ли там река, леса и горы?

– Мы с тобой сами выберем место, – ответил ей отец. – Мы останемся там, где нам понравится, и посмотрим, как приживемся. Но выбирать будем вместе – ты и я.

– А там будут лошади?

– Мне еще не встречались места, где бы не было лошадей.

– А там будут хорошие люди?

– Им придется стать хорошими, иначе мы не останемся.

Пройдя задами мимо Ниддапа, они подошли к Дерри-Кроссу. Посреди перекрестка в траве стоял указатель дорог. Им нужно было выбрать одну из трех дорог.

– Ну, – сказал Джек, – какую дорогу ты выбираешь?

– Эту, – ответила ему Линн, и указала на дорогу, идущую прямо.

Там в пыли купались воробьи, и по обе ее стороны светлели на живой изгороди белые и розовые вьюнки.

– Хорошо, – сказал Джек, – как скажешь, тебе выбирать.

Он взглянул на указатель, там было написано: «Ярнвелл, Кренфилд, Кеплтон Вик».

– Мы пойдем этой дорогой. Мне кажется, что там нам будет хорошо.

И они пошли по дороге, которую выбрала Линн. Солнце, которое уже взошло, приятно пригревало спину.