"Снежные люди" - читать интересную книгу автора (Абу-Бакар Ахмедхан)

НА ШАЙТАН-ПЕРЕВАЛЕ

Тучи, шевелясь и толкаясь, как серые овечьи отары, сползли в ущелья и залегли там сырым непроглядным туманом. Только легкие облачка, длинные и белые, как девичий шарф горянки, то затмевают, то открывают солнце над Шубурумом. А вокруг в снежных чалмах высятся каменные бесстрастные великаны… Аул давно на ногах, люди собираются перед сложенным из красного кирпича (нарочно привезли снизу!) сельсоветом. В раскрытые окна слышны обрывки разговоров, треск пишущей машинки, телефонные звонки. У тех, кто собирается на площади, в руках лопаты, кирки, узелки, кувшины, и стоят они, как их отцы стояли на этой же площади с винтовками и узелками, ожидая, когда выйдет командир и поведет их, красных партизан, отбивать у белогвардейцев аул Маджалис…

Айшат в белом халате, живая, энергичная, краснощекая и черноглазая, осторожно пробирается среди людей к старику, что стоит, опершись на палку. Это Хужа-Али, дедушка Айшат, отец жены «сельсовета Мухтара». Прямо в руки передала ему Айшат узелок и глиняный кувшин.

— Деда, вот здесь немного хлеба и овечьего сыра, а в кувшине…

— Спасибо, спасибо, внучка! — радостно заголосил старик. — Пусть станет твоим мужем самый добрый человек на свете. Когда б ты знала, как я рад, что дожил до этих дней! Моя внучка — доктор!

Хужа-Али с гордостью и умилением смотрел на молодого врача.

— Зачем же при людях, деда… — зарделась Айшат.

— А при ком же, внучка, мне гордиться?! — удивился Хужа-Али. — В белом халате ты прямо ангел аллаха… А лекарство ты мне положила?

— Да.

— Сладкое или горькое?

— Сладкое.

— Да будет сладкой твоя жизнь, внучка! Хочешь, поищу тебе жениха?

— Лучше я сама поищу.

— Смотри-и-и! Молодые глаза легко ошибаются… Что-то под твоим окном часто стал кашлять наш коновал, коклюш его забери! Ду-урная болезнь коклюш.

Хужа-Али полой телогрейки обтер камень и сел, а кувшин поставил у ног.

— Ничего, деда, вылечим!

— Он тебе не забросил в окно свою папаху?

— Пока еще нет, — улыбнулась Айшат и отвела взгляд.

— Знай, внучка, что этот коновал из враждебного нам рода…

— Что?! — удивилась Айшат.

— Да, да, да.

— Как же так?! Зачем ты это говоришь? Тогда, выходит, и они считают нас врагами… За что же?

— Об этом знали наши предки, — торжественно произнес Хужа-Али. — Они завещали нам остерегаться этого рода. И все! А уж породниться…

— Стоит ли, деда, вспоминать старину?

— Стоит или не стоит, а ты считай, что я с тобой поговорил серьезно. Поняла?

— Хорошо, деда. Ну, я пошла: больные ждут…

И Айшат ушла в свою больницу, где всего-навсего две комнаты и четыре койки. Да и больных в ауле немного. На такой высоте воздух чист и свеж, как родниковая вода; здесь не знают ни гриппа, ни насморка, не боятся сквозняков. Лопата и серп, кирка, коса, молот и камень, камень и снова камень сделали людей крепкими: иной раз диву даешься — сорвется человек с такого обрыва, что смотреть жутко, а глядишь, провалялся неделю в постели и опять ходит по аулу, только чуть-чуть припадает на одну ногу. А свались с того обрыва горожанин — и черепков не собрали бы, одни мелкие дребезги да брызги!

Где народ, там и говор. Жужжание, гомон на площади. Прислушайтесь: говорят все больше о снежном человеке, о каптаре…

Издали Али-Хужа приметил Хужа-Али и решительно направился к нему, на ходу пожимая руки, приветствуя достойных приветствия. Хужа-Али заметил его, нахмурился, отвернулся, но Али-Хужа и бровью не повел, хлопнул старика по плечу:

— Знаешь, борода, что мне не нравится у нашей власти?

— Ты всегда недоволен, — буркнул Хужа-Али.

— Говори громче! Здесь такой шум, будто ветер сорвал крышу с женской бани… Да ты что: разговаривать со мной не хочешь?!

— Что тебе нужно от меня?

— Чтоб ты разговаривал, спорил, кричал, ругался: для чего ж мы живем на земле?

— Зачем? Да и о чем нам спорить?

— Найдем о чем, было бы желание… — Али-Хужа поднял с земли кувшин, понюхал горлышко; Хужа-Али кувшин отобрал, снова поставил у своих ног, отвернулся. Но тут же Али-Хужа за плечи повернул старика к себе: — Эй, я же с тобой разговариваю, сын хромого!

— Ну, что тебе?

— Знаешь, что мне не нравится у нашей власти? — снова повторил Али-Хужа, показывая пальцем на сельсовет.

— Прилип, как дубовый лист к ежу! Ну, скажи, скажи, что тебе не нравится у нашей власти, — сдался наконец Хужа-Али.

— Болтунов много развела! Все грамотные, все научились говорить, есть мед, намазывать язык на сметану… Умеют плести из слов аркан, которым можно не только жеребца, но и каптара поймать. А дело стоит!

— Какое дело?

— То самое, ради которого мы торчим здесь с лопатами да кирками… Когда я принес твоему хромому отцу весть, что ты родился, — думаешь, он обрадовался? Как же! Угостил меня пинком в мягкое место… Можно подумать, что он предвидел, каким ты станешь теперь… Эх, много стариков в ауле, а молодежи что-то не видать. Нет кипения жизни! То ли умирать перестали, то ли молодые рано стареют… Вот, к примеру, на той неделе я слег, думал: пора петуху на кухонный стол! А тут является мой племянник Хамзат и…

— И что ж он сделал?

— Сам видишь: вот он я! Со всеми! Хамзат — врач что надо!

— Что твой Хамзат перед моей внучкой, перед Айшат!

— Сравнил платок с папахой! Хамзат — ювелир своего дела. Скоро ученым будет: пишет ди…де…ссерт…акцию…

— Да он же ве-те-ри-нар! Лекарь для коров и баранов.

— А мы что: хуже баранов, что ли?! Ну и злой же ты человек!

— Эх, жаль, язык тебе не укоротил Хамзат.

— Что? Не слышу!

— Наверно, Хамзат дал тебе лошадиную дозу, вот ты и оглох…

— Дал! А что ж? Племянник как-никак… — обиделся Али-Хужа и повернулся к Раджабу, что стоял, уткнувшись головой в газету, как лошадь в торбу с ячменем. — Эй, Одноглазый, что там за шум в сельсовете?

— Телефонная связь прервалась… Видно, каптар порвал провода или повалил столбы.

— Каптар? Эх, мне бы годы молодые… В наше время любому каптару связывали руки назад… А двадцатые годы — первые годы Советской власти, когда мы рыли Октябрьский канал, чтобы напоить степную землю досыта… Тогда мне руку пожимал сам Микаил!

— Какой Микаил? — спросил Раджаб.

— А тебе откуда знать: как курица, ходишь вокруг сакли! Что ты видел?.. Был такой нашенский парень в черкеске Микаил Калинин… Мы с ним чай из одной пиалы пили!

— Хе-хе-хе, — засмеялся Раджаб, — небогато: одна пиала на двоих!

— Ишак! Друзья — понял? Друзья пьют из одной пиалы! И вообще, что ты понимаешь в богатстве! Думаешь, набил сундук — и богат? Тогда и крыса богата: украла кусок брынзы — и богачка.

— А знаешь, Али-Хужа, ты прав! — решительно произнес Хужа-Али.

— В чем прав? А?

— Мне тоже что-то не нравятся болтуны.

Будто нечаянно, Али-Хужа задел ногой кувшин.

— Осторожней, разобьешь! — схватился за кувшин Хужа-Али.

— А что в нем?

— А чего бы ты хотел?

— Ну… хотя бы… в такую погоду… на дорожку…

— Нет, дорогой, нет: здесь простокваша.

— Чего ж ты молчал? Знал бы, что здесь простокваша — стал бы я с тобой разговаривать! Эх ты, сын хромого… Пойду-ка задам Советской власти один важный вопрос…

— Иди, иди. Без тебя там каша не сварится…

Али-Хужа стал решительно протискиваться к крыльцу, но тут на крыльцо вышли и Мухтар и Чамсулла. Мухтар сегодня в гимнастерке и подпоясан ученическим ремнем: видно, других не нашел в сельмаге.

— Эй, Мухтар! — крикнул Али-Хужа, поднимая руку. — У меня к Советской власти один вопрос…

— Здесь не собрание! — недовольно отозвался Мухтар. — Некогда! Пора за дело взяться…

— Вот об этом я и хотел спросить. Чего же мы стоим?

— Стоим потому, что нет машины, — сказал кто-то рядом с Али-Хужой.

Мухтар услыхал:

— Машины нет и не будет. Все машины там, за перевалом.

— Товарищ «сельсовет», — встревожилась старуха с киркой, — хоть бы подводы… Туда ведь далеко…

— И подводы нет… Пойдем пешком…

— Ну и ну!.. — покачал головой Али-Хужа. — Люди вон на вертолете летают, а мы пешим ходом…

— Может, хочешь лестницу, как в метро, чтоб сама тебя опускала, сама поднимала? — рассердился Мухтар.

Чамсулла замахал руками, требуя тишины. Говор затих не сразу, в медленно наступавшей тишине вдруг резко выделялись голоса то здесь, то там, и тогда все громко шипели, повернув головы: «Тиш-ш-ше!» Казалось, на сотню раскаленных сковород разом пролилась вода.

— Эй вы, дорогие мои односельчане! — заговорил наконец Чамсулла. — Не вы ли отказались переселиться на плодородную равнину, где можно жить без этих стихийных бедствий? Так чего же ворчите теперь? Сами виноваты — так наберитесь мужества и терпите. Вы не пожелали оставить эти проклятые высоты, замшелые сакли, могилы дедов — ваша воля! Однако и теперь государство пошло нам навстречу: в наш аул хотят протянуть линию электропередачи. Но машины с рабочими, с оборудованием — проводом, столбами, разными там изоляторами — застряли за перевалом, обвалы перегородили дорогу… За месяц мы должны привести в порядок дорогу, чтоб на ней не умолкал гул машин, везущих к нам новый быт, новую жизнь! Раз мы остаемся здесь, придется выжимать из себя втрое больше пота, чтоб не отстать от других, чтоб не оказаться на островке невежества, чтоб и нам приветливо улыбнулось будущее. А будущее вряд ли проберется сюда по нашей узенькой дороге: чем шире дороги, тем шире жизнь, товарищи!.. Люди добрые, вы поняли меня? Нам всего нужнее сейчас дорога!

— Это все хорошо, парторг! — выкрикнул из толпы хриплый старческий голос. — Дорога нужна, чего тут говорить. Мы построим дорогу… К этому не привыкать, и обвалы нам не в диковинку… А вот скажи ты нам: как же быть с каптаром? Вон и в газетах пишут, что появился…

— Каптар, каптар! — возмутился Мухтар. — Да кто-нибудь видел его хоть бы издали?! Отвечайте, чего молчите!

— А следы на снегу? — спросил Хужа-Али.

— Следы мог оставить и медведь, — возразил Али-Хужа.

— Так кто же видел каптара? Никто!

— Люди, это все чепуха! — от души рассмеялся Чамсулла. — Неужели вы поверите, если скажут, что у нашего колодца сидит семиглавый аджаха-дракон и торгует семечками?! Смешно!

И все же с разных концов площади послышались голоса:

— А куда исчез Адам?

— Что за страшный был крик? Все слышали!

— Почему вдруг в эту пору обвалы?

— Да при чем тут снежный человек, односельчане?! — взмахнул руками Чамсулла. — Случайное совпадение неприятных обстоятельств. Стихия! Природа! Разве мало на земле стихийных бедствий? А насчет крика — так, по-моему, это орал наш колхозный бык, когда напали волки.

— Но крик слышали не раз!

— Напуганный змеей боится веревки, как говорят. Осел крикнет, камень свалится, баран заблеет, а легковерному да с перепугу все — голос каптара!.. Соседи над нами смеются…

— Чего им не смеяться! — возразил, качая головой, Хужа-Али. — А влезли б в наши-то шкуры…

— Над дураком, говорят, и в мечети смеются, — отозвался Али-Хужа. — Соседи умнее, вот и хохочут…

— Односельчане! — вновь крикнул Чамсулла. — Главное сейчас — хорошая дорога, а не сказки Шехерезады.

— Ну, пошли! — Мухтар легко сбежал с крыльца, схватил кирку и пошел впереди. Возбужденно гомоня, следом повалила толпа шубурумцев. Прошумели — и все стихло.

И стало слышно, как чирикают воробьи.

Только Чамсулла остался дежурить в сельсовете, да Раджаб Одноглазый сослался на неотложные дела и ушел на колхозный склад. Остались, конечно, доярки на ферме и все, кому положено быть при скотине да птице…