"Интимные отношения" - читать интересную книгу автора (Олдфилд Элизабет)

Глава 6

— Это один из самых счастливых дней в моей жизни, — заявила Дулси Деверилл, глядя из окна на лужайку, где Оливер играл в мяч со своим дедом. Видеть, как жизнь Люка нашла свое продолжение в этом прелестном ребенке, это, — она прижала руки к груди и вздохнула, — как сон наяву.

После ланча, состоявшего из дыни, жареного лосося и клубники со сливками, хозяйка провела всех в уютно обставленную гостиную. За кофе Эдвин Деверилл предложил Оливеру пойти поиграть в, саду в футбол. Для этого случая был специально куплен мяч. Дед решил таким образом избавить внука от скучных разговоров, но Энни подозревала, что он просто хочет побыть с ребенком наедине.

Поднявшись со своего места, Гарсон подошел к открытому балкону и прислонился широким плечом к раме.

— А мне казалось, что отец жалуется на артрит, — заметил он, с улыбкой глядя на высокую, сутулую фигуру отца, выделывавшего какие-то удивительно ловкие футбольные приемы. — Похоже, Оливер вылечил его.

— Он много чего вылечил, — сказала Дулси, снова вздыхая. Потом улыбнулась Энни. — Вы не будете возражать, если я покажу ему детские фотографии Люка? Я не хочу расстраивать его, но…

— Уверена, что он будет только рад, — ответила Энни, думая, что сегодня Оливера вряд ли чем расстроишь.

Правда, вчера он заплакал, когда она сказала ему, что его папа умер, но слезы быстро кончились. Гарсон объяснил ему, что он родной брат отца и соответственно его дядя.

— Мой дядя? — переспросил Оливер, быстренько вытирая слезы. Он стоял перед диваном, на котором сидел его герой. — Значит, я могу называть вас «дядя Гарсон»?

— Ну да, — ответил Гарсон и посадил ребенка на колени. — А я буду называть тебя «племянник Оливер».

Малыш рассмеялся.

— Нет, так никого не называют.

— Ты прав. А дедушкой и бабушкой называют, — сказал Гарсон и поглядел на Энни.

— Завтра мы поедем к твоим дедушке и бабушке, — подхватила Энни, и они с Гарсоном объяснили ребенку, кто его новые родственники.

Когда они прибыли на элегантную виллу в окрестностях Винчестера, Дулси и Эдвин плакали от счастья, но, не желая расстраивать Оливера, быстро вытерли слезы. Энни тоже готова была расплакаться. Старики были на седьмом небе от счастья, увидев Оливера, который единственный из всех не потерял самообладания — у Гарсона тоже подозрительно блестели глаза.

Оливер совершенно не стеснялся, только широко раскрытыми от восхищения глазами смотрел на джентльмена с седыми усами и хрупкую пожилую даму с серебристыми волосами — своих дедушку и бабушку. И так же, как в случае с Гарсоном, между ними сразу же установились дружеские отношения. Уже через несколько минут мальчик прислонился к коленям Эдвина, назвал его дедушкой и стал рассказывать ему о своем другом дедушке, Берте.

— Только он не настоящий дедушка, не как ты, — сообщил Оливер, глядя на деда с сияющей улыбкой, и снова все прослезились.

Вынимая из ящика стола альбомы с фотографиями, Дулси поглядела на Энни.

— У меня есть свадебные фотографии Гарсона, — сказала она и перевела взгляд на сына. Она говорила почти шепотом, как будто боялась, что он будет возражать. — Он так хорошо выглядел в своем костюме жениха, а Изабель была просто прекрасна.

— Могу себе представить, — ответила с улыбкой Энни, но, когда она стала разглядывать жениха с невестой, ее улыбка померкла.

С гладкими пепельными волосами, безупречной фигурой и высокими скулами Изабель Дьюинг была не просто прекрасна, от ее красоты захватывало дух. Настоящая принцесса, подумала Энни и вдруг почувствовала болезненный укол ревности.

Она допила последний глоток кофе. С какой стати ей ревновать? Свадьба была давным-давно, женился он на женщине, которую она знать не знала, и вообще они развелись. Кроме того, она не имела на него никаких прав — да и не хотела иметь. Их физически влекло друг к другу, но на это чувство нельзя полагаться, и это еще далеко не любовь.

— У Изабель превосходный вкус, — продолжала Дулси восхищенным голосом. — Я знаю, что ее свадебный туалет стоил целое состояние, но он был такой элегантный и вместе с тем шикарный. Знаете, Изабель принадлежит к тем женщинам, на которых все вещи смотрятся дорогими.

Энни поставила на столик чашку с блюдцем. Вдруг она поняла, что ее белая хлопчатобумажная рубашка и брюки цвета кофе с молоком, купленные в дешевом магазине, наверняка и выглядят дешевыми. Она специально не хотела наряжаться, как и Гарсон, который был одет в рубашку поло и синие джинсы, но сейчас вдруг почувствовала себя неуютно.

Дулси положила альбомы на столик для кофе.

— Я знаю, что вы никогда не встречались с Люком, но, может быть, все же хотите посмотреть его детские снимки? — предложила она уже громче.

Энни натянуто улыбнулась. Она не хотела смотреть никакие фотографии: ни того, кого она считала законченным подлецом — пусть даже у него были свои причины поступить именно так, — как бы сильно ни обожала его мать, и, уж конечно, ни Изабель. Но как отказаться? Она подыскивала предлог, когда неожиданно вмешался Гарсон.

— Не прогуляться ли нам, а фотографии мама покажет Оливеру? — предложил он. — Ему тут будет хорошо.

— Да, конечно. Мы с Эдвином с удовольствием посидим с ним, — обрадовалась Дулси. Энни поднялась.

— Замечательная идея.

Усадив Оливера на диван рядом с бабушкой, которая начала показывать ему фотографии, сопровождая каждую из них дорогими ее сердцу воспоминаниями, они отправились на прогулку.

— Ты говорила, что никогда не была в Винчестере, — начал Гарсон, когда они направились к центру города, — так что я покажу тебе наш собор и замок.

Энни кивнула в знак согласия, и минуты две они шагали молча. День был теплым, августовское солнце золотило крыши домов, расположенных группами у подножья холма.

— А как долго ты был женат? — спросила Энни. Раньше она никогда об этом не задумывалась, но слова Дулси о его жене пробудили в ней любопытство.

— Четыре года, — ответил Гарсон, и она заметила, как заходили желваки на его скулах. — Моей матери очень нравилась Изабель, и хоть я сказал ей, что она напрасно на это надеется, но она до сих пор носится с мыслью, что мы помиримся.

— А у Изабель никого нет?

— Она завела любовь с одним телережиссером, — коротко ответил он и прищурился. — Во всяком случае, она говорила об этом, когда мы виделись последний раз.

— Так вы поддерживаете отношения?

— Прошло года три с нашей последней встречи, — сказал он, глядя прямо перед собой, — но, когда мы расстались, Изабель захотела жить в нашем доме и время от времени звонит, когда появляются какие-то вопросы, связанные с ним.

Отдавая себе отчет в том, что ее любопытство выходит за рамки дозволенного, Энни не могла удержаться, чтобы не задать вдруг ставший важным для нее вопрос:

— Почему вы расстались?

— Из-за несовместимости характеров.

Энни нахмурилась. Несовместимость — термин, которым обозначают все что угодно, и тем не менее он мало что означает. Но одно она поняла наверняка — он не одобряет новую связь своей бывшей жены. Если она права в том, что Изабель ушла от него из-за его чрезмерного увлечения работой, то, может быть. Гарсон жалеет об этом? Предлагал ли он изменить свою жизнь или, может быть, сделал это слишком поздно? Надеется ли он, так же как его мать, на восстановление брака?

Ей очень хотелось спросить его обо всем этом, но горькая усмешка, застывшая на его губах, говорила о том, что этой темы не стоит касаться, в лучшем случае она получит столь же краткий и ничего не значащий ответ.

Насладившись великолепием старинного собора, где находилась могила известной писательницы Джейн Остин, Гарсон повел ее через широкие зеленые лужайки к торговому центру.

— Большой зал — это все, что осталось от средневекового замка, — объяснил он, когда они вышли на открытую площадь, и показал рукой на здание перед ними. — Ричард Львиное Сердце ожидал здесь коронации в тысяча сто девяносто четвертом году, а спустя пятьсот лет во время гражданской войны замок был захвачен Оливером Кромвелем.

— Ты хорошо знаешь историю родных мест, — заметила Энни.

Гарсон усмехнулся.

— Меня всегда привлекал Большой зал, поэтому я и выучил его историю.

Когда они вошли внутрь здания с высоченными потолками, Энни поняла завораживающую прелесть этого места, где сплелись воедино несколько исторических эпох. В одной стороне возвышалась бронзовая статуя королевы Виктории, в конце Зала она увидела ворота из нержавеющей стали, выполненные в ознаменование свадьбы принца Уэльского в 1981 году, окна-витражи датировались прошлым веком.

Но больше всего заинтересовал Энни стол, прикрепленный высоко на стене. Роспись на стене тюдоровскими цветами — зеленым и белым — изображала короля, окруженного двадцатью четырьмя рыцарями.

— Неужели это Круглый Стол короля Артура? — воскликнула удивленно Энни. Я не думала, что он существует.

— Точно не установлено, что столом пользовался именно король Артур, но висит он здесь уже пятьсот лет. Видишь одиннадцатого рыцаря? — показал Гарсон на роспись.

— Лукан, — прочитала Энни. — Так вот откуда твой брат взял свое сценическое имя!

Он кивнул.

— Он всегда мечтал об этом, с самого детства, хотя совершенно не был похож на рыцаря в сверкающих доспехах, — сухо заметил Гарсон.

— А ты? Тебе никогда не хотелось назвать себя Галахадом, или Гинглейном, или Блиоберисом? — поинтересовалась Энни, в ее глазах плясали веселые чертики.

Гарсон усмехнулся.

— Нет, я вполне доволен собственным именем — это, кстати, наше родовое имя. А почему твоя сестра выбрала такой псевдоним — Вашти? — внезапно спросил он.

— Это не она, а Люк выбрал. Кажется, по-персидски это означает «прекрасная», а он говорил, что она прекрасна.

— Как и ты, — сказал Гарсон.

Энни улыбнулась. Может быть, она все-таки не выглядит такой уж простушкой даже в этом костюме из дешевого магазина?

— А Дженни назвала Оливера так, потому что это имя означает символ мира, продолжала она. Потом бросила на него настороженный взгляд. — А что ты сказал своим родителям о моей сестре и Люке?

— То, что ты мне рассказала. Как умерли твои родители, и Дженни почувствовала себя одинокой, и…

— Они поняли?

— Они не считают ее легкомысленной пустышкой, если ты это имеешь в виду, ответил Гарсон с нетерпением в голосе. — Но им не верится, что Люк мог быть таким жестоким. Честно говоря, мне кажется, мать никогда этому не поверит. Она слышит только то, что хочет слышать о нем. А что касается отца — он давно уже философски относился к плохому поведению Люка. — Он посмотрел на часы. — Нам пора возвращаться.

— Это самый счастливый день в моей жизни, — заявил Оливер, лежа на подушке и потирая кулаками глаза. — Лучший их лучших, — добавил он, уже засыпая.

Энни улыбнулась. Она понимала, что малыш повторяет слова, слышанные им неоднократно в течение дня от своей бабушки, но он и в самом деле так думал. Она никогда не видела его таким счастливым и раскованным. Она и сама расслабилась сегодня, подумала Энни, поправляя одеяло. Особенно ей понравилась поездка обратно, когда Оливер дремал на заднем сиденье, а они с Гарсоном обсуждали прошедший день. Глядя на них, весело болтающих, с малышом на заднем сиденье, любой принял бы их за семью, возвращающуюся домой с прогулки.

Улыбка погасла. Семьей они не были, и эта мысль была неприятна. Целый день, проведенный с Гарсоном, заставил ее понять с пугающей ясностью, что она больше не хочет жить одна. Не может жить одна. Ей необходимо чувство близости, принадлежности кому-нибудь. Необходимо это и Оливеру. Теперь, вкусив это сегодня, они уже не смогут больше существовать такой неполной семьей.

— Хочу, чтобы мой дядя Гарсон тоже поцеловал меня, — заявил малыш после ее поцелуя.

— Слушаюсь, сэр, — сказала Энни и подошла к лестнице. Вместо того чтобы, довезя их до дома, поехать в «Кинге хед», их «шофер» предложил приготовить кофе, пока она будет укладывать Оливера. — Наш маленький разбойник хочет от тебя поцелуй на ночь, — крикнула Энни вниз и услышала хихиканье за спиной.

Гарсон поднялся по лестнице, переступая длинными ногами сразу через две ступеньки.

— Ладно, — сказал он.

После поцелуя и еще одного заверения, что это был самый лучший день, Оливер свернулся калачиком под одеялом вместе со своим медвежонком.

— А мы еще поедем к моим дедушке с бабушкой? — поинтересовался он.

— Да, скоро, — ответила Энни.

Видимо посоветовавшись с Гарсоном, старики за время визита ни разу не заговорили о новой встрече, но перед отъездом Оливер спросил, можно ли им — он очень хочет — приехать еще раз. Дулси и Эдвин умоляюще посмотрели на Энни, и она согласилась. Было решено, что Гарсон проверит свой график поездок и позвонит им. Потом они договорятся о дате следующего визита к ним на ланч в Винчестер или родители приедут в Лидден-Мэгнор.

Успокоенный ее обещанием, Оливер зевнул и закрыл глаза.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответили одновременно Энни и Гарсон.

— Пойду переобуюсь, — сказала Энни, закрывая дверь в комнату Оливера. Спущусь буквально через минуту.

В своей комнате она сняла кожаные ботинки и увидела на колготках дырку, которую следовало немедленно зашить. Она сняла джинсы и сидела на кровати, стягивая колготы, когда внезапно боковым зрением увидела Гарсона в проеме двери. У нее замерло сердце. Она видела, как его взгляд скользил по гладкой коже ее бедер, вниз по длинным голым ногам.

— Я думала, ты занят приготовлением кофе, — сказала она.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Мне больше нравится смотреть на тебя, — хрипло произнес он.

Потянувшись, Энни подняла крышку корзины для грязного белья и положила туда колготы. Может быть, Изабель Дьюинг — самая шикарная и элегантная женщина, но и она обладает достаточной привлекательностью, о чем свидетельствует неподдельный мужской интерес в глазах Гарсона.

— Удивительно, как быстро твои родители и Оливер нашли общий язык, сказала она, улыбаясь при этом воспоминании.

Засунув в карманы джинсов руки, Гарсон вошел в комнату, и она еще раз удивилась, насколько он огромен. Кроме высокого роста, у него была еще мощная, статная фигура. Интересно, занимается ли он на тренажерах во время своих путешествий? — подумала она. Должно быть.

— Так же, как и мы, — сказал Гарсон. Энни вспомнила, как они болтали в машине, как удивительно совпадали их вкусы в отношении переустройства «Фермы», и о том, как с первой минуты знакомства у них оказалось одинаковое чувство юмора.

— Думаю, что да, — согласилась она. Его синие глаза смотрели на нее в упор.

— И в постели мы найдем общий язык. Нервы Энни были напряжены. В голове прозвучал тревожный сигнал. Одно дело — быть объектом восхищенных взглядов Гарсона и совсем другое — лечь с ним в постель. Она понимала, что многие девушки не упустили бы такой возможности, получили бы от этого удовольствие, и все, но для нее лечь с кем-то в постель было совсем не просто. Правильно, она не собиралась до конца своих дней оставаться одной, и все же стоило ли просто заводить с ним интрижку?

— В постели? — переспросила она. Гарсон опустился на кровать рядом с ней, отчего матрац сразу прогнулся.

— Энни, — сказал он, — ты прекрасно знаешь, что мы рано или поздно окажемся вместе в постели. От его слов атмосфера в комнате сразу стала напряженной, сам воздух, казалось, начал вибрировать.

— Ничего такого я не знаю, — сказала она. Он медленно улыбнулся уверенной, очень мужской улыбкой.

— Знаешь, — подтвердил он и наклонился к ней. Поцелуй был мягкий и почти ленивый. Энни сжала руки в кулаки. Она не будет реагировать, сказала она себе. Она не должна никак реагировать. Не важно, что кровь забурлила в венах, в то время как его язык начал дразнящими движениями обводить ее губы. Ее не соблазнить. Но через минуту, когда он оторвался от нее, все ее тело молило о продолжении.

— Ну, признайся, — прошептал Гарсон. Подняв подбородок, Энни с вызовом посмотрела в его глаза.

— Ни в чем я не собираюсь признаваться. Он снова наклонился к ней. Во время нового поцелуя его рука скользнула ей под рубашку, и он расстегнул на ней лифчик. Его руки начали гладить ее обнаженную грудь, и она издала сдавленный вздох. Она откинулась назад, но Гарсон снова привлек ее к себе, не отрываясь от ее губ. Когда его язык раздвинул ее губы, вся решимость Энни не сдаваться куда-то пропала. Их губы слились в страстном поцелуе, его руки нежно обнимали и гладили ее, и, казалось, он дотронулся до чего-то такого глубоко внутри нее, что начисто лишило ее силы воли и требовало полного подчинения.

Расстегнув ее рубашку, Гарсон одним легким движением снял ее, затем снял лифчик, а потом, нежно обняв, положил Энни рядом с собой на кровать. Его взгляд не отрывался от кожи медового оттенка на ее груди, от ее розовато-коричневых сосков. Она заметила, как потемнели и затуманились его глаза. Снова и снова ласкал он ее, слегка нажимая на твердеющие при его касании соски, круговыми движениями гладя упругие груди. Энни вся дрожала. Желание поднималось в ней жаркой, чувственной волной.

— Гарсон… — прошептала она, и как бы в ответ на невысказанную просьбу он лег рядом с ней.

Обняв, он снова поцеловал ее. Сначала он поцеловал губы, затем стал опускаться ниже и ниже, целуя шелковую кожу ее шеи и налитую грудь. Погрузив пальцы в его темные, густые волосы, Энни притянула его к себе.

Теперь Гарсон целовал соски, нежно покусывая их, гладил ее, медленно следуя контурам ее плеч, груди и живота. Она изнемогла от этих ласк. Ей тоже хотелось гладить его нагое тело, чувствовать его близость. Она хотела прижаться губами к его телу.

Когда он оторвался от нее и сел рядом, Энни подумала, что он, наверное, почувствовал это желание и собирается снять рубашку. Быстрее, пожалуйста, быстрее, взмолилась она безмолвно.

— Ты веришь мне? — спросил Гарсон.

Она смотрела на него в растерянности. Казалось, он совершенно спокоен, в то время как она чувствовала, что ее тело готово разорваться на миллион частиц.

— В-верю тебе? — заикаясь спросила она. — В чем?

— Что нам судьбой уготовано заниматься любовью.

Энни кивнула. А что еще она могла сказать, если изнемогала от желания лежать рядом с ним, если ее тело требовало удовлетворения разбуженной страсти, удовлетворения, до которого было так далеко и в то же время так дразняще близко?

Он продолжал все так же сидеть рядом, и она, нахмурившись, взглянула на него.

— Ты просто делаешь попытку это доказать? — с трудом промолвила она.

— Не только, — ответил Гарсон, — но в общем-то да.

Казалось, кто-то ледяными пальцами сжал ее сердце. Она была всего лишь жертвой обольщения.

— Удар ниже пояса — вот как это называется. — Ей хотелось кричать от ярости, но, поскольку в соседней комнате спал Оливер, она произнесла это свирепым шепотом.

— Не понял…

Вскочив, она начала собирать разбросанную одежду.

— Я говорила тебе, что уже два года не занималась любовью, — сказала она, лихорадочно застегивая лифчик. — И вот теперь…

— И вот теперь ты горишь желанием, а я воспользовался случаем? Ты ничего не поняла.

— Я прекрасно поняла, что ты — гадкая крыса, вот ты кто! — заявила Энни и, схватив рубашку и джинсы, понеслась вниз.

— Я приготовлю кофе, — сказал Гарсон, входя за ней в гостиную двумя минутами позже. Энни метнула на него яростный взгляд.

— Не надо, можешь убираться! Он спокойно улыбнулся.

— Убираться? Совсем не похоже на Шекспира. Нам надо поговорить, — сказал он тоном, не допускающим возражений. — Мы вполне можем это сделать за чашкой кофе. Ты пьешь с молоком и кусочком сахара, правильно?

— Правильно, — машинально ответила она. Когда он вышел на кухню, Энни закончила одеваться и смогла частично прийти в себя. Она начала размышлять над тем, как легко мог Гарсон воспламенить ее, оставаясь при этом совершенно спокойным. Казалось, ему достаточно просто посмотреть на нее, и она уже была на взводе.

Она упала на диван. Как же противостоять этому? У нее нет сил сопротивляться. Она не хотела становиться его любовницей, но ее плоть не оставляла ей выбора.

— Ты, наверное, выплеснешь мне это в лицо? — спросил Гарсон, подавая ей чашку горячего кофе. Она даже не пыталась изобразить улыбку.

— Нет, хотя ты этого вполне заслуживаешь. — Энни подождала, пока он сядет рядом, затем сказала:

— Считай, что ты доказал: я не могу сопротивляться, пусть мы станем любовниками, если хочешь.

— Не хочу, — возразил он.

У нее готово было разорваться сердце, нервы не выдерживали. Значит, ему было недостаточно показать, насколько легко он может уложить ее в постель, теперь он говорит, что вовсе и не хочет этого. Разве это не унижение? Это удар по ее человеческому достоинству. Энни нахмурилась. Но ведь, несмотря на его хладнокровный отказ, она видела его возбуждение. Напрягшееся тело красноречивее слов говорило о его желании.

— Нет? — неуверенно переспросила она.

— Нет, и хотя ты сама допускаешь это, в душе ты тоже не хочешь, чтобы мы были любовниками. Энни судорожно глотнула кофе.

— Да, это правда. Мне бы не хотелось, чтобы перед глазами Оливера был такой пример и чтобы Берт и Кирстен, да и другие думали обо мне такое. Может быть, я старомодна, но перспектива стать второй миссис Коллис, — она криво усмехнулась, — пусть даже не так явно, меня совершенно не увлекает. Но если ты не хочешь, чтобы мы стали любовниками, тогда чего ты добиваешься?

— Я хочу, чтобы мы поженились. Энни остолбенело смотрела на него несколько мгновений, потом нервно засмеялась.

— Прямо как… в романе.

— Все очень логично, — сказал Гарсон. — Мне надоело приезжать в пустую квартиру, коротать время в одиночестве, и у меня такое впечатление, что ты тоже устала жить одна. Если мы поженимся и будем вместе жить на «Ферме», по крайней мере вначале, то у каждого из нас появится компания.

Она посмотрела на него.

— Вначале… значит, ты все уже продумал? Он кивнул.

— Да.

— Я должна была догадаться, — сказала Энни. — Итак, ты мне делаешь еще одно деловое предложение — как в случае с «Фермой»?

— Можешь считать, что так, — согласился Гарсон, нахмурившись, но было видно, что ее слова каким-то образом обидели его. — Я хочу, чтобы Оливер вошел в нашу семью, и это единственный способ добиться цели. Оливеру вообще пойдет на пользу, если в доме появится мужчина. В любом пособии по воспитанию детей написано, что это помогает становлению личности.

Энни быстро взглянула на него.

— Ты хорошо усваиваешь уроки.

— Если мы поженимся, я помогу Оливеру и в материальном отношении, да и тебе тоже. Энни выпрямилась.

— Нет, спасибо, я не продаюсь!

— Я и не собираюсь покупать тебя, — возразил Гарсон. — Но тебе, как моей жене, не будет никакого смысла зарабатывать на жизнь, поскольку я обеспечен более чем прилично. Я предлагаю давать тебе ежемесячно определенную сумму, какую — мы решим с тобой вместе.

— Ты будешь оставлять деньги на туалетном столике в спальне? — ядовито поинтересовалась Энни.

— Нет, я не собираюсь покупать и твои сексуальные услуги. Мне не надо их покупать. — Гарсон протянул к ней руку. — Мне стоит дотронуться до тебя — и ты моя. Да?

Энни вспыхнула. К ее стыду, это была правда.

— Да, — пробормотала она. Он убрал руку.

— Ну и как?

— Если я соглашусь — если, — подчеркнула она, — то приму от тебя деньги только на ведение домашнего хозяйства. Для себя я ничего брать не буду.

Гарсон нахмурился.

— Тебе обязательно надо быть такой чертовски независимой?

— Да!

— Ну ладно, хотя если Оливеру что-то понадобится…

— Например, клоун на день рождения? Он усмехнулся.

— Клоуны, скейты, частное образование — словом, все, что вы с ним пожелаете. Я заплачу. Мы можем не быть влюблены по уши, — продолжал он и замолчал с погрустневшим лицом, — но ведь настоящая любовь не так уж часто встречается. Тем не менее мы будем хорошо сотрудничать — во всех сферах.

При этих словах он пристально посмотрел на нее, и она почувствовала, как забилось ее сердце. Даже сейчас, когда они обсуждали все чисто по-деловому, Энни чувствовала их подспудное сексуальное влечение друг к другу.

— Верно, — ответила она совсем не так равнодушно, как хотела.

— Ты хочешь для Оливера психологической стабильности, я тоже этого хочу, продолжал Гарсон, — это означает, что я женюсь на тебе навсегда.

— Пока смерть нас не разлучит?

— Аминь, — серьезно ответил он. Энни потеребила конец косы.

— А предположим, через пару лет ты встретишь кого-нибудь и влюбишься по уши?

— Этого не произойдет.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — ответил Гарсон уверенным тоном. — Но если ты вдруг встретишь кого-нибудь…

— Со мной этого точно не произойдет, — отрезала она.

— Так что подумай о моем предложении. Сейчас.

— Ты хочешь, чтобы я дала ответ сегодня вечером?

Гарсон кивнул.

— Да.

Она отпила глоток кофе. Идея создать семью с Гарсоном привлекала Энни прежде всего тем, что избавляла от постоянного беспокойства по поводу денег; перспектива делить с ним постель также говорила в пользу замужества, но главной заботой Энни все-таки был Оливер. Она хотела защитить его, обеспечить ему стабильность и дать хороший шанс в жизни — предложение Гарсона, казалось, отвечает всем этим запросам. Малыш становился членом семьи, а сегодня она видела, насколько это важно для него.

— Ты, наверное, захочешь, чтобы мы навестили твоих родителей, пока ты в отъезде, или чтобы они приехали к нам сюда? — спросила Энни.

— Хотелось бы.

— А с их точки зрения, твой брак будет оправдан?

— Да. — Синие глаза смотрели на нее в упор. — С моей точки зрения, наш брак оправдан.

Энни попыталась разобраться в своих чувствах, взвесить все «за» и «против». Ей так много предлагалось, и все же… Предложение Гарсона нельзя было назвать предложением руки и сердца. Может, он и хотел жить с ней как муж с женой, но только потому, что это было необходимо для достижения каких-то целей, а вовсе не потому, что он не мог жить без нее. У Энни защемило сердце. Может, его предложение и было логичным, но оно было совершенно бесстрастным. Оно не удовлетворяло ее чисто женского стремления к романтической любви. Подумай о себе, говорил ее внутренний голос.

— Мне нужно время подумать, — заявила она с упрямым блеском в глазах. Гарсон покачал головой.

— Сейчас или никогда. Я хочу получить ответ сегодня, или забудем об этом, и я навсегда уйду из твоей жизни.

— Навсегда? — удивленно переспросила Энни.

— Навсегда. — Ответ был категоричным.

— А если я откажусь? — спросила она.

— То же самое.

— Ты продашь «Ферму» и коттеджи? Он кивнул.

— Я никогда больше не приеду в Лидден-Мэгнор. Энни сердито посмотрела на него. Если он продаст усадьбу, ее и Оливера будущее опять станет неопределенным.

— Значит, или по-твоему, или никак?

— Ты правильно понимаешь.

— Ты лишишь Оливера дедушки с бабушкой, а их — внука?

Гарсон закинул ногу на ногу.

— А ты как думаешь?

Энни пристально посмотрела на него. Она понимала, что, как бы ни страдали Дулси и Эдвин при мысли о том, что никогда больше не увидят внука, они сделают так, как скажет им Гарсон. Безусловно, она могла бы заключить с ними какое-нибудь тайное соглашение по этому поводу, но они были слишком стары и беспомощны, да и, вполне возможно, не захотели бы пойти на обман.

— У тебя жесткие правила игры, — заметила она.

— Может быть, но обычно я довожу до конца то, что решил довести до конца, — ответил Гарсон.

И Энни знала, что это правда. Простой арифметический подсчет показывал, что «за» было значительно больше, чем «против», так не перестать ли сопротивляться и не согласиться ли на его предложение? Нет, потому что он действовал как танк, говорил ей внутренний голос. Нет, потому что так не предлагают выйти замуж. Но когда Энни поставила на столик пустую чашку, она отбросила все свои сомнения и недовольство. Главным ее соображением было благополучие Оливера, а от такого союза мальчик только выиграет.

— Мой ответ — да, — сказала она.

Гарсон улыбнулся.

— Не беспокойся, все будет хорошо, — сказал он и придвинулся ближе. Он положил свою руку на ее, ладонь к ладони, пальцы к пальцам, и мягко пожал, как бы заключая торжественный союз.

— Но я бы хотела, чтобы мы просто зарегистрировались в муниципалитете, без какой-либо торжественной церемонии, — продолжала Энни, решив настоять на каких-то своих правах, — так, чтобы в прессе ничего об этом не было.

— Согласен. А медовый месяц мы проведем за границей, — предложил он. Например, на Маврикии или…

— Нет, спасибо, — прервала она.

— Ты не хочешь надолго оставлять Оливера? Хорошо, хотя я уверен, что он будет счастлив остаться с моими родителями.

Энни в этом и не сомневалась, но точно так же, как она будет неловко себя чувствовать, раскланиваясь в церкви, так и во время медового месяца ей будет не по себе. Она даже поморщилась. Ей не улыбалась перспектива разыгрывать из себя новобрачную, по уши влюбленную в своего жениха.

— Тогда мы, может быть, проведем несколько дней в моей лондонской квартире? — спросил Гарсон. — Будем гулять в парках, сходим в театр, — он поднял бровь, — обедать будем в хороших ресторанах, попробуешь, что такое современная ночная жизнь.

Понимая, что он напоминает ей о ее же словах, Энни кивнула:

— Хорошо.

Еще несколько минут они обсуждали предстоящую свадьбу, при этом Гарсон настаивал на скорейшем сроке. Было решено, что, поскольку ее дядя и тетя вряд ли смогут прилететь на церемонию бракосочетания, Энни пригласит Берта и Кирстен с семьей. Ну а главным гостем, конечно же, будет Оливер. Договорившись о том, что на следующее утро он заедет за ней и они поедут в муниципалитет, чтобы подать необходимые документы, Гарсон поднялся.

— Я, пожалуй, лучше пойду.

Энни тут же вскочила, чтобы проводить его до двери, но с трудом подавила вздох сожаления. Она надеялась, что теперь, когда их отношения определены, он вновь почувствует желание заняться любовью и на этот раз не станет прерываться в решающий момент.

В дверях Гарсон притянул ее к себе и поцеловал долгим поцелуем.

— Я очень, очень хочу спать с тобой, — прошептал он, — но нам лучше начать нашу семейную жизнь с новыми ощущениями. Правда? — спросил он тоном, в котором явно слышалось желание, чтобы его переубедили.

Энни с минуту колебалась. Хотя она и не была девственницей, но воздержание наполнило бы брачную церемонию глубиной, чистотой и большей значимостью.

— Да, — согласилась она, и он снова поцеловал ее. — А если мы поженимся, у нас будут дети? — спросила она, когда он повернулся, чтобы уйти.

— Детей не будет.

— Но… — запротестовала Энни.

— Никаких «но», — резко сказал Гарсон и вышел.